Подготовка текста Д. М. Буланина, перевод М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина, комментарии Д. М. Буланина 2 страница
Достоит же яснѣе рещи, яко аще бы ми мощно было по моему недостоиньству, то подобаше ми отинудь съ страхом удобь молчяти и на устѣх своих пръстъ положити, свѣдущу свою немощь, а не износити от устъ глаголъ, еже не по подобию, ниже продръзати на сицевое начинание, еже чрез свое достояние. Но обаче печяль приат мя, и жалость поят мя: толика и такова велика старца свята, пресловуща и многословуща житие его всюду обносимо, и по далним странамь, и по градом, мужа явленна и именита всѣм того исповѣдающим — и за толико лѣт житие оставлено и не описано бяше. Непщевах сиа молчанию предати, яко въ глубинѣ забвениа погрузити. Аще бо не писано будет старцево житие, но оставлено купно без въспоминаниа, то се убо никако же повредит святого того старца, еже не получити ему от нас въспоминаниа же и писаниа: ихже бо имена на небесѣх Богъ написа,[7] симъ никаа же потреба от человекь требовати писаниа же и въспоминаниа. Но мы сами от сего не плъзуемся, оставляюще толикую и таковую плъзу. И того ради сиа вся събравше, начинаем писати, яко да и прочии мниси, яже не суть видали старца, да и тѣ прочтут и поревнують старцевѣ добродѣтели и его житию вѣруютъ; «блажени бо, — рече, — не видѣвше вѣроваша».[8] Пакы же другойци другаа печаль приемлет мя и обдержит мя: аще бо азъ не пишу, а инъ никтоже не пишет, боюся осужениа притчи оного раба лѣниваго, скрывшаго талантъ и облѣнившагося.[9] Онъ бо добрый старець, чюдный страстотръпець, без лѣности повсегда подвигомь добрым подвизаашеся и николи же обленися; мы же не токмо сами не подвизаемся, но и того готовых чюжих трудовъ, еже в житии его, лѣнимся възвѣстити писаниемь, послушателемь слышаниа сиа сътворити.
|
|
|
Следует яснее сказать, что хотя бы я, недостойный, и мог писать, но мне все же следовало бы со страхом молчать и на уста свои перст наложить, зная свою немощь, а не произносить устами слова, какие не подобает, и не следовало бы дерзать на дело, которое выше сил моих. Но все же печаль отягощает меня, и жалость охватила меня: жизнь такого великого старца святого, знаменитого и прославленного, всюду известна — и в дальних странах, и в городах об этом муже, известном и славном, все рассказывают — и за столько лет житие его не было составлено и написано. Я думал это молчанию предать, как будто в пучину забвения погрузить. Если не будет написано житие старца и оставлено без воспоминания, то не повредит это святому тому старцу, если не останется у нас воспоминаний и писаний о нем: ведь тем, имена которых на небесах Богом написаны, нет надобности в писаниях и воспоминаниях людских. Но мы сами тогда пользы не получим, пренебрегши таким полезным делом. И поэтому, все собрав, начинаем писать, чтобы и остальные монахи, которые не видели старца, прочли этот рассказ и последовали добродетели старца и поверили в его жизнь; ведь сказано: «Блаженны не видевшие и уверовавшие». Более других одна печаль сокрушает меня и обуревает меня: если я не напишу и никто другой не напишет жития, то боюсь быть осужденным согласно притче о рабе ленивом, скрывшем талант и обленившемся. Ведь добродетельный старец Сергий, чудесный страстотерпец, без лени всегда в подвигах добрых пребывал и никогда не ленился; мы же не только не стремимся к подвигам, но даже об известных чужих трудах, которыми славна жизнь Сергия, ленимся сообщить в повести, рассказать об этом слушателям.
|
|
|
Нынѣ же, аще Богъ подасть, хотѣлъ убо бых писати от самого рожества его, и младеньство, и дѣтьство, и въ юности, и во иночьствѣ, и въ игуменьствѣ, и до самаго преставлениа, да не забвена будут толикаа исправлениа его, да не забыто будет житие его чистое, и тихое, и богоугодное. Но боюся усумняся прикоснутися повѣсти, не смѣю и недоумѣю, како бы сътворити пръвѣе начатокъ подписанию, яко выше силы моея дѣло бысть, яко немощенъ есмь, и грубъ, и неразумиченъ.
|
|
|
Теперь же, если Бог поможет, хочу уже приступить к рассказу, начиная от рождения Сергия, и поведать о его младенчестве, и детстве, и юности, и об иноческой жизни его, и об игуменстве, и до самой кончины его, чтобы не забыты были великие деяния его, чтобы не забыта была жизнь его, чистая, и тихая, и богоугодная. Но сомневаюсь, боюсь приступить к написанию повести, не смею и недоумеваю, как начать писать, ведь свыше сил моих дело это, ведь я немощен, и груб, и неразумен.
