Личностная подготовка учителя

 

Учитель заблуждается, считая, что в его задачу входит как можно более полное накопление знаний посредством учебы. В первую очередь ему необходимо ясно представить себе, что такое внутреннее самообладание.

Суть подобного самообладания заключается в том, как учитель будет наблюдать за ребенком. Ему необходимо серьезно настроиться на это наблюдение. Важно также научиться не ограничиваться лишь внешним наблюдением, опираясь только на теоретические знания по обучению и воспитанию.

Мы твердо настаиваем на том, что учитель должен быть готов изменить себя изнутри. Ему необходимо с упорством и методичностью заниматься самоподготовкой, чтобы избавиться от своих закоренелых ошибок в отношениях с ребенком. Чтобы обнаружить скрытые недостатки, нам необходима помощь извне – некие предписания, указывающие, что необходимо изменить в себе.

В этой связи было бы уместным упомянуть, что учителю необходимо «посвящение». Он должен следить за «наклонностями ребенка» и думать о том, как исправить некоторые свои ошибки, порочные стороны – «бремя грехов наследных».

Вынь сначала бревно из своего глаза, и ты сможешь достать соринку из глаза ребенка. Личностная подготовка учителя – это всеобъемлющая подготовка. Это не «стремление к самосовершенствованию» членов какого-нибудь религиозного ордена. Чтобы стать воспитателем, не требуется «совершенства», нужно просто освободиться от своих недостатков. Тому, кто непрерывно ищет путь возвышения своей духовной жизни, не нужно постоянно брать на заметку ошибки, которые делают невозможным истинное понимание ребенка. Это должен сделать некто, кто укажет нам эти ошибки, и нам нужно оставить ему возможность руководить нами. Мы должны быть воспитанными, если хотим воспитывать. Разъяснения, которые мы даем учителям, состоят в том, чтобы показать, что их задача – это их внутреннее состояние. Так врач говорит больному, каким пороком страдает его организм.

Приведу убедительные строки: «Главный смертный грех, который овладевает нами и который закрывает путь к пониманию ребенка, есть гнев». Но порок никогда не выступает один, а тянет за собой всегда другие, связанные с ним грехи, которые на первый взгляд могут показаться благородными, но в действительности же они – сатанинские грехи. Один из них – высокомерие.

Наши дурные наклонности можно исправить двумя путями: изнутри – посредством ясного осознания своих ошибок и их искоренения; извне же – посредством сопротивления выражению наших отрицательных наклонностей. Реакция окружения очень важна, так как указывает на наши недостатки и побуждает нас тем самым к их осмыслению. Мнение окружающих побеждает гордыню отдельного человека. Однако жизненные обстоятельства вынуждают нас, например, быть жадными. Противодействие нашим недостаткам возбуждает гнев. Стремление к выживанию побеждает осуждение. Общественные отношения управляют расчетливостью человека. Трудности в добывании достатка успокаивают расточительность. Потребность в личном достоинстве низвергает зависть. Короче говоря, все эти обстоятельства непрерывны, как спасительное предупреждение. Социальные отношения служат поддержкой нашего внутреннего равновесия.

В любом случае, мы выходим из этих общественных противоречий, но не очищаем себя так, как при обращении к Богу. Между прочим, мы считаем, что легко и добровольно устраняем признанные нами ошибки, но не так легко мы соглашаемся с унижающими нас наставлениями ближних; нас унижает больше допущение ошибки, чем ее совершение. Если нам приходится исправлять наше поведение, то потребность в сохранении внешнего достоинства подсказывает нам отговорку: якобы мы сами хотим неизбежного. К часто встречающемуся лицемерию относят, например, тот факт, когда о вещах, которые мы не можем получить, говорят, что они нам не нравятся. Таким образом мы противодействуем этой маленькой ложью внешнему сопротивлению.

Мы принимаем борьбу, вместо того чтобы начинать совершенствовать жизнь. И так как в любой борьбе человек имеет потребность организовать себя, то он вправе, как ему кажется, усилить борьбу с обществом.

Если у группы людей есть одинаковые ошибки, то инстинктивно они склоняются к взаимной поддержке; они ищут силу в объединении. Мы скрываем наши ошибки, находя отговорку, называя их нашей обязанностью и долгом. Так во время войны маскируют средства разрушения безобидными природными ландшафтами. И чем слабее силы извне реагируют на наши ошибки, тем легче мы можем пустить в ход защиту.

Когда кто-либо из нас замечает свои промахи, то с большим мастерством ищет уклонения от признания их в собственных глазах. Наши ошибки мы защищаем так, словно защищаем свою жизнь: мы готовы, надев маскировочную каску, назвать их «необходимостью», «обязанностью» и т. п. Снова и снова мы убеждаем себя, что недооценили нашу совесть, и так изо дня в день становится труднее принять правильную позицию.

Учитель и вообще все, кто хотел бы воспитывать детей, должны освободиться от совершения ошибок, которые наносят вред детям. Основные ошибки учителя – эти идущие рука об руку гордыня и гнев, должны быть открыто осознаны учителем. Озлобленность – главная наша беда. Ей надевают соблазнительную маску гордости и рядят в почетные одежды, требующие уважения.

Но гнев – это один из грехов, который раньше, чем другие, наталкивается на сопротивление живущих рядом людей. Поэтому его нужно сдерживать; тот, кто переживал смирение и должен был прятать гнев, впоследствии стыдился себя.

Путь к этому совсем не труден, его можно пройти. Дети – это создания, не способные защитить себя и понять нас, и они терпят все, что слышат от нас. Они терпят не только оскорбления, но и чувствуют себя виноватыми во всем, в чем их обвиняют.

Учитель должен скрупулезно рассчитать, как принять то или иное душевное состояние ребенка. Дети воспринимают несправедливость не разумом, а чувствуют ее душой и становятся подавленными и внутренне закрытыми. Такие реакции, как робость, ложь, капризы, плач без причины, бессонница, страх являются неосознанной защитой ребенка. Разум ребенка не в состоянии понять, на чем основываются его отношения со взрослым.

Внешне гнев не содержит насилия. От этой импульсивной формы проистекают другие, под которыми духовно утонченный человек прячет свое аффективное состояние.

В своих простейших формах гнев является реакцией на сопротивление ребенка. Но в отношениях с детской душой гнев связывается с гордыней, и вместе они образует единое целое, выливающееся впоследствии в то, что называют тиранией, которая не выдерживает никакой критики: тирания захватывает взрослого в крепкий плен призрачного авторитета, который он имеет просто потому, что он – взрослый. Это право сомнительно, оно исходит от желания разоблачить несомненное и называется просто втиранием очков. Если в примитивной общине тиран есть представитель Бога, то для маленького ребенка взрослый представляет собой божество, поступки которого не обсуждаются. Уж кто и мог бы быть непослушным, так это ребенок, но он должен молчать и смиряться со всем.

Если однажды ребенок попробует возвыситься над взрослым, то взрослый расценит это как намеренный ответ на свои действия, а не как жизненную оборону души ребенка или неосознанную защиту его угнетенного духа. Вырастая, ребенок учится направлять свою реакцию непосредственно против тиранов. Взрослый понимает это тогда, когда ребенок предъявит ему счет. Взрослый требует почтительности к себе, отстаивая право на оскорбление ребенка. Взрослый, мол, имеет право обсуждать и обижать ребенка. Он может по своему собственному усмотрению руководить потребностями ребенка или подавлять их. Восстание ребенка выливается в непослушание, в сомнительное и недопустимое поведение.

У нас есть истинная картина примитивной формы управления, при которой подданный оплачивает дань без малейшего права на возражение. Существуют народы, которые живут, веря тому, что каждая вещь – награда безграничной власти природы. Точно так же ошибочно считается, что дети всем обязаны взрослым. Не сам ли взрослый ввел в употребление эту веру? Он примерил на себя роль Творца, и его гордыня навязывает ребенку мнение, что он создал все, что в нем есть. Он, мол, сделал его умным, хорошим и благочестивым, исключительно он дал ему возможность соприкасаться с миром, людьми и Богом. Какое самомнение! И в дополнении ко всему взрослый оспаривает, что упражняется в тирании. Тиран никогда не пожертвует собой.

Подготовка, которая требуется от учителя в нашем методе, состоит в самоконтроле и запрете на тиранию. Учитель должен изгнать из своего сердца гнев и гордыню. Он должен учиться быть смиренным и любить. Ему следует научиться самообладанию, которое он должен принять за основу. Он должен заставлять себя всегда быть хорошо расположенным к ребенку. Равновесие – это отнюдь не лишний момент его поведения. В этом и состоит личностная подготовка, это ее исходный пункт и ее цель.

Но это не должно означать однако, что все действия ребенка учитель должен оправдывать и отказываться от оценки поступков, умственного развития и чувств ребенка. Наоборот, учитель не должен никогда забывать, что он – учитель и что его задача в том, чтобы воспитывать ребенка. И все же акт смирения необходим, чтобы мы искореняли пороки, угнездившиеся в наших сердцах.

Мы должны изживать в себе то, что не может помочь нам в воспитании, и благоразумно менять свои манеры, которые препятствуют нашему пониманию детей.

 

Глава 14

Отклонения в развитии

 

Когда во время нормализации наблюдается исчезновение некоторых особенностей в развитии ребенка, то приходится удивляться, что исчезают почти все признаки, которые принято считать естественными проявлениями.

Исчезает не только то, что называют изъянами детского характера, но и то, что относят к кажущимся достоинствам. Среди них не только такие, как неряшливость, непослушание, пристрастие к сладкому, эгоизм, любовь к спорам, капризность, но и так называемое творческое воображение, многословие, привязанность к какому-либо лицу, покорность, игра и так далее.

Да, теряются даже такие особенности, исследованные наукой и характерные для детского возраста, как подражание, любопытство, непостоянство, рассеянное внимание. Итак, в отличие от общепризнанных взглядов ребенок есть то первозданное, едва различимое, что дается природой.

И это положение впечатляет, так как распространено в мире повсюду, и оно в основе своей не ново. Еще в давние времена существовало представление о двойственной природе человека: с одной стороны, человек – это творец, с другой – существо, подверженное пороку. Греховность человека приводит к вырождению всего человечества.

Признавалось также, что это грехопадение в сравнении с положительными проявлениями незначительно, хотя означает отдаление от творческого духа, от тех законов, которые сопровождают само творчество.

С тех пор, как человек вступил в лодку, плывущую против течения, им управляет случай и он беззащитен против препятствий окружения и картин отражения разума: это и есть потеря человеком самого себя.

Это жизненная и вместе с тем философская точка зрения подтверждается и очевидна в жизни ребенка. То, что уводит ребенка с истинного пути, абсолютно незаметно. Это бессознательный поиск взрослыми своего «я» – скрытый, субтильный, одетый в соблазнительные одежды любви и помощи, но слепо и бездушно противостоящий ребенку.

Ребенок рождается устремленным к новому. Он несет в себе невидимый план, согласно которому он должен построить в себе человека.

С наступлением определенных единичных проявлений нормализации, а значит, и набирающего темп умения концентрироваться, создается связь с окружающей действительностью, начинаются едва заметные факты проявления ухода ребенка с неверного пути.

