Стихотворения и рассказы. Вступительная статья В. Резвого 8 страница
Марш — Е. В. Худяковская (1894–1988) — вторая (гражданская) жена Несмелова, мать его дочери Н.А. Митропольской (1920–1999). Проставленное под стихотворением слово «Тюрьма», видимо, обозначает место написания стихотворения, но при каких обстоятельствах и в какой тюрьме побывал автор до 1921 года — не выяснено.
Авантюрист — Борис Бета — Николай Васильевич Буткевич (1895–1931) — поэт, участник первой мировой войны, во Владивостоке жил в 1920–1922 г.г.; поздней перебрался в Харбин, затем в Шанхай, откуда в 1924 году уехал в Европу; умер в Марселе. Бенвенуто — Бенвенуто Челлини (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор, ювелир, писатель. Велодог — очень короткоствольный револьвер, из числа «дамских» т. н. «револьвер для защиты велосипедистов от собак».
Пираты — Леонид Ещин — Леонид Евсеевич Ещин (1897–1930), поэт, автор единственного поэтического сборника «Стихи таежного похода», Владивосток, 1921. Друг Несмелова и персонаж нескольких его рассказов.
Сестричка — Стихотворение, по всей видимости, обращено не к кому-то из членов семьи Митропольских, а к медицинской сестре, с которой Митропольский был знаком на фронте. Сморгонь — городок на северо-востоке Белоруссии, место военных действий во время Первой мировой войны. Стихотворение перепечатывалось автором многократно; впервые появилось в печати в газете «Дальневосточная трибуна» от 28 ноября 1920 г.; позднее вошло в сборник «Кровавый отблеск», однако без посвящения. Штакор 25 (под стихотворением) — т. е. штаб корпуса 25, полицейской ротой при котором командовал А. Митропольский на австрийском фронте после ранения в 1915 году.
|
|
|
Перед казнью — это шестистишие также перепечатывалось авторами многократно: впервые появилось оно в газете «Голос родины» 11 декабря 1920 года; позднее вошло в сборник «Кровавый отблеск» под заголовком «Убийство» (с незначительными разночтениями). Е. И. Гендлин — Евгений Исаакович Гендлин, в будущем автор книги «Записки рядового революционера» (М.Л., 1926).
Спутница — стихотворение впервые появилось в газете «Дальневосточная трибуна» от 30 января 1921 г., позднее без разночтений было перепечатано в сборнике «Кровавый отблеск».
Монгол — «Капитана» (или «капитан») — на разговорном русско-китайском диалекте Дальнего Востока — любой белый человек. «Шанго» — слово из того же диалекта, означающее «хорошо»; как отмечает в воспоминаниях «Наш тигр» А. Несмелов (т.2 наст. изд.) его нет ни в китайском, ни в русском языке.
Изгнание — «…Как у предка, сельского попа» — сама фамилия поэта (Митропольский) — священническая. «…нашего Безпута» — Безпут (совр. Беспута) — название четырех, сливающихся в один близ Каширы, притоков Оки.
|
|
|
Оборотень — Давая аннотацию к журналу «Юнь», владивостокская газета «Голос Родины» от 6 апреля 1921 года писала: «В стихотворном отделе очень удачно стихотворение «Оборотень» Арсения Несмелова, характеризующее «гений» Маяковского. Этот «гений» очень метко изображен в образе бизона…» Стихотворение было впервые напечатано во владивостокском журнале «Юнь» (1921, № 1). Посвящено В.В. Маяковскому, с которым Несмелов был в Москве знаком. В Харбине Несмелов часто вспоминал об этом, всегда подчеркивая, что «Маяковский меня не любил».
Смерть Гофмана (I–IV). В стихотворении имеется в виду поэт-символист Виктор (Виктор-Бальтазар-Эмиль) Викторович Гофман (1884–1911), незадолго до смерти уехавший в Париж, «где в состоянии внезапного психического расстройства» кончает жизнь самоубийством. Смерть Гофмана вызвала множество некрологов, «мифологизировалась» легенда о «сгоревшем поэте», «жертве вечерней» и т. д.» (А.В. Лавров, «Русские писатели 1800–1917», М., 1992, т.1. с.660).
Поэт — С. М. Третьяков — Сергей Михайлович Третьяков (1892–1937), поэт, в 1919–1922 годах жил и широко печатался во Владивостоке. Упомянутая в стихотворении «Пауза» — сборник стихотворений Третьякова «Железная пауза» (Владивосток, 1919).
|
|
|
Сказка — ходи — прозвище, название китайцев среди русских на Дальнем Востоке; собственно по-китайски в данном контексте «ходи» — приказчик.