Но обаче надѣюся на милосердаго Бога и на угодника его, преподобнаго старца, молитву, и от Бога прошу милости, и благодати, и дара слову, и разума, и памяти. И аще Богъ подасть ми, и вразумит мя, и наставит мя, своего си раба неключимаго, не отчаю бо ся милости его благыя и благодати его сладкыя. Творит бо елико хощет и может, могый даровати слѣпымъ прозрѣние, хромымъ хожение, глухым слышание, нѣмымъ проглаголание. Сице может и мое омрачение просвѣтити, и мое неразумие вразумити, и моему недоумѣнию умѣние подати да убо о имени Господа нашего Исуса Христа, рекшаго: «Без мене не можете творити ничто же; ищите и обрящете, просите и приимете».[10] Сего Господа Бога, Спаса помощника на помощь призываю: тъй бо есть Богъ нашь великодатель, и благых податель, и богатых даровъ дародавець, премудрости наставникъ, и смыслу давець, несмысленым сказатель, учай человека разуму, даа умѣние неумѣющимь, дая молитву молящемуся, даяй просящему мудрость и разумъ, даяй всяко даание благо, даай даръ на плъзу просящимь, даай незлобивымь коварьство и отроку уну чювьство и смыслъ,[11] иже сказание словесъ его просвѣщает и разумь дает младенцем.
|
|
|
Но, однако, надеюсь на милосердного Бога и на молитву угодника его, преподобного старца, и у Бога прошу милости, и благодати, и дара слова, и разума, и памяти. И если Бог даст мне это, и вразумит меня, и научит меня, своего раба недостойного, то не отчаиваюсь я получить милость его благую и благодать его сладостную. Ведь он может творить все, что хочет, может даровать слепым прозрение, хромым исцеление, глухим слух, немым речь. Так и мое помрачение ума он может просветить, и мое неразумие поправить, и мое неумение умением сделать во имя Господа нашего Иисуса Христа, сказавшего: «Без меня вы не можете ничего сделать; ищите и найдете, просите и получите». Господа Бога, Спаса и помощника на помощь призываю: он есть Бог наш, великодатель, подающий благо, дарователь богатых даров, наставник в премудрости и дающий разум, неученых учитель, учащий людей разуму, дающий умение неумеющим, дающий молитву молящемуся, дающий просящему мудрость и разум, дающий всякое дарование благое, дающий дар на пользу просящим, дающий незлобивым хитрость и отроку юному чувство и ум, произнесение же слов его просвещает и разум дает младенцам.
До зде убо окончавше предисловие, и тако Бога помянувше и на помощь призвавше его: добро бо есть о Бозѣ начати, и о Бозѣ кончати, и къ Божиим рабомъ бесѣдовати, о Божии угодницѣ повѣсть чинити. Начнѣмъ же уже основу слова, имемся по бесѣду, еже положити начало повѣсти; и тако прочее житие старцево о Бозѣ начинаемь писати сице.
Здесь кончаю предисловие, Бога вспомнив и на помощь призвав его: хорошо с Богом начать дело, и с Богом кончить его, и с Божьими рабами беседовать, и о Божьем угоднике повесть писать. Начнем уже самое главное, возьмемся за повествование, чтобы приступить к началу рассказа; и вот уже о жизни старца с Божьей помощью начинаем писать так.
