Историческое развитие кочевых народов.



Санкт-Петербургский государственный университет

Кафедра теории и истории государства и права

 

 

Историческое развитие отдельных народов Российского государства.

Курсовая работа

Студента 4 курса 1 потока 2 группы

очной формы обучения

Джанашвили Романа Яковлевича

 

 

Научный руководитель:

                                               Доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права

Козлихин Игорь Юрьевич

 

 

                                                                     

 

Санкт-Петербург

2018 год

Содержание

Введение ..………………………………………………………....................... 3

Историческое развитие кочевых народов ..……………………................... 9

Историческое развитие народов Кавказа .................................................. 13

Заключение .................................................................................................. 17

Список литературы ...................................................................................... 18

 

Введение

В последние годы особенно активны те аналитики, которые видят в территориальном расширении Российского государства прежде всего и главным образом негативные последствия - и для самого «имперообразующего этноса», и особенно для «других народов». Реанимируются некогда весьма популярные, но, казалось бы, давно отброшенные наукой откровенно политизированные представления о России как «тюрьме народов». И я хотел бы вначале опровергнуть эту ложную идею. На самом деле «стержнем российской политики в отношении присоединяемых народов была не национальная, а социальная ассимиляция, когда местные правящие верхи не уничтожались, не изгонялись, не лишались своего привилегированного положения, а включались в состав господствующих в России сословий, сохраняя, как правило, свою веру, свои особые права и преимущества...

Вплоть до второй половины XIX в,- считает Цимбаев Н.И. - социальная ассимиляция верхних слоев покоряемых и присоединяемых племен и народов служила той твердой основой, на которой строилась российская политика постоянной территориальной экспансии. Успех этой политики не был, конечно, повсеместно одинаков... Но в целом российское правительство могло быть уверено не только в своей военной силе и дипломатическом искусстве, что позволяли подчинять народы, но и в своем административном умении держать их а повиновении.

После вхождения в состав России местная знать, сделавшись незаменимой частью правящей системы, без долгих колебаний отдавала свои знания, опыт и авторитет делу укрепления Российского государства». Надо подчеркнуть, что в России «одним из главных принципов имперской государственности была надэтничность, предполагавшая верность престолу вне зависимости от языка и вероисповедания».Примером можно назвать красноречивые цифры, свидетельствующие, в частности, что в начале XIX в. генералитет российской армии на 38 % состоял из лиц с «нерусскими фамилиями», из которых около половины являлись выходцами из Прибалтики, а православные среди высшего командования (вместе с единоверцами из Греции, Закавказья и Балкан) составляли лишь 65,5 %. Анализируя другие причины этой прочности, нельзя не отметить, гибкость российской национальной политики в целом. Правящие круги России в своем стремлении удержать под своей властью новые территории, как правило, старались приспосабливаться к местным условиям и не форсировать процесс перехода присоединенных народов к общегосударственным стандартам подданства и управления.

Национальную политику царской России нельзя, разумеется, идеализировать, как, впрочем, и подходить к ней с мерками ныне декларируемой морали и этики. Нельзя, в частности, не видеть, что и в России национальной политике были не чужды элементы «классической» имперскости, включая действия по древнему принципу «разделяй и властвуй». Но это все же было скорее исключением из правил, чем правилом. Серьезные ученые в последнее время не раз обращали внимание как на «отсутствие в российской политике тенденций геноцида в отношении присоединенных народов», так и на то обстоятельство, что в Российской империи «методы беспощадного разорения и ограбления завоеванных стран и народов... никогда не практиковались». Такие методы были крайне невыгодны правящим кругам страны, постоянно обеспокоенным «малолюдством» своих подданных, особенно - на окраинах.

Пытаясь выяснить причины прочности Российской империи, Н.И. Цимбаев в этой связи выделяет «два исторически обусловленных обстоятельства:
Первое: Россия была империей без имперской нации. Она принципиально отличалась, к примеру, от Австрийской империи, где господствовали немцы.
Второе: Россия была империей, где отсутствовало жесткое противопоставление подданных, принадлежавших к одной конфессии, всем остальным. Этим она отличалась от Османской империи, в которой мусульманин (необязательно турок-осман) всегда признавался правым в споре с немусульманином. Национальная терпимость «верхов» невозможна в стране, где нет национальной терпимости у «низов». И русский народ проявил это свойство своего характера с давних времен, что не могло не облегчить правящим кругам проведение гибкой национальной политики.

