Понятие конститутивной функции рассудка и соответственно — новый метод в философии 14 страница
что под ними подразумевали Сократ, Платон и Аристотель, см.: Werner Jaeger,
Aiistotle. ****Сопереживание (гр.). —Прим. ред.
тельности [Verstдndigkeit], которую мы называем пробужден-ность". "Если мы не связаны с целым, значит мы просто видим сон". Обособленное (от целого) понимание теряет, согласно Гераклиту, силу осознанности, присущую ему прежде, или, согласно Гегелю, из него ускользает дух как индивидуация объективности: это —не единичное как проявление универсальности. Мы соучаствуем в Истине в той мере, в какой разделяем божественное понимание, но насколько мы индивидуальны и особенны, настолько мы заблуждаемся:
"Ничего более верного и более непредвзятого об Истине сказать нельзя. Только сознание универсального является сознанием истины; а сознание частности и частного действия, самобытности, из которой следует исключительность содержания или формы, —ложно и порочно. Поэтому заблуждение состоит исключительно в детализации мысли — заблуждение и зло заключается в отрыве от универсального. Большинство людей полагают, что их представления должны быть чем-то особенным и оригинальным; это иллюзия".
Согласно Гегелю, "знание чего-то, что осознаю только я" — это видение сна; это же справедливо и в отношении воображения (в смысле фантазии) и эмоции, "то есть такого состояния, когда нечто существует только для меня, или во мне как данном субъекте; и какими бы возвышенными эти эмоции ни казались, они, тем не менее, все равно во мне и неотделимы от меня. Так же, как объект может быть не воображаемым, то есть исключительно продуктом моего воображения — только в том случае, если я осознаю его как автономно существующий, так и эмоция может быть частью "Истины", только тогда, когда я — как говорит Спиноза —знаю о ней sub specie aetemitatis'. Хотя сказанное может звучать слишком абстрактно, в действительности это довольно близко к истине, ибо в каждой серьезной ментальной деятельности, в частности в психоанализе, наступают моменты, когда человек должен решать: либо гордо и открыто держаться за свое собственное мнение, —свой личный театр, как выразился один пациент, —либо отдать себя в руки врача, считая его мудрым посредником между личным и общим миром, между иллюзией и истиной. То есть он должен решить: хочет ли он пробудиться от своего сна и участвовать в жизни универсального, koinbs cosmos**. К счастью, нашим пациентам для выздоровления не обязательно понимать Гераклита или Гегеля; но ни один из них не может обрести подлинного
|
|
|
* С точки зрения вечности (лат.). — Прим. перев. ** Общий космос (лат.). —Прим. ред.
здоровья, если врачу не удастся пробудить в нем ту искру разума, которая должна бодрствовать, чтобы человек ощущал легчайшее дыхание этого koinos cosmos. Наверное, Гете выразил это лучше любого современного психотерапевта:
|
|
|
"Войди в себя! И если там разумом и чувством Ты не соприкоснешься с бесконечностью, То никто не поможет тебе!"
Это не значит, что с пробуждением ощущения бесконечности, как являющей собой противоположность ограниченности единичного, индивид должен освободить от своих чувств и образов, желаний и надежд. Просто они должны быть изъяты из контекста волнений, тревог и отчаяния, контекста падающей, погружающейся, нисходящей жизни и перенесены в другой контекст —не абсолютного, гробового спокойствия, а восходящей, неустанно взмывающей вверх жизни. Сказанное иллюстрирует сновидение одного из моих пациентов, увиденное им после сеанса терапии. Оно демонстрирует, что однажды пробужденный дух может превратить даже сновидение в, по меньшей мере, образ универсальной жизни.
"Уставший и измученный сильным внутренним беспокойством и тревогой я наконец заснул. Во сне я шел по бескрайнему пляжу, безостановочно набегающие на берег волны и их неустанное движение приводили меня в отчаяние. Я хотел, чтобы в моей власти было вызвать штиль и заставить океан успокоиться. Затем я увидел среди дюн идущего ко мне высокого мужчину в широкополой шляпе. Одет он был в широкий плащ, а в руках нес трость и большую сеть. Один его глаз скрывала большая прядь волос, спадающая на лоб. Подойдя ко мне, он раскинул сеть, поймал в нее море и положил передо мной. Пораженный этим я заглянул в сеть и увидел, что море медленно умирает. Невероятное спокойствие охватило меня, а пойманные в сеть водоросли, животные и рыбы медленно приобретали призрачную коричневатую окраску. В слезах я бросился в ноги к этому человеку и стал умолять его освободить море — теперь я знал, что волнение означает жизнь, а покой —смерть. И тогда он разорвал сеть и выпустил море; и когда я снова услышал шум разбивающихся о берег волн, меня охватило радостное ликование. Затем я проснулся!"
