Конструктивно-критический анализ марксистско-ленинского учения о государстве

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 16

В данной теории весьма заметно увлечение экономическим детерминизмом и классовыми антагонизмами при одновременной недооценке

· этнических,

· религиозных,

· психологических,

· военно-политических и других факторов, влияющих на процесс происхождения государственности.

После победы революции, полагали Маркс, Энгельс и Ленин, право, как типичный продукт классового общества, будет постепенно отмирать. Этот прогноз по известным причинам не сбылся.

История, реальные факты развития общества показали ошибки этого учения. Но столь же неверным был бы и поворот к другой крайности, к признанию этого учения изначально ложным, ошибочным во всех своих оценках. Можно, видимо, утверждать, что марксистско-ленинское учение о государстве и праве соответствовало реальным фактам на определенном этапе развития общества в определенных странах. Конкретнее, оно соответствовало фактам в период обострения противоречий между трудом и капиталом в странах Западной Европы и России (ориентировочно с середины XIX в. до 20-х - 30-х гг. XX в.).

Для научной теории столь длительный период соответствия фактам и правильного их предвидения нужно признать крупной заслугой. А дальше, с 20-х - 30-х гг. XX в. учение марксизма-ленинизма перестало соответствовать фактам, его прогноз развития общества разошелся с практикой.

Марксистская теория достаточно четко и конкретно определяет причины возникновения государства, его обусловленность экономическими факторами. Однако подобное понимание государства, основанное на абсолютизации роли экономического и классового факторов, объединяет его содержание, игнорирует общесоциальное назначение государства, его регулятивные и арбитражные возможности.

Марксистско-ленинская теория, как и многие другие теории, на определенном этапе внесла свой вклад в человеческую культуру, и должна была уступить место иным учениям, соответствующим новому этапу развития общества.

В современных условиях дело не может сводиться только к критике марксизма. Речь должна идти о формировании новых научных воззрений, которые соответствовали бы реалиям сегодняшнего дня и позволяли бы компетентно заглянуть в будущее.

