Второй период (I в. до н. э.—IV в. н. э.)

ВОЙСКО И ВОЕННОЕ ИСКУССТВО САРМАТОВ

В истории сарматского военного дела мож­но выделить два больших периода. Первый охватывает время с VI по II в. до н. э., вто­рой—I в. до н. э.—IV в. н. э. При этом I в. до и. э.— I в. н. э. являются переходным временем, когда сарматское войско, вооруже­ние и военное искусство претерпевают карди­нальные изменения.

Оба периода в истории военного дела сар­матов характеризуются не только специфиче­ским вооружением и особенностями военного искусства, но и отличительными чертами вой­сковой организации, которые вытекают из ха­рактера общественных отношений внутри сар­матского общества.

 

Первый период (VI — II вв. до н. э.)

Принципиальная общность военного искусства кочевников евра­зийских степей во второй половине I тыся­челетия до н. э. — первой половине I тысяче­летия н. э. своими корнями уходит в эпоху поздней бронзы, когда их предки впервые освоили лошадь в качестве верхового живот­ного, что открыло возможность появления лег­ковооруженной конницы. Эта общность не мог­ла не существовать и в начале I тысячелетия до н. э. Между тем скифское войско VIII— VII вв. до н. э. предстает перед нами уже как легковооруженная конница с соответствующим вооружением и тактическими приемами.

В VI—II вв. до н. э. все сарматские племена вступают в последнюю стадию первобытно­общинного строя — эпоху классообразования, а складывающаяся политическая организация их общества, как это нередко бывало у кочев­ников, принимает форму военной демократии или военной иерархии. Выделяется и постепен­но усиливается родо-племенная знать. Война становится постоянным занятием, и общество максимально к нему приспособляется.

Межплеменные и межродовые столкновения, борьба за скот и пастбища, стремление к добыче становятся постоянными явлениями, столь характерными для эпохи классообразования вообще, но особенно ярко проявляющи­мися именно у кочевников(слова скифа Токсариса, по Лукиану: «У нас ведутся постоянные войны, мы или сами на- . падаем на других, или выдерживаем нападение, или .вступаем в схватки из-за пастбищ и добычи...»). Археологически этот факт подтверждается большим количеством ограбленных прохоровских погребений. Часто можно проследить, что ограбление совершалось в то время, когда части тела покойника еще не распались. Прохоровская культура сформировалась в начале IV в. до н. э. в Южном Приуралье, по предположению К. Ф. Смирнова, в среде протоаорсов. Проникновение ее носителей в Поволжье, очевидно, было далеко не мирным. Не исключено, что с этими событиями сопряжено также передвижение сираков и сарматов — возможно, осколков поволжских племенных объединений времен Геродота. С изменениями, происходящими внутри сарматского общества, связаны многие факты их внешней истории. В VI—V вв. до н. э. связи со скифами носили дружественный характер. Через территорию савроматов пролегал скиф­ский торговый путь на восток, а сами они участвовали в войне с Дарием. Отдельные стычки не меняли общей картины. Но уже в конце V в. до н. э. отме­чаются первые набеги и столкновения .

По мере роста сил сарматских племенных объединений начинается их экспансия в запад­ном направлении. На рубеже V—IV вв. до н. э. сарматы переходят на правый берег До­на, и во второй половине IV в. до я. э. сар­матское племя сарматов обитает уже к западу от него, в приазовских степях . Вско­ре начинается сарматское продвижение в юго-западном направлении, в сторону Кавказа, в авангарде которого шли сираки, а яксаматы воюют с Синдикой и Боспором.

В III—II вв. до н. э. сарматы активно вме­шиваются в политические отношения Север­ного Причерноморья и даже Малой Азии. Легендарная сарматокая царица Амага спаса­ет осажденный скифами Херсонес ; царь каких-то европей­ских сарматов Гатал воюет на стороне Понта и вместе с другими государствами участвует в 179 г. до н. э. в заключении мирного дого­вора.

Усиливается натиск на слабеющую Скифию. Сарматские погребения появляются в бассей­не Северного, Донца и Днепровском Левобе­режье. Решающая война произошла в конце III или во II в. до н. э. Сарматы «опу­стошили значительную часть Скифии и, пого­ловно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню». В конце II в. до н. э. одно из сарматских племён, точнее, племенных союзов — роксоланов, мы вновь видим в союзных отношениях со скифским государством в Крыму. Они участвуют -в войне с Диафантом и терпят поражение. В результате всех этих событий сарматы окончательно занимают во II в. до н. э. всю территорию между Доном и Днепром.

На востоке заметно активизируются связи с племенами лесостепного Зауралья и особен­но Казахстана и Средней Азии. Если письмен­ные источники ничего об этом не говорят, то археологические материалы достаточно крас­норечивы. Не позднее прохоровского времени устанавливаются контакты с далекой Парфией.

На севере сарматы не ограничиваясь обыч­ными набегами, постепенно занимают южные районы Башкирии.

Ни о каком объединении, включающем всех сарматов или хотя бы большую часть их, для VI—II вв. до н. э. говорить не приходится. Античные писатели сохранили для нас назва­ния многих сарматских племен, но не рас­шифровывают, что за ними скрывается. Апри­орно можно предполагать, что это были пле­менные союзы или объединения — форма складывающихся политических образований, наиболее характерная для эпохи классообра-эования. В этом случае имя роксоланов, аорсов, сираков и т. д. могло принадлежать главному и наиболее могущественному племе­ни, давшему наименование всему объедине­нию.

Наличие племенных союзов косвенным об­разом подтверждается данными о численно­сти сарматского войска. В конце II в. до н. э. роксоланы смогли выставить против Диафанта 50 тыс. воинств. Вполне вероят­но, что цифра эта сильно завышена,— вольное обращение античных авто­ров с цифрами хорошо известно. Однако све­дения Лукиана, который сообщает, что в од­ном из савроматских набегов на Скифию приняло участие 10 тыс. всадников и 30 тыс. пехоты, удивительно совпадают с дан­ными о численности роксоланского войска. Учитывая, во-первых, что отношение числа по­тенциальных воинов к общей численности населения у кочевников обычно равняется 1:5 или 1:4, а во-вторых, что в войне против Диа­фанта едва ли участвовали все боеспособные роксоланы, можно определить их числен­ность как приближающуюся к 150 тыс.

Наличие столь многочисленного племени у сарматов, крайне маловероятно, даже если со­гласиться с распространенным мнением о том, что переход к кочевому хозяйству на первых порах вызвал значительный подъем, произво­дительных сил и как следствие рост населе­ния. Правильнее будет, на наш взгляд, пред­положить, что роксоланы представляли объ­единение ряда племен, и 'притом весьма крупное. Впрочем, не столь сильные и влия­тельные объединения, как роксоланское, могли быть гораздо малочисленнее.

Как известно, савроматокая культура архео­логически представлена двумя вариантами — поволжским и приуральским. Трудно сказать, насколько они соответствуют реально сущест­вовавшим объединениям, однако территория их все же кажется слишком большой, чтобы в каждом случае принадлежать лишь одному племенному объединению. Более вероятно предположить, что в Поволжье и тем более в Приуралье их существовало несколько. Одним:

из таких союзов, первоначально базировав­шимся в Приуралье, мог быть союз предков аорсов, который впоследствии возглавил дви­жение приуральских сарматов в Поволжье — движение, которое, очевидно, захватило мно­гие племена и. союзы племен.

Организация войска у сарматов, очевидно, основывалась на тех же принципах, что и у многих других народов, переживающих эпоху классообразования: они представляли собой народ-войско, и все взрослое мужское насе­ление было войнами. Народ-войско не пред­ставляет в эту эпоху ничего исключительного.

Такими были, например, ближайшие соседи и сородичи сарматов — скифы, по крайней мере до времени Атея или даже перенесения центра своего царства в Крым. Такими были и древние германцы в эпоху союзов Ариовиста, Арминия, Цивилиса, да и в более позднее время. Однако именно у кочев­ников подобное явление получило максималь­ное развитие.

Дело не в извечной воинственности кочев­ников, а в специфических условиях их сущест­вования. С одной стороны, им не требовалось. каждодневно большого количества рабочих , рук в хозяйстве, а с другой — они нуждались в новых пастбищах, продуктах ремесла и зем­ледельческого хозяйства. Если к этому приба­вить природную стойкость и выносливость. людей, с детства сроднившихся с конем, и идеологию варваров, для которых разбой и грабеж — дело не только выгодное, но и по­четное, то только в таком случае образ «аг­рессивного от природы» кочевника получит историческую расшифровку.

Рост военных столкновений в жизни сар­матского общества и участие в них всего взрослого населения археологически подтверждаются тем, что количество вооружения .в по­гребениях, заметно увеличившись начиная с VI в. до н. э., непрерывно возрастает на протяжении всего периода. Оружие присутст­вует почти во всех мужских погребениях IV—II вв. до н. э.

Особенность военной организации сарма­тов — широкое участие в военных действиях женщин, особенно незамужних. По словам Псевдо-Гиппократа, «их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики с коня и сражаются с врага­ми, пока они в девушках. Они остаются в де­вицах, пока не убьют трех врагов, и не преж­де поселяются с мужем, как совершат уста­новленные обычаем жертвоприношения. Раз добыв себе мужа, они перестают ездить вер­хом, пока не явится необходимость во всеоб­щем походе». Не менее 20% женских погребений VI—IV вв. до и. э. содержат вооружение или жонокую сбрую. Оружие часто встречается в женских погребе­ниях и в IV—II вв. до н. э.

Какую же конкретную форму приобретала военная организация народа-войска вообще и сарматов в частности? Большое количество исторических и этнографических параллелей говорит о том, что родоплеменная структура, очевидно являющаяся необходимой и неотъ­емлемой структурой любого кочевого общест­ва, одновременно была и формой его войско­вой организации. Тем более должны были со­храняться родоплеменные деления в войске сарматов — ведь они находились только в начале эпохи классообразования. Родопле­менные вожди, составлявшие аристократиче­скую верхушку общества, как правило, были и военными предводителями.

Помимо общих для всего племени и союза племен войн, таких, .как борьба с Дарием, вой­на со скифами, приведшая к захвату большей части их территории, война роксоланов с Диафантом, эти предводители могли предприни­мать свои собственные походы и набеги. Среди жадных к добыче варваров никогда не было недостатка в желающих принять в них уча­стие.

 Лукиан оставил интереснейшее описание того, как легко и просто набиралось войско для частного грабительского набега у скифов: «Если кто-нибудь, потерпев от другого обиду, захочет отомстить за нее, но увидит, что он сам по себе недостаточно силен для этого, то он приносит в жертву быка, разрезает на ку­ски его мясо и варит их, а сам, разостлав на земле шкуру, садится на нее, заложив руки назад, подобно тем, кто связан по локтям...

Родственники сидящего и вообще все жела­ющие подходят, берут каждый по части лежа­щего тут бычьего мяса и, став правой ногой на шкуру, обещают сообразно со своими средствами: один — доставить бесплатно пять всадников на своих харчах, другой — десять, третий еще больше, иной — тяжеловоору­женных или пеших, сколько может, а самый бедный — только самого себя. Таким образом, иногда у шкуры собирается большая толпа, и такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клят­ве». Если отбросить этнографические детали, так же могли набирать войско и сар­матские предводители.

Юридический статут участников подобных набегов покоился на незыблемых нормах обычного права, и о нем сообщает тот же Лукиан. В ответ на обвинения брспорцев скифы отвечают: «Относительно разбойников, которых вы обвиняете в том, что они делают набеги на вашу страну, скифы отвечают, что они не высылаются по общему решению, но каждый из них занимается грабежом на свой страх и риск ради прибыли: если кто-нибудь из них попадется, то ты сам властен наказать его». Если подобное положение было возможно в обществе, уже переступающем рубеж государственности, то тем более естест­венным оно должно было быть у отстававших в своем развитии от скифов сарматов.

В войсках и отрядах, собиравшихся ради грабежа вокруг того или иного предводителя, могли участвовать выходцы из различных ро­дов и даже племен, что отнюдь не исключало предпочтения, отдававшегося сородичам. Поэтому обычную родовую струк­туру войска в них трудно было соблюдать с большой строгостью. Здесь старый принцип родовой организации войска и родовой спло­ченности уступал место личным отношениям предводителя с присоединившимися к нему воинами.

Из таких набиравшихся от случая к случаю войск постепенно вырастали постоянные дружины, группировавшиеся вокруг наиболее удачливых предводителей. Подобные дружины хорошо известны у скифов — как по письмен­ным источникам, так и по дан­ным археологии. Существовали они 'и у древ­них германцев.

Можно с уверенностью говорить о существо­вании таких дружин у сарматов в III—II вв. до н. э., когда социальная и имущественная дифференциация общества зашла достаточно далеко. К выводу о наличии их приводит и анализ сарматского вооружения, к которому я скоро перейду. Вполне возможно, что появи­лись они еще в савроматское время. К. Ф. Смирнов на основании своих раскопок на Илеке в 1960 г. устанавливает существова­ние их у приуральских сарматов. Однако наличие и роль их у савроматов вряд ли стоит переоценивать. Ведь даже у скифов процесс выделения воен­ной аристократии завершился лишь в IV— III вв. до н. э., а савроматское общество еще заметно отставало в своем раз­витии от скифского, и его родоплеменная верхушка столь резко не противостояла остальному обществу, как в последующее время.  

Весьма проблематично существование у сарматов в VI—II вв. до н. э. особых военных вождей, которые, будучи, как правило, выход­цами из среды родовой аристократии, часто конкурировали с последней, опираясь на свои дружины, а не на традиционные институты. Для этого сарматское общество еще не было достаточно развитым. Но уже к III—II вв. до н. э. сарматская аристократия настолько выделилась из массы рядовых соплеменников, что в условиях постоянных военных столкно­вений дружинники, группировавшиеся вокруг знатного и удачливого предводителя, вероят­но, постепенно превращались в полупрофес­сиональных воинов. Они составляли лучшие части сарматского войска и, как всегда в эпоху классообразования, были одновременно основой социального господства родоплеменной верхушки в целом, и особенно военной аристократии.

