ПЛУТАРХ - Наставление супругам

 

Плутарх Поллиану и Евридихе шлет наилучшие пожелания!
После старинного песнопения, что вам, как новобрачным, посвятила жрица Деметры, надеюсь, и моя речь, что вас касается и с брачной песней сливается, окажет действие полезное и напеву созвучное. У музыкантов один из свирельных напевов когда-то назывался "конским", вероятно, за то, что у коней зга мелодия возбуждает любовный пыл и подстрекает их к совокуплению. А у философии хоть и есть множество прекрасных речей, ни одной из них не уступит по важности именно эта, свадебная, ибо тех, кто решил связать себя супружескими узами, она завораживает, делая нежными и ласковыми в отношениях друг с другом. И вот, в кратких, чтобы легче было запомнить, сравнениях изложив основное из того, что вам, вкушая от философии, уже не раз приходилось слышать, посылаю обоим общий подарок, умоляя Муз оказать Афродите помощь и содействие: ведь супружество и семейный очаг куда более, чем какую-то лиру или кифару, подобает им приводить к согласию и созвучию при помощи красноречия, искусства и философии. Недаром древние рядом со статуями Афродиты воздвигали изваяния Гермеса, намекая на то, что наслаждения, связанные с браком, прежде всего нуждаются в здравом размышлении, воздвигали также статуи Пито и Харит, дабы всего, что желают, супруги добивались друг от друга не ссорами и перебранками, но убеждением.
(1) Солон предписывал новобрачной, прежде чем уединиться с женихом в спальне, съесть плод айвы, вероятно, затем, чтобы первое впечатление от лица ее и голоса было сладостным и чарующим.
(2) В Беотии новобрачную целиком закутывают, а голову украшают венком из спаржи: ведь это растение с весьма жесткими колючками приносит нежнейшие на вкус плоды, так и молодая жена того, кто не сбежит от нее, отчаявшись от поначалу строптивого, несносного ее нрава, вознаградит потом кротостью и послушанием в супружеской жизни. А те, кто не сумели выдержать первых же ссор с юной супругой, ничем не отличаются от таких, кто виноград оставляет другому лишь потому, что он недозрел. Да и невесты, которые, едва успев выйти замуж, уже недовольны мужьями, подобны тем, кто пчелиные укусы перетерпел, а медовые соты бросил.
(3) Поначалу особенно следует молодоженам остерегаться разногласий и стычек, глядя на то, как даже склеенные горшки сперва легко рассыпаются от малейшего толчка; зато со временем, когда места скреплений станут прочными, ни огонь, ни железо их не берут.
(4) Подобно огню, который в тростнике, соломе и заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать душевные достоинства и добрый нрав юных супругов.
(5) Ловля с помощью отравы позволяет легко и быстро добыть рыбу, но портит ее, делая несъедобной, так и жены, которые ворожбою и приворотными зельями стараются удержать при себе мужей, чувственными наслаждениями пленяют их, но живут потом с умалишенными и безумными. Даже Кирке никакой не было пользы от заколдованных ею, и не знала она, что с ними делать, превращенными в ослов и свиней, зато в Одиссея, который оставался в здравом уме и держался с нею осмотрительно, влюбилась до беспамятства.
(6) Жены, которые предпочитают помыкать глупым мужем, нежели слушаться умного, напоминают таких, кто в пути предпочитает вести за собою слепца, чем идти за человеком зрячим и знающим дорогу.
(7) Женщины не верят, что Пасифая могла влюбиться в быка, будучи супругою царя, хоть и видят сами, что иные замужние женщины тяготятся своими строгими, воздержными мужьями, зато с распущенными сластолюбцами, словно с псами или козлами, сходятся весьма охотно.
(8) Кто по болезни или слабости не может взбираться на коня, обучает его самого приседать, подгибая колени; так и иной, женившись на богатой или знатной, вместо того чтобы облагораживаться самому, унижает ее, чтобы легче было помыкать ею, покорной и робкой. А следовало бы, как и с конем, поберечь ее честь и достоинство, прибегая всего лишь к узде.
(9) Удаляясь от солнца, луна сияет ярко и отчетливо, но меркнет и становится невидимой, оказавшись рядом; целомудренная же супруга, напротив, должна показываться на людях не иначе как с мужем, а когда он в отъезде, оставаться невидимой, сидя дома.
(10) Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с себя стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает.
(11) Когда два голоса образуют созвучие, окраску мелодии определяет тот из них, который ниже; всякое дело у разумных супругов решается с обоюдного согласия, но так, чтобы главенство мужа было очевидным и последнее слово оставалось за ним.
(12) Солнце одержало победу над бореем. Когда порывистый ветер пытался силой сорвать с человека плащ, тот плотнее запахнул его и не дал себя раздеть; когда же вслед за ветром начало припекать солнце и человеку стало тепло, а потом и жарко, он не только плащ, но и хитон снял. Так поступает и большинство женщин когда мужья пытаются силой ограничить их расходы на роскошь, они негодуют и яростно сопротивляются, но, если убедить их разумными доводами, легко соглашаются и становятся бережливыми.
(13) Катон исключил кого-то из сената за то, что в присутствии дочери тот поцеловал собственную жену. Может, это было и слишком сурово, но если неприлично (а так оно и есть) при посторонних любезничать, целоваться и обниматься, то разве не больший стыд при посторонних браниться и ссориться, нежность и ласку к жене проявлять втихомолку, зато читать ей нравоучения и делать замечания откровенно и во всеуслышание?
(14) Зеркало, даже украшенное золотом и драгоценными камнями, совершенно бесполезно, если не дает похожего изображения, так и от богатой жены проку никакого, если своим поведением и настроением она не проявляет с мужем единодушия и сходства. Ведь такое зеркало, в котором лицо веселое выглядит хмурым, а мрачное и хмурое смотрится радостным и сияющим, испорчено и негодно, значит, и жена невыносима такая, что хмурится, когда муж не прочь с ней поиграть и полюбезничать, а когда он занят серьезным делом, резвится и хохочет, первое означает, что муж ей противен, второе - что она к нему равнодушна. Геометры утверждают, что линии и плоскости сами по себе неподвижны, а движутся вместе с телами; так и жене следует своих чувств не иметь, но вместе с мужем и печалиться, и веселиться, и тревожиться, и смеяться.
(15) Мужья, которые не любят, чтобы жены с ними ели за одним столом, приучают их утолять голод в одиночку. Точно так же, кто держится с женой слишком сурово, не удостаивая шуток и смеха, тот принуждает ее искать удовольствий на стороне.
(16) За трапезою персидских царей их законные супруги восседают рядом и едят с ними вместе, когда же цари хотят пить и веселиться, тогда, отсылая законных жен своих, призывают музыкантш и наложниц, и правильно делают, что не допускают жен до участия в своих развратных попойках. Но если обыкновенный муж, к тому же сластолюбивый и распущенный, иной раз и согрешит со служанкой или гетерой, жена пусть не бранится и не возмущается, считая, что именно из уважения к ней участницей непристойной, разнузданной пьянки он делает другую.
(17) Если цари любят музыку, их царствование производит множество музыкантов, если любят ученость - расцветают науки, если любят борцовские состязания - умножается число атлетов. Так и муж, который слишком заботится о своей внешности, жену приучает к неумеренности в нарядах; сластолюбивый муж делает жену распутной и похотливой; супруга порядочного и добродетельного человека становится скромной и целомудренной.
(18) Молоденькую девушку-спартанку однажды кто-то спросил, приходилось ли ей спать с мужчиной. "О нет! - отвечала она. - Это ему со мной приходилось". Именно так, я считаю, должна себя вести замужняя женщина: не уклоняться, не выражать недовольства, когда муж затевает нечто подобное, ибо это говорит о высокомерии и холодности, но и самой не напрашиваться, ибо так поступают только бесстыжие распутницы.
(19) Заводить собственных друзей жена не должна, хватит с нее и друзей мужа. Но самые главные и самые могущественные из них - это боги, а потому только тех богов супруге подобает чтить и признавать, коим поклоняется муж, для бесполезных же обрядов и чужеземных суеверий держать двери дома запертыми. Ни одному из богов не могут быть приятны обряды, если жена совершает их тайком и украдкой.
(20) Платон говорит, что блаженно и счастливо то государство, где "мое" и "не мое" считаются наихудшими словами и все рвение, какое только есть, граждане употребляют на общее дело. Но куда больше такие слова необходимо исключить из семейной жизни. Как ушибы левой стороны, по словам врачей, отдаются болью справа, так и жене следует болеть за дела мужа, а мужу за дела жены, и как путы, переплетаясь между собой, становятся прочнее, так и супруги крепче привязываются друг к другу, если на проявление заботы каждый из них отвечает другому тем же. Сама природа, телесно соединяя нас, берет долю от каждого и смешивает воедино, так что порождаемое на свет получается общим для обоих, и никто не в состоянии отделить и различить в нем собственные черты от черт другого. Именно такая общность имущества украшает и супругов, все сливших и переплавивших в одно общее достояние, чтобы не различать свое и чужое, а, наоборот, своим считать все, чужим - ничего. Подобно тому как разбавленное вино мы называем вином, хотя вода в нем составляет большую часть, так и дом со всем, что в нем есть, следует считать собственностью мужа, даже если большую часть принесла в приданое жена.
(21) Алчной была Елена, сластолюбив был Парис, разумен Одиссей, верна Пенелопа. Потому и оказался один брак счастливым и подражания достойным, другой же Илиаду бедствий принес как эллинам, так и варварам.
(22) Римлянин, которого друзья упрекали за то, что он развелся с целомудренной, богатой и красивой женой, выставил вперед ногу и сказал им: "На вид этот башмак тоже красив и ничуть не изношен, но никто не знает, где он мне жмет!" Значит, не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на то, чем по-настоящему можно привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно. Лихорадку, возникающую незаметно и набирающую силу постепенно, врачи считают более опасной, нежели та, причины которой ясны и очевидны; так н скрытые от окружающих мелкие, непрерывные, повседневные ссоры жены с мужем, как ничто другое, приводят в разлад и расстройство их совместную жизнь.
(23) Царь Филипп влюбился в некую уроженку Фессалии, которая, как поговаривали, околдовала его приворотным зельем. Олимпиада приложила все силы, чтобы заполучить эту женщину в свои руки. Когда же ее привели на глаза царице и оказалось, что она не только замечательно красива, но и в разговоре держится разумно и с достоинством, "Прочь, клевета! - воскликнула Олимпиада. - Приворотное зелье твое в тебе самой". Итак, законной супруге не страшно соперничество, если мужа она пленяет нравом и добродетелью, в самой себе соединяя все, и приданое, и знатность, и приворотные зелья, и даже сам пояс Афродиты.
(24) Та же Олимпиада про какого-то молоденького флейтиста, который женился на женщине красивой, но пользовавшейся дурной славой, сказала: "Он потерял рассудок, иначе бы не женился глазами". Жениться и в самом деле следует не глазами и не пальцами, как это делают некоторые, подсчитывая, сколько за невестой приданого, вместо того чтобы выяснить, какова она будет в совместной жизни.
(25) Сократ советовал молодым людям чаще смотреться в зеркало, безобразным - чтобы скрасить безобразие добродетелью, красивым - чтобы не позорить красоты злонравием. Хорошо бы и замужней женщине, держа в руках зеркало, говорить себе, если она некрасива: "Какова же буду, если стану еще и нескромной?", а если красива: "Какова же буду, если стану еще и скромной?" Дурнушке делает честь, если за добронравие ее любят больше, чем любили бы за красоту.
(26) Дочерям Лисандра сицилийский тиран прислал дорогие плащи и ожерелья, но Лисандр эти дары отверг, сказавши: "Такие украшения скорее опозорят, нежели украсят моих дочерей". Но еще раньше Лисандра это сказал Софокл:

