СВЯЩЕННЫЙ СЕКС И БОЖЬЯ ЛЮБОВЬ

Линн Пикнетт – Код Марии Магдалины

Сенсационная версия возникновения христианства

Документальный триллер

 

ТАЙНЫ ДРЕВНИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

 

МОСКВА

«Эксмо»

2007

 

УДК 930.85/82-343 ББК 63.5/82.3(0) П 32

 

Lynn PICKNETT MARY MAGDALENE Christianity's Hidden G ddess Her secret lies at the heart f the Da Vinci c de

Перевод с английского M. Звонарева

Под редакцией кандидата философских паук В.П. Пазиловой

Оформление переплета художника Е. Савченко

 

Пикнетт Л.

П 32 Код Марии Магдалины / Линн Пикнетт; [пер. с англ. М. Зво нарева; под ред. к.ф.н. В.П. Пазиловой]. — М. : Эксмо, 2007. — 352 с.: ил.

 

Во многих средневековых ересях фигура Марии Магдалины по своему масштабу затмевает апостолов и становится вровень с Иисусом Христом. Возможно ли, что первоначально она играла значительно более важную роль в создании и расиро-ст ранении христианскою учения, нежели это представлено в Библии?

Сопоставление канонических библейских текстов с апокрифическими Евангелиями способно дать самые поразительные результаты. Демонстрируя, каким образом из вошедших в Новый Завет текстов изымались описания значительных собы-тий, каким образом фальсифицировались и подменялись другими действующие лица и важные элементы религиозного учения, Линн Пикнетт убедительно доказывает: многие постулаты христианства были неверно поняты либо намеренно извращены поколениями последователей, толкователей и философов. Незаслуженно оболганная и ушедшая в тень мужских персонажей Писания, Мария Магдалина становится центральным образом в этом исследовании. Изучение необычных взаимоотношений трех культовых фигур Нового Завета — Иисуса Христа, Марии Магдалины и Иоанна Крестителя --- приводит автора книги к сенсационным выводам, способным бросить вызов христианским догмам и ортодоксальным ценностям.

 

УДК 930.85/82-343 ББК 63.5/82.3(0)

 

© Lynn Picknett 2003.

Первая публикация в Великобритании — R bins n, an imprint f C nstabe & R bins n Ltd. (Великобритания). О

Перевод. M. Звонарев, 2007

© Издание на русском языке. Оформление.

ISBN 978-5-699-21849-3

ООО «Издательство «Эксмо», 2007

 

Всем жертвам, кто пострадал от деяний церкви, посвящается

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Сегодня уже трудно себе представить, что в конце 50-х годов прошлого века обычная рабочая семья на севере Англии каждое воскресенье обязательно посещала по меньшей мере одну церковную службу, а если семейный бюджет позволял сделать двойное пожертвование, то и две. Люди того времени, как правило, были преисполнены благочестия и менее скептичны, а авторитет священника был неоспорим. Многим церковная служба казалась скучной, но меня восхищало все, что говорил викарий. Мать считала мой интерес ко всему, что связано с религией, «неестественным», но он оказался первым шагом на долгом и нередко тернистом пути, который в конце концов привел к появлению этой моей книги о Марии Магдалине как тайной христианской богине.

Что бы ни думали об этом мои родители, я благодарна им за то, что они брали меня, ребенка, на богослужение, хотя это книга — в общем-то результат моей острой детской религиозности — явно не получит одобрения со стороны любой христианской церкви. Вместе с тем не могу не признаться, что много лет назад она настолько ужаснула бы меня, что, несмотря на свои либеральные убеждения, я непременно предложила бы сжечь ее — желательно публично — и призвала бы к этому и других. Но сегодня я сомневаюсь в том, во что верила. Сейчас все для меня выглядит по-иному. Должно быть, я прошла долгий путь с тех времен, когда с восторгом входила в англиканскую церковь Святого Фомы в древнем городе Йорке. Воспоминания о том, как я едва удерживалась, чтобы не соскользнуть с полированной скамьи на пол и не встать на колени под воздействием мощного ритма текстов Библии короля Иакова, настолько свежи, что кажется, будто это происходило вчера. Память об этом до сих пор оказывает на меня магическое воздействие.

Впервые я услышала имя Марии Магдалины, когда сидела, завороженно слушая монотонное чтение Нового Завета на прекрасном языке семнадцатого века. Некоторые наиболее сильные пассажи заставляли меня дрожать, например, события перед арестом Иисуса и распятием. Я настолько живо представляла себе драму и агонию ужасной пытки, что это потрясло меня, — душевная травма для ребенка с богатым воображением.

Менее жестокие эпизоды казались мне связанными со мною лично. Викарий торжественно рассказывал: сестра Марии, Марфа, упрекнула ее за то, что она не помогает ей готовить угощение для гостя, а вместо этого слушает, что говорит Иисус¹. Я слушала, полностью погрузившись в древнюю историю: я думала, что Иисус фактически осуждал Марфу за то, что она заставляла свою сестру выполнять свои повседневные обязанности. Мне казалось, викарий адресовал этот эпизод непосредственно мне. Однажды после воскресного обеда, когда меня попросили вымыть посуду, я попробовала ответить, как это сделала бы Магдалина. Мать взглянула на меня удивленно и сказала: «Странный ты ребенок», но позволила посуду не мыть.

По мере того как я взрослела, начались недоразумения с моими учителями, но не потому, что я была непослушной или слишком озорной. Мои родители вернулись со школьного собрания и передали мне экстраординарное наставление от преподавателя религии: «Скажите Линн — пусть она не воспринимает все это так серьезно». Однако очень скоро присущее мне стремление к религиозной определенности достигло крайнего предела, и я сама прошла через особенное и уникальное испытание обращением в веру.

Однажды дождливым воскресным утром в Иорке перед вполне прозаической мясной лавкой ко мне подошли два молодых американца — это были миссионеры-мормоны — и спросили меня: «Откуда ты пришла? Куда ты идешь?» Хотя я прошла конфирмацию как прихожанка Англиканской церкви, никто не задавал мне этих фундаментальных вопросов: занятия по подготовке к конфирмации были, самое малое, невыносимо тусклыми. Там отсутствовала духовность, ничто не вдохновляло, не утешало, не помогало выйти за круг проблем повседневной жизни. И разумеется, никто не коснулся фундаментальных тайн жизни. У меня вызывало отвращение отсутствие религиозности у священнослужителей, и я начинала разочаровываться в Церкви. Но эти двое юношей из Америки, из Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней (полное официальное название Церкви мормонов), совершили чудо, сотворенное на мокрой улице, когда я вдыхала прозаический запах свиной колбасы. Только этих вопросов было почти достаточно — я уже была на крючке.

Хотя мое членство в Церкви мормонов продлилось всего несколько лет, я бережно храню в памяти мистическое чувство обращения в веру, которое, казалось, возродило во мне весь мир.

Ближайшая и наиболее уместная аналогия — внезапная любовь. Я верила, что полюбила Иисуса и что это, как мне тогда казалось, было его «истинной церковью», но, возможно, я полюбила божественное во мне. Я бесконечно благодарна, что прошла через это, поскольку обращение помогло мне понять Христовых новообращенных и проникнуться их эмоциональной связью с религией, хотя я все в большей степени подвергала сомнению основы основ веры.

Я была счастлива в мормонской церкви, часто вскакивала, чтобы высказаться перед обширной аудиторией на церковных собраниях, которые проводились довольно часто, но это длилось только четыре головокружительных бурных года.

Кто поверил бы тогда, что столь страстно верующая и преданная потеряет всю веру практически в один день? Ирония судьбы, но мое разочарование в религии мормонов и, как оказалось, вообще в христианстве не было вызвано внезапным открытием ошибки в доктрине, но отношением церковных чиновников к эмоциональным проблемам. Я была настолько возмущена их равнодушием и черствостью, что гнев подействовал на меня как холодный душ. В один день я потеряла всю свою веру — и с ней мир потерял свое сияние, волшебно трансформировавшее все вокруг. Как мог пусть плохой, но единственный случай стереть всю радость, всю определенность —- даже глубоко засевшее убеждение, что Иисус был Господом?

Я была рада оставить мормонскую церковь — и, разумеется, немедленно всплыли на поверхность многие вопросы, связанные с ее причудливой и в основе своей сомнительной доктриной, которые подсознательно жгли меня изнутри, — но я знала, что потеряла что-то очень ценное и этого мне не обрести более никогда. Я увидела, что осталась один на один с этим большим широким миром, оказалась перед лицом ужасного испытания взрослением без какого-либо утешения или духовной радости, которые помогли бы мне преодолеть его. Битломании и мальчиков для этого было недостаточно. Лишившись эмоциональной привязанности к вере, внутри я сохранила тот же интерес к религии, что и раньше, хотя и оказалась не подготовленной к тому шоку, который потряс меня вследствие нескольких случайных открытий. Многие из них легли в основу этой книги. Хотя в университетские годы и последующие десятилетия в Лондоне, занимаясь журналистикой и писательским трудом, я была очарована теософией, спиритизмом, черной магией и необъяснимыми явлениями (даже стала как бы экспертом по паранормальным явлениям), но внутри меня горело желание узнать правду о христианстве. Возможно, мне надо было выяснить, кто кого бросил — я религию или религия меня?

Много лет я ничего не знала о мифах и полуправде, на основе которых была цинично построена легенда об Иисусе Христе. Подобно многим обычным людям — то есть не теологам и не священнослужителям, я не имела никакого представления, до какой степени Новый Завет подвергался бесконечной цензуре, насколько были исправлены те пассажи, которые давали «неправильный» образ определенных персонажей. И хотя я усердно изучала предмет «Религиоведение» в школе, я и понятия не имела, что четыре Евангелия были включены в Новый Завет только потому, что за них проголосовали епископы на Никейском соборе в IV веке. Там намеренно было изъято великое множество других книг, причем некоторые из исключенных трудов имеют по меньшей мере столько же прав на аутентичность, что и канонические.

Как христианка — имеющая, кстати, опыт как основной, так и побочной ветви религии — я никогда даже не слыхала о существовании других Евангелий. Даже сегодня скольким прихожанам известно, например, о существовании Евангелия от Марии (Магдалины)? Или Евангелия от Фомы, Евангелия от Филиппа или Евангелия Египтян? А если они знают о них, то верят ли они, что единственная причина, по которой эти труды даже не обсуждаются в качестве дополнения к Новому Завету, заключается только в том, что Господь благословил Ни-кейский собор на уничтожение этих и других подобных книг и решение этой «редколлегии» окончательное и обсуждению не подлежит? До двадцати лет у меня не было ни одного шанса прочитать книгу, где говорилось бы о том, что Иисус был только одним из проповедников и чудотворцев в Иудее и каждый из них заявлял, что он мессия. Сегодня это утверждение кажется довольно безобидным, но для меня в то время оно было как гром среди ясного неба. Я подозреваю, что множество добрых христиан не имеют представления о настоящей эпидемии мессианства: только за один год в Иерусалиме распяли 400 человек, провозгласивших себя Мессией.

Одним из самых поразительных — изменяющих жизнь — открытий для меня стало то, что жизнь Иисуса является зеркальным отражением жизни многих мифических «умирающих и воскресающих» богов, включая обстоятельства времени и места рождения. Все эти боги родились 25 декабря в хижине (об их рождении возвестила звезда, и произошло оно в присутствии пастухов и волхвов), умерли в пятницу, чтобы триумфально воскреснуть через три дня. Так это было в случае Диониса (канонизированного Церковью в качестве святого Дионисия), Адониса, Орфея, Аттиса, Осириса и Таммуза. Когда я узнала о существовании этих богов, я была вне себя от ярости: как смеют священники потчевать свою паству чушью, утверждая, что Иисус единственный Мессия, единственный бог, который принес себя в жертву, кто умер и воскрес снова! А я-то думала, что Иисус уникален...

Несколько лет назад вместе с одним викарием Англиканской церкви я приняла участие в телевизионной программе, посвященной древним религиям. Он излучал благодушие и доброту по отношению ко мне, но, как только я поставила вопрос о плеяде умирающих и воскресающих богов, его дружелюбие стало несколько натянутым. Сначала он отрицал факт их существования, затем под давлением аргументов заявил, что их жизнеописания есть слабое подражание истории Иисуса. Я возразила, что трудно подражать культу, который еще только появится в далеком будущем: этим богам молились веками, некоторым — тысячелетиями, до появления Иисуса. Викарий был огорчен. Наконец, признав, что получил о них представление в теологическом колледже, он сказал, что культы типа Адониса и Осириса были на самом деле репетициями прихода Иисуса Христа. Ну что скажешь в ответ на такое невероятное утверждение, но — можете быть уверены — я сказала!

По мере того, как рос мой интерес к невежеству, в котором Церковь намеренно держит верующих относительно фактов, которые теологи считают запретными, я попыталась сделать шаг назад и проанализировать свою реакцию в перспективе. Я пришла к выводу, что «новые» данные, только что ставшие мне известными, которые — что поразительно! — можно легко узнать, посетив библиотеку, могут выживать или умирать сами по себе. Как и многих других, меня потряс и вдохновил британский бестселлер «Святая Кровь и Святой Грааль» (1982) Майкла Бейджента, Ричарда Ли и Генри Линкольна*, книга, которая стала для меня прозрением другого рода. На фоне запутанного повествования о заговорах и тайных обществах в книге был выдвинут поразительный тезис: Иисус и Мария Магдалина были супругами! Сколь странным это ни покажется сейчас, когда это предположение признано или, по крайней мере, свободно обсуждается, в начале 80-х годов оно было революционным. Был ли Иисус Христос действительно женат — да к тому же на давно любимой мною героине?

Я должна подчеркнуть, что с тех пор я стала скептически относиться ко многим аспектам упомянутой книги, поскольку позднейшие исследования выявили в этом труде серьезные ошибки, но признаю, что очень многим ей обязана. Я всегда буду благодарна Бейдженту, Ли и Линкольну, которые указали мне путь в новую, явно опасную страну самостоятельного мышления без ссылки на авторитет викария или священника, за смелость, с которой они перешагнули границы обычной религиозной каши, которой кормят всех.

 

На русском языке выходила в изд-ве «Эксмо» в 2006 году. (Прим. ред.)

 

Тогда, в 1989 году, я встретила Клайва Принса, вместе с которым мне было суждено написать несколько книг и совершить новые, сенсационные открытия, связанные с христианством. Клайв — один из тех людей, которые от природы имеют исследовательский дар, настойчивый и интуитивный, обладающий великолепной памятью и умением анализировать косвенные обстоятельства, по моему мнению, непревзойденным.

Нашей первой совместной книгой была «Туринская плащаница»* (1994), которая вводила читателя в мир альтернативной истории через своеобразную ересь Леонардо да Винчи. Леонардо фигурирует и в этой книге, содержащей новые и еще более скандальные откровения. (В частности, одно из них особенно поразительное!) Погрузившись к тому времени в исследование истории христианства — в котором так называемые «еретики» играли основную роль, хотя этот факт обычно игнорируется, — Клайв и я приступили к следующей книге, по тематике наиболее тесно соприкасавшейся с этим трудом, хотя они самостоятельны, не конкурируют друг с другом и не являются взаимоисключающими. Эту книгу мы назвали «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Откровения тамплиеров» (1997)**. В ней мы погрузились в тайны таких эзотерических групп, как Орден рыцарей-тамплиеров, и Дэн Браун признал наш совместный труд одним из самых важных источников своего бестселлера «Код да Винчи» (2003 год), посвященного мистическим тайнам, окружающим личность Марии Магдалины. Это обострило наше желание узнать еще больше, и, рискнув зарыться еще глубже, мы обнаружили главные элементы того, что Церковь пыталась столь долго скрывать.

 

* На русском языке эта книга выходила в изд-ве «Эксмо» в 2006 году. (Прим. ред.)

** Там же. (Прим. ред.)

 

Книга «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Откровения тамплиеров» открыла для нас многие двери, и мы получили множество приглашений, позволивших нам выступать перед самыми разными группами людей. Возможно, самым удивительным был тот факт, что только один раз человек из аудитории был в таком гневе, что закричал на нас. Во время нашего лекционного турне по Европе мы вскоре привыкли к регулярно повторявшемуся явлению: после беседы о Марии Магдалине (у нас были две разные темы: о Марии Магдалине и об Иоанне Крестителе) обычно многие люди задавали нам один и тот же вопрос: не собираемся ли мы написать книгу, посвященную только Марии Магдалине? Теперь вы ее и читаете, и надеюсь, она получит ваше одобрение.

 

Данная книга явно не предназначена для утонченных академических небожителей. Но я должна подчеркнуть, что она также не укладывается в концепцию «святой крови» по Бейдженту, Ли и Линкольну, которая столь широко распространена среди многих «альтернативных» писателей, — концепцию, заключающуюся в том, что Иисус и Магдалина были основателями полуволшебного королевского дома в Европе, отпрыски которого, может быть, живут и в наше время. Хотя вполне возможно, даже вероятно, то, что Магдалина могла иметь детей, любая идея о превосходстве одних людей над другими по факту происхождения, физическим данным (в этом случае, генов) слишком близка к идеям, которые исповедовали нацисты, оправдывая ими чудовищные преступления XX века. Провозглашая людей святыми в силу наличия у них определенной группы крови или генов, нельзя не сделать следующего шага: признать людей с другими характеристиками неполноценными — «недочеловеками». История Марии Магдалины не зависит и не должна зависеть от теории королевской династии, и в моей книге эта теория не упоминается иначе, чем мимоходом. Однако характерным особенностям посвящено много страниц, хотя речь ни в коем случае не идет о превосходстве — поскольку его нет, — но в равной степени не является справедливым и противоположное утверждение.

Эта книга не содержит одной идеи, провозглашенной единственным ответом и единственно истинной. С самого начала я признаю, что мое исследование может и не давать полного ответа, более того, во многих случаях в книге только обозначены вопросы и не предложены новые догмы. Описывая события 2000-летней давности, кто может со всей искренностью заявить, что знает тайны того, что случилось так давно?

Некоторые данные о характере Марии Магдалины фрагментарны и не доказательны. Но даже самая скудная информация гораздо шире освещает ее по сравнению с церковной доктриной, что она была проституткой, свидетельств чего вообще не существует.

 

Некоторые храбрые, как правило, американские христианские феминистки сделали осторожные попытки пересмотреть статус Магдалины. К этому подключились ученые и немногочисленные теологи: к настоящему времени ее признали лидером женской части учеников Иисуса и, возможно, даже «тринадцатым апостолом». Конечно, это большой прогресс — до недавнего времени не признавали даже того, что у Христа могли быть ученики-женщины, не говоря уже о том, что он допустил женщину в свой внутренний круг, включавший Петра, Андрея, Иакова, Иоанна и других — но, по моему мнению, даже эти радикальные идеи ведут в никуда. В никуда, потому что в Новом Завете ее роль чисто эпизодическая, хотя согласно гностическим Евангелиям — в основном обнаруженным в Египте в 1945 году, — она была звездой первой величины.

(Хотя возникает искушение положиться на эти книги, советую проявить осторожность: пусть многие действительно содержат скандальную информацию — и, по меньшей мере, в одном, в Евангелии от Марии², есть замечательная проповедь, изложенная так, что слова вкусно перекатываются на языке — вместе с тем некоторые из этих текстов представляют собой удивительные образцы псевдомистической тарабарщины: непонятной, нарочито туманной и глупой.)

Магдалина — женщина во всем: как говорится в наиболее связно изложенных текстах этих книг, Иисус называл ее просто «Все» или «Женщина, которая знает Все». Многие группы еретиков, тайно владевшие подобными текстами, заявляли, что он присвоил ей титул «Апостол апостолов». Несмотря на временами кажущиеся странными воззрения, свойственные еретикам, они, по всей вероятности, имели доступ к неким тайным знаниям о Магдалине — реальной женщине. Ее личность рассекает самые таинственные аспекты мистицизма с такой ясностью и силой, что кажется несовместимой с мистикой. Складывается впечатление, что она была не просто лидером женщин, последовавших за Иисусом, не просто его ученицей и даже не просто апостолом, но лидером апостолов — другими словами, главенствовала над Андреем, и Иаковом, и даже Симоном Петром и другими. Итак, возникает вопрос: была ли эта отодвинутая на эпизодическую роль оболганная женщина истинным преемником Иисуса вместо Петра, право которого на роль основателя церкви всегда служило фундаментом Римской католической церкви?

Те же самые апокрифы содержат пассажи, которые явно были причиной их запрещения. Иисус, узнаем мы, очень любил Магдалину и целовал ее, что вызывало недовольство его учеников-мужчин — по крайней мере, один из них считал, что она должна «уйти от них, ибо женщины недостойны жизни» ( Евангелие от Фомы, 118). Ясно, что в отношениях между Иисусом и Магдалиной было нечто большее, чем духовные беседы о сравнительной ценности религиозных дискуссий и домашней работы.

Знаний именно этого неизвестного Церковь пыталась нас лишить, но я хочу знать об этом — и ответы на поставленные вопросы могут оказаться удивительными и для других, воспитанных в том же духе, что и я, и непредвзятых.