В беспредельность — отклик на это стихотворение (например, на «Чувствуют ужас погонь…» и т. д.) мы находим в стихотворении, посвященном Арсению Несмелову дальневосточным поэтом Владимиром Силловым (1902–1930, расстрелян в СССР), которое уместно процитировать целиком (по тексту книги: О. Петровская, В. Силлов. Зрачки весны. Фудзядян (т. е. Харбин), 1921 г.:
Арсению Несмелову
Вы хитростью таланта не закрыли.
Арсеналы масок — вон!
Играющий стихом, не вы ли
Себе воздвигли хамельонный трон?
И, сжав зрачки, сжимаете насмешно
Гримасам радости раскрытых ртов.
И термин вылущив удой неспешной
(Ведь всё равно придет улов).
Вы шарите по душам человечьим
(К чему мечтать о яростных погонях?
Другим теням к челу не лечь им).
Вы — чёрт в офицерских погонах.
1920
Помимо ряда образов, заимствованных у раннего Несмелова, стихотворение свидетельствует еще и о том, что престиж Несмелова на «дальневосточном Парнасе» был действительно высок.
Роман на Арбате — в первой публикации («Дальневосточная трибуна» от 20 февраля 1921 г.) под стихотворением стояла дата — «1915». Однако обилие автографов одного и того же стихотворения с разными датами у Несмелова делает любую авторскую датировку сомнительной.
|
|
|
Маленькое чудо — В восьмой строке, по-видимому, пропущено слово.
Бронзовые парадоксы (1–4) — Петроний — В данном случае Гай Петроний Арбитр (ум. 66 по Р.Х.), автор «Сатирикона» — настольной книги Несмелова; ему отчасти посвящена поэма «Неронов сестерций» «Не Кромвель, не Лютер, не Эразм» — т. е. писатель античности, а не позднего Возрождения (XVI–XVII веков).
Шутка (I–III) — этуаль (франц.) — звезда (здесь — «звезда панели»). Кавас (или же кабас) — нечто вроде вампира, чей интерес направлен не на живых людей, а на покойников (см. в рассказах русско-французского писателя Якова Николаевича Горбова (1896–1982), последнего мужа И.В.Одоевцевой). Откуда слово попало к Несмелову — выяснить не удалось.
Евгений Витковский (Москва) Ли Мэн (Чикаго)
УСТУПЫ
(Владивосток, 1924)
ВОЛЯ
Загибает гребень у волны,
Обнажает винт до половины,
И свистящей скорости полны
Ветра загремевшие лавины.
Но котлы, накапливая бег,
Ускоряют мерный натиск поршней,
И моряк, спокойный человек,
Зорко щурится из-под пригоршни.
Если ветер лодку оторвал,
Если вал обрушился и вздыбил,
Опускает руку на штурвал
Воля, рассекающая гибель.
ЯЗЫКОВ
Измученный одышкой, хмур и желт,
Он весь течет в своем обвислом теле.
Нет сил вздохнуть, и взор его тяжел:
Источники надежды опустели.
Томление. Теперь, когда один,
Упрямый рот расправил складку воли,
Пришла тоска, сказавши: «Господин,
Дорогой дня иди к моей неволе».
Томление! Схватясь рукой за грудь,
Он мнет похрустывающую сорочку,
И каждый вздох томителен и крут,
И каждый миг над чем-то ставит точку.
Но отошло. Освободив аркан,
Смерть отошла, и грудь отжала влагу:
Поэт вздохнул. Он жив. Звенит стакан:
«И пью рубиновую малагу!»
ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ
«Едва ли, едва ль
Из смерти изыду!»
Жерар де Нерваль,
Влюбленный в Изиду.
Морозной зари
Последние клочья.
La rue… Tuelerie,
Бессонная ночью.
И медленный снег,
И шорох Парижа —
Как будто во сне
Под радугой рыжей.
Как будто в лесу —
Такая ж ночевка,
И за восемь су
Стальная бечевка.
Ступени. Уступ.
И сон необорон…
Слетевший на труп
Нахохленный ворон.
И хрипло воззвав
О вечном отмщеньи:
«Умри: j'ai soif!»[3]
И полночь священник.
МОРСКИЕ ЧУДЕСА
Хлыстом из гибкого металла
Захлестывало далеко,
И наносило, наметало,
Натаптывало облаков.