О нет, не украшением то было бы, напротив, - лишь позором и безумием!

Ведь "украшение", как говорил Кратет, "есть то, что украшает", а украшает женщину то, что делает ее более красивой, но делает ее таковою не золото, изумруды и пурпур, а скромность, благопристойность и стыдливость.
(27) Принося жертвы Гере Браковершительнице, желчь отделяют от остальных внутренностей и закапывают возле алтаря; тем самым законодатель намекает, что злобе и вспыльчивости не место в супружеской жизни. Замужней женщине к лицу строгость, но пусть эта резкость будет полезной и сладкой, как у вина, а не горькой, как у алоэ, и неприятной, словно лекарство.
(28) Ксенократу, отличавшемуся несколько угрюмым нравом, но в остальном безупречному, Платон советовал приносить жертвы Харитам. И целомудренной жене, я полагаю, очень важно держаться с мужем приветливо, чтобы, как говорил Метродор, быть ему приятной супругой и "не досаждать своей добродетелью". Скромнице не следует пренебрегать чистоплотностью, а любящей мужа - проявлениями нежности; ведь суровость делает отталкивающим целомудрие жены, равно как и неопрятность - ее простоту.
(29) Та, что не решается в присутствии мужа смеяться и шутить из боязни показаться дерзкой и распущенной, подобна той, что даже маслом не смазывает головы, чтобы не показалось, будто она умащена благовониями, и не умывает лица, чтобы не показалось, будто оно нарумянено. Поэты и ораторы, избегая слов простонародных, грубых и низменных, стараются увлечь и взволновать слушателя стройностью изложения и нравственностью содержания. И замужняя женщина поступит разумно, если откажется от распутных, развязных, уличных манер и будет пленять мужа житейскими и нравственными достоинствами, стараясь расположить его к себе добродетелью в сочетании с приятностью. Если же она от природы надменна и неласкова, муж к этому должен относиться снисходительно и, подобно Фокиону, сказавшему, когда Антипатр потребовал от него некрасивого, недостойного поступка: "Нельзя во мне иметь и друга, и льстеца", рассуждать о своей целомудренной, но суровой жене так: "Нельзя в одной и той же иметь и супругу и гетеру".
(30) По древнему обычаю женщины в Египте не носили башмаков, чтобы больше сидеть дома. Если у наших женщин отобрать расшитые золотом сандалии, ожерелья и браслеты, пурпурные одежды и жемчуг, большинство из них перестанет ходить в гости.
(31) Феано, набрасывая на себя плащ, нечаянно обнажила руку до локтя. "Какая красивая рука!" - воскликнул кто-то. "Но не каждому доступная!" - возразила она. Порядочная женщина не только руку свою, но даже разговоры не должна выставлять напоказ, и подавать голос при посторонних должно быть ей так же стыдно, как раздеваться при них, ибо голос выдает и нрав говорящей, и свойства ее души, и настроение.
(32) Фидий, сделав для элейцев статую Афродиты, изобразил ее попирающей черепаху, в знак того что женщинам приличествуют домоседство и молчание. Разговаривать жена должна только с мужем, а с другими людьми - через мужа, и пусть этим не огорчается, ибо, подобно флейтисту, она издает звуки хоть и не своими устами, зато более внушительные.
(33) Богачи и цари, оказывая почет философам, делают честь и им, и себе, но философы, заискивая перед богачами, им славы не прибавляют, а вот себя бесчестят. То же самое можно сказать и о женщинах: повинуясь мужьям, они заслуживают похвалу и уважение, а добиваясь над ними власти, позорят не только их, но еще больше самих себя. Справедливый же муж повелевает женою не как хозяин собственностью, но как душа телом; считаясь с ее чувствами и неизменно благожелательно. О теле можно по-настоящему заботиться, не потворствуя, однако, его вожделениям и прихотям; и женою можно управлять так, чтобы это ей доставляло радость и удовольствие.
(34) Тела, как утверждают философы, бывают трех видов: одни состоят из обособленных частей, как, например, флот или стоящее лагерем войско; другие - из сопряженных частей, как дом или корабль; третьи образуют единое, сросшееся целое, как всякое животное. Примерно так же и супружеский союз, если он основан на взаимной любви, образует единое, сросшееся целое; если он заключен ради приданого или продолжения рода, то состоит из сопряженных частей; если же - только затем, чтобы вместе спать, то состоит из частей обособленных, и такой брак правильнее считать не совместной жизнью, а проживанием под одной крышей. Словно жидкости, которые, по словам естествоиспытателей, смешиваясь, растворяются друг в друге без остатка, вступающие в брак должны соединить и тела, и имущество, и друзей, и знакомых. Недаром римский законодатель воспретил супругам обмениваться подарками: для того чтобы они не могли иметь своего личного имущества и все считали общим.
(35) В ливийском городе Лепта есть старинный обычай, по которому молодая супруга на следующий день после свадьбы посылает к матери мужа просить кухонный горшок, а та не дает, отвечая, что горшка у нее нет, и делается это для того, чтобы невестка сразу узнала, что свекровь ласковой не бывает, и потом, если случится между ними что-нибудь более серьезное, переносила это спокойно и сдержанно. Помня об этом, жене следует избегать стычек со свекровью, ведь матерям вообще свойственно ревновать сына к невестке, и помочь здесь может только одно - добиваться расположения мужа так, чтобы любовь его к матери не уменьшалась и не слабела.
(36) Матери, кажется, больше любят сыновей, за то что те способны быть им помощниками и защитниками, отцы же - дочерей, за то что те сами нуждаются в их защите и покровительстве, но если супруги одинаково уважают друг друга, то один из них с радостью и удовольствием отдаст предпочтение склонности другого. Впрочем, это не так уж и важно, зато очень славно, когда родителям мужа жена старается выказать больше уважения, нежели своим собственным, и стоит произойти какой-нибудь неприятности, рассказывает о ней родителям мужа, а от своих скрывает. Ведь знаки доверия порождают обратное доверие и проявление любви - такую же любовь.
(37) Эллинам, служившим в войске у Кира, военачальники приказали встречать врага молча, если он нападает с криком, и, наоборот, бросаться на него с криками, если враг молчит. Умная жена, пока разгневанный муж кричит и бранится, хранит молчание, и лишь когда он умолкает, заводит с ним разговор, чтобы смягчить его и успокоить.
(38) Прав Еврипид, порицая тех, кто играет на лире во время попойки: не затем нужна музыка, чтобы расслаблять тех, кто и без того получает удовольствие, а скорее затем, чтобы укрощать гнев и смягчать горе. Считайте же, что неправильно поступают те супруги, которые, желая получить удовольствие, спят вместе, но стоит им разругаться и поссориться, ложатся врозь; ведь именно тогда им нужно призвать на помощь Афродиту, наилучшую целительницу такого рода огорчений. Даже поэт нас этому поучает, выводя где-то Геру говорящей:

...и окончу их давнюю распрю
тем, что на одр возведу, дабы вновь сочетались любовью.