Внешнее окружение воздействует на ребенка в возрасте, решающем для развития его личности, когда на становление должны работать потенциальные энергии, и ребенок не смог бы без них осуществить изначальный план своего развития. Но появление даже одного единственного факта нормализации свидетельствует о том, что в этот период примитивной жизни, в котором человек еще является духовным эмбрионом, ребенок может сам воспрепятствовать тому, что останавливает его на истинном пути.

 

Глава 15

Бег от реальности

 

Подразумевая под отклонениями проявления характера, необходимо руководствоваться определением понятия «становление плоти». Психическая энергия должна преобразовываться в движение и, воссоединяясь с ним, воздействовать на становление цельной активной личности. Если это воссоединение не происходит (потому что вмешивается взрослый или потому что в окружении отсутствуют стимулы к действию), то психические энергии и движение развиваются обособленно, и в результате появляется «расщепленный человек». Так как в природе ничто новое не возникает из ничего, ничто не уходит бесследно – и это особенно касается энергий – то они следуют по другому пути. Психические энергии вынуждены развиваться в противном от обозначенного природой направлении. И прежде всего потому, что они потеряли свой объект и воздействуют в пустоту, в неопределенность и хаос. Разум, который должен был созревать посредством накопления опыта и движений, стремится убежать в мир фантазий.

Он ищет смысл, но не находит и лишь мечется среди картин и символов. Такие дети находятся в постоянном, неподдающемся контролю, бесцельном и беспорядочном движении; они многое начинают, но не доводят до конца, потому что их энергия проходит мимо предметов, нигде не останавливаясь. Взрослые наказывают детей из-за их несвязных действий, но вместе с тем восхищаются их фантазиями, в которых видят начало творческого плодотворного детского интеллекта. Известно, что Фребель «голосовал» многими своими играми за развитие такого символизма. За различными произвольно расставленными кубиками и призмами он «помогает» ребенку увидеть то лошадку, то крепости, то железнодорожные составы. Симпатия к символам позволяет ребенку использовать любой предмет в роли некоего электрического переключателя, освещающего в его уме фантастические картинки. Палка становится лошадью, стул – троном, карандаш – самолетом. Понятно, почему ребенку даются игрушки, с помощью которых можно было бы совершать деятельность, воспроизводящую прежде всего иллюзию, несовершенное и бесплодное отражение действительности.

В самом деле, игрушки являются отображением бесполезного мира, которое не ведет к духовной концентрации и не преследует никакой цели. Миру иллюзий блуждающего ума делаются подарки – игрушки. Они развивают активность ребенка, как ветер раздувает маленькое пламя тлеющих углей, но однажды это пламя погаснет и игрушку выбросят. Игрушки – едва ли не то единственное, что создал взрослый для ребенка, существа духовного. Тем самым он дарит ему некий материал, с которым ребенок свободно реализует свою потребность в активности. Фактически взрослый оставляет ребенку свободу лишь в игре или, лучше сказать, свободу, ограниченную игрушкой; он убежден, что мир игрушек становится миром счастья для ребенка.

Такой взгляд остается непоколебимым, несмотря на то, что игрушки быстро надоедают ребенку и он часто ломает их. Взрослый остается в этот момент мужественным и, даря игрушки, устраивает прямо-таки праздник по этому поводу. В этом акте – единственная свобода, которая предоставляется человеку в детстве, в то чудесное время, когда трепетная жизнь должна пустить свои корни.

Этих расщепленных детей в школе считают интеллектуально развитыми, но неаккуратными и недисциплинированными. Мы же утверждаем, что для таких детей придет однажды время, когда они не бросят свою работу, и тогда мечтательность и беспорядочность ребенка прекратятся, и спокойный, обращенный к действительности ребенок возьмется за работу. Нормализация вступит в свои права. С этого момента органы движения станут неподвластными хаосу, потому что им удается подчиниться руководству изнутри: теперь они – инструмент разума, который жаждет познать окружающую действительность и проникнуться ею. И то, что существовало в ребенке как застывшее любопытство, становится силой для завоевания действительного окружения. Психоанализ узнал аномальные стороны фантазии, и толкует игру как «бег от реальности». Это стремление избежать реальности. В это время внутренняя сила покидает свои естественные места обитания, утекает, прячется. Бег от реальности может означать и защиту своего «я» от боли и опасности или сокрытие за маской.

 

Глава 16

Задержки в развитии

 

Учителя школ утверждают, что дети, одаренные фантазией, отнюдь не самые лучшие дети. Да, они мало продвигаются вперед или вообще не продвигаются. Но никто не задумывается над тем, что разум ребенка в данном случае сворачивает с пути. Гораздо важнее обратить творческий разум ребенка к практическим вещам. Именно поэтому становится понятным, почему ребенку с отклонениями приписывается замедленное умственное развитие: его разум становится неподвластным ему и ребенок не может полностью развивать его. Это проявляется не только в случаях, в которых разум убегает в царство иллюзий, но и во многих других, когда разум в той или иной мере подавляется отсутствием мужества и гаснет. И он уже не убегает от реальности, а прячется в футляр.

В сравнении с нормализованными детьми уровень мышления у обычных детей ниже. И это происходит под воздействием отклонений, которые, может быть, недостаточно сравнить с выходом из строя какой-нибудь части организма. Нам нужно понимать, с какой осторожностью следует вести ребенка к нормализации, не провоцируя его, а устраняя препятствия для его развития. Отвлеченный разум не может вступить в работу под давлением. И тогда выявляется психический феномен, поистине интересное духовное явление – защита.

При этом речь идет не об известной в психологии защите, которая возникает вместе с внешними проявлениями поведения – непослушанием или упрямством. Эта духовная защита выходит за пределы воли ребенка, поскольку воздействие извне препятствует развитию ребенка.

Это явление психоаналитики обозначили термином «задержка». Учителя должны распознавать эти серьезно нарастающие процессы. На разум ребенка опускается некий завес и случается так, что это приводит в большинстве случаев к духовной слепоте и глухоте. Внутренняя оборона, словно душа подсознания, сообщает: «Вы говорите, а я не буду обращать на вас никакого внимания. Вы можете говорить мне много раз, но я вас не услышу. Я не могу построить свой мир, и поэтому я соорудил для себя защитную стену, чтобы вы не могли попасть ко мне».

Эта замедленная оборона постепенно приводит в конце концов к тому, что ребенок поступает так, словно потерял свои природные задатки. И теперь речь будет идти просто о плохой или злой воле. Учителя, которые имеют дело с такими детьми, задумываются: способны ли эти умственно мало развитые от природы дети понять, например, математику и возможно ли отучить их от орфографических ошибок? Если эти задержки или барьеры действенны во многих учебных дисциплинах или, возможно, даже во всем учебном материале, то может оказаться, что детей с нормальным интеллектом могут принять за слаборазвитых и им спустя некоторое время будет предписана вспомогательная школа.

В большинстве случаев задержку трудно определить. Ее связывают с факторами, которые воздействуют на расстоянии. Психоаналитики характеризуют задержки как неприязнь к определенному предмету, к учебе вообще, к школе, к учителю, к товарищам. Так как у ребенка нет больше ни любви, ни сердечности, то ему удается взрастить в себе истинное чувство страха перед школой; тогда он полностью отстраняется от школы.

Часто духовная задержка развития, начавшаяся в детстве, сопутствует человеку на протяжении всей жизни. Примером тому является характерное отвращение к математике, которое у многих остается до конца жизни. Здесь речь идет не только о неспособности понимания, нет! Но стоит только произнести слово из этой области, как барьер срабатывает, перегораживая все подходы и вызывая усталость еще до начала деятельности. Точно так же происходит и с изучением языка. Я знала одну очень развитую итальянскую девочку, которая говорила и писала с ошибками, в ее возрасте просто необъяснимыми. Любые попытки помочь ей были напрасными: чем больше с ней занимались, тем больше делала она ошибок. Чтение произведений классиков также не дало результатов. Но однажды я все же увидела, как она чисто и без ошибок написала по-итальянски. Как это произошло, я не могу объяснить; но одно я знаю наверняка: у девочки были истинные способности, но какая-то скрытая сила тиранически держала их взаперти, и эта сила провоцировала настоящий поток ошибок.

 

Глава 17

Исцеление

 

Зададимся вопросом, какое из двух отклонений самое сложное – бег от реальности или задержка развития? В наших оздоровительных школах вышеназванные отклонения – уход в фантазию и игру – относительно легко излечиваются. Объясним это на примере. Если кто-нибудь уходит из реального мира, не найдя необходимого материала для развития, то можно представить, что ему захочется вернуться туда, когда там изменятся условия.

В наших школах в большинстве своем неупорядоченные и подвижные дети постепенно меняются, словно возвращаясь из отдаленного мира. Их преобразование состоит не только во внешнем переходе от неупорядоченности к работе, оно заключается в душевном успокоении и удовлетворении. Отклонение спонтанно исчезает, совершается естественное преобразование. Однако отклонение, не выявившееся в детстве, будет сопровождать человека на протяжении всей его жизни. Многие взрослые, которые имеют богатую фантазию, воспринимают окружающий их мир только посредством эмоций. Это люди, которых называют фантастами, – неупорядочены, восторженно любуются звездами, красками, цветами, ландшафтами, музыкой, и все в жизни они воспринимают эмоционально, как в каком-нибудь романе. Но они не любят удивительный свет звезд и не в состоянии наблюдать, чтобы точнее изучить их. Звезды, которыми они восхищаются, не заставят их никогда заинтересоваться астрономией.

У таких людей есть художественные наклонности, но они ничего не производят, потому что не имеют никаких технических навыков. Они не подозревают, что должны начать что-либо творить своими руками. Они не могут оставаться в тиши, но и действовать они тоже не могут. Они нервно хватаются за все, и часто случается, что они что-нибудь разбивают. Они просто развлечения ради рвут цветы, которыми только что восхищались. Они не могут произвести что-нибудь красивое, не могут организовать счастье в своей жизни, открыть настоящую поэзию мира. Они теряются, когда никто не приходит им на помощь; свою слабость и неумение они относят к высокому состоянию.

Итак, эта внутренняя конституция, которая может привести к душевным заболеваниям, имеет свои корни в жизни в том возрасте, когда признаки отклонений трудно распознать.

Что касается задержек в развитии у маленьких детей, то их лечение требует лабораторных условий, когда все закрыто и защищено от окружения. И эта драма разыгрывается за многочисленными барьерами, которые часто перегораживают пути ко всему прекрасному, что существует вокруг нормального человека. Постижение тайн математики и естествознания, тонкости бессмертного языка, музыка – все это относится к враждебному лагерю, потому что в состоянии отклонения приводит к замыканию в себе порождают затмение, которое покрывает и прячет все то, что могло бы быть целью любви и жизни. Учеба становится мукой и вызывает полную апатию к миру, вместо того, чтобы стать активной подготовкой к жизни в этом мире.