И опрокинулось на пляжик,
И взбешенное помело
Гряду сырой и белой пряжи
На водоросли намело…
На отмели, где в знойной лени
Томились женщины с утра,
Ложились, как хвосты тюленьи,
Волн вывернутые веера.
А у кабинок, голубые
Огни затеплив на челе,
Перекликались водяные,
Укладываясь на ночлег.
И, отряхая шерсть от пены
(Пофыркивала темнота),
Они обнюхивали стены,
Где прикасалась нагота.
Их ноздри втягивали запах
Скамьи, сырого лишая…
На перепончатых их лапах
Белела рыбья чешуя.
И засыпали, с грудой схожи
Водою обтекавших глыб,
Но женщины им снились тоже,
Похожие на белых рыб.
А утром знойно пахло мятой
Над успокоенной водой,
Казавшейся слегка измятой,
Вдали разорванной слюдой.
И воздух был хрустящ и хрупок,
И сквозь его стеклянный слой —
Дождем чешуек и скорлупок
К воде просеивался зной.
Казалось, солнце, сбросив шляпу,
Трясет кудрями, зной — лузга,
А море, как собака лапу,
Зализывало берега.
БЕССОННИЦЕ
В твоей лаборатории, бессонница,
Перерабатываю мужество в тоску.
К его струе, подобной волоску,
Душа изнемогающая клонится.
О радий — расщепляющая атомы,
Меняющая сущность и предел!
Тобою раскаленный, жег и рдел
Я, жестко покрывающийся латами.
И радости стремительная конница
Разбрызгала копыта по песку…
По капле, по зерну, по волоску
Над гибелью к бессмертию, бессонница.
ШЕСТЬ
Вечером, сквозь усталость
Дымчатую, как кружево,
Всё, что в душе осталось,
Памятливо выуживаю.
Город задернут шторой,
Гул от тупых копыт его.
Я уж не тот, который
День на себе испытывал.
Взор — в голубые скважины.
Сердце, прищурясь, целится.
Думаю о неважном —
Ласковая безделица!
Снова у сердца руку
Чувствую двойниковую,
Медленную науку
Линиями выковываю.
День был тяжел и черен,
Всё ж золотое веяло
Пять полновесных зерен
В эту тетрадь просеяло.
Пусть и шестое лoжится,
Пусть на бумагу лягут —
В лодочке чайной ложечки
Шесть полновесных ягод.
В СКРИПКЕ
Золотой человечьей тоской
В этот вечер тоскую.
Он, туманный такой,
Ночь приблизит какую?
Разве эта рука не сильна,
Разве эти пути не широки.
Но смотри: умягченнее льна
Соскользнувшие строки.
Вот туман распыляет огни,
И от моря широкое пенье…
Ты — влекущий магнит,
Я — пружины стальное терпенье.
Видишь, волею сжаты уста,
А умру, истомленный истомой,
И блеснет синеватый металл
На разорванной ране излома.
ВОЗМЕЗДИЕ
О, если б над маленьким домом,
Где я, утомленный, уснул,
На небе, расколотом громом,
Ты синим изломом блеснул.
Суровый, чего же ты медлишь,
Уже не осталось души!
Набрось беспощадные петли
И сонного удуши.
О мститель! Как бабочка в глыбе
Базальта, без силы сказать, —
Тебя, затрубившего в гибель,
Встречаю глазами в глаза.
* Ты грозно умер, смерть предугадав, — *
Ты грозно умер, смерть предугадав, —
О это лермонтовское прозренье! —
И времени стремительный удав
Лелеет каждое стихотворенье.
И ты растешь, как белый сталагмит,
Ты — древо, опустившее над нами
Шатер ветвей, и сень его шумит,
Уже отягощенная плодами.
Поэт, герой! У гроба твоего
Грядущее, обняв былое, грезит.
И ты не человек, а божество
С могилой, превращающейся в гейзер.
* Трудолюбивым поэтом, *
Трудолюбивым поэтом,
Трудолюбивым жнецом,
Где-то, в тоскующей мгле там,
С медленным мастерством!
Лучше былые преграды,
Ночи, трущоба, кастет!
Меркнут былые награды
На обветшалом кресте.
С грубой ладони гранату
Снова для розмаха взвесь,
Снова мятежься и ратуй
Ты, задымившийся весь!
Не молодящимся старцем,
Не уходящим в века, —
Медно разорванный маршем
Ритм золотого стиха!
