А. ИССЛЕДОВАНИЕ СЕНСОМОТОРНОЙ СФЕРЫ И ВНИМАНИЯ

Зрительно-моторная координация

1. Назначение методики — исследовать точность движений обеих рук, уме­ние больных координировать движения в заданном темпе, корригировать их под контролем зрения.

Применение этой методики позволяет выявить мало выраженную сторонность поражения и отличить нарушения корковой коррекции движений от нару­шений тонуса, связанных с поражениями подкорковых областей. Методика мо­жет быть полезна при исследовании неврологических больных, а также в психи­атрической клинике при выявлении органических поражений мозга.

2. Для проведения опытов нужен электрокимограф с удлинителем и укреп­ленная на нем система пневматической передачи от резиновой груши до чер­нильного писчика. На барабаны кимографа надевается бумажная лента, на ко­торой темными чернилами расставлены на разной высоте (на расстоянии 4-6 см друг от друг наискосок) отдельные точки. Кимограф установлен так, чтобы лента двигалась со скоростью 60 см в минуту.

3. Больной усаживается на стул так, чтобы его правая рука от локтя до кисти лежала на столе, на котором установлен кимограф, а бумажная лен­та была прямо перед глазами. Экспериментатор берет в правую руку грушу так, чтобы нажимы на нее осуществлять большим пальцем, и показывает больному, что происходит с писчиком, когда он нажимает на грушу и когда отпускает ее. Он говорит больному: «Вот видите, когда я слегка нажимаю на грушу, перо идет вверх, а когда отпускаю — перо идет вниз». Экспериментатор убеждается в том, что больной это увидел, предлагает ему несколько раз перевести взгляд от груши к писчику. Затем экспериментатор продолжает: «Видите вы точки на бумаге? Лента будет двигаться (включает кимограф). Задача заключается в том, чтобы, нажимая на грушу, соединить чернильной линией все точки». Экспериментатор обводит сам 6—8 точек и при этом говорит: «Нужно попасть в каждую точку и постараться, чтобы линия точки к точке была прямой и ровной». Затем экспериментатор передает грушу больному, проверяет правильность положения груши в его руке (все предплечье руки и кисть должны лежать на столе, груша находит­ся между вторым и третьим пальцем, нажимы на основание груши производят­ся большим пальцем) и говорит: «Теперь сделайте это вы. Сразу — редко у кого выходит хорошо, нужно немного поучиться».

После того как больной проделал задание правой рукой на ленте длиной в метр, его просят встать и усаживают за стол так, чтобы он положил на стол предплечье левой руки, и то же задание выполняется левой рукой.

В случае, если выявляется заметное различие в качестве кривых, записанных правой и левой рукой, опыт необходимо сразу повторить, но при повторении раньше проводят запись левой рукой, а затем правой, чтобы исключить роль упражнения и утомления. Анализ результатов опыта проводится по формам полученных на бумажной ленте кривых, (см. рис. 1).

 

Рис. 1. Норма.

 

Наличие такого объективного показателя, как записанные самим больным кривые, крайне упрощает протоколирование опыта. Остается лишь отметить в протоколе, насколько быстро была понята инструкция, сразу ли усвоил больной, когда следует нажимать, а когда отпускать грушу.

Это имеет значение потому, что при слабоумии в самых ранних стадиях апрактических расстройств некоторые больные с трудом усваивают зависимость между нажимами на грушу и движениями писчика. В протоколе отмечаются также высказывания больного о затруднениях, об усталости и т. д. (хотя разгово­ры во время работы не только не поощряют, но просят отложить).

В итоге форма протокола имеет следующий очень простой вид:

 

Фамилия больного. Дата
Рука	Понимание инструкции; дополнительные замечания	Оценка кривой
Правая Левая

 

Кривую свертывают и прикалывают к протоколам. Само собой разумеется, что на ленте, в начале ее, также записывают фамилию больного и дату.