Задержки в развитии – это внутренние барьеры. Воспоминания отгораживают от мира, человек держит в плену свое тело, пока гигиена не укажет на здоровый образ жизни. Люди защищаются от солнца, воздуха и воды; они прячутся за светонепроницаемые стены; они сидят взаперти днем и ночью с закрытыми окнами, пропуская вовнутрь слишком мало света. Они прячутся за тяжелые одежды, которые наслаиваются одна на другую, подобно луковице, и оздоровительное дыхание через поры кожи становится невозможным. Физический мир человека отгораживается от жизни ширмой.

Но и в социальной жизни есть явления, которые напоминают нам те же барьеры. Почему же люди прячутся друг от друга в футляры, почему же апатия и стремление к обособлению довлеют над людьми и они изолируются друг от друга?

Семья уединяется не для того, чтобы радоваться, но чтобы обособить себя от других. Эти барьеры не защищают любовь. Семья за шлагбаумом недосягаема и недоступна. Шлагбаумы мощнее, чем стены домов. Точно так же они прочно отгораживают друга от друга сословия и нации.

Шлагбаумы между народами создаются не для того, чтобы обособить какую-нибудь объединенную группу и сделать ее свободной, защитив от угрозы. Стремление к изоляции и защите укрепляет международные барьеры и препятствует общению людей. Но почему, тем не менее, культура основана на обмене? Может быть, эти стены в жизни народов есть также явления духовные, порожденные великими страданиями и многочисленными известными насильственными действиями? Боль накапливается, и жизнь народов становится чудовищной, протекая за высокими и толстыми стенами.

 

Глава 18

Зависимость от взрослого

 

Среди детей есть послушные, которые не располагают таким количеством духовной энергии, чтобы сопротивляться воздействию взрослых. Поэтому они беспричинно попадают в зависимость от того, кто замещает их активность своею. Недостаток жизненной энергии делает их болезненно чувствительными, хотя они не осознают этого. Эти дети всегда о чем-то горюют, как маленькие мученики и по-настоящему изнеженные, аффективные существа. Они всегда скучают и ищут у других, главным образом у взрослых, помощи, потому что они самостоятельно не могут выйти из подавленного настроения. Они все время зависят от кого-нибудь, как будто жизнь вынуждает их на это. Они ждут, чтобы взрослый помог им, поиграл с ними, рассказал им историю, чтобы он всегда оставался при них. Взрослые становятся рабами таких детей. Скрытая взаимозависимость не радует обоих. Но со стороны можно подумать, что их связывает любовь и понимание.

Эти дети постоянно задают вопрос «почему», как будто они неутомимо стремятся к познанию. Но если внимательно послушать этих детей, то можно заметить, что они не слушают ответа на свой вопрос и задают новый. Такое любопытство на самом деле есть средство поддерживать к себе интерес лица, в котором они ищут поддержку.

Они охотно отказываются от собственных порывов и подчиняются каждому идущему от взрослого предложению. Взрослому легко пустить в ход свою волю, которая занимает место воли ребенка. Так появляется большая опасность – ребенок может впасть в апатию, которая вызывает инертность или леность. Это состояние духа ребенка устраивает взрослого, потому что не препятствует его собственной активности. На самом деле это крайность, при которой может возникнуть отклонение.

Что такое инертность? Это депрессия в физической и духовной сфере. Ее можно сравнить с падением сил при тяжелом физическом недуге. Депрессия в духовной сфере – это низложение жизненных и творческих сил. Христианская религия причисляет лень к одним из смертных грехов, который приводит жизнь к опасности.

Взрослый вытравил из ребенка его душу, поставил себя на ее место. Он выплескивает на душу ребенка свою ненужную помощь, сам не замечая этого.

 

Глава 19

Желание обладания

 

У совсем маленького и у нормализующегося ребенка проявляется некий порыв, который управляет внутренними силами и умеет воздействовать на них. Врастание в окружающий мир никогда не происходит равнодушно. Наоборот, здесь можно говорить об интенсивной любви и о жизни, сравнимой с состоянием голода. Голод подстрекает к поиску пищи и это никоим образом не связано с логическим мышлением. Послушаем голодного: «Я давно уже ничего не ел; но голодающий не становится сильнее и не может жить; поэтому мне нужно найти что-нибудь съедобное и поесть». Голод – это страдание, которое непреодолимо побуждает к еде. Голод ребенка побуждает к деятельности в окружении, к поиску предметов, которые могут дать пищу для ума и тем самым подпитать его.

Новорожденный впитывает любовь к окружению «с молоком матери». Стремление любить свое окружение – это характеристика человека. Было бы неправильным называть любовью отношение ребенка к окружающему миру, потому что слово «любовь» означает нечто импульсивное и проходящее. Импульс распространяется на один эпизод. Внутренняя же энергия, которую ребенок носит в себе и которая побуждает его любить окружающий мир, ведет его к непрерывной активности. Силы активного ребенка – это созидательные, активные жизненные силы человека, который должен жить в приспособленном для него мире. Только в этом мире это создание может стать самим собою.

Если у ребенка отсутствует духовная жизнь, то все свои слабости он скрывает в себе. Он становится недосягаемым, трудно понятным, пустым, капризным, скучающим существом за рамками общества. Если ребенок не находит стимула для своего раскрытия и видит только «вещи», то у него появляется желание владеть ими. Брать, иметь всегда легко. Благоразумие и любовь становятся при этом излишними. Энергия облегчает себе пути. «Я хочу это», – говорит один ребенок, видя золотые часы, не умея даже узнавать время. «Нет, я хочу их!» – говорит другой ребенок, который, впрочем, готов поломать часы и сделать их непригодными, едва завладев ими. И так из-за вещей между людьми начинается соперничество и разгораются разрушительные войны.

Почти все душевные отклонения есть следствия этого первого шага, который заставляет выбирать между любовью и стремлением к обладанию и может увести по другому пути все жизненные энергии. Активные компоненты детского существа устремляют ребенка в окружение, как полипы медузы, которые стремятся захватить и ощупать все предметы вокруг. Ребенком обуревает желание обладания, когда он чувствует притяжение многих вещей и защищает их так, как если бы ему пришлось защищать себя самого.

Словно в подлинном сражении сильные и активные дети защищают свои вещи от других, желающих их позаимствовать. Они постоянно спорят друг с другом, потому что им хочется иметь ту же самую вещь и потому, что ее хочет иметь другой. Это приводит к действиям, которые дети предпочитают всем другим: возгораются враждебные чувства, начинаются споры и войны из-за ничего. Но в действительности на заднем плане стоит совсем не это ничего, а нечто гораздо более серьезное: сумасшествие, затемнение, чего, собственно, и следовало ожидать. И именно потому, что внутренние силы пошли по неверному пути. Так не собственно предмет, а внутренний недуг становится мотором для притязаний на овладение.

Известно, что детей стараются воспитывать морально, призывая их не привязываться к внешним вещам: причиной этого призыва является уважение собственности другого. Но если ребенок уже дошел до того, что готов перешагнуть границу, втаптывая в грязь свое человеческое достоинство, то тогда он направляет свое желание на внешние предметы. Этот росток так глубоко укореняется в душе ребенка, что рассматривается как особенность человеческой природы.

Все дети с уступчивым характером направляют свое внимание на внешнее, материальное, пустое. У этих детей другой повод для обладания вещью. Они не проявляют агрессии и соперничества. Они склонны скорее к собиранию предметов, припрятывая их. Таких детей охотно называют коллекционерами. Но они отличаются от истинных собирателей, которые упорядочивают предметы по определенному опознавательному признаку. Речь идет скорее о детях, которые складывают в штабеля различные предметы, не имеющие ничего общего между собой, и не проявляют к ним интереса. Врачам знакомо это пустое, бессмысленное собирательство. Оно основывается на душевной аномалии. Это отклонение не только заболевание духовной сферы. Оно ведет ребенка к преступлению: из желания обладать дети набивают карманы различными совершенно ненужными предметами.

Этих слабохарактерных, уступчивых детей определяют как абсолютно нормальных. Когда у них забирают какой-нибудь предмет из коллекции, они защищают его как только могут – всеми своими силами.

Психолог Альфред Адлер дал интересное объяснение этим симптомам. Он сравнил их с жадностью – свойством, которое встречается у взрослых, но ростки его можно узнать уже в детском возрасте. Человек приковывает себя к вещам и не соглашается оставить их сам, даже если они ему совсем не нужны. Это тот смертельно ядовитый цветок, который взрастает на почве фундаментального недостатка в душевном равновесии. Родителям нравится, что дети защищают свою собственность. Они видят в этом истинную человеческую природу и связь с жизнью в социуме. Так дети, стремящиеся к накоплению, находят понимание в нашем обществе.

 

Глава 20

Жажда власти

 

Другое отклонение, связанное с желанием обладать – это жажда власти. Это инстинктивное желание хозяина, который через любовь к окружающему миру стремится к овладению им. Голод на власть не имеет ничего общего с завоеванием мира, а просто исходит из присвоения вещей.

Для ребенка с отклонением взрослый просто существо, наделенное властью, которое можно попросить о любой вещи. Ребенок понимает, как велика должна быть его собственная власть, чтобы она могла воздействовать на взрослого. Тогда он мог бы использовать ее, чтобы добиться от взрослого много большего, чем смог бы достигнуть в рамках своих ограниченных возможностей. Этот процесс понятен. Он охватывает все больше и больше детей, так что и это должно говорить об очень распространенном, но очень трудно поддающемся излечению явлении – о классической детской капризности, очень знакомой и кажущейся естественной. Слабое, неразвитое и несвободное существо, которое знает, что находящееся вблизи сильное и свободное лицо может принести ему пользу, не упускает эту возможность. Ребенок начинает испытывать взрослого, изъявляя свои чрезмерные желания, которые взрослый считает логически оправданными. Но ребенок не знает границ: он представляет взрослого в своих фантазиях всемогущим существом, которое может исполнить его мечтания. Ведь они выполняются в сказках, которые можно было бы назвать романом детских душ. В них ребенок находит осуществление своих желаний, облаченных в привлекательные формы. Тот, кто подойдет к фее, тому улыбнется счастье – фантастическое богатство, которое никакой человеческой властью не достигается. Есть феи добрые и злые, красивые и ужасные. Они могут превращаться в злых и богатых людей. Они могут жить как в лесах, так и дворцах, о которых можно только мечтать. Эти детские идеалы переносятся на взрослых.

Есть феи престарелые, похожие на бабушек, и есть молодые и красивые, как мама; есть феи, одетые в золотые одежды и другие, одетые в лохмотья, так же, как есть бедные мамы и богатые в ярких одеждах. Но и те, и другие балуют своих детей. Взрослый, будь он нищим или королем, всегда является для детей существом, обладающим властью. Ребенок начинает использовать взрослого в жизненных обстоятельствах, которые изматывают в борьбе. Но поначалу такая борьба не возникает, потому что взрослый сдается добровольно, ведь ему доставляет радость видеть ребенка счастливым. Так, взрослый вряд ли станет запрещать ребенку мыть самостоятельно руки, удовлетворив полностью его жажду на власть. Но после первого триумфа хочется второго; и чем больше желаний ребенка выполняет взрослый, тем большего хочется добиться ребенку. Иллюзия взрослого об удовлетворении желаний ребенка превращается в горечь. И так как в действительности бесконечному фантазированию приходит неумолимо конец, наступает момент столкновения, и тогда часто вспыхивают войны. Капризы ребенка становятся для взрослого истинным наказанием. Тогда он вдруг признает себя виноватым и говорит: «Я избаловал своего ребенка».