В этой книге поставлено очень много острых вопросов. Была ли Мария Магдалина женой Иисуса? Или их отношения были тайной любовной связью? И хотя предполагается, что она была галилеянкой семитского происхождения, судя по некоторым свидетельствам, есть вероятность того, что она была чернокожей.

Изолированно исследовать личность Магдалины невозможно: раньше или позже возникают лишающие спокойствия вопросы об истинном характере ее возлюбленного — Иисуса. Если вы верите, что он был сыном Бога, то это вопрос веры, и никакие аргументы не поколеблют ваших убеждений, хотя вас может шокировать сама постановка вопроса. Но если вы признаете, что Иисус был исторической личностью, действовавшей в реальных исторических обстоятельствах, тогда путь к осмыслению новых свидетельств для вас открыт, и доказательства — некоторые ключевые — могут быть признаны вами.

Хотя к настоящему моменту могут быть доказаны очень немногие ответы, связанные с событиями 2000-летней давности, судьба — после долгих часов исследований — продолжает подбрасывать нам следы некоторых заставляющих задуматься фактов. Поставив их на должное место в калейдоскопе меняющихся образов, иногда можно высветить фрагментарную картинку, расплывчатое изображение героя — человечного человека, который, не щадя головы, бросает вызов ни более ни менее как устоям Христианской церкви.

ЛИНН ПИКНЕТТ

Сен-Джон Вуд Лондон, 2003 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЛОЖНЫЙ ОБРАЗ

ПРОЛОГ

 

Грязное белье

 

На кладбище Гласневин в округе Драмкондра города Дублин, Ирландия, в двойной могиле лежат тела 175 девушек и женщин, несчастная судьба которых сделала их «прачками Магдалины». Полустертый список имен на сером камне, указаны даты: первая — 1858 год, последняя — 1994 год. Никакой религиозной символики на надгробии нет.

Эти женщины были в основном перезахоронены: 133 из них ранее покоились на земле монастыря Хай Парк, рядом с мрачным, холодным обиталищем, которое было местом их пожизненного заключения — ив конечном итоге стало забытой гробницей. Имена этих женщин получили известность не по причине внезапно вспыхнувшего к ним сочувствия и симпатии, но их стали склонять в жарких дискуссиях из-за скандала, связанного с перезахоронением. Все было просто — и обыденно жестоко — сестры Богоматери Милосердия, которые управляли монастырем «Прачечная Магдалины», продали место захоронения размером в двенадцать акров за миллион фунтов стерлингов и хотели избавиться от мешающих им останков.

Алчность и разоблачила их. Эксгумация тел заставила задать вопросы, поскольку 90-е годы были временем, когда люди перестали отворачиваться от неприятных фактов прошлого, вероятно, из-за желания войти в новый век если не с чистой совестью, то хотя бы покаявшись. Кем были эти похороненные женщины? Вопрос был задан в отношении мертвых, но внезапно оказался обращенным и ко многим, очень многим другим женщинам, пребывавшим в других серых заведениях, прячущихся за высокими стенами, раскиданными по всей Ирландии: кто они, почему они там оказались, почему их выкинули из жизни, кто они такие? Ящик Пандоры открылся: сначала робко, колеблясь и сомневаясь — как всегда бывает с жертвами насилия, — бывшие «магдалины» или члены их семей начали рассказывать свои истории, невообразимые описания жизни в тюрьме, истории деградации и подавления человеческого духа. Это был — и продолжается — широчайший скандал, но все же недостаточно широкий, поскольку многие образованные и мыслящие люди, особенно за пределами Ирландии, никогда о нем не слышали. Возможно, настало время дать точную оценку сложившейся практике.

Сегодня в центре Сен-Стефенс Грин в Дублине рядом с великолепной магнолией стоит новая деревянная скамья с металлической пластинкой, на которой изображены небольшие головы без лиц и начертаны слова: «Женщинам, которые работали в монастырях «Прачечная Магдалины», и детям, рожденным некоторыми монахинями. Подумай об их судьбе».

 

Позор

 

Кто были эти «магги» и почему их заперли в этих мрачных серых домах? Может быть, то были закоренелые преступницы, молодые хулиганки, нападавшие на старых леди или избивавшие детей? Вряд ли: в большинстве случаев они были признаны «падшими» (беременность, внебрачная связь) или «угрожающими морали» — что могло означать всего лишь то, что девушка полюбила протестанта и хотела выйти за него замуж или же слишком часто гуляла с мальчиками. Причина, которую выдвигал местный священник, могла быть любой, как реальной, так и воображаемой. Иногда ее заключали в монастырь только потому, что она пыталась убежать из дома, или восстала против избивавшего ее мужа, или же совершила смертный грех, потому что была членом бедной и не имеющей отца семьи.

В любом случае слово священника — поддержанное и санкционированное местными властями — было законом. Как бы вы или ваша семья ни молили, если было дано определение «падшая» или же предполагалось, что вы на грани падения, вам суждено было стать «магги». Некоторые девушки неизбежно попадали туда потому, что их невзлюбили или они не вписались в среду. Угроза «Прачечной» была главной формой запугивания. По какой бы причине, официальной или неофициальной, девушки ни оказались там, их пребывание в монастыре характеризуется фразой типичной садистки матери Бернадетты (актриса Тина Келлегер) из программы Би-би-си «Грешницы»¹ — драмы, основанной на жизни «Прачечной Магдалины» в 1960 году. А именно, «здесь тебе не праздник», с добавлением «ты потеряла свои права, когда пала». Когда юная «магдалина» кричала во время родов, та же монахиня говорит ей: «Если ты умрешь, то это то, что ты заслужила». Многие из прачек попали в монастырь прямо из сиротских домов, которые сами по себе были не лучше концлагеря с его избиениями и полуголодным существованием.

Мария Норрис Кронин рассказала журналисту Брайе-ну Мак-Дональду из «Irish Inderendent»², как была разрушена ее жизнь, «когда она и семь ее братьев и сестер были отправлены в сиротский дом в 1940 году из-за того, что вдовствующая мать начала встречаться с мужчиной». Братьев поместили в приют в Трайли у Христианских Братьев, а она с сестрами попала в руки сестер милосердия (какова ирония!) в приюте Сент-Иосиф в Килларни в Керри. Марии было всего двенадцать, когда начался этот кошмар. «Моя мать очень нас любила, и этого не должно было случиться. Мы были бедны, но не беднее, чем наши соседи, и любимы», — скзала Мария. Травма из-за разлуки с родными оказалась сильным ударом для нее: вскоре после помещения в приют она стала страдать от ночного недержания и немедленно была подвергнута особо жестокому обращению со стороны одной из «сестер милосердия». Мария рассказывает о том, какую реакцию вызвала ее болезнь у садистки, на чье попечение она попала:

 

«Сестра Лауренс обычно била меня за то, что я мочилась в постель. Она также заставляла меня нести мокрый матрас на голове, через пожарный выход, через весь двор в бойлерную, где его можно было высушить. Когда я шла, дети кричали хором «Мари Кронин намочила матрас...».

Сестра Лауренс часто дожидалась пятницы, чтобы избить меня. Мы обычно мылись по пятницам, и она приходила специально тогда, когда я была мокрой, потому что удары по мокрому телу больнее. Но я никогда не плакала, и одна простая монахиня («простая» — значит поступившая в монастырь без приданого), которая хорошо ко мне относилась, обычно говорила мне: «Заплачь», потому что тогда избиение прекращалось»³.

 

Даже самый маленький проступок вызывал гнев монахинь: уронить ложку или слишком долго надевать носки — все заканчивалось побоями. Двух самых хорошеньких девушек остригли наголо: наказание за «тщеславие» — хотя вряд ли они были виноваты в том, что такими родились, — этот факт ясно показывает страх и ненависть монахинь к сексуальности, а также, как ни парадоксально, ревность к привлекательности девушек. (Даже их собственная вера должна была подсказать им — если Бог сделал девушек привлекательными, кто они такие, чтобы портить его работу?) Монахини подавляли свою собственную женственность столь яростно, что неизбежно должны были уничтожать ее и в других. Фактически мучение из-за двойственного отношения к сексуальности, которая лежат в основе многих проблем исторической Церкви, докатилось и до нашего времени.

 

Исчезающие игрушки

 

Мария, которой сейчас за шестьдесят, по-прежнему испытывает гнев по отношению к властям, которые не сумели прекратить жестокость, свойственную десяткам подобных учреждений в Ирландии, а также в Шотландии и США. Она вспоминает, что происходило, когда приезжали инспектора для проверки условий жизни сирот:

 

«Монахини всегда были предупреждены монахинями из других приютов телефонным звонком. Нам выдавалась новая одежда, на кровати выкладывались новые игрушки, оловянные тарелки убирали и на стол ставили хорошую посуду. Еда тоже становилась другой. Но как только инспектор покидал приют, все возвращалось, и еда снова становилась отвратительной. Монахини обычно пекли хлеб и готовили мясо сразу на неделю, и они были ужасными»⁴.

 

(Не стоит и говорить о том, что сами монахини не питались одинаковой едой с воспитанницами.)

Несколько случаев ярко иллюстрируют преднамеренный характер жестокого обращения, которому подвергались дети, вверенные попечению монахинь. Можно возразить, что 40-е годы были временами, когда бить детей не считалось предосудительным, но факт: дать детям кукол, чистую одежду и хорошую еду — просвет в черных тучах, — а затем отобрать их, как только удалились инспектора, не оставляет никаких сомнений в преднамеренной жестокости. Вершилось великое зло — не ошибка — и не одной или двумя садистками (которые, увы, всегда найдутся в большой группе людей). Жестокость носила институционный характер, и единственный вывод, который из этого следует, что Церковь не обращала внимания на это намеренно, а, может быть, даже молчаливо поощряла.

Страдания Марии продолжались и после того, как она покинула приют по достижении шестнадцати лет: она устроилась прислугой в доме сестры одной из монахинь, но на нее поступила жалоба, когда она дважды сходила с молодым человеком в кино. В результате ее подвергли принудительному медицинскому осмотру, и, несмотря на то, что доктор подтвердил ее девственность, она была приговорена к трехгодичному пребыванию в «Прачечной Магдалины». Выйдя оттуда, она отправилась в Англию, потому что другая женщина, испытавшая то же самое в другом заведении, которым управляли сестры милосердия, уговорила ее публично выступить с разоблачениями, — сейчас эти сестры отвечают на неприятные вопросы в полиции.

 

Царство террора

 

Рабский многочасовой труд в монастырской прачечной — и при нормальных обстоятельствах работа в прачечной достаточно тяжела⁵ — усугублялся тем, что помимо тяжелого физического труда он сопровождался духовной пыткой, даже если «магги» была на сносях. По прачечной беспрерывно сновали монахини, читая молитвы, на которые каждая «магдалина» должна была откликаться в традиционном стиле. Если этого не происходило или если прачка нарушала одно из бесчисленных правил заведения, то следовало жесточайшее наказание: порка ремнем или розгами, разнообразные пытки, включая ожоги паром или горячим утюгом, лишение еды и бесконечные унижения. Одним из самых тяжких преступлений считалось проявление неуважения к монахине, которое усматривалось даже в отсутствии поклона при встрече в коридоре. Система была построена так, чтобы выжать все возможное из человека путем рабского труда, чтобы привить девушкам сознание своей ничтожности, воспитать ненависть к самой себе, что часто усиливалось сексуальным насилием со стороны священников, которые были их исповедниками. Вместе с тем, они могли писать письма семье, но, как показало расследование, проведенное в 90-х годах, очень немногие из этих писем были отправлены. Часто монахини тайно уничтожали их или подвергали настоящей пытке родственников, заявляя, что их «магги» умерла или переведена в отдаленный монастырь. А иногда наоборот — и это было для них гораздо легче — сообщали «магги», что семья уехала, например в Америку, намеренно не сообщив ей об этом.

Вообразите себе, какое воздействие могло оказать такое сообщение на молодую женщину, которая питается отвратительной скудной пищей, живет в условиях строжайшей дисциплины, постоянно подвергается насилию и, наконец, узнает, что и собственная семья ее бросила. Ад в монастырских стенах, и вдруг оказывается, что и за стенами пустота, нигде нет ни капли человеческой теплоты и бежать некуда. Девушек намеренно ломали, как это делалось в гитлеровских и сталинских лагерях.

Недавно семьи, разыскивающие в архивах данные о пропавших родственницах, были поражены тем, что монахини обычно давали вновь прибывшим «Магдалинам» новые имена: первое действие системы, призванной поработить их и духовно, и физически, заставить примириться с тем, что они «недочеловеки» без каких-либо прав, показать, что им не следует ждать пощады и надежды у них нет.

Вспомним, что веками переименование было обычно практикой среди рабовладельцев. Вот что писал Джеймс Уолвин в книге «Черная кость: рабство в Британской империи» (1992 г.) о систематическом подавлении духа новоприбывших рабов из Африки на сахарные и хлопковые плантации Центральной и Северной Америки:

 

«Плантаторам было мало того, что новые рабы пополняли их трудовую армию, им надо было изменить их, заставить подчиняться правилам нового мира. Первый шаг — новое имя. Новое имя меняло личность раба, отсекало его от бывшего «я», что, с одной стороны, было удобно для белого рабовладельца, а с другой стороны, являлось утверждением его власти»⁶.

 

Детей, рожденных этими падшими женщинами, часто продавали в семьи богатых американцев в качестве приемных. Иногда просто отдавали в близлежащие приюты, но любой контакт между ребенком и матерью был запрещен и любое нарушение этого правила сопровождалось жесточайшим наказанием: иногда ребенка переводили в отдаленный приют, и не оставалось ни малейшего шанса на то, что мать когда-либо увидит его снова.

«Магги» редко выходили за стены, за исключением посещения церкви в соответствующие дни. День и ночь они были заперты за высокими стенами и зачастую — да не покажется вам это невероятным — под охраной полиции. Каждая прачечная охранялась парой полисменов, которые должны были предотвращать побеги и возвращать тех, кто ухитрился выйти за ворота, хотя пытались это сделать немногие, а еще меньше было девушек, у которых было достаточно энергии на это.

Полисмен, вероятно, был не более чем видимым внешним знаком угнетения — средством психологического воздействия, — а не реально востребованным средством охраны. Женщины должны были жить в своем «позоре», и делалось буквально все, чтобы не позволить им забыть о нем. Следует отметить, что расследование, ведущееся сейчас, поручено полиции. Той самой полиции, которая, несомненно, была свидетелем ужасов, творившихся в отношении ни в чем не повинных девушек и женщин. И это уже несколько большее, что простое столкновение интересов. Возможно, следовало бы провести действительно независимое расследование, свободное от заинтересованности со стороны как Церкви, так и светских учреждений.

 

Скандал разгорается

 

Обратите внимание: когда монахини выводили Марию и других девушек на прогулку, им приказывали срывать плакаты, говоря, что их вывесили «плохие коммунисты», к которым, по их словам, принадлежал доктор Ноэль Браун, создававший в то время программу «Мать и Ребенок». Естественно, до сих пор любая форма планирования семьи вызывает осуждение Католической церкви: мы стали свидетелями судьбы Марии Энн Соррентино, американской журналистки, которая была Исполнительным директором Планирования семьи на острове Род с 1977 по 1987 год. За свою работу в этой организации она была отлучена от Церкви в 1985 году и теперь пишет критические статьи о недавней истории Церкви, в частности, о ее полном пренебрежении к гражданским правам женщин и детей.

В 1998 году она писала о «магдалинах»:

 

«Монахини Магдалины видели свою миссию в спасении проституток. Однако со временем это определение распространилось и на молодых женщин, виновных в том, что полюбили мужчину по своему выбору до брака. Это рабство, эти унижения и наказания санкционированы приказами тех же самых ирландских епископов и представителей иерархии Римской католической церкви, которые в упор не видят сексуального развращения детей, сексуальных домогательств на исповеди и детей, рожденных от священников и других представителей Церкви, дела которых рассматриваются в ирландских судах до настоящего дня»⁷.

 

Разумеется, не все монахини садистки, избивающие детей, и не все священники смотрят на паству, как на поле для сексуальной охоты. Как и повсюду в мире, в Римской католической церкви есть много хороших людей, но факт остается фактом: Ватикан организован так, его чиновники воспитаны так, что — и этому много доказательств — они имеют весьма слабое представление о простом человеческом сочувствии, не говоря уже о том, что они провозглашают ни много ни мало как право на монопольное владение нравственностью и религиозной истиной.

24 апреля 2002 года после двухдневного совещания с Папой Римским американские кардиналы согласились ужесточить свои правила по отлучению от сана священников, которые запятнали себя сексуальными домогательствами в отношении паствы — но после некоторых раздумий объявили, что автоматическое лишение сана последует только в случае, если речь идет о человеке, известном как неоднократно развращавшем малолетних.

Лндре Сюлливэн писал в «Fhe Sunday Fimes» (22 апреля 2002 года):

 

«Известным? Каким же образом, спрашивали американские католики себя всю неделю, «известность» серийного развратителя связана с тем, что его следует наказать? Церковь по-прежнему действует так, будто она больше заботится о своей репутации, чем о судьбах детей. Отметьте оговорку: развратные действия «известного» священника должны быть «серийными» и «преднамеренными». При такой оговорке отдельный случай обеспечивает ему более мягкое наказание. Если подросток сам делал ему авансы, то к священнику следует отнестись еще мягче. А если он сумел проделать все «втихую», то кто знает, как это обернется?»

 

Действительно, как? Согласно новым правилам, дела священников, только известных как совратители, будут рассмотрены по поводу лишения сана, что означает: те, кто сумел сохранить свои деяния в тайне — или те, тайны которых прикрыла Церковь, —- автоматически остаются безнаказанными со стороны Ватикана. Ясно, что это не преступление, но всего лишь проступок относительно церковной иерархии, который усугубляет «известность». К тому, что современное общество — нравственное большинство человечества, находящегося вне Церкви, — считает одним из немногих действительно непростительных преступлений человека перед человеком, не должно проявлять никакой терпимости.

Никогда Церковь не выглядела столь отстраненной от общества. Но проблема гораздо глубже: никогда еще Церковь не была выставлена столь прогнившей до самых основ. Оказалось, что ее разложение и невежество имеет корни не в какой-то отдаленной исторической практике, но в самой системе веры. Если все честные люди ненавидят и проклинают тех, кто занимается растлением детей, то есть, без сомнения, что-то очень неладное в массовой организации, которая заявляет о своем нравственном превосходстве и, вместе с тем, даже не ставит вопроса об этой проблеме.

«Магдалины» выглядят сейчас достойным сожаления выражением образа жизни, который был в обычае, но, несомненно, все это продолжалось бы без изменений, если бы разразившийся скандал не выставил происходящее на всеобщее обозрение к ужасу всего мира. В 2003 году собравшая награды кинокартина «Сестры Магдалины» (режиссер Петер Маллан с участием звезды Геральдины Макэванс) донесла правду до еще более широкой аудитории: девушек, которые подвергались сексуальным домогательствам священников, отправляли в психиатрические больницы.

«Прачечные Магдалины» не были исключением, подтверждающим правило, — они были правилом. Их нельзя назвать случайным пятном на сверкающих чистотой одеждах во всем остальном любящей, добродетельной организации — они и были ее одеждами. Хотя, возможно, следует проявить некоторое сочувствие к тем, чьими руками осуществлялись все эти жестокости, даже к тем засушенным монахиням в накрахмаленных чепчиках, которые черпали наслаждение в физических пытках и психологическом подавлении молодых девушек и незамужних матерей. В конечном итоге, они тоже выросли в рамках института, провозгласившего человеческую любовь отвратительным грехом, и были лишены радости женской сексуальности. Их тоже лишили надежды на жизнь, полную радости и удовлетворения. Им был предоставлен скудный выбор: брак или монастырь. У женщины, которая по каким-то причинам не хотела вступать в брак или не получила брачного предложения, оставался один путь — в монахини, что слишком часто означало жизнь в условиях жестокого подавления и патологически яростного отторжения нормальной жизни. Тем более примечателен тот факт, что были монахини, не ставшие садистками и не срывавшие свою неудовлетворенность на молодых, вверенных их попечению.

Религиозные женщины Ирландии прошли долгий путь падения с вершин своей свободы тех времен, когда доминирующей была кельтская церковь. Ян Бегг в своей классической работе «Культ черной девственности» (1996 год) писал, что в результате укрепления Католической церкви «права женщин были... подавлены, хотя в кельтском мире у них было много древних свобод. Они даже принимали участие в проведении мессы в Ирландии до норманнского завоевания»⁸.

Ужасна ирония, заключающаяся в том, что страна, которая была гак лояльна к религиозным женщинам, предоставляла им такие возможности, пала столь низко, чтобы произвести на свет поколения садисток — во имя любви к Богу, или, более точно, к святой Марии Магдалине. Однако «Прачечные Магдалины» были и в Шотландии (в Эдинбурге даже есть район, известный под названием «Магдалины»⁹). Подобные заведения были и в Соединенных Штатах, и, разумеется, повсюду разбросаны католические приюты, которые долгое время управлялись на основе тех же принципов.