4. Результат этот очень простого и кратковременного эксперимента дает объективный материал для анализа моторики больного. Выявляются различия в движени­ях рук, свидетельствующие о скрытой сторонности поражения. Неровность, толчковообразность движений, свидетельствующая об огрубении корковой коррекции дви­жений, наблюдается при сосудистых поражениях мозга (рис. 2) и в более грубой форме—при алкоголизме (рис. 3).

 

Рис. 2. Толчкообразные движения больного атеросклерозом.  

 

 

Рис. 3. Толчкообразные движения больного при хроническом алкоголизме.

 

Рис.4. Тремор у больной, перенесшей энцефалит.

 

 

Рис.5. Замедленность движений при паркинсоноподобном синдроме сосудистого происхождения.

Рис. б. Атактические движения у больной, перенесшей энцефалит.

Эту толчкообразность движений следует отличать от тремора, кото­рый совершенно иначе записывается на ленте (рис. 4). Одним из доказа­тельств того, что толчкообразность кривой вызывается огрубением корковой коррекции движения, является следующий факт: если больному, который обво­дит точки толчкообразной линией, предложить продолжить кривую с закрыты­ми глазами (т. е. не стремясь попадать в точки, а просто нажимая и отпуская грушу), кривая станет плавной.

При паркинсоноподобных синдромах сосудистого происхождения в экс­перименте исчезает свойственное больным дрожание рук (кривая, которую они записывают, носит плавный характер, но движения чрезвычайно замед­ленны, больные систематически «опаздывают», пропуская точки) (рис. 5).

У некоторых больных при исследовании отчетливо выступают атактические нарушения движения (рис. 6), у других — порывистые периодические подергивания (например, при хорее Гентингтона).

Обращает на себя внимание тот факт, что, несмотря на резко выражен­ные гиперкинезы, искажающие кривую, больные хореей Гентингтона пос­ле некоторого этапа обучения и адаптации к опыту умудряются все же попадать в точки (рис. 7).

Внезапные подергивания, очень похожие на хореаформные, но значи­тельно слабее выраженные и реже прерывающие ход кривой, наблюдают­ся при различных органических поражениях центральной нервной систе­мы с диэнцефальными синдромами. Правильнее было бы сказать, что это вообще не подергивания мышц руки, а именно характерный рывок кри­вой (рис. 8), возникающий из-за внезапного ослабления тонуса мышц, осу­ществляющих нажим на грушу.

При токсических профессиональных заболеваниях, в частности при длитель­ном воздействии ионизирующего излучения, иногда, помимо толчкообразности движений наблюдается быстро наступающая мышечная утомляемость; боль­ные не в силах продолжать нажимы груши, после 30—40 секунд (рис.5). Нажи­мы на грушу на протяжении 2—2,5 минут опыта, как правило, не вызывают мышечного утомления; только при хронических лучевых заболеваниях мы на­блюдали выраженную утомляемость в этом эксперименте.

 

 

Рис. 7. Компенсаторные возможности при хорее Гентингтона (больная попадает в точки, несмотря на гиперкинезы).

 

Рис.8. Характерный рывок «кривой» при диэнцефальном синдроме.

 

 

Рис. 9. Утомляемость к концу одной минуты.

 

Рис. 10. Кривая больного-алкоголика в период абстиненции.

 

 

Рис. 11. Кривая того же больного после лечения.

 

 

Рис.12. Нарушение зрительно-моторной координа­ции под влиянием приема амитала.

 

Проба отличается высокой чувствительностью. Поэтому ею удобно пользоваться для динамического наблюдения за больными. Она выявляет сдвиги после проведенной терапии, например у алкоголиков (рис. 10,11) и мо­жет служить индикатором фармакологических воздействий (рис. 12).

 

 

ЛИТЕРАТУРА

Рубинштейн С. Я. Методика исследования зрительно-моторной координации больных, страдающих сосудистыми заболевания мозга. Психические нарушения при ате­росклерозе сосудов головного мозга. - Труды Института психиатрии Министерства здраво­охранения РСФСР. Т. 22, М., 1960.

Голодец Р. Г., Зейгарник Б. В., Рубинштейн С. Л. Вопросы психологии, 1963, 5.