Покорный ребенок также имеет свои методы воздействия: лесть, плач, мольба, печальное настроение, обида. Взрослый ловится на это до тех пор, пока может терпеть. Но в конце концов ему приходится, к несчастью, признать, что он своим участием способствует появлению отклонения. Взрослый думает над этим и, наконец, замечает, что неправильно воспитывал ребенка, что сам способствовал появлению в нем отрицательных черт характера, и он спрашивает себя, как это можно исправить.

Но мало что помогает в этой ситуации. Ни нотации, ни наказания не приносят результата. Это то же, что прочитать больному человеку с высокой температурой длинный доклад о необходимости быть здоровым или дать ему взбучку за то, что у него не падает температура. Нет, взрослый не портит ребенка, а мешает ему жить своей жизнью и тем самым подталкивает его к отклонению.

 

Глава 21

Комплекс неполноценности

 

Взрослый не в состоянии распознать заниженную самооценку ребенка, потому что он думает, прежде всего, о красоте и совершенстве своего ребенка и гордится им, связывая с ним свою надежду на будущее. У него есть какая-то тайная, неясная симпатия или твердое убеждение, что ребенок – бессодержательное, озорное существо и его необходимо наполнить содержанием, улучшить. Он занижает оценку ребенка. Это объясняется тем, что ребенок, который противостоит взрослому, – слабое существо, а взрослый по сравнению с ним – могущественен. При этом имеет даже право выражать неблагородные чувства, которые он спрятал бы стыдливо от других взрослых. К ним относятся скупость и властолюбие. Так, в четырех стенах родительского дома под полой одежды отцовского авторитета ребенок приходит к медленному, но постоянному разрушению своего «я». Например, взрослый видит ребенка, который берется за стакан, и сразу думает о том, что стакан может разлететься вдребезги. Скупой взрослый думает в этот момент о своем бесценном имуществе, и чтобы спасти его, запрещает ребенку прикасаться к нему. Может быть, взрослый – состоятельный человек, который мечтает удесятерить свое имущество, чтобы его ребенок был еще богаче, чем он сам: но именно в тот момент он не думает ни о чем другом, как об этом дорогостоящем стакане. Кроме того, взрослый решает за ребенка, куда поставить стакан, что делать со стаканом там, где он поставит его. Он думает: владею ли я авторитетом, чтобы вещи стояли так, как я хочу? Но любит ли он своего ребенка, налагая на него запреты? Он мечтает о том, чтобы его ребенок стал знаменитым, влиятельным человеком. Но в тот осознанный момент в нем поднимается нечто тираническое, и он теряется, защищая обычный стакан. Если бы стакан сдвинул с места какой-нибудь служащий, этот папа стал бы только смеяться, а если бы его разбил какой-нибудь гость, он стал бы его убеждать, что действительно ничего не произошло: стакан совершенно не имеет ценности.

Ребенок же с уничтожающей закономерностью устанавливает, что только взрослый видит опасность для предметов. Поэтому только ему одному разрешается прикасаться к ним. И ребенок ощущает себя существом низкой ценности. Он ниже стоимости предмета.

В вопросе построения детской личности следует обратить внимание еще на один подход. У ребенка есть потребность не только касаться предметов и работать с ними. Он хочет придерживаться последовательности отдельных действий. Это важнейший момент в построении личности.

Взрослый не следит за ходом своих привычных ежедневных занятий, так как они стали уже частью его бытия. Когда взрослый встает утром, он знает, что необходимо сделать то-то или то-то, и он это делает, как будто это одна из самых простых вещей в мире. Действия следуют почти автоматически одно за другим, и на них не обращают внимания, как не следят за дыханием или биениями сердца. Ребенок же, напротив, должен сначала создать для себя фундамент. Но он никогда не сможет придерживаться плана: если ребенок занят игрой, то входит взрослый, желая взять ребенка на прогулку. Он одевает его и берет с собой. Или: ребенок занят какой-нибудь незначительной деятельностью, например, заполняет ведерко песком. В это время приходит подруга мамы, и мать отрывает ребенка от работы, чтобы показать его гостье. В мир ребенка непрестанно врывается властительный взрослый: он распоряжается всей его жизнью, ни о чем не спрашивает, не считается ни с чем, доказывая тем самым, что действия ребенка не имеют никакого значения. Но с другой стороны, ребенок видит, что между взрослыми разговор не начинается без «пожалуйста» или «разрешите». Ребенок чувствует, что он не такой же, как все. Комплекс собственной неполноценности дает ему почувствовать, что он унижен и стоит позади всех других.

Как мы уже говорили, последовательность действий в совокупности с разработанным заранее планом крайне важны. Однажды взрослый объяснит ребенку, что он должен отвечать за свои действия. Главной предпосылкой такой ответственности является планомерная взаимосвязь действий между собой и понимание их значения. Но ребенок чувствует, что его действия не являются значимыми. Взрослый, отец, например, злится на то, что ему не удается, несмотря на его желание, пробудить в своем ребенке это чувство ответственности за свои действия. Это взрослый и никто другой был тот, кто шаг за шагом подавлял его чувство собственного достоинства и стремление к изучению последовательности и взаимосвязей собственных действий. Ребенок несет в себе мрачное убеждение в своем бессилии и неполноценности. Чтобы суметь взять на себя какую-либо ответственность, должно иметь убеждение в том, что ты – господин своих действий. Глубочайшее падение духа приводит к убеждению, что ты чего-то «не умеешь». Представим себе хромого ребенка, очень подвижного, которого вызвали бы на соревнование по бегу наперегонки: естественно, хромой не захотел бы бежать. Если беспомощного карлика вывести на боксерский ринг против расторопного гиганта, то первый не захочет боксировать. Стремление, попытка предпринять что-либо затухает, не проявившись, и остается чувство полного бессилия. Взрослый подвигает ребенка на инициативу, но в то же время и унижает его чувство уверенности, убеждая ребенка в неумении. Взрослому мало запретить ребенку действовать, он должен также сказать ему: «Ты не сможешь сделать это. Все твои попытки неудачны». Более грубые скажут даже так: «Глупый, зачем тебе это делать? Ты же видишь, что ты не способен на это». И это касается не только действий ребенка и порядка их протекания, но и личности ребенка вообще.

Этот образ поведения взрослого взращивает в ребенке убеждение, будто его действия незначимы и, даже еще хуже, что его личность непригодна ни к чему, что он не способен действовать. Так ребенок приходит к отчаянию, недоверию к себе. Если кто-либо более сильный противодействует нам, то мы думаем о том, что придет кто-нибудь более слабый и тогда мы осуществим наши намерения. Но если взрослый говорит ребенку, что он не способен что-либо сделать, то во внутренний мир ребенка вселяются некоторые проявления застенчивости, страха и апатии. Эти три качества становятся, в конце концов, составными частями внутренней конституции ребенка. Они ведут к нерешительности, которую психоаналитики назвали комплексом неполноценности. Это торможение, чувство непригодности и подчинения другим остается надолго. Оно делает невозможным участие в экзамене на жизнь в социуме, который приходится сдавать в повседневной жизни.

К этому комплексу относятся робость, нерешительность, склонность к неожиданному отказу, если ребенок встречается с препятствием или критикой. «Нормальная» детская природа, напротив, – это доверие себе, одна из чудеснейших черт, уверенность в собственных действиях.

Когда ребенок из Сан-Лоренцо говорит гостям, пришедшим в дни школьных каникул в школу, что они, дети, откроют класс и в отсутствии учительницы будут работать там, то это означает, что у детей есть энергия, которая властвует над ними.

Ребенок отдает отчет своим действиям и старается запомнить их последовательность, чтобы выполнять их с легкостью. При этом у него не возникает чувства, что он делает что-то особенное. Он является хозяином своих достижений и действий.

 

Глава 22

Страхи

 

Другое отклонение – это страх, который считается естественным качеством характера ребенка. Когда говорят о «боязливом» ребенке, то представляют страх глубоким нарушением, не связанным с влиянием окружения. Застенчивость воспринимают также составляющей характера. Среди боязливых детей есть такие, которых в стесненной атмосфере часто одолевают страхи. Другие, более активные, сильные и мужественные по характеру дети могут при столкновении с опасностью тоже испытать в обычной ситуации непреодолимый страх. Это объясняется сильными впечатлениями, полученными когда-то ребенком, например, при переходе улицы, или страх от увиденной под кроватью кошки или петуха. То есть это означает состояние, подобное психозу страха, который был исследован психиатрией у взрослых. Все эти формы страха встречаются особенно у тех детей, которые находятся во власти взрослых. При этом взрослый, добиваясь послушания, закладывает страх в сознание, пугая ребенка какими-то существами сомнительного происхождения. Это одна из самых коварных мер обороны, которую взрослый использует по отношению к ребенку. Он увеличивает естественный страх, который ребенок чувствует ночью и к которому сам добавит жуткие пугающие образы призраков.

Все, что устанавливает связь с действительностью, обогащая опыт обращения с предметами окружающего мира, противодействует разрушительному состоянию страха. В наших нормализующих школах мы постоянно наблюдаем, как неосознанный страх очень скоро бесследно исчезает или вообще не проявляется. В одной испанской семье было три маленьких девочки, и самая младшая ходила в одну из наших школ. Однажды ночью засверкала молния. Среди этих трех сестер она одна не испугалась и повела старших в комнату родителей. Эта малышка, которая имела иммунитет ко всем необъяснимым состояниям страха, была действительной опорой для старших сестер. Они, например, прибегали, когда их ночью охватывал страх перед темнотой, к младшей сестре, чтобы с ее помощью отделаться от этого ужасного чувства.

Такого рода страх отличается от другого, который проявляется при опасности как следствие нормального инстинкта самосохранения. Тем не менее этот нормальный страх встречается у детей реже, чем у взрослых, и не только потому, что дети меньше пережили опасностей извне. Очевидно, в ребенке очень велика готовность подставить лоб опасности, и это у детей развито сильнее, чем у взрослых. Дети подвергают себя снова и снова одним и тем же опасностям: в городе, когда цепляются к машинам, или в деревне, когда залезают на высокое дерево или ползут вниз по обрыву; они даже прыгают в море или в реку и часто учатся плавать без чьей-либо помощи. Многочисленны случаи, когда дети спасали или пытались спасать своих друзей. В отделении для слепых калифорнийского детского дома разразился пожар: среди погибших нашли также несколько зрячих детей, которые в момент опасности спешили к слепым, хотя жили в другой части здания. В детских организациях бойскаутов отмечаются ежедневные примеры детских героических поступков.