В случае прачечных нет нужды спрашивать, кому поступала прибыль: цинизм и исторические свидетельства дадут вам ответ. Пока «магги» перестирывали бесконечные кипы грязного белья и откликались на молитвы монахинь к Богоматери или Иисусу во имя Марии Магдалины, мир быстро менялся. Действительно, в рамках дат, указанных на надгробных плитах кладбища Гласневин, все вокруг изменилось почти до неузнаваемости, но не за монастырскими стенами. Пока «магдалины» продолжали страдать в почти полной изоляции, во внешнюю повседневную жизнь вошла компьютерная грамотность, заменившая собой ручку с чернилами. В период, отмеченный датами на кладбище, в мире появились паровозы, океанские лайнеры, самолеты и космические корабли. Человек ступил на Луну, войны возникали и кончались: от восстаний в Индии до бурской войны, через две мировые бойни и уничтожение Хиросимы и Нагасаки — даже Война в заливе укладывается в этот срок, — была воздвигнута и пала Берлинская стена, символ конца страданий. Сама Ирландия вне монастырских стен стала неузнаваемой: незави-симаяреспублика, процветающее современное государство с женщиной-президентом.

И еще кое-что произошло в широком мире, что осталось не замеченным женщинами и было проигнорировано Церковью: уничтожение рабовладения в британских колониях в 1838 году, а в Соединенных Штатах в 1865 году. Но рабыни Магдалины вышли на свет более чем век спустя (и даже тогда причиной этого стало широкое распространение стиральных машин и неизбежно разразившийся скандал, а не внезапная озабоченность правами человека). Со времени Геттисбергского послания до эры битломании девушки-рабыни страдали, как будто никакого освобождения рабов не было. Как только «магги» попадала в прачечную, она становилась таким же имуществом монастыря, как любая черная рабыня в конце XVIII века была собственностью рабовладельца.

За высокими стенами «Прачечных Магдалины» ничего не менялось, кроме женщин, — поколение за поколением намеренно униженной женственности. И все это во имя Марии Магдалины, новозаветной женщины, которую Церковь считала проституткой, обращенной Иисусом. Высшее выражение «падшей» женщины.

Могут возразить, что происходящее в «Прачечной Магги» было не намного хуже, чем преступления против человека в старых приходских работных домах, раскиданных по всей Британии до начала XX века, где нормой было насилие в разных формах, где семьи разлучались сразу при поступлении, чтобы никогда более не воссоединиться. Работные дома — столь блестяще изображенные Диккенсом — не были заведениями Католической церкви, но они возникли на основе современной им интерпретации христианских нравов. Жестокий мир, в котором властвуют мужчины, вне всякого сомнения, имеет корни в патриархальности, утверждаемой Библией, в концепции, согласно которой людьми являются только мужчины. Конечно, с момента создания Содружества Наций в послевоенный период последний британский работный дом был закрыт, но царство ужаса в виде «Прачечных Магдалины» продолжало существовать до конца 60-х годов XX века. Но последняя дата на надгробном камне монастырского кладбища — год 1994-й.

В качестве заключительного слова по поводу царства ужаса в заведениях Магдалины: следует отдать должное президенту Ирландии Марии Робинзон, признавшей этих женщин, назвав кладбище в Гласневине «историческим», но тех немногих, кто пришел помянуть страдавших там женщин, поразило, что ни одна монахиня или священник не посетили церемонию, устроенную в их память. Церковь не сделала никакого заявления в этот один из позорных моментов ее истории.

Полная история никогда не будет раскрыта. Религиозные институты в Ирландии исключены из законодательно утвержденного списка учреждений, обязанных вести архивы, и не обязаны показывать их чужим.

 

Успешный маркетинг

 

Многие подумают, что использование имени Марии Магдалины не имеет никакой связи с насилием и ужасами, которые творились в стенах прачечных. В некотором смысле, может быть, это и так. Жившая и почившая около 2000 лет назад женщина, чьим именем «освящены» — а может, «опозорены» — эти заведения, не имеет прямой связи с этой жестокостью. Вместе с тем имя Марии Магдалины представляет собой одно из самых мощных клише Церкви: ее образ не просто общепринят, но — как будет показано далее — был искусно состряпан несколькими последовательными поколениями религиозных деятелей таким образом, что стал синонимом одной из самых сильных эмоций человека: позора...

Если упомянуть имя Марии Магдалины обычному прихожанину, то в его сознании возникнет образ молодой женщины, растрепанной из-за постоянного состояния крайнего — если не сказать, чрезмерного — раскаяния при воспоминании о своей позорной жизни, жизни прости тутки. У нее текут слезы, когда она осознает, что прошлое не изменишь, но она явно никак не может с ним расстаться, постоянно заламывая руки в отчаянии от того, что продавала свое тело любому прохожему, и снова текут слезы.

А ведь это во многих отношениях ложь, как с исторической точки зрения — что будет показано далее, — так и относительно нравственности. Не принимается в расчет то, что, предположительно, ее грехи отпустил сам Иисус, в результате чего ее постоянные стенания выглядят неблагодарностью и попахивают неверием в Бога, который простил ее, и никто не думает о том, что после обращения она начала новую жизнь. Церковь никогда, во всяком случае в Ирландии в разгар скандала, связанного с «Прачечными Магдалины», не выдвигала идею о том, что прощенная, возродившаяся Магдалина может каждое утро радостно, с блеском в глазах выпрыгивать из непорочной постели не в поисках здоровой мужской плоти, но предвкушая удовольствие от работы. Она представляет собой не покровительницу тех, кто хочет начать новую жизнь, как логично было бы предположить, но воплощение тех, кто оглядывается на свою жизнь в ужасе, преисполненная ненависти к самой себе и ко всем женским радостям.

Столь радикальной перемены отношения к Магдалине⁴ не произошло, и это не случайно: кающаяся Магдалина слишком полезна для Церкви, чтобы сменить этот образ на более оптимистичный, который мог бы обнадежить девушек с печальным прошлым, привить им позитивный взгляд на окружающий мир. Забудьте об этом: Магдалина представляет собой кнут, который традиционно ориентированная на мужчин Церковь взяла в свои руки, чтобы избивать им женщин.

Естественно, скандал с ирландскими «магдалинами» вызвал волну гнева во всем мире: ЮНИСЕФ отнесла явление к категории «современное рабство» — и продолжает на этом настаивать в спорах, возникших по этому поводу. Несчастные жалкие подобия женщин на страшных 11лантациях Карибских островов и Америки без труда узнали бы, что за режим установлен в цепи прачечных -- деловом предприятии Церкви. Но проблема даже не в том, что произошло, но во всей системе веры, которая запутана искажениями, подчас намеренными со стороны Церкви, больная логика которых не могла не принести к такому насилию, Когда один скандал за другим начал сотрясать церковную организацию, отдельные представители Церкви пытались свести ущерб к минимуму, заявляя, что все это исключения из обычных правил благопристойности и милосердия. Хотя сейчас слышны многие голоса, требующие правосудия, имеет место также интересное явление, явно играющее на руку Церкви и привносящее оттенок правды в заявления Церкви о своей невиновности. Не-смотря на многочисленные нападки на такую жестокость и средствах массовой информации, либеральные европейцы изо всех сил стараются придерживаться политкорректное™, проявляя терпимость ко всем религиям, и в результате игнорируют общее попрание прав человека самой большой религиозной организацией мира — христианской Церковью.

Ни один благопристойный гражданин не хочет видеть насилия, применяемого к приверженцам любой религии — фанатиков, громящих синагоги, или головорезов, избивающих мусульман, —- но в данном случае явно есть причина проявить нетерпимость по отношению к моральному разложению. История недвусмысленно и многократно свидетельствовала о том, что некоторые религии проявили себя в действиях, являющихся однозначно и очевидно злодеяниями, что многие из них осуществлены высокомерными лицемерами, которые озаботились тем, чтобы окружить себя аурой «святости». Как иначе можно сказать о глубинных нравах всемирной организации, которая отказывается увольнять своих чиновников за педофилию, если, к их счастью, они не были пойманы на месте преступления посторонними?

На Католическую церковь почему-то смотрят через розовые очки даже те, кто не принадлежит к ней, потому что это «христиане» и, следовательно, должны быть в основном «хорошими». Но проблему будет проще понять, если сформулировать вопрос по-иному: как отнесется самый ревностный христианин к культу, который отказывается даже осудить большое количество педофилов, состоящих его членами, — если, конечно, их не разоблачит пресса? А это официальная позиция Ватикана. Как даже истово верующие христиане решат проблему такой группы, которая в упор не видит ужасное насилие и даже молчаливо поощряет его? Любая другая религиозная организация с набором таких деяний была бы давно запрещена, а лидеры оказались бы в тюрьме или были бы высланы из страны.

А ведь это не просто международная организация, не сравнимая по охвату населения ни с одним культом, но

 

Церковь, основанная самим апостолом Петром. С благословением Божьим как же может она быть злодейской, как может ошибаться? Однако есть неоспоримые доказательства, что она именно такова, причем даже в фундаментальных принципах веры.

Считается, что Церковь есть избранный Богом сосуд, поскольку нам так говорят. Избавившись от всех своих оппонентов огнем и мечом, она продолжает считать так же. (Даже те, кто мужественно порвал с Римом, как это сделали протестанты, не свободны от некоторых ложных концепций и фундаментального патриархального подхода к своей пастве.)

Нравственное извращение во многом имеет свои корпи в кампании, которая была проведена ранней Церковью против Марии Магдалины, женщины, которая едва видна в Новом Завете. Многим людям, несомненно, покажется странным, что из всех религиозных героев именно она оказалась главной в противостоянии с Католической церковью, оказалась кошмаром, который постоянно возвращается, пугая служителей Церкви, как привидение. На протяжении многих веков тысячи так называемых еретиков узнавали крупицы правды и были безжалостно уничтожены за свои знания. Но некоторые из них (умели избежать костра и оставили экстраординарные свидетельства, в которых дается совершенно иная интерпретация евангельских событий.

 

ЧУЖИЕ

 

Кем бы ни была Мария Магдалина, она была чужой, человеком, который не смог интегрироваться в среду, в которой оказался, и в первую очередь именно эта аура социальной отчужденности сделала ее предметом поклонения для многих поколений тех, кто чувствовал себя не приспособленным в сложившемся моральном климате. А со временем и другие представители этого разгульного и подозрительного братства стали называть ее своей, свято храня то, что считали ее тайнами, иногда перед лицом ужасной опасности, грозившей им лично. Главным примером такой вольницы стал человек, носивший одно из самых известных в истории имен, но в то же время в определенном отношении оставшийся одним из самых малоизвестных — парадокс, существовавший в его время, и так и не разгаданный до настоящего времени. Одна из его работ стала, несомненно, самой известной картиной в мире, содержащей в себе загадку, которая никогда не переставала волновать людей. Как мы увидим далее, возможно, она представляет собой изображение Марии Магдалины — хотя в очень любопытном ракурсе. Тех, кто знаком с книгами, написанными мной в соавторстве с Принсом, не удивит то, что этим дерзким еретиком был не кто иной, как Леонардо да Винчи, хотя к настоящему времени уже возникли новые взгляды — и сделаны почти невероятные открытия, вскрывающие его долю участия в этой поразительной истории.

Когда знаменитый флорентийский маэстро умер во Франции в 1519 году, в комнате, где он умирал, были только две его картины: обе, имевшие особое значение для него лично. Одной из них была его последняя картина «Святой Иоанн Креститель», непонятное, загадочное полотно, на котором изображен молодой человек с многозначительным взглядом, указывающий правым перстом в небо. Этот жест достаточно хорошо знаком и укапывает на присутствие Духа Святого в живописи того времени, поскольку в работах Леонардо всегда содержится еретическая версия Иоанна Крестителя в закодированном виде. Клайв Принс и я озвучили этот «жест Иоанна»¹. Вне сомнения, как мы увидим далее, Иоанн Креститель обладал необычной притягательностью для человека, который, как полагают очень многие, был почти атеистом — прототип ученого-рационалиста — или, но меньшей мере, достаточно цинично относился к религии.

Но сейчас наше внимание обращено на другую карти-ну, которую он держал в своей последней спальне: странную, завораживающую «Мону Лизу», чей взгляд, как ка-кется, неотступно следует за вами, улыбка которой является, а может быть, и не является, всезнающей и горькой (в чем-то близкой выражению лица его Иоанна Крестителя). Не исключено, что под этой непроницаемой маской нет ничего особенного, а может быть, в запретных глубинах бушуют глубокие и темные страсти — так писал критик викторианской эпохи Уолтер Патер, -нее думы и опыт мира вытравлены и вылеплены здесь, и том, что можно сформулировать и выразить... пороки и страсти Рима, мечты и грезы Средних веков... (и) грехи I и >рджиа»². Вероятно, художник был бы польщен — и пора жен — такими комплиментами по поводу самой знамени той, хотя и неопределенной, улыбки в мире.

Как и история Марии Магдалины, эта столь противоречивая картина вызывает ряд вопросов, на многие из огорых ответа нет, но, тем не менее, их задают. Кто с)ыл; Мона Лиза? Почему она улыбается или усмехается?

 

Улыбается или усмехается ли она, или же это всего лишь впечатление, созданное гениальным мазком кисти Леонардо, которое производит неуловимый эффект игры света? Если это портрет итальянской или французской дамы, почему он не был востребован ее семьей?

Ответ на все эти вопросы может оказаться весьма простым и — что характерно во всем, что касается этого великого художника — почти возмутительным. Хотя прославился он своим искусством и опередившими свое время изобретениями, такими как танк и даже швейная машина, Леонардо да Винчи был не менее славен своими шутками и розыгрышами. Автор получившей всеобщее одобрение биографии «Леонардо: художник и человек» (1992) Серж Брамли сказал недавно³, что в большинстве трудов времен Леонардо об этом итальянском гении, как правило, три темы предваряют любое обсуждение его работ: его физическая красота, его стильная одежда и каким забавным он был. Леонардо в свое время был известен своим остроумием и розыгрышами — пугая дам при дворе механическим львом и, например, убеждая Папу, что у него в коробке сидит дракон⁴. Но иногда в его шутках был темный, острый и в определенной степени злобный оттенок, некоторые из них готовились весьма тщательно, судя по количеству времени и средств, им привлеченных к их осуществлению.

В книге «Туринская плащаница» (1994) мы с Клайвом Принсом выдвинули предположение, что автором этой удивительной и дерзкой — некоторые назовут ее извращенной и отвратительной - мистификации, Туринской плащаницы, был Леонардо да Винчи. Многие и сейчас верят, что на ней мы видим подлинное тело самого Иисуса. Однако, как показал радиоуглеродный анализ, выполненный в 1988 году, плащаница является подделкой, изготовленной в Средние века или в начале эпохи Возрождения. Но и в этом случае тайна становится еще более м'мной, поскольку остается неизвестным способ создания изображения. Каким образом тот, кто изготовил подделку, смог сделать практически фотографический отпечаток 600 лет назад? У кого хватило ума и нервов — кто столь явно пренебрег возможностью потери своей  смертной души, подделав измученное тело Иисуса и искупившую грехи человеческие кровь? Кто мог сделать это, кроме Леонардо да Винчи?

<Метод примитивной фотографии, который он использовал в этом случае, детально и доказательно проанализирован в других источниках⁵, но достаточно сказать, что, по всей вероятности, Леонардо использовал cобственное лицо для отображения лица Иисуса — он, несомненно, был одержим в этом отношении навязчивой идеей, используя себя в качестве модели в большинстве cвоих работ (например, в «Тайной вечере» апостол Иуда, пятой покровитель безнадежных дел, что весьма знаменательный факт). С помощью своей черной магии, намеренно или нечаянно, он создал образец для большинства оудущих изображений Иисуса: зайдите в большинство храмов — и увидите Христа, изображенного в виде высокого, стройного мужчины с широкими плечами, длинным лицом с рыжеватыми волосами, разделенными пробором посередине, и бородой, иногда раздвоенной. Хотя мно-mкратно было сказано, что лицо на плащанице семитского типа, оно не только выражает странную невозмутимость и моральную чистоту, но является почти абсолютной копией портрета Леонардо да Винчи⁶, чья величайшая мистификация, эта неизвестная работа гения, положила начало тенденции, по которой Христос стал выглядеть именно так для всех будущих религиозных художников-живописцев, мастеров травления стек-па и скульпторов.

Но использовать свое лицо для образа Бога Сына было актом, как некоторые могут сказать, сатанинского гения, это была шутка, равная по циничности другой гениальной подделке, хотя, конечно, он не мог предугадать, как будут реагировать на эти мистификации будущие поколения — может быть, они будут просто забыты.

«Мона Лиза», кажется, тоже был автопортретом, как и апостол Иуда в «Тайной вечере», и другие герои в его уцелевших работах, такие, как человек в нижнем правом углу его незаконченной картины «Поклонение волхвов» (о которой подробнее будет рассказано далее), и разные ангелы и святые как в мужском, так и в женском обличье. Эта поразительная — и на первый взгляд неправдоподобная сенсационная гипотеза — была выдвинута независимо друг от друга двумя исследователями: доктором Диг-би Квестед из Лондонской больницы Маудсли и Лиллиан Шварц из престижной лаборатории «Белл» в Соединенных Штатах. Они заметили, что женское лицо Моны Лизы имеет точно те же черты, что и лицо на автопортрете 1514 года, где изображен старик в красной мантии. Эта картина сейчас находится в Турине.

То, что лица совпадают, было с абсолютной точностью доказано с помощью сравнительной компьютерной графики. Разумеется, эту невероятную теорию двух любителей, не причисленных к классу историков искусства, академические круги отчасти высмеяли, отчасти проигнорировали. Роскошно иллюстрированные книги на тему «таинственности» картины, которые продолжают публиковать, едва упоминают эту теорию или же не упоминают совсем. Но объективный человек не может игнорировать того факта, что имеет место точное совпадение пропорций лица на портрете человека в красной мантии и Моны Лизы, а также то, что художник был известным мистификатором, фокусником и иллюзионистом (в силу большой потребности двора на такого рода спектакли), который был также одержим изображением собственного лица на своих картинах. Если — а видимо, так и есть — Леонардо — это и Мона Лиза, и лицо на плащанице, то он достиг двух целей: не только стал общепризнанным лицом Бога Сына, но также и «самой прекрасной женщиной в мире» — неудивительно, что «она» загадочно усмехается!

Многократно выдвигалась гипотеза, временами даже всерьез, что «Мона Лиза» — это портрет неизвестной любовницы Леонардо. Это маловероятно в отличие от гипотезы автопортрета, поскольку сейчас почти точно известно, что он был гомосексуалистом. В юношеском возрасте он был арестован вместе с несколькими другими молодыми людьми по обвинению в содомии, хотя дело по своей аргументации имело также некоторый оттенок «еретического». К счастью, благодаря высокопоставленным друзьям молодые люди, пережившие ужас обвинения, были освобождены и дело замяли. Если ускользаю-итий образ загадочной женщины был его автопортретом, то зачем он держал эту картину у себя до последнего дня жизни? Возможно, ответ достаточно прост: он думал, что создал шедевр, и хотел сохранить у себя свою лучшую работу. А может быть, ему нравилось видеть себя в образе женщины в женском платье. Не исключено, что взгляд па картину вызывал у него усмешку, в точности ту, что мы видим на картине. Но есть и основания полагать, что картина, подобно всему, им сделанному, имела в основе своей более вескую причину, более глубокий и фундаментальный смысл, пробивающийся наружу, как пузыри, возникающие на поверхности сатанинского котла из-под безмятежной поверхности: именно этот глубинный слой, состоявший из опыта и веры, из любви и ненависти, из страсти и боли делал Леонардо солью и душой общества.

Незаконнорожденный и, вероятно, «голубой», Леонардо был чужим, как и Мария Магдалина. Гений без права на официальное образование, предмет насмешек и лести при дворах великих мира сего, всегда зависимый от патронов, всегда осторожный и подозрительный, как правило, одинокий — и никогда в полной безопасности. Почти проститутка в художественном творчестве — ему платили за портреты или религиозные фрески (кстати, не всегда вовремя), — вечно находящийся вне, заглядывая внутрь. Будучи чужаком, он перерос «темные века», получив признание в последующие. Может быть, настоящий Леонардо в женской вуали со странным, почти приклеенным бюстом должен был по замыслу служить символом самой Магдалины. Вне сомнения, это вполне отвечало бы его характеру, поскольку — как мы впоследствии увидим — он явно был неравнодушен к оболганной святой, жившей задолго до него.

Как было указано в нашей книге о тамплиерах⁷, работы Леонардо да Винчи — как прославленные, так и непризнанные — оказались для меня и Клайва ключом к пониманию подпольного мира еретических движений в Европе. Хотя я не намерена приводить здесь доказательства в подробностях, имеет смысл привести один или два примера для объяснения последних открытий, сделанных нами. (Если, как утверждают некоторые критики, наши выводы относительно самого Леонардо неправомерны, то интересно, почему мы пришли к правильным заключениям при рассмотрении более широкой картины еретического движения, положив в основу изучение Леонардо?)