НАЧАЛО ЖИТИЮ СЕРГИЕВУ
НАЧАЛО ЖИТИЯ СЕРГИЯ
Благослови, Отче! Съй преподобный отець нашь Сергие родися от родителя доброродну и благовѣрну: от отца, нарицаемаго Кирила, и от матере именем Мариа, иже бѣста Божии угодници, правдиви пред Богомь и пред человекы, и всячьскыми добродѣтелми исплънени же и украшени, якоже Богъ любит. Не попусти бо Богъ, иже таковому дѣтищу въсиати хотящу, да родится от родителю неправедну. Но прежде проуготова Богъ и устроилъ таковаа праведна родителя его и потом от нею своего си произведе угодника. О прехвалная връсто! О предобраа супруга, иже таковому дѣтищу родителя быста! Прежде же подобаше почтити и похвалити родителей его, да от сего яко нѣкое приложение похвалы и почьсти ему будет. Понеже лѣпо бяше ему от Бога дароватися многым людем на успѣх, на спасение же и на пльзу, и того ради не бѣ лѣпо такому дѣтищу от неправедных родитися родителей, ниже иным, сирѣчь неправеднымъ родителем таковаго не бѣ лѣпо родити дѣтища. Но токмо тѣмъ единѣмь от Бога даровася, еже и прилучися: паче и снидеся добро къ добру и лучьшее къ лучьшему.
Благослови, Отче! Преподобный отец наш Сергий родился от родителей благородных и благоверных: от отца, которого звали Кириллом, и матери, по имени Мария, которые были Божьи угодники, правдивые перед Богом и перед людьми, и всякими добродетелями полны и украшены, что Бог любит. Не допустил Бог, чтобы такой младенец, который должен был воссиять, родился от неправедных родителей. Но сначала создал Бог и предуготовил таких праведных родителей его и потом от них произвел своего угодника. О достохвальная чета! О добрейшие супруги, бывшие такому младенцу родителями! Сначала подобает почтить и похвалить родителей его, и это неким добавлением будет к похвалам и почестям ему. Ведь нужно было, чтобы дарован был Сергий Богом многим людям для блага, для спасения и для пользы, и поэтому не пристало такому младенцу от неправедных родиться родителей, и другим, то есть неправедным родителям, не пристало бы родить это дитя. Только тем избранным родителям Бог его даровал, что и случилось: соединилось добро с добром и лучшее с лучшим.
И бысть же и чюдо нѣкое прежде рождениа его: прилучися нѣчто сицево, егоже не достоит млъчанию предати. Еще бо ему въ утробѣ матерьнѣ носиму, въ единъ от дний дневи сущу недели мати его вниде въ церковь по обычаю, въ время, егда святую поют литургию. И стояще с прочими женами въ притворѣ, и внегда хотяху начати чести святое Евангелие, людем млъчащим, тогда абие внезаапу младенець начят въпити въ утробѣ матернѣ, якоже и многым от таковаго проглашениа ужаснутися о преславнѣмь чюдеси, бывающемь о младенци семъ. Пакы же, егда преже начинаниа еже пѣти херувимскую пѣснь, рекше: «Иже херувимь», тогда внезаапу младенець гласомь начя велми верещати въ утробѣ вторицею паче прьваго, яко и въ всю церковь изыде глас его, яко и самой матери его ужасшися стояти, и сущим женамь стоящим ту, и недомыслящимся в себѣ, глаголющим: «Что убо будет о младенци семъ?» Вънегда же иерѣй възгласи: «Вънмѣмь, святаа святым!», тогда пакы младенець третицею велми възопи.
И свершилось некое чудо до рождения его: случилось нечто такое, что нельзя молчанию предать. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды — дело было в воскресенье — мать его вошла в церковь, как обычно, во время пения святой литургии. И стояла она с другими женщинами в притворе, а когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все люди стояли молча, тогда внезапно младенец начал кричать в утробе матери, так что многие ужаснулись от этого крика — преславного чуда, совершившегося с этим младенцем. И вот снова, перед тем как начали петь херувимскую песнь, то есть «Иже херувим», внезапно младенец начал вторично громко кричать в утробе, громче, чем в первый раз, так что по всей церкви разнесся голос его, так что и сама мать его в ужасе стояла, и женщины, бывшие там, недоумевали про себя и говорили: «Что же будет с этим младенцем?» Когда же иерей возгласил: «Вонмем, святая святым!» — младенец снова, в третий раз, громко закричал.