Можно было бы задаться вопросом, развивается ли склонность к героизму при нормализации. В целом мы можем констатировать, что у наших детей за их действиями стоит осторожность, которая позволяет им жить среди опасностей, в то же время избегая их. К таким действиям относится пользование ножом за столом и на кухне, обращение со спичками и осветительными приборами, пребывание у садового пруда, переход улицы в городе. Одним словом, наши дети свои действия держат под контролем и таким образом становятся спокойными и чувствуют свое преимущество. Итак, нормализация ни в коем случае не означает желание подвергнуть себя опасности. Она развивает осторожность, которая позволяет действовать в момент опасности, так как она будет узнана ребенком и взята под контроль.

 

Глава 23

Лживость

 

Духовные отклонения выступают в бесчисленных неповторимых формах. Они подобны ветвям раскидистого растения, так как все произрастают из одного общего корня. Последнее заслуживает рассмотрения. Хочется приподнять завесу тайны нормализации. В общей психологии и педагогике, однако, отклонения рассматриваются обособленно друг от друга. Каждую отдельную проблему пытаются исследовать как существующую самостоятельно.

К сильнейшим духовным отклонениям такого рода относят лживость, этакую маску души, этакие одежды, в которые рядятся люди, и коих насчитывается великое множество. Каждое из них имеет свое особое значение.

Существует ложь обычная и ложь, ставшая болезнью. Старая психиатрия знала mendacium vesanum – необузданную, спровоцированную истерией ложь, которая ведет к скрытности души. Речь человека становится путанной небылицей в лицах.

Психиатрия указывала также на лживость детей, участвующих в судебных процессах. Эта неосознанная ложь детей, приглашенных в качестве свидетелей, общеизвестна. Большое впечатление создает при этом утверждение, что ребенок, этот «невинный характер» и сама правда («устами младенца глаголет истина»), вопреки всем своим честным усилиям делает тем не менее лживые заявления. Криминальная психология стала внимательнее относиться к этим странным фактам. Она признает, что дети в большинстве своем честны. Лживость – это путаница в мышлении, которую провоцирует возбуждение.

Это незаметное подсовывание фальши вместо правды, которое может проявляться постоянно или время от времени, абсолютно отличается от той лживости, которую ребенок предпринимает в целях самосохранения. Но, с другой стороны, у нормальных детей в обычной жизни встречается и такая ложь, которая не имеет ничего общего с самозащитой. Лживость может быть чистым продуктом фантазии, вымышленными событиями, которые при всем при этом имеют в себе отблеск достоверности. Обман в целях личной выгоды не подразумевается. При этом прямо можно говорить о виде искусства, когда актер изображает какого-либо героя произведения. Я приведу один пример. Однажды дети рассказали мне, как их мать приготовила угощение для гостей – витаминизированный сок, который должен был убедить гостя в ценности растительной пищи. При этом ей так удалось приготовление этого сока, что гости всюду рассказывали об этом, расхваливали и рекомендовали всем это угощение. Дети рассказывали об этом со всеми подробностями так интересно, что я попросила у их матери дать мне рецепт. Но дама сказала мне, что она никогда и не думала о том, чтобы готовить такой сок. Здесь у нас – типичный случай детского обмана, который служит ничему другому, как только приукрашиванию действия некоего романа.

Эти разновидности лживости противоречат другой, удобной для ребенка, который просто не желает задумываться о том, что, собственно, является, правдой. Но иногда ложь выглядит лукавством. Я знала одного ребенка пяти лет, которого мать время от времени отдавала в домашнюю школу. Руководительница группы, в которую был принят ребенок, была на хорошем счету в своем ведомстве. Она восхищалась этим ребенком. Но спустя некоторое время он пожаловался своей матери на эту учительницу. Мать посчитала ее очень строгой и попросила директрису школы объяснить случившееся. Директриса убежденно доказывала ей, что учительница окружила ребенка заботой и любовью. Тогда мать призвала своего врунишку сына к ответу. В результате она услышала оправдание: «Кажется, я не говорил, что учительница злая». При этом не чувствовалось, что ребенку не хватает мужества жаловаться на учительницу. В этой ситуации высказывание ребенка было просто формальным.

Хотелось бы многое еще рассказать о других формах хитрого приспособления к окружающему миру, которые встречаются у детей. У слабохарактерных уступчивых детей спешно сфабрикованная ложь указывает на потребность в защите. Ребенок перерабатывает содержание высказывания, и оно выглядит как прерывистое. Ложь слабого ребенка безобидная, не имеет своего завершения. Импровизированная ложь несет в себе защитный рефлекс от нападения взрослых. Взрослый упрекает ребенка в слабохарактерности, безобразном комплексе неполноценности. Такое унижение ребенка взрослым подтверждает, что ребенка принимают за существо малозначимое.

Лживость относят к тем явлениям духовной жизни, которые появляются в детстве и с течением времени закрепляются. В итоге в человеческом обществе ложь укореняется и неизбежно преобразуется в заповедь о правилах поведения и эстетику, словно одежды для тела.

Наши оздоровительные школы свидетельствуют о сбрасывании наростов лжи. Ребенок открывается во всей своей природной чистоте. Хотя лживость не относится к тем отклонениям, которые исчезают сами собой чудесным образом. В ребенке происходит внутренняя перестройка, требующая от него возвращения на круги своя. Ясность мысли, связь с реальной действительностью, духовная свобода и живое взаимодействие с полезными предметами создают атмосферу, в которой духовная жизнь изживает лживость.

Если тщательнее проследить за развитием человеческого общества, то откроется, что оно глубоко погрязло во лжи. Едва ли можно было бы устранить его недостатки, не потревожив фундамент. Многие наши дети, поступив в общеобразовательную школу, испытывали постоянные нападки лишь потому, что они были намного честнее, чем другие, и некоторые формы приспосабливания были у них еще неразвитыми. Учителя не задумываются над тем, что дисциплина и социальные отношения в их классе строятся на предпосылках лжи, и непривычная прямота наших детей казалась им моральным качеством, которое стало частью воспитания в давние времена.

Самый большой вклад, который впервые сделал психоанализ в историю человеческой души, это разъяснение притворства как процесса адаптации подсознания. Притворство взрослого – это не ложь ребенка. Ложь можно охарактеризовать как все более и более срастающийся с правдивой жизнью ужасный чехол. Он похож на шкуру или оперение животных. Этот футляр, скрывающий жизненный механизм, который одновременно служит защитой. Эта защита состоит в том, чтобы заставить поверить себя в ощущения, которые не испытываешь. Лживость внутри человека стала обычным свойством, она дает возможность жить, точнее, жить в мире, с которым искренние и естественные чувства должны вступить в конфликт. Впрочем, лицемерие, которое взрослый ежедневно демонстрирует в своих отношениях к ребенку, уникально. Взрослый жертвует интересами ребенка ради собственной пользы, не признаваясь в этом себе, потому что это трудно сделать. Он внушает себе, что выполняет возложенную на него природой обязанность, и то, что он делает, станет позднее полезным ребенку. Если ребенок защищается, то взрослый никоим образом не старается распознать истинные обстоятельства, но называет все, что ребенок предпринимает для своего спасения, непослушанием и плохими намерениями. Все больше и больше затихает и без того уже слабый голос правды и открытости. На смену ему приходят формальные слова: долг, справедливость, авторитет, разум и так далее.

У души, как и у воды, существует жидкое и твердое агрегатные состояния. И Данте не перенес ее в ту бездну ада, в зону вечного льда, где угасает любовь и остается только ненависть. Приводимые человеком в свое оправдание условности – это самообман, который осуществляет приспосабливание индивида, ведущее к отклонениям. Само общество взращивает у детей отклонения. То, что было любовью, превращается в ненависть. Эта чудовищная ложь селится в скрытых уголках подсознания.

 

Глава 24

Духовная жизнь и тело

 

В современной медицине есть одна заслуживающая внимания область – психические болезни, причина которых – душевное расстройство. Некоторые недуги, в которых связь с телом не вызывает сомнений, берут начало в области психического. К таким недугам, касающимся детского возраста, относятся некоторые аномалии в питании.

Сильные, активные дети склонны к обжорству и к ним трудно подступиться с воспитательными и гигиеническими мерами. Эти дети едят больше, чем необходимо, из непреодолимой жадности, которая чаще добродушно истолковывается как хороший аппетит. Это ведет к нарушению пищеварения и к отравлениям, что может потребовать медицинского вмешательства.

Немыслимая потребность тела в массе питательных веществ, которые не являются для него столь необходимыми, может повредить ему. Это было известно еще со Средних веков, и переедание считалось аморальным. Такую наклонность следует рассматривать как вырождение нормальной сензитивности к питанию. Сензитивность толкает не только к поиску пищи, но и к соблюдению меры, как это случается с животными, здоровьем которых руководит инстинкт самосохранения. Самосохранение индивида имеет две стороны: первая связана с окружающей средой и заключается в том, чтобы избежать опасности. Вторая связана с субъектом и касается питания. Значит, у животных инстинкт обнаруживает себя сам, руководя не только приемом пищи, но и ее ограничением. Этот инстинкт является главной характеристикой всех видов животных. Съедать больше или меньше пищи – решает каждый в той мере, которую определяет природа посредством инстинкта.

Лишь люди страдают пороком переедания. Человек потребляет даже ядовитые вещества. Значит, приходится заключить, что при развитии отклонений защитные сензитивности теряются и не служат больше на благо здоровья.

Убедительным примером этому служит ребенок с отклонениями в умственном развитии, у которого в первую очередь запускаются в ход нарушения в питании. Пища больше привлекает своим внешним видом, вкусовыми качествами. Внутренний фактор, который должен срабатывать, как реакция на самосохранение, ослабевает или исчезает.

Самые впечатляющие результаты в нашей нормализующей школе состояли в том, что при проявлении первых признаков нормализации привычка много есть менялась, и внимание детей переключалось на безукоризненное поведение во время еды. Такое возвращение жизненных навыков обозначается понятием «исправление», и оно вызывает невероятное удивление. Об этом в печати появляются короткие сообщения, цель которых – заставить убедить в истинности происходящего.

В этом можно убедиться, наблюдая за детьми. Во время подготовки к обеду они правильно свертывали салфетки, вспоминали, как обращаются с приборами или помогали своим маленьким товарищам. И они делали это с такой основательностью, что пища успевала за это время остыть. У остальных детей вокруг мы не видели такого воодушевления, потому что они не принимали участия в сервировке стола и им оставалось самое легкое: прием пищи.

Доказательством связи питания и духовной жизни является процесс, который происходит в отличие от только что изложенного в обратном порядке. Слабохарактерные дети имеют заметную и часто непреодолимую боязнь перед тем, как поесть. У некоторых из них возникает сильное сопротивление принятию пищи, что стало настоящей проблемой для родителей и в детских домах.

Это выглядело особенно волнительно в лечебном учреждении, где собирали самых слабых детей, которые, как предполагалось, должны были использовать любой удавшийся случай вдоволь поесть. Такое нежелание есть может иногда привести ребенка к упадку физических сил, не поддающемуся медицинскому лечению.