Странно, что из всех работ Леонардо только очень немногие дошли до нас сквозь века: из тех картин, что с большой долей уверенности могут быть признаны принадлежащими ему, две узнаваемы мгновенно и воспроизведены в огромном количестве. О первой из них мы только что говорили, а второй является недавно реставрированная фреска церкви Санта-Мария делле Грацие, известная под названием «Тайная вечеря». Репродукция этой картины украшает множество зданий: от Колледжа

Магдалины в Оксфорде до американских часовен, и ее воспроизводят на множестве предметов, от подушечки для иголок до стеклянных витражей, иногда даже на стенах борделей. (Несомненно, какой-то вариант этого произведения как знак мужского господства Церкви ви-( ел на блеклых стенах «Прачечных Магдалины», где рабыни влачили свои дни; если бы только они знал'и секрет >! ой картины, может быть, у них не было бы так тяжело на сердце.) И снова повторю: вместе с тем, эта самая распространенная картина не только скрывает одну или две шокирующие тайны, но указывает на реальные'верования создавшего ее человека, которого многие⁸ до сих пор ( читают благочестивым христианином.

Некоторые не могут примириться даже с предположением, что Леонардо был еретиком, говоря, что человек, создавший столь прекрасные религиозные произведения, изображающие Иисуса Христа и Деву Марию, не мог не быть набожным христианином. А он, как вы увидите, очень сильно отличался от истинного христианина, п многие доказательства тому может видеть каждый, кто непредвзято, отбросив предубеждения, посмотрит на «Тайную вечерю».

Сам Леонардо в облике Иуды изображен вторым справа с роскошной бородой и густыми волосами, начавшими седеть. Как мы увидим, вовсе не случайно он решил изобразить себя отвернувшимся от центральной фигуры 11 исуса. Хотя изображение не очень крупное и дано прак-шчески в профиль, можно разглядеть крупный нос, доминирующий на лице, и даже характерную горбинку (гак называемый «разбитый» нос Туринской плащаницы). Леонардо всегда был красив, а в молодые годы он к тому же завивал свои роскошные каштановые волосы и носил почти вызывающе яркие одежды, что позволяет называть его щеголем. Затем что-то заставило его полностью изменить внешний облик, и он стал выглядеть, как пророк из Ветхого Завета: седые неухоженные космы, длинная нестриженная борода и блеклые свободные балахоны, которые носили в те времена ученые мужи — доктора богословия, алхимики и маги. Возможно, прошло время развеселой молодости или же он нашел что-то более глубинное, занявшее его ум по мере взросления.

В то время как Леонардо жестикулирует, повернувшись спиной к Иисусу, что-то странное происходит на этой самой известной в мире картине — очень немногие замечают это. Сразу над столом рука нацелила кинжал в живот третьего слева по отношению к наблюдателю ученика: судя по взаиморасположению фигур в этом месте, эта рука никому не принадлежит. Ни один из ближайших учеников не мог бы столь неестественно вывернуть руку, а если считать владельцем кинжала апостола Иоанна («возлюбленного ученика»), сидящего слева от Иисуса, то его рука должна быть неестественно длинной, выдвигающейся, как телескоп. А вместе с тем эта рука может принадлежать только Иоанну: все другие смотрят в других направлениях. Почему Иоанн, молодой человек, которого называют «любимым учеником Иисуса», изображен в столь агрессивном движении, особенно если учесть, что он выглядит безмятежным, не замечающим того, что происходит вокруг? Странно также то, что Леонардо изобразил его отклонившимся, почти отстраненным от Иисуса, тогда как по Евангелию от Иоанна он возлежал на груди Иисуса во время Тайной вечери.

Тщательное рассмотрение фрески заставляет объективного наблюдателя задать явно нелепый вопрос: а на апостола ли Иоанна мы смотрим? Более того, мужчина ли это? Возможно, разгадкой является форма, которую он образует с фигурой Иисуса — огромная, широко расставленная буква «М» — и тот факт, что есть намек на золотое ожерелье вокруг «его» шеи и темное пятно там, где должна быть «его» грудь. Сомнений нет, это не

Иоанн, не ученик мужского пола, но женщина, что имя начинается с «М», которая явно была центральной фигурой на Тайной вечере, во всяком случае по мнению Леонардо. Это Мария Магдалина с бледным миниатюрным личиком и узкими женскими плечами. Даже смутный намек на бороду — крошечная опушка каштановых волос — не препятствует восприятию ее женственной сущности.

Есть еще одно подтверждение того, что Леонардо верил в обязательность ее присутствия на сцене, которое заключается в цвете, использованном художником: ее одежды представляют собой прямое зеркальное отражение одежд Иисуса. На нем синяя туника и красный плащ, тогда как на ней красная туника и синий плащ, при том что покрой одежд совершенно одинаков. Может быть, :>то зашифрованное послание Леонардо о том, что Мария Магдалина — это «другая половина» Иисуса: на любом языке это означает жену или возлюбленную? Но в композиции есть еще один неожиданный поворот: нет ли и том, что Леонардо изобразил Марию Магдалину отклоняющейся от Иисуса, другого, более глубокого смысла, помимо необходимости изобразить букву «М»? Какова глубинная причина этого? Почему любовница или жена пытается столь далеко удалиться от партнера, как будто она в смущении или желает дистанцироваться от каких-то сторон его характера, действий или верований?

Несмотря на выражение абсолютной безмятежности (которое всегда свойственно членам Святого семейства в работах Леонардо), Мария не выглядит находящейся в безопасности. Ученик, стоящий рядом с ней, выписан так, будто рубит ребром ладони ее нежную шейку — вряд ли случайная деталь композиции для художника, а Леонардо был фанатично точен в композиционных деталях, не говоря уже о скрупулезном подходе к символике. I* конечном итоге, в его времена было очень мало способов выразить для потомства свои истинные мысли — искусство было одним из них, хотя и опасным, если ваши взгляды отличались от ортодоксальных. Вот почему оказались востребованы символы и коды. Но кто этот ученик, которому хочется снести ей голову? Кто из двенадцати желает Магдалине смерти? Эта угрожающая седовласая фигура есть не кто иной, как святой Петр — основатель Римской церкви и — как мы увидим далее — несомненно, не друг по отношению к «другой половине» Иисуса. Но заметьте: композиционно, одну сторону большого «М» составляет узел, в котором сплетены — Магдалина, она же святой Иоанн, святой Петр и — Иуда. Мы знаем, что двое из них выражали большие или меньшие сомнения в Иисусе, возражая ему и предавая его, но что касается третьей фигуры, то... Но Магдалина не единственная, кому угрожают за этим столом, ученик грозит пальцем — «жест Иоанна» — почти оскорбительно прямо перед безмятежным лицом Искупителя.

При исполнении ритуала, главная цель которого инициировать христианскую церемонию вкушения хлеба и вина — приобщиться к истерзанной плоти и искупительной крови Иисуса, перед ним нет какой-либо внушительной чаши, только скромный полупустой кубок. Не хочет ли этим Леонардо, повернувшийся к Иисусу спиной, сказать, что, по его мнению, он не проливал кровь и не терпел мук за грехи наши? И хотя он и привлекает наше внимание к «другой половине» Иисуса, выглядит она так, будто ученики ее возлюбленного — или мужа — угрожают ей. Возможно, если никому не принадлежащая рука все же ее, то и она грозит им. Что бы все это ни значило, за столом Тайной вечери царит атмосфера сгущающейся угрозы, которую Иисус, распростерший руки в пустом пространстве — между ними почти нет вина, — видимо, не замечает. И не забудьте, что художник предпочел изобразить себя повернувшимся спиной к Иисусу. Так или иначе, прославленное религиозное произведение нельзя назвать гимном благочестивого христианства, учитывая присутствие подспудной угрозы, замаскированной сексуальности и темных тайн.

Возможно, Леонардо был также поклонником Девы Марии — его привлекали, как и многих гомосексуалис-к)в, женщины с сильным характером. И, разумеется, классический образ этой женщины требует, чтобы она ( традала, предпочтительно в том, что касается взаимоотношений. Хотя Мария-Мать, конечно, страдала, потеряв своего сына так рано и так ужасно, ни в чьем воображении не возникнет мысль, что она была обделена любовью. ( При Боге, отце ее первенца, и достойном Иосифе в качестве мужа и отца последующих детей, нет сом-пений, что ей, в отличие от многих женщин, не на что жаловаться в этом отношении.) Разумеется, на эту роль идеально подходит Магдалина, но все же странно, что человек, явно не доверяющий общепринятой версии христианской истории, пошел на такой явный риск общественного осуждения, настаивая, что она проникла на Тайную вечерю, пусть даже слегка замаскированная под апостола Иоанна. Почему она так сильно привлекла Леонардо в этом отношении? Может быть, потому, что Церковь учит, что она являет собой высшее выражение социального уродства — не просто женщина в мире мужчин, по к тому же и проститутка? И снова, Леонардо явно шал, что она, как полагают, отреклась от своего старого, нечистого образа жизни, так в чем она оказалась столь привлекательной для него? Верил ли он — или знал — о пей нечто, возвратившее ее в эмоционально близкий ему мир не в качестве кающейся грешницы, но как упорствующей злой пришелицы, чуждой этому обществу? Совпадением ли объясняются ее, Магдалины — апостола Иоанна, аштановые волосы, такие же, как у него самого?

Каков был источник его информации о вражде среди учеников, которую он отобразил на фреске «Тайная вечеря»?

 

В Новом Завете ясно указано, что один из учеников, печальной памяти Иуда, предал остальных, и нигде не говорится, что Мария Магдалина присутствовала на святой трапезе в последнюю ночь Иисуса, или о какой-либо угрозе в ее отношении со стороны одного из двенадцати во время какого-либо подобного собрания. Однако, посмотрев на работы Леонардо непредвзято, мы видим, что он верил не только в то, что она присутствовала на Тайной вечере, но и в угрозу, над ней нависшую, поскольку она села рядом с самим Иисусом, — и верил в это настолько, что подверг себя риску прослыть еретиком, что вело к пыткам и ужасной смерти. Откуда он черпал столь возмутительные идеи?

Конечно, ему не о чем было беспокоиться, если он когда-либо беспокоился вообще — его знание психологии человека было несравненным. Он знал, люди видят только то, что хотят или ожидают увидеть, будь то «чудо» явления образа Иисуса на химически обработанном⁹ куске ткани, который впоследствии был представлен как святая плащаница, или слишком женственный наряд святого Иоанна, зеркально отображающий одежды Иисуса, не говоря уже о присутствии неизвестно чьей руки с кинжалом, которого люди просто не замечают. Однако такой символики гораздо больше — и некоторые считают, она еще хуже — в других произведениях Леонардо, что не оставляет сомнений о его истинных наклонностях. Все вместе однозначно говорит о том, что — как бы это ни шокировало! — он был еретиком.

Вызов, брошенный Леонардо устоявшимся христианским взглядам, повторяется в других его работах. В его незаконченной картине «Поклонение волхвов» он нарисовал себя в нижнем правом углу, снова отвернувшимся от Святого семейства, которое расположено чуть ниже центра картины, получающего дары от трех Мудрецов, в оазисе спокойствия в центре кипучей деятельности с толпами людей, собравшихся вокруг, и схваткой всадников на заднем плане. Как свойственно Леонардо, секреты спрятаны в деталях и тщательно продуманной символике. Волхвы преклонились перед младенцем Иисусом и бледной до прозрачности безмятежной Девой, предлагая в дар благовония и мирру — но не золото. Поскольку именно золото было символом совершенства и царственности во времена Леонардо, не намекает ли этим автор на то, что Иисус не был ни царем по праву, ни совершенным существом — следовательно, не был и воплощением 1юга?

При внимательном рассмотрении картины обращают на себя внимание две совершенно разные группы поклоняющихся: те, кто группируется вокруг Марии и младенца, выглядят ужасно. Они глядят впалыми глазами, их тощие тела морщинисты, они подобны ожившим трупам стариков — подобны мертвецам, вцепившимся в Святое семейство в каком-то сюрреалистическом фильме ужасов. Но другая группа, расположившаяся позади этих зомби, состоит из молодых здоровых людей, их головы подняты, как будто они молятся на дерево, чьи корни расположены поверх головы Девы Марии. Это дерево ка-роб, согласно христианской иконографии дерево Иоанна Крестителя, который либо присутствует сам, либо представлен «жестом Иоанна» во многих работах Леонардо. Иоанн Креститель явно пользовался особым расположением Леонардо. Не странной ли выглядит его привязанность к этому святому, учитывая, как мало внимания он уделяет Иисусу и его матери, хотя кто такой Иоанн Креститель — всего лишь предшественник Христа? (А мы уже знаем, что художник умер в присутствии двух своих картин: «Мона Лиза» — по всей вероятности, автопортрет в виде женщины или, может быть, изображение Магдалины; и его картины, изображающей Иоанна Крестителя, в которой тоже просматриваются черты Леонардо.) Почему же Иоанн Креститель столь важен для Леонардо?

Перед тем как обратиться к вопросу о тайных источниках религии Леонардо, мы должны по новому взглянуть на другие его «прекрасные религиозные творения»: картину «Дева в скалах», принятую в апреле 1483 года Братством Беспорочного Зачатия (конечно, само название должно было вдохновить художника на высший акт святости). Эта картина стала единственной из предполагаемого триптиха алтаря часовни Святого Франциска в Милане. Фактически Леонардо написал два варианта: ортодоксальную картину, которая теперь находится в Лондонской национальной галерее — перед ней посетители говорят полушепотом, как бы в присутствии чего-то святого, — и еретический вариант, экспонированный в Лувре.

Братья особо оговорили, что на картине должен быть изображен эпизод, которого нет в Библии, но он является традиционной составляющей церковной веры. Во время бегства в Египет Иосиф и Мария с младенцем Иисусом встретили юного Иоанна Крестителя вместе с ангелом-хранителем Уриилом с тем, чтобы Иисус мог возложить на Иоанна полномочия, позволяющие крестить его впоследствии. Конечно, эта история была намеренно сфабрикована в качестве объяснения несуразности: если крещение является таким священным ритуалом, то креститель должен быть большим авторитетом, чем тот, кого крестят, а как Иоанн Креститель может быть поставлен выше Иисуса, Бога Сына? Отсюда и сказка. Несомненно, этот заказ должен был понравиться Леонардо, который получил возможность развлечься в своем ироничном и жестоком стиле.

Оба варианта представляют собой довольно странные работы с фигурами, сгрудившимися в нижней половине картины, верхняя часть которой занята массой очень темных скал, изредка расцвеченных растительно-• тыо. Разумеется, никто не смотрит на скалы: все взоры устремлены на фигуры, реакцию большинства людей на оторые психолог-Леонардо знал заранее. Конечно, учи-ывая то, что он сделал в этой картине, было полезно — особенно в его время, — чтобы зрители сосредоточили

свое внимание на фигурах и не заметили бы в остальной части ничего необычного, вызывающего тревогу или отвращение.

Но взгляните на тот вариант картины, который находится в Лувре, — художник предполагал, что он будет единственным. Члены Братства, которым было поручено принять работу, пришли в ужас от нее: они восприняли кар-mi iy как страшное богохульство — святые не имели ним-иов —- и стали угрожать судом. Тогда Леонардо написал вариант более приемлемый — этот вариант находится сейчас в Лондонской галерее. Но ирония в том, что богохульством сочли только отсутствие нимбов. Нет нимбов? И это все? Мели бы монахи поняли, что таится в этой картине, они бы сожгли художника, а не угрожали бы ему судом...

Мария-Богоматерь представлена центральной фигурой, ее рука обнимает стоящего на коленях покорного ребенка, архангел Уриил — традиционный защитник и покровитель Иоанна Крестителя — согнулся на другой стороне группы рядом с почти таким же ребенком, который явно благословляет младенца, находящегося рядом

< Марией. Сознание говорит нам, что ребенок, дающий благословение, должен быть Иисусом, тем, кто предоставляет Иоанну полномочия (согласно устоявшейся ис- ории, придуманной Церковью), а тот, кто покорно сто-m на коленях, должен быть Иоанном, получающим полномочия. Но дети соединены не с теми фигурами. !.стественно, Иисус должен быть со своей матерью, а Иоанн — с Уриилом. Если прочитать картину именно  ак, что было бы логичней, тогда на коленях стоит Иисус перед Иоанном. Такое толкование можно было бы считать в равной степени сомнительным, если бы не свидетельства, которые мы находим в других картинах. Здесь, как и в картине «Поклонение волхвов», где дереву ка-роб — классическому символу Иоанна Крестителя — поклоняются молодые и здоровые, а на Святое семейство молятся загробные тени, Леонардо несет зрителю безусловно иоаннитское послание. Его очевидная любовь и уважение по отношению к Крестителю и презрение к Иисусу и его матери есть только один аспект значительно более широкой ереси, которая включает в себя и поклонение Марии Магдалине. (Может быть, имеет значение и то, что левая рука Девы нависает, как бы желая схватить, над головой ребенка, на шею которого указывает палец ангела, — жест Марии поразительно похож на правую руку Иисуса в картине «Тайная вечеря».) Прежде чем мы оставим в покое картину «Дева в скалах», следует отметить еще одно, хотя любому автору, который хочет, чтобы его воспринимали всерьез, не стоило бы упоминать об этом вообще.

Человек, только что познакомившийся с этими открытиями, может согласиться, вежливо спрятав свое неверие, с тем, что Леонардо своими картинами пропагандирует иоаннитскую веру. Может даже восхититься изяществом и дерзостью подачи столь наивных образов доверчивым взорам масс. Но со времени публикации книги «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Окрове-ния тамплиеров» для меня и Клайва Принса стал очевидным и другой пример подспудной антихристианской пропаганды Леонардо.

 

Толкование, о котором пойдет речь далее, настолько сенсационное, явно настолько смехотворное, что предстает продуктом фрейдистских домыслов или инфантильной фантазией. Но мы должны помнить, что Леонардо был и первую очередь мистификатор, шутник и фокусник, что он ненавидел Святое семейство (по причинам, которые мы обсудим в последних главах). Говоря о его шутках, лучше было бы забыть все, что было написано или сказано о «серьезных» работах Леонардо. Все это представляет собой подчищенную и спрыснутую духами историю благородных картин, предмета экскурсий многих поколений. Мы с Клайвом Принсом писали в книге «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Откровения тамплиеров», что Леонардо был исключительно тонок в подаче своего еретического кода «для тех глаз, что видят» и не делал ничего, что можно было бы приравнять к грубому «пририсовать красный нос апостолу Петру». Но, как обнаружилось недавно, мы были не правы.

Не думайте о благоговейной тишине великих картинных галерей, когда посетители на цыпочках приближаются к работам кисти Леонардо, насчитывающим более пятисот лет. Подумайте о хихикающих школьниках, проходящих мимо наивных картинок на заборах — тех, кто подобен британским звездам, таким как Трейси Эммин пли Дамиен Харт, чей противоречивый гений нашел выражение в свирепости и иконоборстве.

Хотя эту особенность можно найти и в картине «Дева в скалах» Лондонской галереи, и в варианте, выставленном в Лувре, в последнем случае она выражена более четко, — она является наиболее еретической из этих работ. Разгадка таится в названии картины: словом «скалы» в итальянском слэнге обозначали «яички», как и в современной английской фразе «getting y ur r cks ff» — «соскочить со скал», где слово «скалы» использовано в значении «яйца как знак мужского достоинства», а в целом фраза означает — «струсить». При понимании этого становится очевидной шокирующая причина, по которой вея верхняя часть картины над головами Святого семейства занята скалами.

Почти из головы Девы Марии вырастают две великолепные мужские «скалы» — увенчанные массивным фаллосом, который поднимается до неба, занимая не менее половины картины. Оскорбительный объект представлен массивной скалой, но ясно различим и даже нагло снабжен маленькой куртиной кустиков у основания. Может быть, это эквивалент геометрической формы «Волшебный глаз», которая требует времени, чтобы проникнуть в сознание в зависимости от того, насколько сознание сопротивляется восприятию образа, — процесс этот несколько подобен восприятию живых форм в облаках. Все это не требует активного воображения, но просто способности взглянуть на привычное без предубеждения или каких-либо ожиданий. Это проявление Леонардо — мистификатора и еретика — отчаянно дерзкое и грешное.

Он написал гротескные мужские аксессуары намеренно, без сомнения, извращенно вдохновленный названием организации, заказавшей картину — «Братство Непорочного Зачатия». Изобразив гигантский пенис, возносящийся над головой, он ясно сказал «тем, чьи глаза видят», что эта голова не Девственницы.