(39) Избегать столкновений мужу с женой и жене с мужем следует везде и всегда, но больше всего этого нужно остерегаться на супружеском ложе. Та, что, рожая, стонала и мучилась, говорила укладывавшим ее в постель: "Разве поможет постель в беде, которую она породила?" Ссорам, перебранкам и взаимному озлоблению, если они начались на ложе, нелегко доложить конец в другое время и в другом месте.
(40) Гермиона, похоже, была права, когда говорила:
Меня сгубило общество дурных подруг.
Впрочем, так происходит не всегда, а только в тех случаях, когда раздоры с мужем и ревность распахивают не только двери, но и уши перед такого рода женщинами. Тут-то и надо разумной жене закрывать уши, остерегаясь нашептываний, чтобы к огню не добавлять огня, и пусть она следует изречению Филиппа. Когда друзья подстрекали его против эллинов, с которыми он, дескать, хорошо обошелся и которые его же хулят, Филипп, говорят, ответил: "Что же было бы, если б мы с ними еще и плохо обошлись?" Поэтому, когда клеветницы говорят: "Ты любишь мужа и хранишь ему верность, а он тебе причиняет только огорчения", им надо отвечать: "Что же будет, если я начну еще оскорблять его и ненавидеть?"
(41) Увидев беглого раба, хозяин пустился за ним в погоню, а когда тот, удирая, спрятался на мельнице, воскликнул: "Где, как не здесь, мне приятнее всего видеть тебя?" Так и жена, из ревности затеявшая развод и мучительно переживающая это, пусть скажет тебе. "Чем же еще и как доставлю моей сопернице радость, если не тем, что, терзаясь от горя и восставая против мужа, покину свой дом и брачное ложе?"
(42) У афинян три пахоты справляются как священные праздники, первая на Скиросе, в память о древнейшем посеве хлеба, вторая в Рарии, третья, именуемая Бузигием, у подножия Пелия. Но еще более священны брачная пахота и посев, и прекрасно сказал об Афродите Софокл, назвав ее "плодоносной Кифереей". А потому муж и жена должны к этому относиться с особым благоговением, не осквернять себя нечестивыми и беззаконными внебрачными связями, не сеять там, где не желают иметь плода, чтобы не пришлось его стыдиться и прятать.
(43) Когда оратор Горгий держал в Олимпии речь о согласии между эллинами, Меланфий воскликнул: "Это он-то нам советует быть единодушными - он, кто не может добиться согласия всего между тремя людьми: собою, женой и служанкой?" (Кажется, Горгий был в любовной связи со служанкой, и жена его ревновала к ней.) И в самом деле, тому, кто хочет улаживать дела друзей или дела общественные, сперва нужно уладить отношения в собственном доме; ведь проступки жен, похоже, легче скрыть от толпы, нежели проступки по отношению к женам.
(44) Говорят, что кошки от запаха благовоний свирепеют и бесятся, а если бы и женам хоть раз случилось от благовоний прийти в такую же ярость и бешенство, мужья побоялись бы впредь умащаться и так сильно их озлоблять ради пустячного для себя удовольствия. Поскольку, однако, с женами это случается не оттого, что мужья умащаются, а оттого, что изменяют им с другими женщинами, несправедливо ради мимолетной прихоти причинять женам столько горя и страданий, и приближаться к ним следует только непорочным, чистым от прикосновений других женщин, словно к пчелам, которые, как утверждает поверье, негодуют и бросаются на тех, кто только что имел дело с женщиной.
(45) К слонам нельзя приближаться в белой одежде и к быкам в красной, ибо от названных цветов эти животные приходят в сильнейшую ярость, а тигрицы, говорят, от звуков тимпана безумеют настолько, что разрывают себя на части. Раз уж и мужья бывают такие, что не переносят вида багряных и пурпурных одежд или звуков кимвала и тимпана, разве трудно женам обойтись без этого и не раздражать мужей, вместо того чтобы жить с ними в мире и спокойствии?
(46) Некая женщина, которую Филипп хотел силком привести к себе, взмолилась "Отпусти меня! В темноте все женщины одинаковы". Слова эти, если их отнести к развратным и похотливым, вполне справедливы, что же касается законной супруги, то она, после того как гаснет светильник, менее всего должна походить на первых встречных женщин, но, напротив, пока ее тело невидимо, должна сиять стыдливостью, послушанием и такой нежностью, какая подобает единственно мужу.
(47) Платон советовал старикам по отношению к юношам вести себя особенно скромно, чтобы и юноши к ним относились с почтением, ибо там, где бесстыдны старики, юношам невозможно быть скромными и почтительными. Помня об этом, и муж пусть ведет себя по отношению к жене не менее скромно, понимая, что спальня для нее может стать школою как добродетели, так и распущенности. А тот, кто сам предается наслаждениям, кои запрещает супруге, подобен воину, который, отдавшись в плен к неприятелю, советует другому воину сражаться до последнего...

По летам своим, Поллиан, ты уже созрел для философии, украшай же свой нрав тонкой ученостью, общаясь и беседуя с теми, кто может быть в этом полезен; для супруги же отовсюду собирай, словно пчела, все хорошее и, принося домой, делись с нею и беседуй, знакомя со всем лучшим, что доведется тебе читать или слышать. Ты ей теперь "и отец, и брат, и почтенная матерь", но не менее важно услышать от супруги слова: "Муж, ты отныне единственный мой наставник, философ и учитель во всем, что касается прекрасного и божественного". Такого рода учение лучше всего отвлекает женщин от ненужного и вредного, учась геометрии, жена постыдится плясать и не даст обмануть себя заклинаньям чародеев, коль зачарована творениями Платона и Ксенофонта. А если кто и пообещает похитить с неба луну, она лишь посмеется невежеству и глупости женщин, которые этому верят, ибо, не чуждая астрономии, слыхала про Аглаонику, дочь фессалийца Гегетора, которая была сведуща в лунных затмениях и, заранее расчисляя время, когда это светило скроется в тени, обманывала женщин, уверяя их, будто луну с неба свела она. Ребенка, как утверждают, еще ни одна женщина не родила без общения с мужчиной, а плод, который у женщин во чреве из-за неправильного развития затвердевает в виде бесформенного комочка плоти, зовется "жерновом". Того же следует остерегаться и в отношении женской души. Если не получает она семени разумных поучений, не просвещается, общаясь с мужем, то, предоставленная самой себе, родит множество предрассудков, дурных мыслей и желаний.
А ты, Евридика, старайся следовать мудрым и полезным изречениям, почаще тверди слова, усвоенные от нас еще в девичестве, чтобы супруга радовать, а других женщин приводить в восхищение великолепным, пышным убранством, не стоящим ни малейших денег. Приобрести жемчуга, такие, как у этой богачки, или облачиться в шелка, как у той иноземки, без крупных затрат никак невозможно, зато убранствами Феано, Клеобулины, жены Леонида Горго, сестры Феагена Тимоклеи, знаменитой некогда Клавдии, дочери Сципиона Корнелии и прочих жен именитых и славных обзавестись можно даром и, украсившись ими, жизнь прожить столь же славную, сколь и счастливую. Если Сапфо изяществом песен своих гордилась настолько, что некой богачке писала:
После смерти ждет тебя мрак забвенья: не причастна ты к Пиерийским розам, - то разве не больше у тебя будет оснований гордиться, если не к розам будешь причастна, но к плодам, коими Музы со всею щедростию награждают почитателей наук и философии?

Плутарх.
Соч. М., 1983. С 347-359.

Из диалога "Об Эроте" Участники диалога: Флавиан, Автобул

1. Флавиан. Ты говоришь, Автобул, что речи об Эроте, которые ты, по нашей просьбе, намерен теперь передать нам - то ли по записи, то ли запомнив их по частым рассказам твоего отца, были произнесены на Геликоне?
Автобул. На Геликоне, Флавиан, у самих Муз, на празднестве Эрота в Феспиях: феспийцы каждый пятый год справляют с большой торжественностью и блеском празднества в честь как Муз, так и Эрота...
Мой отец и мать вскоре после женитьбы, вследствие неладов между их родителями, приехали в Феспии для жертвоприношения Эроту... Из Херонеи его сопровождали близкие друзья, а в Феспиях он встретил Дафнея, сына Архидама, - этот Дафней был влюблен в Лисандру, дочь Симона, и имел наибольший успех среди всех сватавшихся к ней - и приехавшего из Титоры Соклара, сына Аристиона. Были там и тарсиец Протоген, и македонянин Зевксип, связанные с отцом гостеприимством; присутствовало также, по словам отца, большинство видных беотийцев.
[Возник спор о любви и браке, в котором отца Аристобула и его друзей просили быть третейскими судьями. Первыми вступили в диспут Протоген и Дафней.]
...Протоген же ответил: "Так ты полагаешь, что я воюю с Эротом, а не сражаюсь за Эрота против распущенности и нечестия, которые насильственно прикрывают самыми красивыми и торжественными именами постыднейшие действия и страсти?" На это Дафней возразил: "Ты, значит, называешь постыднейшим действием сочетание мужчины и женщины, священнее которого нет и не может быть никакого другого соединения?" - "Действительно, - сказал Протоген, - законодатели справедливо превозносят это соединение как необходимое для продолжения человеческого рода и прославляют его перед толпой. Но у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку, или пчел к сотам, или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств.
Но подобно тому как влагаемое в нас природой влечение к хлебу и другой пище ограничено мерой достаточности, а излишество в этом получает название обжорства или чревоугодия, так женщина и мужчина от природы нуждаются в даваемом ими друг другу удовлетворении, но если ведущее к этому влечение достигает такой силы, что становится яростным и неудержимым, то не подобает давать ему имя Эрота. Эрот, соприкоснувшись с молодой и одаренной душой, приводит ее к добродетели по пути дружбы; а желания, устремленные на женщину, в лучшем случае завершаются преходящим телесным наслаждением. В этом смысл ответа, который был дан Аристиппом человеку, жаловавшемуся, что Лайда его не любит. "Я знаю, - сказал Аристипп, - что вино и рыба меня не любят, и, однако, я с удовольствием пользуюсь тем и другим". Ведь цель желания - наслаждение и удовлетворение. А Эрот, утратив ожидание дружбы, не желает оставаться прежним и ублажать цветущую молодость, раз она не воздает ему душевным расположением, основанием для дружбы и добродетели.
Ты помнишь обращенные к жене слова трагического персонажа:

Готов легко терпеть я даже ненависть,
когда за то корысти ожидать могу.

Нисколько не более причастен Эроту тот, кто не из корысти, а ради полового удовлетворения терпит дурную и бессердечную жену. Так комик Филишшд, высмеивая ритора Стратокла, сказал:

поцеловать в затылок не дотянешься.

