Статья (в сокращенном формате) опубликована в волгоградском литературном журнале «Отчий край» осенью 2011 года, № 3 (71) – см. ниже
Судьба: Обжалованию подлежит.
Трудно представить, что российский народ, вобравший в себя сотни столь различных по менталитету и образу жизни больших и маленьких наций, сумел добиться их многовекового созидающего единства одними лишь властными проявлениями очередного политического режима. История показывает нам модели российской устойчивости в условиях распада государственной машины, когда, например, на смену централизованному управлению приходила военно-политическая грызня многочисленных «самостийных» псевдогосударственных образований, нередко осложненная и внешним вмешательством.
Одним из самых удивительных, на мой взгляд, феноменов, связанных с формальными миграционными процессами в истории России, является добровольное переселение тысяч европейских семей из многих стран Старого Света на окраины, в глубинку огромной Восточной Империи. Нельзя не согласиться, что на фоне событий аналогичного свойства, произошедших и происходящих в наше время, но, тем не менее, противоположных по знаку, это явление носит поистине беспрецедентный характер. Его можно сравнить, разве что, с колонизацией Америки.
На примере истории одной семьи Поволжских немцев, мне хотелось бы не столько ответить на вопросы, освещающие патриотическую пророссийскую мотивацию этого двухсотлетнего этноса, сколько просто обозначить их, уделив основное внимание фактам. Выводы пусть сделает читатель.
|
|
|
Все имена, фамилии и семейные события, изложенные в статье – подлинные.
Адам (1913 – 1965) и Амалия (1912 – 1993) Петри проживали в крупном немецком селе Ней-Бауэр, административном центре одноименного сельсовета, входившем в Краснокутский кантон (с 1 января 1935 года – в Экгеймский кантон) АССР Немцев Поволжья.
Адам Адамович, потомственный сельский кузнец, до войны председательствовал в местном колхозе. Амалия (в девичестве - Райн), вела домашнее хозяйство и подрабатывала дояркой на ферме. Их село было основано немецкими поселенцами, лютеранами по вероисповеданию, в 1859 году, когда они пришли с нагорной на луговую сторону Волги из сел Карамышевка (Бауэр) и Линево Озеро (Гуссенбах), что недалеко от современного Жирновска.
Начало освоению и развитию Заволжья, входящего ныне в состав Старополтавского и Палласовского районов Волгоградской области, было положено около трёх столетий назад. Тогда, согласно Указу правительствующего Сената от 1747 года, была введена государственная монополия на соль, и местному населению Камышина и Саратова запрещалось вольное пользование ресурсами озера Эльтон. Этим же Указом на Волгу переводились переселенцы-чумаки из южных областей Малороссии – из Киевской, Черниговской, Полтавской и Харьковской губерний. Те прибыли сюда с семьями и паро-и-четырехволовыми возами на вечное поселение и занялись извозом соли, ценнейшего по тем временам продукта, с промыслов на этом удивительном степном озере к волжским пристаням. «Казенные солевозы» долгие годы кружились в нескончаемой круговерти по пыльным, опаленным солнцем дорогам, вдоль которых ими были устроены колодцы и заложены первые поселения: Быковы Хутора, Николаевка, Покровка, Иловатка, Полтавка, вошедшие в обширную Саратовскую губернию. Закрылся промысел после 1880 года, когда была введена в действие железная дорога к озеру-конкуренту Баскунчак. Соль из него по себестоимости оказалось гораздо ниже эльтонской, и солевозное ремесло ушло в прошлое.
|
|
|
Первые колонисты-иностранцы прибыли на правую – нагорную, и левую – луговую стороны Волги, согласно Манифестам российской императрицы Екатерины Второй 1762 - 1763 гг. Семьи поселенцев были выходцами из многих провинций раздробленной Германии: Гессена, Бадена, Трира, Саксонии, Майнца и др., а так же из Австрии, Голландии, Дании, Франции, Швеции.
Поразительны мужество и непреклонная воля этих удивительных людей, поменявших тесную, но обжитую веками европейскую землю на безлюдный и вольный в своей первозданной силе, край, на границе Цивилизации и Дикого Поля. Их, полный страданий и лишений путь, начинался от шумных пристаней Любека и Данцига, в тесных трюмах переполненных, содрогающихся от ударов балтийской штормовой волны, парусников, пробивающих путь к причалам закованного в гранит Ораниенбаума. Дальше – дорога длинною в год, пешком, до далекого как горизонт Саратова. Сколько безымянных могил усеяли обочины этого пути!
|
|
|
Тем не менее, за два года действия Манифеста, на обоих берегах Волги, иностранными переселенцами было образовано 104 колонии с населением около 30 000 человек. Преодолев немыслимые трудности первых лет проживания, отстраивая в голой киргиз-кайсацкой степи свои деревни, распахивая целину и отбивая кровавые набеги грабителей-кочевников, колонисты, на рубеже 18-19 веков, превратили территорию своего компактного проживания в одну из наиболее экономически развитых формаций в Поволжском крае.