Рассказ о тайне картины «Дева в скалах» в зале, на который собралась аудитория в несколько сотен человек¹⁰, не сопровождался ни угрозами, ни оскорблениями в наш адрес, чего мы так опасались. Конечно, был некоторый риск в таком открыто иконоборческом подходе к великому произведению искусства, и мы обсудили за и против публичного рассказа о нашем открытии, прежде чем решились на него. В конечном итоге мы дорожили нашей репутацией серьезных исследователей — даже если некоторые и не соглашались с нашими выводами, — но здесь мы вступали на скользкий лед постыдных аналогий, и фейерверк сенсации мог обернуться пшиком. Не сведет ли это нас в ранг тех, кто видит НЛО в огнях пролетающего самолета или свете давно известной звезды? Не станет ли это концом нашей карьеры? После пробы перед нашим агентом и ее подругой, которые были довольно умными женщинами, после того, как нас обнадежила их реакция, мы рискнули, хотя выбранная нами аудитория имела репутацию циничной и проницательной¹¹. Как оказалось, наши опасения были напрасны. Как только наличие фаллоса было объяснено — и его графическое изображение смутно просматривалось на проецируемом изображении, — в зале внезапно возник шум, грохот, будто весь зал закатился хохотом того сорта, что возникает от удовольствия при смелой откровенной шутке. Некоторое время зал шумел. (Только один человек пожаловался, что не видит объекта, о котором идет речь, но остальная часть аудитории быстро ему все объяснила.)

Поскольку нет сомнений, что вариант картины Леонардо «Дева в скалах», хранящийся в Лувре, представляет собой чистой воды богохульство, можно со всей определенностью сделать вывод, что Леонардо не принадлежал к числу поклонников культа Девы Марии. Не поклонялся он и ее сыну, но, с другой стороны, проявил преданность Крестителю и, несомненно, был убежден в важности Марии Магдалины, пометив ее на картине «Тайная вечеря». На первый взгляд это выглядит загадочным: почему он поклоняется двум маргинальным персонажам I {ового Завета и не испытывает ничего, кроме презрения, к тем, на ком построена вся христианская история, выглядит как случай извращенного непонимания сути.

Конечно, его воззрения могли возникнуть как проявления личной, частной эксцентричности, личного иконоборчества, которое вдохновило его на столь экстраординарные — и по-иному не объяснимые —- особенности и работах, которые публика воспринимала как в высшей ( тепени благочестивые произведения. Гении пользуются дурной славой в этом отношении. Однако есть доказательства, позволяющие предположить, что Леонардо в своей вере был не одинок, и была та вера не просто эквивалентом сатанизма, незрелой реакции, направленной против учения и структур традиционного христианства. Наши исследования, детально изложенные в книге «Лео нардо да Винчи и Братство Сиона. Откровения тамплиеров» показали, что он был частью широкого подпольного движения связанных друг с другом еретиков, которые до сих пор хранят секреты. А секреты эти, став известными, в конечном итоге могут подорвать уже качающееся основание Церкви. Леонардо да Винчи и его сподвижники по вере, возможно, имели тайный источник — не исключено, что им было утраченное Евангелие, — который привел их к пылким, но опасным убеждениям.

Настало время обратиться к древним текстам — некоторым известным апокрифам, о существовании которых обычный христианин знает мало — в попытке установить исток ереси Леонардо и правду о Марии Магдалине, темной дамы, присутствие которой было такой угрозой мужчинам ранней Церкви.

 

ДРУГАЯ МАГДАЛИНА

И День святой Марии Магдалины — 22 июля в год 1209-й и Везье, маленьком городке, расположенном теперь в про-пинции Геро в Лангедоке-Руссильоне на юго-западе сФранции, случилось нечто ужасное и поразительное, но и то же время вызывающее восхищение. Согласно описанию 1213 года¹ цистерианского монаха Пьере де Во-де-Гсрната все без исключения жители города добровольно приняли смерть от рук людей Папы, но не отказались от меры, что Иисус и Магдалина были любовниками, хотя и не были официально женаты. Это массовое убийство (ем более примечательно, что от людей требовали всего лишь выдать несколько еретиков, но все встали на их сторону столь решительно, что тоже стали жертвами этого пюрного утверждения.

Безье был центром притяжения местных еретиков. Хотя неизвестно, насколько далеко зашел в своем покровительстве им граф Безье, но он поддерживал их. Это неудивительно: своей убежденностью и образом жизни еретики завоевали множество сердец.

Это были так называемые катары, или альбигойцы, которые населяли Северную Италию (включая Тоскану, де два века спустя Леонардо будет тщательно оберегать ( вою форму ереси), Лангедок, Прованс и предгорья Пиренеев. Своей искренностью и блестящим примером безупречного образа жизни они завоевали популярность как в крестьянской среде, так и среди дворянства. Столь многие представители аристократии симпатизировали катарам, что во всем, кроме названия, эта область была катарским государством.

Вместе с тем катары не были однородной единой сектой, как это часто считается, но представляли собой свободную федерацию нескольких находящихся в союзе групп. Корни веры для многих из них были связаны с верой и практикой богомилов, получивших свое название по имени болгарского священника Богомила. (От названия «богомил» ведет происхождение современное английское слово «bugger» — «мерзавец».) Хотя обсуждать катаров как нечто единое с одинаковой верой и практикой было бы некорректно, мы в дальнейшем без извинений будем использовать этот термин, поскольку судьба их была одинаковой. Одно можно считать совершенно точным: катары были гностиками, как и многие другие сектантские группы и до, и после них, и верили, что возможно знание (гнозис) Бога без посредничества священников или власти Церкви. Гностики верили, что Бог доступен чистому сердцу, хотя дорога к новому умственному и духовному состоянию долгая и трудная, но зато в конце ее Высший Свет проникнет в любое материальное тело. Они полагали, что Царство Божье заключено в них самих и не требует вкушения тела и крови Господа при посредничестве правителей полностью разложившегося Рима.

Поскольку катары не оставили после себя письменного описания своей доктрины, трудно с полной определенностью анализировать их веру. То, что известно о них, было в основном написано их врагами, главным образом инквизицией, созданной специально для борьбы в этой ересью. Хотя надо с большой осторожностью относиться к взглядам их противников, но зачастую в трудах встречаются зерна правды — как и в случае с Орденом тамплиеров. С должной долей интуиции и проницательности есть возможность реконструировать воззрения катаров и образ их жизни из архивной массы, собранной инквизицией, — только один инквизитор собрал

 

свидетельства не менее чем 5638 свидетелей, поклявшихся говорить правду², — а также на базе записей множества платных местных функционеров и по устным преданиям, бытующим в этом регионе.

Катары верили, что они исповедуют веру изначальной, до-римской Церкви, отвергали власть Ватикана и священников как институт. Не признавая монополии наследников апостола Петра, еретики сторонились всего, что было с ним связано, начиная от ритуалов и кончая церковными строениями. Следует отметить, что катары ныли свободными верующими, молясь в частных домах или на природе, как это делали первые христиане, слушая проповеди апостолов.

В отношении доктрины они полностью отвергали идею о том, что Иисус был человеком, который принял страдания на кресте. Для них — как утверждают Уолтер I Диркс и Р. А. Гилберт в своей книге «Сокровища Монсегюса» (1987) —- «жизнь Иисуса была образцом, которому должен следовать хороший христианин, а не космической тайной, в которую следует слепо верить»³. Вместе с тем, хотя и несколько нелогично, они понимали Христа как чистый дух, отрицая, что он мог бы когда-либо вселиться в тело из нечистой глины, и рассматривали его смерть как аллегорию, а не кровавую, полную боли реальность. Теория докетизма (от греч. d ke  — «казать-( я») была широко распространена среди гностиков, ненависть которых к физическому миру не позволяла им даже предположить, что их Спаситель мог иметь такую же плоть, как и у них. Для большинства других христиан физическая жизнь Иисуса и особенно ужасный конец ныли центральными положениями религии. Для гностиков человек тоже был чисто духовной субстанцией, но пал и был заключен в тюрьму плоти. Обсуждая верования катаров, связанные с реальным статусом физического бытия человечества, Бирке и Гилберт писали:

«Человек... состоит из трех частей: духа, который божественен и всегда остается на небесах, души, которая была отделена от святого духа злой волей падшего Сатаны, и тела, творения Сатаны, и его следует отвергать. Они (катары) подчеркнуто отрицали возможность воскрешения плоти, которая есть продукт разложения»⁴.

 

Гностики также категорически отвергали возможность непорочного зачатия, высмеивая тех, кто верил в это. Причастие есть ритуал ошибочный, поскольку у Христа нет тела, а хлеб есть часть ненавидимой ими материи, Ветхий Завет сотворен Сатаной — «ревнующим к Богу», поскольку Сатана так разительно отличается от Бога Отца, о котором с такой любовью говорит Иисус.

Катары придерживались жесткого и в некоторых отношениях весьма оригинального образа жизни, посвященного во всех аспектах непрерывному поиску личного очищения, в котором они доходили до крайностей. Например, поощряли почти полное вегетарианство, чтобы не загрязнить свою душу и тело поглощением того, что появилось на свет через сексуальное общение (избегая мяса, яиц и молока, они ели рыбу, веря, подобно всем средневековым людям, что она воспроизводится не сексуальным способом. Любопытно, что и Леонардо тоже, видимо, придерживался рыбной диеты⁵). Их целью было достижение статуса «parfait» или «perfecti», совершенного существа, хотя многие знали, что не смогут выдержать абсолютного аскетизма, который требовался для этого, и резервировали это преображение для смертного одра в качестве высшего перехода к бессмертию без гниения и разложения. Они путешествовали по двое (в основном для того, чтобы иметь свидетеля), читая проповеди и подавая достойный пример другим своей жизнью, которая была такой, что они заслужили общее имя «Les b h mmes» ( «хорошие люди» или «хороший народ») у местных жи-глей. Хотя формально этот термин применяли к тем, « го еще не получил статуса «parfait». Катары вернулись первоначальной, примитивной форме христианства, и в связи с этим страстно верили в реинкарнацию⁶, что придает горький, но оптимистический оттенок их массовой жертвенности, хотя для них «хороший конец» - смерть в качестве жертвы за веру — позволял избежать дальнейшей реинкарнации в чистилище на Земле. Они же отвергали все виды роскоши и плотских удовольствий. Бенджамин Уокер пишет в своей книге «Гностицизм: его история и влияние»:

 

«Катары были бескомпромиссными врагами всей церковной иерархии, обрядности и священнодействий. Они отвергали поклонение Деве Марии, иконам и символике, включая крест. В их глазах церковь была «синагогой сатаны», а алтарь — порталом ада. Разложившиеся, погрязшие в роскоши, алчные и безнравственные Папы и священники были слугами дьявола. Равно они осуждали помпезность и тщеславие магистратов и гражданских властей, поскольку те поощряли и поддерживали Церковь».

 

Несмотря на слегка отмытый образ катаров — попыткаповокатаров Нового времени (которые претендуют на преемственность, будучи анклавом вегетарианцев, идущих по пути «любви и света»), образ жизни катаров, несомненно, был экстремистским, открытым для множества злоупотреблений. Например, отвращение к плот-м. им удовольствиям нашло свое отражение в обряде -endura», который представлял собой самоубийство через медленную мучительную смерть от голода или отравления после очищения через окончательное крещение духа, известное как «c ns lamentum»⁷. Освобождение от оков плоти было заветной мечтой новокатаров, поскольку они в буквальном смысле видели этот мир как чистилище, не признавали иного ада, которого следовало бояться, кроме того, где они пребывали. Для тех катаров, которым угрожал неминуемый арест, пытка и смерть на костре от рук ненавистной инквизиции, обряд «endura», несомненно, был предпочтительнее.

По всей видимости, их отрицание акта продления рода направило некоторых еретиков на путь контрацепции в виде содомии (аналогично тому, как содомия была единственным абсолютным средством контрацепции викторианских проституток). Во всяком случае, их часто обвиняли в этом, хотя, разумеется, такие обвинения в адрес врагов Церкви были делом обычным — и, следовательно, к такого рода утверждениям надо относиться с осторожностью — но, скорее всего, люди Папы получали информацию из катарского источника. Как пишет Юрий Стоянов в своей книге «Тайные традиции в Европе» (1994), «перед тем, как стать инквизитором, Руйнериус Сак-кони был катарским «perfecti» в течение семнадцати лет, и в своем труде «Трактат о катарах и нищих Лиона»⁸ он привел бесценную информацию о вере, деятельности и месторасположении дуалистских (гностических) церквей»⁹.

 

Когда катары находились в зените своих духовных успехов, выбранная ими земля Лангедок процветала, занятия наукой и искусствами и ученые беседы были свойственны не только двору, но и частным домам. Юрий Стоянов пишет:

 

«В отличие от превалирующего общественного климата в Европе общество Лангедока было толерантным и космополитическим и достигло высокого уровня процветания. Имея отчетливо выраженную собственную культуру, Лангедок был выдающимся центром Возрождения в XII веке...»¹⁰.

 

То была эра лангедокскмх трубадуров, первого пробуждения романтической литературы и появления подрывных элементов «куртуазной любви» — вариант любви интенсивной и эротичной, но не сексуальной между мужчиной и женщиной, которая, возможно, имела исток в гностических сеансах «платонической» любви и катарского «поцелуя мира».

То была область необычного равенства между полами, возможно, потому, что у катаров проповедь вели и мужчины, и женщины, поскольку они верили, что Иисус предполагал это с самого начала. Однако этот золотой век был уничтожен серией массовых убийств, на удивление малоизвестных.

В специально созванном Альбигойском крестовом походе (названном так по катарскому городу Альби) к 1244 году было вырезано (сожжено) более 100000 катаров. Поход начался в 1208 году, и это был первый акт геноцида в Европе — хотя об этом факте редко сообщается в школах, даже во французских. Этот крестовый поход ныл примечателен по многим причинам, не последней из которых является то, что христиане уничтожали хрис-шан в христианской стране по приказу Папы, а также ммечательный тем достоинством, с которым тысячи ка-иров встретили неизбежные пытки и страшную мучи-ильную смерть. Конечно, они активно к ней готовились, не пользуя то, что может быть названо трансом буддийского толка, тайны которого передавались им во время первого посвящения. Подобно ранним христианам-гнос-икам, они имели эзотерический и экзотерический уровни членства, передавая свои величайшие секреты только м'м, кто оказался достойным их. (К сожалению, те, кто находился под впечатлением простоты катаров, их веры и добронравия и встал на их сторону против крестоносцев, часто отправлялись на муки, не имея необходимой подготовки по управлению своей болью. И это делает их обращение в веру и убеждения еще более благородными.)

Одним из многочисленных долговременных юридических последствий крестового похода против альбигойцев было учреждение инквизиции, созданной специально для допроса и экзекуции катаров. Знаменательно, что первые так называемые «ведьмы», на которых инквизиция обратила свое вызывающее ужас внимание, были катарами и их помощницами из Тулузы и Каркассона. В 1335 году более шестидесяти женщинам предъявили обвинение в участии в шабаше ведьм, в чем они все сознались — разумеется, после применения обычных методов убеждения. Одна из жертв, молодая женщина, подтвердила, что принимала участие в шабаше, где «подавала ка тарам ужин»¹¹ (что, учитывая их аскетизм, вряд ли было обременительным долгом). Разумеется, будучи просто помощницей, она не владела техникой контроля болевых ощущений, чтобы противостоять наиболее изощренным пыткам инквизиторов.

Церковь — и, в первую очередь, Папа Иннокентий III — наложила свои жадные лапы на Лангедок, землю, где в те времена текли молочные реки в кисельных берегах. Он решил присвоить ее богатства себе: ересь, распростра ненная среди населения, оказалась благовидным предлогом для столь полного ограбления и опустошения, что этот регион так никогда и не оправился после катастрофы. До настоящего времени Лангедок остается самым экономически депрессивным районом Франции, резко отличаясь от знаменитого «юга Франции», от соседнего Биарицца и Монте-Карло, куда деньги текут рекой. Геноцид, завершившийся побоищем у крепости Монсегюр и 1244 году, имел долговременные следствия, не изжитые до сегодняшнего дня, включая — хотя внешне район католический — явное недоверие к Церкви.

Подобно другим гностикам, катары верили в личную ответственность за состояние своей души, что было прямой угрозой Церкви, которая всегда всеми силами пыталась — в буквальном смысле слова — вселить страх Божий и своих членов до такой степени, что они просто не осмеливались отклониться от узкого прямого пути. Нагрешить так, чтобы тебя отлучили от Церкви, было столь страшно, что угроза отлучения была высшей опасностью для жизни и собственности в тот век, когда ад был жесто-кой и свирепой реальностью. Поэтому те, кто оградил (сбя от угрозы отлучения прямым отказом признать власть Церкви, представляли собой ее заклятых врагов. Кто знает, скольких они еще заразят своей дьявольской ересью? Лучше вырезать эту раковую опухоль, прежде чем она распространится и разрушит основы Церкви.

Хотя, как мы увидим, жажда власти и богатства, не-( омненно, была серьезным фактором крестового похода против альбигойцев, большую роль играли также страх перед ересью и ненависть к ней, хотя это обстоятельство не столь широко известно и понято. Очевидно, была и другая существенная причина этого крестового похода, который начался в 1208 году, причина, связанная с опасными секретами, касающимися Марии Магдалины, а именно, существованием, судя по намекам, подпольной Церкви, основанной ею самой...

 

Мужество до конца

 

Катары строили поразительные крепости на головокружи-идьных пиках гор по всему Лангедоку, в снежных пред- орьях Пиренеев на границе с Испанией или занимали старый замок, в котором ждали в осаде, длившейся много месяцей, неминуемого ужаса захвата, пыток и страшной смерти. Одна за другой их крепости пали, хотя и не без странности в поведении врагов: под впечатлением упорного сопротивления еретиков, их достоинства и силы характера некоторые крестоносцы сами обратились в ка-тарскую религию.

Хотя небольшие группы еретиков еще оставались во Франции некоторое время, после десятимесячной осады 2 марта 1244 года пал Монсегюр, сдавшись только после того, как крестоносцы согласились на то, чтобы осажденные остались в крепости еще на пятнадцать дней. В конечном итоге после столь долгой осады еще пара недель ничего не изменит, как бы там ни было, катары по-прежнему будут голодать, а папское войско — нет. Что делали катары в этот отпущенный им срок? Может быть, провели последние пятнадцать дней, исполняя обряды, цель которых собрать волю так, чтобы ничего — даже пламя костров, которые их враги готовили на поле внизу, — не могло проникнуть сквозь защитное поле их совершенной святой внутренней силы. Говорят, что, когда пришло время отдать себя в руки врага, они, несмотря на физическую слабость после долгого голода, спускались по склону, выкрикивая слова любви друг к другу и Богу — и с радостью всходили на костер. Когда пламя пожирало ненавистную им плоть, некоторые (предположительно, те, кто, несмотря на «хороший конец», чувствовал себя недостойным вечной жизни) кричали от костра к костру, что они снова встретятся в будущей жизни. Среди них были и крестоносцы, презревшие свой долг, которые не прошли ритуала защиты от боли.

Среди многих тайн, связанных с катарами, есть одна, которая поражала воображение многих исследователей в течение веков: считается, что ночью перед тем, как отдать себя в руки врага, четыре катара ушли с «катарскими сокровищами» — но что это были за сокровища, никто не знает. Что это могло быть? Их материальные ресурсы пыли в основном установлены и посчитаны, и в любом (лучае тяжелые мешки с золотом было практически невозможно спустить с отвесной пиренейской скалы. Некоторые выдвигали предположение, что они бежали ( великим секретом или священной книгой — известно, что у катаров был собственный вариант Евангелия от Иоанна, которым они пользовались при исполнении своих обрядов. Другие полагали, что катары взяли с собой пи более ни менее как Святой Грааль¹² — хотя что это такое и какую форму имеет, остается вопросом спорным. Некоторые верят, что это чаша, в которую собрали кровь Иисуса, когда он висел на кресте. Другие — известные авторы Бейджент, Ли и Линкольн в своей книге «Святая Кровь и Святой Грааль» — утверждают, что поскольку «sang real» (буквально — «королевская кровь») могли истолковать как «святая кровь», то речь идет о линии кровной связи с Иисусом и Марией Магдалиной. (О Святом Граале подробнее будет рассказано в последующих главах.) Что бы ни унесли катары в эту с удьбоносную ночь, они ценили это как нечто имеющее наивысшую важность — и, будучи «perfecti», они вряд ли были заинтересованы в побрякушках или чисто материальных ценностях. Возникает вопрос: почему потребовалось четыре человека, чтобы унести это нечто в бе-юпасное место, подальше от крестоносцев? Может ныть, правы те, кто верит в теорию «Святой Крови», и это были самые «прямые» наследники, в чьих жилах текла «святая» кровь? Или, возможно, это были четыре связки документов или книг, а может быть, одна книга, разделенная на четыре части, — предусмотрительно отправленная в четырех разных направлениях в безопасные места. Разумеется, наличие священных текстов означает, что четыре катара унесли с собой тайное знание в некие отдаленные места, где слово останется незапятнанным — и, может быть, даже воскреснет когда-то в будущем. Что бы они ни взяли с собой, то был наиболее драгоценный для них объект или секрет, и катары пошли на все, чтобы сохранить то, что они считали истинным и святым.