Мсарксэнгельсленин

Для полноты оценки марксистского учения о праве придется отойти от чисто правового подхода и рассматривать теорию государства и права в целом. Более того, начать следует, видимо, именно с теории государства, ибо ей К. Маркс, Ф. Энгельс и В.И. Ленин уделяли больше внимания, чем теории права.
При любом подходе к государству оно рассматривается прежде всего с внешней своей стороны: как механизм управления в обществе или, что фактически одно и то же, как механизм осуществления власти. С этой точки зрения государство включает политические структуры, сложившуюся систему органов власти и управления, средства поддержания общественного порядка. Государство уподобляется, как любил подчеркивать Ленин, аппарату, машине. Таков его внешний облик. А что им движет, что представляет собой мотор аппарата или машины? Или, по научной терминологии, что составляет внутреннюю сущность государства?
Марксизм-ленинизм не испытывал сомнений в ответе на эти вопросы. Государство по своему внутреннему содержанию - продукт непримиримости классовых противоречий, орудие классовой борьбы, орудие в руках господствующего класса для того, чтобы подавлять (держать в узде) классовых противников. Господствующий в экономике класс овладевает государством как механизмом управления обществом и использует этот механизм в своих классовых интересах. Хотя в огромном литературном наследии классиков марксизма можно найти десятки далеко не однозначных определений государства, но суть их отношения к государству все же очевидна: государство - орудие в руках одного класса против другого или других классов. Доказательств можно привести множество. Упомянем только самые прямые. В письме к И. Вейдемейеру Маркс, характеризуя свой вклад в обществоведение, писал: "То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов" (Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.28. С. 424.). А вот заглавия разделов первой главы "Государства и революции" Ленина: "Государство - продукт непримиримости классовых противоречий", "Особые отрады вооруженных людей, тюрьмы и пр.", "Государство - орудие эксплуатации угнетенного класса". Известное резюме в лекции Ленина "О государстве" гласит:
"Государство-это есть машина для поддержания господства одного класса над другим" (Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т.39. С. 73.). История нашей государственности после смерти Ленина была постепенным превращением государства в средство массовых репрессий, полным огосударствлением общественной жизни. Переход от государства рабочего класса к общенародному государству означал изменение терминологии, но не существа дела, всеобщее огосударствление продолжалось, тоталитарная административно-командная система сохранялась.
Чтобы оценить марксистскую идею о государстве как орудии классового господства, нужно рассмотреть ее исторически. Тезис "История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов", с которого начинается "Манифест Коммунистической партии" Маркса и Энгельса, - добротная научная гипотеза. Жаль только, что эту гипотезу, одну из возможных теорий общественного развития, мы превратили в единственную религиозную догму. Для середины XIX в., когда завершалось формирование "свободного" капитализма, когда обнаружилось новое противостояние общественных сил - буржуазии и пролетариата, - эта теория была истинной, она правильно отражала реальное положение вещей. И, можно думать, правильно предсказывала будущее. Последующее развитие истории подтвердило теорию классовой борьбы. Поляризация общественных сил, растущее относительное и абсолютное обнищание пролетариата, его первые политические выступления, использование буржуазией государства для подавления трудящихся - все эти факты получали научное объяснение в теории классовой борьбы и классовой сущности государства. Так продолжалось до победы социалистической революции в России. Сама революция может быть понята как подтверждение теории классовой борьбы. В плоть до победы Октябрьской революции объяснение государства как орудия подавления в руках господствующего класса соответствовало развитию истории.
После победы революции теорию государства нужно прослеживать на разных моделях. Социалистическое государство должно было начаться, по прогнозу Маркса и Энгельса, со слома буржуазной государственной машины, а затем войти в стадию "полугосударства" (термин Ленина) и впоследствии отмереть. Ничего этого по известным причинам не произошло. "Сравнительно короткий" (по прогнозу) период государства диктатуры пролетариата занял исторически неопределенный срок. Аппарат подавления, насилия, огромная бюрократия, все то, что ставило государство над обществом, сохранилось. И служил этот аппарат, вопреки прогнозам Маркса, Энгельса и Ленина, не рабочему классу, а верхушке партийно-государственного аппарата. Таким образом, объяснение государства как орудия насилия, подавления подтвердилось, хотя и в извращенном виде, на опыте нашего государства. Государство и после победы революции оказалось орудием подавления большинства народа.
Можно допустить, что наш опыт стал следствием извращения И. В. Сталиным идей марксизма. А если бы мы развивались другим, демократическим путем? Предполагать можно, что угодно, но история, как известно, не знает сослагательного наклонения. Факт остается фактом: в нашей стране государство сохранилось как орудие подавления народа. Результаты известны.
А теперь посмотрим, что стало с буржуазным государством, не сметенным социалистической революцией. Победа революции в России поставила вопрос о судьбе капитализма. Политический удар по капитализму был дополнен ударом экономическим - Великим кризисом и депрессией конца 20-х годов. И здесь выяснилось, что, вопреки предсказаниям Маркса и Энгельса, вопреки нашим надеждам (вспомните мечту об общем кризисе и загнивании капитализма), капитализм устоял. Более того, не только устоял, но и укрепился. Произошло то, чего не могли предположить классики и что, естественно, не может быть поставлено им в вину. Но то, что мы, живущие, не внесли, вопреки фактам, изменений в представления о капитализме, может и должно быть поставлено нам в вину.
Капитализм, чтобы устоять, оказался способным воспринять и внедрить прогрессивные идеи социализма о социальной защищенности человека. Вмешательство государства в экономику (теория Д. Кейнса, практика Ф. Рузвельта) вывело ее из депрессии. Были внедрены многочисленные средства защиты человека труда. Вместе с тем были сохранены свойственные капитализму мощные стимулы материальной заинтересованности. Тем самым, переняв комплекс социалистических (коллективистских, гуманистических) идей, капитализм значительно усилил демократический потенциал. Этому способствовал и разгром фашизма. В ряде крупных капиталистических стран долгое время у власти находились социал-демократы, в своей практической деятельности сочетавшие возможности капитализма с идеями социализма. То общество, которое сформировалось во многих развитых странах Запада после второй мировой войны и которое мы по-прежнему именовали капиталистическим, в действительности существенно отличалось от капитализма времени Маркса и Энгельса, и от империализма, который изучал Ленин.
Происшедшие изменения не могли не затронуть государство. Государственный механизм, как орудие управления делами общества, принципиальных изменений не претерпел - те же средства осуществления публичной власти, механизмы поддержания общественного порядка. Но содержание деятельности государства, его социальная направленность изменились существенно. Можно ли думать, что государство администрации Рузвельта или шведских социал-демократов - это орудие буржуазии для насильственного подавления рабочего класса? Объективный, непредвзятый взгляд на вещи требует отрицательного ответа (к сожалению, долгие годы мы не хотели или не решались дать такой ответ). В развитых западных демократиях в послевоенные годы государство все более становилось средством преодоления общественных противоречий не путем насилия и подавления, а путем достижения общественного компромисса. Отсюда и все более широкое использование таких общедемократических идей и институтов, как разделение властей, верховенство закона, плюрализм мнений, высокая роль суда, гласность и т. п. Все это, вместе взятое, позволило охарактеризовать государство как орудие и средство социального компромисса по содержанию и как правовое государство по форме.
А теперь обратимся к праву. В работах Маркса и Энгельса существуют десятки различных определений права, данных ими по разным поводам и на разных исторических рубежах. Общим для всех определений является подход к праву как к явлению, вторичному по отношению к экономическому базису, обусловленному материальными условиями жизни общества. Отличие других определений мы, канонизируя марксизм, попросту отбросили и взяли одно-единственное, данное в "Манифесте Коммунистической партии", где право определяется как возведенная в закон воля господствующего класса. Особое удобство подобного восприятия заключалось в возможности тесно связать государство и право на классовой основе и превратить их в единое средство классовой борьбы, средство подавления классовых противников. О классовом определении права можно сказать то же, что о классовом определении государства: оно хорошо соответствовало ситуации промышленного капитализма, обострению противостояния буржуазии и пролетариата, социальным потрясениям, завершившимся победой социалистической революции.
После победы революции, полагали Маркс, Энгельс и Ленин, право, как типичный продукт классового общества, будет постепенно отмирать. Этот прогноз по известным причинам не сбылся. В нашей стране последовательно усиливалась карательная сторона права, оно все больше использовалось как средство закабаления и подавления народа. Для тотальной командно-административной системы это естественно. Как естествен и выбор в качестве официальной научной доктрины определения права как системы норм, подкрепленной принудительной силой государства. Что касается содержания норм, то говорили и писали о воплощении в них воли рабочего класса, всех трудящихся, всего народа, а фактически нормы отражали волю партийно-государственного руководства. Классовые трактовки государства и права тесно смыкались.
Апологетическое отношение к марксистско-ленинской теории государства и права как к истине в последней инстанции, верной для всех времен и народов, должно быть преодолено. История, реальные факты развития общества показали ошибки этого учения. Но столь же неверным был бы и поворот к другой крайности, к признанию этого учения изначально ложным, ошибочным во всех своих оценках. Можно, видимо, утверждать, что марксистско-ленинское учение о государстве и праве соответствовало реальным фактам на определенном этапе развития общества в определенных странах. Конкретнее, оно соответствовало фактам в период обострения противоречий между трудом и капиталом в странах Западной Европы и России (ориентировочно с середины XIX в. до 20-х - 30-х гг. XX в.). Для научной теории столь длительный период соответствия фактам и правильного их предвидения нужно признать крупной заслугой. А дальше, с 20-х - 30-х гг. XX в. учение марксизма-ленинизма перестало соответствовать фактам, его прогноз развития общества разошелся с практикой. Марксистско-ленинская теория, как и многие другие теории, на определенном этапе внесла свой вклад в человеческую культуру, и должна была уступить место иным учениям, соответствующим новому этапу развития общества. Эти учения должны, видимо, учесть и использовать одни положения и оценки марксизма-ленинизма и отбросить другие. Таков естественный путь развития науки об обществе.
В современных условиях дело не может сводиться только к критике марксизма. Речь должна идти о формировании новых научных воззрений, которые соответствовали бы реалиям сегодняшнего дня и позволяли бы компетентно заглянуть в будущее.
Конечно, в поисках сегодняшнего и завтрашнего уровня правовой теории нам не уйти от характеристики сущности социализма как общественного строя. Но очень хотелось бы уйти от терминологических споров и нащупать подлинную суть проблемы.
В наиболее обобщенном виде представление о социализме - это представление об определенном устройстве общества, об определенных тенденциях общественного развития. Идея социализма насчитывает тысячелетия. В древние времена под первобытным социализмом, христианским социализмом подразумевались идеи обобществления, тенденции перехода к общественной собственности. (Отсюда и терминология: социум - общество, социальный, социалистический, в первую очередь общественный.) Но это в прошлом. Отсчет современных идей социализма следует вести со становления общества, основанного на юридической свободе человека-труженика.
Развитие общества отличают две тенденции. Первая тенденция - производственная. Она заключается во всемерном росте производительности труда, удовлетворении потребностей и получении прибыли. Вторая - человеческая, социальная. Она заключается в обеспечении интересов человека, его социальной защищенности. Можно, конечно, именовать первую тенденцию капиталистической, а вторую - социалистической, но от этого суть дела не меняется.
Производственная и социальная тенденции взаимно противоречивы, это противоречие охватывает много их конкретных проявлений. Наиболее полное и яркое проявление производственной тенденции - рынок, там подводятся итоги производственной деятельности. Так вот, рынок сам по себе не включает механизмов социальной защиты. И это обстоятельство, если его заранее не учесть, связано с противостоянием уже не тенденций, а тысяч людей, с общественными потрясениями. Переходя на язык классовых отношений, противостояние производственной и социальной тенденций - это противостояние буржуазии и пролетариата. Идеологическим отражением этого противостояния явилась теория научного социализма Маркса и Энгельса.
Основная идея Маркса и Энгельса заключалась в том, что социальное начало возобладает над производственным, что будут уничтожены частная собственность и рынок и обеспечено господство общественной собственности. Можно предположить, что в этом и состоит теоретическая уязвимость концепции. Если обществу по его природе присущи два начала, то уничтожение одного из них в пользу другого невозможно, ибо это приведет к гибели общества. Если к этому добавить массовые извращения теории в социалистических странах, преобладание насилия и репрессий, станет ясно, почему концепция Маркса осталась утопией.
Но марксизм не был, вопреки тому, что мы много лет утверждали, единственным воплощением социалистической идеи. Была и другая ветвь социализма - социал-демократия. Противоречие между марксизмом-ленинизмом и социал-демократией сформировалось на рубеже XIX и XX вв. и охватило практически весь XX век.
Для социал-демократов основой их взглядов было стремление к социальной защищенности человека труда, но не обязательно путем перехода к общественной собственности. Социал-демократия отказалась от требования непременного уничтожения капитализма, она поставила задачу сочетания производственного и социального начал, внедрение в капитализм социалистической идеи защищенности человека. И добилась, как известно, больших практических успехов.