Мати же его мало не паде на землю от многа страха, и трепетомъ великым одръжима сущи, и ужасшися, начя в себѣ плакати. Прочая же вѣрныя оны жены приступльши к ней, начаша въпрашати ю, глаголюще: «Имаши ли в пазусѣ младенца пеленами повита, егоже глас младенческый слышахомь, въ всей церкви верещающе?» Она же в недоумѣнии от многа плачя не можаше к ним ни провѣщати, но вмалѣ отвѣща им: «Пытайте, — рече, — инде, аз бо не имамъ». Они же въпрашаша, пытающе промежю собою, и поискавше, и не обрѣтоша. Пакы обратишася к ней, глаголюще: «Мы въ всей церкви поискавше и не обрѣтохом младенца. Да кый тъй есть младенець, иже гласом проверещавый?» Мати же его, не могущи утаити бываемаго и испытаемаго, отвѣща к нимь: «Азъ младенца в пазусѣ не имам, якоже мните вы, имѣю же въ утробѣ, еще до времени не рожена. Сий провъзгласилъ есть». Жены же рѣша к ней: «До како дасться глас преже рожениа младенцу, въ утробѣ сущу?» Она же рече: «Аз о семь и сама удивляюся и вся есмь въ страсѣ, трепещу, не вѣдущи бываемаго».
Мать же его чуть на землю не упала от сильного страха и, ужаснувшись, в великом трепете, начала тихо плакать. Остальные же благоверные женщины подошли к ней, стали спрашивать ее, говоря: «Что это — не ребенок ли у тебя за пазухой в пеленках, а мы его детский крик слышали, раздававшийся по всей церкви?» Она же в растерянности из-за обильных слез не могла ничего им сказать, но только ответила: «Ищите, — сказала она, — в другом месте, а у меня нет ребенка». Они же допытывались, спрашивая друг друга, и поискали, и не нашли. Снова они обратились к ней, говоря: «Мы по всей церкви искали и не нашли младенца. Кто же тот младенец, который кричал?» Мать же его, не в силах утаить того, что произошло и о чем они спрашивали, ответила им: «Младенца за пазухой у меня нет, как вы думаете, но в утробе у меня ребенок, еще не родившийся. Он и кричал». Женщины же сказали ей: «Как может быть дарован голос до рождения младенцу, еще находящемуся в утробе?» Она же ответила: «Я тому и сама удивляюсь, вся объята страхом, трепещу, не понимая случившегося».
Жены же, въздохнувше и бьюще в перси своя, възвращахуся кааждо на свое мѣсто, токмо к себѣ глаголющи: «Что убо будет отроча се? И яже о немь воля Господня да будет». Мужие же въ церкви сиа вся слышавши и видѣвши, стояху безмолвиемь ужасни, донде же иерѣй святую съвръши литургию, и съвлечеся ризъ своихъ, и распусти люди. И разидошася кийждо въсвояси; и бысть страх на всѣх слышащих сиа.
И женщины, вздыхая и бия себя в грудь, возвращались каждая на свое место, так говоря про себя: «Что же это будет за ребенок? Да будет с ним воля Господня». Мужчины же в церкви, все это слышавшие и видевшие, в ужасе стояли молча, пока иерей совершил святую литургию, снял ризы свои и отпустил людей. И разошлись все восвояси; и страшно было всем, слышавшим это.
Мариа же, мати его, от дне того, отнеле же бысть знамение таковое и проявление, оттолѣ убо пребываше до времене рожениа его и младенца въ утробѣ носящи яко нѣкое съкровище многоцѣнное, и яко драгый камень, и яко чюдный бисеръ, и яко съсуд избранъ. И егда в себѣ сего носяше и симъ непразднѣ сущи ей, тогда сама съблюдашеся от всякыя сквръны и от всякыя нечистоты, постомъ ограждаяся, и всякыя пища тлъстыя ошаявся, и от мяс, и от млека, и рыбъ не ядяше, хлѣбомъ точию, и зелиемь, и водою питашеся. И от пианьства отинудь въздръжашеся, но вмѣсто питиа всякого воду едину точию, и то по оскуду, испиваше. Начастѣ же втайнѣ наединѣ съ въздыханиемь и съ слъзами моляшеся къ Богу, глаголя: «Господи! Спаси мя, съблюди мя, убогую си рабу свою, и сего младенца носимаго въ утробѣ моей спаси и съхрани! Ты бо еси храняй младенца Господь, и воля твоа да будет, Господи! И буди имя твое благословено въ вѣкы вѣком. Аминь».