 

Чудо обращения

 

Как было сказано, чудо обращения в веру катаров произошло в Безье, где от 15 до 20 тысяч обычных граждан добровольно пошли на смерть 22 июля 1209 года. Только чуть более двухсот из них были катарами, но жители Безье явно разделяли с еретиками по меньшей мере одно верование. Этим людям была дана возможность уйти и предать катаров из своей среды, но они отказались еде лать это, встав на их сторону против папских легатов, несмотря на то что понимали, какая ужасная судьба им уготована в этом случае. «Ничто не могло спасти их, ни крест, ни алтарь, ни распятие», — писал Пьер де Во-де-Гернат. Когда крестоносцы спросили папского легата, как отличить еретика от невинного жителя города, они получили печально знаменитый ответ: «Убейте всех, Бог узнает своих», который стал хладнокровным девизом всех фанатиков в мире. И не случайно днем массового убийства стало 22 июля, День святой Марии Магдалины, де Во-де-Гернат писал в этой связи:

 

«Безье был взят в День святой Магдалины. О, высшая справедливость Провидения!.. Еретики утверждали, что Мария Магдалина была любовницей Иисуса Христа... поэтому правильно, что этих отвратительных псов повязали и убили в праздник той, которую они оскорбили...»

Что сделало жителей Безье столь убежденными в этой ереси до такой степени, что они отдали свои жизни — и жизни своих детей, — но не отступили? Хотя история юлна случаями массового самоубийства и массового самопожертвования приверженцев культов, взявших в основу своей веры совершенно фантастические и до нелепости бессмысленные доктрины, есть основания полагать, что по меньшей мере в этом случае катары имели некоторую тайную информацию, доказывающую их поразительное еретическое убеждение в любовной связи между Иисусом и Марией Магдалиной. Какова бы ни была эта информация, ее источниками, без сомнения, не были новозаветные Квангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, но какой-то другой текст, признаваемый ими за столь же достоверный — и, вероятно, столь же святой. Защищаемая ими с таким упорством доктрина любовной связи Марии Магдалины с Иисусом не была взята у их предшественников богомилов, поскольку, как пишет Юрий Стоянов в книге «Тайные традиции в Европе», «учение, по которому Мария Магдалина выступает в роли «жены» или «любовницы» Христа, появилось в катарских преданиях и не имеет аналога в доктрине богомилов»¹³. Каков же был источник тайного знания катаров о Магдалине? Не была ли их вера в это причиной их уничтожения? В целом кажется, что катары, которые, как мы видели, были не столько организацией, сколько свободным союзом многих маленьких групп еретиков, переплелись с приверженцами зародившегося в Лангедоке местного культа Магдалины, который не был наследием богомилов или каких-либо иных еретиков. Ясно, что с точки зрения Церкви Безье был городом, не хуже любого другого, для того чтобы начать искоренение этой ереси, поскольку появилась возможность убить одним ударом с)бе ереси вместо одной. За исключением того, что искоренить их не удалось, во всяком случае в отношении ереси, касающейся Марии Магдалины, как мы увидим далее.

Маргинализация Магдалины

 

Есть что-то подозрительное в том, как Мария Магдалина представлена в Евангелиях: с одной стороны, она явно была достаточно известной личностью, поскольку из всех женщин, упомянутых в Новом Завете, только она обозначена просто именем без указания ее отношения к мужчине, как жена, сестра, мать такого-то. Уже этот факт выделяет ее из ряда других женских персонажей. Однако, с другой стороны, в этих текстах нет ничего, объясняющего, почему столь многие жители Безье были так беззаветно преданы ей, что приняли ужасную смерть, причем не для защиты ее непорочного имени, но для чего-то, совсем противоположного по нормам морали того времени, поскольку они верили, что она была любовницей Иисуса.

Для тех, кого вдохновляет такая фанатичная преданность, следует пояснить, что Марию Магдалину вряд ли можно назвать важным персонажем Нового Завета. Помимо одного упоминания у Луки, она не появляется на страницах Евангелий до момента распятия, когда она вновь возникает ниоткуда, чтобы исполнить высший акт преданности Иисусу — помазание мертвого тела для погребения. В трех стихах в Евангелии от Луки (8:1—3), говорится следующее:

 

«После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиной, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим».

 

Этот отрывок интересен по нескольким причинам: ясно, что Иисус имел не только учеников, но и учениц — с омнений в этом быть не может — и они содержали муж-мин на собственные средства. Таким образом, если постулат Церкви о том, что Магдалина проститутка или ныла ей, правилен, то напрашивается неудобоваримый вывод, что Иисус и остальные, такие как Симон Петр, с удовольствием жили на безнравственные деньги! Конечно, она и другие женщины имели средства или были финансово независимыми. (Хотя заметьте: жену домоправителя Ирода звали Иоанна¹⁵, имя необычное для женщины того времени, что указывает на ее посвящение в культ Иоанна Крестителя, который, как мы далее поймем, вовсе не был во всех аспектах подобен учению Христа.)

Однако наиболее важный аспект этих трех коротких абзацев в Евангелии от Луки заключается, как пишет Карла Риччи в своей книге «Мария Магдалина и многие другие» (1994), в том, что «просмотр указателей всех имеющихся в Папском Библейском институте текстов но толкованию Библии и по теологическим вопросам убедил меня, что эти абзацы почти полностью игнорируются». Она добавляет, что «очень мало было написано, причем намеренно и с особой целью, по поводу текста Квангелия от Луки 8:1 —З»¹⁶. Является ли такой подход авторов Евангелий просто отражением их культурного невежества в отношении женщин — последовательниц Иисуса или что-то более глубокое и таинственное заставляло их не трогать эти строчки? Не является ли этот факт {амалчивания имени Магдалины простым проявлением мужского шовинизма со стороны этих авторов или их позднейших редакторов или есть более существенная причина? Если вычеркнуть эти строчки, то этого персонажа не было бы во всем Новом Завете — во всяком случаи, ее имени, что очень странно, учитывая важность ее роли в определенных аспектах истории Иисуса, — не говоря уже о ее важности для еретиков. Это умолчание есть факт в высшей степени подозрительный, особенно при рассмотрении того, что произошло в результате ее маргинализации.

Вся структура власти в Католической церкви — апостольское наследование — базируется на концепции, согласно которой власть передается по неразрывной цепи от апостола Петра и, следовательно, от самого Иисуса на основании того, что Симон Петр был первым учеником, увидевшим Иисуса после его воскресения. Это особо подчеркивает немецкий богослов Ганс фон Кампенхау-зен, который утверждает: «Петр стал первым христианским вождем (или «Папой») потому, что был первым, кому явился Иисус после воскресения»¹⁷. Элайн Пагельс в ее ставшем теперь классическим труде «Гностические Евангелия», так комментирует это утверждение:

 

«Заявление Кампенхаузена можно оспорить на основании текстов Нового Завета: в Евангелиях от Марка и от Иоанна говорится, что Мария Магдалина, а не Петр была первой свидетельницей воскресения¹⁸. Но ортодоксальная церковь, ведущая свое происхождение от Петра, установила традицию, до сих пор поддерживаемую католиками и некоторыми протестантскими церквями, согласно которой Петр считается «первым свидетелем воскресения» и, следовательно, законным руководителем Церкви»¹⁹.

 

Она пишет далее: «Еще во втором веке христиане осознали политические потенциальные последствия статуса «он первым видел воскресшего Господа» — в Иерусалиме, где Иаков, брат Иисуса, успешно оспаривал власть Петра, бытовало предание, что Иаков, а не Петр (и, конечно, не Мария Магдалина) был «первым свидетелем воскресения»²⁰.

Несомненно, сказку о том, что Петр должен быть вождем в силу того, что он первым увидел воскресшего

Иисуса, было легко распространить и поддерживать в те /\ни, когда имелась только Вульгата (латинская Библия) и паства была в своей массе неграмотна. Верующие не имели возможности самостоятельно узнать правду. Но в паши дни нет оправданий для такого намеренного ис-ь ажения истины. Поскольку в Евангелии от Марка (16:9) недвусмысленно сказано: «Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим ( ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он к ив и она видела его, — не поверили». Яснее не скажешь: Магдалина, а не Симон Петр, первой увидела воскресше-Иисуса, но Церковь не приемлет ничего, что может умалить концепцию апостольского наследования власти, юскольку отказывается согласиться с идеей, что женщины могли быть ученицами Иисуса. Но они были достойны того, чтобы «служить имением» миссии Иисуса и преданно следовать за ним — разве это не делает их его ученицами? Когда все мужчины, кроме «возлюбленного» Иоанна, покинули своего учителя — спасая свою шкуру, —- только женщины присутствовали, когда он, одинокий, претерпевал кошмар пытки на кресте. Только это, вне всяких сомнений, позволяет назвать их его ученицами — даже более преданными, чем ученики-мужчины.

Судя по трем содержательным стихам из Евангелия от Луки, приведенным выше, женщины, хотя и не входили в число двенадцати, были важной составляющей его эскорта. В Евангелии от Марка особо подчеркнута их преданность в критический момент смерти Иисуса на кресте:

 

«Были тут и женщины, которые смотрели издали: между ними была и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова меньшого и Иосии, и Саломия, которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за ним и служили

Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим»²¹.

 

Согласно Евангелиям, именно Магдалина первой встретила Иисуса, приняв его за садовника. Только когда он просто произнес ее имя «Мария», она признала его сквозь слезы. Если удастся установить, что Иисус не только имел женщин в качестве учениц, но и то, что Магдалина была среди них самой важной, то будет решен вопрос принципиальный, что может вызвать серьезные потрясения среди католиков наших дней. Если Иисус предпочел в первый раз явиться Марии, а не Петру, то это имеет фундаментальные последствия. Хотя на эту тему было много серьезных дискуссий, суть проста: если есть сомнения в том, кто первым увидел воскресшего Христа, то вся власть в Католической церкви оказывается под вопросом.

Как и в более поздней Церкви, Евангелия Нового Завета выглядят очень странно, как только в центре внимания оказывается Магдалина. Например, последние одиннадцать стихов в Евангелии от Марка, где особо оговаривается, что она первой увидела воскресшего Иисуса, и приводятся его упреки в недостаточной вере учеников, отсутствовали в самых ранних манускриптах²². Это свидетельствует о двойственном отношении к женщинам и, в частности, к Магдалине, в результате перечень женщин-учениц почти исчез из текста Евангелия от Луки. Затем имеется издевательски радостная — почти презрительная — фальшивка в Евангелии от Марка: «он первым явился Марии Магдалине, из которой изгнал семь демонов»²³, и снова в Евангелии от Луки, где говорится: «Мария (называемая Магдалиной), из которой вышли семь демонов»²⁴. Авторы Евангелий явно стараются изо всех сил, чтобы мы не забыли о грязном прошлом этой женщины. Они даже переусердствовали и в том отношении: нет ли в этой настойчивости элемента кампании по дискредитации женщины, которая по какой-то причине была столь хорошо известна, что было достаточно просто назвать ее имя «Магдалина»? Возникает ощущение, что мужчины, которые писали Евангелия, предпочли бы вообще не упоминать о ней, если бы юлько могли. Очевидно, что кто-то начал бы задавать попросы, если бы Магдалина исчезла из текста, хотя вряд ли такое бы случилось, если бы не упомянули Иоанну или Сусанну. Почему она была столь важным персонажем, что ее нельзя было вычеркнуть, однако было нежелательно, если не опасно, давать ее полное описание? Кто была Мария Магдалина и почему авторы Евангелий, подобно прагам катаров, были столь осторожны по отношению к ней, возможно, опасаясь ее силы?

 

СВЯЩЕННЫЙ СЕКС И БОЖЬЯ ЛЮБОВЬ

 

Божественный любовник есть дух без тела. Физический любовник есть тело без духа. Одухотворенный любовник владеет духом и телом.

Ибн Арабы¹

 

Кто была таинственная Мария Магдалина, столь тщательно выдавленная на периферию Нового Завета авторами Евангелий? Каково ее происхождение и почему она была столь сильной угрозой мужчинам зарождающейся Римской церкви?

В книге «Леонардо да Винчи и Братство Сиона» мы с Клайвом Принсом писали о вечных противоречиях, окружающих этот центральный персонаж:

 

«Всегда шли жаркие споры по поводу идентификации Марии Магдалины, Марии из Вифании (сестры Лазаря) и «безымянной грешницы», которая помазала Иисуса, как указывается в Евангелии от Луки. В ранний период Католическая церковь приняла решение, что эти три описания относятся к одной женщине, хотя в 1969 году ее позиция была изменена. Клеймо проститутки поставил на Марию Магдалину Папа Григорий I в Проповеди 33, произнесенной в 591 году, в которой он провозгласил: «Она, та, кого Лука назвал грешницей, кого Иоанн назвал Марией, есть, мы верим, Мария, из которой были изгнаны семь бесов, как говорит Марк. И что же означают эти семь бесов, как не все грехи?.. Ясно, братья, что эта женщина использовала мази, чтобы надушить свое тело для запретных актов»².

Православная церковь всегда считала Марию Магдалину и Марию из Вифании разными женщинами»³.

 

Католическая церковь всегда хитроумно использовала свое определение Магдалины, признавая ее ценность в качестве образца для исправления отчаявшихся женщин, находившихся под ее влиянием, таких как «прачки Магдалины». Давид Тресемер и Лаура-Ли Кэннон писали в своем предисловии к переводу Жан-Ива Лелупа гностического Евангелия от Марии 1997 года (этот текст мы обсудим в следующей главе):

 

«Только в 1969 году Католическая церковь официально сняла клеймо проститутки с Марии Магдалины, которое поставил Папа Григорий, тем самым признав свою ошибку — хотя образ Марии Магдалины как исправившейся проститутки по-прежнему фигурирует во всех христианских проповедях. Подобно набранному крошечным шрифтом в конце газеты извинению, это решение Церкви осталось незамеченным, тогда как первоначальная трактовка по-прежнему влияет на умы»⁴.

 

Но не будем торопиться, немедленно снимая с нее все подозрения в «проституции», в чрезмерном рвении реа-иплитировать всех и вся. Несколько исследователей отмстили, что «семь бесов», которых изгнали из нее, возможно, перепутали с семью потусторонними хранителями языческих тайн⁵, что может оказаться ценным свиде-«гльством ее реальной истории. В языческом мире были а к называемые «храмовые проститутки», женщины, ко-юрые владели и распространяли священную «мудрость стер» через трансцендентный секс: понятно, что вне их культуры их могут считать почти уличными женщинами, особенно мужчины ученики, воспитанные в духе нравственных и сексуальных ограничений, свойственных иудейским законам в Святой земле.

Традиционно Магдалина считается женщиной, появившейся ниоткуда, чтобы помазать Иисуса драгоценным нардом из алебастрового кувшинчика, — в церковной иконографии она фигурирует обычно с кувшинчиком в руках. В Евангелии от Луки (7:36 -50) мы читаем, что когда Иисус обедал в доме гостеприимного фарисея, женщина «того города, которая была грешница», узнав, что Иисус здесь присутствует, пошла к нему, омыла его ноги своими слезами и «мазала их миром». Ничуть не растроганный сценой такой преданности, фарисей «сказал сам в себе» (хотя трудно вообразить, откуда автор узнал об этом): «Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница»". Иисус, как бы в ответ на мысли фарисея, рассказывает притчу о двух должниках, которым ростовщик простил долги: один из них задолжал мало, а другой был весь в долгах. Он спросил, кто из них должен быть больше благодарен ростовщику, и фарисей, которого, как мы узнаем, зовут Симон, отвечает, что большую благодарность должен испытывать тот, кто был больше должен.

Затем Иисус похвалил деяние женщины, сказав Симону:

 

«Видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования мне не дал, а она, с тех пор как я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит»⁷.

Слова эти, согревающие душу, со временем положили начало любопытным гедонистическим сектам, которые «>ыли основаны на идее получения наибольшей выгоды от прощения Бога через как можно большее количество гре-\ов. В то время, как другие гости бормотали о природе человека, который берет на себя смелость прощать грехи, I Incyc сказал женщине: вера твоя спасла тебя.

Хотя подобный эпизод отражен во всех четырех Еван-н'лиях, только Лука помещает его в город Капернаум, и самое начало миссии Иисуса. Женщина эта — незаметный член его группы, неизвестная и незамеченная до это- о момента остается неназванной. В этом варианте цель и ого эпизода явная — обозначить власть Иисуса прощать грехи. Что за женщина — неважно.

С другой стороны, в Евангелии от Иоанна (12:1—8) точно указано, что этот эпизод — явно помазание — проходит в доме родственников Марфы, Лазаря и Марии н Пифании, и именно Мария производит помазание Иису-са. Ранее (11:2), описывая воскрешение Лазаря из мерт-пых, Иоанн подчеркивает, что именно его сестра Мария позднее помазала Иисуса. Ни в Евангелии от Марка ( 14:3—9), ни в Евангелии от Матфея (26:6—13) не называется имя помазывающей грешницы, но оба указывают, что помазание произошло в Вифании за два дня (за шесть дней по Евангелию от Иоанна) до Тайной вечери и страшных последующих событий — ареста и распятия Иисуса. Но они помещают событие в дом другого Симона — на мот раз не фарисея, но прокаженного. Ясно, что Мария 1>ифании — это та самая грешница, которая помазала и Иисуса. Так почему Лука откровенно не упоминает имени женщины и помещает этот эпизод в Капернаум, и самое начало — а не конец — миссии Иисуса? Может им гь, у него были неверные данные, на основе которых и писал свою версию истории? Ответ может быть найден в том, как он излагает эпизод с Марфой и Марией (которая высказывает столь благовидный предлог, почему она не помогает в домашней работе. — См. Введение). Он рассказывает, как Иисус и его ученики прибыли в неназванную деревню (в Библии короля Иакова ее обозначение намеренно неопределенное — «какая-то деревня»), где он посещает сестер Марфу и Марию. Почему же не упомянуть название места? Другие авторы Евангелий знали его. Почему не упомянут Лазарь? Очевидно, есть что-то, связанное с Вифанией и этим семейством, в частности то, что причиняет Луке — и до некоторой степени и другим авторам Евангелий —- неудобство. В большей или меньшей мере все они пишут об этом эпизоде невнятно, но не могут не включить его в историю, потому что он слишком хорошо известен и важен, чтобы его можно было проигнорировать.

Фактически, семья из Вифании состоит из ключевых персонажей, принимающих участие в самых острых событиях в конце миссии Иисуса. В свое последнее путешествие в Иерусалим он отправился из Вифании. Хотя двенадцать учеников, по всей видимости, ничего не знали о трагическом исходе — который, в конечном итоге, был главной целью миссии Его жизни, —- семья из Вифании произвела самые необходимые организационные действия, включая заранее купленного осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим⁸. Они знали, что должно было быть выполнено пророчество Ветхого Завета о Мессии, и обеспечили все до мельчайшей детали, но авторы Евангелий вместо того, чтобы отвести им центральное место главных исполнителей в истории Иисуса, всячески отодвигают их в сторону. Но почему? Не потому ли, что было нечто большее, помимо выполнения требований пророчества о том, как обставить роль Мессии для Иисуса по описанию Ветхого Завета, — не было ли здесь другой причины для того, чтобы отодвинуть их в тень?

 

Ключ к разгадке, может быть, содержится в находке доктора Мортона Смита (впоследствии профессора Древней истории Колумбийского университета в Нью-Йорке), случившейся в 1958 году в библиотеке Право-« лавной церкви в Map-Саба, около Иерусалима. Эта находка подробно описана в нашей книге «Леонардо да Вин-и Братство Сиона. Откровение тамплиеров»⁹, но здесь достаточно сказать, что это было письмо Климента Александрийского, одного из Отцов Церкви, жившего во II веке, в котором имелись цитаты из «тайного Евангелия», как утверждается, написанного Марком. Письмо было написано в ответ на письмо некоего Теодора, который просил совета, как бороться с еретической сектой кар-пократиан (по имени ее основателя Карпократа), члены которой практиковали религиозные сексуальные ритуалы, — секс как священнодействие, сама идея такого ужа-«ала вождей церкви. Самое любопытное заключается и том, что, по утверждениям членов секты, они получили чу доктрину как тайное учение от Марии Магдалины, Марфы и Саломии...¹⁰.

Знаменательно, что Климент признает, что «тайное Киангелие» подлинное и содержит эзотерическое учение Иисуса, которое простым христианам знать не позволительно. Это поразительно. Отцы Церкви признают, что Иисус практиковал сексуальные мистерии... Тревожит даже мысль о том, что христианство было религией таинств, тщательно скрываемых от простых членов, ведь христианство отличает от множества других культов и темного мира оккультных тайн (например, от масонства) то, что его всегда считали религией открытой. (здесь дано не только доказательство противоположности, но и говорится, что учение Иисуса носило по сути сексуальный характер. Это не только показывает, что руководители Церкви беззастенчиво осуществляли цензуру материалов, которыми должны были руководствоваться рядовые христиане, но и свидетельствует о том, что даже такие выдающиеся деятели, как Климент, сознательно лгали о Христе. По сути, Отцы Церкви намеренно искажали учение Христа, приспосабливая его для собственных нужд. Какие же слова так не нравились Клименту и ему подобным, что их следовало вырезать? Фактически он, сам того не желая, оставил будуьцим поколениям два коротких отрывка, вырезанных из тайного варианта библейского Евангелия.