Тема 17.

Джон остин

Возникновение современногоюридического позитивизма обычно относят к первой половине прошлого века и связывают его с творчеством английского правоведаДжона Остина (1790–1859), который в 20-х гг. XIX в. возглавил первую кафедру юриспруденции в Лондонском университете. Здесь же в цикле своих лекций под названием "Определение предмета юриспруденции" он развил утилитаристский тезис своего знаменитого соотечественника И. Бентама о том, что право – это "повеление суверена", и снабдил его развернутым обоснованием.

Посмертно опубликованный труд Остина "Лекции о юриспруденции, или философия позитивного закона" вышел с примечаниями видного английского философа-позитивиста Дж. Ст. Милля. Таким образом, в творчестве английского правоведа совместились методологические приемы исследования современного ему утилитаризма и позитивизма, для которых был характерным акцент на эмпирических особенностях права (право как факт). Эмпирическое познание права предполагалось осуществлять на основе чисто юридических критериев, обособленных от моральных оценок права, а также от. социально-политических его характеристик, столь присущих естественно-правовой традиции обсуждения проблематики права и правоведения.

2. В итоге право предстает в относительно определенной и легко обозреваемой совокупности правил (норм), принципов и типологических делений. Если, по представлениям И. Бентама, право следует воспринимать как совокупность знаков (символов), изданных или одобренных сувереном для регулирования должного поведения определенного класса лиц, находящихся под его властью, то, согласно Остину, такого суверена можно представить себе – в зависимости от обстоятельств – в виде не только лица, но и учреждения, которое действительно, а не формально является сувереном для подвластных в данном политическом сообществе. Источником права, таким образом, является суверенная власть, причем важнейшей гарантией нормального функционирования права и самой суверенной власти выступает привычка большинства к повиновению. Нет поэтому, согласно Остину, оснований относить к разряду позитивного закона, к примеру, распоряжение оккупационных .армейских властей, даже если они и дают этому распоряжению наименование закона.

3. В конструкции Остина суверен предстает воплощением всевластного учреждения, а норма права – нормой властного принуждения, или, говоря словами самого Остина, "правилом, установленным одним разумным существом, имеющим власть над другим разумным существом, для руководства им". Приказ суверена, снабженный санкцией, и есть, по сути дела, правовая норма (норма позитивного закона). По этой логике позитивными законами в строгом смысле этого слова должны считаться такие законы, которые предполагают возложение обязанностей и которые влекут определенные последствия, в том числе негативные последствия в виде законного причинения вреда.

4. Таким образом, норма получает юридический характер только в том случае, когда некто, обладающий необходимыми властными возможностями и способностями, в состоянии придать ей обязывающую силу принуждения под угрозой причинить вред (негативные последствия) нарушителю данной нормы.