Идеологи «казачьего возрождения» считают «Российскую империю колонией». Полагаем, что и здесь проблема не столько сущностная, сколько терминологическая. Ведь если исходить из общепризнанных представлений о том, что такое колониальная империя, то непременным ее атрибутом следует считать наличие у нее как колоний, так и метрополии, живущей за счет колоний в более благоприятных, по сравнению с ними, социально-экономических условиях и имеющей отличные от колоний формы административного управления и устройства. Примечательно, что даже историки старой советской «школы», воспитанные на представлениях о «России - тюрьме народов» и вплоть до 70-х гг. прошлого века на все лады склонявшие «национально-колониальную политику царизма», не считали возможным относить к колониям большинство окраин Российской империи. О Прибалтике, Литве, Белоруссии, Украине, польских землях и Финляндии вывод был однозначен: это не колонии. А для Новороссии, Предкавказья и Сибири делалась важная оговорка: «были колониями лишь в экономическом смысле» (т. е. являлись «сырьевыми придатками»).

Применительно к XIX российскими колониями, с формальной точки зрения, можно с некоторыми оговорками признать «Русскую Америку», некоторые районы Кавказа да Среднюю Азию, но считать, что Россия жила за счет их эксплуатации - значит, сильно погрешить против истины. И Кавказ, и Средняя Азия были присоединены к России в первую очередь по военно-стратегическим соображениям, и в экономическом плане по меньшей мере до исхода XIX в. несли империи сплошные убытки. А колонизация «Русской Америки» явилась, по историческим меркам, лишь кратким и мало что значащим для страны эпизодом...

Нельзя, разумеется, отрицать и эксплуатацию нерусских народов. Ее просто не могло не быть при господствовавших в стране социально-экономических отношениях и формах правления. Объективные исследователи напоминают современным обличителям «колониальной политики царизма», что в России «строилась империя, а не рай на земле», и вместе с тем настаивают на разделении понятий феодальной (или капиталистической) и колониальной эксплуатации. «Существование национального угнетения в полиэтническом государстве вовсе не свидетельствует о колониальном характере управления», - пишет В.В.Трепавлов. А проблему расселения русских в «национальных регионах» он трактует следующим образом: «...колонизация вовсе не равнозначна колониализму, колониальной экспансии», и «если оценивать данный процесс без эмоций, то следует видеть в нем не колониальные аппетиты "царизма" или советского режима, а осуществление целенаправленной государственной политики, направленной в том числе на экономическое развитие окраин в интересах населения этих окраин».

Сравнивать на собственном опыте режим эксплуатации в Российском государстве и у его соседей не раз приходилось народам, проживавшим в пограничных зонах на востоке страны. Случалось, что часть сибирских татар и бурят, протестуя против бесчинств некоторых представителей российской администрации, в XVII - начале XVIII вв. уходили в Монголию и Джунгарию, но оказывались там в гораздо более тяжелом положении и при первой же возможности возвращались в родные кочевья. В.В. Трепавлов приводит примеры, когда выбор в пользу российского подданства делали не только близкие по культуре и религии народы (украинцы, белорусы, грузины, армяне), но и карелы, тувинцы, чуваши, башкиры, племена Приамурья, алтайцы-телеуты, калмыки, ряд народов Северного Кавказа. Россия представлялась им государством «с более выгодными условиями существования». Ш.Б.Чимитдоржиев, сопоставляя положение «покоренных» народов в Российской и Цинской империях, цитирует секретаря русского консульства в Урге Я.П. Шишмарева, сообщавшего, что многие рядовые монголы думают, будто «в России буряты - одноплеменники монголов... живут в стране, не терпя никаких стеснений, пользуясь равноправием во всех отношениях». «Такая идеализация жизни населения окраин царской России могла свидетельствовать лишь о том, в каком невероятно тяжелом положении находились монголы - подданные Цинской империи», - считает исследователь. Схожие настроения отмечали наблюдатели и в других странах Востока. Англичан, анализировавших политику России в Средней Азии, удивляло, что «завоеванные расы сразу же становятся русскими гражданами и получают право селиться в любой части империи». А один из жителей Индии писал: «Нам все твердят о тирании и деспотизме России, нас пугают жестокостью ее правительства... Но когда мы читаем и слышим со всех сторон, что в России такой-то генерал мусульманин, другой - армянин, и несмотря на это, командующий целой армией, между тем как у нас каждый английский солдат лучше дезертирует, нежели согласится повиноваться и признать начальником туземца, будь последний хоть принц по крови, то сравнивая нашу горькую участь с судьбой и надеждами каждого верного России иноверца и иноплеменника, у нас невольно шевелится на уме вопрос: чем же это мы одни заслужили подобные унижения? И в безусловном отчаянии, сознавая всю безвыходность нашего положения, нельзя нам подчас и не позавидовать положению нашего брата мусульманина в так называемой вами деспотической России».

