Нет ли среди ваших друзей или близких кого-нибудь, кто нуждается в вашей помощи?
О ВЕРЕ И НЕВЕРИИ
Серьезный поиск смысла жизни никогда не минует вопроса о вере в Бога. И что интересно, вопрос о вере или неверии вставал перед людьми, традиционно верившими в Бога и посвятившими в дальнейшем свою жизнь служению Церкви. В этом разделе мы приведем страницы из книги митрополита Вениамина (И.А. Федченков, 1880—1961) «О вере, неверии и сомнении». Он писал о тех процессах, которые происходили в русском обществе перед революцией, о тех своих раздумьях и поисках, которые пережил.
Все представлялось важным: политика, материальное устройство, удовлетворение чувственных запросов, ну еще, может быть, науки, искусство... Это все называлось и было действительной жизнью...
А религия? Ну, разве же это «жизнь»? Даже неловко говорить «жизнь»... Ну, в лучшем случае сумма холодных догматов, ярлык верующего... Если и будет нам религия жизнью, то лишь «там», на «небе»... А теперь? - Теперь мы жили и живем всем, только не верою... «Еще не стары: еще не пора и о душе подумать». А жизнь один же раз дается... Пользуйся же жизнью всяк живущий. А другим и она уже прискучила. Духовенство же не могло влить в охладевающее тело огня живого; ибо и сами мы прохладно жили, не горели.
И в самом деле: ну зачем для меня нужна Пресвятая Троица? Есть ли у меня к Ней какое-либо живое отношение - или осталась лишь «признающая вера»? Зачем мне нужен Христос, воплотившийся Сын Божий? Есть у меня непосредственная живая связь с Ним?.. Что такое благодать? Знаю ли я ее? Я слышал о ней; я «верю», что она где-то есть; но не для меня... А я? О, я, мы «сами» все «можем», «сами» строим и свою личную жизнь, и общую, человеческую...
|
|
|
Я много раз задумывался именно над вопросом о благодати. Я в школах научен был знать об этом, что-де все доброе дается от благодати, от Святого Духа. Но откровенно здесь сознаюсь, что в глубине души не только не чувствовал этого, но даже, признаться, и не очень-то соглашался. Наоборот, как и все кругом, думал: человек сам все может.
На такой вере в «человека» построено было даже обучение наше - психологии, нравственному богословию... Все совершается естественными усилиями нашего ума и воли. Не только в психологических учебниках, но и в жизни не было места для вмешательства иной силы, благодатной...
Расстраивается жизнь государства? Ну, что же? Вот соберемся, раскинем умом, изобретем новые политические формы и... поправим. Падает вера? Учебный комитет «предпишет» и укажет - поправится дело. Патриотизм выдыхается? Ну, «как-нибудь» и тут «обойдется».
Нравственность пала? Вот заведем общее образование. «Наука спасет мир», - сказал один ректор университета при открытии его. (А в это время нас, научников, уже выжимали со всей России большевики... И поделом!)
|
|
|
Так все и катилось вниз... Неуклонно. «Человек! Это звучит гордо», - кто-то говорит у Горького, этого пророка момента. Один архиерей (еще ныне, в 1939-м, живущий в ссылке) говорил мне в Москве, когда мы с ним ехали проповедовать в один из замоскворецких храмов:
- Только теперь я понял, почему мне нужен Христос, Господь лично!
А он был прежде не только законоучителем, но и миссионером... И ему в то время было не менее 52-54 лет.
Нам в 1-м же классе семинарии раздавалось от Синода в дар по экземпляру Славянской Библии - на весь курс учения. Мы равнодушно, вместе с другими учебниками клали ее в парты.
Если Библия была таким же учебником, как и другие (история, алгебра, геометрия, психология и проч.), то и отношение к ней было совершенно подобным - холодным. Раз учебник, то уже неинтересно! Вот если было бы что-то запрещенное, недозволенное -тогда иное дело.