6 декабря 1850 года, Указом Николая Первого, на левом берегу Волги образовывается Самарская губерния. Из Саратовского в Самарское подчинение передается Новоузенский уезд – территория плотного проживания немецких колонистов. Уезд включал в себя 46 волостей, семь из которых (Старополтавская, Торгунская, Иловатская, Салтовская и др.) находились на территории современного Старополтавского района. В таких поселениях уезда, как Гнадентау (Верхний Еруслан), Блюменфельд (Цветочное), Юнгштурм (Вербное) и др., немецкое население было преобладающим.
|
|
|
Село Ней-Бауэр (Neu – Bauer, Wolga), иначе, Солянка (1915 г.), располагалось на берегу одноименной степной речки и входило в состав Нижнее-Ерусланской волости. Здесь были открыты две школы: земская и церковная; действовал молитвенный дом при лютеранской общине, работали маслобойный завод, паровая и три ветряные мельницы.
В четырех верстах находилась железнодорожная станция Фриденфельд.
В начале 20-го века в селе насчитывалось 256 дворов и 2035 жителей.
19 октября 1918 года Декретом СНК РСФСР образовывается Автономная область (коммуна) немцев Поволжья, в которую вошел и Новоузенский уезд. 19 декабря 1923 года Автономная область преобразовывается в АССР немцев Поволжья, причем, двумя годами раньше, было введено новое административное деление уезда: вместо волостей образованы кантоны (районы). В 1922 году впервые на карте региона появляется и Старополтавский кантон.
Село Ней-Бауер, в эти годы, как говорилось выше, входило в состав Краснокутского кантона. По переписи 1926 года, в селе насчитывалось 217 домохозяйств с населением 1012 жителей. Из них чисто немецкими были 215 подворий и 1003 поселенца. Запомним эти цифры. С 1935 года поселение вошло в состав нового кантона с центром в Экгейме (Усатово).
Первым в семье Петри, в 1935 году родился сын Ганс (Иван), второй, спустя три года, дочь Сельма. Третьим ребенком, появившимся на свет в январе грозного 1941 года, стала вторая дочь Эмма.
В те годы немецкая республика, как и вся страна, испытывала период бурного экономического подъема. Правительство, демонстрируя перед германскими стратегическими партнерами и друзьями особо лояльное отношение к колонистам, оказывало местным колхозам значительную материальную поддержку, выражавшуюся, в частности, в организации МТМ, укомплектованных исключительно импортной сельхозтехникой, в обучении рабочих и управленческих кадров, поставкой семенного фонда элитных сортов и высокопродуктивного племенного скота. В кантонах значительные площади были охвачены орошением и заняты под фруктовые сады, плантации овощных культур; строились гидросооружения по снегозадержанию и накоплению паводковых вод.
На 01.01.1941 г. АССР немцев Поволжья занимала площадь 28,4 тыс.кв.км., на которой располагалось 22 кантона с населением 605 тысяч человек. Доля немецкого населения составляла 60,5 %. Административным центром Республики был г. Энгельс (Покровск).
С нападением фашистской Германии на СССР летом 1941 года, резко ухудшилась не только внешнеполитическое положение большевистского режима. Потерпев сокрушительное поражение в приграничном сражении, была фактически разгромлена кадровая Красная Армия, на комплектование которой ушли ресурсы двух предвоенных Пятилеток. Отступив в глубь страны, остатки РККА отдали в руки врагу стратегические запасы и основные промышленные ресурсы государства, сосредоточенные на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике. Количество советских солдат, офицеров и генералов, оказавшихся в плену германской армии в первые месяцы войны, объяснить нелепой случайностью было невозможно. Население оккупированных Германией советских республик, в полной мере вкусивших особенности коммунистической национальной и экономической политики, с ликованием встречало механизированные колонны Вермахта, поначалу видя в захватчиках своих «бескорыстных освободителей». Все эти факты заставили большевистских лидеров, однажды совершивших в России кровавый переворот, террором покоривших огромную многонациональную страну, в которой они тоже являлись, своего рода, оккупантами, тревожно обернуться назад и другими глазами взглянуть на собственное население, оценив его мотивацию и способность к лояльности, а значит, к сопротивлению. И первым субъектом такого пристального беспокойного внимания стали российские немцы. Принимая в кулуарах тайные модели и способы возможных репрессивных действий в отношении традиционно, по европейски, нейтрального к властям немецкого населения СССР, сталинская клика руководствовалась, в первую очередь, соображениями, как личной безопасности, так и призраком параноидальной угрозы своему варварскому режиму. Страхом, растерянностью и попыткой найти очередного виновника в провале своей политики, вполне можно объяснить ту поспешность и тотальность, которыми сопровождались «спецмероприятия». Уже в середине августа 1941 года, в духе уголовно-бандитских методов, тайно, согласно секретным Постановлениям Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 12 и 26 августа, началась подготовка к депортации сотен тысяч невинных граждан СССР. Формальную часть преступного заговора подытожил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28.08.1941 № 21/160 « О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Подписанный херувимоподобным « всесоюзным старостой» М. Калининым и секретарем Президиума А. Горкиным, этот провокационный документ гласил:
«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.
О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям никто не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и советской власти. В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке Германии немецкими диверсантами и шпионами в Республике немцев Поволжья и в прилегающих районах, случится кровопролитие, и советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.
Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьёзных кровопролитий, Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить всё немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем, чтобы переселяемые были наделены землёй и, чтобы им была оказана государственная помощь по трудоустройству в новых районах.
Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.
В связи с этим, Государственному Комитету Обороны, предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья, и наделить переселенцев – немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах».
Не знаю, как читатели, но, на мой взгляд, каждый, кто хоть немного знаком с особым стилем и личной манерой сталинских «сочинений», без труда узнает автора резюмирующей части этого позорного Указа.