Если и такое душевное состояние приходится назвать Эротом, то это Эрот поддельный и незаконный, как бы низводящий гинекей до Киносарга. Или точнее: подобно тому как только горный орел - настоящий, тот, которого Гомер называет "черным" и "ловчим", а другие - низкопородные, питающиеся по болотным местам рыбой и непроворными птицами и в поисках пропитания часто издающие какие-то жалобные крики, - так и Эрот подлинный только один, обращенный к мальчикам, не "блистающий огнем желания", как сказал о любви к девушкам Анакреон, не "надушенный и наряженный", а простой и неиспорченный, каким ты увидишь его в философских собеседованиях в гимнасиях и палестрах, в поисках молодых людей, достойных того, чтобы обратиться к ним с настойчивым благородным призывом к добродетели. Но другого Эрота, расслабляющего и домоседствующего, близкого к женским уборам и ложам, ищущего изнеженности, развращенности и недостойных мужа наслаждений, чуждого дружбы и божественного огня, необходимо отвергнуть... [Дафней]: "Если же, как говорит Протоген, с мальчиками не происходит плотское общение, то как возможен Эрот там, где нет Афродиты, которую он волею богов призван почитать и которая уделяет ему от своего достоинства и силы? А если и есть какой-то Эрот без Афродиты, подобно тому как существует опьянение без вина, вызываемое напитком из фиг или ячменя, то он будет способен только возбуждать, не принося плода и завершения, а только пресыщение и отвращение".
6. Слушая это, Писий явно раздражался против Дафнея и, когда тот приостановился, воскликнул: "Клянусь Гераклом, какое легкомыслие и какая дерзость! Люди, уподобляясь собакам, которых их пол привязывает к самке, переселяют бога из гимнасиев, портиков и освещенных солнцем мест философских собеседований в притоны, с их бритвами и притираниями общедоступных женщин: ведь честным женщинам, конечно, не подобает ни влюбляться, ни быть предметом влюбленности".
Тут, вспоминал мой отец, он сам, прикоснувшись к руке Протогена, сказал:

"То слово изощрило рать аргивскую.

Клянусь Зевсом, Писий, забыв всякую меру, заставляет нас стать на сторону Дафнея. Ведь он устраняет из брачного общения любовь и делает его непричастным к вдохновляемой божеством дружбе; а тогда, без порождаемых Эротом доверия и приязни, целость брака поддерживается, словно ярмом и уздой, только стыдом и страхом"...
"Какая же разница, относится ли к вере в Зевса, или в Афину, или в Эрота то, что мы станем подвергать сомнению или отрицанию? Ведь не впервые ныне Эрот требует алтаря и жертвоприношения, он не пришелец, воспринятый нами от варварского суеверия, как какие-нибудь Аттисы и Адонисы, тайком пробравшиеся к нам под покровительством полумужей и женщин и присвоившие себе не подобающие им почести, за что они должны были бы подвергнуться судебному преследованию.
Когда Эмпедркл говорит о Дружбе:

Разумом видима только она, а глазам недоступна, -

то это же надо отнести и к Эроту: он имеет не зримый, а только умопостигаемый образ, наравне с наиболее древними богами.
Если ты для каждого из них будешь добиваться доказательств существования, если будешь исследовать все священное и к каждому алтарю подходить с философской проверкой, то ни один из этих богов не останется за пределами твоих придирчивых подозрений. Не буду уклоняться далеко.

Величье Афродиты кто постигнуть мог?
Она всему на свете процветание,
Ее творенье все, что на земле живет.

Совершенно справедливо назвал ее Эмпедокл "дарящей жизнь", а Софокл - "благоплодной". И однако же, великое и удивительное дело Афродиты является и делом сопутствующего ей Эрота, без соучастия которого оно теряет всякую привлекательность, оставаясь

далеким от любви и почитания.

Действительно, чуждое Эроту телесное общение, имея своим пределом удовлетворение потребности, подобное удовлетворению голода и жажды, не приводит ни к чему прекрасному; но благодаря Эроту богиня, устраняя пресыщение, приносит дружескую любовь и душевное единение.
Поэтому Парменид в "Происхождении мира" говорит об Эроте как о старшем среди всех порождений Афродиты:

Первым Эрота она породила, древнейшего
бога.

Гесиод же с большей, по-моему, философской глубиной называет Эрота старейшим из всех вообще богов, причастным к рождению всего существующего.
Итак, если мы лишим Эрота приносимых ему почестей, то не останутся незатронутыми и почести Афродиты. И тут нельзя ссылаться на то, что некоторые бранят Эрота, но воздерживаются от нападок на Афродиту; так с одной и той же трагической сцены мы слышим:

Эрот бездельник - божество бездельников, -

а вместе с тем:

Киприда, дети, - это не только Киприда,
она может быть носительницей и многих
других имен:
она и Аид, она и неистребимая жизнь,
она и исступленная Лисса.

Так и среди прочих богов нет, пожалуй, ни одного, который избегнул бы злословия со стороны злословящего невежества. Обратимся к примеру Ареса, как бы занимающего на чертеже противоположное Эроту место: сколько почестей уделяют ему люди, и ему же приходится слышать столько порицаний:

Слепой Арес с обличьем вепря дикого
какие беды нам сулит, о женщины!

Гомер называет его перебежчиком и запятнанным кровью. Хрисипп, Рассуждая о его имени, вводит в свое объяснение злой смысл: он называет Ареса убийцей, и по этому пути идут те, которые полагают, что Арес - это наименование буйственного, раздражительного и злобного начала в нашей природе. Другие скажут, что Афродита - это любовное желание, Гермес - слово, Музы - искусства, Афина - разум. Ты видишь, какая пропасть безбожия разверзается перед нами, если мы сведем каждого бога к олицетворению той или иной из наших страстей, способностей или добродетелей",
"Я это вижу, - отвечал Пемптид, - но нечестиво не только считать богов нашими страстями, но и обратное - считать наши страсти богами". Тогда отец спросил: "Что же, считаешь ли ты Ареса богом или нашей страстью?" И когда Пемптид ответил, что Ареса, поддерживающего в нас гневливость и мужественность, он принимает за бога, отец воскликнул: "Значит, Пемптид, то, что в нас является началом буйства, воинственности, раздоров, имеет своего бога, а начало дружбы, общительности, сближения божеству непричастно? И когда люди убивают друг друга, то за ними: за их оружием, сражениями у стен, уводом добычи - имеет наблюдение какой-то бог Эниалий или Стратий, судья и вершитель, а когда мы стремимся к душевной близости, завершающейся брачным общением, то нет бога, который был бы нашим свидетелем, надзирателем, руководителем и помощником?
Охотящимся на ланей, зайцев и оленей сопутствует с кличем некая богиня Агротера, а те, кто ловит волков и медведей при помощи хитрых приспособлений - подкопов и тенет, - обращаются с молитвой к Аристею,

кто для зверей ловушки первым устроил.

У Эсхила Геракл, намереваясь застрелить птицу, призывает в помощники другого бога:

Феб дальновержец, ты направь стрелу мою.

А человека, добивающегося самой прекрасной добычи - любви, не направляет и не поддерживает ни один бог, ни один демон? Я думаю, что ни дуб, ни оливы, ни виноградная лоза, которую Гомер почтил названием "укрощенной", не превосходят, милый Дафней, красотой и достоинством человеческое растение, которое черпает силы своего развития в просвечивающей в нем свежести и красоте как тела, так и души"...
Ведь мы видим воина, который, отложив в сторону свои доспехи, отрешился и от воинственного исступления:

Покорился Атрид, и клевреты
весело с плеч Менелая оружия светлые
сняли,

он сидит как посторонний наблюдатель подвигов других; необузданные пляски вакхантов и корибантов затихают и успокаиваются, как только музыканты оставили трохеический ритм и фригийский лад; точно так же и Пифия, сойдя со вдохновляющего ее треножника, обретает полное успокоение. Но любовное безумие, раз оно охватило и воспламенило человека, не прекратит никакая Муза, никакой чарующий напев, никакая перемена места: влюбленные и в присутствии прекрасного предмета их любви находят в нем отраду, и в отсутствии тоскуют по нем, и днем преследуют, и ночью поют у его дверей, и трезвые призывают, и в застолье приветствуют.
Сказанное кем-то о созданиях поэтического воображения, что они могут быть названы снами бодрствующих людей, с большим основанием можно отнести к воображению влюбленных, которые, находясь вдали от своих возлюбленных, разговаривают с ними как с присутствующими, приветствуют их, обращаются к ним с упреками. Ведь наше зрение все остальные образы вписывает в память как бы водяными красками, и они скоро бледнеют и исчезают, и только образы любимых, как вписанные восковой краской, сохраняются навсегда живыми, движущимися, говорящими.
Римлянин Катон говорил, что душа влюбленного живет в душе любимого. Я же сказал бы, что в душе влюбленного присутствует вся душа любимого, вся его жизнь, характер и действия и благодаря этому влюбленный легко сокращает долгий путь, подобно киникам, которые говорят, что нашли "верный и скорый путь к добродетели". Ведь душа быстро приходит к дружбе и добродетели, как бы несомая на волне страсти вместе с богом.
Подводя итог, я скажу, что не без участия божества преисполняет восторг души влюбленных и не иной является их покровителем и направителем, как тот, которому мы посвящаем нынешнее празднование и приносим жертву.
Но так как мы различаем богов преимущественно по их силе и полезности, соответственно с тем, что и среди человеческих преимуществ мы выделяем как наиболее божественные царственность и добродетель, рассмотрим сначала, не уступает ли Эрот в силе кому-либо из богов.