И внутренне Библия нас никогда не захватывала. Не то, что мы не верили в содержание ее. Все принимали, но ко всему относились равнодушно: создание ли мира из ничего; переход через Чермное море, чудо Ионы во чреве кита и пр. - всему веровали. А наука школьная еще и «доказывала» возможность чудес, стараясь свести на самую малость тайну чуда, но зато объяснить по возможности более естественно, «реально». Ну, кит-де, может быть, и не собственно кит с его малым горлышком, не способным будто проглотить человека1, а китообразная акула, или вообще большая рыба, в просторечье называемая китом, и т.д. Или вода не просто расступилась на две стены: по правую и левую сторону евреев (Исх. 14, 22), как это очевидно сказано в Писании, - а вот ветер согнал ее с залива в море (о ветре тоже упоминается, Исх. 21). Конечно, учителя не отрицали слов Писания, но им все же хотелось «доказать» как-нибудь «естественно», а не сверхъестественно. И мы, семинаристы, именно этого, умственного доказательства хотели. А простой веры мы (вероятно, и учителя) боялись, как дела если не невозможного, то малодостоверного...
|
|
|
Так уже поставлена была вся наша школа: схоластически-рационально. Конечно, не всегда этот метод был бесплоден для сердца. Например, припоминаю сейчас чуть ли не единственный случай о космологическом «доказательстве» бытия Божия... Я еще был мальчиком 2-го класса семинарии, со мною шел «воспитанник» 5-го класса по берегу реки Цны, и почему-то мы заговорили о Боге. Он мне рассказал (из курса философии в 4-м классе семинарии) об этом доказательстве: всему есть причина и начало, нужна она и для мира, сам он из ничего не мог явиться, следовательно, нужно было творческое действие иной первопричины, т.е. Бога. Следовательно, Бог есть.
|
|
|
И когда я услышал это, мое верующее сердечко так порадовалось и заиграло, что я чуть не видел уже Его - «Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым»... Очень радовался... Сердце мое всегда искало подкрепления своей вере...
Но, как я уже повторял, много было вреда от этого «умственного» метода. Мы приучились бояться «тайн», унижали простую «деревенскую» веру, считали ее недостойною «образованных» людей «нашего» интеллигентного века. И потому Писание нам было неубедительно: оно не доказывало, а лишь утверждало. Мы же хотели доказательств, «оправдания» его со стороны. Таким образом, получалось полное извращение: Бог через Писание хотел открыть и утвердить истину - о мире, о человеке, истории, спасении, - чтобы люди не мучились неведением или не впадали в ложь. А мы Богу (!) не доверяли, а требовали еще подтверждения Ему... Не нелепо ли? Читал я, как некий англичанин поднес своему королю большое ученое сочинение - в защиту Библии.
Король принял, поблагодарил, но разумно заметил: «Я доселе думал, что все прочее нуждается в заушите и доказательстве Библиею, а вы защищаете ее саму?» Король был, несомненно, и более верующим, и даже более умным, и, следовательно, более логичным человеком, чем ученый...
Вот то же самое было и с нами - «духовниками» и особенно семинаристами. Только, к несчастью, у нас не было таких королей вокруг и не было еще своего «царя в голове», и опыта. У нас было мало еще подлинной, горячей, глубокой веры в Бога; не хватало еще и глубины ума, чтобы понять действительную важность и чрезвычайное значение для истины Слова Божия.
Незадолго до смерти о.Иоанна Кронштадтского Бог привел мне с другом о.Неофитом посетить святого пастыря. Это была беседа необычная, памятная мне, грешнику. Но я вспомню тут лишь об одном предмете.
- Батюшка! - спросил я, - скажите, пожалуйста, откуда у вас такая пламенная вера?
Чтобы понять мой вопрос, прошу припомнить, что мы, семинаристы, а потом и студенты, были хладными в вере, а потому и в других не могли понять горячности ее. Отрицать ее у о.Иоанна было уже никак невозможно, а я не раз был очевидцем его пламенного служения на литургии и в проповедях... А это общеизвестный факт. И для меня его вера была как бы загадкою: чего сам не знаешь, все кажется непонятным.
- Откуда вера? - задумчиво и медленно переспросил уже болезненный старец; и некоторое время помолчал. Мы ждали.
- Я жил в церкви! - вдруг твердо и уверенно ответил батюшка.
