Вторичное смесительное упрощение
Собственно говоря, пушкинская эпоха была не только Золотым веком русской литературы, но и временем "цветущей сложности" российской аристократии и петербургско-московского высшего света. Именно тогда получили развитие все категории онтологии отечественного высшего света, именно тогда во всем великолепии выступили его типические фигуры, его герои; именно тогда высший свет в произведениях Пушкина, Лермонтова и Льва Толстого осознал себя и свое право на бытие, в том числе - бытие духовное и нравственное. С реформами 1861 года началась совершенно новая эпоха: эпоха "вторичного смесительного упрощения", постепенного, но неудержимого заката и деградации аристократии и высшего света под напором нового жизненного принципа, который в России выступил в виде нашего родного "дикого капитализма". Собственно говоря, России пришлось еще не раз переживать сходные эпохи, когда дикий капитализм подрывал устои феодально-сословного или неофеодально-сословного, как в период сталинизма или позднего оттепельно-застойного сталинизма, общества: эпоха НЭП-а и сталинского Термидора с его государственным капитализмом, ельцинско-путинская эпоха с ее "грабительским капитализмом". Сходство социальной проблематики и ее культурных преломлений в эти эпохи настолько бросается в глаза, что как бы даже не требует специального доказательства. И одной из главных черт этих эпох является культурная мимикрия, попытка варварского нового цивилизоваться, усвоив себе устоявшиеся красивые формы старого, механическое подражание, экспансия "ряженых" на всех ступенях общественной иерархии. Как тогда, так и сейчас в России везде и повсюду - ряженые, самозванцы, пародии. (Пушкин: "Уж не пародия ли он?")
И никто глубже, чем Федор Достоевский, не пережил и не воссоздал эту эпохальную проблематику, равно как и никто глубже ее не осмыслил, чем Константин Леонтьев, чьими терминами я воспользовался для обозначения сменяющих друг друга эпох. Достоевский в своих гениальных последних романах, Леонтьев в своих гениальных работах "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения" и "Достоевский о русском дворянстве" с неподражаемой пластичностью изобразили этот фатальный для России процесс смены не только экономических, но и государственно-политических и культурных парадигм ее развития, движения российской цивилизации в неизвестное, все еще открытое будущее. К концу ли истории? Бог весть, главное, что не к началу. В ходе этого процесса радикально изменяется онтология российского общежительного бытия, меняются или перефункционируются ее фундаментальные категории (право на честь сменяется "правом на бесчестье"; великосветский салон, прием или раут с избранной публикой сменяются "тусовками" с их вавилонским столпотворением и политическим свальным грехом; в качестве героев "светской жизни" выступают персонажи, которых в "приличном обществе", не говоря уже о свете, дальше передней не пускали - в "лучших домах Лондона": разгребатели грязи из СМИ, вышедшие в тираж демократы и неизвестно кого защищающие правозащитники, певцы экскрементов, выдающие себя за постмодернистов, и зашибающие на этом деньгу продвинутые издатели, порхающие из одной постели в другую, из одного сериала в другой актеры и актерки, певицы без голоса, но со спонсором, политики-шоумены и шоумены-политики, - имя им легион.
Я же завершу свое изложение длинной цитатой из упомянутой статьи Леонтьева о Достоевском (кто боится длинных цитат из текстов невероятно умных авторов, может воздержаться от чтения последующего), где он как бы предстательствует за них обоих: "Если бы я был русским романистом и имел талант, - писал Леонтьев с оглядкой на Достоевского, - то непременно избрал бы героев моих из русского родового дворянства, потому что лишь в этом одном типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя. Говоря так, вовсе не шучу, хотя сам я совершенно не дворянин, что, впрочем, вам и самим известно. Еще Пушкин наметил сюжеты будущих романов своих в "Преданиях русского семейства", и поверьте, что тут действительно все, что у нас было доселе красивого. По крайней мере, тут все, что было у нас сколько-нибудь завершенного. Я не потому говорю, что так уж безусловно согласен с правильностью и правдивостью красоты этой; но тут, например, уже были законченные формы чести и долга, чего, кроме дворянства, нигде на Руси не только нет законченного, но даже нигде и не начато. Я говорю как человек спокойный и ищущий спокойствия. Там - хороша ли эта честь и верен ли долг - это вопрос второй; но важнее для меня именно законченность форм и хоть какой-нибудь да порядок, и уже не предписанный, а самими, наконец-то, выжитый. Боже, да у нас именно важнее всего хоть какой-нибудь да свой, наконец, порядок! В том заключалась надежда и, так сказать, отдых: хоть что-нибудь, наконец, построенное, а не вечная эта ломка, не летающие повсюду щепки, не мусор и сор, из которого вот уже двести лет все ничего не выходит <…> Уже не сор прирастает к высшему слою людей, а, напротив, от красивого типа отрываются, с веселой торопливостью, куски и комки и сбиваются в одну кучу с беспорядствующими и завидующими. И далеко не единичный случай, что самые отцы и родоначальники бывших культурных семей смеются уже над тем, во что, может быть, еще хотели бы верить их дети. Мало того, с увлечением не скрывают от детей своих свою алчную радость о внезапном праве на бесчестье, которые они вдруг вывели всей массой" (курсив К.Леонтьева - С.З.)13.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
И далее Леонтьев приводит выдержку из романа Достоевского "Подросток", которая его потрясла: "Не будет ли справедливее вывод, что уже множество таких, несомненно родовых, семейств русских, с неудержимою силою переходят массами в семейства случайные и сливаются с ними в общем беспорядке и хаосе <…> Признаюсь, не хотел бы я быть романистом героя из случайного семейства! Работа неблагодарная и без красивых форм. Да и типы эти, во всяком случае, - еще дело текущее, а потому и не могут быть художественно законченными. Возможны важные ошибки, возможны преувеличения, недосмотры. Во всяком случае, предстояло бы слишком много угадывать. Но что делать, однако ж, писателю, не желающему писать лишь в одном историческом роде и одержимому тоской по текущему? Угадывать и… ошибаться"14. Леонтьева поразила при чтении "Подростка" неожиданность этого благоприятного для дворян общего вывода из рассказа, но "отрицательное, местами даже до болезненности тягостное и отвратительное впечатление" на Леонтьева произвели "подробности" этого рассказа.
Ну, так что же. Все мы сегодня по-своему - члены "случайных семейств", и мороз подирает нас по коже, когда мы слышим дребезжащий смешок иных из релевантных ныне отцов-шестидесятников. Но ведь наша жизнь и состоит из этих ненавистных Леонтьеву "подробностей". И нам все равно придется в наш черед взяться за то самое дело, которое Достоевский сделал в свой черед намного лучше, чем помстилось его великому критику. Ну, так что же… "В нашу прозу с ее безобразьем // С октября забредает зима. // Небеса опускаются наземь, // Точно занавеса бахрома"15. Далее со всеми остановками.
Примечания
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 234; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!