Из АССР немцев Поволжья переселение началось 3 и закончилось 20 сентября 1941 г. В целом по стране, за этот период было депортировано 749 613 человек, из планируемых 872 578.
Семью Адама и Амалии Петри постигла общая участь. С тремя малолетними детьми, с десятидневным продуктовым запасом и минимумом необходимых вещей, они, сдав в обмен на никчемные справки всё имущество, зерно и скотину, погрузились на ближайшей станции в телячьи вагоны и под конвоем отправились в скорбный, ставший для многих их земляков и родственников, последним, путь в неизвестность. Спецоперация прошла без особых эксцессов, при корректном, но неукоснительно-твердом руководстве организаторов из соответствующих ведомств.
Описывать ужасы переезда в закрытых «теплушках» без удобств, когда не делалось никаких послаблений ни детям, ни старикам, ни больным, нет необходимости – это уже сделали свидетели и участники депортации. Через две недели супруги Петри с детьми прибыли в Омск, откуда их направили дальше на север области, в село Черноземелье, а позже – в село Кирсановку, что в Большереченском районе этого медвежьего угла Сибири. Местные жители, уже начавшие получать первые похоронки, неохотно пускали на постой спецпоселенцев с сомнительным статусом. Районная и сельская администрации, не готовые к наплыву такой массы людей, были не в силах исполнить Решение СНК СССР от 30 августа 1941 года о возмещении зерна и других видов продуктов и имущества, взамен оставленных на родине. Отсутствие фондов, неразбериха первых военных месяцев, мобилизация, практически свели на нет все обещания государства, которые, спустя два года и вовсе отменили в официальном порядке, «за давностью сроков переселения».
Таким образом, в первую военную зиму, семья Петри, как сотни тысяч их земляков, вошли без постоянной работы, жилья и средств к существованию. А зима в тех местах начинается уже в сентябре. Адам, мастер на все руки, при поддержке таких же обездоленных, но крепких духом мужчин, построил на краю села землянку, благо, что леса в этих местах хватало. Сложил печь и смастерил некое подобие мебели. На большее времени не хватило. Не имея запасов, взрослые перебивалась случайными заработками, позволявшими впроголодь содержать семью.
Вскоре грянула и новая беда.
Потеряв в европейской части страны практически всю ресурсную и промышленную базы, руководство СССР, в спешном порядке создавало новые мощности на Урале и в Сибири.
Однако, убыль населения, особенно мужского, делало эти планы объектом отдаленной перспективы. В очередной раз, поиски выхода из создавшейся критической ситуации привели к немецким переселенцам, не смотря на их «шпионско-диверсионный» статус.
Заинтересовывать рабочие кадры чиновники Страны Советов, оказавшейся на грани уничтожения, не умели, да и не хотели. К бесправным гражданам, не имеющим ни паспортов, ни надежд на будущее, у них был припасен привычный и апробированный в ГУЛАГе подход – принудительный труд «за паёк», а значит, «за жизнь».
Итак, что же и как было решено?
Слово «товарищам на службе у народа»: постановление ГКО от 10.01.1942 № 1223сс «О порядке использования (!) немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет». Согласно этому решению объявлялась мобилизация, то есть, обязательный призыв через сеть военных комиссариатов, мужчин немецкой национальности указанного возраста, годных к физическому труду для работы в составе рабочих колонн на объектах, входящих в систему НКВД СССР. На весь период войны.
Квота первой волны призыва, охватывавшая только немцев-переселенцев, определялась в 80 000 человек. Срок мобилизации – 1 месяц. Мужчины были обязаны по повесткам РВК явиться на призывные пункты в зимней одежде, с запасом белья и десятидневным продпайком. Эти требования к призывникам, оставившим всё свое имущество и продукты питания на родине, не получивших, практически ничего в черте расселения, и вынужденным всю осень обменивать нехитрые остатки вещей на продукты для своих семей, были невыполнимы. Однако власть позаботилась и об этом: согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г. «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий», неявка к месту работы приравнивалась к дезертирству на поле боя. Каралась, понятно, соответственно.
Таким образом, с момента призыва, условия работы в Трудармии представляли собой сочетание элементов военной службы, производственной деятельности и ГУЛАГовского режима. Были и свои «особенности». Так, например, трудармейцам запрещались отпуска и личные контакты с семьями; запрещалось остальным членам семей следовать и проживать поблизости от мобилизованных мужчин; оставленным семьям не полагался продаттестат или иное довольствие, как это было у семей военнослужащих. Это объяснялось тем, что «бойцам Трудармии» формально начислялась заработная плата, естественно, при выполнении оными непосильных трудовых норм и вычете стоимости «питания». Обеспечение котловым довольствием и промтоварное обслуживание, производилось по нормам ГУЛАГ НКВД, по так называемой «норме 3», при условии выполнения производственного задания на 100% (хлеб – 890 г., мука – 160 г., крупа – 178 г., рыба – 93 г., мясо – 20 г., жиры – 4 г.).