Я, - «богослов», студент, - увы! - не понял этих слов: «Жил в церкви». Что это такое? Странное неведение, скажет читатель... Не отрицаю, а сознаюсь. Но то-то и печально, что мы, будущие пастыри, не понимали таких простых вещей, как «Церковь». А о.Иоанну это было очевидно. Я же действительно не понял его ответа. Точно он мне сказал что-либо на чужестранном языке... И я переспросил:
- Что это значит - «жили в Церкви?» Отец Иоанн даже несколько огорчился:
- Ну, что значит? Я служил вот Божественную Литургию и другие службы, молился вообще в храме. - Потом, еще подумавши, продолжал: -Любил читать в церкви минеи... Не Четьи-Минеи (Жития святых)... Хотя и те прекрасны!.. А минеи богослужебные. Любил читать каноны святым.
Он действительно всегда на утрени выходил на левый клирос и сам читал каноны. И как читал?! С великим дерзновением... Почти как бы требовал их заступления у Бога. Помню, первый раз мне пришлось посетить его в день преподобного Алипия (Столпника). Как о.Иоанн взывал к нему с силою!
- Преподобие отче Алипие! Моли-и Бога о нас! «Моли-и!» Точно он стоял перед ним и горячо просил ходатайства... И вся служба проходила у него с силою...
Не помню уже других подробностей этой важной беседы о церкви.
- Вот что значит: жить в Церкви, - закончил он. Постепенно и для меня вскрывалась вся важность Церкви. Я
теперь, вспоминая прошлое, первый и даже второй периоды моей веры, должен сознаться, что она держалась не Словом Божиим, и тем более - житиями святых или творениями святых отцов. Можно сказать, что я последних, как и житий, даже и не читал почти ни в духовной школе, ни в семинарии... Странно это? Бесспорно... Но никто не интересовался этими источниками и никто из старших даже никогда не говорил нам о важности их, не затеплил интереса. Я сам был библиотекарем в семинарии, видел эти толстые книги, помню и кожаные переплеты «Добролюбия», но ни разу даже и не раскрыл их. Дух был у нас земной, естественный.
А Писание, как я уже говорил, было лишь учебником и притом холодным. И мы тоже не питались им.
Следовательно, вера моя, как и у других товарищей, жила не Словом Божиим, житиями, а чем-то другим. Чем же? Я уже сказал: родительской и обшей традицией, да еще сердцем собственным.
Но это далеко не все. Ведь традиции и сердце у всех были, но не все оставались верующими. Этому много причин. И одна из важнейших - Церковь. Кто жил в Церкви, тот хранил и веру, а кто уходил из Церкви практически, у того нередко и вера слабела.
Тот же о.Иоанн Кронштадтский в своем дневнике «Моя жизнь во Христе» говорил (пишу по памяти): «Я еще дивлюсь: как это наши интеллигентные люди, ушедшие люди, ушедшие от жизни церкви, все же хранят остатки веры?»
И наоборот, мне пришлось слышать от одной христианки уже за границей такие разумные слова: «Я уверена: если кто посещает постоянно церковь, тот не может быть неверующим».
Здесь - великая правда. Немного раскрою ее по опыту, почти всем нам известному.
Может быть, иной подумает, что на нас действовали проповеди? Люди так высоко ценят свое слово теперь...
Нет! Я до самой академии не помню ни одного случая, чтобы вообще проповеди произвели на меня сильное впечатление. Да их в духовном училище и семинарии почти и не произносили. Во время причащения священнослужителей в алтаре певчие пели что-нибудь «концертное». Что же? Может быть, чтение отрывков из Апостола и Евангелия? Тоже нет. Апостола мы почти никогда не понимали. Да! И расценивали его с точки зрения громогласия и красоты голоса. А Евангелие мы знали на память, и никогда чтение его не захватывало нашего сердца... Проходило мимо... Что же, неужели вот те каноны, какие любил читать из миней батюшка о.Иоанн? еще менее. Почти никогда мы не внимали им. А если слушали, то больше красивое пение ирмосов, особенно, если было «трио» из чудных теноров и баса.
Тогда что же осталось от «Церкви»? Самое главное: вот это простое стояние в храме, конечно, участие в произносимых молитвах (у каждого в разной степени), и - слушание Слова Божия... Вот эта «служба», особенно литургия, сами по себе, то есть без особенного участия ума, хранили и воспитывали нашу веру. Вот это самое простое: я был в церкви, я холил к обедне, я отстоял службу - какими-то дивными путями держали в нас веру... Какими? Мы никогда и не задумывались над этим... Задумывались ли вы? А между тем именно это самое «хождение» крепче всего питало нас...