Таким образом, общая организация войска и принципы его, комплектования у сарматов VI—II вв. до н. э. мало чем отличались от скифских. Не меньшая близость наблюдается в военном искусстве и основных видах воору­жения. Поэтому первый период в истории сар­матского военного дела с полным основанием можно называть «скифским.

Согласно письменным источникам, сармат­ское войско этого периода состояло из пехоты и конницы. Пехота иногда могла быть доволь­но многочисленной, как явствует из уже при­водившихся сведений Лукиана. Однако ника­кого специфического вооружения у нее не было, насколько об этом можно судить по материалам погребений. Скорее всего, пехо­тинцы были вооружены луками и короткими мечами, возможно, имели щиты и дротики в качестве вспомогательного оружия. Да и само разделение родов войска в какой-то мере, ве­роятно, было непостоянным — при соответст­вующих условиях вчерашний пехотинец завт­ра легко мог сесть на коня и влиться в общую массу легковооруженных всадников. В целом пехота играла в сарматском войске несущест­венную роль, меньшую, чем у скифов и меотов. В войне с Дарием принимала участие только савроматская конница.

Основную массу сарматского войска состав­ляла легковооруженная конница, применявшая «скифскую» тактику. Такая конница, по­движная и маневренная, внезапно атаковывала противника и быстро отступала в случае неудачи. В. Д. Блаватский установил, что у скифов наиболее распространенным боевым строем была лава. Атакующие всадники осыпали врага дождем стрел и пытались расстроить его ряды еще до перехо­да в рукопашный бой, которого старались избежать. Но отборные части стягивались в конный кулак, обычно в центре войска, для нанесения в случае необходимости решающего удара противнику.

Скифское вооружение соответствовало так­тике, и главная роль в нем принадлежала лукусо стрелами. Короткий меч-акинак, копье и другие виды наступательного оружия ближне­го радиуса действия получили меньшее рас­пространение. Зато, как теперь выясняется, металлические доспехи отнюдь не были ред­костью. Однако скифы, у которых ближний бой никогда не имел самодовлеющего значения, а был всего лишь одним из боевых эпизодов, так и не смогли в полной мере использовать все их преимущества.

Сильные стороны легковооруженной конни­цы впервые наглядно проявились во время скифских походов на Передний Восток, когда перед ней не смогла устоять тяжелая пехота и колесницы хорошо организованных регуляр­ных армий. Крах замыслов Дария только под­твердил ее высокую репутацию. Однако у нее был предел возможностей — слабая подготов­ленность к ближнему бою. Малоуязвимая для стрел фаланга гоплитов почти всегда брала над ней верх.

Анализ сарматского вооружения VI—II вв. до н. э. приводит к выводу, что их военное искусство сродни скифскому, причем черты сходства особенно заметны в начале перио­да, а различия постепенно нарастают к его концу.

Главным оружием был лук со стрелами. У всех кочевников евразийских степей второй . половины I тысячелетия до н. э. лук был одинаковым, а стрелы принципиально близких типов. В савроматское время стрелы встреча­ются во всех погребениях воинов, и число их достигает 300. В прохоровокое время количество их уменьшается, но это лишь частично может свидетельствовать об уменьшении роли лука по сравнению 'с други­ми видами наступательного оружия. Не весь запас стрел, которыми владел покойник, должны были обязательно класть в погребе­ние.

Наступательное оружие ближнего радиуса действия получило у сарматов большее рас­пространение, и прежде всего это относится к мечам. В то время как у скифов мечи никогда не были ведущим видом оружия и встречают­ся преимущественно в аристократических по­гребениях, у сарматов их количество в погре­бениях, в том числе и в рядовых, возрастает от века к веку. Даже в савроматское время мечи содержат, например, до 20% всех изве­стных нижневолжских погребений.

Уже с конца VI в. до н. э. появляются всаднические мечи, достигавшие в длину 70— 110 см. Все же степень распространенности их у савроматов не следует переоценивать. Длинные всаднические мечи довольно широ­кое распространение у сарматов получают на­чиная с IV в. до н. э. Однако создается впе­чатление, что их количество в погребениях IV—II вв. до н. э. медленно, но неуклонно уменьшается. Быть может, это связано с распространением копья в качестве главного ударного оружия.

Массивные всаднические копья, достигав­шие в длину 3,5 м, известны с савроматского времени, причем большая часть их найдена в погребениях богатых воинов. Их держали обеими руками, и предназначались они исклю­чительно для нанесения сильного удара с ко­ня. Такие копья заметно отличались от скифских — коротких, полуударных, полуме­тательных. Но широкого распространения вVI—II вв. до н. э. они, вероятно, не получили, быть может потому, что в качестве ударного оружия ближнего боя их в какой-то мере за­менял длинный меч. Количество их могло на­чать увеличиваться лишь а конце описываемо­го периода.

Оборонительное оружие сарматы применяли значительно меньше, чем скифы и меоты. Металлические панцири встречаются очень редко и, вероятно, являлись импортными из­делиями. Они имелись только у самых знатных воинов, рядовые же, вероятно, носили панцири, изготовленные из кожи и кости. Были, конечно, и щиты, но до нас они не дошли. В целом защитное вооружение сарма­тов уступало оборонительному оружию сосед­них народов. Это могло явиться одной из причин развития у них наступательного оружия ближнего радиуса действия. В рукопашном бою такое неравенство до известной степени сглаживалось.

Особенности вооружения должны были определять и некоторое своеобразие применяв­шейся сарматами тактики, разумеется, основ­ную массу их войска составляла легковоору­женная конница. Поэтому внезапная атака и быстрое отступление в случае се неудачи име­ли первостепенное значение. Однако весьма значительный удельный вес наступательного оружия ближнего боя определенно указывает на то, что рукопашная схватка играла в их действиях большую роль, чем у скифов. По­этому первый этап боя, когда войско сбли­жалось с противником, осыпая его стрелами, мог носить лишь подготовительный характер. В случае если он не достигал цели, не рас­страивал ряды противника и не обращал его в бегство, сарматы скорее всего не отступали для подготовки следующего натиска, а пере­ходили к рукопашной схватке.

И сама схватка протекала не так, как у скифов. Акинак мог эффективно использовать­ся только пешими воинами или спешивавши­мися в бою всадниками. Длинные сарматские мечи и копья давали возможность успешно вести рукопашный бой непосредственно с коня. Это обеспечивало определенные преимущества в бою претив пехоты и не имевшей такого оружия кон­ницы.

Особенности сарматского вооружения и тактики должны были начать заметно сказы­ваться со второй половины описываемого периода, с усилением роли аристократических дружин в их войске.

Уже в VI—IV вв. до н. э. в сарматском вой­ске выделяются знатные воины, вооруженные длинным мечом и тяжелым копьем, которые практиковали ближний бой. Поэтому прием конного кулака был, несомненно, известен и савроматам. Более того, при наличии оружия, лучше приспособленного для рукопашной схватки, этот прием был у них особенно эф­фективным. Неясно, насколько постоянным стало выделение подобных ударных контингентов. Судя по тому, что длинные мечи и тяжелые копья встречаются еще очень редко, надо полагать, что это носило- эпизодический характер. Аристократические дружины также находились в самом начале своей длинной истории.

В III—II вв. до н. э. отдельные контингенты в сарматском войске различались уже значи­тельно четче. Часть воинов, и в их числе большинство воительниц, имела на вооруже­нии только луки со стрелами. Основной костяк войска составляли всадники, вооруженные наряду с луком мечом или кинжалом. Знать и ее дружинники были вооружены прежде все­го длинными мечами и кинжалами, иногда копьями, в отдельных случаях имели оборони­тельные доспехи. Однако и они еще полно­стью не расстались с луком и стрелами.

Вероятно, аристократические дружины в это время составляли основную силу сарматского войска, а тактика удара конным кулаком по­лучает дальнейшее развитие. Эти отборные части рубились непосредственно с коня, врезаясь в боевые порядки противника.

Но в ближнем бою все войско принимать участие не могло. Воины, вооруженные корот­ким мечом или кинжалом, должны были со­ставлять нечто вроде второго эшелона, шед­шего за ударным кулаком аристократических дружин. Те из них, которые были вооружены только луком и стрелами, в рукопашной схватке вообще бесполезны. Они могли со­ставлять прикрытие, участвовать в первом натиске, пытаясь расстроить ряды противника, не прибегая к ближнему бою, осуществлять маневры обхода и охвата, преследовать не­приятеля и т. д. Любопытно, что стрелы ре­шительно преобладают в женских погребени­ях с оружием. Женщины участвовали в сра­жениях, обстреливали противника из луков, но все же в рукопашный бой, как правило, не вступали.

Оружие и военное искусство сарматов в VI—II вв. до н. э. развивались в тесной связи с окружающими народами, чему немало спо­собствовало их географическое положение. Сарматы как определенный этнический массив кочевников евразийских степей занимали про­межуточное положение между родственными им племенами скифов на западе и саков и массагетов на востоке. В тесном контакте находились они и с населением лесостепного Зауралья. Очень важное значение имели их юго-западные связи с местами и другими племенами Северного Кавказа.

Особенно много общих черт в области во­енного дела наблюдается с сако-массагетским миром Средней Азии и Казахстана. В обеих этих областях рано появляются длинныемечи.Имеются намеки на то, что в Средней Азии уже в прохоровское время применяют тяже­лые и длинные копья, которые всадники дер­жали обеими руками.

Через Среднюю Азию осуществлялись кон­такты с Ираном. Очевидно, именно средне­азиатским происхождением и связями парфян­ской династии в Иране объясняется тот факт, что иранское войско последних веков до нашей эры приобретает ряд черт, роднящих его с войском среднеазиатских кочевников и сар­матов. Решающую роль снова приобретает конница, и помимо легковооруженных лучни­ков имеются всадники с наступательным ору­жием ближнего радиуса действия. Даже в ти­пах оружия наблюдается много общего.

Скифы сами перенимали сарматское воору­жение. Однако и сарматы в какой-то степени могли заимствовать у них опыт более широкого применения оборонительных доспехов и копий. Впрочем, на археологическом материа­ле это почти не прослеживается.

На довольно высоком для своего времени уровне стояло военное искусство меотов. В меотском войске определенную роль играли всадники, защищенные металлическим доспехом и имевшие на вооружении длинные мечи. Значительное распространение получили копья. Поэтому использование ударного кула­ка конницы было у меотов весьма эффектив­ным. В прохоровское время вооружение сар­матов и меотов испытало определенное взаим­ное влияние. В Приуралье, и особенно в Поволжье, распространяются железные втульчатые стрелы, отдельные экземпляры длинных меотских мечей, некоторые типы северокав­казских наконечников копий. В свою очередь на Северный Кавказ проникают сарматские мечи с серповидным навершием.

К последнему веку до нашей эры сарматы уже смогли выработать вооружение и такти­ческие приемы, лучше приспособленные к ве­дению ближнего боя, что давало им опреде­ленные преимущества в войнах с соседями. Вероятно, появились отдельные дружины по­лупрофессиональных воинов, небольшие чис­ленно, но лучше других вооруженные и обу­ченные, зачастую определявшие исход сраже­ний.

Все это сказалось в борьбе со скифами, и, очевидно, уже заметное военное преимущество сарматов наряду с другими факторами соци­ально-политического порядка явилось причи­ной относительно легкой победы над ними.

Но когда сарматы столкнулись с фалангой, а затем и с легионом, достигнутого оказалось недостаточно, и война с Диафантом показала это со всей наглядностью и очевидностью. «Против сомкнутой и хорошо вооруженной фаланги всякое варварское войско оказывает­ся бессильным. И действительно, роксоланы в числе почти пятидесяти тысяч не могли усто­ять против шести тысяч, бывших под началом Митридатова полководца Диафанта, и боль­шинство их погибло», — писал Страбон, демон­стрируя отличное понимание сути дела. Вероятно, это понимали и сами сарматы, готовившиеся к выходу на тогдаш­нюю мировую арену, где их столкновение с греко-римским миром было неизбежным. Про­тив фаланги и легиона требовалосьнайтиконтроружие, требовалась реформа войска. И она была проведена довольно быстро в ос­новном в I в. до н. э.— I в. н. э.

Реформа привела к появлению в сармат­ском войске специализированной тяжелой конницы катафрактариев. Поскольку их исто­рия отнюдь сарматами не ограничивается, следует осветить ее на более широком мате­риале.

Из истории катафрактариев

 

В последние века до нашей эры — первые века нашей эры в составе и вооружении вой­ска многих государств и народов Востока происходят значительные реформы, связанные с резким увеличением веса тяжеловооружен­ной конницы, которую вслед за греко-римским миром обычно называют катафрактариями.

Собственно катафрактарии по письменным источникам отмечаются у парфян, армян и сарматов, может быть, также у албанов и иберов Существование такой конницы на Боспоре засвидетельствовано археологически­ми материалами и памятниками изобразитель­ного искусства. Несомненно, она была и в Средней Азии, но строгих доказательств этого мы пока не имеем. Далее на восток тяжеловооружен­ная конница, сходная с катафрактариями, про­слеживается в Индии, а также у гуннов и китайцев.

Не выяснено, когда и где впервые зарождаются катафрактарии, по-разному трактуется их роль в истории военного искус­ства. Нет полной ясности даже в самом при­менении термина «катафрактарии», не говоря уже об их специфических особенностях. Поэто­му прежде всего следует остановиться на том, что же представляли собой катафрактарии.

В соответствии со всеми без исключения источниками следует понимать под катафрактариями определенный, хронологически ограниченный строй тяжеловооруженной конницы, атакую­щей противника в определенном боевом по­рядке — тесно comikhvtom строю и с опреде­ленной тактической целью (прорыв, реже охват). Для катафрактариев характерны спе­цифическое вооружение и специфические спо­собы ведения военных действий.