 

Слуховые восприятия

1. Методика предназначена для исследования того различают ли больные предметный источник тихих звуков, а также для провоцирования и изучения слуховых обманов, возникающих иногда у больных в процессе длительного при­слушивания к тихим звукам.

2. Для проведения опыта нужен магнитофон, специально смонтированный таким образом, чтобы его микрофон находился в возможно более тихой, т. е. изолированной от внешнего шума комнате, асам звукозаписывающий аппарате кассетами—в другой. Кроме того, на одной из кассет должны быть предвари­тельно записаны звуки. Записаны следующие звуки: шелест страниц перелисты­ваемой книги, журчание воды (при вдувании в нее воздуха через трубочку), звук перекатываемых по дереву деревянных шаров, пересыпание крупы в тарелку, шум дождя, трение двух металлических пластинок и т. д. длительность звучания каждого такого шума 55 секунд, затем интервал 5 секунд перед следующим зву­ком. На последние 10 минут дается иной набор: короткие — на 3-5 секунд — звуки, отчетливо различимые по предметному источнику: звук кашля, падения на стол деревянных кубиков, звон стекла, свист, шепот, звук пролитой воды, всхлипывание, стук в дверь, пение птиц, вздохи и т.д. Интервалы между этими звуками аритмичны, в среднем 30—57 секунд почти абсолютной тишины. Длительность всего набора звуков 25 минут.

3. Исследование проводится под видом проверки слуха. В комнате тихо, нико­го, кроме экспериментатора, нет, неполное затемнение (экспериментатор дол­жен иметь возможность писать). Больного расспрашивают о том, хорошо ли он слышит, а затем говорят: «Сейчас мы проверим ваш слух. В этой комнате будут слышны тихие звуки. Слушайте их внимательно и все время говорите мне тихим голосом, что вам слышно. Если трудно будет понять, что именно слышно, гово­рите мне, на что этот звук хотя бы приблизительно похож, что он вам напомина­ет, но старайтесь, как можно точнее определить звук. Слушать надо будет долго. Сядьте поудобнее и прикройте рукой глаза, тогда лучше будет слышно». (Если больной возражает или неохотно соглашается прикрыть глаза, настаивать ни в коем случае не нужно. Следует лишь позаботиться о том, чтобы больной сидел удобно. Желательно, чтобы он сидел в мягком кресле.) После этого лаборант в соседнем помещении включает магнитофон, т. е. опыт начинается. Протокол ведется на специально разграфленной бумаге, так что против места, обозначаю­щего какой-либо звук, экспериментатор в соседней графе записывает все выска­зывания больного. Если больной молчит, экспериментатор тихим голосом спра­шивает у него: «А сейчас что слышно? А сейчас?» Такие вопросы отмечаются в протоколе вопросительным знаком. Других слов экспериментатор не произно­сит, а вопросы задает как можно реже.

В результате протокол имеет следующий вид (многоточиями обозначается длительное молчание больного).

 

Звук	Фамилия, и., о. Дата
	высказывания больного	помехи
Перелистывание   Бульканье	...Как будто мышь скребет... шум... ... (?) Как будто легкие удары по металлу Вода переливается... Чайник кипит... и.т.д.

 

4. Применение данной методики выявило следующие факты. Пытаясь разли­чить трудно различимый предметный источник звуков, как здоровые, так и боль­ные вначале ассоциировали эти звуки с теми, которые были привычны им по прошлому профессиональному или житейскому опыту.

В последующие секунды здоровые переходили к более или менее объектив­ной, предположительной характеристике этих звуков: говорили о трении метал­ла, шелесте бумаги, бульканье и т. д.

Иначе происходил тот же процесс слуховых восприятий у исследуемых во время реактивных состояний истерического характера. В начале слушания зву­ков, они, так же как и здоровые, ассоциировали слышимые звуки с привычными им по профессиональному или жизненному опыту звуками. В последующие секунды и минуты больные не исправляли свои толкования, как это делали здо­ровые, не уточняли характеристики звуков, а, напротив, полностью включались в эту припомнившуюся им ситуацию и начинали иллюзорно воспринимать зву­ки.

