СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Nbsp;     ОГЛАВЛЕНИЕ   Введение                                                                                                          3 1 Формирование личности и политической программы Николая I           19 1.1 Детство и юность Николая Павловича                                                   19 1.2 Обстоятельства вступления на престол. Оформление внутриполитического курса                                                                         27 1.3 Николай I и его окружение                                                                     33 2 Николай I как государственный деятель                                                  36 2.1 Укрепление самодержавия и централизации власти. Проведение кодификации законодательства                                                                    36 2.2 Социально-экономическая программа. Крестьянский вопрос в политике Николая I                                                                                                                        40 2.3 Теория официальной народности и ее реализация в политической доктрине Николая I                                                                                       42 3 Внешнеполитическая деятельность Николая I                                          49 3.1 Внешнеполитическая доктрина и ее развитие. Дипломатическая деятельность Николая I                                                                                 49 3.2Николай I и решение им восточного вопроса                                         55 Заключение                                                                                                    61 Список использованных источников и литературы                                    64 Приложение № 1 Личность Николая I в искусстве                                                                   71  

ВВЕДЕНИЕ

 

Актуальность темы. Как известно, в XIX веке Россия вступила в эпоху трансформации, которая сопровождалась сменой феодально- крепостнического строя – капиталистическим, традиционного общества − индустриальным, в эпоху промышленной революции и буржуазной модернизации. Создавая индустриальное общество, страна осуществляла общемировую тенденцию, шла за Западной Европой. Это предполагало заимствование и практическое применение идей западноевропейского либерализма. Однако либерализм в европейском понимании не мог иметь широкой социальной базы в стране, где было очень мало собственников и сильны самодержавные традиции. Реальной силой, творившей историю, являлось государство. Оно было и движущей силой реформирования страны. Поэтому русский либерализм приобрел «государственные черты». Обострилась проблема сочетания назревших экономических и социально-политических реформ со стабильностью существовавшего строя. В процессе формирования в России современного европейского государства проявилась любопытная закономерность: чередование периодов «либерализации» (Екатерина II, Александр I) и административного «зажима» (Павел I, Николай I), что позволяло поддерживать общественно-политическую систему в состоянии динамического равновесия.

Екатерининский просвещенный абсолютизм, павловская муштра, александровскаяблагосклонность, николаевская полицейщина, – все это попытки оптимизировать взаимоотношения власти и общества, найти пути решения насущных социально-экономических и политических проблем. Главные из них – судьбы неограниченного самодержавия и крепостного права. Эти проблемы порождены догоняющим типом развития России.

Особый исследовательский интерес представляет личность Николая I и эпоха его царствования.На начальном этапе царствования перед Николаем I одной из главных стояла задача поиска и реализации оптимальных методов преодоления отставания России от западноевропейских стран.

Николаевская эпоха – предмет нескончаемых споров политиков, ученых, публицистов. Одни называют её «мрачной и зловещей», другие «замечательными десятилетиями» «созвучия народа и власти». Наличие амбивалентных, а порой взаимоисключающих оценок данной исторической личности делает предмет загадочным, интересным для изучения. В оценках историографии, начало становлениюкоторой было положено еще современниками императора, проявились и апологетика, и разоблачительство, и попытки объективного освещения его деятельности.

Царствование императора Николая Iсоветская историография характеризовала как «апогей самодержавия». Оно началось с расправы над декабристами и завершилось в трагические дни обороны Севастополя во время неудачной Крымской войны 1853—1856 гг.Политический курс Николая I явился реакцией на рост революционного движения в Западной Европе и на восстание декабристов в России. Вместе с тем он по существу был продолжением политической реакции, наступившей в последнее пятилетие царствования Александра I. Поэтому некоторые историки (например, С. Б. Окунь) называют политическую реакцию после восстания декабристов «аракчеевщиной без Аракчеева».Восстание декабристов произвело сильное впечатление на Николая. Как отмечал император в самом начале своего царствования: «Революция на пороге России, но клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни». Однако он не мог не учитывать уроков 14 декабря, не задумываться над причинами, породившими декабризм. Именно поэтому Николай Iвникал во все детали следствия по делу декабристов, сам выступал в роли искусного следователя, делал записи, чтобы докопаться до «корней заговора». По его приказу был составлен Свод показаний декабристов о внутреннем состоянии России, куда была включена их критика современного состояния страны. Данный документ постоянно находился в кабинете Николая I.Из материалов допросов и следствия над декабристами перед Николаем возникла картина широких злоупотреблений в управлении, суде, финансах и т.д.Для него стала очевидной необходимость проведения комплекса мероприятий, имеющих целью, не меняя существующей политической системы, предотвратить вероятность нового революционного потрясения.Данным обстоятельством и объясняется противоречивость в политике Николая I: с одной стороны, постоянная на протяжении всего времени царствования борьба с революционным движением в России и в странах Западной Европы, усмирение народных возмущений, гонения на все передовое и прогрессивное в стране, с другой, — попытка проведения мер, направленных на разрешение острых социальных проблем, на экономическое и культурное процветание страны.