Первая очередь мобилизованных немцев, в которую попал и Адам Петри, была направлена на лесозаготовки в районах Урала, Коми АССР, Красноярского края. Потеря металлургической базы и районов добычи топлива, возведение новых заводов, требовали огромных поставок леса и угля. Адам оказался в Свердловской области. Как это обычно бывает, местные власти не слишком готовились к приему дешевой рабочей силы. Трудармейцы работали на 40-50 градусном морозе, жили в палатках, обвалованных снегом и хвойными ветками, спали скученно, не раздеваясь, так как температура внутри палаток редко поднималась выше плюс 10. Начальство лагерей было, в первую очередь, озабочено созданием коммунально-бытовой инфраструктуры: бань, пекарен, кухонь и складов. Питание обеспечивалось из заранее заявленных фондов ОУВС НКВД Уральского округа, которые оказались заниженными и не учитывали приток рабочих. В условиях плановой экономики, как, надеюсь, многие помнят, изменение фондов в сторону их увеличения было практически невозможно. В результате, рабочие Трудармии недополучали и положенную нищенскую норму заключенных ГУЛАГА, а, учитывая отдаленность лесосек и отсутствие к ним удобных дорог, вообще неделями сидели на болтушке из муки с водой. Рацион в такие дни состоял из одних пресных лепешек, выпеченных на стенке печки-буржуйки, после того, как на неё плеснули жидко разведенным тестом.
Такие обстоятельства делали труд и выполнение норм выработки непосильными, что влекло наложение со стороны лагерного начальства всяческих «санкций». Недовольство приравнивалось к саботажу и «антисоветской агитации» в условиях военного времени.
Заболеваемость и смертность в первую военную зиму в лагерях была огромной и достигала, например, в Усольлаге (численность рабочих 40 000), в среднем 800 человек в месяц. Лагерный «букет» заболеваний включал в себя дистрофию, цингу, пеллагру, обморожения, воспаление легких, туберкулез, желудочно-кишечные расстройства, последствия производственных травм.
Чтобы компенсировать потерю рабочей силы, рабоче-крестьянская власть Страны Советов вскоре объявила дополнительную мобилизацию в Трудармию. Постановлением ГКО от 14.02.1942 г. № 1281сс «О мобилизации немцев-мужчин призывного возраста от 17 до 50 лет, постоянно проживающих в областях, краях автономных и союзных республиках» призывались рабочие-немцы из местностей, не выселявшиеся по августовскому Указу 1941 г. Мобилизация проводилась непрерывно, в несколько этапов. Только на укомплектование строек НКВД в Челябинскую, Свердловскую и Молотовскую (Пермскую) области в первые месяцы 1942 года было дополнительно направлено 40 000 советских немцев.
Те редкие письма, которые удавалось отослать Адаму семье в Сибирь, для Амалии, оставшейся одной с тремя малолетними детьми, были весточками подлинного счастья:
с каждым днем её немецким землячкам - соседкам по спецпоселению, нарастал поток похоронок на отцов, мужей, братьев, сыновей, нашедших свою могилу в глубоком тылу воюющей страны. Адам заклеивал письма жидким тестом и после их прочтения матерью, голодные Ганс, Сельма и Эмма обгрызали кусочки засохшего хлеба с серых конвертов.
Сельма очень хорошо помнит сегодня, как они ждали эти письма от отца..
Амалия сумела устроиться дояркой на ферму, и иногда ей удавалось принести в дом немного молока. Риск, по тем временам, немалый.
Когда Гансу пришла пора пойти в первый класс местной школы, его записали как Ивана Петри. Так делали многие немецкие родители, пытаясь хоть в малом, облегчить будущую судьбу своих детей. Сельме так же поменяли имя на Серафиму.
Война продолжалась, и её второй год принес новые поражения, потери и страдания. Не раздумывая много, Советская власть прежними призывами немецких мужчин решила не ограничиваться. Продолжением сюрреалистического кошмара советских немцев стало Постановление ГКО от 07.10 1942 г. № 2383сс «О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР». Согласно нему, призыву в Трудармию подлежали мужчины в возрасте от 15 до 55 лет и женщины-немки в возрасте 16-45 лет. Право в отсрочке от призыва имели беременные немки и немки, имеющие детей в возрасте до трех лет. Правда, как только ребенку исполнялось три года, его мать немедленно мобилизовывалась. Женская квота составляла 65 300 человек. Немки направлялись на предприятия Наркомнефти и Наркомугля: в шахты, разрезы, рудники, на прокладку дорог и трубопроводов, строительство мостов, лесозаготовку. Мобилизация была реализована за месяц.
Какими словами описать ужас и горе женщин, совсем недавно получивших похоронки на родных мужчин, которым и самим теперь отказывалось в праве быть матерями? Свидетельства очевидцев трагедии женской мобилизации осени 1942 года, когда рушились вековые ценности немецких семей, выраженные в особой привязанности женщин к мужьям, детям, очагам, леденят душу и сердце. Что должна чувствовать любая мать, бросая последний свой взгляд на кричащих от ужаса и сдерживаемых конвоирами малышей?!
Известны случаи, когда немки умирали от разрыва сердца по пути на станцию или кончали с собой в районах погрузки, бросившись под проходящий поезд.
Амалию миновала чаша сия. Но, то, что происходило в других семьях, не могло её не затронуть. В тех местах, где спецпоселенцы проживали крупными формациями, осиротевших детишек разбирали по родственникам и знакомым. Но, так было не везде. Известны факты, когда десятки детей дошкольного и младшего школьного возраста, после смерти престарелых родственников и отказа местных жителей от опеки над ними, оставались вообще одни среди чужих и враждебно настроенных людей. Для них властью создавались своего рода «детдома», как правило, в непригодных постройках или загонах для скота: без воды, света, тепла, еды, одежды. Жизнь их была ужасной. Чтобы не умереть, дети собирали в полях колоски, варили крапиву, просили милостыню, воровали, попадали в колонии. По воспоминаниям Петера Дика из Павлодарской области, он увидел мать только спустя 7 лет после её мобилизации, а в 1942 году, будучи подростком, опекал группу из 15 малышей, с которыми прожил в холодной и сырой землянке несколько лет.