|
|
|
Это сновидение чрезвычайно интересно во многих аспектах. Заметьте разделение на три элемента: тезис (сновидение, мучительная жизнь в изоляции), антитезис (смерть в результате полного растворения индивидуальной жизни вслед за абсолютной капитуляцией перед непреодолимым объективным принци-
пом "отличия") и синтез (посредством "восстановления объективности в субъективности"). Таким образом, сновидение образно отражает психоаналитический процесс как последовательный переход пациента от настойчивого сохранения своей изоляции к смиренному подчинению (безличному) "авторитету" врача ("фаза трансфера") и к "развязке трансфера". Тот факт, что такое ослабление сдерживающей силы трансфера (о которой так много писали и продолжают писать) невозможно без подлинного вдохновения, без пробуждения к более ясному бодрствованию как его понимали Гераклит и Гегель — в противном случае это фальшь и самообман, упускается из виду как при односторонне биологической интерпретации, так и в том случае, если дух противопоставляется жизни. Однако как психотерапевты мы должны идти дальше Гегеля, ибо мы имеем дело не с объективной истиной, не с соответствием между нашим собственным мышлением и реальностью объектов как объектов, а с "субъективной истиной", как сказал бы Кьеркегор. Мы имеем дело с "самой сокровенной страстью", посредством которой субъективность должна проникнуть в область объективной (объективность коммуникации, согласованности и подчинения надличностной форме) и снова выйти из нее (как показывает третья фаза нашего сновидения). Только на основе такого понимания сам психиатр может перейти от спящего духа к бодрствующему. Поэтому то, что Кьеркегор говорит о Лессинге, можно сказать и о нем самом: "Не добиваясь рабской преданности, не признавая рабских ограничений он, будучи сам свободным — помогает тем, кто обращается к нему, вступить в свободные взаимоотношения с ним".
|
|
|
Все эти проблемы присутствуют в скрытом виде в доктрине трансфера Фрейда и особенно в его теории преодоления трансфера. Но они так и остаются не раскрытыми там, ибо еще никому не удалось и никогда не удастся проследить происхождение человеческого духа из инстинктов (Triebe). Эти два понятия по самой своей сущности несопоставимы; именно их несопоставимость оправдывает существование двух разных понятий, каждого в рамках надлежащей ему сферы. В этом отношении гораздо глубже доктрина индивидуации Юнга, индивидуации как освобождения самости от "фальшивой маски персоны, с одной стороны, и суггестивной силы бессознательных образов —с другой". Но при всей глубине понимания Юнгом индивидуации, которую он рассматривает как "процесс психологического развития", фундаментальная проблема индивидуации здесь также остается нераскрытой в силу того, что противоположность
между сновидением и бодрствованием, пребыванием в своем собственном мире и пребыванием в общем мире принимается не за то, чем она есть на самом деле: не за противоположность между образом и ощущением (которые всегда идут рука об руку), с одной стороны, и интеллектом — с другой. Однако вследствие того, что такой контраст здесь действительно существует, это не могло остаться вне поля зрения такого исследователя, как Юнг. Попытка объяснить природу этого контраста компенсаторной функцией сознательного и бессознательного неудовлетворительна, ибо при этом основная проблема теряется в спекулятивной детализации и теоретизировании. Сказанное особенно справедливо в том, что касается понятия "коллективного бессознательного", выступающего одновременно как нечто вроде эйдетического "расового сознания", как его понимает Шлейер-махер, и вместе с тем как нравственное в своей основе обращение к универсальному, к "миру" или "объекту". Ясно, что в такого рода "коллективном бессознательном" контраст не ослабевает. То же верно и в отношении концепта самости Юнга, где сознательное и бессознательное "дополняют" друг друга, образуя целое. Предполагается, что бессознательные процессы, компенсирующие сознательное эго, содержат в себе все элементы, необходимые для саморегуляции психики в целом. Они должны рождаться в уме, однако следует иметь в виду, что не компенсаторный механизм регулирует всю психику в целом, а напротив, фундаментальный этический фактор, сознание, скрытое в этой компенсации, приводит в движение весь функциональный динамизм; не способствует решению проблемы и перенос ее с целого на части. В теории Юнга успешно используются восточные источники из Индии и Китая, а также знания о примитивной мен-тальности. Мы же, со своей стороны, несмотря на должное уважение к этим источникам, считаем, что в психологии, психоанализе и психиатрии такое отступление назад от достигнутого греками в их понимании существования, неоправданно.