5. Естественно-правовые элементы и принципы обоснования и признания прав личности Остин решительно отвергал, и в этом плане он был близок позициям Савиньи и Гуго, под руководством которых изучал в молодости юриспруденцию в Геттингене и Берлине. Остин расходился со своими немецкими наставниками в оценке исторических корней права, поскольку ему, как и многим утилитаристам, был присущ внеисторический подход к изучению права.

6. Суть юридико-позитивистского подхода в понимании и истолковании права хорошо передается формулой "закон есть закон". В историческом плане позитивистский подход выделяется своим негативным отношением к любым конструкциям, которые допускают или терпимо относятся к допущению, что помимо реально существующего и воспринимаемого государства и связанного с ним массива законодательства существует – и с этим надлежит считаться – некое более разумное право и связанное с ним государство, являющие собой эталон для сопоставлений. Подобный же негативизм он распространяет и на концепции естественных и неотчуждаемых прав.

7. Другой важной и более оправданной особенностью использования формулы "закон есть закон" является признание ее необходимейшим условием нормального общения в нормально организованном человеческом (политическом, трудовом, имущественном) общежитии, своего рода краеугольным камнем в громадном здании государственности и неотъемлемым атрибутом повседневного правового общения.

8. Естественно, что в своем обсуждении предмета юриспруденции и сферы права Остин не мог не коснуться вопроса о правотворческой роли судей и суда. Он склонялся к тому, что и решения суда следует воспринимать как часть права в том случае, когда они признаются в качестве таковых сувереном (т. е. судебные решения становятся прецедентным правом как бы с молчаливого согласия суверена).

9. Связав природу права с приказом (волей) фактически правящей в обществе группы лиц или одного правителя, Остин тем самым легитимировал правотворчество любой власти ("кому подчиняются, тот и суверен"). В XX в. такой подход был использован самыми недемократическими, антиправовыми и негуманными политическими режимами, правда, за пределами Англии.

Георг

Наряду с "юриспруденцией интересов" разрабатывались и другие концепции буржуазного правоведения.

Своеобразную попытку соединить формально-догматическое понимание государства и права с социологией предпринял немецкий государствовед Георг Еллинек (1851—1911).

Еллинек различал социальное учение о государстве и учение о государственном праве. Следуя неокантианской методологии, он утверждал, что эти учения основаны на разных методах, и соответственно этому государство и право имеют разные аспекты и определения. Государство как социальное явление представляет собой обладающее первичной господствующей властью союзное единство оседлых людей; правовое понятие того же государства сводится к "корпорации" (юридическая личность, субъект права). В разных аспектах (в нормативном и в социальном) изучается и право.

Различая социальные и юридические понятия государства и права, Еллинек соглашался с Лассалем и другими авторами, отличавшими писаную конституцию от фактической, создаваемой тем фактическим распределением социальных сил, которое существует в каждом государстве независимо от писаных правоположений. Право, по той же концепции, является компромиссом между различными противоречащими друг другу интересами. К этому Еллинек добавляет, что власть и право в их социальном аспекте должны истолковываться психологически, поскольку все явления общественной жизни имеют массово-психологический характер. Общество, по Еллинеку, "означает совокупность проявляющихся во внешнем мире психологических связей между людьми".

Действующее право Еллинек определял в духе юридического позитивизма: "Право есть совокупность исходящих от внешнего авторитета, гарантированных внешними средствами норм взаимного отношения лиц друг к другу".

Говоря о праве в социальном аспекте, он замечал, что положительность права в конечном счете основана на средней, типической убежденности народа в том, что это есть право действующее. На такой основе построен весь правопорядок: "Право существует только в нас самих, оно есть функция человеческого общения и потому должно опираться на чисто психологические элементы".

В социально-психологическом плане истолковывается и государство, сводимое к соотношениям воль властвующих и подвластных: "Власть, которая повелевает, но которой не подчиняются, теряет свой характер господствующей власти. Точнее говоря, вся государственная власть основана на повиновении подданных". Повиновение, по Еллинеку, обеспечивается там, где к фактическим отношениям господства присоединяется их психологическое признание подвластными как нормативных отношений ("должно быть так, как есть"). Именно это нормативное сознание, придавая власти правовой характер, делает ее прочной: "Государственная власть должна — не считая переходных эпох — опираться на убежденность народа в ее правомерности, что применимо к всякой форме государства, не исключая и неограниченной монархии".

Еллинек, таким образом, высказывал идею, позже названную социологами и политологами идеей "легитимации государственной власти", ее признания подвластными, укоренения в общественном мнении как социально-психологической основы государственного порядка.

Двухаспектное понимание государства и права было для Еллинека средством преодоления теоретических затруднений, которые испытывал примененный к государствоведению юридический позитивизм. Одно из них — проблема ненарушаемости правопорядка, законности действий государственной власти.

Подобно другим либералам Еллинек придавал большое значение правам и свободам как необходимому условию свободной от государственного вмешательства индивидуальной деятельности. Поскольку с точки зрения юридического позитивизма эти права и свободы определяются объективным правом, которое создается и применяется государством, необходимо было доказать "связанность государства" им же создаваемым правом; с юридической точки зрения эту связанность Еллинек объяснял обязательностью законов для государственных органов: "Деятельность органов государства и есть сама государственная деятельность, другой деятельности государства, кроме осуществляемой через посредство его органов, вообще не существует". Однако, коль скоро "воля государственного органа и есть воля государства", с той же чисто юридической точки зрения тот же довод может обернуться противоположностью: любой, даже и противоречащий закону акт государственного органа должен считаться правомерным.

Выход из затруднения Еллинек находит в ссылке на социальное понятие государства и права, на господствующее социально-психологическое воззрение: "Вся наша современная культура основана на убеждении, что власть государства имеет свои границы, что мы — не подчиненные безгранично всемогущей власти государственные рабы".

Рассуждения Еллинека отражают более высокий уровень конституционного развития Германской империи, чем апелляции Иеринга к разуму правящих кругов.