На каждого ребенка, на неделю (!!!) он получал в местном колхозе по 200 грамм зерноотходов. Местный председатель всегда при этом сетовал и желал, чтобы «фрицы скорее передохли»
Режим немецких женщин в лагерях и нормы выработки не учитывали особенностей их организма. Смертность от истощения и нагрузок была высокой. Известно немало свидетельств посягательств на их честь со стороны лагерной охраны. Чтобы уменьшить число смертей от болезней, самоубийств; сократить дезертирство, повысить производительность труда немецких рабочих в Трудармии, с конца 1943 года, за «хорошие производственные показатели» мобилизованным стали разрешать вызов семей и совместное проживание на съемных квартирах рядом с зонами, а так же отпуска к семье сроком на 20 суток. В конце 1943 – начале 1944 гг. НКВД издало ряд приказов, регулировавших работу комендатур в местах компактного проживания спецпоселенцев. Этими же документами поселенцам запрещалось покидать территорию их размещения, кроме как для выезда на работы или убытия в командировку. Тем, кто ещё имел паспорта, в них делалась соответствующая отметка. Самовольное, без разрешения комендатуры, покидание зоны прикрепления, приравнивалось к побегу и преследовалось в уголовном порядке. На территории рабочих лагерей были обустроены штрафные изоляторы, не отличавшиеся по режиму от ГУЛАГовских.
В рабочих лагерях, смерти от голода и болезней продолжались вплоть до окончания войны. Например, согласно архивным данным по Башкирской АССР на 1 октября 1944 года, за первые 6 месяцев из 4367 прибывших в республику рабочих и работниц немецкой национальности умерло 154 человека, демобилизовано по актировке по состоянию здоровья 281 человек, осуждено за побег 382 человека.
Чтобы исключить создание новых семей среди немецких Трудармейцев, молодым людям, находящимся в разных лагерях, запрещались всякие контакты вплоть до 1948 года. Их браки не регистрировались, а в метриках чудом появившихся на свет детей, в графе об отцовстве ставился прочерк. Девушки-немки, призванные в возрасте 15-18 лет, искусственно были лишены возможности создавать национальные семьи. Поэтому, в первые послевоенные годы увеличилось число смешанных браков.
В связи с тем, что окончание войны не принесло изменений в правовом статусе трудармейцев и спецпоселенцев, не смотря на их добросовестный труд и лояльность к власти, участились их побеги из рабочих зон и территорий, контролируемых комендатурами. 26 ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР принял секретный Указ «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Великой Отечественной войны», причем, все репрессированное немецкое население СССР было ознакомлено с ним под роспись.
Систематические и целенаправленные действия государства на разрушение немецкой национальной среды, безусловно, имели свои последствия. В частности, в связи с ликвидацией республики немцев Поволжья и включением её районов в состав соседних областей (к примеру, Старополтавский район был передан Сталинградской области), массовым выселение немецких семей, составлявших во многих населенных пунктов основу населения (см. статистику выше), полностью обезлюдели огромные территории. Попытки их заселения представителями некоренных народов результата не дали, тем более, что центральные регионы СССР тоже испытывали те же проблемы вследствие военных потерь трудоспособного населения. В послевоенный период имели место факты принудительного расселения немцев, естественно, под надзор местных комендатур, в Европейскую часть СССР, например, в Курскую область.
Многие немецкие поселенцы, даже после смягчения режима, оставались в местах поселений, например, в уральской Тавде, так как за десятилетия изгнания, они уже сумели создать здесь приемлемые условия проживания, а возвращение на родину не сулило им ничего, кроме разрушенных очагов и нищеты. Травля властью целого народа по национальному признаку бросило свои ядовитые зерна и в среде представителей других национальностей, особенно там, где совсем недавно прошла кровавая война. Клеймо «фриц недобитый» стало своего рода жупелом в устах людей, чьи надежды на счастливое будущее «после войны» так и не оправдались, и им надо было найти новых виновных в своих проблемах. Естественно, властям это было тоже выгодно. Поэтому, в немецких семьях, пытавшихся выехать на «Большую Землю» и приспособиться к жизни в новой среде, происходило размывание национальной идентичности, забвение языка и традиций, разрушение родственных связей. Бывшие спецпоселенцы стремились изменить фамилии, имена, а так же переехать в русские и украинские села и города, где их никто не помнил и не знал.
Уже после смерти «Отца Народов», Постановлением Совмина СССР от 5 июля 1954 года № 1439-649сс «О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпоселенцев», с учета в органах МВД были исключены дети спецпоселенцев до 16-летнего возраста, а их родителям разрешалось свободное перемещение в регионах расселения.
Адам вернулся к жене и детям в сибирскую Кирсановку осенью 1946 года, пробыв в Трудармии почти пять лет. Было ему тогда 33 года. В июле 1947-го, как награда за все пережитые страдания, в семье Адама и Амалии Петри на свет появляется ещё одна дочка – Мария. А, спустя четыре года, в 51-м - Вера, в 53-м – Элла. Именно Элла стала последним ребёнком в их семье, родившимся в условиях спецпоселения.
В начале 50-х, Сельма-Серафима, чтобы помочь растущей семье, на лето устраивается в Обь-Иртышскую геологическую экспедицию ВНИГРИ.