Термин «катафрактарии» нельзя употреб­лять расширительно, распространяя его на всякую или почти всякую тяжеловооруженную конницу, например на ассирийскую или конницу Кира-младшего. И та и другая имели от­личное вооружение, боевые порядки и такти­ческое назначение. Нельзя также ставить знак равенства между катафрактариями и средне­вековыми рыцарями, несмотря на внешнее сходство их вооружения. Их задачи в бою были совершенно различными. В то время как рыцари решали исход сражения в индивиду­альных схватках, катафрактарии могли ус­пешно действовать только целыми подразде­лениями.

Слово «катафрактарии» происходит от греческого наименования всад­нического доспеха. В дальнейшем в греко-римском мире этим словом в двух написани­ях — cataphracti и cataphractarii — стали называть появившуюся на Востоке тяжело­ вооруженную конницу. Сам термин впервые прослеживается в эллинистическом Египте в начале III в. до н. э., где им называли панци­ри солдат тяжелой кавалерии. Возможно, уже во II в. до н. э. он переносится на саму панцирную кавалерию. Мы встречаем его при описании войска Селевкидов и его вооруже­ния.

В источниках, посвященных событиям I в. до н. э. и последующего времени, термин «катафрактарии» уже прочно устоялся. Им теперь называют тяжеловооруженную конни­цу, с которой римляне впервые столкнулись на Востоке и с которой им пришлось бороть­ся в течение многих веков. Этот термин упо­треблялся до конца существования Римской империи, но наряду с ним в официальном языке и литературе поздней империи появля­ется термин «клибанарии» (clibanarii), кото­рый скорее всего имеет иранское происхожде­ние. В литератур­ных источниках оба термина употребляются, почти чередуясь, и установить четкое различие в их применении очень трудно. Его, очевидно, и не было, хотя все же ощущается некоторая хронологическая последовательность. В целом же термин «катафрактарии» чаще употреблял­ся в III—V вв. н. э. для наименования вспо­могательных частей римской армии, вербо­вавшихся на Востоке, в то время как термин «клибанарии» служил главным образом для обозначения собственно римской и сасанидской тяжелой кавалерии.

Для вооружения катафрактариев характер­ны три главные особенности. Первой отличи­тельной чертой их было наличие тяжелого оборонительного доспеха. Он состоял прежде всего из металлического панциря, чешуйчатого или комбинированного, позднее кольчуги. В I в. до н. э. панцирь, как правило, был ко­ротким — едва доходил до бедер. Ноги также оставались незащищенными. Это учитывали римские тактики, рекомендовавшие разить ватафрактариев мечом в бедра и голени — «единственные части тела, которые не закры­вала броня». В первые века н. э. по­являются более длинные доспехи — доходя­щие до колен. Широкое распространение полу­чает комбинированный доспех, который включал набедренник, металлические или кожаные наручи и поножи. Голову катафрактария за­щищал конический шлем, часто имевший ме­таллическую маску, которая закрывала лицо. В целом состоявший из различных частей доспех покрывал тело всадника .с головы до ног. Особенно это характерно для клибанариев III—IV вв. н. э.

Источники сохранили яркие описания таких, закованных в доспехи клибанариев. По словам Свиды, «все они сидели на своих лошадях, как статуи, к их конечностям были подогнаны доспехи, которые точно соответствовали фор­мам человеческого тела. Они покрывали руку от запястья до локтя, а оттуда до плеча, в то время как пластинчатая броня защищала пле­чи, спину и грудь. Голова и лицо были по­крыты шлемом с металлической маской, ко­торые делают их носителя выглядящим как статуя, потому что даже бедра и ноги и самые кончики ног покрыты доспехом. Он соединен с панцирем прекрасным кольчужным плетени­ем, наподобие ткани, так что ни одна часть тела не остается видимой и непокрытой, по­тому что это плетеное покрытие защищает руки и является таким гибким, что носители его могут даже сгибать пальцы».

Так же описывает Аммиан Марцеллин тя­желую конницу персидского полководца Ме­рены во время похода Юлиана: «То были закованные в железо отряды; железные пла­стины так тесно охватывали все члены, что связки совершенно соответствовали движени­ям тела, и прикрытие лица так хорошо приле­гало к голове, что все тело оказывалось зако­ванным в железо, и попадавшие стрелы могли вонзиться только там, где через маленькие отверстия, приходившиеся против глаз, мож­но кое-что видеть или где через ноздри с трудом выходит дыхание».

Второй особенностью как катафрактариев, так и более поздних клибанариев было их главное наступательное оружие — пики, до­стигавшие в длину 4—4,5 м, которые держали обеими руками. Гелиодор оставил интересней­шее описание того, как управлялись с подоб­ной пикой: «Когда наступает время битвы, то, ослабив поводья и горяча коня боевым криком, он (катафрактарий) мчится на противника, подобный какому-то железно­му человеку или движущейся кованой статуе. Острие копья сильно выдается вперед, само копье ремнем прикреплено к шее коня; ниж­ний его конец три помощи петли держится на крупе коня, в схватках копье не поддается, но, помогая руке всадника, всего лишь направля­ющей удар, само напрягается и твердо упирается, нанося сильное ранение, и в своем стре­мительном натиске колет кого ни попало, од­ним ударом часто пронзая двоих».

Длинный меч и кинжал служили вспомога­тельным оружием, равно как и лук со стрела­ми. Но пики были на вооружении катафрак­тариев с самого начала. «Ведь вся сила этой броненосной конницы — в копьях, у нее нет никаких других средств защитить себя или нанести вред врагу, так как она словно заму­рована в свою тяжелую негнущуюся броню». С полным основанием можно сказать, что без пики не было бы катафрактария.

Существует мнение, что парфянские ката­фрактарий были по преимуществу лучниками. Действительно конные лучники были неотъемлемой частью парфян­ского войска, так же как сарматского, а дей­ствия тяжелой конницы были особенно успеш­ными, если они проходили во взаимодействии с легковооруженными лучниками. Но сами лучники не являлись катафрактариями, так же как последние не являлись лучниками. Дело даже не столько в различии вооружения, сколько в совершенно различных задачах, ста­вившихся в бою перед этими двумя подразде­лениями конницы.

Правда, имеются изображения как парфян, так и сарматов, закованных в доспехи, но дер­жащих в руках лук вместо копья. Но, во-пер­вых, и лучники иногда могли иметь доспех, хотя это, вероятно, было достаточно редко, а, во-вторых, лук со стрелами встречается у ка­тафрактариев в качестве вспомогательного оружия. Главным наступательным оружием катафрактариев всегда и всюду была только пика.

Третья особенность вооружения катафракта­риев заключалась в том, что доспех имел не только сам всадник, но зачастую и его ло­шадь. Этот доспех состоял из нескольких от­дельных частей и с течением времени не оста­вался неизменным. Однако он не был таким непременным атрибутом катафрактариев, как панцирь или пика. Довольно многочисленны изображения иранских катафрактариев, лошади которых не имеют металлических доспехов. Еще меньшее распространение он получил в евразийских степях. Гораздо чаще употреблял­ся он клибанариями сасанидского и позднеримского времени. Впрочем, в сасанидское, позднеримское и византийское время повсюду наблюдается тенденция к облегчению конского доспеха — замене металлических частей ко­жаными и т. д.

При описании вооружения катафрактариев я намеренно использовал данные, относящие­ся главным образом к Ирану. Из предыдущих глав, посвященных отдельным видам сармат­ского оружия, видно, что сооружение сарматских катафрактариев принципиально ничем не отличалось от парфянских. Только конский доспех у них, вероятно, не получил такого широкого распространения, как в Иране.

Различия в вооружении между катафрактариями и более поздними клибанариями также несущественны. Доспех клибанария был более совершенным и покрывал все тело целиком, а не только наиболее уязвимые части. Доспех лошади также стал сложнее, хотя и легче. Во всяком случае, .качественного характера эти отличия не имели.

Особенности вооружения катафрактариев определили применявшиеся ими боевые поряд­ки и тактические приемы. Они всегда атако­вали неприятеля в тесно сомкнутом строю, который давал возможность наилучшим обра­зом использовать преимущества вооружения и свести до минимума его недостатки: ограни­ченную подвижность и вызванную этим сла­бую маневренность. Отряд катафрактариев, ощетинившийся пиками, малоуязвимый для стрел и дротиков, имевший достаточную за­щиту от ударов копий и мечей, представлял собой грозную силу. Многие авторы сообща­ют, на какие ухищрения приходилось идти, чтобы нейтрализовать пики катафрактариев и вступить с ними в ближний бой.

Но отдельный катафрактарий был уязвим и становился довольно легкой добычей, особенно если он был сброшен на землю. Доста­точно вспомнить роксоланеких катафрактариев, рассыпавшихся для грабежа по Мезии во время их. неудачного набега в 69 г. н. э. «Рим­ские солдаты в легких латах нападали с ме­тательными дротиками или длинными копья­ми и, когда требовалось, легкими мечами кололи врукопашную беззащитных сарматов».

Об этой слабой стороне катафрактариев пи­шет и Вегеций, военный теоретик конца IV в. н. э.: «Катафракты вследствие тяжелого во­оружения, которое они носят, защищены от ран, но вследствие громоздкости и веса ору­жия легко попадают в плен: их ловят аркана­ми; против рассеявшихся пехотинцев в сраже­нии они пригоднее, чем против всадников. Од­нако поставленные впереди легионов или сме­шанные с легионарной конницей, когда начи­нается рукопашный бой грудь с грудью, они часто прорывают ряды врагов».

Поэтому эффективно использовать ката­фрактариев в бою можно было не поодиночке, а лишь целыми подразделениями. В зави­симости от конкретной задачи и особенностей противника катафрактарий применяли различ­ные боевые построения. Аланские катафрак­тарий любили атаковать клином, пар­фяне в битве при Каррах выстроились в ли­нию, представлявшую, по сути дела, конную фалангу. Катафрактарий врезались в строй противника, прорывали его, рассекая надвое, и тем самым решали исход сраже­ния.

При этом если легкая конница могла спас­тись бегством и имела некоторые шансы, за­ключавшиеся в ее большей маневренности, то положение пехоты было особенно угрожаю­щим. В битве с катафрактариями римский тя­желый пехотинец, доселе непобедимый, ли­шался большинства своих преимуществ. Тя­желая конница оказалась единственным ро­дом войск, способным противостоять легиону, и притом не эпизодически, а постоянно. Если легион был высшим достижением античной военной мысли в отношении пехоты, то ка­тафрактарий — в отношении кавалерии.

В античной литературе имеются указания на то, что катафрактарий, будь то у сарматовили парфян, вербовались из аристократиче­ской верхушки общества. Обычно это понимается бук­вально, но вряд ли такое положение является полностью приемлемым. Ты­сяча катафрактариев личного войска Сурены, сопровождавшая его во всех походах и передвижениях наряду со слугами, рабами, обозом и гаремом, вряд ли набиралась из представителей парфянской знати. В них ско­рее можно видеть людей, зависимых от перво­го сановника государства или связанных с ним вассальными отношениями. Вероятно, социальный статус парфянских катафрактариев не был однородным. Тут были и сами аристокра­ты, и вооруженные ими лица, составлявшие отряды личного войска такой аристократии, и рядовые представители господствующего класса, так называемые «свободные» (иран. (azatan), обязанные являться на службу в полном вооружении. Вероятно, и у сарматов, хотя их общество находилось на более низкой стадии развития, катафрактарии состояли не только из самой аристократии, но и из воору­женных ею дружинников.

Как бы то ни было, число катафрактариев никогда не было особенно велико. У Тиг­рана в битве у Тигранокерт их было 17 тыс., у сына Тиграна, Артавазда II,— 10 тыс., у Суре­ны - была тысяча катафрактариев его лич­ного войска, у роксоланов в 69 г. :н. э.—9 тыс. Разумеется, доверять каждой от­дельной цифре нельзя, но в целом можно вы­вести заключение, что в I в. до н. э., когда ка­тафрактарии впервые стали играть важную роль у парфян, отношение их числа к общей численности войска было меньше чем 1 : 10. В последующие века численность тяжелово­оруженной конницы должна была увеличить­ся, но все же она всегда составляла меньшин­ство по отношению к остальному войску, хо­тя бы из-за дороговизны доспехов. Регуляр­ной армии в Парфии не было. Парфянская знать приводила на войну отряды зависимых 'от нее людей, клиентов, которые по большей части были легковооруженными лучниками

Поэтому потери такой кавалерии были трудновосполнимыми, и ее берегли, выпуская только в решающие моменты битвы. Легково­оруженная конница по-прежнему была необ­ходимым и численно преобладающим родом войска — как парфянского, так и сарматско­го. Античным авторам такие легковооружен­ные всадники парфянского войска, прежде всего лучники, были известны под именем hippotoxotai. Им соответствовали sagittarii вспо­могательных частей римской императорской армии, вербовавшиеся в Сирии. Только при взаимодействии с легковооруженной кавале­рией в полной мере раскрывалась сила ката­фрактариев.

 Отличным примером такого взаимодействия служит знаменитая битва при Каррах. Пар­фяне быстро отказались от первоначального замысла прорвать атакой катафрактариев римское войско, оценив глубину его построе­ния и, вероятно, опасаясь больших потерь. Вместо этого они охватили римлян полукру­гом и стали методично расстреливать их из луков, одновременно пытаясь обойти крыло Публия Красса и зайти в тыл основному вой­ску. И в дальнейшем они использовали ката­фрактариев очень экономно, выпуская их только тогда, когда надо было отразить контр­атаки римлян или оттеснить их на невыгод­ные позиции.