Великую силу победы всегда одерживает
Киприда, -

говорит Софокл; велика и мощь Ареса; но в этих богах мы некоторым образом наблюдаем те две силы, которые в той или иной мере уделены и остальным богам: одна из них направлена на сближение с прекрасным, другая - на противодействие злому, и обе изначала врожденны нашей Душе, как это развивает Платон в своем учении об идеях.
Установим же сразу, что цена делу Афродиты, когда в нем не участвует Эрот, одна драхма и что юноша, не будучи влюбленным, не стал бы переносить труды и опасности ради чувственного наслаждения.
Не будем называть Фрину, милый друг, но как часто какая-нибудь Лайда или Гнатенион,

Возжегши в доме свет призывный вечером,

выражает готовность принять у себя путника, но тот проходит не останавливаясь.
Но вот "подул внезапно ветер" Эрота и страсти, и то, что было так ничтожно, становится драгоценнее богатств Тантала и царской власти Гигеса. Настолько бессильна и безрадостна благосклонность Афродиты, если Эрот не оживит ее своим дыханием...
Очень кстати нам здесь вспомнилась Алкестида. Ведь хотя с Аресом у женщин нет ничего общего, она, одержимая Эротом, отваживается на смерть, вопреки своей женской природе. И если можно извлечь что-либо поучительное из мифов, то предание об Алкестиде, о Протесилае и об Орфеевой Евридике показывает, что Эрот - единственный из богов, ради которого Аид оказывает уступку, тогда как вообще он, как говорит Софокл,

ни милости, ни снисхождения
не знает, свят ему один лишь свой закон.

Влюбленных же он совестится, и только по отношению к ним он не столь неумолим и непреклонен. Поэтому, мой друг, хотя и хорошо быть посвященным в элевсинские таинства, я вижу, что и служителям, и посвященным в таинства Эрота уготована лучшая доля в Аиде; я не доверяюсь полностью мифам, но и не отказываю им вовсе в доверии; они каким-то образом соприкасаются с божественной правдой, когда говорят, что есть для влюбленных какой-то путь восхождения из Аида к свету. Как именно это происходит, они не знают, как бы сбившись с тропы философского рассуждения, которая была впервые показана Платоном. Только слабые и неясные проблески истины рассеяны в египетской мифологии, но извлечь их и прийти от этих малых начал к великим выводам - дело очень трудное.
Итак, оставим это в стороне и после того, как мы показали силу Эрота, рассмотрим его благосклонность к людям и оказываемые им благодеяния - не в том смысле, что он доставляет тем, на кого он обращен, много добра, ибо это очевидно для каждого, но еще больше в том смысле, что делает лучшими самих влюбленных. Еврипид, хотя и искушенный в делах Эрота, восхищается лишь наименее значительным из этих благ, когда говорит:

Поэтом делает
Эрот того, кто от природы Музам чужд.

Он делает также рассудительным легкомысленного и мужественным, как мы видели - робкого, подобно тому как под воздействием жара гибкие древесные ветви становятся жесткими.
Каждый влюбленный, хотя бы он был от природы мелочен, становится щедрым, предупредительным и великодушным, всякие следы скаредности и сребролюбия в нем расплавляются, словно железо в огне, и он радуется, одаривая любимого, больше, чем радовался бы, сам получая подарки от других...
"Более того, - сказал отец, - не превращает ли Эрот вообще людей угрюмых и мрачных в приветливых и общительных?

Там, где горит огонек, приветливый облик
у дома, -

не так ли светлеет от эротического огня и облик человека? Но большинство людей проявляют в последнем случае странное равнодушие: увидав ночью свет в доме, воспринимают это как нечто чудесное и восхитительное; а видя, как мелкая и низменная душа внезапно наполняется разумением, свободолюбием, благородством, привлекательностью, щедростью, они не испытывают потребности воскликнуть вслед за Телемахом:

Здесь ясно присутствие бога.

А не удивительно ли, скажи, Дафней, ради Харит, также и следующее. Влюбленный, пренебрегая почти всем, кроме предмета своей любви, - не только товарищами и домашними, но и законами, и начальниками, и царями, - ничего не боясь и ни перед чем не преклоняясь, готовый противостать самому "копью перуна", при первом взгляде на своего возлюбленного

Поник, как кочет, рабское склонив крыло,
и его отвага сломлена, и подкошена гордость его души.

Уместно вспомнить и Сапфо, находясь по соседству с Музами. Римляне говорят, что сын Гефеста Как выдыхал струи пламени; а из уст Сапфо исходят речи, поистине смешанные с огнем, и она в песнях воспроизводит жар своего сердца...
И ведь многие видят то же самое тело, ту же самую красоту, но охвачен Эротом только один. По какой причине? Но разве не понятно, что имеет в виду Менандр, когда говорит, что любовь - это

души болезнь, удар, источник раны внутренней.

Виновник этой болезни бог, который одного поразит, а других оставит незатронутыми.
То, что было бы уместнее сказать в самом начале, я не должен оставить несказанным хотя бы здесь, раз уж это "подвернулось на уста", во выражению Эсхила, ибо это имеет величайшее значение. Если для всего, что входит в наше сознание не через чувственное восприятие, мы черпаем доверие либо в мифе, либо в законе, либо в рассуждении, то во мнениях о богах нашими руководителями и зрителями всецело являются поэты, законодатели и, в третью очередь, философы. И что боги существуют, это все они утверждают одинаково, но весьма расходятся друг с другом относительно их числа, взаимоотношений, сущности и силы Философы полагают, что боги,

не зная болезней и старости,
не зная трудов, избежали тяжелостопной
переправы Ахеронта.

Отсюда для них неприемлемы вводимые поэтами божества - Раздоры, Мольбы, и они отказываются признать в числе богов сыновей Ареса Страх и Ужас. Во многом философы расходятся и с законодателями. Так, Ксенофан советовал египтянам, если они считают Осириса смертным, не почитать его как бога, а если считают богом, то не оплакивать. С другой стороны, поэты и законодатели не хотят и слушать философов, говорящих, как о богах, о каких-то идеях, числах, монадах и духах, и не могут их понять.
Вообще мнения в этой области представляют великое разнообразие и противоречивость. Но подобно тому как в Афинах некогда было три партии - паралнев, эпакриев и педиеев, которые находились в постоянных раздорах между собой, но впоследствии, собравшись вместе для голосования, отдали все голоса Солону, избрав его верховным судьей, архонтом и законодателем, как мужа бесспорно первенствующего своими доблестями, - так и три теологические партии, расходясь во мнениях и нелегко воспринимая отдельные взгляды одна от другой, в одном непоколебимо единодушны и Эрота одинаково включают в число богов наиболее выдающиеся из поэтов, законодателей и философов".
Мы также усматриваем большое сходство между Эротом и солнцем. Ни то ни другое не огонь, хотя это и утверждают некоторые, а сладостное и живительное сияние и тепло, которое, несясь от солнца к телу, доставляет ему питание и рост, а от Эрота - доставляет те же блага душам. И как солнце теплее, показавшись из туч после дождя или после тумана, так Эрот, восстановленный примирением с любимым после размолвки, вызванной гневом или ревностью, становится сладостнее и сильнее. Далее, как о солнце некоторые думают, что оно гаснет и возгорается, так же и Эрота они считают смертным и непостоянным. И наконец, как тело, не подвергшись предварительным упражнениям, не может без вреда для себя переносить сияние солнца, так и душа, не получив надлежащего воспитания, не способна безболезненно перенести Эрота: и тело и душа выходят из своего обычного состояния и впадают в болезнь, в которой должны винить не силу бога, а собственную слабость.
Только в том приходится установить различие, что солнце показывает зрению одинаково прекрасное и безобразное, а Эрот направляет свой свет только на прекрасное, побуждая влюбленных только на него обращать взоры, а всем остальным пренебрегать.
Землю мы считаем вовсе несходной с Афродитой, но те, кто называет Афродитой луну, опираются на некоторое сходство луна причастна и земле и небу и является местом смешения бессмертного и смертного, она бессильна сама по себе и остается темной, если не освещена солнцем, как Афродита без поддержки Эрота. Итак, можно признать, что у луны больше сходства с Афродитой, а у солнца с Эротом, чем с остальными богами, однако это сходство - отнюдь не полное тождество, как душа и тело - сущности не совпадающие, а различные, так и солнце есть нечто зримое, а Эрот - нечто умозрительное И если такое утверждение не покажется слишком резким, то можно было бы сказать, что солнце даже противодействует Эроту оно отвлекает ум от умозрительного к ощутимому, чаруя прелестью зримого и соблазняя только в этом зримом искать и истину, и все блага, а более нигде.

Ко всему, что цветет, что блестит на земле,
Нас влечет необорная страсть, -

говорит Еврипид.

И не знаем мы мира иного,

а вернее, не помним, и только Эрот может напомнить забытое
Действительно, подобно тому как у проснувшегося при сильном и ярком свете расходятся и разбегаются все образы, явившиеся его душе во сне, так при том изменении бытия, какое составляет рождение в этот свет, солнце, очевидно, поражает наше сознание как бы неким зелием, и от радостного удивления забывается все то прежнее. А между тем подлинной явью для души было именно то бытие, и, придя сюда, она видит сон, в котором с восхищением приветствует солнце как прекраснейший и божественнейший образ.