В 1956 году, спецпоселенцам Петри – Адаму и Амалии, вернули паспорта и выдали трудовые книжки. Правда, не сообщив, каков стал их статус. В мае этого же года, всей семьей, они впервые за 15 лет выехали за пределы зоны расселения. В Москве им было официально разрешено постоянное проживание в селе Салтово, Сталинградской области, недалеко от родового Ней-Бауэра, переименованного теперь в Солянку и разделившего участь всех невозродившихся поселений.
Как мы уже знаем, в Салтово преобладало население с украинскими корнями чумаков-солевозов и, поэтому, ни «спецмероприятия», ни военное лихолетье ничем его не выделило в особую строку из числа подобных сёл. Салтово являлось центральной усадьбой крупного колхоза имени Сталина, в который Адам устроился работать по специальности – кузнецом, а Амалия – дояркой.
После переезда, старшая дочь Серафима училась в Старой Полтавке на курсах швей, но по специальности работать не стала, так как надо было помогать семье. Как и мать, устроилась дояркой в колхоз, который позже переименовали в «Россию», в МТФ № 2.
В Салтово семья Петри проживала в своем собственном доме, недалеко от моста через речку Еруслан. Дом был небольшой – комната, кухня и крошечная веранда, огород, живность.
В 1958 году у супругов Петри рождается последняя дочка – Лидия.
В наше время трудно представить, как можно уместиться в одной комнате такому большому семейству. Амалия, воспитанная в немецкой традиции, которую сохранила в себе вопреки всем мытарствам, была немногословна, строга к детям, уважительна к мужу. Очень привязана к своему дому, хозяйству, семье. В доме и во дворе – идеальная чистота, отсутствие предметов, не имеющих прямого отношения к быту. С мужем, детьми и близкими родственниками предпочитала говорить по-немецки, владела письмом. Была религиозна, мало того, посещала местную лютеранскую общину, организованную на дому у односельчан. После отъезда салтовского пробста Александра Шмидта в Германию, вошла в актив общины. Неоднократно выезжала и на службу в село Верхний Еруслан, где открылась, после долгого запустения, старинная кирха. Была гостеприимна, но частых и шумных застолий не водила. В гостях у замужних дочерей не засиживалась, общалась с ними на немецком, замечая при этом недоумевавшим внукам: если хотите понимать речь, учите родной язык.
Когда годы взяли свое, категорически отказывалась переезжать в дом дочери Лидии и только болезнь, за несколько месяцев до кончины, вынудила уступить.
Почувствовав, что силы окончательно уходят, попросила перенести в закрытый опустевший собственный дом – умирать. На дворе уже лежал снег, и дочь не стала ей потакать. Тогда, Амалия, выбрав момент, когда в доме никого не было, сама пустилась в неблизкий путь практически ползком. Хорошо, соседи обнаружили её вовремя недалеко от родового гнезда: подняли и перенесли на кровать. Пришлось растопить печь и сделать уборку в комнате, организовать дежурство. Через несколько дней, 2 декабря 1993 года, её не стало.
Судьба семерых детей Петри сложилась по-разному.
Брат Серафимы – Сельмы, Иван, по рождению, Ганс, как и отец, проработал в Салтово кузнецом. По молодости играл на сельских молодежных и комсомольских вечеринках на баяне и аккордеоне, пел в самодеятельном сельском хоре. Скончался в 2005-м., воспитав трёх дочерей.
Сёстры Эмма Май, Вера Петри и Лидия Шрайнер переехали на историческую Родину – в Германию, где благоденствуют в окружении многочисленных потомков. Мария Новик, как и Сельма, проработала всю жизнь дояркой в Салтово, вырастив двоих сыновей и дочь Валерию, которая многие годы трудится гинекологом в Старополтавской ЦРБ, помогая появиться на свет новым поколениям полтавчан. Элла Гаврилкина тоже далеко не уезжала. Вырастила четырех дочерей и двоих сыновей, работала на маслозаводе в Луговом, а после выхода на пенсию обосновалась в Агафоновке, что недалеко от саратовской Питерки.
Салтово, когда-то большое украинское село на границе бескрайней киргиз-кайсацкой степи, в прежние времена, как уже говорилось, было центральной усадьбой мощного сельскохозяйственного объединения – колхоза-миллионера «Россия», в 40-е – им. Сталина. На его полях выращивали все основные виды зерновых культур, две молочно-товарные фермы славились рекордной производительностью. Фруктовые сады цвели на поливных землях вдоль чудного Еруслана. Мощная МТС с современной ремонтной базой обеспечивала высокий уровень механизации всех видов работ на земле.
Клуб с кинозалом, школа – десятилетка, больница, поликлиника, детский садик, торговая сеть Райпо дополняли столь необходимую для нормальной жизни инфраструктуру.
Колхоз, в числе прочего, имел отделение в селе Шмыглино, где был птичник и 15 домов. Его позже закрыли и выселили, так как там начали строить военный объект для Краснокутского ВВАУЛ.
Председателем колхоза, много сил отдавшим для его сохранения и развития был Владимир Теодорович Шрайнер. Но, как и многие, уехал и он в Германию за лучшей долей.
После известных событий в лихие 90-е, из смелых планов на будущее, удалось лишь подвести к Салтово межпоселковый газопровод, и начать газификацию села. Успели, так сказать.