Исходя из вышеизложенного, России в ряду мировых империй следует отвести почетное место, но это, разумеется, не означает, что для нерусских народов вхождение в ее состав было сплошным благом. В истории так не бывает. Столь значимое событие, как утрата народом независимости или смена подданства обычно влечет за собой неоднозначные последствия. Соотношение в них «позитива» и «негатива», как правило, весьма различно и потому требует детального, внимательного и, конечно же, объективного анализа.  

Отрицательные факторы, сопутствовавшие присоединению тех или иных народов к России, естественно, наиболее заметны там, где оно осуществлялось насильственным путем, ибо неизбежно сопровождалось людскими потерями (порой весьма значительными), грабежами, разорением хозяйств и запустением сельхозугодий. Даже в значительном удалении от зоны боевых действий войска нередко чинили немало притеснений местным жителям. Угоны скота, конфискации фуража, длительный постой, мародерство и тому подобные «способы самообеспечения», крайне тягостные для мирного населения, были в рассматриваемое время обычным делом для всех армий мира, и связывать такие действия с чьей-либо национальной политикой не приходится. Однако на начальной стадии присоединения и освоения некоторых отдаленных территорий на востоке правительство порой практически полностью теряло контроль за действиями своих представителей, и это могло приводить к чудовищным насилиям над местным населением. Вошедшие в состав России народы адаптировались к новым для себя порядкам и условиям по-разному. Быстрее и безболезненнее этот процесс, естественно, проходил у тех, кто был близок к русским по культуре, религии, образу жизни и уровню социально-экономического развития. Труднее - у тех, кто был в этом отношении далек от «имперообразующего этноса». Но без проблем, пусть и разной степени сложности, на первых порах не обходилось нигде. И связаны они были прежде всего с размещением на присоединенных землях русских переселенцев, которых верховная власть по понятным причинам рассматривала как свою главную опору и гаранта закрепления новых территорий за государством Российским, особенно на востоке (в Поволжье, на Урале, в Сибири).

Правовое равенство народов в России, конечно же, далеко не всегда гарантировало им равенство фактическое. Незнание русского языка и «русского обычая» не могло не создавать коренным жителям множества проблем, однако считать это «неравенство возможностей» проявлением «национального гнета» или «этнической дискриминацией» было бы в корне неверно, тем более что со временем острота подобных проблем все более сглаживалась, пока вообще не сошла не нет. Дискриминационными по отношению к коренным этносам можно считать правительственные распоряжения, направленные на ограничение возможностей «иноземцев» в XVI-XVII вв. приобретать и изготовлять оружие и доспехи. Эти продиктованные соображениями безопасности меры могли сдерживать развитие кузнечного ремесла в некоторых «национальных» регионах (например в Поволжье), однако распространялись лишь на те народы, в чьей лояльности правительство сомневалось, носили временный характер, а главное - были крайне неэффективны.

 

Историческое развитие кочевых народов.

   С сосредоточением разноэтничной массы кочевников в составе России на них стало распространяться действие законов империи, традиционные выборные власти сменяли назначаемые чиновники, на степняков возлагались постоянные налоговые выплаты или их привлекали к регулярной службе, и, что особенно значительно, таким образом происходило включение кочевых территорий в состав России, их население получало российское подданство, и оседлость постепенно вытесняла кочевой образ жизни. Используя кочевников и бывших кочевников на военной службе, делая шаги к религиозному равенству, правительство с начала XIX в. взяло курс на видоизменение социальной структуры кочевнических обществ, методов руководства (внедрением «прямых», а не «косвенных» — через свою знать, как прежде), замену обычного права общегосударственным законом и официальным судом. Ханская власть повсюду заменялась «наместнической», или «султанской», «бийской», а в середине XIX в. отменяли и ее.В течение XIX в. были устранены рабство и все формы коллективной или индивидуальной зависимости: у калмыков после устранения реформой 1892 г. подобия «крепостного права», а именно «отменой обязательных отношений между различными сословиями калмыцкого народа», т. е. ликвидацией крепостного права за выкуп.Прежняя же низшая степная аристократия вообще к концу века лишилась всех прав и привилегий, становясь равной перед законом со своими бывшими подвластными людьми. Так, низшие слои прежней аристократии в Калмыкии были лишены привилегий, в пригородных селах Астрахани, по переписям («ревизским сказкам») 1811-1835 гг., потомки прежде всевластных мурз и батыров были зачислены в государственные крестьяне.