Я не говорю уже о необыкновенных моментах исповеди и Святого Причащения: тогда мы, конечно, поднимались на более напряженную высоту. Но ведь эти моменты были так редки... Раза два в году... Следовательно, не на них могла держаться вера наша, полученная от отцов. А именно на тех постоянно повторяющихся «праздниках»: воскресеньях, двунадесятых днях, на четырех постах, на памяти святых...
Ведь если теперь оглядываешься, то видишь, что вся жизнь была переплетена с Церковью: пришло Введение, слышишь уже ирмосы на Рождество: «Христос рождается, славите!» Пришли святки, тут уж целый венок праздников: Рождество Христово, Обрезание и Новый год, Крещение, Василий Великий, Иоанн Креститель. Накануне Рождества - сочельник, не есть до звезды; накануне Крещения - не пить до святой воды... Прошли святки, святые дни, скоро масленица и пост: заунывный благовест, темные облачения, говение (и рыбы не полагалось есть, кроме как на Благовещение и Вход в Иерусалим), исповедь искренняя, святое Причастие... И это на полтора месяца. А там поражающие дни страстные: чтение 12 Евангелий, Плащаница, Погребение Христа... И полуночная Светлая Заутреня... Пасха! Воскресение Христово... Боже, какая радость! Целую неделю трезвон беспрерывный.
Скоро и Юрьев день: скотину выгоняют, молебен служат; отощавших за зиму коров святой водой кропят, и они идут на луг шипать тощую еще травку. Вознесение... Троица с зеленью и цветами... Иван-купала... Петры и Павлы... Опять пост... Казанская... У нас в округе ярмарка годичная. А тут уже близехонько и первый Спас с маком; и второй Спас -Преображение с яблоками (прежде у нас строго хранилось: грех есть до освящения)... Третий пост - Успенский. Третий Спас - нерукотворный образ... Усекновение главы Предтечи. Рождество Богородицы... «Вздвиженье», как говорили в селе, Креста Господня. Осенняя Казанская. И опять - Введение... Опять пост. И опять кружатся праздники целый год. А сколько святых особых в году! Вешний и зимний Никола, Евдокеи мученицы... Стояние Марии Египетской... Спиридон поворот (Солнцеворот), Михаил Архангел, Иван Богослов, Герасим Иорданский со львом (грачи прилетели), Алексей Божий человек (жаворонков пекли!), Козьмо-Демьян (не раз в год), Марины Красной (опасаться пожара), Илья-пророк (уж и вовсе работать нельзя - накажет...), Флор и Лавр, св. Пантелимон (целители...). И это целый год... А каждое воскресение, - в сущности, воспоминание Пасхи.
Ну кто же из русских не знал всего этого? Самый неграмотный мужичок жил в этом круге идей и быта. Говорилась ли проповедь в храме, понимал ли он Апостола (Евангелие-то всякий понимал); вникал ли он, «что там» на клиросе читает «дьячок», - все это не так важно еще. Но вот что он помнит: завтра воскресенье или особые праздники - в церковь нужно сходить, «постоять»... А если и дома останется, он все равно знает, что ныне «праздничек»... и колокол слышал. А может, хоть один кто из семьи сходит и «благодати принесет»... А в большие праздники: на Рождество, на Крещение, на Пасху да на «престольный» батюшка с иконами в каждый дом пойдет, молебен пропоет, святой водой окропит, крест поцеловать даст, с праздничком поздравит. А у нас на селе еще Покров чтили. Свадьбы в этот день по всем селам, кругом венчали... Убрались крестьяне с полевыми работами, засеяли новые «озими», продали лишнее на базаре... И детей женить можно... После венчания в храме три дня пировали... А тут еще у каждого что-либо особое: у кого ребенок родился - крестины, кумовьев искать, имя называть; у другого умер кто - общее сочувствие и участие в похоронах; заболел иной - за батюшкой ехать, «сообщить» нужно, а то и пособоровать потом...
Так вот вся жизнь и вращалась весь год вокруг храмов Божиих. Недаром же они и ставились на лучшее место, и строились выше, и украшались колоколами, куполами, иконами, свечечками да лампадочками...