 

Так, больной, по профессии пожарник, начиная с 10-й минуты опыта, все звуки вос­принимал как сцену тушения пожара, «слышал», как плакали погорельцы, как ломали ло­мом стену и заливали огонь водой из рукава. От волнения больной во время опыта охрип, потерял голос.

Одна из больных в звоне стекла узнала церковные колокола и опустившись на колени, проникновенно молилась. Другой больной принял шелест бумаги за стрельбу пулемета, кричал, командовал. В тихом звуке всхлипывания очень многие узнавали голоса своих близких; волнуясь, требовали немедленного свидания с ними.

Возникшие у этих больных истерией по ассоциации воспоминания о каких-либо ситуациях прошлого, профессиональных, военных или быто­вых сценах становились для них актуальными переживаниями. Эти пере­живания охватывали их настолько, что все последующие звуковые раз­дражители не могли быть расценены ими объективно, а как бы «подтяги­вались», искаженно воспринимались в плане овладевших ими образных представлений. Погружение больных в эту воображаемую ситуацию иногда достигалось путем некоторого самовзвинчивания, иногда происходило по типу грёз, но внешние двигательные и мимические проявления больных, их интона­ции, смех, слезы и возгласы свидетельствовали об известной Шубине и целостно­сти этих включений. Характеристика звуков, которую продолжали давать боль­ные, носила иллюзорный характер. Иногда наряду с иллюзорными искажения­ми звуков наблюдались также включения дополнительных ложных восприятий, для которых трудно было найти какую-либо основу в реальном составе звуковых раздражителей, но которые вытекали из содержания переживаемой ситуации в целом.

Несмотря на крайне мимолетный, нестойкий и неразвернутый харак­тер описанных состояний, они все же могут быть рассматриваемы как эк­спериментально спровоцированные слуховые иллюзии, связанные с погру­жением в воображаемую ситуацию. Если искать аналогию этим состояни­ям в клинических формах нарушений сознания, то они ближе всего к со­стоянию так называемого истерического транса или делирия. Они несколь­ко напоминают также описанные В. П. Сербским под названием скоропреходящих психозов, истеричных состояний без припадков, но со «своеобразным расчле­нением сознания», благодаря которому, как пишет Сербский, «действительные восприятия переплетаются самым странным образом с бредом».

Для понимания того, как происходит включение истериков в воображаемую ситуацию, важны данные А. А. Ухтомского о принципе доминанты ее инерции и о различии двух путей восстановления доминанты. Он указывает (описывая в этом месте доминирующие переживания человека), что доминанта может восстанавливаться и возобновляться двумя разными путями: первый путь — кортикальный, это ассоциация, благодаря которой прежнее переживание повторяется как более или менее мимолетное воспоминание и уходит; второй путь, когда прежнее пережива­ние возникает, выражаясь словами Ухтомского, во всей соматической констелля­ции, т. е. сопровождаясь сосудистыми, секреторными и прочими целостными теле­сными компонентами. Воспоминание, мысль о пережитом или даже представление о нем становится в этих случаях повторным чувственным переживанием. Этот вто­рой путь наблюдался, видимо, и в наших опытах. Слушая разнообразные нейтраль­ные звуки, больные-истерики как бы отбирают среди них те, которые ассоциируются с личными переживаниями и мечтами, затем с легкостью включаются в переживание воображаемой ситуации не только мыслью, но всеми своими чувствами, движениями и т.д.

Ассоциации по впечатлению, минуя сознательный контроль, реализу­ются в действиях. Вместо анализа и синтеза объективных звуковых раз­дражителей появляется иллюзорная переработка их.

Эти наблюдения подтверждают факты, известные давно. Особеннос­тью их является, однако, то, что они вызываются экспериментально.

Именно в экспериментальной ситуации можно было с секундомером в ру­ках измерять длительность подобных состояний, глубину погружения больных в эти состояния, наблюдать двойную ориентировку больных, изучать возможность преодоления иллюзорных состояний.