В том же духе Еллинек пытался совместить юридическое понятие государства с понятиями социологии. "Всякий шаг вперед в области культурного развития можно назвать прогрессом идеи всечеловеческой солидарности. Зарождаясь исторически в самом тесном кругу, солидарные интересы охватывают все более широкие социальные группы, усиливаясь не только экстенсивно, но и интенсивно". Он готов признать, что в прошлом существовали классовые господства, основанные на привилегированном политическом положении части народа; но коль скоро теперь, рассуждал Еллинек, нет замкнутых господствующих классов, государство является представителем общих интересов своего народа.

Но все же общество состоит из различных, противоположных друг другу, борющихся социальных групп, и потому оно не может иметь единой воли; представительное учреждение (парламент) должно выражать единую народную волю. Как снять это противоречие? Еллинек, подобно сторонникам юридической школы государствоведения, комментирует и одобряет институты парламентаризма (в том числе независимость депутатов от избирателей), но считает недостаточной чисто формальную точку зрения, теоретически разобщающую представителей и представляемых. "В государстве с представительной формой правления народ как единый элемент государства является в то же время активным членом государства, коллегиальным государственным органом". Народ, пояснял Еллинек, влияет на ход государственных дел через избирательное право; депутат по закону не обязан отчитываться перед избирателями, но находится под их фактическим контролем; "парламент, воля которого совершенно расходится с народными воззрениями, не может долго оставаться у власти".

Таким образом в парламентском, представительном правлении, по Еллинеку, снимается противоречие между единством государства как юридической личности и социальной разобщенностью интересов народа, образующего эту юридическую личность.

Концепция Еллинека в ее программной части служила обоснованию развития представительных учреждений парламентского типа в Германской империи и других странах; попытки соединить правовое и социальное понятия государства в какой-то мере предвосхищали свойственное неолиберализму понятие правового и социального государства.

Эрлих

4. Развитие гражданского общества привело к усложнению общественных отношений, к возникновению новых социальных явлений, требующих правового признания, но не вмещающихся в юриспруденцию понятий, основанную на текстах закона.

5. В конце XIX — начале XX в. возникает ряд теорий и школ, выступающих с критикой юридического позитивизма, противопоставляющих закону право, толкуемое самым широким образом — как "идеи долженствования" (неокантианство), средство осуществления социальных функций (солидаризм), чувства, эмоции (психологизм) и др. Возникновение разных теорий права, каждая из которых оспаривала понятия других школ и теорий, было столь бурным, что Новгородцев писал о кризисе современного правосознания.

6. Критика догматизма юридических позитивистов, особенно их идей о беспробельности и логической завершенности права, выраженного в законах, получила широкое распространение в странах континентальной Европы. Устарелость юридического позитивизма более всего подчеркивалась теоретиками-специалистами по гражданскому праву и процессу, государственному и административному праву, в поле зрения которых была практика, процесс применения права. Представители этого направления призывали искать право в жизни, в общественных отношениях, выступали против "слепого буквоедства догматики". Право, по их учению, не может быть сведено к нормам закона. Писаное право абстрактно, безлично, схематично; жизнь конкретна, разнообразна, изменчива; не все то, что записано в законе, получает осуществление на практике, и, наоборот, многое, что сложилось в практике помимо закона, имеет, по их утверждению, правовой характер. Представители данного направления призывали к разработке "нового учения о праве", широкой концепции, выводящей право за пределы текстов законов. Значительное распространение это направление получило в Германии и Австро-Венгрии (Герман Канторович, Евгений Эрлих, Эрнст Фукс и др.), а также во Франции (Франсуа Жени и др.). Канторович назвал его "движение в пользу свободного права", другие — школой "свободного права".

7. Представители школы "свободного права" утверждали, что закон "еще не есть действующее право. Все, что законодатель в состоянии создать, это лишь план, лишь набросок будущего желательного правопорядка" (О. Бюлов); "не все действующее право действенно и не все действительное право выражено в писаных нормах" (Г. Зинцгеймер). В законе неизбежны пробелы, к тому же закон — не единственный источник права. Противопоставляя "мертвой букве закона" практику, они призывали искать право в жизни, общественных отношениях, в правосознании, в чувстве справедливости, в эмоциях, в психологии общества; в право включались "обычаи оборота", "жизненные интересы", "природа вещей", "фактические отношения" и т.д.

9. Особенное внимание и значение правоведы этого направления придавали деятельности судей, их свободному убеждению, "свободному нахождению права". Применение права (вынесение решений) подчинено не только правилам логики (построение силлогизма), но и чувствам, эмоциям, интуиции квалифицированных юристов. Канторович и Эрлих часто ссылались на средневекового юриста Барто-луса, который интуитивно ("по справедливости") решал правовые казусы, а затем поручал ученикам подобрать для этих решений обоснования из источников римского права. На примерах различных (ограничительных, распространительных, буквальных) толкований и аналогии Канторович стремился доказать, что источником правовых конструкций являются "не закон и не логика, а свободное право или воля: либо воля добиться желательных результатов, либо воля избежать результатов нежелательных".

10. Все это, однако, не означало отрицания законности и закона. Главным признавалось решение intre legem (по закону), а при пробелах в законе praeter legem (кроме закона). Решения contra legem (против закона) допускались как редчайшее исключение, причем большая часть теоретиков вообще отвергала возможность таких решений.

11. Школа "свободного права" не создала единой концепции права ("столько же теорий, сколько теоретиков"), но подготовила становление психологической, социологической и иных теорий права.

12. Видным представителем школы "свободного права" был австрийский профессор Евгений Эрлих. Наиболее значительное его произведение — "Основы социологии права" (1913 г.). Критикуя юридический позитивизм, Эрлих призывал исследовать "живое право": "Лишь то, что входит в жизнь, становится живой нормой, все остальное — лишь голое учение, норма решения, догма или теория".