Знаю, позорное в этом:
В дикое рождество
Млеть трудолюбивым поэтом
С гордостью — в мастерство!
ДЕВУШКА
В твоих кудрях, в их черном лоске
Есть трепетание крыла.
Ты нынче мальчик, ты в матроске
На вечер чопорный пришла.
Твоя прическа в беспорядке,
Отвергнув шпильки, как тиски,
Завились тоненькие прядки
И на глаза и на виски.
И смехом юным, славным смехом
Напоминаешь ты юнгу,
Когда в отместку всем помехам
Закутит он на берегу.
И, весь еще пропитан солью
Волны, причалившей корму,
Стремится к счастью и раздолью
И не уступит никому.
И, пьян от дыма папироски,
Он сам — хлестнувшая волна,
А шея в вырезе матроски
Очаровательно стройна!
ТИШИНА
Красный сентябрь на осинах высох,
В кленах багровый и пятипалый.
Думает путник о рыжих лисах,
Пахнут печеным хлебом палы.
Осень — достаток. И ватой лени
Облако лепится на стропиле.
Этой тропою прошли олени,
В этом болотце воду пили.
Вечер придет, на вершины ляжет
Небом багровым, дальневосточным.
Что-нибудь смелое мне расскажет
В травах запутавшийся источник.
Право, не знаю, зачем я нужен,
Всё же сегодня, скажу по чести,
Мне не добудет разбойный ужин
Мой поцарапанный злой винчестер.
ПАРОВОЗ
Муза бега, бешеная муза,
Опрокинутые сторожа!
Паровоз, оторванный от груза,
Ржет, и беглеца не удержать.
Позади, в оставленных вагонах
Носят чай и просят молока…
На пустых и гулких перегонах
Оседающие облака.
Звонкой мостовины над оврагом
Прогремел расхляснутый ушат.
У тебя, грохочущий бродяга,
Стройная и легкая душа!
Пролетев по дымогарным трубам,
Дыбом взброшенная на скаку, —
Вот она, завязанная клубом,
И губами — к медному гудку.
СОЛДАТ
У ветра единственный клич — прочь!
У ночи единственная защита — ужас.
Какая удивительная ночь,
Какая озорная свистящая стужа!
Домик съеживается, поджимает бока,
Запахивает окна надорванным ставнем.
Сладко втягивает дым табака
Выдох длительный. Верста в нем!
Натягивает одеяло до подбородка,
Вспоминает бой, спотыкаясь в сон…
…тогда поле трещало, как перегородка,
На которую задом пятился слон.
И в последний миг, почти во сне,
Теряя кровли грохочущий бубен,
Думает о женщине, ее — нет,
Но она — будет.
АНАРХИСТЫ
Когда в охлаждаемую смесь кислот
Вливают глицерин струею тонкой,
И выделяется окисленный азот
Бурым испарением над воронкой,
Когда молекулы получаемого вещества
Гудят в сосуде, грозя распадом, —
Если закружится голова,
Комната грянет дождем стоградым.
Поэтому химики (один из ста)
Осторожны в движениях и худощавы,
И у многих увидите фут хвоста
Из-под докторского плаща вы.
Ибо приготовляющие нитроглицерин
Не смеют быть мягче кристаллов кварца,
Они таинственные рыцари
Из ордена монаха Бертольда Шварца.
Опустив глаза, пересекают пустыри,
Никому не знакомые, всё видят зорко.
Их лаборатории (или монастыри?)
В предместьях Парижа, Лондона и Нью-Йорка.
И когда разрывается снаряд,
Разорвав короля в торжественном появленьи, —
Старухи крестятся и говорят
О наступающем светопреставленьи.
Старухам не верят: зачем хвост?
Анархисты нечистого злей еще.
И только ребенку, который прост,
Снится хвостатый и с бомбой тлеющей.
УРОК
Ты сорванец, и тусклый алкоголь
Оттягивает выстрелы таланта.
Твои друзья — расслабленная голь,
А твой ночлег — китайская шаланда.
Но подожди, и мышцы крепких скул
Ты вывихнешь одним скрипящим стиском,
И ветка жил нальется по виску,
И день придет — птенец с голодным писком.
А нынче — жизнь. Бульвар, и ресторан,
И женщины прижатый локтем локоть.
Весь мир тебе — распластанный экран,
А мудрое томление далеко.
Не попадись в его томящий круг,
Не верь подделывателям алмазов.
И я тебе, мой пораженный друг,
Как Митеньке — папаша Карамазов.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 292; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!