Где же родина катафрактариев и какие причины вызвали их к жизни? Исследовате­ли отвечают на этот вопрос по-разному. Лауфер считал, что катафрактарии впервые поя­вились в ахеменидском Иране уже в самом конце V в. до н. э.. Тарн думал, что в окончательно сформировавшемся виде они прослеживаются в Иране не позднее I в. до н. э., но отмечал, что происхождение их восходит к коннице кочевых или полукочевых народов. Средней Азии. Относительно сарматских катафрактариев он полагал, что они развились независимо от парфянских. М. И. Ростовцев отказался решать вопрос, у кого впервые поя­вились катафрактарии. По мне­нию С. П. Толстова, они впервые появились в Хорезме задолго до нашей эры и оттуда проникли в Иран и к сарматам. С его мнением солидаризовались Ру­бин и С. В. Киселев. Г. А. Пугаченкова полагает, что формирование катафрактариев произош­ло «не в степной среде, а в системе организо­ванных армий тех крупных государств, кото­рые сложились на территории старых оседло-земледельческих культур Бактрии и Парфии». Лозинский ищет родину ката­фрактариев на Иртыше.

Такой разнобой во мнениях не случаен. На­ши источники слишком скудны, и впредь до появления значительного нового материала вряд ли можно установить конкретную роди­ну катафрактариев, особенно если под ней понимать территориально узкую область. За­то следует подробнее остановиться на условиях, вызвавших появление катафрактариев, и обстоятельствах их развития. Здесь выделя­ются три момента:

1. Различные народы, которым в течение длительного времени приходилось сталкивать­ся с греками и римлянами, должны были вы­работать действенное оружие, способное про­тивостоять македонской фаланге и римскому легиону. Без этого они могли оказаться лег­кой добычей завоевателей. В конкретных ус­ловиях Востока, с его традиционным преоб­ладанием конницы над пехотой, такое оружие можно было создать только путем реформы кавалерии.

2. Сам ход развития военного искусства у кочевников евразийских степей и в Иране при­водил к увеличению удельного веса тяжело­вооруженной конницы, которая явилась пред­шественницей более поздних катафрактариев. Развитие шло по линии усиления ближнего боя и приспособления к нему наступательно­го и оборонительного оружия.

3. Тесные культурные и этнические связи между кочевниками Восточной Европы, Сред­ней Азии и Казахстана и Южной Сибири, с одной стороны, и земледельческими района­ми Средней Азии и Ирана — с другой, осо­бенно заметно проявлялись в военной обла­сти. Каждое новшество, будь то в оружии или в способах ведения военных действий, быстро распространялось на весьма обширной терри­тории. Здесь прослеживается не только об­щность многих типов вооружения, но и об­щность тактических принципов.

Таковы три главных фактора, приведших в конечном счете к появлению катафрактари­ев. Разумеется, в различное время и у раз­личных народов действие каждого из них, взятого в отдельности, было неодинаковым.

То, что катафрактарии впервые появились на указанной выше территории, представляется бесспорным, хотя степень участия различных народов в их создании была неравнозначной. Определить вклад каждого из них трудно, но зато можно проследить в общих чертах процесс, вызвавший в конечном счете появле­ние катафрактариев. В целом наиболее близ­кими к истине мне представляются взгляды Тарна, с той поправкой, что тяжелая конница у сарматов развивалась в тесном контакте со среднеазиатско-парфянской средой.

Конница составляла главную военную силу ахеменидского Ирана. Пехота играла подчи­ненную роль и вербовалась частично из не­дисциплинированных горных племен, частич­но из греческих наемников. Сами персы слу­жили только в коннице. Она была легково­оруженной, и главным оружием ее были лук:

со стрелами, затем копье и короткий меч-акинак.Такая конница, естественно, предпочитала ру­копашному бою действия на расстоянии. Обо­ронительные доспехи имелись только у знат­ных воинов и у тех, кто составлял особые отборные отряды, наподобие 600 всадников Кира-младшего. Они обычно сосредоточивались в центре войска, где нахо­дился царь или главный военачальник. Эти стянутые в кулак силы были лучше других подготовлены к рукопашному бою, и нередко' их атака решала исход сражения.

Слабость персидской кавалерии полностью выявилась во время греко-персидских войн, когда она столкнулась с фалангой тяжелово­оруженных гоплитов. У Марафона и Платей греки успешно атаковали, несмотря на персидские стрелы, но персид­ская конница не могла атаковать ощетинив­шуюся копьями фалангу. Мардоний в битве у Платей пытался это сделать, но безуспеш­но, и только сам сложил голову в бою.

После греко-персидских войн в Иране стре­мились как-то компенсировать выявившиеся недостатки конницы. Даже не пытаясь соз­дать боеспособную пехоту из местного насе­ления, которая смогла бы противостоять фа­ланге, персидские цари широко практикуют наемничество, вербуя себе на службу грече­ских гоплитов. Кроме того, наблюдаются по­пытки реорганизовать саму конницу за счет создания более тяжелых подразделений.

В уже упоминавшейся битве при Кунаксе у Кира-младшего был отборный отряд конни­цы, в котором и сами всадники, и их лошади имели защитные доспехи.

Ксенофонт в Киропедии неоднократно опи­сывает оборонительные доспехи всадников и их лошадей, которые якобы имела персид­ская кавалерия во времена Кира-старшего. В за­ключительной главе, оплакивая вырождение современных ему персов, он противопостав­ляет им Кира-старшего с его войском: «Унич­тожив метательный способ сражения, Кир одел их и их лошадей в броню, дал каждому в руки копье и этим заставил их сражаться вблизи». Из произведений Ксенофонта следует, что он и его современ­ники отлично понимали главный недостаток персидской кавалерии — неприспособленность к ближнему бою. Пелтастов она атаковать еще могла — битва при Кунаксе это доказала, но гоплиты были для нее непреодолимой пре­градой. Киропедия, конечно, не больше чем исторический роман, но роман, отражающий современный автору опыт, в том числе начав­шийся процесс реорганизации персидской ка­валерии.

Эти попытки реформ не производят впечат­ления достаточной целеустремленности. Ско­рее они были делом рук того или иного полководца, лучше других понимавшего суть про­блемы. Во всяком случае, к моменту похода Александра она решена не была. Персидская кавалерия еще раз потерпела сокрушительное поражение, на этот раз от македонской фа­ланги. Однако и в это время в ней имелись отдельные части, лучше других приспособ­ленные к ближнему бою. Сакская конница была закована в доспехи , а «бессмертные» — отборный корпус царских те­лохранителей — смогли в последней фазе бит­вы у Гавгамел прорваться сквозь лучшую часть македонской кавалерии. Бе­да была в том, что такой конницы у персов было слишком мало.

В эпоху наследников Александра конница, хотя и ценилась, но была немногочисленной и не играла большой роли. Главной силой эл­линистического войска была тяжелая пехо­та — фаланга и гипасписты. Исход сражения обычно решал бой фаланг. Конница распола­галась на флангах войска с целью предохра­нять пехоту от обхода. В битве она сражалась на флангах с кавалерией противника или преследовала отступающих. Пехоту она ата­ковала лишь в том случае, если фаланга при своем движении образовывала брешь. Тог­да для конницы появлялся единственный шанс прорвать линию пехоты. Оружием такой конницы служили короткое копье и дротик, реже меч, в войсках Селевкидов — также лук и стрелы. Так продолжалось в Иране до тех пор, пока реформа, произве­денная в парфянское время, не открыла перед конницей новые возможности.

Если попытки создания тяжеловооружен­ных подразделений, лучше приспособленных для ближнего боя, в Иране были прерваны македонским вторжением, то у кочевников евр­азийских степей, в том числе у различных племен Средней Азии и Казахстана, этот про­цесс протекал без перерывов. Хотя наши ис­точники пока очень скудны, имеются все ос­нования предполагать наличие там в послед­ние века до нашей эры довольно сильной тяжеловооруженной конницы. Об этом, в частности, говорит раннее появление длин­ных мечей и копий.

Парфяне принесли с собой в Иран тот ком­плект вооружения и те тактические приемы, которые сложились на их среднеазиатской ро­дине. Их вооружение в целом и отдельные его виды и типы демонстрируют очень большое сходство с сарматским и, разумеется, с ору­жием народов Средней Азии. Эта близость объясняется не только происхождением пар­фянской династии, но и тесными связями Парфии с кочевым миром, связями, которые не прерывались и в дальнейшем.

Большое сходство, вероятно, было и в спо­собах ведения военных действий. Конница всегда была главной силой парфянского вой­ска, а в первый период их истории пехота во­обще играла подчиненную роль. Но и конни­ца сперва была преимущественно легковоору­женной и еще уступала эллинистической пе­хоте. Если войны с Селевкидами в целом ока­зались успешными, то в немалой степени это объясняется внутренней неустойчивостью селевкидского государства. В отдельных сраже­ниях парфянская кавалерия довольно часто терпела неудачи.

Достаточно вспомнить поражения, которые нанесли парфянам войска Антиоха III, в ре­зультате чего они были вынуждены даже при­знать на время верховный суверенитет. Первое столкновение с Римом также окончилось неудачей. Легат Помпея Афраний легко разбил захва­тивших спорную область Кордуэну парфян и гнал их до самых Арбелл в Северной Месо­потамии.

Одно время даже делались попытки создать по примеру эллинистических соседей тяжелую пехоту из наемников, но она оказалась нена­дежной. Так, в 129 г. до н. э. во время битвы с саками греческая пехота перешла на сторо­ну врага, что привело к поражению и гибели Фраата II. Поэтому мысли о созда­нии боеспособной пехоты были отброшены. А между тем потребности борьбы с пехотой Селевкидов, а затем римлян в последние ве­ка до нашей эры настоятельно требовали ре­организации парфянского войска. И она была проведена путем реформы конницы.

Реформа была проведена во II — начале I в. до н. э. Она сводилась не только к соз­данию полностью специализированной тяже­ловооруженной конницы, но и к овладению искусством наилучшим образом использовать эту конницу в бою. Основой для ее проведе­ния послужило наличие в парфянском войске отборных частей, вербовавшихся из аристо­кратической среды, которые были лучше во­оружены и чаще практиковали рукопашный бой.

В последние века до нашей эры в Парфии происходит дальнейшее совершенствование оборонительного и наступательного оружия, распространяется конский доспех, наконец, появляется тяжеловооруженная конница, глав­ной и единственной задачей которой становит­ся атака противника и прорыв его линии в ближнем бою.

Одновременно производилась отработка тактических приемов, поиски наилучшего вза­имодействия между катафрактариями и лег­ковооруженной конницей. Надо помнить, что сами парфяне всегда составляли меньшин­ство по отношению к остальному населению Ирана, которое отнюдь не было теми прирож­денными наездниками, конными стрелками из лука, как кочевники евразийских степей. Поэ­тому и. легкую кавалерию требовалось, если не создать заново, то переобучить и, во вся­ком случае, увеличить количественно.

Хотя катафрактарии были известны уже во II в. до н. э., максимально использовать их преимущества научились далеко не сразу. Антиох III мог познакомиться с ними во время своего вторжения в Парфию и ввести их в. свое войско. Но судьба их с очевидностью показывает, что мало иметь ка-тафрактариев, надо еще уметь их использо­вать. В битве при Магнезии в 189 г. до н. э. Антиох распорядился ими так же, как обыч­но распоряжались конницей эллинистиче­ские полководцы: бросил в брешь, Открыв­шуюся между центром и левым флангом Эвмена II. Эвмен сумел отступить, а затем зай­ти им во фланг, что решило исход битвы. Лукулл тоже не имел особых хлопот с армянскими катафрак­тариями, и это объясняется неправильным вы­бором позиции и плохим руководством. Вско­ре после битвы у Тигранокерт последовала» битва при Каррах, где катафрактарии в пол­ной мере раскрыли все свои преимущества.

Было бы очень соблазнительно связать эти реформы с передвижениями среднеазиатских племен во второй половине II в. до н..э., в частности с продвижением их на территорию» Ирана и Индии. К сожалению, конкретными данными мы почти не располагаем, за исклю­чением того факта, что сакские контингентьк появляются в иранском войске не позднее 130 г. до н. э. Можно только предположить, что мирные и враждебные от­ношения с этими племенами привели к коли­чественному увеличению в парфянском вой­ске тяжелой и легкой кавалерии, к улучше­нию их боевых качеств и взаимодействия.

Реформа кавалерии у кочевников евразий­ских степей была вызвана сходными причина­ми. В Средней Азии тяжеловооруженная кон­ница могла появиться как оружие кочевников в борьбе с войсками оседлого земледельческо­го населения. Нечто подобное, вероятно, про­исходило и на Дальнем Востоке. Потребностя­ми борьбы с Китаем, в войске которого глав­ную роль играла пехота, была вызвана ре­организация гуннской кавалерии, о которой мы можем судить по скудным сведениям ки­тайских источников. Уже Модэ-шаньюй в са­мом конце III в. до н. э. создал корпус ре­гулярной конницы, действующей по единому слову командира, но это были по-прежнему лучники. Впрочем, источни­ки отмечают, что знатные воины образовыва­ли панцирную конницу, что под­тверждается и данными археологии. В свою очередь китайцы перенимают у гуннов кавалерию с ее вооружением, в том числе и доспехами.

Лауфер считает, что реформа гуннской ка­валерии была произведена под иранским влия­нием, которое шло через юэчжей. Определенное внешнее влияние, очевид­но, имело место, но оно скорее непосредствен­но исходило из Средней Азии или от других кочевников евразийских степей, чем из Ирана.

Тяжеловооруженная конница гуннов и тем более китайцев все же довольно сильно от­личалась от парфянской и сарматской, и поэ­тому ее вряд ли следует называть катафрактариями. Пики, хотя и были известны, играли меньшую роль. Нет упоминаний о конских до­спехах. Вооружение в целом было более лег­ким. Это могло вызываться не только особен­ностями природных условий, но и специфиче­скими причинами: на Дальнем Востоке никог­да и в помине не было тяжелой пехоты, по своим боевым качествам приближавшейся к греческой или римской.