А вот с дорогой от райцентра не посчастливилось. Два десятка километров оплывшего песком и глиной грейдера, так и напоминают селянам о призрачности и бренности бытия… Видимо, не считают в Старой Полтавке, да и в области, салтовское направление стратегически важным. Что ж, как знать, как знать.
Не знаю, чем уж так выгодны яблоки турецкого производства, израильские помидоры и арбузы, но, на памяти всего лишь одного поколения сохранились недавние свидетельства о небывало вкусных грушах, яблоках и сливах местных бескрайних садов.
Как могло получиться, что вырастить на каменистой засушливой палестинской земле фрукты, доставить их в полусозревшем виде за тысячи километров, спалив тонны горючего, заплатив налоги и пошлины, наценив многократно в интересах перекупщиков – это интересно, а выложить на прилавок салтовские дары природы из соседнего сада – сплошной убыток? Видимо, те, кто делает свой бизнес на поставках, по каким то причинам не заинтересованы выезжать за пределы городской черты, и ограничивают свой «кругозор» размерами компьютерного монитора с прайсом привычного оптово-розничного посредника.
Как-то не вяжутся эти факты с делами людей, когда-то навсегда связавшими судьбу с этим углом России и добившимися здесь, вопреки обстоятельствам, удивительных результатов.
Ведь пришла же кому-то в голову, ещё в хмурые 20-е годы, идея: перегородить полусухой и смирный летом Еруслан бетонной плотиной с коваными воротами-створами, чтобы задержать его бурные весенние воды на все лето, напоить ими пустынные земли и вырастить на них чудесные сады? Да, конечно, наверное, можно найти и имена «специалистов», которые загубили этот процесс, попытавшись в 50-е прикрутить к дамбе электрогенератор, и потеряв в результате оба детища. Так и стоит, уж скоро сто лет, в Верхнем Еруслане, памятник, одновременно, и человеческому Гению, и благим намерениям, которыми, как известно, мостят дороги. В Аду.
А Еруслан, тем временем, продолжает играть с оставшимися в селах патриотами Заволжья: то, загоняя их по весне на крыши подтопленных домов, то, заставляя их изнывать от летней жары на своих берегах, превратившись в чреду теплых, зацветших и обмелевших прудов. И плотина та, вроде, на месте. Пока на месте.
Серафима (Сельма) и Иван (Ганс), будучи старшими детьми в семье, в полной мере разделили с родителями «прелести» сталинских решений, и были очень привязаны друг к другу. После смерти отца – Адама Адамовича летом 1965 года, они, уже создавшие собственные семьи, продолжали проживать в Салтово и оказывали матери всяческую помощь и поддержку.
Сельма выла замуж в конце 50-х за своего односельчанина, Ивана Васильевича Штоду, сына погибшего фронтовика. В 1958 году у них родилась дочь Галина; в 1961 сын Александр; а в 1966 – ещё одна дочь – Ольга. Иван Васильевич, как и многие его сверстники, с детства познал цену куска хлеба. Уже в 1949 году, 12 лет отроду, он впервые сел за рычаги колхозного трактора, и вплоть до своей кончины в марте 2007-го, оставался верным своему, однажды избранному пути.
Сельма унаследовала от мамы природную смекалку, домовитость, работоспособность и редкую, в наше время, добросовестность в любом порученном деле. В жизни всегда имела и имеет своё мнение по житейским вопросам, в суждениях прямолинейна и нелицеприятна. Эти её качества не раз ставили в щекотливое положение руководителей местного хозяйства, членом правления которого долгие годы выбиралась и Серафима Адамовна Штода. Особенно много конфликтов возникало в лихие 90-е, когда в очередной раз решался «земельный вопрос» и судьба колхоза.
Всеобщая растащиловка колхозного имущества, поразившая постперестроечные хозяйствующие структуры, больно, и морально, и материально ударила по трудовым коллективам, работники которых посвятили их процветанию всю жизнь.
Серафима, начиная в 60-е, с ручной дойки 17 коров, с внедрением механизации, вместе с напарницей по бригаде 2-й МТФ, довела эту цифру до 70-и.
Работа в две смены с выездами в полевые станы, уход за молодняком – непростые составляющие работы на селе. А дома своё хозяйство, семья.
Старополтавский район, в те годы – мощное агропромышленное объединение, пережил два укрупнения. В июле 1950 года в него вошли земли и хозяйства ликвидированного Гмелинского, а в марте 1964 – Иловатского районов Сталинградской – Волгоградской области. В регионе действовало немало успешных сельхозпредприятий, многие работники имели правительственные награды. Руководители района первых послевоенных лет возрождения И.Я. Василюк и А.С. Желудков в 1958 году были удостоены звания Героя Социалистического Труда.
В марте 1965 года Серафиму Штода избирают депутатом Старополтавского райсовета, а в 1970-м, за доблестный труд в год ленинского Юбилея, она получила и свою первую награду - медаль с профилем вечно живого Ильича. При этом, Серафима ни на день не прекращала свою работу на ферме и отнюдь не стремилась к должностям, даже в формате бригады. О ней и о её напарницах регулярно появлялись корреспонденции в районной и в областных газетах. Следующая награда не заставила себя ждать. В апреле 1971 года Серафиме Адамовне вручают орден Трудового Красного Знамени № 564196. Не знаю, как у читателей, но, у меня лично, знакомого с процедурой присвоения государственных званий и наград, особенно в те годы, этот факт не укладывается в представления о работе такого «компетентного» органа, как мандатная комиссия. Вручить один из высших орденов СССР, пораженной в правах немецкой спецпоселенке (реабилитирована Сельма Адамовна Петри была только 7 июня 1995 года) - это явная «недоработка» властей. И несомненная заслуга прошедшей через ад репрессий простой советской немки.