Впрочем, такой отказ от пищи нельзя спутать с потерей аппетита, которая имеет причиной диспепсию – действительную основную причину нарушения пищеварения. В нашем случае ребенок не хочет принимать пищу по причинам психического порядка. В таких случаях иногда говорят о защитном поведении, когда ребенка пичкают едой, запихивая ее в рот с тем, чтобы он ел быстро. Но у ребенка свой собственный темп, совершенно отличный от темпа взрослого. Этот факт признается всеми детскими врачами. Все же следует отметить, что маленькие дети никогда не съедают до конца необходимое количество пищи. Они едят медленно, с большими паузами.

Уже в младенческом возрасте ребенок не может оторваться от материнской груди не из-за потребности в насыщении, а из-за потребности в покое. Акт сосания груди внешне происходит замедленно, с перерывами.

Если насильно заставлять детей, иначе – неестественным образом, то у них появляется своеобразный защитный барьер.

Есть случаи, когда внутренняя защита проявляется в потере аппетита, вследствие чего изменяется конституция ребенка. Он становится бледным, и никакие средства не могут помочь ему – ни воздух, ни солнце, ни солнечные ванны.

Взрослый рядом с ребенком – это насильник и крепостник, который желает этого закрепощения. Тогда необходим только один путь, который может излечить ребенка: его следует изолировать от такого взрослого в ту среду, где его душа будет спокойно дышать, где будут активизироваться его силы и где он избежит крепостничества.

Связь духовной жизни и некоторых глубоко залегающих физических явлений известна, между прочим, издавна. Когда вспоминают об Исаве из Ветхого Завета, который из страсти наслаждения пищей продал свое первородство, то тем самым хотят сказать, что нельзя совершать преступление против своих собственных желаний и оставляют без внимания любые здравые обоснования. Теология причисляет это страстное вожделение к порокам, которые «затуманивают разум». С такой же остротой выдвигает на первый план Фома Аквинский отношения между жадностью к еде и интеллектом. Он указывает на то, что из-за прожорливости притупляется сила оценки. В человеке уменьшается возможность оценки разумных реалий.

Постановка проблемы для ребенка протекает в обратном порядке: здесь первично психическое отклонение, а жадность по отношению к еде – явление вторичное.

В христианской религии этот порок тесно связывается с духовным внутренним вырождением, и она назвала его одним из семи смертных грехов. Этот грех влечет за собой духовную смерть, противодействуя таинственным законам, которым подчиняется Универсум.

Другая точка зрения – новейшая и научно обоснованная – толкуется психоанализом как потеря человеком ведущего инстинкта чувствительности к самосохранению. Отчасти это верно. Он говорит о «инстинкте смерти», о том, что у людей существует естественная предрасположенность к неизбежной смерти, к ускорению путей к самоубийству. Человека непреодолимо влечет к яду: ему нравится алкоголь, опиум или кокаин. И это не означает ничего другого, как зажатие в тисках смерти, зовущей человека к себе, вместо сохранения жизни и спасения ее. Но не есть ли это потеря жизненной, служащей сохранению индивида, сензитивности? Если бы описанное предрасположение к смерти было основано на ее неизбежности, тогда оно устанавливалось бы у всех живых существ. Лучше сказать так: чревоугодие как духовное отклонение ведет человека по улице смерти и заставляет работать на разрушение собственной жизни. И это ужасное предрасположение выступает в дикой форме и намечается уже в детском возрасте.

Внутренние болезни также могут быть причиной психических и наоборот, так как духовная жизнь и жизнь организма зависят друг от друга: аномальное питание открывает двери всем болезням. Иногда болезнь имеет лишь внешнее проявление, обусловливая психическую, и кажется скорее картиной, нежели действительностью. Психоанализ показал, как происходит бегство в болезнь, и дал нам разъяснение его величайшего значения. Бегство в болезнь – это не притворство. При этом выявляются истинные ее симптомы – такие, как лихорадочные повышения температуры и действительные функциональные нарушения, которые временами принимают серьезный характер.

И все-таки это не физическое заболевание. Оно зависит от внутренних факторов, которые находятся в подсознании. Им удается подчинить себе тело. «Я» ребенка хочет оттянуть этой болезнью неприятную ситуацию или уклониться от обязанностей. Болезнь сопротивляется любому лечению и исчезает, только если «я» высвобождается из состояния, от которого хочет уклониться. У детей исчезают не только отклонения, но и многочисленные физические болезни, если позаботиться об освобождающей ребенка среде, в которой он мог бы развернуть деятельность, ведущую к нормализации.

В настоящее время многие детские врачи называют созданные нами школы оздоровительными. В них посылают детей, страдающих функциональными заболеваниями, которые не поддаются обычному лечению. Здесь можно достичь удивительных результатов.

 

Комментарий

 

Свободный ребенок

 

Всех, кто бывает в настоящих группах Монтессори, удивляет, что дети в них не только самостоятельны, но и свободны. Они не только перемещаются по групповой комнате, как хотят, но и берут с полок любой материал. Однако никто не бегает, не кричит, все сосредоточенно работают и после окончания занятия самостоятельно ставят все на место. Это поразительное сочетание дисциплины и свободы, возникающее в группах Монтессори, прямое следствие независимости, которую осваивает здесь ребенок в первые же месяцы. Она дает возможность ослабить социальные узы, ограничивающие активность ребенка. Полученные навыки взаимодействия с миром открывают для малыша путь к внутренней дисциплине. Он упорядочивает свои волевые движения, учится концентрироваться на реальных предметах окружающей среды, из которых состоит дидактический материал, и через специальные уроки вежливости осваивает нормы человеческого поведения.

При этом ребенку не навязывается типичный взрослый стереотип, по которому хорошо быть тихим, по сути, пассивным ребенком и плохо быть активным, деятельным, а значит мешающим и раздражающим. В Монтессори – группах активность поощряется и является необходимой, но она упорядочивается и направляется на осознанное освоение окружающей действительности. В группе всегда есть несколько простых правил, которые помогают поддержать коллективный порядок. Порядок дает возможность нормальной работы, поэтому в нем заинтересованы все дети.

Для Монтессори изначально свобода понятие чисто биологическое, означающее независимость, автономность субъекта. Это не вседозволенность, а защита права ребенка на индивидуальность, на принятие самостоятельного решения, на собственное мнение. Помню, какой шок пережила одна из проверяющих сада Монтессори, когда ребенок на предложение помочь ему в работе попросил тетю отойти и не мешать. Отпор был дан без тени раздражения. Ребенок почувствовал ненужность и некомпетентность вмешательства и вежливо сообщил об этом. В аналогичной ситуации взрослые бывают менее сдержанны.

Порядок в группах, работающих по системе Монтессори, вызывает самое большое удивление у посетителей.

– Да у нас бы горох, положи мы его в доступное место, был бы не только по всей комнате, но и в ушах у детей. Что вы с ними делаете? Как поддерживаете дисциплину?

Посетители слегка успокаиваются, когда им на глаза попадается список правил, действующих в группе. Обычно это воспринимается как методический прием, легко переносимый в любую группу дошкольного учреждения. Все почему-то забывают, что еще не умеющий читать малыш вряд ли сможет узнать, что там, на бумаге, написали взрослые. Для кого же эти правила в Монтессори – группах? Для детей, родителей, посетителей и, конечно же, учителей. Исключений нет, но если взрослые и старшие дети могут их прочитать, то с малышами все немного сложнее.

Правила были всегда, и мой приятель, забывающий плохое хуже, чем я, вспомнил одно из правил своего детства. По форме это был стишок, навсегда засевший в его памяти, а по содержанию – унизительная пытка.

Тихо, тихо говорить,

А то будут в душ водить.

И нарушителя порядка действительно отводили в маленькую темную и холодную душевую, где он стоял в одних трусиках и, по замыслу воспитателей, обдумывал житье свое и свои прегрешения. На самом деле было немного холодно и очень обидно.

Правила в Монтессори – группе качественно другие. Сама идея некоторых рамок удобной для всех жизни в группе возникла из открытия М. Монтессори сензитивных периодов, в частности периода порядка. В это время ребенок крайне негативно реагирует на резкие изменения в окружающей его привычной среде. Эта психологическая особенность, стремление к упорядоченности и лежит в основе вырабатываемых учителем и детьми правил. Вот, например, как естественно рождается в группе правило говорить тихо. После выходных дней учитель предлагает всем детям одновременно рассказать о том, кто как отдыхал. Дети наперебой говорят. Потом учитель просит всех замолчать, и спрашивает кого-нибудь из малышей, может ли он повторить чей-нибудь рассказ. Выясняется, что никто никого не слышал. Дети сами понимают неудобство такого общения. Учитель все время терпеливо напоминает о правилах и подчеркивает свое уважение к ним и готовность им подчиняться.

Каждый новый закон жизни группы – это маленький шедевр педагогического и литературного таланта учителя. Ведь правило должно предъявляться ребенку в понятной и позитивной форме. Любимые взрослые слова «нельзя» и «не должен» не засоряют короткие тексты педагогов. Правил не очень много, и все они подчеркивают уважение к повседневной среде, к собственной и чужой работе, к личному и чужому рабочему месту, а также ответственность за материал и мебель группы. Бывает, что какое-либо правило не может органично войти в жизнь детей и все время нарушается. Такое не сработавшее ограничение лучше отменить. Всегда можно подойти с другой стороны, найти иной ракурс и предложить его в удобной всем формулировке.

Правила со временем так входят в повседневность, что старшие дети обучают им вновь пришедших. Часто в группе Монтессори можно услышать от ребенка: «У нас так делать не принято. Давай я тебе покажу (расскажу), как надо».

В лучших группах иногда удается видеть, как учитель отлучается на двадцать-тридцать минут. Без него ничего не меняется, все происходит так же размеренно и тихо, как при учителе: дети сосредоточенно работают, внутренний порядок, внутренняя дисциплина управляют ими.

В России свобода всегда понималась как вседозволенность, как разгул и анархия. Поэтому столько разговоров вокруг свободы в Монтессори – группах. С одной стороны, не много ли ее, а с другой, где же она, эта свобода?

Ответов на этот вопрос достаточно: от известной формулы о свободе как осознанной необходимости до тонкого разделения ее Э. Фромом на «свободу от» и «свободу для». Первая ведет к разрушению и анархии, вторая предполагает созидательную творческую деятельность. В конечном счете, у Монтессори речь идет скорее о «свободе для» – для творческого саморазвития и самосовершенствования личности.

 

От руки к интеллекту

 

Родители нетерпеливы. «Мой уже третий месяц ходит в школу Монтессори и не читает. Я его спрашиваю, что ты там делаешь, а он мне отвечает: «Строю розовую башню», – возмущалась одна из мам. К слову сказать, педагоги Монтессори – групп имеют верную примету. Если ребенок застревает на переливании, то у него дома есть серьезные проблемы. «Работая» с водой, малыш успокаивается, отходит от бушующих в его семье страстей. Но у большинства детей все же другая проблема. Не утолен их сенсорный голод, их естественное желание все потрогать и почувствовать рукой разные по температуре и шероховатости поверхности. Движение в развитии интеллекта ребенка происходит от хватания рукой к умственному схватыванию.