Разумеется, не только потребности борьбы с пехотой противника, но и сам ход военного и исторического развития, непрерывные вой­ны и столкновения вынуждали кочевников евр­азийских степей наряду с издревле присущей им легковооруженной конницей создавать контингента, вооруженные оборонительными доспехами и наступательным оружием ближ­него боя, способные атаковать и побеждать противника в рукопашной схватке. Там, где эта общая тенденция превращалась в необ­ходимость в силу того, что противник имел сильную пехоту,— там появлялись катафрактарии.

Задачу облегчала близость культур кочев­ников, их постоянные контакты и перемеще­ния, тесные связи с земледельческими обла­стями Средней Азии и Ирана. Поэтому с лю­бой новинкой военного искусства они могли познакомиться и перенять ее на очень обшир­ной территории.

В иранском войске тяжеловооруженная ка­валерия оставалась главной силой и в сасанидское время, а в численном отношении бы­ла гораздо больше, чем в парфянском. Всад­ники вербовались из «свободных», экономиче­ское положение которых было различным. Од­ни находились в феодальной зависимости от представителей высшей знати, другие были мелкими землевладельцами, третьи - свобод­ными крестьянами. Роль легкой кавалерии относительно уменьшилась». Значение пехоты было невелико. «Пехотин­цы...— пишет Аммиан Марцеллин,— несут службу обозных. Вся их масса следует за конницей, как бы обреченная на вечное раб­ство, не будучи никогда вознаграждаема ни жалованьем, ни какими-либо подачками».

Ему вторит Прокопий, для которого пер­сидская пехота — это «толпа несчастных кре­стьян, которая следует за войском для того лишь, чтобы разрушать стены, собирать трупы и служить воинам». Регулярно­го войска в сасанидской армии не было, за исключением царской стражи. И в этом от­ношении продолжалась старая парфянская традиция. Военная реформа была проведена только в царствование Хосрова I Аноширвана, когда впервые было созда­но регулярное войско, состоящее из тяжелой кавалерии, получавшей от царя жалованье.

Точное время появления катафрактариев у отдельных сарматских племен все еще явля­ется предметом споров. Так, по мнению К. Ф. Смирнова, они появились у сарматов Поволжья в конце II в. н. э., а в сарматском мире в целом сформирова­лись в 1—11 вв. н. э.. Того же мнения придерживается и В. Д. Блаватски. Напротив, В. П. Шилов отно­сит время появления катафрактариев в По­волжье к рубежу эр, а может быть, даже к I в. до н. э..

Письменные источники в разное время от­мечают наличие катафрактариев у отдельных сарматских племен. Тацит свидетельствует о том, что у роксоланов они были в середине I в. н. э.; аланские катафрактарии предстают перед нами в тактическом уставе Арриана (II в. н. э.), а язигских упоминает Дион Кас­сий (начало III в. н. э.). Но эти авторы пишут о катафрактариях только в связи с интере­сующими их событиями. Поэтому нельзя на­деяться, что они зафиксировали их первое появление у того или иного сарматского пле­мени.

На помощь приходят данные археологии. Материалы кубанского Золотого кладбища дают довольно ранние комплексы с длинными и массивными копьями, мечами, оборонитель­ными доспехами. На Северном Кавказе ката­фрактарии вообще могли появиться ранее всего. Меотская и сиракская аристократия еще в последние века до нашей эры создала сильные конные дружины, а участие северокавказских сарматов и меотов в митридатовых войнах с Римом и их связи с Закавказь­ем, эллинизированной Малой Азией и Ира­ном могли способствовать этому.

Но и у других сарматских племен они не могли появиться намного позднее. В послед­нее время в Поволжье становятся известны­ми погребения, относящиеся к последним ве­кам до нашей эры, содержащие комплект во­оружения, предназначенного для катафракта­риев. Боспорские фрески из склепов I— II вв. н. э. свидетель­ствуют не только о распространенности ката­фрактариев у сарматов, но и о том, что по образцу последних боспорцы создают свою тяжеловооруженную кавалерию. Следует так­же напомнить о ряде косвенных данных, под­тверждающих широкое использование пики у сарматов в I в. до н. э.— I в. н. э., примене­ние которой неразрывно связано с вооруже­нием и тактикой катафрактариев.

Все это указывает на то, что катафракта­рии появляются у сарматов в I в. до н. э.— I в. н. э., а к концу I в. н. э. они имелись уже у всех или по крайней мере у большинства сарматских племен. Реформа была проведе­на довольно быстро и основательно. Уже в середине I в..н. э. роксоланы, которые потер­пели такое сокрушительное поражение от Диафанта, для набега на Мезию смогли вы­ставить 9 тыс. катафрактариев.

Однако само их появление было подготов­лено всем ходом развития сарматского воен­ного дела. В сарматском войске рано появи­лись части, практиковавшие ближний бой. Длинные мечи и копья аристократических дружин прохоровского времени обеспечивали им успех в рукопашных схватках, которые не­редко решали исход сражения. Такие дружи­ны еще не были катафрактариями, но они бы­ли определенным шагом вперед в развитии конницы кочевников.

Однако к концу II в. до н. э., когда преж­ние контакты с греко-римским и парфяно-иранским миром сменились постоянным и прочным взаимодействием, когда соответствен­но меняются противники, с которыми приходи­лось иметь дело, достигнутый сарматами уро­вень развития военного дела оказался недо­статочным. Реформа кавалерии стала насущ­ной необходимостью. Ее облегчали два фак­тора.

Тесные связи с Ираном, Средней Азией и Кавказом давали возможность следить за всеми достижениями военного искусства и техники и по мере необходимости перени­мать и приспосабливать их к местным усло­виям.

Само сарматское общество также было вполне подготовлено к реформе. Богатство родоплеменной аристократии и ее социаль­ное положение позволяли ей держать посто­янные дружины профессиональных воинов с их дорогостоящим оружием.

В I в. до н. э.— I в. н. э. основные рефор­мы в сарматском войске коснулись не столь­ко массы легковооруженной конницы, сколь­ко ударных аристократических контингентов. Но одновременно вырабатываются новые так­тические приемы и соответственно изменяет­ся наступательное и оборонительное оружие. В целом сарматское войско оказывается уже достаточно сильным, чтобы на равных воевать и с парфянами, и с римлянами, не говоря уже о другом противнике.

Второй период (I в. до н. э.—IV в. н. э.)

С I в. до н. э. сарматы становятся постоян­ным фактором в политической истории антич­ного мира. Продолжается их продвижение на запад, и карта расселения отдельных племен и племенных союзов все время претерпевает изменения. Вместе с другими народами сарма­ты активно участвуют в борьбе с отживаю­щей свой век Римской империей. То мирные, то враждебные контакты с государствами За­кавказья и парфянским и сасанидским Ира­ном приобретают постоянный характер. Ожив­ленные культурные и этнические связи с на­родами и племенами Средней Азии и Казах­стана становятся еще более интенсивными. Тесные сношения поддерживаются с грече­скими городами Северного Причерноморья, прежде всего с Боспором.

История сарматских племен в I в. до н. э.— IV в. н. э. более чем когда-либо полна вой­нами, походами, набегами и переселени­ями.

На западе они проникают в Подунавье, и сосланный в То­мы Овидий неоднократно упоминает сарматов наводивших своими набегами страх на местное население. Август пишет в своей автобиографии, что к нему пришли по­слы сарматских царей, «живущих по ею сто­рону реки Танаиса и за ней». Язиги, вероятно, уже к середине I в. н. э., а точнее, в конце правления Тиберия прошли районы, занятые бастарнами и даками, и заня­ли равнину между Дунаем и Тиссой, где они на несколько веков становятся беспокойными соседями Рима. В частности, они выступают на сторо­не Веспасиана в его борьбе с Вителлием. К границам Рима продвигаются и роксоланы. Наконец, в середине I в. н. э., по сооб­щению Сенеки, дунайских границ империи до­стигают набеги аланов.

С середины I в. н. э. становится все более заметной разница в политической ориентации и экспансионистских устремлениях различных сарматских объединений. В то время как глав­ные интересы основного массива сарматских племен остаются по-прежнему тесно связан­ными с Северным Причерноморьем, западный форпост сарматского мира — объединения язигов и роксоланов — оказывается вовлечен­ным в сложные и изменчивые отношения Ри­ма с его варварскими соседями.

Уже с самого начала I в. н. э. язиги и осо­бенно роксоланы усиливают давление на рим­скую провинцию Мезию. В над­гробной плите правителя провинции Плавтия Сильвана говорится, что он подавил волнение, начавше­еся среди сарматов, а также даков и бастарнов, с которыми западные сарматы вступают теперь в довольно прочные союзы. Но вскоре роксоланы вновь вторга­ются в Мезию, и набег следует за набегом. В конце I в. н. э. роксоланы вместе с другими племенами (квадами, свевами и маркоманами) наносят пора­жение Домициану. Активное участие принимают рок­соланы и другие сарматские племена на сто­роне Децибала в .его борьбе с Римом.

Ко II в. н. э. роксоланы добиваются от Ри­ма уплаты довольно регулярной дани под видом даров и с оружием в руках борются против попыток ее уменьшить. Среди участников Маркоманских войн упоминаются роксоланы и сарматы, а также аланы, и характерно, что первая из них была названа римлянами Сар­матской.

В III в. н. э. усиливается продвижение западносарматских племен в римские провинции, возможно из-за давления со стороны готов. Однако к этому времени они уже сильно смешались с окружающими пле­менами и утратили многие специфические особенности сарматской культуры. Важно отметить, что связь основного сарматского массива с западносарматскими пле­менами никогда не прекращалась. В письмен­ных источниках, повествующих о событиях на территории империи, наряду с язигами и роксоланами часто упоминаются аланы и просто сарматы. Вероятно, в некоторых случаях мы должны видеть в них группы выходцев из бо­лее восточных сарматских объединений или их войска, привлекавшиеся западными сарма­тами для борьбы с Римом.

В степях Восточной Европы в это время прочно устанавливается господство сарматов. Усиливается сарматское проникновение в Крым и на Кавказ, происходит сарматизация Боспора. Одновременно продолжаются набе­ги в Закавказье и Малую Азию.

Сарматы принимают участие на стороне Митридата в его борьбе с Римом ], и, вероятно, археологическим отра­жением этого служат находки римского пи-люма в Воздвиженском кургане и серебря­ной чаши из храма Аполлона в Фасиде в Зу­бовском кургане. Бежавший на Боспор Митридат в своей последней отчаян­ной попытке продолжать борьбу наряду с другими варварскими племенами опирался на сарматов. В 50-х годах I в. до н. э. сар­маты активно вмешиваются в междоусобные войны и смуты на Боспоре.

В I в. н. э. сираки и аорсы, а вслед за ними и аланы неоднократно вторгаются в Закав­казье и в более отдаленные области, играют важную роль в парфяно-армяно-иберийских политических отношениях. В 35 г. н. э. сар­маты выступают на стороне иберов в их борь­бе с парфянами за армянский трон и помога­ют одержать победу, в то время как какие-то другие сарматы поддерживают парфян. В 72 г. н. э. опустошительный набег на Армению и Мидию Атропатену со­вершают аланы. Вологез I был вынужден да­же обратиться за помощью к Веспасиану, но получил отказ. В 134—136 гг. н. э. аланы опустоша­ют Албанию, Гордиену, Медию, доходят до Каппадокни. Для того чтобы их остановить, потребовались совместные усилия римского прокуратора Каппадокии Арриана и парфян­ского царя Вологеза II.

Так продолжалось до конца IV в. н. э., когда гуннское нашествие разметало созданные сарматами политические объединения, а большая часть их оказалась вовлеченной в решающий натиск варваров на Римскую им­перию и в дальнейшем растворилась среди многих племен и народов.

Процесс классообразования внутри сармат­ского общества становится более интенсивным по сравнению с предшествующим временем. Заметно усиливаются социальная дифферен­циация и имущественное неравенство. Родоплеменная верхушка продолжает богатеть, и влияние ее на жизнь общества усиливается.

Античные писатели называют имена царей различных сарматских племен. Вероятно, их власть уже стала наследственной в руках наиболее знатного рода или семьи. Иначе Плавтию Сильвану не было бы нужды брать заложниками сыновей царей роксоланов.

Сарматские цари и племенная верхушка уже свободно распоряжаются массой рядовых соплеменников, им единолично принадлежит решающее слово, с кем начать войну и с кем заключить мир и союз. Царь аорсов Евнон поставляет силы своего объединения Котису и союзникам-римлянам для борьбы с братом Котиса—Митридатом. Предводи­тели язигов, «в руках которых находилось, управление народом», предлагают свое вой­ско борющемуся за трон Веспасиану.

Не только военные походы и набеги обога­щали сарматскую аристократию. Именно ей перепадали дары и подачки, на которые все чаще приходилось идти дряхлеющему Риму. Сарматская знать также участвовала в тор­говле с другими странами и контролировала транзитную торговлю. Сиракская аристокра­тия обменивала сырье и рабов на предметы роскоши, изготовленные на Боспоре. Аорсы участвовали в далекой караванной торговле.

Наряду с обособлением аристократии про­исходит дальнейшая дифференциация внутри племени и рода. Помимо рядового свободно­го населения появляются неимущие и непол­ноправные прослойки, находившиеся в кабаль­ной или в какой-то иной зависимости от сво­их сородичей или аристократии.

Уже в сусловское время наблюдается не­которая имущественная дифференциация сре­ди рядовых сарматов, внутри семьи или ро­да, хотя и с трудом, но все же уловимая на археологическом материале. В позднесарматскую эпоху увеличивается количество бедных погребений и даже погребений, совершенно лишенных какого-либо инвентаря, причем они встречаются в тех же небольших могильниках, что и более богатые погребения (например, могильник Бис-Оба под Оренбургом). Вряд ли мы имеем здесь дело с этническими раз­личиями. Все погребения, как богатые, так и совсем бедные, принадлежат одним и тем же сарматам-соплеменникам; на это указывают одинаковые могильные сооружения, погре­бальный обряд и, главное, деформированные черепа покойников.