Поначалу кочевники и оседавшие числились в военном ведомстве — в связи как с ненадежностью их поведения, так и задачами привлечения их в войска России. Именно здесь в 1793 г. впервые был введен институт приставов (тогда — военных), осуществлявших надзор и оперативное управление от лица правительственных и местных властей. Затем с полным вхождением в Россию, казахи, а в 1800-1805 гг. ногайцы и калмыки, с ликвидацией ханства в 1805 г., были переданы в ведение Коллегии иностранных дел. В августе 1800 г. внешнеполитическое ведомство выделило главного пристава над ногайцами, калмыками, туркменами и кабардинцами с непосредственным подчинением Коллегии, а в 1803 г. появился особый пристав для ногайцев Закубанского края — князь крымско-ногайского происхождения, генерал-майор Султан Менгли-Гирей. Для жителей Калмыцкой степи преобразования этим не закончились: уже в 1825 г. (по Правилам для управления калмыцким народом) их передали в ведение Министерства внутренних дел и его Астраханской комиссии, а затем в 1847 г. (по Положению об управлении калмыцким народом) — Министерства госимуществ с его губернским представителем в Астрахани (в ранге «попечителя» калмыцкого народа) и улусными приставами.

Процессы упорядочения управления кочевыми народами во многом были связаны с реформами М. М. Сперанского. Так, им был составлен и 22 июля 1822 г. утвержден общий документ — Устав (затем — Положение) об управлении кочевых инородцев. В том же году появилось Уложение об управлении сибирскими инородцами (Сибирское уложение) с разделом по кочевникам — «Особое учреждение управления инородцев — сибирских киргиз». Законы 1822 г. вводили общее подушное тягло (подать), которое не распространялось на кочующие и бродячие народы. В 1827 г. приняли специальное Положение о кочующих инородцах. Чаще всего на степняков возлагался ясак по числу скота, но для зауральских казахов сохранили прежний, более обременительный кибиточный сбор.[1]

До середины XIX в. некоторые кочевники, освобождаясь от податей, несли воинскую службу. Так, Кавказские конно-горские формирования, созданные в 1840 г. с привлечением ногайцев, сохранялись до революции. Но в дальнейшем привилегированных военных поселенцев старались переводить либо в общее оброчное сословие, либо в казачество. Введение в Российской империи в 1874 г. Устава о воинской повинности окончательно уравняло многие «служилые» этнические группы с остальными, а закон о воинской повинности 1912 г. сохранил это положение, предусмотрев лишь условное «оказачивание» служивших и воевавших «инородцев», например, всех калмыков в 1914-1918 гг.

В 1865 г., когда были созданы Уфимская губерния и земское управление в ней, произошла отмена кантонов, а башкиры стали обычными сельскими жителями. Положение от 10 февраля 1869 г. разрешило прежде запретное отчуждение башкирских земель.