13. Право, по его концепции, существует и развивается прежде всего как организационные нормы союзов, из которых состоит общество (семьи, производственные объединения, корпорации, товарищества, хозяйственные союзы и др.). "Право, прежде всего, есть организация", — писал Эрлих.

14. Организационные нормы складываются в обществе сами собой, вытекают из торговли, обычаев, обыкновений, уставных положений различных организаций; эти нормы ("самодействующий порядок общества", "общественное право") образуют, по его учению, право первого порядка.

15. Для охраны права первого порядка и регулирования спорных отношений существуют "нормы решений", образующие право второго порядка; эти нормы создаются деятельностью государства и юристов. К праву второго порядка относятся уголовное, процессуальное, полицейское право, которые не регулируют жизнь, а должны лишь поддерживать организационные нормы. Результатом взаимодействия общественного права, права юристов и государственного права является "живое право", которое не установлено в правовых положениях, но господствует в жизни. "Живое право есть внутренний распорядок человеческих союзов", — подчеркивал Эрлих. Эти союзы (свободные объединения членов гражданского общества) защищены от произвольного вмешательства государства и его органов, которые должны лишь охранять союзы и создавать условия для их деятельности.

16. Закон, по Эрлиху, не столько право, сколько один из способов обеспечения права; применение закона должно быть подчинено только этой цели, и к тому же главным способом существования "права решений" (второй слой права) является свободное нахождение права судьями, рассматривающими конкретные дела. Эрлих писал, что "свободное нахождение права не означает свободу судей от закона", однако утверждал, что задача судей и юристов не в том, чтобы логически выводить решения отдельных случаев из распоряжений закона. В правосудии решающая роль принадлежит не "мертвым параграфам закона", а свободному слову квалифицированных юристов. Этому слову решающая роль должна принадлежать и в законотворчестве, так как "право юристов" всегда складывается до принятия закона (откуда же иначе взяться жизненному закону — конечно, не из надуманного творчества депутатов парламента).

17. Школа "свободного права" не получила распространения в странах англосаксонской системы, где судебная практика могла достаточно оперативно реагировать на социальные изменения без дополнительного теоретического обоснования. Однако учение Эрлиха оказало значительное влияние на социологическую юриспруденцию Роско Паунда (США), а идеи школы "свободного права" о судебном правотворчестве были созвучны идеям "реалистической школы права".

18. Формирование социологического направления в современной теории права и государства началось на исходе XIX в., когда социология выделилась в самостоятельную отрасль знаний и ее методы получили широкое распространение в общественных дисциплинах.

Дюги

Идеи солидаризма получили значительное распространение в конце XIX – начале XX в. Профессор юридического факультета в Бордо Леон Дюги (1859–1928 гг.). В книге “Государство, объективное право и положительный закон” (1901 г.), а также в последующих произведениях Дюги писал, что основой общества является неравенство людей, что приводит к разделению общества на классы, каждый из которых выполняет социально необходимую функцию. Этим обусловлена социальная солидарность, понимаемая как “факт взаимной зависимости, соединяющей между собой, в силу общности потребностей и разделения труда, членов рода человеческого”.

Осознанный факт солидарности порождает социальную норму.

Свои идеи Дюги противопоставлял учению о классовой борьбе, которое называл “колоссальным заблуждением”, “отвратительной доктриной”. “Преступлением является проповедовать борьбу классов, – писал Дюги, – и я думаю, что никоим образом мы не идем к уничтожению одного класса другим, а напротив, к режиму координации и иерархии классов”. Дюги осуждал то направление в современном ему синдикалистском движении Франции и других стран, которое вело бескомпромиссную борьбу с буржуазией. Он враждебно относился и к государственному социализму.

По теории Дюги, предприниматели и капиталисты столь же необходимы обществу, как и пролетарии. Всеобщая забастовка, захват рабочими фабрик и заводов, насилие по отношению к буржуазии, к чему призывал революционный синдикализм, грозят обществу разрушением. Но Дюги сочувственно цитирует те произведения Прудона, где речь идет о естественности экономической организации, о ее первенстве по отношению к государству.

Выступая против индивидуалистических доктрин, Дюги особенно яростно нападает на идеи равенства и естественных прав человека, выдвинутые в революционную эпоху и закрепленные в Декларациях прав человека и гражданина. Люди не равны от природы, занимают соответственно этому разные положения в обществе и должны иметь разное, а не одинаковое юридическое состояние. Что касается прав личности, то Дюги вообще отрицает это понятие. Неоднократно ссылаясь на Огюста Конта, он призывал заменить понятие субъективного права понятием социальной функции, тождественной обязанности “исполнять ту работу, к которой обязывает социальная норма”.

“По солидаристской доктрине, – рассуждал Дюги, – индивид не имеет никакого права, он имеет лишь социальные обязанности”. Эти взгляды Дюги развивал особенно обстоятельно применительно к собственности, которая, оставаясь частной, рассматривается им не как субъективное право индивида, а как его обязанность “свободно, полно и совершенно выполнять социальную функцию собственника”. Дюги стремился доказать нужность и полезность частной капиталистической собственности.

Дюги довольно едко критиковал различные стороны государственного строя Франции и парламентаризма вообще. Дюги предлагал ряд преобразований в государственном строе Франции. Палата депутатов должна избираться по пропорциональной системе, чтобы в ней полнее были представлены все существующие партии. Сенат должен стать представительством синдикатов; это будет “высший трибунал, составленный из представителей всех классов поровну и призванный судить о законности закона”. Отношения между классами будут регулироваться договорами, конвенциями, санкционированными государством с точки зрения их соответствия социальной норме солидарности.

В противоположность теоретикам либерализма Дюги уделял большое внимание положительным обязанностям государства. Он считал, что норме солидарности соответствуют законы о всеобщем образовании, здравоохранении, социальном обеспечении, охране труда и др.; принятие этих законов, рассуждал Дюги, свидетельствует о социализации права.