К началу IV в. н. э. относится краткое упо­минание сарматских рабов. Хотя оно скорее всего касается западных сарма­тов, все же это достаточно ясное свидетель­ство остроты противоречий внутри сармат­ского общества.

Вероятно, наиболее распространенной фор­мой объединения у сарматов по-прежнему ос­тавался племенной союз. Но большая часть созданных в последние века до нашей эры союзов племен теперь прекращает свое су­ществование; вместо них возникают новые, а, главное, их внутренняя структура и система связей претерпевают сильные изменения.

Птолемей подразделяет живущие в Европейской Сарматии племена на «большие» и «малые». К числу первых он относит язигов, роксоланов, а также гамаксобиев и ски­фов-аланов. Скорее всего под «большими» племенами географ понимает крупные сою­зы племен, которые своей численностью и влиянием заметно отличались от остальных, под «малыми» — отдельные племена или мел­кие племенные объединения.

Уровень развития различных сарматских объединений был неодинаковым. Вероятно, наиболее развитые социальные отношения су­ществовали у сираков. Хотя сиракская ари­стократия была всаднической и сохраняла ко­чевой образ жизни, рядовое население в ка­кой-то мере уже оседало и переходило к зем­леделию, как об этом можно судить по словам Страбона . Очевидно, в со­став сиракского объединения входили и меотские земледельческие племена. Уже были го­рода или, скорее, племенные центры, вроде называемой Тацитом Успы. Сиракская знать эксплуатировала большое количество зависимого населения. Положение сираков — господствующего пле­мени — могло напоминать положение царских скифов. Не исключено, что у сираковкакое-то время возникло примитивное варварское государственное образование.

Другие племенные объединения к рубеж эр вероятно, несколько отставали в своем развитии от сираков, но вряд ли намного. Аристо­кратические погребения в Поволжье на Украине раньше совершенно не были извест­ны, но в самое последнее время их стали на­ходить и там. Встречаются и богатые жен­ские погребения, уже без оружия. О богат­стве, сосредоточивавшемся в руках аристокра­тии, свидетельствуют так называемые «клады», найденные в Приазовье и на Украине. как правило относящиеся к первым векам на­шей эры. Частично это действительно клады, частично разрушенные погребения. Они со­стоят из посуды и предметов личного обихода. изготовленных из драгоценных металлов, богато украшенных цветными камнями, а так­же фаларов всадников и их лошадей. Их об­ладатели по богатству вряд ли уступали сиракской аристократии. Достаточно сравнить федуловский или янчокракский «клады» с бед­ным инвентарем рядовых могильников Украи­ны вроде Ново-Филипповского, чтобы увидеть пропасть, отделяющую сарматскую аристокра­тию от рядового населения.

Внутри сарматского мира в последнем веке до нашей эры—первых веках нашей эр также происходят значительные изменение Долгая борьба между сираками и аорсами заканчивается победой последних. На Северном Кавказе появляются аланы. В целом сюда усиливается приток сарматского населения из волжско-донских степей. Со второй половины I в. н. э. имя аорсов уже не встречается в письменных источниках, но зато все чаще упоминаются ала­ны. Вероятно, в I в. н. э. было создано аланское объединение, которое постепенно вклю­чило в себя большинство сарматских племен. Ранняя история аланов изучена очень плохо и в значительной мере остается дискуссион­ной. Мы, по существу, не знаем, были ли они наиболее восточным сарматским или наибо­лее западным сако-массагетским племенем, впрочем, между ними могло и не быть боль­шой разницы. Малоизвестны и обстоятельства продвижения аланов. Возможно, оно было связано с большими миграциями племен в Средней Азии в последние века до нашей эры. В свою очередь передвижение аланов могло оказать влияние на продвижение к западу других сарматских племен, в частности роксоланов и язигов.

Как бы то ни было, восточные, среднеазиатско-казахстанские связи аланов, проявля­лись ли они в форме близости материальной культуры или непосредственного родства, ка­жутся несомненными. Вполне возможно, что аланский племенной союз с самого начала включал восточный этнический элемент.

Аланам суждено было сыграть важную роль в сарматской истории, впервые за много столетий им удалось объединить большую часть сарматских племен. Начало было поло­жено еще во второй половине I в. н. э. вклю­чением в аланское объединение аорсов. В дальнейшем оно помимо самих аланов и аорсов могло включать сираков и часть роксоланов, а также другие племена, в том чис­ле и несарматские, например часть меотов. О характере этого объединения судить труд­но — источники сообщают о нем слишком скупо. Вероятно, оно создавалось далеко не мирным путем, поэтому внутри объединения могли существовать сложные отношения гос­подства и подчинения между отдельными ро­дами и племенами.

Такие отношения характерны для кочевых варварских обществ эпохи классообразования. Прослеживаются они и у сарматов. О сираках уже говорилось. Тот же Аммиан Марцеллин, который сообщает об успехах аланов в деле объединения сарматских племен, пишет о двух племенах в Дунайском Ле­вобережье — сарматах-лимигантах и сарматах-аркарагантах, из которых первые находи­лись в зависимости от вторых.

Аланы, давшие свое имя всему объедине­нию, несомненно, были господствующим пле­менем. Очевидно, объединению сарматских племен способствовали потребности борьбы с окружающими народами, и не в последнюю очередь с Римом. Во всяком случае, начиная со второй половины I в. н. э. мы уже не слы­шим о войнах между отдельными сарматски­ми племенами. Вероятно, аланское объедине­ние оказалось гораздо более прочным и спло­ченным, чем можно было бы думать. Оно про-, существовало около трех веков, и, по словам Аммиана Марцеллина, сарматы в это время «приняли одно имя и теперь все вообще на­зываются аланами за свои обычаи и дикий об­раз жизни и одинаковое вооружение». Археологически это подтвержда­ется исключительным однообразием позднесарматской культуры на широких пространст­вах Поволжья, Подонья, Северного Кавказа и Украины.

Вопрос о характере этого объединения очень сложен. Походы аланов в Закавказье и Иран в I — начале II в. н. э. свидетельству­ют о том же уровне развития, что и походы скифов (а также руссов, викингов и др.), т. е. о заключительном этапе эпохи классообразования. Вполне возможно, что в ходе дальнейшего развития аланское объединение приблизилось к известному типу кочевых «варварских» государственных образований, в которых родоплеменные отношения еще да­леко не были изжиты, а внутренние противо­речия частично сглаживались за счет успеш­ных войн, захватов и набегов.

В результате всех этих перемен происхо­дят значительные изменения в составе сарматского войска и в способах его комплекто­вания. С развитием социальной и имущест­венной дифференциации сарматы постепенно теряют многие черты народа-войска, которые так отчетливо проявились в предшествующий период. Имеется много указаний на то, что в первые века нашей эры удельный вес, роль и значение рядовых сарматов в войске не­уклонно снижаются.

Еще в I в. до н. э., в царствование Фарнака на Боспоре (63—47 гг. до н. э.), по словам Страбона, «царь сираков Абеак... выставил двадцать тысяч всадников, царь аорсов Спадин—даже двести тысяч, а верхние аорсы— еще больше». Цифры весьма вну­шительные, даже если они преувеличены. Для того чтобы выставить такое количество всад­ников, вероятно, требовалось провести нечто вроде всеобщей мобилизации, а она была воз­можна лишь при условии, что все взрослое население было воинами, во всяком случае потенциальными.

Но так и было еще на самом деле. В I в. до н. э.— I в. н. э. оружие, хотя бы в виде символизирующих его нескольких наконеч­ников стрел, находят даже в самых бедных мужских погребениях.

Впрочем, женщины уже, как правило, не участвуют в военных действиях. Оружие в их погребениях встречается редко и обычно сво­дится к нескольким наконечникам стрел. Но отдельные воительницы, судя по археологи­ческим материалам, были даже во II в. н. э., а по письменным источникам — еще позд­нее. В их погребениях находят полные кол­чаны стрел и даже мечи и кинжалы.

Однако можно предположить, что в II— IV вв. н. э. уже не каждый сармат был вои­ном. Хотя, по словам Аммиана Марцеллина, в войне не участвуют те, кто непригоден к ней по полу и возрасту, надо думать, что беднейшие слои сарматского об­щества нечасто принимали участие в военных действиях, а когда принимали, то лишь во вспомогательной роли. Во II—IV вв. н. э. го­раздо чаще, чем раньше, встречаются муж­ские погребения, совершенно лишенные вся­кого оружия.

Зато роль аристократических дружин в составе сарматского войска еще более уси­лилась — ведь катафрактарии вербовались из среды сарматской знати и вооруженных еюдружинников. О наличии таких дружин у сарматов античные авторы прямо поч­ти ничего не сообщают, и существование их устанавливается главным образом по данным археологии и по аналогии с другими народа­ми, достигшими сходного уровня развития. В условиях кочевого хозяйства и еще отнюдь не потерявших своего значения родоплемен-ных связей такие дружинники должны были вербоваться прежде всего из среды сородичей и соплеменников того или иного вождя, но были всем обязаны ему лично. Тем, самым подрывались основы традиционной власти и авторитета.

Эти дружинники постепенно становились профессиональными воинами, окончательно забросившими мирные занятия. Их вооруже­ние, боевой опыт и выучка были значительно выше, чем у рядовых воинов. Соответствен­но возрастала их роль в боевых действиях.

С другой стороны, сила дружины в значи­тельной мере определяла положение того или иного предводителя в сарматском обществе. Вероятно, наиболее сильные дружины были у «царей» сарматских племенных союзов.

В какой-то степени их можно сравнить с дружинами монголов накануне образования государства Чингисхана, блестяще описан­ными Б. Я. Владимирцовым: «Нукеры как по­стоянное военное содружество, сожительст­вующее вместе со своим вождем, были эмбрио-армией, и эмбрио-гвардией; каждый ну­кер — будущий офицер и полководец. Дружи­на древнемонгольского предводителя была, следовательно, своеобразной военной шко­лой». Число и качество нукеров определяли силу и авторитет вождей.

В этих условиях сарматская аристократия б военном отношении все меньше зависела от рядовых соплеменников. Со своими дружин­никами и слугами она могла теперь предпри­нимать самостоятельные походы и набеги. Из рассказа Тацита о роксоланском набеге на Мезию явствует, что их войско состояло из катафрактариев и насчитывало всего 9 тыс. че­ловек. Цифра поразительно мала, особенно в сравнении с многочисленными войсками, вы­ставлявшимися сарматами в предшествующее время. Следовательно, рядовые общинники в походе не участвовали.

Из всего сказанного не следует, что рядовая масса свободных сарматов была теперь со­вершенно отстранена от участия в военных действиях. Ведь процесс классообразования у сарматов отнюдь не завершился. Напротив, рядовые сарматы в численном отношении по-прежнему составляли большинство войска ипо мере надобности брали в руки оружие. Но их роль и влияние в войске неуклонно снижались.

Сарматское войско I в. до н. э.— IV в. н. э. по-прежнему было .представлено двумя рода­ми войск — пехотой и конницей.

О пехоте письменные источники почти не упоминают — все внимание уделялось конни­це, составлявшей главную силу сарматского войска. По словам Тацита, «сарматы крайне трусливы в пешем бою, но, когда появляются конными отрядами, вряд ли какой строй им может противиться». Про конницу язигов он же пишет, что в ней одной у них заключается вся сила. Пехота име­ла лишь вспомогательное значение и, вероят­но, вербовалась из самых неимущих слоев сарматского общества.

Так, пехотинцами по преимуществу были сарматы-лимиганты— зависимое язигское пле­мя в Дунайском Левобережье,— которых Аммиан Марцеллин называет рабами. Они были вооружены копьями, дротиками и щитами. Дру­гим оружием пехотинцев могли быть мечи и кинжалы, а также луки и стрелы. В целом их вооружение должно было быть очень близ­ким к вооружению легковооруженных всад­ников.

Вероятно, несколько большую роль пехота играла у сираков и в западных объединениях сарматских племен. У первых она вербовалась из меотского земледельческого населения, а в ее составе важное место занимали копейщики. У вторых это могло быть связано с частичным оседанием сарматов и смешением их с сосед­ними племенами.

Сарматская конница теперь четко делится на тяжеловооруженную — катафрактариев — и легковооруженную, и успешное ведение военных действий строилось на их умелом взаимодействии в бою. В I в. до н. э.— IV в. н. э. сарматская тактика претерпевает изменения, становится более гибкой, оказыва­ется в большей степени приспособленной к новым противникам.

Главным наступательным оружием сармат­ских катафрактариев стала пика, и в их дей­ствиях прием конного кулака, известный и в предшествующий период, 'получил дальнейшее развитие. Тесно сомкнутый строй защищенных металлическими доспехами всадников оказал­ся достаточно эффективным и против манипулярного построения римских легионеров, и против боспорской фаланги. Не случайно рим­ляне напали на опустошавших Мезию роксоланских катафрактариев только после того, как те, увлекшись грабежом, рассеялись по стране. Примечательно, что Тацит при этом отмечает, что вряд ли какой строй может противиться сарматам, когда они действуют конными отрядами.

Благодаря Арриану мы знаем, что в атаке сарматские катафрактарии применяли клино­образное построение, которое у них перени­мали другие народы. Построенные клином катафрактарии на карьере врезались во вражеский строй, раз­резали его надвое и пиками опрокидывали неприятеля. Рубка мечами в конном строю могла при необходимости довершать дело — со II в. н. э. длинные мечи вновь появляются у сарматской аристократии, теперь катафрак­тариев, в качестве вспомогательного оружия. Недаром Арриан, сам боровшийся, будучи прокуратором Каттпадокии, с аланами, реко­мендует строить против них фалангу поглуб­же.