С уничтожением ханской власти у казахов переход на колониальную систему управления проводился повсеместно. Законом 1854 г. была унифицирована система управления по единому для всей империи образцу, включавшему следственные органы, прокуратуру. Это исключало прежде автоматическое использование местной знати в качестве царских чиновников. Были приняты Временное положение об управлении в степных областях от 1868 г. и Положение об управлении в степном крае от 25 марта 1892 г., предусматривавшее специальный вариант для Калмыцкой степи. Новые меры порождали недовольство многих, а в Казахстане - волнение знати и даже восстания против административной реформы: в 1822 г. - во главе с султанами Касымом и Сенсарджаном, в 1824-1847 гг — во главе с сыном Касыма султаном Кенесари Касымовым, султаном Губайдуллой Валихановым и др.; в Букеевской орде восстание 1836-1837 гг. возглавили батыр Исатай Тайманов и поэт Махамбет Утемисов. Отголоски движений протеста имели место в Тургайском и Уральском уездах до 70-х годов. Административная реформа в объединенном Казахстане в 1868 г. определялась договором с Худояр-ханом Кокандским и присоединением Кыргызстана. Ведшие в 1839-1842 гг. войну Кокандское ханство и Бухарский эмират стали легкой добычей России. А в 1864 г. русские войска заняли Туркестан, Чимкент и Авлие-Ата (Джамбул), крепостью Верная замкнув Сырдарьинско-Сибирскую линию укреплений. После ряда восстаний 19 февраля 1876 г. произошла ликвидация Кокандского ханства.[2]

Вместе с тем многие кочевые племена косвенно поддерживали русские войска восстаниями в тылу противников России, хотя часто затем они же оказывали надвигающейся российской армии самое ожесточенное сопротивление. В мае 1865 г. был взят Ташкент, в мае 1866 г.— Ходжент. В январе 1865 г. было создано Туркестанское генерал-губернаторство. В 1867 г. его возглавил генерал К. П. Кауфман, известный как суровый усмиритель кочевников. Эмир Бухарского ханства Музафар-эддин в 1868 г. был вынужден признать протекторат России над его династией Мангытов (также бывшей кочевой, кыпчакской). В 1869 г. на восточном берегу Каспия была построена крепость Красноводск. Борьба прежней знати не прекращалась, к примеру, в 1898 г. вспыхнуло восстание в Андижане.[3]

Хивинское ханство кроме узбеков и туркмен подчинило себе еще и каракалпаков, часть казахов. Одновременно из Оренбурга, Мангышлака, Ташкента и Красноводска в 1873 г. началось наступление на Хиву генералов Н. Г. Столетова, Д. А. Милютина, а затем М. Д. Скобелева (прозванного здесь по цвету белого френча «Ак-паша»). После долгой завоевательной войны и неудачного наступления 1879 г. генералом М.Д.Скобелевым были разбиты ополчения текинцев, а 12 января 1881 г. взята стратегически важная крепость Геок-Тепе, затем — Ашгабат и в 1884 г. Мерв. После покорения южных текинцев и присоединения сарыков, поражения иомудов Атала в 1886 г. война была завершена.[4]

В составе Российской империи сосредоточилось, таким образом, большое количество кочевников и полукочевников, насчитывавших к концу XIX в. до 2,0-2,5 млн человек из общего числа населения империи в 128 млн человек (1897 г.). Всего в мире кочевую жизнь вели около 20-30 млн человек. Впрочем, состав кочевников в России не оставался неизменным. Так, жившие под Дербентом полукочевые арабы еще в 70-90-х годах XVIII в. откочевали от русской власти на юг. Под Дербентом оставались другие полукочевники-тюрки, так называемые «карапапахи», или «терекеминцы», затем вошедшие в состав азербайджанцев. С юга в Закавказье проникали группы кочевавших курдов. На рубеже XIX-XX вв. из Афганистана в район Мерва переселились белуджи и брагуи. Постоянным было передвижение кочевников-тюрок и ойрат-монголов через границу России с Китаем. После падения власти китайского императора в результате антиманьчжурских восстаний в Урянхайском крае в 1883 и в 1911-1912 гг. по просьбе местного амбын-нойона в 1914 г. было объявлено о переходе Тувы под протекторат России, там началось строительство г. Белоцарска (ныне г. Кызыл).[5]

Крупные волнения среднеазиатских кочевых народов, а также начавшаяся Первая мировая война вызвали новые законы о воинской службе. Несмотря на первые обещания в 1914 г. мусульман этого края не брать в армию, повсеместные волнения вызвал царский указ от 25 июня 1916 г. о призыве на тыловые прифронтовые работы. Восстание Амангельды Иманова в Тургайской волости Казахстана (Средний жуз) продолжалось с июля 1916 г. (в октябре осадили Тургай) и вплоть до Февральской революции. Массовыми были Ходжентское восстание, начавшееся 4 июля 1916 г., и Турфанское восстание в Кыргыстане, сопровождавшееся массовым бегством кыргызов и монголо-мусульман (сарт-калмаков) в Китай.[6]

 

 


Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 259; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!