В первом дан другой вариант эпизода воскрешения Лазаря, хотя о нем говорится как о «юноше из Вифании». Через шесть дней после того, как он воскрес (как и в Евангелии от Иоанна), юноша пришел к Иисусу, «завернутый в белое покрывало на голое тело», оставался с ним ночь, в течение которой ему были «открыты... тайны Царства Божия»¹¹. Как мы писали в своей книге «Откровения тамплиеров»:

 

«Следовательно, воскрешение Лазаря выглядит не реальным воскрешением, но частью какого-то ритуала инициации, в которой инициируемый претерпевает символическую смерть и воскрешение перед тем, как его знакомят с тайным учением. Такой ритуал обычен для многих религий таинств, которые были широко распространены в греческом и римском мире — не было ли это, как могут предположить многие читатели, гомосексуальной инициацией?»¹²

 

Мортон Смит полагает, что ритуал был именно сексуальный, как в еретической секте карпократиан (возможно, и в других группах, таких как внутренний круг рыцарей-тамплиеров), — не упоминая уже самого Климента, который был явно обеспокоен тем, какое воздействие окажет этот отрывок на других, если они узнают о нем. Разумеется, белое покрывало и ночь с учителем или гуру иг обязательно подразумевает сексуальный ритуал, но но {можность этого должна быть рассмотрена.

Однако эпизод с Лазарем важен сам по себе благодаря тому случаю, о котором рассказано только в Евангелии от Иоанна, и рассказ о нем цитируется теологами для доказательства того, что это Евангелие менее достоверно по сравнению с другими тремя. Но, судя по словам Климента, по меньшей мере, еще в одном Евангелии был выброшен сходный эпизод, поскольку мог быть истолкован как в высшей степени противоречащий тщательно онерегаемой версии христианского учения, которая утверждалась как «евангельская правда» людьми, подобными Клименту. Этот пример редактирования эпизода воскрешения Лазаря, по меньшей мере, в одном из других Евангелий говорит, как кажется, о достоверности Евангелия от Иоанна.

Другой отрывок в утраченном Евангелии от Марка, в котором упоминает Климент, вызвавший такое неудовольствие церковников, но возбудивший острый интерес v диких и святотатственных карпократиан, на первый взгляд, выглядит совершенно невинным. Однако он представляет собой связующее звено, которое долго пытались найти ученые, связь между двумя последовательными предложениями в каноническом Евангелии от Марка ( 10:46): «Приходят в Иерихон. И когда выходил Он из Иерихона с учениками Своими и множеством народа, Иартимей, сын Тимеев, слепой сидел у дороги, прося милостыни...» Зачем рассказывать о том, что Иисус посетил Иерихон и, видимо, тут же ушел оттуда? Явно здесь что-то было вычеркнуто... а в утраченном — или секретном — Евангелии от Марка имелось: «И сестра юноши, которого Иисус любил, и его мать, и Саломия были здесь, и Иисус не принял их».

Скрытый смысл этой фразы имеет далеко идущие последствия: был и другой юноша, к которому применен эпитет «возлюбленный», и это тот самый молодой Иоанн, который по Евангелию от Иоанна возлежал у груди Иисуса на Тайной вечере (Леонардо превратил его в Марию Магдалину на знаменитой фреске). «Тот... юноша, которого Иисус любил» — это Лазарь, именно этими словами сказано о нем в Евангелии от Иоанна (глава 11). На самом деле Лазарь — это греческий вариант имени Елиазар¹³, Элия или Илия, и поскольку Иоанн Креститель, как считали многие, был реинкарнацией Илии, юноша из Вифании назван авторами Евангелий Иоанном дважды, хотя использование варианта «Лазарь» было довольно ловким ходом, чтобы запутать читателя.

Почему же авторы так стесняются предполагаемой связи с человеком, которому была оказана честь крестить Иисуса в Иордане? Загадка становится еще сложнее, когда раскрывается тот факт, что Креститель крестил в другом месте, имеющем название Вифания — «Вифа-ния за рекой Иордан»¹⁴, — так хотят нас уверить авторы Евангелий, но есть доказательства того, что это происходило все-таки в том самом месте.

Сестра возлюбленного Иоанна — это Мария из Вифании: как авторы Евангелий затемнили личность ее брата, точно так же они попытались отделить Марию из Вифании от неназванной грешницы — а Мария и Иоанн-Лазарь были тесно связаны со странно сомнительным местом под названием Вифания. И снова возникает страх в рядах Церкви, связанный с таинственной и явно противоречивой семьей: достаточный для того, чтобы полностью вычеркнуть ее из канонических книг, а если это невозможно, то сделать рассказ нарочито неясным и запутанным, как только речь заходит о них. Климент думал, что Марк написал свое «тайное Евангелие», когда жил в Александрии, которая, как мы увидим, тесно связана с Иоанном Крестителем...

 

Не говоря о сути, мы видим, что этот эпизод свидедетельствует о том, что Евангелия подвергались субъективному редактированию и цензуре и не являются беспристрастным отчетом о жизни и учении Иисуса, как игрмт большинство христиан. К сожалению, канонические Евангелия — разумеется, и многие неканонические — и первую очередь выступают как средства пропаганды, подход к ним должен быть таким же, как и к партийным политическим материалам, которые кладут в наши почтовые ящики во время предвыборной кампании.

По причинам, которые остаются неясными — но, по всей видимости, связанными с верой в то, что семья из кании практиковала что-то безнравственное, возможнодаже сексуальные ритуалы, — Марфу, Лазаря (или возлюбленного Иоанна) редакторы Евангелий намереннои систематически задвигали в тень. Мария из Вифлиемаскорее всего, и есть неназванная грешница, которая помазала Иисуса драгоценным маслом. Но была ли она Марией Магдалиной?

Знаменательно, что Лука сразу после описания эпизода с помазанием Иисуса неназванной грешницей, рассказыввает о путешествии Иисуса и двенадцати учеников с женщинами (8:1—2), среди которых была Мария (на-нипная Магдалиной), вероятно, после многотрудной цензуры, он никак не мог изгнать ее из головы. Однако и Кпангелии от Иоанна ноги Иисуса помазала Мария из Ппфании, а то, что она грешница, опущено. Очень интересно, какими словами оперирует Лука, говоря о нравственном ее статусе: она harmart l s, что означает и чловека, преступившего еврейский закон, и это не обязательно проституция. Это термин, связанный со стрельяниемиз лука и означающий «не попавший в цель». Им может быть обозначен любой, кто по каким-то причинам не исполнил религиозные предписания — или не платил налоги, возможно, потому, что она не была еврейкой¹⁵.

 

О Марии из Вифании сказано, что у нее были распущенные или непокрытые волосы, чего уважающая себя еврейская женщина в Иудее себе позволить не могла, поскольку это означало сексуальную распущенность, как и у современных ортодоксальных евреек и мусульманок на Среднем Востоке. Мария вытирает ноги Иисуса своими волосами — действие интимное, если не больше, при исполнении на людях явно незнакомой женщиной. Ученики не могли считать такое поведение иначе как скандальным. Как пишут Тимоти Фрек и Питер Канди в своей книге «Иисус и богиня» (2001 г.): «По еврейскому закону, только мужу дозволено видеть волосы женщины в распущенном виде. Если женщина распустила волосы перед другим мужчиной, это считается настолько непристойным, что являлось основанием для развода»¹⁶. Эти авторы полагают, что «данный эпизод можно рассматривать как изображение Иисуса и Марии женатой парой либо раскрепощенными любовниками, пренебрегающими условностями». Однако этот вывод основан на предположениях, и хотя вопрос о статусе Иисуса как человека женатого будет обсуждаться ниже, сейчас достаточно сказать, что он столь откровенно пренебрегает даже самыми укорененными еврейскими обычаями, что выглядит совершенно равнодушным к ним — или иностранцем. Действительно, в ранних христианских текстах о нем упоминали как о h all genes — иностранце¹⁷.

Нигде в канонических Евангелиях не описывается изгнание семи бесов из Марии из Вифании, хотя авторы никогда не упускают случая упомянуть это относительно Марии Магдалины. Однако, когда Мария из Вифании непристойно распустила волосы, являясь harmart l s, Иисус продолжал оставаться с ней и ее семьей, будто ничего предосудительного не произошло. Возможно, именно его панибратские отношения с бывшей грешницей беспокоили его учеников и авторов Евангелий — если известно, она когда-либо была грешницей. (А это могло м.гп> главной проблемой людей, участвовавших в миссии, -орая должна была принести им бессмертие.) Есть и другое толкование помазания, которое дает ответ на (многие вопросы об этом странном эпизоде и реальном характере Марии из Вифании (возможно, и Марии Маг-\.1лины?). Это толкование весьма неприятно для тех, кто питан в христианских традициях. Согласно этому юлкованию помазание не было случайным экспромтом раскаявшейся грешницы, который стал неожиданностью \'\и Иисуса, как и для всех других, но было заранее подго-ювленным священным ритуалом, цель которого двена-\цати ученикам не была известна.

Намек на это закрался в Евангелие от Марка, где неторые ученики «вознегодовали» за трату денег на та-дорогое масло — «к чему сия трата мира? Ибо можно ныло продать его более, чем за триста динариев, и раз-\ать нищим». Ответ Иисуса был быстрым и четким:

 

«Оставьте ее; что ее смущаете? она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою, и, когда захотите, можете им благотворить; А Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать Тело Мое к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее, и о том, что она сделала».

 

Однако Церковь только частично исполнила его жегшие: эпизод широко известен и регулярно читается самвона, но женщина остается анонимом -— и торжественность и цель ритуала остались совершенно неизвестными. Тресемер и Кэннон писали о пророчестве Иисуса, •по там, где проповедуется Евангелие, деяние женщины пудст упомянуто:

«Каким образом случилось так, что все христиане не помнят и не почитают то, что столь прямо велел им их Учитель? Почему большинство людей думает о ней, как о раскаявшейся проститутке, не зная то, что выглядит более вероятным — что она проповедующая жрица с глубоким пониманием кануна мира духовного?»¹⁹

 

Здесь усматривается еще один намек на Марию Магдалину — поскольку эта женщина приготовила его к погребению, она же принимала участие в погребальных ритуалах после смерти Иисуса. Не были ли они одной и той' же женщиной, личность которой была намеренно раз-; двоена, так же как возлюбленный Иоанн стал Лазарем? i

 

Чувство неприятия, окружающее Марию из Вифании, основано, видимо, главным образом на эпизоде с помазанием Иисуса — но, конечно, это не чрезмерная реакция на использование драгоценного масла. Доказательство важности этого ритуала можно найти в самом титуле Иисуса — «Христос» на греческом языке означает -«помазанник». В Новом Завете упоминается только одно помазание — и оно произведено женщиной. Вот, предположительно, почему еврейские авторы-мужчины столь страстно хотели умалить значение этого ритуала, изобразить его как поступок грешницы или как безумное, безответственное деяние какой-то неизвестной (и, видимо, истеричной) женщины. Трактовка Иисуса как Бога свойственна в основном более поздним христианам, а иудейский Мессия должен был быть помазан — или «окрещен», хотя в языческом мире таким способом отмечали и других особых людей.

Только два человека в Новом Завете исполняют ритуалы с участием Иисуса: первый — крещение Иоанном Крестителем в реке Иордан, второй — помазание Марией из Вифании в конце его миссии. Оба ритуала связаны с Вифанией, и оба, как кажется, были намеренно затуше-и.шы Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном — как и Мари ч Магдалина, которая появляется практически ниоткуда, чтобы стать центральной фигурой после распятия.

Мария из Вифании сделала Иисуса Христом, помазав его миром, который, несомненно, был куплен и сбережен для этого случая. Это не было ни фривольным, ни импульсивным актом, но неотъемлемой частью того, чему посвятил себя — а авторы-мужчины полны решимости представить этот акт настолько бессмысленным и неясным, насколько это возможно, чтобы умалить важность не только Иисуса, но и женщины, которая этот акт исполнила. Женщины не проводили священных религиозных ритуалов в еврейской практике того времени — более того, существовало правило, что женщинам, рабам и детям запрещалось ритуально молиться дома²⁰, не говоря уж о проведении ритуала в синагоге или в Храме — так почему Иисус позволил Марии из Вифании сыграть столь ва жную роль?

 

Иностранцы

 

 Как уже говорилось, с женщиной можно было развестись па том основании, что она появилась на людях с распущенными волосами — столь тяжек был грех, — а здесь /Мария из Вифании, женщина harmart l s, почему-то не ««и >дюдает иудейского обычая или стоит вне религиозно-ю закона и выглядит совершенно не замечающей того {мущения, которое мог вызвать такой акт. Еще более знаменательно то, что Иисус не только не порицает ее за нарушение иудейского закона, но и поощряет ее, адресуя упреки тем, кто осудил ее поведение.Оба ведут себя как иностранцы в чужой земле: неудивительно, что их не понимали, в частности двенадцать

учеников, которые, как мы видим снова и снова, не понимают учение Иисуса и цель его миссии. Мария из Вифании могла быть чужой в этой среде, но кажется, что у нее с Иисусом есть общий секрет, — или они оба чужие.

Если помазание не было иудейским ритуалом, то к какой культуре оно относится? В те времена существовал священный языческий ритуал, в котором женщина помазала избранному мужчине голову и ноги, а также гениталии в знак особой судьбы. То было помазание священного царя, в котором жрица выделяла мужчину и помазала его перед дарованием ему судьбы в особом сексуальном ритуале, известном как hier s gam s (священный брак). Помазание было частью подготовки к ритуалу проникновения во время исполнения обряда —- что имело те же самые эмоциональные или юридические следствия, что и обычная форма брака — в которой царь-жрец обретал силу бога, а жрица-царица превращалась в великую богиню. Без силы женщины избранный царь никогда не правил и был бы бессильным. Барбара Уокер объясняет:

 

«Брак с земной представительницей богини в образе царицы был чрезвычайно важен для легитимности царской власти: таков был первоначальный смысл священного брака — hier s gam s. Аккадские цари отправлялись в военные походы, главным образом, чтобы доказать, что они достойны священного брака²¹.

 

Концепция священного брака весьма важна для понимания Иисуса, его миссии и его связи с самой важной женщиной в его жизни — не упоминая уже о двух имеющих большое значение мужчинах... Сложившийся образ Марии из Вифании/Марии Магдалины как проститутки становится осмысленным, если понимать, что этот ритуал есть высшее выражение того, что викторианские историки назвали храмовой проституцией. Разумеется, этот термин, учитывая их невежество и крайнее пуританство, н.к не удивит, хотя изначально жриц именовали hier -«1м1е, или священная служанка. Только через нее мужчина мог познать себя и богов. В результате служения священной служанки, hier s gam s, царь освящен и возвышен — и, разумеется, после такого помазания Иуда предает Иисуса и начинается путь к конечной судьбе мере { распятие.

Далекий отзвук этого древнего ритуала можно найти и любопытной церемонии, которая была проведена 16 июня 1(>33 года, когда Эдинбург встречал новоизбранного короля Карла I. В Вестпорте его приветствовала морская нимфа, одетая в сине-зеленый наряд с головным убором, напоминавшим башню с зубцами. Ее называли «Принцесса Магдалина»²². Здесь мы тоже имеем дело с царской жрицей, приветствующей нового монарха подобно тому, как Мария из Вифании /Мария Магдалина выделила и помазала Иисуса в качестве священного царя. Принцесса в образе морской нимфы является явным отзвуком лревних ассоциаций имени «Мария» или «Мари». В маетности, Барбара Уокер пишет: «[Мари] было основным именем богини, известной халдеям как Маррати, евреям как Марах, персам как Марихэм, христианам как Мария: а также Мариэнн, Мириам, Марианна, Миррин, Марфа, Мирра, Мария и Марина. Ее синий наряд и жемчужное ожерелье были классическими символами моря, покрытого жемчужной пеной»²³.

Концепция священного брака была широко известна и дни Иисуса: в различных вариантах ритуал проводился представителями различных культов умирающих и воскресающих богов, таких как Таммуз (храм которого в те премена имелся в Иерусалиме) и египетский бог Осирис, супруга Исида вдохнула жизнь в его мертвое тело на достаточно долгий срок, чтобы зачать младенца Гора, нога мужества с головой ястреба. Тресемер и Кэннон прямо указывают: «Ее (Марии) появление со специальным маслом для помазания Иисуса Христа говорит о ее принадлежности к жрецам и жрицам Исиды, чьи мази использовали для того, чтобы переступить порог смерти, оставаясь в сознании»²⁴. Это позволяет говорить о ней в специфическом контексте магических традиций Египта, что было рассмотрено нами только сейчас²⁵. Как жрица — или, по меньшей мере, помощница жрицы²⁶, — она проводила обряд во время мучительного распятия Иисуса и духовного посещения им неведомых высот, защищая и направляя его во время наиболее опасных моментов его союза с богами. Если, конечно, он не умер на кресте, как считали многие еретики, распятие можно считать главной жреческой инициацией его жизни. Что случилось с ним впоследствии — неясно и противоречиво и лежит за пределами темы этой книги, но ясно, что он никогда уже не мог стать таким же, как был, и, вероятно, изменился настолько, что его не могли узнать даже те, кто хорошо его знал.

Во всех вариантах священного брака представительница богини в образе жрицы соединяется сексуально с избранным царем перед его жертвенной смертью. Три дня спустя бог воскресает, и земля снова становится плодородной.

Мария из Вифании использовала для помазания ног Иисуса миру — знаменательно, что в восточной тантрической (священный секс) традиции именно это масло используется для помазания ног и волос.

 

Женщина-евнух

 

Ясно, что женщина, помазавшая Иисуса, должна быть особой женщиной, великой жрицей какого-то древнего языческого культа. Но была ли она Марией Магдалиной, заявляла Церковь до 1969 года? Недавно были предприняты действия, направленные на реабилитацию Магдалины. В частности, подчеркивалось, что она не была щи же женщиной, что и неназванная грешница или бывшая грешницей Мария из Вифании. Поскольку Магдалина стала образцом для либерально настроенных современных христианок, прославляющих ее за непоколебимую преданность Иисусу и в связи с ее очевидно высокой ролью среди учеников стали считать оскорблением упоминание о ее грехах, несмотря на то что ей отпустил их « aiv! Иисус. Политически корректная Магдалина подчер-не грешница. Но все же, по всей видимости, эти женщины были одним лицом, и у авторов Евангелий были свои резоны для разделения их на две отдельные личности с последующим успешным затушевыванием и той, и другой. Меньше всего они хотели бы, чтобы читатель соединил их, поскольку в таком случае становилась понятной особая роль Марии и смысл ее действий: если это произошло бы, то вся тщательно выстроенная инструкция церковной концепции начала бы рушиться. Интересно, что обе трактовки образа Магдалины Церковью оказались благоприятны для нее: как истеричная кающаяся грешница, она была полезным образцом для , кто вырвался из обычного бытового круга, скажем, рабынь-«магги» в «Прачечных Магдалины». Теперь же перестав быть грешницей и будучи отделенной от Марии из Вифании, она утратила даже предположительный статус жрицы огромной силы. В обоих случаях мужины Ватикана успешно превратили эту потенциальную угрозу в женщину-евнуха. Ирония такого решения вопроса состоит в том, что многие либеральные женщи одобрили это: очень хорошо, что Марию Магдалину не отождествляют с Марией из Вифании! Они считают это прогрессивным, хотя ничего прогрессивного в этом нет.

Конечно, большинство христиан не ждут от Евангелий скрытого смысла или многозначительного подтекста — но только прямую истину, сколь сложной ни была бы фразеология. Однако Новый Завет насыщен тем, что мы называем теперь раскручиванием, и большая часть отрывков подходит для пропаганды позиций тех или иных групп. Отдельные эпизоды выхватывают из контекста и соединяют вместе на потребу дня, места; персонажи не обозначаются по имени, причем слова зачастую вкладываются в уста людей, не имевших к ним никакого отношения. И это граничит с прямой фальсификацией. В отношении таких книг нет понятия «евангельская истина», и одной из наиболее значительных жертв такого подхода является Мария из Вифании. Мы проанализировали роль и идентичность Марии, которая была сестрой Марфы и Лазаря (возлюбленного Иоанна), а теперь давайте рассмотрим доказательства истинного характера таинственной женщины, известной как Магдалина.

 

Где был город Магдала?