Радостно-ложным она обольщается тотчас
виденьем,

уверенная, что все окружающее ее здесь, прекрасно и ценно, пока не встретится ей в лице божественного Эрота здравый врачеватель и спаситель: ведя ее от тел к истине, из Аида в "поле истины", где утверждена великая и чистая и неложная красота, которой она жаждет приобщиться, он направляет ее, как руководитель таинств - их участника.
Но раз душа возвращена в этот мир, Эрот не может общаться с ней самой по себе, а только при посредстве тела. Подобно тому как геометры, обращаясь к ученикам, еще не способным представить себе умопостигаемые предметы, показывают им осязаемые и зримые воспроизведенные подобия шаров, кубов, додекаэдров, так небесный Эрот, изощряясь в очертаниях, красках и формах, показывает нам в блистающих молодостью образах отражения прекрасного - прекрасные, но божественного - смертные, не подверженного изменениям - подверженные, умопостигаемого - чувственные и так постепенно пробуждает нашу разгорающуюся память.
И вот некоторые, ложно наставляемые друзьями и близкими, пытаясь насильно и безрассудно погасить страсть, не пришли ни к чему хорошему, но или наполнились чадом смятения, или, обратившись к темным и недостойным наслаждениям, бесславно увяли. Те же, кто, руководствуясь здравыми рассуждениями и совестью, как бы отняли у огня его безудержность, но оставили душе сияние, свет и теплоту, которая вызывает не сотрясение, как сказал кто-то, теснящее атомы семени под воздействием возбуждения и благодаря их гладкости, а удивительный животворный разлив, подобный движению соков в растении и раскрывающий поры взаимопонимания и благорасположения. Не проходит много времени, и они, минуя тело любимых, проникают до глубины их существа, разверзшимися очами созерцают их нравственный облик и вступают в общение с ними в речах и делах, если те хранят в душе очертания и образ прекрасного; если же нет, то оставляют их без внимания и обращаются к другим, подобно тому как пчелы оставляют пышно расцветшие, но не содержащие меда растения. Там же, где они встречают след, намек, радостный признак присутствия бога, они исполняются божественного восторга и загораются радостным воспоминанием того, что поистине всем несет радость, блаженство и любовь..
Говорят, что цветущая внешность - это "цвет добродетелей". Нелепо же думать, что женщина не может иметь и признаков природной добродетели. Ведь правильно сказано в стихах Эсхила:

Надежный признак для меня влюбленности
горящий взор вкусившей мужа девушки.

Но разве во внешности женщины возможны только признаки дерзновенного, разнузданного и испорченного нрава, а скромность и целомудрие в ней светиться не могут? Или много и такого зримо обнаруживается, но не трогает душу и не призывает Эрота? И то и другое предположение противно разуму и истине.
Итак, раз доказано, что обоим полам присущи одни и те же черты и они должны совместно вести защиту от общего противника, выступим, Дафней, против тех соображений, которые только что развил Зевксипп. Он отождествил Эрота с неукротимой страстью, уносящей душу к необузданности, не столько будучи сам убежден в этом, сколько наслушавшись от людей угрюмых и чуждых Эроту. Одни из них, привлеченные приданым, вводят в свой дом ничтожных женщин, а вместе с деньгами - мелочные расчеты, влекущие за собой каждодневные супружеские раздоры. Другие, озабоченные более тем, чтобы найти потомство, а не жену, уподобляются цикадам, откладывающим свою грену на морской лук или что-либо подобное: народив детей с кем пришлось, они готовы распроститься с браком или же, оставаясь в нем, не думают о том, чтобы любить и быть любимыми.
А между тем само слово "уважать", лишь одной буквой отличаясь от "вмещать", как мне кажется, прямо показывает возникающее под воздействием времени и привычки соединенное с необходимостью благоволение. Тот, кого Эрот внезапно поразит своим веянием, сначала будет сохранять различение "моего" и "не моего", как говорится в Платоновом "Государстве": ибо не сразу оказывается "все общее у друзей" и равным образом у влюбленных. Но, преодолевая раздельность тел, они постепенно сводят и сплавляют свои души, не желая быть двумя и не считая себя двумя.
Взаимная терпимость, столь необходимая в браке, еще более, чем внутренним влечением, воспитывается извне под воздействием совести и боязни, внушаемой законами: они всегда остаются в поле зрения живущих совместно, которые

Узде, кормилу следуют лекарственно.

Но Эрот приносит столько самообладания, постоянства, доверия, что если войдет в соприкосновение даже с необузданной душой, то отвратит ее от других влюбленных, сломив ее дерзостность, сокрушив ее надменность и грубость и внушив ей совестливость, сдержанность и спокойствие, и, придав скромный образ, сделает ее послушной только одному...
Но для женщины это сближение - источник дружбы, как приобщение к великим таинствам. И тут меньше означает сама радость общения, чем возрастающее от него с каждым днем взаимное уважение, приязнь и желанность. Не пустое говорят Дельфы, называя Афродиту "желанной", и Гомер, именуя брачное сочетание любовью. Солон показал себя мудрым законодателем в вопросах брака, предписав сближаться с женами не реже чем трижды в месяц, не ради наслаждения, а с тем чтобы, обновляя брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в повседневной жизни разногласий - наподобие того как государства время от времени возобновляют свои дружественные договоры...
Нелепо, как я уже сказал, утверждать, что женщинам вообще чужда добродетель. Надо ли говорить, в частности, об их скромности и рассудительности, об их верности и справедливости, если многие из них показали замечательные примеры мужества, героизма и величия духа? Но, не отрицая их прекрасной природы во всем прочем, отказывать им в способности к дружбе и вовсе дико.
Женщины глубоко любят своих детей и супругов, и их добросердечность - благодатная почва для дружбы, доверия и приязни. Подобно тому как поэзия, украсив речь напевностью, размеренностью и ритмом, придала ей и большую воспитательную силу, и большую способность причинить вред, так природа, одарив женщину миловидностью лица, проникновенностью голоса и привлекательностью внешнего вида, дала дурной женщине средства совращать и обманывать, а благонравной снискать расположение и дружбу мужа.
Платон, видя, что Ксенократ, человек выдающихся дарований, обладает слишком суровым характером, советовал ему приносить жертвы Харитам; а добродетельной женщине можно посоветовать приносить жертвы Эроту, чтобы он благосклонно охранял ее брак и не допустил ее мужа, увлекшись другой женщиной, после этого с сокрушением повторить стих из комедии:

Какой жене я, злополучный, изменил!

Ибо в браке большее благо любить, чем быть любимым: это избавляет от многих ошибок и, более того, ото всего, что увечит и губит брак.
24. Болезненность в начале супружеских отношений, милый Зевксипп, не должна вызывать страх, как ранение или укус; а впрочем, пожалуй, и ранение, как в прививке деревьев, не препятствие к тому, чтобы стать единым целым с близкой женщиной. Ранение к тому же и дает начало беременности: ибо нет смещения без приспособления одной части к другой.
Тяготят и детей начатки обучения, и философия - приступающих к ней юношей; но в дальнейшем не остается этой тягостности ни у них, ни у любящих супругов. Эрот сначала производит некое кипение и смятение, подобное тому, какое бывает иногда при смешении двух различных жидкостей, но через некоторое время, успокоившись и очистившись, он приходит к прочнейшей устойчивости. Таково то соединение, которое поистине можно назвать соединением в целом, соединение супругов, объединенных Эротом, тогда как соединение людей, только живущих вместе, можно уподобить соприкосновениям и переплетениям эпикуровских атомов, испытывающих непрерывный ряд взаимных столкновений и отталкиваний, но не создающих никакого единства, какое создает Эрот, присутствующий в брачном общении.
Нет никакой большей радости, более постоянной привязанности, столь светлой и завидной дружбы, как там,

Где однодушно живут, охраняя домашний порядок, муж и жена,

И закон покровительствует браку, и природа показывает, что даже богам нужен Эрот для совместного рождения. Поэты имеют основание говорить, что

Земля дождя алкает,
а Небо - Земли;

философы учат, что солнце сочетается с луной и оплодотворяет ее; и разве Земле, матери людей, родительнице всех животных и растений, не предстоит когда-нибудь погибнуть и совершенно угаснуть, когда мощное желание бога покинет материю и она перестанет искать и черпать в нем начало и движение...
Но любовь к благородной женщине не только не знает осени и процветает при седине и морщинах, но остается в силе и до могильного памятника. Трудно найти примеры длительной любви мальчиков, но нет числа примерам женской любви, полной верности, постоянства и самоотверженной готовности перенести любое испытание.

Плутарх. Соч. М., 1982
С. 544-545, 546-548, 550, 556-559, 561-565,
566-569, 570-572, 575-576, 578-580

ПЬЕР АБЕЛЯР - Из "Истории моих бедствий"

 