Мария же, мать его, с того дня, когда было это знамение и происшествие, с тех пор пребывала благополучно до родов и носила младенца в утробе как некое бесценное сокровище, и как драгоценный камень, и как чудесный жемчуг, и как сосуд избранный. И когда в себе ребенка носила и была им беременна, тогда она себя блюла от всякой скверны и от всякой нечистоты, постом ограждала себя, и всякой пищи скоромной избегала, и мяса, и молока, и рыбы не ела, лишь хлебом, и овощами, и водой питалась. От пьянства совершенно воздерживалась, а вместо различных напитков одну только воду, и ту понемногу, пила. Часто же втайне наедине вздыхая, со слезами молилась Богу, так говоря: «Господи! Спаси меня, соблюди меня, убогую рабу твою, и младенца этого, которого ношу я в утробе моей, спаси и сохрани! Ты, Господи, охраняющий младенца, — да будет воля твоя, Господи! И да будет имя твое благословенно во веки веков! Аминь!»
И сице творя, пребываше даже и до самого рождениа его; велми же прилежаше паче всего посту и молитвѣ, яко и самое то зачатие и рожество полно бѣ поста и молитвы. Бяше бо и та добродѣтелна сущи и зѣло боящися Бога, яко и преже рождениа его увѣдавъши и разумѣвъши яже о нем таковое знамение, и проявление, и удивление. И съвѣщаша с мужемь своим, глаголя яко: «Аще будет ражаемое мужьскъ полъ, обѣщаевѣся принести его въ церковь и дати его благодетелю всѣх Богу»; якоже и бысть. Оле вѣры добрыа! О теплоты благы! Яко и преже рожества его обѣщастася привести его и вдати благых подателю Богу, якоже древле Анна пророчица, мати Самоиля пророка.[12]
И делая так, жила она до самого рождения ребенка; усердно постилась и молилась, так что само зачатие и рождение ребенка произошли в посте и молитве. Была она добродетельна и весьма богобоязненна, так как уже до рождения ребенка поняла и уразумела такое знамение и явление, достойное удивления. И советовалась она с мужем своим, говоря так: «Если родится у нас мальчик, дадим обет принести его в церковь и отдать его благодетелю всех Богу»; что и сбылось. О вера славная! О любовь благая! Еще до рождения ребенка обещали родители привести его и отдать дарователю благ Богу, как в древности сделала Анна-пророчица, мать Самуила-пророка.
Егда же исплънишася дние родити ей, и роди младенца своего. И зѣло непечално рожество приимши, родители же его призваста к себѣ ужикы своя, и другы, и сусѣди, и възвеселишася, славяще и благодаряще Бога, давшаго има таковый дѣтищь. По рожении же его, внегда и пеленами повито бысть отрочя, нужа всяко бяше еже и к сосцу принести. Да внегда аще случяшеся матери его пищу нѣкую вкусити еже от мяс, и тою насыщенѣ быти и полнѣ утробѣ ея, тогда никакоже младенець съсцу касашеся. И сие случашеся не единою бывати, но овогда день, овогда два младенцу не напитатися. Иже отинудь о семъ ужасъ вкупѣ и скръбь обдръжаше рожшую и сродникы ея. И едва разумѣша, яко не хощет младенець еже от мяс питаемѣ питателнице его быти тѣмь млеком напаятися, но точию от поста и не раздрѣшатися. И уже оттолѣ пища матерня въздръжание и постъ бяше, и оттолѣ младенець повсегда по обычаю питаемъ бываше.
Когда настал срок родов, родила она своего младенца. И, весьма радостно рождение его встретив, родители позвали к себе родных, и друзей, и соседей, и предались веселью, славя и благодаря Бога, давшего им такое дитя. После рождения его, когда в пеленки был завернут младенец, нужно было к груди его приносить. Но когда случалось, что его мать ела некую мясную пищу, которой она насыщала и наполняла свою плоть, тогда младенец никак не хотел грудь брать. И это случалось не один раз, но иногда день, иногда два дня ребенок не ел. Поэтому страх вместе со скорбью овладевал родившей младенца и родственниками ее. И с трудом они поняли, что не хочет младенец пить молоко, когда мясом питается кормящая его, но согласен пить, только если она не будет разрешаться от поста. И с той поры мать воздерживалась и постилась, и с тех пор младенец стал всегда, как должно, кормиться.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 288; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!