Работа детей с сенсорным материалом преследует две цели. Одна из них общая и прямая – развивать и совершенствовать сенсорную чувствительность ребенка, утончить и развить соответствующие нейроны головного мозга. Вторая цель косвенная, но от этого не менее важная. Она в том, чтобы развить в малыше способность наблюдать, анализировать и синтезировать, выделять главное и обоснованно классифицировать. При этом развиваются различные виды памяти, усваиваются новые понятия и происходит подготовка к переходу на новый уровень мышления: от наглядно – действенного мышления к наглядно-образному.

Все это, конечно, худо-бедно происходит с ребенком и в традиционной группе, хотя медленно и со сбоями. К счастью, кроме подчас убогой обстановки самой группы, ребенка окружает достаточно разнообразная среда. Более активный ребенок выбирает в ней то, что нужно для его развития, менее активный отстает и сталкивается с трудностями в обучении. Монтессори в своей подготовленной среде предложила определенный порядок представления сенсорного материала, а, значит, знакомства с ним ребенка, заложив в него возможность сравнивать свойства и градации. И, наконец, в этом волшебном материале предусмотрена возможность самостоятельного контроля ошибок. Кроме того, помимо классических презентаций-уроков, которые дает учитель, ребенок может делать самостоятельные открытия и придумывать упражнения с материалом. Все это целенаправленно помогает развитию его интеллекта. Стоит ли торопить малыша, «перетаскивая» от материала к материалу? Как такая торопливость отразится на психике и физическом здоровье ребенка? Точного ответа на этот вопрос нет, так как психика и физическое состояние каждого ребенка – индивидуальная система, не терпящая грубого вмешательства. Именно поэтому Монтессори – педагоги не устают повторять: «Будьте терпеливы». У врачей и педагогов должен быть общий принцип – не навреди.

Кто-то из родителей недоуменно заметил, что его ребенок в первом классе никак не может запомнить состав числа. В школе детям просто предлагали что-то зазубрить. Для ребенка, приходящего из детского сада Монтессори, это не имело смысла. Ребенок, умеющий складывать, вычитать, делить и умножать числа в пределах сотни, не мог понять, чего хочет от него учитель, в действиях которого просто не было логики. Мы слишком привыкли относиться к математике формально, не понимая сущности и логики математического действия, наш математический ум не развит. И мы, на нашем курсе, уже привыкли слышать от вполне взрослых людей: «Наконец-то мы поняли это математическое действие». Это неслучайно, потому что Мария Монтессори считала, что разум человека стремится к точности, к измерению и сравнению, и в соответствии с этой идеей она выстроила все дидактические материалы, начиная с сенсорных. Уже здесь ребенок начинает подготавливаться к знакомству с десятичной системой. В блоке цилиндров, в розовой башне, красных штангах и коричневой лестнице не случайно именно десять компонентов. К красным штангам ребенок возвращается, когда знакомится с числами и цифрами от 1 до 10, правда, эти штанги приобретают новый цвет, становятся красно-синими. На этих и других материалах ребенок впервые знакомится с понятием больше – меньше, узнает о том, что предметы могут быть одинаковы или различны. Здесь же он учится работать по определенному алгоритму.

Сами предметы, составляющие сенсорный материал, могут служить ребенку эталоном измерительной системы. Так, красные штанги имеют длины от 10 до 100 сантиметров, а у розовой башни объемы кубиков – от 1 до 10 кубических сантиметров. Никто и ничто не мешает ребенку использовать эти материалы для измерения любых предметов и тем самым применять полученные знания на практике. Более того, в системе Монтессори специально создаются условия для восприятия детьми математических понятий путем формирования и последующей дифференциации сенсорных эталонов, в том числе и в процессе сопоставления материалов с объектами окружающей среды.

Часть сенсорных материалов многофункциональна. На геометрических телах ребенок получает первое сенсорное ощущение от тел разной формы и узнает их название. Возвращение к этому материалу происходит в школе. На одном из таких уроков, подсмотренном мною в Германии, десятилетняя девчушка, вынув наугад одно из геометрических тел, вместе с учителем без особого труда вывела формулу объема этого тела. Расставляя кубики, в школьном классе учитель рассказывает детям увлекательную историю о формулах (а + b) в кубе и (а + b + с) в кубе. Ребенок может увидеть, как рождаются эти формулы.

Вообще в системе Монтессори обучение непосредственно математике проходит так непринужденно и естественно для детей, что они не воспринимают ее как скучный и тяжелый предмет, необходимый для подготовки к поступлению в школу. Дети просто живут в подготовленной среде, пропитанной математическими понятиями. Научившись, еще работая с сенсорным материалом, мыслить логично и точно, ребенок без труда конкретизирует и переводит в математические термины уже хорошо знакомые ему понятия. Само обучение проходит по определенному алгоритму, и, как всегда в системе Монтессори, каждое упражнение содержит возможность самопроверки полученного результата. Впрочем, некоторые понятия могут быть закреплены с помощью дидактической игры. Так, например, учитель раздает детям карточки, на которых написана цифра. Малыши должны принести столько предметов, сколько обозначено в задании. Пете достается ноль. Он долго бродит по группе и возвращается без предметов. «А почему ты ничего не принес?» – удивленно спрашивает учитель. «У меня ноль», – отвечает четырехлетний Петя. «Ну, так и принеси мне ноль предметов», – невозмутимо предлагает учитель. Петя растерян и удивлен, но вдруг он что-то понимает и находит правильное объяснение: «Но ведь ноль – это ничего, я ничего и не принес». Вряд ли можно забыть такой урок.

 

Нормализованный ребенок

 

Сегодня на каждом столбе можно найти объявление: «Учу чтению с трех (двух) лет». Технологий море – хочешь иностранная, хочешь родная, отечественная. Большинство из них построено на элементарной дрессировке. Она дает результат, но какой? Могут ли авторы этих методик предположить, «просчитать» все последствия? А родители, не скупясь, платят и, к своему великому удовольствию, демонстрируют ранние способности своих чад друзьям и знакомым. У детишек никто не спрашивает, нравится ли им учиться в столь нежном возрасте. А лет в 7–8 ребенок, к удивлению родителей, начинает обходить книжку за сто миль, а то и отбрасывает ее в угол со злобным возгласом: «Надоело мне это». Природа не терпит насилия и иногда отвечает на него неврозами.

Вместе с этим уже общим местом стало, что к пяти годам дети в группе Монтессори начинают читать. Но это не правило. Моему сыну было уже шесть, когда он пришел из детского сада и сказал маме: «Дай мне книгу, я хочу читать». Так и читал три дня подряд на занятиях и дома.

Конечно, такой эффект – результат долгой работы ребенка. Базой для чтения становится устная речь. Говоря с детьми, давая им точные презентации с новыми для них словами, учитель с первого дня прихода малыша в группу расширяет его словарный запас, помогает почувствовать красоту точного, правильно выстроенного высказывания. В то же время идет подготовка руки ребенка к такому процессу, как письмо. Это происходит во время многих сенсорных упражнений, когда ребенок берет предметы тремя пальцами, которыми он впоследствии будет держать ручку. Потом, штрихуя, малыш тренируется уже с карандашом в руке проводить прямые линии, что также понадобится ему при письме.

По мнению Монтессори, письмо как процесс, в котором преобладают психомоторные механизмы, легче, чем чтение, в которое вовлечен интеллект ребенка. В связи с этим Монтессори считает процесс чтения более сложным, чем письмо, и ставит его после научения ребенка письму. Этот парадокс, с точки зрения традиционных методик, объясняется тем, что Монтессори под чтением понимает не простое узнавание букв и умение складывать их в слова с определенной скоростью, а понимание ребенком смысла прочитанного. В этом процессе малыш интерпретирует чужие мысли, а при письме только выражает свои, что, несомненно, более просто даже для взрослого человека.

Но и обучение письму у Монтессори нетрадиционно. Так, подготовка детей к письму происходит путем параллельного развития различных и не связанных между собой психофизиологических навыков, необходимых при письме. В какой-то момент, который Монтессори назвала «взрывом», ребенок начинает писать. Сначала он делает это с помощью букв из бархатной (шершавой) бумаги. Вот где малышу пригодятся упражнения с шершавыми дощечками еще из сенсорики. Презентация каждого символа проводится в виде знаменитого трехступенчатого урока. Учитель, представляя две буквы, сначала называет их, на втором этапе просит ребенка найти названную букву, а на третьем, указывая на карточку, просит ребенка самостоятельно назвать букву. Малыш обводит буквы пальчиками, потом карандашом. Мне пришлось наблюдать, как ребенок вспоминал название звука (у Монтессори дается не буква, а звук, то есть не как пишется, а как читается буква), многократно обводя букву. Наконец, ребенок вспомнил и произнес звук.

Но истинный анализ и синтез звуков в слове проводится с помощью подвижного алфавита. Это набор букв, из которых ребенок может сложить слово. Перед тем как составить слово, ребенку нужно четко произнести его и сопоставить каждый звук с символом. Подвижный алфавит также служит прекрасным средством совершенствования правописания. Для исправления обнаруженной ошибки ребенку не надо переписывать все слово, достаточно заменить букву или убрать лишнюю. После слов дети начинают писать фразы и даже маленькие рассказы. Теперь можно переходить к чтению.

У нас гостила прекрасный Монтессори-учитель из Германии Лора Андерлик. Узнав, что наш сын еще не читает, она предложила расставить у самых простых предметов в нашем доме маленькие карточки с надписями, их названиями, и предложила сыну прочесть. С чего-то подобного начинает и учитель в обычной Монтессори-группе. Он раскладывает перед ребенком предметы с короткими названиями и говорит ему: «Я буду писать, а ты будешь читать». Уже знакомый со звуковым анализом и синтезом малыш без труда читает слово и соотносит его с предметом. Чем меньше еще не названного, тем уверенней читает ребенок. Результатом этой работы ребенка становится книжечка со словами, которые он прочитал. Сначала ему предлагают слова без сложностей, которых достаточно в любом языке.

Само выделение этих сложностей стало для русского языка определенной проблемой. Когда наш Центр собрал конференцию по этому поводу, то мнения разделились. Кто-то предложил остановиться на трех основных сложностях, кто-то выделял почти три десятка. На каждую из них делается фонограмма, где учитель акцентирует внимание на том, как ребенок читает и записывает трудные случаи.

Дальше задание для малыша усложняется. Он может долго собирать по карточкам, данным ему учителем, различные предметы в группе, чтобы в конце концов узнать, что они могут быть названы одним словом. Идет классификация, которая важна для понимания ребенком структуры речи. Классификация может производиться по названиям, действиям, свойствам. Ребенка косвенно готовят к пониманию значения частей речи, к грамматическому анализу.

Только после этого этапа ребенок абстрагируется от конкретных предметов и переходит к работе с их изображениями, соотнося рисунок со словом. Это расширяет и возможность классификации, потому что можно представить малышу рисунки предметов, которых нет в его ближайшем окружении.

Следующий шаг малыш делает, начиная читать короткие фразы, затем предложения. Таким образом, ребенок постепенно приходит к чтению с пониманием или, как называет его Монтессори, к «тотальному чтению».