Лук со стрелами также были на вооруже­нии сарматских катафрактариев в качестве вспомогательного оружия. Они могли приме­нять его наподобие парфянских — перед вступлением в рукопашный бой или когда на­до было расстреливать окруженного против­ника.

Отличительной особенностью сарматских катафрактариев было то, что конский доспех получил у них меньшее распространение, чем в Иране. Тацит, сообщая о роксоланском на­беге на Мезию, ни словом не упоминает о катафрактах лошадей, из чего можно заклю­чить, что их в то время у роксоланской тяже­ловооруженной конницы не было. Отсутству­ют они и на изображениях катафрактариев на погребальных росписях пантикапейских склепов. Однако из этого ни в коей мере нельзя делать вывод, что конский доспех был совсем неизвестен сарматам.

.Катафракта лошади изображена на погре­бальной стеле Афения, сына Мена, причем она защищает лошадь не са­мого Афения, а его слуги-оруженосца. Ката­фракта чешуйчатая, довольно короткая, по­крывает только бока и круп лошади, не спускаясь к ногам. Нагрудник и налобник, кажется, отсутствуют. Такие катафракты, ко­нечно, проникли на Боспор от сарматов.

Катафракты сарматских лошадей изобра­жены на Траяновой колонне XXXVn; 438, табл.'17,20]. Они также чешуйча­тые. Никаких других подробностей установить ,не удается, потому что катафракты лошадей, как, 'впрочем, и катафракты самих всадников, изображены слишком условно. Лошади, как в футляр, одеты в катафракты, покрывающие их с головы до ног, и передвигаться в них было бы крайне трудно. Но рельефы Траяно-вой колонны подтверждают наличие конского доспеха у сарматских катафрактариев.

Достоверных находок катафракт лошадей в погребениях пока нет, однако некоторые из ранее найденных могли принадлежать не са­мим всадникам, а их лошадям. Вполне возможно, что большая редкость конских катафракт у сарматов и в Северном Причерноморье вообще объясняется тем, что доспех чаще всего изготовлялся из кожи. Та­кие доспехи, как и металлические, могли украшаться фаларами, частично имевшими защитное значение. Наиболее крупные из фалар, найденных в «кладах» Северного Причерноморья, вероятно, носили не сами воины, а их лошади. Вместе с сопутствующи­ми им более мелкими .бляхами они образовы­вали нагрудный набор, в какой-то мере заме­нявший металлический нагрудник.

Меньшая распространенность конского до-спеха у сарматов связана не с отставанием вооружения, а со специфическими условиями кочевой среды. Большие расстояния, плохие дороги, ненадежность фуражировки — все это требовало большей по сравнению с Ираном подвижности и маневренности даже от тяже­ловооруженной конницы. В таких условиях большой вес металлического конского доспеха оборачивался не столько своими положитель­ными, сколько отрицательными сторонами.

Так, вероятно, обстояло дело и в Средней Азии и Казахстане, хотя катафракты лошади были известны и там. Одетую в доспех ло­шадь изображает скульптура из Халчаяна. А далее на восток ме­таллический конский доспех был распростра­нен еще меньше. У гуннов он в сколько-ни­будь значительных размерах не употреблялся; в Китае впервые появился только в танское время, а наибольшее употребление получил лишь в минское, может .быть под влиянием монголов.

Реформа, проведенная в сарматском войске в I в. до н. э.— I в. н. э., раньше всего косну­лась тяжеловооруженных контингентов. Лег­кая конница качественных изменений вначале не претерпела. Главным оружием ее понпрежнему оставались лук со стрелами и короткий меч или кинжал, которые 'получили теперь повсеместное распространение. В массе рядо­вых сарматских погребений Поволжья корот­кие мечи или кинжалы постоянно встречаются наряду со стрелами, являясь, таким образом, общеупотребительным видом оружия. Поэто­му и рядовые воины могли вступать в руко­пашный бой, но спешившись, так как мечи были короткими. Отдельные воины могли иметь копье. Оборонительных доспехов они не имели, за исключением кожаных или костяные панцирей. Красочные описания таких воинов оставил Овидий.

Таким образом, между тяжелой и легкой конницей в I в. до н. э.— I в. н. э., вероятно образовался некоторый разрыв. Появившиеся катафрактарии были приспособлены исключительно для ведения рукопашного боя. Это стало их главной и единственной задачей в бою. Поэтому их взаимодействие с легкой конницей должно было строиться на иных основаниях. Между тем вооружение последней вынуждало ее действовать по-старому.

Разумеется, внезапная атака и быстрое отступление легковооруженной конницы по-прежнему были одним из известных сарматом тактических приемов, однако его значение должно было постепенно уменьшаться. В битве против греческой и римской пехоты он оказался малоэффективным. Решающее значенеие приобрел рукопашный бой, и Тацит пишет про сарматов I в. н.э., что « у них все подстрекают друг друга не допускать битвы метанием стрел, говоря, что следует предупреить ее быстрым ударом и рукопашной схваткой». Именно от такого боя зависел исход битвы, и, хотя основное слово оставалось за катафрактариями, в ней теперь чаще, чем раньше, должны были при­нимать участие и легковооруженные воины, которые помимо этого завязывали битву, пре­следовали разбитого противника и охраняли фланги своего войска. Но тут не могли не сказаться слабости наступательного вооруже­ния ближнего радиуса действия у легковоору­женной конницы. Не случайно уже с I в. н. э. вновь спорадически появляются длинные мечи.

Была еще одна причина, по которой преж­нее вооружение легкой конницы оказалось устаревшим. С появлением катафрактариев действия лавой в значительной мере утрати­ли смысл. Ведь эффективное использование катафрактариев и тяжеловооруженной кон­ницы вообще возможно только при ее взаи­модействии с легкой. При действиях лавой, когда отдельные контингента не расчленены или расчленены довольно слабо, такое взаи­модействие затруднено. Более четкая диффе­ренциация функций тяжелой и легкой кон­ницы, различные задачи, выполнявшиеся ими в сражении, привели к тому, что появилась необходимость вести бой отдельными отря­дами, координировавшими свои действия. Сарматы сражались подобным образом уже в I в. н. э., как об этом свидетельствует до­несенное до нас Тацитом описание битвы со­единенного сармато-иберийско-албанского войска с парфянским в 35 г. н. э.

Сражение с обеих сторон открыли лучники, при этом парфяне попытались 'применить ха­рактерный для них тактический прием, за­ключавшийся в охвате неприятельского войска и а дальнейшем расстреливании его из луков. В битве при Каррах он оказался очень эф­фективным, но против сарматов не удался. Сарматы, луки которых были не столь дально­бойными, как парфянские, предпочли перей­ти врукопашную, бросившись на парфян с пиками и мечами. При этом дело не ограни­чилось одним ударом. Сарматы атаковали несколько раз, то отдельными отрядами, то в сомкнутом строю. Пехота иберов и албанов только довершила дело. Главная заслуга в победе над парфянами принадлежала сармат­ской коннице.

Новые потребности привели к тому, что ко II в. н. э. 'вооружение лепкой конницы сарма­тов претерпевает довольно значительные из­менения, которые катафрактариев коснулись сравнительно мало.

Новые типы оружия по большей части появ­ляются у сарматов еще в конце сусловской эпохи, но их широкое применение падает ужена последующее время. Постепенно распро­страняются мощный лук с костяными наклад­ками и сопутствующие ему крупные наконеч­ники стрел. Короткий меч с кольцевым навершием сменяется длинным мечом без металли­ческого навершия.

Лук и стрелы, вероятно, по-прежнему оста­вались непременным оружием рядовых сар­матских воинов. Но в их использовании, оче­видно, происходят некоторые изменения. Мощ­ный лук и крупные наконечники стрел позво­ляли вести не только массовую, но и прицель­ную стрельбу. В этом случае воин уже не нуждался в столь большом количестве стрел, как раньше. И действительно, в позднесарматских погребениях они встречаются реже и в значительно меньших количествах, чем в по­гребениях предыдущих эпох.

Наряду с луком и стрелами в рядовых погребениях появляются длинные мечи и кинжа­лы. Следовательно, легковооруженная сармат­ская конница во II—IV вв. н. э. регулярно участвовала в ближнем бою и, не спешиваясь,, рубилась с кояя. О том, что такая конница доспехов не имела, сообщает Арриан.

Со II в. н. э. реформу сарматского войска можно считать полностью завершенной, а сарматская тактика больше чем когда-либо раньше строится на эффективном использова­нии тяжелой и легкой конницы, при решаю­щей роли первой.

Однако и значение легковооруженной кон­ницы было достаточно велико. Она могла теперь не только начинать сражение и пре­следовать противника, но во взаимодействии с катафрактариями активно участвовать в ре­шающей части боя. Как всегда и всюду, катафрактарии наиболее успешно действовали только тогда, когда их поддерживала легкая конница. Вероятно, именно к последней отно­сятся слова Аммиана Марцеллина: «Они про­езжают огромные пространства, когда пресле­дуют неприятеля или когда бегут сами, сидя на быстрых и послушных конях, и каждый ведет еще в поводу запасную лошадь, одну, а иногда и две, чтобы, пересаживаясь с одной на другую, сохранить силы коней и, давая отдых, восстановлять их бодрость». Возможно, и прием ложного отступле­ния, безусловно практиковавшийся сармата­ми, выполнялся легковооруженной конницей.

Значительным шатом вперед в сарматском военном искусстве было то, что атака теперь. производилась не сплошной лавой или масси­рованным конным кулаком, а отдельными крупными отрядами, координировавшими свои действия. Как уже отмечалось первые следы такой тактики наблюдаются в I в. н. э., но только к началу II в. сарматское войско ока­зывается готовым использовать все ее преиму­щества. Сражение теперь 'протекало как четко координированные действия отдельных отря­дов тяжелой и легкой конницы, выполнявших самостоятельные тактические задачи, и управ­ление ими .в бою требовало большого искус­ства.

По словам Арриана, оно облегчалось специ­альными значками, которые имел каждый от­ряд. Он пишет: «Скифские (т. е. аланские) военные значки представляют собой драконов, развевающихся на шестах сораз­мерной длины. Они сшиваются из цветных лоскутьев, причем головы и все тело, вплоть до хвостов, делаются наподобие змеиных как только можно представить страшнее. Выдум­ка состоит в следующем. Когда кони стоят смирно, видишь только разноцветные лос­кутья, свешивающиеся вниз, но при движении они от ветра надуваются так, что делаются очень похожими на названных животных и при быстром движении даже издают свист от сильного дуновения, проходящего сквозь них. Эти значки не только своим видом причи­няют удовольствие или ужас, но полезны и для различения атаки и для того, чтобы раз­ные отряды не нападали один на другой».

Умение действовать отдельными отрядами косвенно указывает на то, что сарматам были известны многие приемы, применявшиеся в это время парфянской конницей, как-то обход и охват, хотя источники об этом молчат.

Но сарматам приходилось иметь дело не только с тяжелой пехотой римлян. Они стал­кивались с парфянскими катафрактариями, а также с катафрактариями и клибанариями позднеримского войска. Наверняка сражались они и с конницей соседних кочевых народов. В таком случае исход сражения решали не только столкновение и рукопашный бой тяже­ловооруженной конницы, но и превосходство в подвижности и маневренности, что в значи­тельной степени обеспечивалось за счет легко­вооруженной конницы.

В I в. до н. э.— IV в. н. э. вооружение и во­енное искусство сарматов продолжали разви­ваться в тесной связи с окружающими наро­дами. Связи со Средней Азией, с племенами. населявшими евразийские степи, становятся еще более интенсивными. Происходит посто­янный обмен всеми достижениями военной техники и искусства.

Потребности борьбы с Римом, Ираном и другими противниками вызывали появление и развитие конницы катафрактариев. При этом могло сказаться некоторое парфянское влия­ние. С Кавказа, а позднее из восточных райо­нов Евразии сарматы заимствуют отдельные типы оружия.

В свою очередь сарматское вооружение и военное искусство оказывают глубокое и все­стороннее влияние на военное дело окружа­ющих народов: римлян, боспорцев, германцев. парфян и др.

Хотя имеющиеся в нашем распоряжении материалы относятся по большей части к сар­матам, населявшим поволжско-украинские степи и входившим в аланокое объединение, есть все основания полагать, что вооружение и военное искусство всех сарматских племен в эту эпоху были более чем когда-либо еди­ны. 0.6 этом упоминает Аммиан Марцеллин. Даже у язигов, рано оторвав­шихся от основного сарматского массива, мы наблюдаем те же типы оружия и те же так­тические приемы, что и у воинов других сар­матских племен.

Существует мнение, что к концу IV в. н. э. иод влиянием гуннов у аланов происходит реорганизация кавалерии и тяжелая конница уступает место легкой. При этом ссылаются на Аммиана Марцеллина, который пишет, что аланы «очень подвижны вследствие легкости воору­жения и во всем похожи на гуннов». Однако вряд ли эти слова следует понимать буквально.

Прежде всего, вопрос о составе гуннского войска и его вооружении к моменту их появле­ния в Восточной Европе далеко не ясен, ввиду отсутствия надежного археологического мате­риала. Судя по китайским источникам, гуннам была известна одетая в доспехи тяжеловоору­женная конница, и это подтверждается центральноазиатским археологическим материа­лом. Те комплексы из Центральной и Запад­ной Европы, которые связывают с гуннами, дают оружие, обычное для тяжеловооружен­ного всадника IV—V вв. н. э. Современники наряду с луками и арканами назы­вают в составе гуннского вооружения мечи, копья; упоминают о доспехах гун­нских всадников; пишут о том, что гуннская конница рубилась мечами не спеши­ваясь и употребляла клинообразное построе­ние, а оно могло быть эф­фективным только при наличии тяжеловоору­женной .конницы.

Поэтому слова античных писателей о по­движности гуннской конницы и о большом значении лука у гуннов нельзя понимать в том смысле, что главную роль у них играла легкая конница. Конечно, гуннская конница была быстрее и подвижнее, чем римская и, возможно, аланская, и славилась своими луч­никами, но в целом она должна была вклю­чать в себя и тяжелые и легкие подразделе­ния и не так уж сильно отличалась от позднесарматсжой.