В учении о праве Дюги резко отходит от принципов и понятий юридического позитивизма. Ставя норму социальной солидарности выше государства и созданного им права, Дюги утверждал, что закон, не соответствующий этой норме, “как бы не существует”. Многочисленными примерами практики он доказывал, что многие новые отношения и институты не вмещаются “в узкие заплесневелые рамки старой юридической техники”. Дюги одобрял судебные решения, которые, хотя и противоречат “запретительным устаревшим текстам”, но соответствуют, по его мнению, общественной солидарности.

Кельзен

Политико-правовое учение нормативизма своими корнями восходит к формально-догматической юриспруденции XIX в. Оно сложилось на основе принципов, выработанных в юридическом позитивизме, и представляет собой реакцию на распространение в современном западном правоведении социологических, психологических и новейших этико-философских концепций.

Родоначальником и крупнейшим представителем нормативистской школы был австрийский юрист Ганс Кельзен (1881—1973). Его теоретические взгляды окончательно сформировались в период, последовавший за распадом Австро-Венгерской монархии. В то время Кельзен преподавал в Венском университете и занимался активной политической деятельностью, выступая в роли советника по юридическим вопросам первого республиканского правительства. По поручению К. Реннера, главы кабинета, Кельзен возглавил подготовку проекта Конституции 1920 г., юридически оформившей образование Австрийской республики (с некоторыми изменениями эта Конституция действует и в настоящее время). После аншлюса Австрии нацистской Германией ученый эмигрировал в США.

Кельзену принадлежит большое число работ по общей теории права и государства, по конституционному и международному праву, а также несколько сочинений, посвященных опровержению марксизма. Самая известная его работа — "Чистая теория права" (в заголовок вынесено авторское название нормативизма; книга вышла в 1934 г.).

Под чистой теорией права Кельзен понимал доктрину, из которой устранены все элементы, чуждые юридической науке. Современные юристы, писал он, обращаются к проблемам социологии и психологии, этики и политической теории, пренебрегая изучением своего собственного предмета. Кельзен был убежден, что юридическая наука призвана заниматься не социальными предпосылками или нравственными основаниями правовых установлений, как доказывают приверженцы соответствующих концепций, а специфически юридическим (нормативным) содержанием права.

При обосновании этой позиции Кельзен опирался на философию неокантианства, сторонники которой разграничили две области теоретических знаний — науки о сущем и науки о должном. К первой группе наук, согласно взглядам Кельзена, относятся естественные науки, история, социология и другие дисциплины, изучающие явления природы и общественной жизни с точки зрения причинно-следственных связей. Вторую группу — науки о должном — образуют этика и юриспруденция, которые исследуют нормативно обусловленные отношения в обществе, механизмы и способы социальной регламентации поведения людей. В науках о сущем главным постулатом выступает принцип объективной причинности, в науках о должном — принцип вменения,

В соответствии с этим учением нормативисты призывали освободить юриспруденцию от исследовательских приемов, заимствованных из других областей познания. Как подчеркивал Кельзен, чистая теория "не отрицает того, что содержание любого позитивного юридического порядка, будь то право международное или национальное, обусловлено историческими, экономическими, моральными и политическими факторами, однако она стремится познать право с внутренней стороны, в его специфически нормативном значении".

Чистота теории права предполагает также исключение из нее идеологических оценок. Кельзен одним из первых поставил задачу деидеологизации правоведения, создания строго объективной науки о праве и государстве. Согласно его воззрениям, подлинная наука носит релятивистский характер, так как признает возможность существования в обществе множества систем идеологии и отрицает превосходство какой-либо одной из них над другими. "Чистая теория стремится преодолеть идеологические тенденции и описать право таким, каково оно есть, не занимаясь его оправданием или критикой".

Кельзен определяет право как совокупность норм, осуществляемых в принудительном порядке (данное определение в концепции используется для отличия права от других нормативных систем, таких, как религия и мораль).

По учению Кельзена, право старше государства. Оно возникло еще в первобытную эпоху, когда общество, разрешив индивидам совершать акты принуждения (например, акты мести) в одних случаях и запретив — в других, установило монополию на применение силы для обеспечения коллективной безопасности. Впоследствии правовое сообщество перерастает в государство, где функции принуждения осуществляются централизованным путем, т.е. специально созданными органами власти. С образованием таких органов децентрализованные способы принуждения сохраняются лишь за рамками государства — в области международных отношений. Современное ему право Кельзен рассматривает как совокупность государственных правопорядков и децентрализованного международного права.

В национальных правовых системах нормы согласованы между собой и располагаются по ступеням, образуя строгую иерархию в виде пирамиды (среди последователей теоретика такое описание получило название ступенчатой концепции права). На вершине этой пирамиды находятся нормы конституции. Далее следуют "общие нормы", установленные в законодательном порядке или путем обычая. И, наконец, последнюю ступень составляют так называемые индивидуальные нормы, создаваемые судебными и административными органами при решении конкретных дел. В изображении Кельзена и его учеников внутригосударственное право выступает замкнутой регулятивной системой, где каждая норма приобретает обязательность благодаря тому, что она соответствует норме более высокой ступени.

Источником единства правовой системы Кельзен называет основную норму — трансцендентально-логическое понятие ("мысленное допущение"), которое дается нашим сознанием для обоснования всего государственного правопорядка в целом. Основная норма непосредственно связана с конституцией, принятой в государстве, и может быть представлена в виде следующего высказывания: "Должно вести себя так, как предписывает конституция". Такое высказывание не содержит нормативных предписаний в собственном смысле слова. Его назначение в том, чтобы придать нашим представлениям о легитимности существующего правопорядка логически завершенную форму. "Согласно основной норме государственного правопорядка эффективное правительство, которое на основании действенной конституции создает действенные общие и индивидуальные нормы, есть легитимное правительство этого государства", — писал Кельзен.

Нормативистское учение существенно отличалось от предшествующих концепций формально-догматической юриспруденции. Кельзен модифицировал юридический позитивизм, включив в него теоретические конструкции, выдвинутые представителями социологического правоведения и философии неокантианства.