Теперь вернемся к нашей отправной точке. Когда в результате горького разочарования, у меня под ногами разверзлась земля, то позднее, когда "мне снова удается взять себя в руки", я говорю
* Мы рассматриваем тревожные сновидения как прототип первичной экзистенциальной тревоги Dasein (как такового). См.: Heidegger, Was ist Metaphysik? Видеть сон означает: "я не знаю, что происходит со мной". В этом "я" и "со мной", несомненно, просматривается индивид, Qumque и Hekastos; однако этот обнаруживающий себя индивид никоим образом не является творцом сновидения; скорее он тот, для кого это сновидение — неизвестным ему образом — создается. Здесь этот индивид — не что иное, как "себетождественность".
0 случившемся: "Я не знаю, что на меня нашло". Здесь, как говорит нам Хайдеггер, Dasein предстает перед своим собственным Бытием — то есть в тот момент, когда нечто происходит, с самим Dasein, ему неведомо, собственно "что" и "каким образом" происходит. Это основной онтологический элемент всего видения снов и его связи с тревогой*.
Наша цель здесь состояла в том, чтобы указать место сновидения в контексте этой общей основы. Но помимо этого мы можем отметить, что сновидение и бодрствование имеют и нечто общее. И точно так же, как "переход" от одного к другому не ведает четких границ (несмотря на скачкообразный характер индивидуального жизненно-исторического решения), так и начало функции жизни (вместе с ней и сновидения) и конец внутренней истории жизни (бодрствование) принадлежит к области безграничного. Ибо так же, как не дано нам знать, где начинается жизнь, а где —сновидение, так на протяжении всей своей жизни мы снова и снова осознаем то, что быть "индивидуальным" в высочайшем смысле слова — не в силах человека.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Walter F. Otto, Die Gцtter Griechenlands (Bonn: Verlag Cohen).
2 Werner Jaeger, Die geistige Gegenwart der Antike (Berlin: Verlag de Gruyter).
в смысле "персональной нумерической тождественности (Кант): чисто формальная, лишенная субстанции игрушка жизненных взлетов и падений, волнение моря и спокойствие смерти, игра красок в солнечных лучах и мрак ночи, возвышенный образ орла в полете и жалкая кучка обугленной бумаги на полу, прелесть юной девушки, пряный запах морских водорослей, падение убитой птицы, пугающая сила хищной птицы и трепетность голубя. Индивид переходит от простой самотождественности к личности, сновидец пробуждается в тот непостижимый момент, когда он решает узнать, "что на него нашло", а главное, хочет "сам" вмешаться в эти события и взять под контроль их динамику, то есть в момент, когда он решается привнести последовательность или постоянство в непрестанно сменяющие друг друга жизненные взлеты и падения. Только тогда он что-то создает. Однако то, что он создает, — это не жизнь — ибо такое индивиду это не под силу; это — история. Наблюдая сон, человек (если использовать разграничение, проведенное мною в другом месте) являет собою "функцию жизни"; пробуждаясь, он творит "историю жизни". То, что он действительно создает, — это история его собственной жизни, его внутренняя история жизни, и мы не должны путать это с участием или неучастием во внешней истории, в истории мира, которая никоим образом не в его власти. Невозможно, как бы мы ни старались, — свести обе части дизъюнкции — функцию жизни и историю жизни — к общему знаменателю, ибо жизнь, рассматриваемая как функция, — это не то же самое, что жизнь, рассматриваемая как история. И все же и та, и другая имеют общее основание: существование.
Шизофрения: введение
Четыре статьи данной подборки представляют собой попытку проникнуть в структурный и динамический порядок человеческого существования, известный в клинической психиатрии как шизофрения. Выбор представленных историй болезни никоим образом не основывался на каком-то особенном ожидаемом "результате". Дело в том, что само понимание шизофрении с точки зрения аналитики Dasein находилось в то время на таком уровне, что никакого конкретного результата нельзя было предвидеть. Вследствие этого все зависело от способности учиться и руководствоваться беспристрастным рассмотрением уникальных аспектов каждого индивидуального случая. По самой природе вещей такое просвещение может осуществляться лишь очень медленно, шаг за шагом.
Тем не менее выбор этих историй болезни должен был удовлетворять определенным условиям. Первое и наиболее важное состояло в наличии достаточного количества биографического материала и сведений о течении заболевания, в частности, требовалось как можно больше описаний, предоставленных самим пациентом. В противном случае интерпретация течения шизофрении с точки зрения аналитики Dasein оказалась бы невозможной. Второе условие заключалось в том, чтобы основное внимание направлялось не на так называемые конечные состояния в качестве проявлений шизофрении, а в первую очередь — на экзистенциальный процесс, рассматриваемый ретроспективно и как можно ближе к тому, как он выражается в самом течении жизни. Третье условие основывалось на предположении оказавшемся верным о том, что выбор тех "случаев", когда началу шизофренического психоза предшествовал более или менее продолжительный период анормального поведения определенного типа, будет способствовать экзистенциальному пониманию шизофрении. Под такими типами поведения подразумеваются те, в которых можно усматривать, с одной стороны, еще характерные особенности образа жизни пациента, а с другой уже предвестники психоза. И наконец, попутно родилась идея, что было
бы, несомненно, полезно отобрать как можно более разнообразные случаи, так чтобы результаты не оказались привязаны лишь к "одному классу". И если получилось так, что три из пяти наших историй болезни касаются случаев острой или хронической мании страха преследования (Эльза, Лола Босс и Сюзанна Урбан), то это вполне соответствует ранее приведенным предварительным условиям, но вместе с тем означает, что проблема шизофрении, как я полагаю, достигает своей кульминации именно в мании [ Wahn], и особенно в мании преследования.