У больных во время депрессивных состояний на фоне сосудистой патологии выявлялась невозможность различения предметного источника звуков при нор­мальном слухе. Больные описывали слышимые звуки, правильно указывали, что звук стал тише или прекратился, но не могли узнать его. Эта невозможность узнать звук особенно ярко выступала в конце опыта, когда изредка звучали совершенно отчетливые звуки кашля, шепота и всхлипывания.

Следующее наблюдение относилось к больным, у которых до исследо­вания клиницистами констатировался галлюцинаторно-параноидный син­дром реактивного происхождения. У этих больных в процессе прислуши­вания к звукам наблюдалось чередование правильного их восприятия с искаженным, преимущественно с вкраплением вербальных галлюцинаций.

 

Так, например, больная во время исследования сначала объективно характеризовала звуки, а затем при звуках перелистывания страниц книги начинала произносить слова в ритме шелеста бумаги: «"Ты дрянь", "...ты дрянь", ..."ты дрянь", ..."тебя", ..."тебя" ..."тебя"...— так они говорят». При последующих звуках в ответах больной также череду­ются описания этих звуков с повторением слов, слышимых больной галлюцинаторно. Обра­щает на себя внимание зависимость этих слов от фактически звучащих или слышимых ею звуков. Так, например, раздаются звуки ударов по стеклу («звон графина»). Больная описы­вает его так: «Звон, точно в церкви, — приглашает к обедне в немецкой кирке... На кладбище звонят». Следующий затем звук — «завод часов». Больная отвечает так: «Кто-то сказал, что я на кладбище нахожусь».

Звук падения на стол деревянных предметов очень многими испытуемыми принимает­ся за выстрел и действительно некоторое сходство со слышным издалека выстрелом у это­го звука есть. Больная М., услышав этот звук, улыбнулась и сказала: «Выкрик бандитский какой-то, как будто сказали «остановись». Следующее затем слово «18» больная также вос­произвела как слово «остановись».

У больного Т., перенесшего реактивный галлюциноз, также наряду с неотчетливой, неопределенной характеристикой звуков наблюдалась переработка звуковых восприятий в вербальные галлюцинации. Так, например, при звуке журчания воды больной повторил услышанные им слова «пойдем, поплаваем» и в ответ на вопрос экспериментатора: «Что это означает?» невозмутимо объяснил: «Так слышно... какой-то человек кого-то приглашает».

Больная Б. при звуках уличного шума говорит: «Снова слышу шум — не пойму что — может быть поезд?» — и далее произносит тоном угрозы, как бы повторяя слова, которые ей сказали: «Я тебе дам поезд — так говорит кто-то (кто?) — я не знаю, кто так говорит». Далее слышны гудки проезжающих автомобилей (гудки машин). Больная произносит то­ном человека, повторяющего чужую речь: «Нету... уехала, скрылась». Слышно пощелки­вание, принимаемое обычно многими испытуемыми за стрельбу («щелчки»). Больная сно­ва повторяет слова: «Раз... два... расстреляли дуру такую». Вслед за тем в звуке шепотной речи также слышит выстрел, в перекатывании шаров — также.

Больная П. в перелистывании бумаги также слышала слова: «идем, идем, идем». Боль­ной Ф. в грохоте шаров услышал разговор, заявил, что «это, вроде, нерусский разговор». В следующем затем звуке шелеста бумаги услышал слово «бежать», повторил его, волнуясь.

Приведенные примеры не дают еще оснований для объяснения меха­низмов наблюдавшихся вербальных галлюцинаций. Однако зависимость

слов, которые больные слышали, от реальных звуков, воспроизводимых магни­тофоном, выступала в этой серии экспериментов довольно отчетливо. Происхо­дила трансформация звукового образа в словесный.

У больных, страдавших вербальным галлюцинозом, как при шизофре­нии, так и при алкогольных психозах, выявилось плохое качество слухо­вых восприятий. Это можно было установить по следующим признакам:

Большое количество звуков, в том числе самых явных и определенных, больные не опознавали.