Историография проблемы. Весь комплекс исследований, посвященных правлению Николая I, условно можно представить дореволюционной, советской, современной российской и зарубежной.

В дореволюционной историографии сложились различные концептуальные подходы к осмыслению царствования Николая I.

Так, начало официальной историографии, которая апеллирует к апологетической оценке правления Николая, было положено историком Н.Г. Устряловым (1847 г.), который отмечал достоинства императора, такие как великодушие и другие личные качества, а также борьбу против бюрократизма, взяточничества [107, 108].

Известно, что спустя год после кончины царя была создана Комиссия по сбору материалов о его жизни и правлении, организатором этой работы и председателем был государственный секретарь М.А. Корф. Собранные ею материалы, были использованы при создании исторических трудов отечественными и зарубежными авторами. Список этих работ представлен в примечаниях к вышедшему в наши дни сборнику документов, писем, дневников, мемуаров, свидетельств современников и трудов историков [73, с. 440 – 445]. Публикация этого двухтомного издания является свидетельством возросшего интереса ученых к николаевскому царствованию, стремление представить объективный портрет самодержца. Характерно, что многие изданные в ХIХ векебиографические произведения отличаетфактологическаяполнота, широкое цитирование документов и свидетельств, извлеченных, в том числе, из малодоступных архивов и частных коллекций, стремление авторов к объективной оценке Николая I. Добавим, что первые биографические труды носили публицистический характер, поскольку создавались в условиях острой политической борьбы. Во многом данное обстоятельство было обусловлено тем, что в результате реформ Александра II, развития революционного движения, политики Александра III, который, как известно, взял за образец коронационный манифест своего деда, – всё это накладывало отпечаток на опыт исследований и политизировало исторические оценки.

Также в числе первых биографов Николая I было немало специалистов в других, не исторических областях знаний, которые представили профессиональную оценку вклада Николая Павловича в создание и развитие инженерного дела в России, ведущих отделов и лабораторий Академии наук. В настоящее время переиздаются и пользуются широкой популярностью обобщающие труды генерал-лейтенанта Н.К. Шильдера – начальника Николаевской инженерной академии, позже директора Императорской публичной библиотеки, академика Ф.А. Бредихина. Он по праву признан пионером отечественной астрофизики, занимал должность директора Московской, а затем Пулковской обсерватории, которая была построена при Николае I, многие годы носила его имя и по праву называлась «астрономической столицей мира». Обобщая публикации, которые были изданны к 100-летию императора, Ф.А.Бредихин отмечал следующее: «История воспользуется этими воспоминаниями, заметками, чтобы начертать характеристику незабвенного Государя; но для этого не пришла ещё пора: величавая личность его не помещается ещё, выражаясь астрономически, в поле нашего зрения; чрез несколько поколений вперед труд этот станет более возможным. Историки по ремеслу, и те признают, что теперь невозможна ещё даже и полная беспристрастная биография» [73, с. 404].

Историографический интерес представляет труд маркиза де-Кюстина, представляющий с одной стороны наблюдения автора о российской жизни эпохи Николая I, но в то же время содержащие богатый аналитический материал об особенностях политической системы, характера самодержавия и его реализации на примере конкретного опыта царствования Николая I. Тон произведения характеризуется полемичностью и некоторым разоблачительством в ряде случаев, что часто сопровождает изложение ценными фактами, наблюдениями, обобщениями, делающими его книгу, переизданную в наши дни, чрезвычайно интересной для читателя [8].

Известный историк В.О. Ключевский представил опыт научного осмысления николаевского царствования в своей работе «Курс русской истории». Сопоставительный анализ современных историографов опубликованного текста предпоследней главы, которую автор назвал «кратким обзором царствования Николая», с подготовительными материалами, набросками, дневниковыми записями позволяет проследить движение мысли от политизированных представлений о «постыдном царствовании», «самой разрушительной из всех эпох… после великой разрухи Смутного времени» к позитивному взгляду на «светлые стороны жизни», которые составляли «внешний размах государственной силы», «подъем законодательства и учредительства», «расцвет русской литературы и русского искусства», подготовившие «условия, под действием которых шла преобразовательная деятельность императора Александра II» [52, с. 240, 258, 429, 437]. В.О. Ключевский рассматривал николаевское правление как важный этап противоречивой преобразовательной деятельности русской императорской династии в ХIX веке, имперского реформирования страны, характеризуемого догоняющим типом развития.