 

Загадочная женщина, которая, очевидно, была в центре миссии Иисуса, в Новом Завете именуется «Мария Магдалина», или просто «Магдалина», а это свидетельствует о том, что авторы Евангелий считали, что читатель знает, о ком идет речь, немедленно опознавая ее по имени. (При этом ее вряд ли можно назвать центральной фигурой Евангелий от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, что выглядит так, будто о ней упомянули потому, что она была слишком знаменита и не упомянуть о ней было нельзя. Возможно, авторы боялись, что полное отсутствие Марии Магдалины вызовет ненужные вопросы.) Обычно считается, что ее имя означает Мария из Магдалы, города, где она родилась. В начале XX века аналитики приняли обычное толкование, которого придерживаются по сей день: «Мария Магдалина, вероятно, названа по городу Магдала или Магадан... в настоящее время Медьдель, что, как говорят, означает «башня». Он был расположен неподалеку от Тиверия и упоминается... в связи с чудом семи хлебов. На этом месте до сих пор сохрани лась древняя башня. Согласно еврейским источникам, это место было прославлено своим богатством и безнравственным поведением его жителей» ^27/28.

 

(Заметим, как автор усиливает традиционную ассоциацию между Магдалиной и «безнравственностью», сиязывая ее с предполагаемым местом ее происхождения, реховным городом «Магдала». Когда обычные коммент агоры вынуждены упомянуть ее имя, они никогда не \пускают случая лишний раз вывалять ее имя в грязи.)

Что нам известно о всеобщем убеждении, что ее дом находился на берегу Галилейского озера? Мы знаем от еврейского историка первого века Иосифа Флавия, что ! ород, который сейчас называют Медьдель, или Магдель, но времена Иисуса именовался Таричея не Магдала.

IIокажется странным, что она единственная из всех учениц из Галилеи была названа по месту рождения: конечно, это должно было вызывать непонимание других женщин — которые в основной массе явно были родом из тех иггт, где происходили события. И если она была единс пенной в толпе женщин из окрестностей Магдалы, то почему только ее назвали Магдалиной? Кроме того, ее на илвают Мария (прозываемая Магдалиной), что отличается от построения фразы в аналогичных случаях, например, «Симон из Кирены». И снова можно предполо! п ь, что некоторые называли ей Марией из Вифании, другие Марией Магдалиной.

На самом деле, в Новом Завете нигде не указывается, откуда родом Мария, что заставляет верующих и ученых просто предположить, что она пришла с берегов Галилейского озера — даже при том, что есть весомые причины верить, что она родом из иных мест: может быть, даже иностранка. Более того, есть убедительные данные, что Иисус тоже был не из этих мест, хотя предположение, что он был евреем из Галилеи, укоренилось настолько, что кажется неоспоримым фактом.

В Новом Завете редко указывается происхождение персонажа — включая Иисуса (Симон из Кирены и Савл из Тарса — немногие примечательные исключения). Один из многочисленных случаев неправильного перевода до сих пор поражает воображение, когда говорят «Иисус из Назарета», в то время как следует читать «Иисус назо-рей». Хотя известно, что назореи были членами группы сект, которые имели общее название, они остаются сектой таинственной. Само слово является производным от еврейского «N strim», что означает «Хранители... те, кто сохраняет истинное учение или древние традиции, и те, кто хранит секреты, которые не дано знать остальным...»²⁹. Это наводит на некоторые мысли — может быть, даже шокирующие — в связи с Иисусом, о котором обычно думают, что он основатель уникальной, Богом данной религии, а не последователь каких-то иных верований³⁰.

В любом случае город Назарет не встречается в римских архивах того времени, его нет на картах, нет в хрониках Иосифа Флавия, нет в Талмуде. Столь почитаемого христианами сегодня города Назарет, по всей видимости, не было до падения Масады в 80-х годах I века, а расцвел он только через триста лет после смерти Иисуса.

В этой связи интересным кажется вопрос, где находится родной город Девы Марии, которым обычно считается Назарет. Поскольку такого города в ее дни не существовало, откуда она появилась? Хотя она, подобно другим женщинам, следовала за Иисусом, у нее должно иыло быть место жительства в Палестине, но если это так, то где?

У многих ученых —- и несомненно, у большинства христиан — даже сегодня будто шоры надеты на глаза и отношении земли, где проповедовал Иисус. Обычно « читается, что крошечная Галилея была как бы отрезана остального мира и любого постороннего влияния. По общепринятому мнению, это была земля евреев, поклонявшихся Яхве, метафорически изолированная от большого мира. Однако, как пишет Бартон Л. Мак в своей ниге «Утраченное Евангелие: книга «Q» и происхождение христиан» (1994): «В мире христианского воображения Галилея относится к Палестине, религией Палестины был иудаизм, поэтому каждый в Галилее должен быть «преем. Поскольку эта картина искаженная... читатель должен иметь более точное представление»³¹. Не зря Галилея, известная как «земля не-евреев», имела обширные торговые связи со многими близлежащими культурами, находясь на перекрестке торговых путей, ведущих в Вавилон, Сирию — и расположенный рядом Египет.

Галилея в I веке славилась головокружительной смесью сект, религий и народов и имела репутацию центра, и которого расползаются ереси. Здесь было такое религиозное подполье и царило настолько радикальное мышление, что иерархи Иерусалимского Храма были здесь не более популярны, чем римские оккупанты. Эта земля привлекала не только торговцев, но и путешественников и i отдаленных земель, которые несли с собой соблазни-н-льные и опасные новые идеи, а Мария Магдалина — та самая Магдалина, чужая, выделяющаяся своеобразной пикантностью, — несомненно, была одной из них.

Нет никакой необходимости втискивать ее в галилейские декорации, поскольку есть, по меньшей мере, два интересных варианта ее происхождения: хотя города Магдала в Иудее нет, есть город Магдолум в Египте — сразу у границы, который под названием Мигдол, вероятно, упомянут у Иезекииля³². В те времена в Египте была большая процветающая еврейская община, центром которой был город Александрия, бурлящий космополитический котел, где сплавлялись многие расы, национальности и религии, где располагалась штаб-квартира Иоанна Крестителя³³, куда, но всей вероятности, бежало Святое семейство от преследования Ирода. В I веке по Египту были рассеяны и другие группы евреев, как ортодоксов, так и еретиков. Их влияние на рост и развитие христианства — практически игнорируемое академиками — было весьма существенным. В отличие от вездесущей, воспеваемой Греции, Египет академики до сих пор рассматривают в отрыве от его исторического влияния, что — как мы увидим далее — ошибка тяжкая.

Если Магдалина действительно была родом из египетского города Магдолум, то это частично объясняет, почему ее отодвигают в тень. В конечном итоге, несмотря на замечательную мешанину наций и религий в Галилее того времени, человек по натуре своей с подозрением относится к иностранцам, и в Евангелиях ясно показано, что предубеждения людей типа Симона Петра были очень сильны, во всяком случае в начале миссии. Согласно Деяниям Апостолов, уже умер Иисус, когда после вещего сна Петр осознал, что не только евреи достойны Евангелия³⁴.

Однако если Магдалина была жрицей из Египта, то враждебность к ней евреев-мужчин усиливается тысячекратно.

Она была не только раскрепощенной и независимой женщиной со средствами, но и зараженной к тому же языческими идеями! Мужчины не могли не относиться к ней с подозрением, присутствие Иисуса, несомненно, удерживало их враждебность в определенных рамках, «чо доминирующая личность ограничивала их. Возможно, он обладал такой харизмой, что они полностью находились под влиянием его чар, но тем не менее шепоток по углам шел и внутреннее отвращение было: он не мог поступить неправильно, а она — совсем другое дело. V них было выработано неприятие к иностранным жрицам, которых много болталось вокруг. Или же Иисус удерживал их в повиновении чем-то еще — если они верили в то, что он подлинный Мессия, то его личные чудачества особой роли не играют (хотя они не могли не ворчать по этому поводу), или же он обладал политической и военной властью, реальной или потенциальной, что удерживало в повиновении всю группу. Нельзя забывать, что в его группу входил Иуда Искариот (или Иуда Сикаи) и Симон Зелот — оба были членами образований, которые можно назвать террористическими (хотя они напевали себя борцами за свободу, агитируя против римских оккупантов).

Может быть, была и другая причина, по которой к Марии Магдалине столь плохо относились в группе последователей Иисуса. Хотя она, возможно, жила в Египте — в конечном итоге нам известно, что и Иоанн Креститель, и Иисус провели там несколько лет, — вовсе не обязательно, что она была родом оттуда. Например, есть нород Магдала в Эфиопии, отдаленная крепость на вершине холма на юге страны, где состоялось сражение между местными жителями и британской армией в 1868 году, последствия которого противоречиво отзываются до на-стоящего времени³⁵. Эту скалистую местность называют еперь Амра Мариам (Мария), хотя современные жители Эфиопии считают, что оно названо по имени Девы Марии, а не Марии Магдалины, название указывает, что оно долгое время ассоциировалось именно с последней. Возможно, хотя точно и неизвестно —- многие и вообразить себе это не могут, —- эти места и были местом ее рождения или домом.

Эфиопское происхождение не могло не делать ее человеком экзотическим, что, вероятно, весьма беспокоило предубежденных участников миссии Иисуса, таких как Симон Петр. Несмотря на то что политически корректные ревизионисты проповедуют теперь, расизм был изобретен вовсе не в Британской империи: если Магдалина была чернокожей, раскрепощенной, богатой языческой жрицей и ближайшим другом Иисуса (самое малое), двенадцать учеников при ее виде должно было обуревать море эмоций, свойственных необразованным людям, которые возникают при виде чуждого, неизвестного.

На первый взгляд идея чернокожей Магдалины может быть высмеяна — в конечном итоге она хороша для новой постановки рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда», но не подтверждена ни одним историческим фактом. Однако имеются наводящие на раздумья связи между Магдалиной и черным цветом, которые мы рассмотрим с учетом их воздействия на христианскую историю в последующих главах.

Использование имени Марии в Новом Завете интересно обставлено: указывается, что она — «эта Магдалина», что звучит почти дерзко — аналогично тому, как критик писал бы об экс-премьере Англии «эта Тэтчер», вкладывая в слова изрядную долю иронии. В этом свете «Мария, называемая Магдалиной» может быть какого-то рода прозвищем, так же, как Евангелия именуют основателя Церкви «Симон, прозываемый Петром», что, видимо, должно показать, что «Петр» (или на греческом «Петрос» — «камень») имеет шуточный оттенок, намек на его массивность или рост. Некоторые³⁶ предполагают даже, что этот эпитет можно истолковать как «Роки» (по аналогии с прозвищем несгибаемого боксера — героя Сильвестра Сталлоне), как дань репутации Симона-бойца.

Есть вероятность, что «Мария, называемая Магдалиной» — это титул, а не производное от места происхождения. Маргарет Старберд указывает в своем исследовании культа Магдалины «Женщина с алебастровым кувшинчиком»: «На еврейском языке эпитет «Магдала» и буквальном переводе означает «башня»» или «нечто возвышенное, великое, великолепное»³⁷. Наше толкование слова «Магдала», разумеется, «башня» — «Принцесса Магдалина», приветствовавшая Карла I в Эдинбурге, имела головной убор в виде зубчатой башни — хотя это слово может быть истолковано и как «возвышающаяся» или «великая». И во многих других языках прилагательное или имя «Магда», строго переводимое как «девственница», несет в себе смысл «великолепная [женщина]», «Магна» есть просто «великая», как в латинском выражении «Магна Mater», титул богини «Великой Матери». Барбара Уокер в своей книге «Женская энциклопедия мифов и тайн» дает следующее определение «Мадна I: «Великая богиня» Сирии, которой особо поклонялись в Гиерополе, «святом городе». Тот же титул применяли ко всем богиням по всей римской империи, что ограничило с концепцией женского монотеизма, когда вторгся в духовную сферу еврейский, персидский и христианский патриархат»³⁸.

Но если «эта Магдалина» есть статус, возможно, укапывающий на то, что она была Главной жрицей какого-то древнего языческого культа, или титул, предполагающий величие, то кто удостоил ее этой чести? Явно не авторы Евангелий, которые всю тему Марии Магдалины считали весьма неудобной для себя, и, как мы увидим, такого рода хвала не могла возникнуть в круге двенадцати учеников Иисуса, особенно у Симона Петра, который предпочитал даже не находиться с ней в одной комнате, не говоря уже о признании ее величия. Однако, котя можно тщетно перелистывать евангельские тексты в поисках какой-либо информации, свидетельствующей о «величии» Марии, есть множество других источников, которые говорят не только о том, что она была «великолепна» сама по себе, но и сам Иисус признавал ее женщиной исключительной силы...

 

Невеста Христа?

 

Но была ли явно тесная связь между Магдалиной и Иисусом законным браком, как новаторски заявили Бейджент, Ли и Линкольн в своей книге 1982 года «Святая Кровь и Святой Грааль»? Если она была, то в Новом Завете царит очень странное молчание по этому поводу, поскольку, что бы ни думали христиане (особенно католики) сегодня, иудаистские раввины в Святой земле должны были быть женаты, потому что воздержание от продолжения рода считалось (и считается в ортодоксальной еврейской среде) оскорблением Бога. Целибат порицается старейшинами синагоги и вызывает сплетни о неестественных желаниях среди конгрегации. Для еврейского раввина было бы странным, если бы Иисус не был женат, но если бы он имел жену, то, конечно, она была бы упомянута как «Мириам жена Спасителя» или «Мария жена Иисуса». В Евангелиях нет ни единой фразы, которую можно было бы даже притянуто истолковать, как упоминание о законном союзе, но является ли это следствием того, что такой женщины не было, или его жена была известна, но столь интенсивно и в таком масштабе ненавистна, что авторы канонических Евангелий решили ее игнорировать? Или же она была женой по обряду, который евреи не признавали? Но если, как следует из гностических Евангелий, Иисус и Магдалина были преданными и любящими любовниками, почему они не оформили свои отношения официально? Как мы видели, поразительно храбрые жители Безье страстно верили, что они были неженатыми любовниками. (Многие комментаторы полагают, что свадьба в Кане, где Иисус превратил воду в вино, на самом деле была его собственной свадьбой — главным образом, на том основании, что там он присутствовал со своей матерью. Но, возможно, это было просто свадебное юржество близкого родственника, где они председательвовали: в любом случае, некоторые авторы считают, что чуда в Кане не было, а рассказ основан на мифе об умирающем и воскресающем боге Дионисе⁴⁰).

Помимо возможности какого-то законного запрета па их любовь — например, близкое родство или наличие другого законного брака, — кажется, нет причин для отказа от публичного признания их предпочтения друг друга. Не говорит ли это нежелание связать себя брачными узами о том, что они не были евреями и, следовательно, не могли закрепить брак в синагоге? Знаменательно, что от языческих жриц, даже от тех, кто занимался священным сексом, требовали, чтобы они были во всех иных случаях целомудренными и оставались незамужними.

В любом случае мы знаем из Евангелий, что ученики Иисуса роптали по этому поводу, потому что, хотя последователям Иоанна Крестителя было дозволено вступать в брак, им это было не разрешено. А тем, кто уже ныл женат, как Симон Петр, предлагали бросить семью п следовать за Иисусом, что несколько противоречит христианской идее о том, что Иисус — бог счастливых семей. Любопытно, что миссия Иисуса не славилась своим пуританизмом: согласно Евангелию от Матфея⁴¹ — и, разумеется, неканоническим источникам — сам Иисус не чурался вина и еды, сравните с воздержанием учеников Крестителя, которые часто постились и молились. Хотя был запрет на брак, с этим движением ассоциируются полутона священной сексуальности, сексуальной пли, по меньшей мере, эротической обрядности. Это указывает на то, что при неодобрении постоянных или законных связей, экстатические — возможно, даже уникальные обряды, такие как hier s gam s, имели место. Конечно, если сексуальная связь была непозволительна для всех членов движения, кроме Иисуса и Магдалины (и, может быть, что еще более спорно, для ее брата), то не надо далеко искать объяснения враждебности, с которой к ней относились мужчины.

Мы можем только предполагать, но, может быть, имеет значение то, что граждане Безье таких сомнений не испытывали, будучи настолько уверены в любовной связи Иисуса и Магдалины, что пошли на смерть, защищая то, что считали фактом, простым и чистым. И Леонардо изобразил их в «Тайной вечере» в зеркально идентичных одеяниях, как будто они были взаимными половинками. Как же люди позднего Средневековья и Возрождения узнали столь определенно о взаимоотношениях Иисуса и Марии Магдалины, когда в Церкви не было даже полушепота об этом? Не было ли у них доступа к тайному Евангелию, которое снова было спрятано, чтобы люди Папы не добрались до него и не уничтожили?

Соблюдая осторожность, чтобы не принять на веру тексты, не согласующиеся с христианским каноном только потому, что они еретические, весьма полезно прочитать варианты «запрещенных» книг, которые временами всплывают на поверхность. Какой свет могут пролить гностические Евангелия на любовь Иисуса Христа и Марии Магдалины, проживших свои столь важные для нас жизни 2000 лет назад в далекой земле?

 

АПОСТОЛ АПОСТОЛОВ

U декабре 1945 года арабский крестьянин Мухаммад Али имеете со своими братьями сделал великое историческое открытие: нашел кувшин в лабиринте пещер около города Наг-Хаммади в Верхнем Египте. Отправившись за мягкой горной землей, известной как сабакх — ее использовали в качестве удобрения, — они раскопали большой ( I метр в высоту) глиняный кувшин, к которому сначала побоялись притронуться из опасения, что внутри заключен джинн — злой дух. Однако братья быстро преодолели страх, когда им пришла в голову мысль, что, возможно, н нем хранится сокровище, золотой клад, который поможет семье выбраться из нищеты. Такие мысли быстро прогнали страх перед джинном, и они разбили кувшин, по, к своему разочарованию, увидели только груду древних книг: тринадцать обернутых в кожу свитков из исписанного папируса.

Многие годы никаких подробностей об этой находке известно не было — хотя ходило много слухов о том, что с ней случилось, — и точные обстоятельства произошедшего сразу после обнаружения книг неизвестны до сих пор. Лли позднее признался, что его мать Умм Ахмад, не понимая ценности того, что держит в руках, сожгла несколько папирусов, поддерживая огонь в своем очаге, что вызвало реакцию академической общественности в виде смеси гнева и изумления от такого невежества. Только подумай какое сокровище, какие возможные теологические и исторические откровения предала огню эта крестьянка! Какова ирония того, что самой сенсационной теологической находке была уготована такая судьба!

Но есть в этом рассказе, уже изрядно поизносившемся, нечто вызывающее недоверие. Может быть, и на самом деле матери Али столь срочно нужна была растопка для печи, и эта история есть неприукрашенная правда, но кажется довольно странным, чтобы, даже будучи невежественной относительно исторической ценности находки, она бросила в огонь что-то потенциально ценное на процветающем рынке антиквариата, учитывая стесненные обстоятельства жизни своей семьи. Египтяне, в том числе и беднейшие, всегда с уважением относятся к тому, что может быть продано — достаточно часто можно увидеть у дороги в Каир нищего, пытающегося продать не только мертвого, но уже полуразложившегося, отвратительно пахнущего верблюда. Уверена, что первыми словами Али, вернувшегося с охапкой книг, было нечто подобное: «Мама, позаботься об этих вещах, они могут оказаться дорогими». В жизни случается странное, и люди делают глупости, но в этом рассказе есть привкус весьма удобного мифа. Возможно, Али отдельно продал недостающие папирусы другому покупателю, который не захотел их публиковать, и состряпал оправдание, возложив на мать ответственность за утрату книг. (Нам известно только, что в текстах, называемых сейчас гностическими Евангелиями, упоминаются папирусы, которые должны их сопровождать. Могут возникнуть вопросы; гораздо лучше сказать, что они сгорели.)

Не исключено, что он продал «сгоревшие» книги агенту Ватикана, который решил не открывать их содержания. Разумеется, если эти, как предполагается, недостающие книги были подобны тем, что со временем нашли путь к общественности, то неудивительно, почему их решили не показывать.

Папирусам Наг-Хаммади, насколько нам известно, были уготованы сложные приключения, многие из которых обусловлены страстным желанием Ватикана скрыть само их существование от общества. Хотя заговор с целью покрытия определенных христианских текстов от обще-на был организован еще в III веке, действует он и поныне. Как писали Дэвид Тресемер и Лаура-Ли Кэннон в предисловии к переводу гностического Евангелия от Магдалины, выполненного Жан-Ивом Лелупом (это Евангелие было найдено в Наг-Хаммади, оно всплыло на поверхность в Каире в 1856 году): «История борьбы с ранними христианскими Евангелиями читается как приключенческий роман — сожжение книг, тайные собрания маленьких сект, раскрытые властями, ссылки, казни и так далее»².

Первые 200 лет существования новой, христианской религии многочисленные варианты текстов и учения ее основателя и его учеников циркулировали по всей Римской империи. Ученые считают, что канонические Еван-ел и я не были первыми христианскими текстами: Матфея и Луку обычно датируют 80 годом, Марка — на десять лет раньше, а Иоанна — 100 годом. Хотя первыми давными частями Нового Завета были письма Павла, датируемые 50 годом, к сожалению, он не интересовался подробностями земной жизни Иисуса или его личными привязанностями, сосредоточив свое внимание на его религиозном учении — и в связи с этим проблемами организации церкви в римском мире.

 

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 260; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!