Недостаточное или ошибочное узнавание звуков сопровождалось час­то скудностью и однообразием гипотез. «Какое-то шорканье», «шум ка­кой-то», — заявляли больные относительно всех или почти всех звуков под­ряд. Плохое узнавание предметного источника звуков сопровождалось ошибочной локализацией их источника: больные слышали их из окна, сзади себя, сверху, указывали самые различные направления, откуда якобы доносились раз­ные звуки,

Некоторые ошибки в узнавании предметного источника звуков были связа­ны с ранее описанным нами явлением запаздывающего узнавания. Это запаз­дывающее узнавание нельзя назвать эйдетизмом, так как между поданным объек­тивно звуковым раздражителем и ошибочным его узнаванием вклиниваются два или три иных, иногда даже правильно распознаваемых звука. Однако это запаздывающее узнавание может рассматриваться как родственное эйдетизму явление.

Наряду с признаками сходства имели место также и различия.

У больных, перенесших различные психотические эпизоды алкоголь­ного генеза, во время эксперимента наблюдалась ярко выраженная образ­ность восприятий. В некоторых случаях слуховые восприятия сопровож­дались зрительными обманами; больные «видели» на стенке репродукто­ра сцены и видения, соответствующие по содержанию тому, что они слы­шали. При шизофрении этого не наблюдалось.

У многих больных шизофренией, возникшей на органически изменен­ной почве, с синдромом вербального галлюциноза, эксперимент вызывал заметное усиление вербальных галлюцинаций.

 

Так, например, у одной больной по данным клинического наблюдения можно было предполагать наличие отдельных отрывочных редких вербальных галлюцинаций (боль­ная рассказала, что слышала слова «задавим, задавим»). Во время эксперимента, особенно к концу его, больная наряду с описанием предметных звуков «слышит» и воспроизводит много галлюцинаторных приказаний: «пойдем домой», «давай пол мыть», «пол мыть», «давай купать», «кукла» и т. д.

Некоторые больные воспроизводили слова и фразы, которые они оши­бочно воспринимали, другие вступали в разговор с предполагаемым собе­седником, отвечали ему либо просто реагировали на реплики неприятного содержания.

Так, одна больная с возмущением произносит: «Ну, нет, спасибо, отказываемся!» Она же отвечает, обращаясь в сторону репродуктора; «На самой высокой планете», — и объясня­ет врачу: «Спросила, как везли вас». Иногда больные, прислушиваясь, отказывались повторять слова, объясняя, что они были неприличными.                                                                              

Больная Б. услышала (среди очень плохо различавшихся ею звуков), как мужской голос сказал: «Держите ее целый час» и, повторив эти слова, обратилась к экспериментатору с вопросом, верно ли это.

Другая больная О., страдавшая вербальными галлюцинациями, но к периоду экспери­ментального исследования избавившаяся от них и относившаяся к ним в дни перед исследо­ванием с критикой, вскоре после начала эксперимента заявила: «Точно так слышу, как голоса у меня были раньше» — и объяснила, что с ней разговаривают, как и прежде, «покойники и аборты». После окончания исследования, а также в последующие дни галлюцинаций не наблюдалось.

Таким образом, описанная экспериментальная методика позволяет ус­тановить разные формы искаженных ассоциаций между звуковыми раз­дражителями и возникающими у больных представлениями.

Особо следует отметить роль прислушивания к слабым раздражителям для провокации слуховых обманов. Только функциональной перегрузкой слухового анализатора можно объяснить такого рода наблюдения, как усиление слуховых обманов к концу опытов, а также возникновение слу­ховых иллюзий у лиц, ранее ими не страдавших.

Функциональная перегрузка слухового анализатора вызывает у мно­гих больных легкое гипноидное состояние. Наступление таких гипноидных состояний сочетаются с возбуждением чувствующих центров, что впол­не соответствует представлениям В. X. Кандинского о механизмах возник­новения слуховых обманов.

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

Рубинштейн С. Я. О рефлекторной природе галлюцинаций. Доклад на Всесоюзном совещании по психологии. Материалы совещания по психологии. Изд. АПН РСФСР, 1957.