Что касается аланов, то у нас нет никаких данных о замене у них тяжелой конницы лег­кой. Напротив, Иордан, описывая битву пле­мен при Недао с наследниками Аттилы в 453 г., отмечает: «...можно было видеть... алана, строящего ряды с тяжелым... оружием». Его слова хорошо согласуются с ма­териалами «речных» погребений Восточной Европы, в которых представлено оружие тя­желовооруженных воинов IV—V вв.: длинные мечи, копья, кольчуги.

Все это не означает, что в вооружении сар­матов IV—V в. н. э. не произошло решитель­но никаких изменений. Изменения были и в типах наступательного оружия, и, возможно, в совершенствовании оборонительного — оно сделалось более легким и удобным. Но эти новшества не носили принципиального харак­тера. В позднесарматской коннице, так же как в позднеримской, сасанидской и византийской, решающую роль играли тяжеловооруженные контингента.

Подлинная реформа кавалерии начинается не ранее VI в.— с появлением в евразийских степях жесткого седла, стремян и сабли.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ различных категорий и типов сар­матского оружия и сопоставление всех имею­щихся в нашем распоряжении источников — археологических, письменных и иконографиче­ских — приводят к выделению двух основных периодов в истории сарматского вооружения, организации .войска и военного искусства. Каждый из них имеет ряд характерных черт и особенностей.

Начало первого совпадает по времени с формированием савроматской культуры. Его окончание я склонен относить к концу II в. до н. э. Первый период в развитии военного искусства сарматов совпадает со вступлением их в эпоху классообразования и резким уси­лением роли войны в жизни общества. Сар­маты предстают перед нами как народ-вой­ско, у которого практически все взрослое на­селение участвует в войнах. Особенностью было широкое участие в них женщин. Родоплеменная структура общества одновременно должна была обеспечивать форму его военной организации. Но аристократические дружины, очевидно появившись еще в савроматское время, прежде всего в Приуралье, в III—II вв. до н. э. уже играют значительную роль и в войске, и в обществе в целом.

Большая часть войска состояла из легково­оруженных всадников. Пехота была, но не имела большого значения. Главным оружием служили лук и стрелы. Лук был таким же, как у всех кочевников евразийских степей этого времени,— небольшим, сложным, «скиф­ского» типа. Уже в савроматское время появ­ляются первые экземпляры бронзовых и же­лезных черешковых наконечников. К концу прохоровского времени железные трехлопаст­ные черешковые наконечники стрел становят­ся господствующими. Сводчатая головка у них сменяется треугольной. По форме среза нижней части лопастей среди них выделяется несколько типов.

В отличие от скифов у сарматов уже с кон­ца VI в. до н. э. стали известны длинные всаднические мечи, служившие для рукопаш­ного боя с коня. Особенно широко мечи кинжалы распространяются начиная с IV з. до н. э.

В прохоровское время господствует тип меча с серповидным навершием, форми­рование которого заканчивается в IV в. до н. э. Но уже к III в. до н. э. завершается ге­незис мечей с кольцевым навершием, начало которого восходит к савроматской эпохе. Иногда они встречаются в погребениях III— II вв. до н. э. Также к савроматскому времени восходит начало генезиса мечей без металли­ческого навершия. Для III—II вв. до н. э. они чрезвычайно редки, хотя и представлены впол­не сформировавшимся типом с прямым пере­крестием.

.Копий известно мало. В какой-то мере их редкость могла компенсироваться наличием длинных мечей. Как правило, наконечники копий малооригинальны по форме; часть их ведет свое происхождение с Кавказа. Однако найдены тяжелые и длинные всаднические копья, служившие оружием ближнего боя. Такие копья могли получить несколько боль­шее распространение в конце периода, когда наблюдается некоторое укорочение мечей. По каким-то причинам в погребения их, как пра­вило, не клали.

Оборонительное оружие встречается значи­тельно реже, чем у скифов и меотов. Метал­лические панцири единичны и, возможно, бы­ли импортными. Вероятно, чаще применялись не дошедшие до нас кожаные или костяные. Именно слабость оборонительного оружия могла быть одной из причин, вызвавшей развитие оружия наступательного, ближнего ра­диуса действия.

Тактика и стратегия сарматского войска в VI—II вв. до н. э. были близкими к скифским. Они строились на внезапной атаке и быстром отступлении. Боевым порядком конницы была лава. Несомненно, был известен прием конно­го кулака. Появление оружия ближнего боя— длинных мечей и тяжелых копий — говорит о начавшемся отходе от «скифской» тактики. Это особенно заметно для III—II вв. до н. э., когда ядро конного кулака должны были со­ставлять аристократические дружины, лучше других вооруженные наступательным оружи-, ем ближнего радуса действия, которое позво­ляло им сражаться непосредственно с коня. В битве они врезались в ряды противника и часто этим решали ее исход.

Второй период датируется I в. до н. э.— IV в. н. э., причем I в. до н. э.—I в. н. э. являются переломными в развитии военного дела сарматов. Продолжается процесс классообразования. У некоторых племенных союзов он приближается к рубежу, когда возможно появление первых примитивных государствен­ных образований. Сарматская аристократия уже очень сильно обособляется от остального общества. С другой стороны, появляются про­слойки обедневшего населения, о чем говорят погребения, лишенные всякого оружия.

Все это не могло не сказаться на органи­зации и структуре сарматского войска. Его основной силой стали катафрактарии — тяже­ловооруженная конница, вербовавшаяся из представителей сарматской знати и их дру­жинников, ставших теперь профессиональны­ми воинами. В погоне за добычей они пред­принимали теперь самостоятельные походы и набеги.

Рядовые сарматы пополняли легковоору­женную конницу, наиболее бедные — пехоту. Однако беднейшие слои населения редко уча­ствовали в военных действиях, и то лишь во вспомогательной роли.

Я полагаю, что катафрактарии у сарматов появляются в I в. до н. э.— I в. н. э., а уже к концу I в. н. э. они были у большинства сарматских племенных союзов. Среди много­образных причин, вызвавших их появление у сарматов, следует отметить потребность в войске, способном противостоять тяжелой пе­хоте греков и римлян, тесные контакты с дру­гими кочевниками евразийских степей и зем­ледельческим населением Средней Азии, Кав­каза и Ирана и сам ход развития вооруже­ния и военного искусства, который вел к увеличению в их войске удельного веса контингентов, вооруженных тяжелым наступа­тельным и оборонительным оружием;

Главным оружием сарматских катафракта­риев были пики. Массивные наконечники их частично могли быть заимствованы с Кавказа. Металлические панцири, судя по кубанским находкам, были чешуйчатыми или комбини­рованными — состоящими из комбинации же­лезных чешуек и пластин с кусками кольчуж­ного плетения. Собственно кольчуги постепен­но распространяются с первых веков нашей эры. Голову катафрактариев защищали кар­касные шлемы с поперечными ободками и:

прикреплявшимися к каркасу металлическими пластинками, происхождение которых не­вполне ясно.

Особенностью сарматских катафрактариев было слабое распространение у них конских доспехов. Это вызывалось специфическими условиями кочевой среды, требовавшими;

большой подвижности и маневренности даже от тяжеловооруженной конницы.

Реформа, происшедшая в сарматском вой­ске в I в. до н. э.— I в. н. э., сначала косну­лась преимущественно тяжеловооруженных контингентов. Вооружение легкой конницы претерпело сравнительно мало изменений. Лук в основном остается прежним. В колчанах безраздельно господствуют различные типы;

железных трехлопастных черешковых нако­нечников стрел. Правда, широкое распростра­нение среди рядовых воинов получают мечи и кинжалы с кольцевым навершием, но они были короткими, малопригодными для рубки с коня.

Между тем появление катафрактариев вы­звало большие изменения в тактике — переход к ведению боя отдельными отрядами тяжело- и легковооруженной конницы, имевшими са­мостоятельные задачи, но координировавшими свои действия. Первые следы новой тактики мы встречаем в I в. н. э. В этих условиях за­дачи легкой конницы усложнились, и ей чаще,, чем раньше, приходилось участвовать в руко­пашном бою. В результате в ней также проис­ходит смена вооружения, завершившаяся во II в. н. э.

Новые типы оружия: длинные мечи, луки с костяными накладками, крупные наконечни­ки стрел — повысили ударную силу обоих главных подразделений сарматского войска, но прежде всего легкой конницы.

Луки с костяными накладками широко рас­пространяются во II—IV вв. н. э. Их появле­ние было вызвано распространением оборони­тельных доспехов — старые луки против них были малопригодны. Различные варианты таких луков встречаются от Китая до Централь­ной Европы, и их широкое распространение нельзя связывать исключительно с гуннским влиянием, хотя у последних они появились уже на рубеже эр.

Наконечники стрел претерпевают значитель­ные изменения. Мелкие трехлопастные череш­ковые наконечники еще встречаются, но в по­гребениях конца III—IV вв. н. э. они уже очень редки. Значительно больше становится крупных трехлопастных наконечников с тре­угольной головкой. Появляются наконечники с ромбическим пером и уступом у основания черешка. По своему происхождению они свя­заны с сибирско-центральноазиатскими районами, и история их в основном относится к раннему средневековью.

Мечи и кинжалы представлены различными типами без металлического навершия, имею­щими некоторые территориально-хронологические различия. Единичные экземпляры их .во­шли в употребление уже в среднесарматское время. Мечи вновь длинные, поэтому и рядовые воины теперь также могли рубить с коня. Короткие мечи с кольцевым навершием дожи­вают до III в. н. э., но встречаются редко.

Металлические защитные доспехи были толь­ко у катакррактариев.

Сарматская тактика строилась на эффек­тивном взаимодействии тяжелой и легкой кон­ницы. В числе прочих катафрактариям было известно клинообразное построение. Они на карьере врезались во вражеский строй, раз­резали его надвое и пиками опрокидывали не­приятеля. Рубка мечами в конном строю довершала дело. Но и роль легковооруженной конницы в войске была достаточно велика. Только во взаимодействии с ней раскрывались все преимущества катафрактариев. Атака производилась отдельными крупными отряда­ми, координировавшими свои действия, и управление ими в бою требовало большого ис­кусств а.

Несмотря на то что на протяжении большей части своей истории сарматы предстают перед нами раздробленными на ряд племенных сою­зов, их вооружение и военное искусство явля­ются общими для всего народа, а различия носят лишь второстепенный характер.

В первый период наблюдаются некоторые отличия в степени распространенности некото­рых типов наконечников стрел и мечей. У при­уральских савроматов, в своем развитии опе­режавших поволжских, раньше появляются

-аристократические дружины. Но уже к концу периода эти различия стираются.

Сарматы Северного Кавказа перенимают в I в. до н. э. от своих сородичей вПоволжье и Приуралье трехлопастные черешковые нако­нечники стрел и мечи с кольцевым наверши­ем, а вскоре и мечи без металлического навер­шия. В свою очередь они передают в По­волжье отдельные типы наконечников копий и оборонительных доспехов, так что и это ору­жие становится единым для всего народа.

В первых веках нашей эры, насколько можно судить по имеющимся в нашем распо­ряжении источникам, устанавливается полное единство военного дела всех сарматских пле­мен. Сарматы Украины, Молдавии и Северно­го Кавказа вооружены так же, как их поволж­ские сородичи, и демонстрируют в бою те же военные приемы. Этому, безусловно, способ­ствовала унификация сарматской культуры в рамках аланского объединения, но даже язиги в междуречье Дуная и Тиссы имели такое же оружие, как и остальные сарматы.

Сарматское вооружение и военное искусство развивались в тесном контакте с окружающи­ми народами и оказали на многих из них сильное влияние. Отдельные типы сарматского оружия: трехлопастные черешковые наконеч­ники стрел, мечи с кольцевым навершием и без металлического навершия и др. — рас­пространяются далеко за пределы сарматско­го мира. В свою очередь сарматы заимствуют некоторые типы наконечников стрел, копий, металлических доспехов. В целом в военном, деле сарматов всегда больше сказывались во­сточные, а не западные влияния. Они особен­но хорошо прослеживаются с первых веков нашей эры, но носили не столько характер прямого заимствования, сколько взаимного влияния.

Наибольшую близость вооружение и воен­ное искусство сарматов демонстрирует с воен­ным делом населения Северного Кавказа, Средней Азии и Казахстана, а также Ирана, военное искусство которого в парфянское вре­мя было тесно связано со Средней Азией. О близости военного дела сарматов и парфянско-сасанидского Ирана говорят не только сходство или общность многих типов оружия и наличие тяжеловооруженной конницы ката­фрактариев, но и прямые свидетельства пись­менных источников.

Сарматские традиции в вооружении и воен­ном деле живут у многих народов Восточной Европы и после IV в. н. э. Серьезные изменения начинаются только с VI в.— с появлени­ем жесткого седла, стремян и сабли. Но и позднее в Европе бытуют многие типы ору­жия, генетически восходящие к сарматским прототипам.

Выделение из общей массы войска тяжело­вооруженных контингентов является общей тенденцией развития, в той или иной степени присущей всем древним кочевникам евразий­ских степей. Но у многих из них она преры­валась или сказалась недостаточно отчетливо. У сарматов же она проявилась в полной ме­ре. Мы видим, как на протяжении тысячеле­тия их непрерывного исторического существо­вания в результате контактов с самыми раз­личными в военном отношении странами н народами и собственного органического разви­тия совершенствуется их войско, его воору­жение и тактика.

За многие века своего исторического разви­тия сарматы смогли создать полностью специ­ализированную тяжеловооруженную конницу с присущим ей особым вооружением и такти­ческими приемами, которая приходит в степях на смену легкой скифской коннице и знаме­нует собой новый этап в развитии военного дела кочевников евразийских степей и многих европейских народов.

 

 

 

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!