Ее дядя после ее бегства чуть не сошел с ума; никто, кроме испытавших то же горе, не мог бы понять силу его отчаяния и стыда. Но что ему сделать со мной и какие козни против меня устроить, этого он не знал. Он больше всего опасался, что если бы он убил или как-нибудь изувечил меня, то возлюбленнейшая его племянница поплатилась бы за это у меня на родине. Он не мог ни захватить, ни куда-нибудь силою заточить меня, так как я принял против этого все меры предосторожности, не сомневаясь, что он нападет на меня, как только сможет или посмеет это сделать.
Наконец, почувствовав сострадание к его безмерному горю и обвиняя себя самого в коварстве (и как бы в величайшем предательстве), вызванном моей любовью, я сам пришел к этому человеку, прося у него прощения и обещая дать какое ему угодно удовлетворение. Я убеждал его, что мое поведение не покажется удивительным никому, кто хоть когда-нибудь испытал власть любви и помнит, какие глубокие падения претерпевали из-за женщин даже величайшие люди с самого начала существования человеческого рода. А чтобы еще больше его успокоить, я сам предложил ему удовлетворение сверх всяких его ожиданий: а именно сказал, что я готов жениться на соблазненной, лишь бы это совершилось втайне и я не потерпел бы ущерба от молвы. Он на это согласился, скрепив соглашение поцелуем и честным словом, данным как им самим, так и его близкими, однако лишь для того, чтобы тем легче предать меня.
Отправившись вновь на родину, я привез оттуда свою подругу, собираясь вступить с ней в брак, но она не только не одобрила этого намерения, но даже старалась отговорить меня, обращая внимание на два обстоятельства: угрожающую мне опасность и мое бесчестие. Она клялась в том, что дядю ее нельзя умилостивить никаким способом, и впоследствии это оправдалось. Она спрашивала: как сможет она гордиться этим браком, который обесславит меня и равно унизит меня в ее; сколь большого наказания потребует для нее весь мир, если она отнимет у него такое великое светило; сколь много вызовет этот брак проклятий со стороны церкви, какой принесет ей ущерб и сколь много слез исторгнет он у философов; как непристойно и прискорбно было бы, если бы я - человек, созданный природой для блага всех людей, - посвятил себя только одной женщине и подвергся такому позору!
Она решительно отказывалась от этого брака, заявляя, что он явится для меня во всех отношениях постыдным и тягостным. Она подчеркивала и мое бесславие после этого брака, и те трудности брачной жизни, которых апостол убеждает нас избегать, говоря: "Свободен ли ты от жены? Не ищи жены. Но если ты и женился, то не согрешил. И если дева выйдет замуж, то она не согрешит. Таковые будут иметь скорбь плоти. Я же щажу вас". И далее: "Хочу, чтобы вы не имели забот". Если же, говорила она мне, - я не послушаюсь ни совета апостола, ни указаний святых относительно тяжести брачного ига, то я должен по крайней мере обратиться за советом к философам и внимательно изучить то, что написано о браке ими самими, или же то, что написано о них. Нередко даже святые отцы старательно делают это ради нашего наставления. Таково, например, утверждение в первой книге труда блаженного Иеронима "Против Иовиниана", где Иероним напоминает, что Теофраст, пространно и подробно охарактеризовавший невыносимые тягости и постоянные беспокойства брачной жизни, убедительнейшими доводами доказал, что мудрому человеку жениться не следует. К философским доводам этого увещания сам блаженный Иероним прибавляет следующее заключение: "Если по этому поводу так рассуждает Теофраст, то кого же из христиан он не смутит?" В другом месте того же труда Иероним говорит: "Цицерон после развода с Теренцией ответил решительным отказом на уговоры Гирция жениться на его сестре, заявив, что он не в состоянии равно заботиться и о жене, и о философии. Он ведь не сказал просто "заботиться", но прибавил еще и "равно", не желая уделять чему-либо иному такие же заботы, какие он уделял философии".
И если даже отвлечься теперь от этого препятствия к философским занятиям, то представь себе условия совместной жизни в законном браке. Что может быть общего между учениками и домашней прислугой, между налоем для письма и детской люлькой, между книгами или таблицами и прялкой, между стилем, или каламом, и веретеном? Далее, кто же, намереваясь посвятить себя богословским или философским размышлениям, может выносить плач детей, заунывные песни успокаивающих их кормилиц и гомон толпы домашних слуг и служанок? Кто в состоянии терпеливо смотреть на постоянную нечистоплотность маленьких детей? Это, скажешь ты, возможно для богачей, во дворцах или просторных домах которых есть много различных комнат, для богачей, благосостояние которых не чувствительно к расходам и которые не знают треволнений ежедневных забот. Но я возражу, что философы находятся совсем не в таком положении, как богачи; тот, кто печется о приобретении богатства и занят мирскими заботами, не будет заниматься богословскими или философскими вопросами.
Поэтому-то знаменитые философы древности, в высшей степени презиравшие мир и не только покидавшие мирскую жизнь, но и прямо бежавшие от нее, отказывали себе во всех наслаждениях и искали успокоения только в объятиях философии. Один из них, и самый великий, - Сенека - в поучении Люцилию говорит так: "Нельзя заниматься философией только на досуге; следует пренебречь всем, чтобы посвятить себя той, для которой мало и всей нашей жизни. Нет большой разницы, навсегда ты оставил философию или же только прервал занятия ею; ведь если ты перестал заниматься философией, она покинет тебя". С житейскими заботами следует бороться, не распутывая эти заботы, а удалясь от них. Итак, образ жизни, принятый у нас из любви к богу теми людьми, которые справедливо называются монахами, в языческом мире был усвоен ради любви к философии знаменитыми у всех народов философами.
Ведь у любого народа - безразлично, языческого, иудейского или христианского - всегда имелись выдающиеся люди, превосходящие остальных по своей вере или высокой нравственности и отличавшиеся от других людей строгостью жизни или воздержанностью. Таковы были среди древних иудеев назареи, посвящавшие себя богу согласно закону, или сыны пророческие, ученики пророков Илии или Елисея, являвшиеся, по свидетельству блаженного Иеронима, ветхозаветными монахами...
Вспомни, что Сократ, женившись, прежде всего сам поплатился ужасными неприятностями за это унижение философии, - его пример должен сделать других осторожнее...

Абеляр П.
История моих бедствий.
М., 1959 С. 26-29.

Из первого письма Элоизы Абеляру

Но оставим всех других в стороне. Подумай о том, сколь великий долг лежит на тебе предо мною лично: ведь тот долг, которым ты обязался вообще перед всеми женщинами, ты должен еще ревностней уплатить мне, твоей единственной. Как много рассуждений о вере ради наставления или ради утешения святых жен написали святые отцы, и то, что они сочиняли такие рассуждения с большим усердием, твоя ученость знает лучше нашего ничтожества. Поэтому-то меня чрезвычайно удивило, что ты уже предал забвению нежные чувства, явившиеся поводом ж нашему пострижению, так что ни уважение к Богу, ни любовь ко мне, ни примеры святых отцов не побуждают тебя к попыткам утешить меня - терзаемую волнением и удрученную уже длительной скорбью - беседой при личном свидании или хотя бы письмом в разлуке. А между тем ты знаешь: на тебе лежит тем большая обязанность предо мною, что, как всем известно, ты связан со мною таинством брака; и это налагает на тебя тем больший долг, что, как это всем очевидно, я всегда любила тебя безмерной любовью.
О мой любимейший! Все наши знают, сколь много я в тебе утратила и как злополучное наигнуснейшее и всем известное предательство разлучило меня не только с тобой, но и с самой собой; но моя скорбь еще более возрастает при мысли не о самой утрате, а о том, как она совершилась. А ведь чем важнее причина скорби, тем сильнее должны быть и средства утешения. Принести же утешение должен не кто-либо иной, а ты сам: ты один был источником скорби, так будь же сам и милосердным утешителем. Только ты один можешь и опечалить, обрадовать, и утешить меня. Только ты один и должен более всех это сделать: ведь я выполнила все твои желания, вплоть до того, что решилась по твоему приказанию погубить самое себя, так как ни в чем не могла противиться твоей воле. Мало того моя любовь (ведь вот что удивительно) обратилась в такое безумие, что я сама отняла у себя безо всякой надежды на возвращение то единственное, к чему стремилась. Ведь когда я сама по твоему приказанию сменила без промедления одежду, а вместе с нею и душу, я показала этим, что ты - единственный обладатель как моего тела, так и моей души.
Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого, я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась, как ты и сам знаешь, о доставлении наслаждений не себе, а тебе и об исполнении не своих, а твоих желаний. И хотя наименование супруги представляется более священным и прочным, мне всегда было приятнее называться твоей подругой или, если ты не оскорбишься, - твоею сожительницей или любовницей. Я думала, что, чем более я унижусь ради тебя, тем больше будет твоя любовь ко мне и тем меньше я могу повредить твоей выдающейся славе. Об этом ведь ты и сам не забыл в упомянутом выше своем утешительном послании к другу. Там же ты не пренебрег изложить и некоторые доводы, при помощи которых я пыталась удержать тебя от нашего несчастного брака, хотя и умолчал о многих других, по которым я предпочитала браку любовь, а оковам - свободу. Призываю Бога в свидетели, что если бы император Август, владевший всем миром, удостоил бы меня чести брачного предложения и навсегда утвердил бы за мной владычество над всем светом, то мне было бы и милей и почетней называться твоей возлюбленной, нежели его императрицею. Ведь не тот непременно лучше, кто богаче или могущественней: быть и богатым и могущественным - зависит от удачи, быть ли хорошим - зависит от добродетели.
И пусть не считает себя непродажной та женщина, которая охотней выходит замуж за богатого, чем за бедного, и прельщается больше имуществом своего мужа, чем им самим. Несомненно, что женщина, вступившая в брак из-за подобного прельщения, заслуживает платы - но не любви. Конечно, такая женщина ищет богатства, а не мужа и, при возможности, захочет продаться тому, кто еще богаче. В этом ясно убеждает беседа женщины-философа Аспасии с Ксенофонтом и его женой, переданная Эсхином, учеником Сократа. В этой беседе Аспасия, приведя убедительные философские соображения для примирения супругов, закончила свою речь таким образом: "А так как вы решили, что в этой стране нет ни мужа лучше, ни жены приятней, то, конечно, вы всегда будете стремиться к тому, что вы считаете наилучшим, ибо ведь и ты, муж, женился на самой лучшей жене, и ты, жена, вышла замуж за самого лучшего мужа". Разумеется, это мнение свято, и оно больше, нежели философское, и его следует назвать не любомудрием, а самой мудростью. Заблуждение здесь свято, а ложь в супружестве блаженна, дабы совершенная взаимная любовь сохраняла брачный союз нерушимым не столько в силу телесного воздержания, сколько в силу душевного целомудрия.
Но что дается другим путем заблуждения, мне было дано очевидной истиной. Ведь тогда как другие жены лишь сами думают о высоких свойствах своих мужей, я, и даже весь свет, не только предполагали, но я твердо знали о твоих достоинствах. Итак, моя любовь к тебе была тем истиннее, чем далее отстояла она от заблуждения. Кто даже из царей или философов мог равняться с тобой в славе? Какая страна, город или поселок не горели желанием увидеть тебя? Кто, спрашиваю я, не спешил взглянуть на тебя, когда ты появлялся публично, и кто не провожал тебя напряженным взглядом, когда ты удалялся? Какая замужняя женщина, какая девушка не томилась по тебе в твоем отсутствии и не пылала страстью в твоем присутствии? Какая королева или владетельная дама не завидовала моим радостям или моему браку? В особенности же, признаюсь тебе, ты обладал двумя качествами, которыми мог увлечь каких угодно женщин, а именно - талантами поэта и певца. Этими качествами, насколько нам известно, другие философы вовсе не обладали.
Как бы шутя, в минуту отдыха от философских занятий, ты сочинил в оставил много прекрасных по форме любовных стихов, и они были так приятны и по словам, и по напеву, что часто повторялись всеми, и имя твое беспрестанно звучало у всех на устах, сладость твоих мелодий не позволяла забыть тебя даже необразованным людям. Этим-то ты больше всего и побуждал женщин вздыхать от любви к тебе. А так как в большинстве этих песен воспевалась наша любовь, то и я в скором времени стала известна во многих областях и возбудила к себе зависть многих женщин. Какие только прекрасные духовные и телесные качества не украшали твою юность! Какую женщину, хотя бы она и была тогда моей завистницей, мое несчастье не побудит пожалеть меня, лишившуюся таких радостей? Кто из мужчин или женщин, пусть они раньше и были моими врагами, не смягчится из сострадания ко мне?
Я принесла тебе много вреда, но во многом, как ты сам знаешь, я совсем невиновна. Ведь в преступлении важно не само деяние, а намерение совершающего его лица. Справедливость оценивает не само деяние, а управлявшую им мысль. А о том, какие намерения по отношению к тебе я питала, ты один только и можешь судить по собственному опыту. Я всецело предаю себя твоему суду и во всем подчиняюсь твоему свидетельству. Скажи мне, если можешь, только одно: почему после нашего пострижения, совершившегося исключительно по твоему единоличному решению, ты стал относиться ко мне так небрежно и невнимательно, что я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получая от тебя письма? Объясни мне это, если можешь, или же я сама выскажу то, что чувствую и что уже все подозревают.
Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, что ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший, это догадка не столько моя, сколько всех, не столько личная, сколько общая, не столько частная, сколько общественная. О, если бы так казалось мне одной, о, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, от чего - пусть немного - успокоилась бы моя скорбь! О, если бы я могла придумать причины, которые, извиняя тебя, как-либо опровергли бы мое низкое предположение! Умоляю тебя, исполни мою просьбу, ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то по крайней мере подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие. Напрасно я буду ожидать от тебя щедрости на деле, если буду подозревать, что ты скуп на слова...
О, если бы, мой дорогой, твоя привязанность ко мне была не столь уверена, ты больше бы заботился обо мне! А ныне, чем более ты уверен во мне, в результате моих стараний, тем больше я вынуждена терпеть твое ко мне невнимание. Умоляю тебя, вспомни, что я для тебя сделала, и подумай о том, чем ты мне обязан. Пока я наслаждалась с тобой плотской страстью, многим было неясно, почему я так поступаю, по любви ли к тебе или ради чувственности. Ныне же конец являет, что побуждало меня в начале. Ведь я отреклась совершенно от всех удовольствий, лишь бы повиноваться твоей воле. Я не сохранила ничего, кроме желания быть теперь целиком твоей. Подумай же о том, насколько ты несправедлив, когда того, чья заслуга пред тобою больше, ты вознаграждаешь меньше и даже вообще ничего не даешь, хотя от тебя требуется весьма малое и то, что выполнить тебе очень легко.
Итак, самим Богом, коему ты посвятил себя, заклинаю тебя восстановить каким угодно способом твое общение со мною и написать мне что-либо утешительное, - хотя бы с тем намерением, чтобы, ободренная, я могла ревностнее отдаться божественному служению. Прежде, когда ты увлекал меня к мирским наслаждениям, твои письма часто приходили ко мне, и ты нередко воспевал в стихах твою Элоизу, имя которой было у всех на устах; оно звучало на всех площадях и во всех домах. Насколько же теперь праведней увлекать меня к Богу, чем тогда - к наслаждениям. Умоляю тебя: взвесь то, чем ты мне обязан, и отнесись внимательней к моим просьбам.
Заключаю длинное письмо кратким концом. Прощай, единственный!