На этом закончим о принципах, которыми мы руководствовались при выборе наших случаев, и обратимся к основным конструктивным концепциям нашего исследования. Здесь, как и везде, самое важное в этих концепциях —это принцип порядка, то есть вопрос о том, каким образом мы упорядочиваем то ошеломляющее множество исторических, психологических, психопатологических и биологических данных, клинически объединяемых нами под названием "история болезни". Клиницист, конечно же, также стремится к порядку в историях болезни, однако к порядку, основанному на чисто клинических концепциях и том образе мыслей, который, исходя из натуралистически-редуктивной диалектики, трансформирует все данные в симптомы заболевания. Порядок же, к которому стремимся мы при общении с пациентом в ключе аналитики Dasein, совершенно иного рода. Он предваряет концепции больного и здорового, нормального и анормального и достижим только при такой интерпретации, которая усматривает во всех этих данных тот или иной модус существования, тот или иной вид экзистенциального процесса и детерминации. Поэтому, с точки зрения аналитики Dasein мы говорим о порядке вообще; он имеет чисто феноменологический характер. Но такой порядок невозможно было бы установить, если бы Dasein как таковое не обладало определенной онтологической структурой. Следует воздать должное Мартину Хай-деггеру, который открыл нам априорность онтологической структуры Dasein. Только после Хайдеггера стало возможным говорить о нарушении онтологической структуры Dasein и о его составляющих, то есть показать, какие элементы, так сказать, "нарушают" определенный структурный порядок и отвечают за бреши в нем и за то, чтобы эти бреши были вновь заполнены Dasein.
С этим мы приближаемся к тому, что в ключе аналитики Dasein представляет собой центральную проблему шизофрении, а также к ее решению. Ибо, определив противоречащие структурному порядку Dasein и способам его реализации элементы, мы оказы-
ваемся в состоянии не только аналитически упорядочить относительно Dasein ошеломляющее и чрезмерное множество данных конкретного клинического случая, но и сравнить в ключе аналитики Dasein это "множество" с совершенно иными "множествами" других случаев. Если клиническая психиатрия пытается осуществить такое сравнение на основании сходства или различия симптомов и синдромов, то аналитика Dasein дает нам систематическое сравнение иного рода —основанное на определенных экзистенциальных процессах и детерминантах. Вместо структурной единицы болезни, образующей небольшой и к тому же клинически и симптоматически, скорее всего, довольно изменчивый класс, мы имеем здесь некое единство экзистенциальных структур и процессов.
Так как главной конструктивной концепцией нашего исследования явилась концепция общего структурного порядка Dasein, то, прежде чем приступить собственно к изучению шизофрении, мы попытались разобраться в специфической онтологической структуре наших случаев. Как мы уже говорили, это возможно, только если подходить к ним без предвзятости, лишь придерживаясь исключительно материалов этих случаев и руководствуясь ими. Но поскольку в задачи настоящего введения не входит детальный рассказ о ходе нашей работы в каждом конкретном случае, перейдем к рассмотрению вопросов, касающихся конструктивных категорий или основных концепций, которые в ходе исследования открыли перед нами перспективу, позволяющую говорить о единстве изучаемых экзистенциальных процессов. Я буду обращать внимание читателя на конкретные случаи лишь постольку, поскольку они иллюстрируют эти категории.
Так как первой основной идеей, вытекающей из нашего исследования, является понятие непоследовательности переживания, то в качестве предисловия скажем несколько слов о порядке "естественного" переживания. Естественное переживание —это переживание, при котором наше существование протекает не только без размышлений с нашей стороны, но ненавязчиво и без проблем, так гладко, как естественный ход событий1. Такое отсутствие проблематичности связано, прежде всего, с объективностью. Даже если мы не осознаем нечто, оно не выпадает из того контекста, каким является естественное переживание. Таким образом, цепь событий в переживании может быть "естественной", только если она по своему существу последовательна, то есть находится, в нашем понимании, в гармонии с вещами и обстоятельствами, с другими людьми (с которыми мы встреча-
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!