Но все эти чудеса интеллектуального развития возможны, если ребенок не отягощен грузом реакций на неправильное отношение к нему взрослых. Малыш, конечно же, в состоянии приспособиться и к такому отношению, но это приводит к искажению его естественного развития, создает для него часто непреодолимые препятствия на пути раскрытия потенциальных возможностей.

Никита пришел в группу Монтессори в 3,5 года. Семья, по всем меркам, благополучная. Кроме неработающей мамы, в доме была няня, с которой ребенок гулял 4–5 часов в день. Физически мальчик выглядел на все 5 лет. Только при приеме в группу, к удивлению мамы, выяснилось, что у ребенка плохо развита речь. Он не может ориентироваться в окружающей среде, практически полностью лишен навыков самообслуживания и, хотя легко входит в контакт со сверстниками, практически не может общаться из-за недостатка слов. Долгое время Никита бродил по классу и не мог найти себе дело. Часто подходил к воспитателю и просился на прогулку. Только к третьему месяцу стал с помощью взрослого брать материал, но манипулировал им бездумно, рассеянно просмотрев показ учителя. Лишь глажка и стирка постепенно заставили его концентрироваться и доводить дело до конца.

Движение этого ребенка к настоящей работе, позволившей в конце концов пробудить его заснувший разум, продолжалось целый год. Но этот день, этот момент перелома в организации деятельности ребенка наступил. Он стал брать новый материал и просить показать его. Научился концентрироваться и смог весь день проработать с одним материалом. Расширились и усложнились и социальные контакты. Отработав что-то до тонкостей, Никита с удовольствием выступал в роли учителя и показывал, как работать с материалом, малышам.

Эта история, которую мне рассказал один из учителей, довольно типичная для групп Монтессори. Сама Мария назвала то, что происходит с ребенком в таких случаях, нормализацией. Через свободную работу в ее подготовленной среде малыш может избавиться от многих отклонений в развитии. Речь, конечно, идет не о патологии, а о том, что корежит ребенка в окружающем его мире, в частности, неразумная родительская любовь или ее отсутствие.

Сама Монтессори считала, что существует целый ряд факторов, ведущих к таким отклонениям. Они связаны, прежде всего, с тем, что ребенку так или иначе мешают исполнить его предназначение, его генетическую программу. Малыш так зависим, что взрослые могут просто посадить его в манеж и тем ограничить жажду деятельности и возможность познания окружающего мира, могут так манипулировать ребенком, что его желания подменяются желаниями взрослых и, наконец, просто не дать ребенку объекта для развивающей его деятельности. Все эти вопросы, никак не решаемые в обычных дошкольных учреждениях, решены в группах, работающих по методу Монтессори.

Сегодня можно говорить о двух группах отклонений, поддающихся нормализации. К первой относятся те, что признаются ненормативными большинством исследователей детской психологии. К ним относятся: лживость, тревожность (робость и страхи разных типов), скандальность, неконтролируемость приема пищи, заикание, недисциплинированность и систематическое непослушание, агрессивность и деструктивное поведение, негативизм, аутизм, упрямство, медлительность, неусидчивость, лень, слабоволие или непроизвольность поведения, инфантилизм и другие.

Кроме этих хорошо известных и не очень приятных черт, Монтессори считает отклонениями некоторые другие типы детского поведения, которые другими признаются нормой.

Среди них можно назвать: выраженное стремление к обладанию; игры воображения или «бегство в фантазии», когда ребенок живет как бы в собственном придуманном мире, общаясь с несуществующими братьями или друзьями; задавание вопросов без ожидания ответов; зависимость от другого человека вплоть до чувства полной беспомощности без него; расконцентрированность или нестабильность внимания, которую многие психологи считают естественным качеством детства.

Но для нас важен не спор о точности перечня отклонений, а метод их устранения. По мнению Монтессори, подтвержденному многими педагогами, работающими по ее системе, в том числе и в нашей стране, самым эффективным лекарством является свободная работа в доброжелательной атмосфере группы со специально подготовленной средой.

Наш малыш всегда чувствует себя в окружении взрослых, как в стране великанов. Большинство вещей вокруг него из того же великанского мира. А сами вещи находятся в ужасающем для ребенка беспорядке. Часто только в детском саду малыш попадает в обстановку, где большинство вещей соразмерны ему, где существует определенный порядок, правда, очень часто мертвый для него. Дети чаще всего не понимают, почему воспитатель что-то поставил в шкаф и не выдает никому, или почему он, как фокусник, из рукава вынимает на занятии ту или иную игрушку. Словом, ребенок попадает в систему внутренне не обоснованных для него ограничений.

Мария Монтессори подошла к этой проблеме иначе, предложив, с одной стороны, живой, с другой – имеющий внутреннюю логику порядок. Выстраивая свою подготовленную среду, она учитывала, прежде всего, естественные потребности ребенка и естественную последовательность его физиологического и интеллектуального развития. Разбивка на зоны (практической жизни, сенсорную, математическую и языковую) и последовательность предъявления материала ребенку имеет вполне определенное объяснение, связанное с особенностями психического развития малыша.

Рационализация, вносимая Монтессори в системный подход, начавшаяся еще при ее жизни, чревата непредсказуемыми последствиями. Мария не раз подчеркивала, что ребенку необходимо дать стимулы, пищу для физического и психического развития, но эта пища должна быть доброкачественной и хорошо приготовленной.

Например, часто в том, что дети не работают с тем или иным материалом, нет их вины. Один из ныне опытных Монтессори-педагогов рассказывал мне, как удивлялся, что дети не занимаются пересыпанием, пока не заметил, что в комплекте для этого упражнения не хватает ложечки. Материал просто не был готов к работе и оказался невостребованным.

Некоторые внешне простые принципы организации подготовленной среды впрямую работают на развитие ребенка. Недостаточную ловкость движений малыша выдает перевернутый легкий стул или разбитая фаянсовая чашка. Вещи-доносчики напоминают: «Учись обращаться с нами, двигайся организованно и красиво, учись свободно управлять собой, становись господином своего тела». Они не ограничивают ребенка, а становятся своеобразными воспитателями. Вся «воспитательная работа» с ребенком в первые месяцы его прихода в группу направлена на сохранение окружающих предметов в упорядоченном и эстетичном состоянии. Монтессори предлагает не проводить специальные занятия по «эстетическому воспитанию», а организовать все в группе так, чтобы детям не хотелось ломать и пачкать те красивые вещи, которые его окружают. Именно в этом аспекте Монтессори-группы индивидуальны и неповторимы и отражают личный стиль педагога. Даже внутри одного детского сада иногда трудно найти совершенно одинаковые группы.

Похожи только некоторые принципы организации подготовленной среды. Учитель всегда следит, чтобы группа не была перенасыщена мебелью и материалом, с которым дети не работают и который не находится в зоне их ближайшего развития. И еще на полочках лежит только один комплект каждого материала. Не только потому, что детям, одновременно захотевшим одного и того же, приходится договариваться, а значит вступать в социальный контакт и получать опыт разрешения конфликтных ситуаций, но и потому, что единичность материала позволяет сохранить его автодидактичность.

Материал в группе обычно ограничен тем набором, который предложила сама Монтессори. С одной стороны, это связано с тем, что насыщение группы случайными вещами нарушает связь работы ребенка с его культурным развитием и обучением. С другой стороны, тем, что познакомившись, например с цветами на дидактическом материале, ребенок может расширять свое знание на весь окружающий его мир, находя оттенки знакомых цветов в живой и неживой природе.

Больше всего меня удивляет, когда я попадаю в детский сад, где все группы Монтессори одинаковы. Тут уж действительно начинает попахивать казармой, в организации которой недруги упрекали Монтессори еще в начале ее работы. Настораживает такое единообразие тем, что выдает механическое восприятие системы. Ведь в Монтессори – педагогике мало принять дидактику и научиться правильно манипулировать с материалом. Необходимо принять общий подход к ребенку и не отступать от него. Уважение к личности ребенка и доброжелательное терпение – вот основа этого подхода. Учитель, приходя в класс, как актер должен оставлять свои домашние дрязги и жизненные неудачи за дверями. Монтессори – учитель уважает себя и свой труд, и одной из возможностей самореализации становятся его личные находки в организации и украшении подготовленной среды.

В ней часто проявляются не только творческие наклонности учителя, но и его национальность. Мне пришлось видеть одну и ту же группу, когда в ней работала одна из первых Монтессори-педагогов России Зита Йоновна Марцинкяйне, а после ее отъезда в родную Литву – другой педагог. Изменилось многое: в частности, пропали неброские, но сделанные с большим вкусом, в литовской манере букеты из соломки в больших красивых вазах. Однако сохранилось главное – отношение к ребенку. Это основной элемент, создающий атмосферу в группе.

Помню, как Зита Ионовна каждое утро встречала в дверях очередного малыша и на какое-то время его маленькая ладошка утопала в ее руке. Спокойное солидное рукопожатие как бы говорило ребенку: «Ты пришел туда, где тебя ждали, где тебя любят и с надеждой ждут от тебя следующего шага в познании мира». За это короткое время учитель чувствовал, с каким настроением пришел ребенок, прикидывал, какую работу сегодня лучше ему предложить.

Не все учителя могут так тонко почувствовать настроение ребенка и некоторые из них прибегают к простейшим тестам. Например, просят, чтобы малыш выбрал тот цвет, который ему сегодня нравится (тест Люшера). Если ребенок выбирает коричневый или черный, педагог старается в этот день не приставать к нему с новыми презентациями и вопросами. Если ребенку хочется поделиться с учителем своими неприятностями, он найдет время подойти к взрослому. И тогда можно не только поговорить с ребенком, но и приласкать его, чтобы установить тот самый невербальный, эмоциональный контакт. Малыш выговорится, может быть, даже выплачется и, возможно, забудет о своем горе.

В одной из групп пришлось наблюдать, как даже довольно взрослые дети садились на колени к воспитателю. Учитель считал, что это сокращает пропасть между взрослым и ребенком, но это его находка, которая не обязательна для всех и не может стать общим методическим приемом. Здесь работа строилась так. И действительно, ребенок устраивался на коленях учителя и через несколько минут возникал задушевный разговор.

Иногда ребенку хочется поделиться своей радостью или новыми впечатлениями. У Ани дядя вернулся из Африки. Показал племяннице много фотографий и диковинных вещиц. Аня с удовольствием взахлеб пересказывала то, что узнала. Учитель выслушал ее и отвел к коллекции минералов, которая была в группе. Среди них нашелся камень, по форме напоминающий розу, – алжирский песчаник. И разговор от непосредственных впечатлений перешел в беседу о том, что силы природы могут сделать с обычными камнями. Получился спонтанный урок, выросший из впечатлений ребенка и подкрепленный его эмоциями.

Сложнее, когда у учителя плохое настроение. Чутких малышей не обманешь, и кто-то из них обязательно подойдет и сочувственно поинтересуется, что же случилось. Это нормально. Как нормальна взаимная поддержка между людьми и доброжелательное отношение друг к другу. Малыши в группе Монтессори не учатся этому, а в этом живут.

 

Часть третья

 

Глава 1

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 375; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!