Абеляр П.
История моих бедствий.
С. 66-70, 71

Из второго письма Элоизы Абеляру

И в "Экклезиасте": "Обозрел я миры духом моим, и нашел я, что женщина горше смерти, ибо она сама сеть охотничья, сердце ее - невод, а руки ее - оковы. Угождающий Богу спасется от нее, а грешник будет уловлен ею".
Уже первая женщина тотчас же лишила своего мужа рая и, будучи создана Господом в помощь мужу, обратилась в величайшую погибель для него. Сильнейшего перед Господом из назареев, рождение коего было возвещено ангелом, одолела одна лишь Далила, которая предала его врагам и, ослепив его, довела до такого отчаяния, что он погиб под развалинами вместе с врагами. Мудрейшего из всех людей, Соломона, женщина, с которой он вступил в связь, до того сбила с толку и довела до безумия, что он, избранный Богом для построения храма (тогда как отцу его, праведному Давиду, в этом было отказано), впал в идолопоклонство и пребывал в нем до конца своей жизни, навсегда оставив поклонение Богу, которое он сам же на словах и в писаниях проповедовал и которому учил. Праведнейший Иов выдержал последнюю и самую тяжелую борьбу со своей женой, которая побуждала его проклясть Бога. Коварнейший искуситель прекрасно знал по многократному опыту, что мужья легче всего находят гибель именно из-за своих жен.
Простирая и на нас привычную свою злобу, он попытался через брак наш достичь того, чего не смог добиться чрез наше прелюбодеяние; так как ему не было дозволено употребить для зла зло, то он употребил во зло само благо. Благодарение Богу, что искуситель не вовлек меня в грех по моей доброй воле, как упомянутых выше женщин, хотя и сделал мою любовь причиной совершенного злодеяния. Но хотя невинность моя и сохранила мой дух чистым от этого злодеяния и я непричастна к нему, однако ранее я совершила много грехов, кои не позволяют мне оставаться в полной к этому злодеянию непричастности. Ведь предаваясь до этого долгое время наслаждениям плотского сладострастия, я сама заслужила тогда то, от чего теперь мучаюсь, и понесенное мною наказание явилось заслуженным следствием моих прежних грехов. Злополучный конец имеет своею причиной дурное начало. О, если бы за все это могла подвергнуться надлежащей каре, чтобы хоть как-нибудь отплатить за боль твоей раны длительным покаянием я чтобы те страдания, которые испытывало твое тело в течение некоторого времени, я, во имя справедливости, претерпевала в уничижении духа в течение всей моей жизни и стала бы этим угодной если не Богу, то хотя бы тебе!
Сознаваясь в слабости моего истинно несчастнейшего духа, я не силах отыскать такое покаяние, которым я могла бы умилостивить Бога, обвиняемого мною все время в величайшей жестокости из-за этой несправедливости; делая этим противное его предначертанию, я более оскорбляю его своим возмущением, чем умилостивляю своим раскаянием. Разве можно назвать кающимися грешников, как бы они ни умерщвляли свою плоть, если при этом дух их еще сохраняет в себе стремление к греху и пылает прежними желаниями?! Ведь всякому легко признааться на исповеди в грехах и даже смирять свою плоть внешними истязаниями, но поистине крайне трудно отвратить свою душу от стремления к величайшим наслаждениям...
И в самом деле, любовные наслаждения, которым мы оба одинаково предавались, были тогда для меня настолько приятны, что они не могут ни утратить для меня прелесть, ни хоть сколько-нибудь изгладиться из моей памяти. Куда бы ни обратилась я, они повсюду являются моим очам и возбуждают во мне желания. Даже во сне не щадят меня эти мечтания. Даже во время торжественного богослужения, когда молитва должна быть особенно чистою, грешные видения этих наслаждений до такой степени овладевают моей несчастнейшей душой, что я более предаюсь этим гнусностям, чем молитве. И вместо того чтобы сокрушаться о содеянном, я чаще вздыхаю о несовершившемся. Не только то, что мы с тобой делали, но даже места и минуты наших деянии, наравне с твоим образом так глубоко запечатлелись в моей душе, что я как бы вновь переживаю все это и даже во сне не имею покоя от этих воспоминаний. Нередко мысли мои выражаются в непроизвольных движениях и нечаянно вырывающихся словах...
Люди прославляют мое целомудрие, не зная о моем лицемерии. Они принимают за добродетель чистоту телесную, тогда как добродетель - свойство не тела, а души. Приобретя некоторую похвалу от людей, я не имею никакой заслуги пред Богом, испытывающим сердце и душу человека и видящим сокровенное. Меня считают благочестивой в наше время, когда только в редких случаях благочестие не является лицемерием и когда наибольшими похвалами превозносится тот, кто не вступает в противоречие с общественным мнением. Может быть, это до известной степени и заслуживает похвалы и даже представляется угодным Богу, если кто-либо внешним своим поведением - каковы бы ни были его намерения - не приводит к соблазну в церкви и из-за него имя Божье не подвергается хулению у неверных и не становится предметом поношения у мирян тот духовный орден, к которому он сам принадлежит В этом заключается также некоторый дар божественного милосердия, которое дает возможность не только делать добро, но и воздерживаться от зла. Но напрасно воздерживаться от зла, если не совершать затем добра, согласно написанному: "Уклонись от зла и сотвори благо". Но и то и другое напрасно, если оно не творится из любви к Богу.
Бог свидетель, что я всю мою жизнь больше опасалась оскорбить тебя, нежели Бога, и больше стремлюсь угодить тебе, чем ему. И в монастырь я вступила не из любви к Богу, а по твоему приказанию. Подумай же, сколь печальную и жалкую жизнь я влачу, если и на земле я терплю это все напрасно и в будущей жизни не буду иметь никакой награды. Тебя, как и других, долго обманывало мое притворство, и ты принимал лицемерие за благочестие, а потому, когда ты поручаешь себя моим молитвам, ты требуешь от меня того, что я ожидаю от тебя. Умоляю тебя, не думай обо мне так и не переставай помогать мне своими молитвами. Не считай меня здоровой и не лишай меня милости исцеления. Не верь, что я в нем не нуждаюсь, и не уклоняйся от помощи в моей нужде. Не думай, что я сильна, и не дай мне погибнуть раньше, чем ты успеешь поддержать меня в моем падении.

Абеляр П.
История моих бедствий
С. 84-87

МАРСИЛИО ФИЧИНО - Из "Комментария на "Пир" Платона"

 

РЕЧЬ ВТОРАЯ

 

---

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 407; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!