Вон она, «жизнь в церкви»... И если даже посмотреть на нее только с точки зрения хотя бы непрерывного воспитания людей в течение целого года, то как не удивиться поразительной мудрости тех, кто все это придумал и в быт провел! Это даже не человеческое изобретение, заранее рассчитанное и специально придуманное кем-то... Нет, это - мудрое установление Святого Духа, «Царя Небесного, Утешителя, Духа истины»...
Ни родители, ни школа, ни проповеди, даже не Божественные книги учили собственно нас, а вот именно Церковь Божия -Мать наша - всем своим премудрым строем и бытом... Сюда входило незаметно и учение: всякий знал основы веры, и воспитание нравственности: всякий знал, что хорошо или худо. И как еще знали! Достоевский удивляется, как глубоко в русском сознании было понятие греха и святости! Помню, и англичане, приезжавшие в Россию, в Московской Троицкой Лавре спрашивали у профессоров академии, откуда русские, большей частью безграмотные, знают православие? И получили ответ: «Из Церкви...» Это верно!
Совершенно верно говорится, что Церковь - Мать, воспитательница не только духовно-благодатно, через таинства, но даже и душевно (психологически) через весь свой богослужебно-просветительный строй.
И понятно, что уходящие из Церкви постепенно теряют почти все: и веру, и дух...
...Возьму в пример Л.Толстого. Не раз мне приходилось слышать о нем такое суждение: он велик и гениален как писатель, но совсем не глубок как мыслитель. И это совершенно верно. Как философ он не поднялся выше посредственного уровня среднего русского интеллигента. Его отношение к миру сверхъестественному, в частности, ко всему чудесному в евангельской истории до такой степени шаблонно и поверхностно, что ничем не отличается от воззрений какого-нибудь нигилиста-преподавателя. Он не преодолел рационализма своей эпохи, он разум ставил выше веры, подчинился его суду. Вопросы, совершенно ему не подлежащие...
А между тем он оказал немалое отрицательное влияние на современное общество, содействуя разрушению веры мнимыми «разумными» возражениями. Правда, он не стал чистым безбожником, как это делали еще более легкомысленные интеллигенты. Он выработал себе свое весьма путаное религиозное воззрение - без личного Бога; а какого же? Это чрезвычайно неясно. Он все же признавал величие Христа, но лишь как моралиста, а не Сына Божия. Он отрицал и даже поносил Церковь (всякую), а дважды стремился в Оптинский монастырь к «старцам». И в последние дни жизни кружился около этих монастырских стен, был у своей родной сестры, монахини Шамординской женской обители, Марии Николаевны... И скончался в недоумениях и муках. «А мужики-то, мужики-то как умирают...» - кричал он, вспоминая мирную кончину православных крестьян... «И все?! И конец?! И больше ничего?» - спрашивал он самого себя при других.
Да, Толстой кончил свою жизнь банкротом. И совсем неверно опираются на него другие. Один из приятелей его как-то спросил Чехова: «Что вы думаете о вере?». Чехов на это со скептицизмом ответил: «Э-э! Если уж сам Толстой сломал шею, то где уж решать что-нибудь нам, маленьким людям?»
И действительно, он не решал ничего до конца. Но к его чести нужно сказать, что и он не сделался безбожником, скорее, в его произведениях можно найти уважение к людям верующим и даже симпатию.
Но таков уж был этот заряженный век, что интеллигентному, так называемому образованному, умному человеку нашего времени веровать не полагалось: вера была - по общему ходячему мнению - несовместима с разумом. Если же и пробивались иногда в эту интеллигентскую тьму иные идеи, шедшие из философских кругов, что вера не враг разуму, а , наоборот, что и умному человеку совершенно открыта дорога для веры, самой чистой, а не урезанной, то такие идеи не находили себе широкого признания, а казались какими-то темными призраками «средневековья», суеверного прошлого, неизжитыми предрассудками недоумков, чуть ли не признаком политического изуверства...
Небольшие глотки науки удаляют от Бога, а большие приближают к Нему.
Ф.Бэкон
ВОПРОСЫ
1. Как вы думаете, изменилось ли отношение к вере в Бога, если сравнить его с периодом конца XIX и начала XX веков?
2. Нужно ли, по вашему мнению, обосновывать истины веры логическими доказательствами?
3. Можно ли провести какие-то аналогии между чувствами «веры» и «любви»?
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 401; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!