Рубинштейн С. Я. Использование экспериментального метода для изучения психопа­тологических явлений. В сб.: Вопросы экспериментальной патопсихологии. М., 1965.

 

 

Корректурная проба

1. Методика выявляет колебания внимания больных по отношению к однообразным зрительным раздражителям в условиях длительной пере­грузки зрительного анализатора. Заимствована из психологии труда (про­ба Бурдона), но нашла широкое применение в клинике.

Применялась для выявления утомляемости, упражняемости, колебаний внимания и т. д.

2. Для проведения опыта необходимы бланки и секундомер. Существует

много разных вариантов типографских бланков для корректурной пробы. Вы­бор варианта бланка небезразличен для получения однозначных результатов опыта. Поэтому лучше всего пользоваться вариантом, принятым в лаборатории Института психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР (см. бланк). Для проведения опыта необходимо, чтобы в лаборатории было хорошее освещение и тишина.

При проведении опыта следует учитывать состояние зрения больного; при недостаточном или некорригированном очками зрении результаты исследова­ния нельзя сравнивать с данными исследования других больных.

Нецелесообразно также проводить эту пробу с малограмотными боль­ными.

3. Больному дают два хорошо отточенных простых мягких карандаша (один запасной) и бланк. Его предупреждают, что предстоит проверка его внимания. Ему говорят: «Вы должны просматривать эти буквы строчка за строчкой, слева направо и вычеркивать все буквы "К" и "Б". Вычеркивать нуж­но вот так (экспериментатор показывает, вычеркивая буквы на первой строчке вертикальной черточкой). Иногда я сам буду ставить на вашем листке черточ­ки — это будет отметка времени, на это вы не должны обращать внимания. Старайтесь просматривать строчки и вычеркивать буквы как можно быстрее, но самое главное в этом задании — работать без ошибок, внимательно, ни одной буквы "К" или "Р" не пропустить и ни одной лишней не вычеркнуть. Понятно? Начнем со второй строчки».

Экспериментатор включает секундомер и дает больному сигнал начать. По прошествии каждой минуты (точно по секундомеру) экспериментатор ставит такой знак в том месте, где больной держит в это время карандаш, стараясь по возможности не мешать больному.

Общая длительность проведения опыта определяется в зависимости от задачи исследования — 10,5 или 3 минуты.

Проверка правильности выполнения задания проводится по заранее изготовленному «ключу». «Ключ» представляет собой бланк, на котором все подлежащие вычеркиванию буквы обведены ярким цветным каранда­шом, а в конце каждой строчки проставлена цифра, обозначающая число таких букв в данной строке. «Ключ» должен быть тщательно проверен и по традиции даже подписан двумя психологами. С помощью такого «клю­ча» производится проверка правильности работы больного следующим образом: «ключ» и бланк кладут рядом и, передвигая линейку, сравнивают строчку за строчкой.

Поскольку результаты работы больного остаются на бланке, особого отдель­ного протокола опыта можно не вести.

Обработка экспериментальных данных проводилась разными исследо­вателями по-разному. Наибольшую трудность при оценке результатов работы больного представляет сочетание показателей ее скорости и точности.

За одну минуту больной (или вообще испытуемый) мог успеть просмотреть больше или меньше знаков — число просмотренных в минуту знаков и будет показателем скорости. За ту же минуту исследуемый мог допустить то или иное количество ошибок — это число ошибок и будет показателем точности. Попыт­ки с помощью разных формул (например, с помощью формулы Уиппла) соче­тать показатели скорости и точности в одну величину в клинической практике малоэффективны. Гораздо более показательны простые графики, где совмеще­ны две кривые: изменение скорости работы (по количеству знаков, просмотрен­ных в единицу времени) и изменение точности (по количеству ошибок в те же интервалы). Построение таких графиков позволяет выявить утомляемость боль­ных (снижение скорости и точности), врабатываемость (повышение скорости, точности), колебания того или иного показателя. Возникает также возможность сравнивания качества работы больного в разные дни и часы.

 

Фамилия _________________________________Число_____________________

 

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 235; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!