Тем не менее, этим, процесс признания трудовых достижений салтовской доярки Серафимы Штода, из колхоза «Россия», не завершается. В сентябре 1973 года ей вручают высшую награду Страны Советов – орден Ленина (№ 411535), а чуть позже, избирают депутатом Волгоградского Облсовета.
Перечислять все звания и награды «тёти Симы», как её называют в Салтово - сизифов труд.
Удостоверений и знаков «Ударника Пятилетки», «Ударника коммунистического труда», «Победителя соцсоревнования», «Мастера высоких надоев» разных лет и степеней – внушительная кипа.
Сельма Адамовна задумчиво смотрит на все эти символы признания результатов её труда властью, отнявшей у неё детство, у родителей – молодость и здоровье, а у тысяч соплеменников – жизнь. Затем, улыбнувшись с лукавинкой, замечает, что к ордену Ленина прилагался талончик на приобретение супердиффицитных тогда «Жигулей» первой модели, которые, правда, надо было выкупить за собственные деньги. Машина та «жива» до сей поры. Ну, и несколько раз сумели съездить с мужем в санаторий на Кавказ по пролетарско-номенклатурной путевке.
Затем выбирает из груды Почетных Грамот и вырезок газетных статей небольшой листок. Это личное поздравление на имя Сельмы (!) Адамовны и поклон в канун ленинских и майских праздников за подписью Депутата Государственной Думы РФ, Первого секретаря Волгоградского обкома КПРФ А.В. Апариной. А так же приглашение принять участие в праздничной эстафете, проводимой под девизом: «Победили фашизм - победим и капитализм». Значит, война ещё не окончена?
Тётя Сима берёт в руки ещё один сверток и тянет за краешек тесёмки перевязи. Передо мной, на столе, рассыпаются листки из пожелтевших старинных тетрадей, исписанных по-немецки витиеватым каллиграфическим почерком. Сверху ложится такая же старая Библия в кожаном переплёте.
«Это от мамы», - вздохнув, говорит Сельма Адамовна. Да, Амалия Фёдоровна хранила у себя архив местной лютеранской общины, после того, как разошлись пути её членов.
Христианские молитвы, рождественские гимны, песни, Псалмы, собранные многими поколениями немецких колонистов и написанные на старом немецком языке. Бесценные крупицы ушедших лет. Многое из этого собрания, Амалия Петри пронесла через годы изгнания.
Чтобы отвлечь Сельму Адамовну от грустных воспоминаний, спрашиваю о сегодняшнем дне Салтово. Она пожимает плечами и прямо замечает: «А о чем говорить? Колхоза нет. Моих подруг, с которыми ставили рекорды, надаивая в год по 3000 литров молока от каждой коровы, многих уже нет в живых. Когда местные руководители делили и перезакладывали землю и колхозное имущество, пытались мы хотя бы ферму уберечь от разграбления: скот они порезали сразу. Не уберегли. Сожгли её в одну ночь. А потом разобрали по кирпичам. 30 лет в ней проработала. От больницы осталась одна поликлиника, технику из МТС всю потянули по дворам да продали. Кто виноват? Да, никто. Не с Америки разорители приехали. Все свои».
Не отвлёк.
На вопрос о «победе над капитализмом», моя героиня задумчиво покачала головой: «Появилась не так давно, надежда. Родственник наш, Саша Мауль, уехавший с семьёй в Германию, решил в родном селе хозяйство возродить. Землю взял, технику купил и арендовал, магазины открыл. У людей появилась работа, зарплата во время, молодёжь к нему пошла. Хорошо начали. Ан нет. Приглянулись наши наделы, которые он обрабатывал, кому-то повыше. Бьётся теперь. Ну, дай Бог, победит. Он смышлёный».
И опять знакомая лукавинка у тёти Симы в глазах.
На вопрос, не хочет ли она к сестрам, в Германию, Сельма Адамовна решительно покачала головой: «Нет! Моя земля здесь и в ней лежат мои предки, мои родители, которые всегда стремились вернуться в родные места. Здесь и я родилась.
Мои дочери, внуки и правнуки далеко не отошли, все живут рядом. Мама до самой смерти любила свой дом и свою землю, никогда не помышляла бросить их. Мы с ней были очень близки, и я – самая старшая из её дочерей. Нет, моё место – навсегда здесь».
Что можно добавить к словам этой замечательной женщины, вобравшей в себя опыт и мировоззрение своих удивительных предков и вопреки всему, всю жизнь, с любовью, обнимающей своими, не по-женски натруженными руками, непостижимую русскую землю – феникс, однажды и навсегда приютившую её трудолюбивый древний народ?
В работе над статьей использованы материалы изданий Волгоградского центра германских исторических исследований; ВолГУ; работы д.и.н., профессора Н.Э. Вашкау;
фонды ГАВО, Госархива Саратовской области; сайта wolgadeutsche.ru; личные воспоминания граждан.
Особая благодарность Сельме Адамовне Штода, Марине Александровне Медведевой за предоставленные информацию и личные архивы семьи Петри.
Марина и Андрей Медведевы
Декабрь 2010 года
Волгоград
Статья (в сокращенном формате) опубликована в волгоградском литературном журнале «Отчий край» осенью 2011 года, № 3 (71) – см. ниже
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 341; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!