С теоретиками социологической ориентации нормативистов сближает трактовка права как эффективно действующего, динамичного правопорядка. В теории Кельзена понятие права охватывает не только общеобязательные нормы, установленные государственной властью, но и процесс их реализации на практике. Весьма показательно, что применение общих норм судебными и административными органами было истолковано им как продолжение правотворческой деятельности государства, как создание индивидуальных нормативных предписаний. "Применение права есть также и создание права", — указывал Кельзен. В этой части его доктрины методы юридического позитивизма сочетаются с принципами функционального подхода к исследованию нормативных систем.

Политическое учение Кельзена построено на отождествлении государства и права. Как организация принуждения государство идентично правопорядку, считал родоначальник нормативизма. Аргументируя свою позицию, Кельзен пришел к выводу, что любое государство, включая авторитарное, является государством правовым. "Порядок Республики Советов следует понимать как правовой порядок точно так же, как порядок фашистской Италии или демократической капиталистической Франции". Этот вывод резко контрастировал с доктринами либеральной демократии середины XX в., в которых правовое государство рассматривалось как альтернатива тоталитарным политическим режимам.

В противовес этим доктринам Кельзен делил государства на демократические и недемократические. Согласно его учению демократия не сводится к утверждению законов большинством голосов и формально-юридическим способам решения социальных конфликтов. По своей сути демократия есть поиск компромисса: она предполагает уважение к чужим взглядам и требует защиты интересов меньшинства. "Движущим принципом всякой демократии в действительности служит не экономическая свобода либерализма, как иногда утверждали (ибо демократия может быть как либеральной, так и социалистической), а, скорее, духовная свобода — свобода высказывать свое мнение, свобода совести и убеждений, принцип терпимости и, особенно, свобода науки", — утверждал Кельзен. В признании им идеи социалистической демократии сказалась его близость к теоретикам австромарксизма.

В своих работах по международному праву Кельзен выдвинул проект установления мирового правопорядка на основе добровольного подчинения суверенных государств органам международной юрисдикции. Он различал предписания международного права и его основную норму, разрабатывал мысль о том, что основные нормы и конституции государств необходимо привести в соответствие с демократическими принципами (основной нормой) международного правопорядка.

Учение Кельзена оказало глубокое воздействие на теоретические представления и юридическую практику в странах Запада. Под влиянием нормативизма правоведы стали больше уделять внимания противоречиям в праве, формированию стройной системы законодательства. С концепциями нормативизма связано также широкое распространение в современном мире идей верховенства международного права над законодательством государств, учреждение институтов конституционного контроля (создание специального органа конституционной юстиции впервые было предусмотрено в Конституции Австрии 1920 г., которую отредактировал Кельзен).

Нормативизм шел навстречу запросам современной юридической науки, отвечал потребности в формализации права, вызванной развитием автоматизированных способов обработки нормативного материала.

Элит бюрократия

Во второй половине XIX в. в связи с дальнейшей централизацией и бюрократизацией политической жизни наступил период критической переоценки опыта представительного правления и либерально-демократических ценностей. Это нашло отражение в теории элитВ. Парето (1848–1923 гг.) и в концепции политического класса Г. Моска (1858–1941 гг.).

Основные труды Г. Моска: «Теория правления и парламентское правление» и «Основы политической науки».

Оба мыслителя исходили из идеи о наличии в сфере управляющей деятельности каждого общества двух значительно обособленных групп – правящих и управляемых.

Элита в широком смысле весьма сходна по значению с аристократией (власть лучших) или с меритократией (власть достойных). Такое понимание исходит из того представления, что узкий слой лучший из лучших всегда обнаруживает себя в каждой обособленной общественной деятельности или в иерархии профессионального престижа.

Правление элит из семейства львов – это правление радикальных меньшинств в условиях сильно бюрократизированной деятельности. Западноевропейские общества управляются, согласно Парето, плутократическими элитами («семейство лис»).

Р. Михельсон (1876–1936 гг.), является основоположником концепции «железного закона олигархии».

Сама олигархия объяснялась Михельсоном порождением потребностей психологии масс и психологии организации, а также отчасти особенностями самих организаций, которые подвержены «особым законам структур организаций». Данная концепция была изложена в работе «Социология партийных организаций в современной демократии».

В условиях сложного взаимодействия технических свойств политической организации с психическими свойствами организованных масс и их политических лидеров происходит постепенный переход от «спонтанного лидерства» к «олигархическому руководству» через стадии «профессионализированного» и «стабилизированного» лидерства.

А. Бентли (1870–1957 гг.), автор работы «Процесс осуществления правительственной власти: изучение общественных давлений», родоначальник теории «заинтересованных групп».

Все феномены государственного управления можно представить как феномены (и результаты) воздействия «групп, давящих друг на друга, формирующих друг друга и выделяющих новые группы и групповые представления для посредничества в обеспечении общественного согласия.

М. Вебер (1864–1920 гг.), разработчик типологии власти.

Бюрократия ассоциировалась у Вебера с типом господства, основанного не на традиционном почитании, а на строгих и рациональных правилах легалистского характера и назначения.

Это господство включает следующие моменты и характеристики:

1) существование обособленных служб и компетенции, строго определенных в законах и правилах в целях удобства для принятия решений и контроля;

2) защита статуса и компетенции служащих (несменяемость судей, гарантированное продвижение по службе и пенсия за выслугу лет у чиновников;

3) четкая иерархизация в выполнении распорядительных управленческих функций и функций исполнительских;

4) подбор кадров на конкурсной основе;

5) полное обособление выполняемой служебной функции от личностных свойств и характеристик, поскольку собственник своей должности или средств управления.

М. Дюверже – технократии, по его мнению, в чистом виде не существует, но после расцвета либеральной демократии и затем ее кризиса на Западе возникает новая форма политической организации общества и государства, которая включила в себя технократические элементы и сочетает их с уцелевшими остатками либеральной демократии и с новой олигархией

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 425; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 12 13 14 1516

Мы поможем в написании ваших работ!