В начале ХX века былиопубликованы солидные, вполне обосновано имеющие претензии на объективность учебные курсы известных историков С.Ф. Платонова, А.А. Корнилова и др. В них изложение отечественной истории представлено до конца ХIX века, что позволило обозначить и активно исследовать проблему общей оценки николаевского царствования как важного этапа развития российской государственности. Данные курсы представляют первый опыт изучения идейно-политических предпосылок николаевского правления. Так, историки высказали мнения о влиянии на него «просвещенного абсолютизма» (А.А. Корнилов), монархического конституционализма (А. Кизеветтер), державных взглядов Н.М. Карамзина (А. Корнилов, А. Пыпин). Констатация таких противоречивых факторов создавала мозаичную картину, требовалось дальнейшее исследование поставленной проблемы. Как в свое время отмечал А.А. Корнилов историков царствования Николая I вернее называть его биографами, «потому что истории этого царствования ещё не существует» [56, с. 270]. Важным достижением либеральной историографии стал тезис о наличии у Николая I преобразовательных намерений. Понимание необходимости реформ, готовность их произвести историки связывали также и с подавлением восстания декабристов, изучением их программных документов, наследия Александра I. Стали исследовать «оживленную правительственную работу, направленную на улучшение администрации, суда и финансов и на улучшение быта крепостных людей» [80, с. 339]. Получил объяснение переход Николая I «к бюрократической форме управления»: «Но при том недоверии к дворянскому обществу, какое у него образовалось вследствие заговора декабристов, Николай имел в виду вести свои реформы без участия общественных сил, исключительно силами бюрократии» [80, с. 340]. Роль последней оценивалась по-разному. Так, историк А.А. Кизеветтер считал, что подавление восстания декабристов затормозило назревшие преобразования государственного аппарата: «Политическая реформа окончательно была снята с очереди, и правительстворешило (с тем большей энергией) сосредоточить все свои силы на подготовке отмены крепостного права» [49, с. 22]. Но именно бюрократизм, по мнению автора, и не позволил решить крестьянский вопрос: «Секретные комитеты николаевского царствования не сумели справиться с задачей этой реформы» [49, с. 35].

В дореволюционной литературе содержалась и другая оценка николаевской бюрократии. Стала предметом специального исследования деятельность полиции и жандармерии, их влияние на духовную жизнь общества [60]. Историк государственного аппарата И.М. Катаев уделял главное внимание николаевской эпохе, называл ее «апогеем», «периодом расцвета бюрократии, увенчивающим многовековой процесс ее развития», считал, «что самой значительной реформой в области управления было учреждение знаменитого Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии», «император Николай верил в всеобъемлющее спасительное действие созданного им органа, как в сфере контроля над чиновничеством, так и в сфере защиты и помощи обывателям» [48, с. 19-21, 23]. Либеральные позиции историков не только позволили избежать апологетики императора, но и привели к выводам о несостоятельности всей его политики. Безрезультатность преобразовательной деятельности объясняли отчуждением административной системы от общества.

Историография правления Николая I включает в себя и критические оценки, характеризуемые революционно – демократическим направлением. Данное направление преимущественно ограничивалось разоблачительными, политизированными стереотипами и оценками. Современник царя – А.И. Герцен, хотя и декларировал «холодный разбор» его политики, заложил традицию – разоблачать «мрачное царствование», «страшное господство Николая» [32, с. 15, 33, 266]. Однозначно негативное отношение К. Маркса, М. Бакунина, других революционеров к «варварскому самодержцу», «тирану иноземного происхождения» можно рассматривать как косвенное свидетельство эффективности охранительной политики. Подавив декабризм в 1825 г., правительство обеспечило стране четверть века относительной стабильности. В разгар революций в Европе в конце 1840-х гг. «Россия была единственной континентальной страной, не затронутой революционными событиями».

В отечественной марксисткой историографии начала XX века, представленной трудами В.И. Ленина, в шести томах его полного собрания сочинений, разных работах, имеют место фрагментарные оценки Николая I и его политики, по преимуществу – негативные. Вождь революции разоблачал «российского палача» за подавление национально-освободительных движений в Европе, в частности, ввод войск и предоставление денежной ссуды Австрии в 1848 г. и за специфический курс николаевской государственной службы и политической выучки российского чиновничества [61, с. 30, 428]. В одном из разговоров со своим соратником В.Д. Бонч-Бруевичем В.И. Ленин положительно отозвался об очерке Л.Н. Толстого «Николай Палкин», отгектографированному нелегальнобез ведома автора и изданному после его смерти. Эмоционально-публицистическое восприятие одного из аспектов николаевской эпохи (физического наказания солдат) не было результатом её научного изучения, но, подкрепленное авторитетом Л.Н. Толстого и В.И. Ленина, стало одним из устоявшихся теоретических клише советской историографии.

В предреволюционные и первые годы Советской власти продолжалась публикация документов и материалов – дневников, воспоминаний членов царской семьи, специальных исследований николаевского правления. Обозначилась и активно изучалась проблема общейего оценки как этапа развития российской государственности. Представляет интерес книга М.А. Полиевктова, опубликованная в переломном для России 1917 г. Автор сдал ее в типографию еще до февральских событий, а послесловие написал 31 октября. О значении книги свидетельствует ее переиздание в 2008 г. Отметим, что в современной аннотации ее содержание представлено односторонне: Николай I назван «одной из наиболее одиозных личностей династии Романовых», а его правление «привело к изоляции России, Крымской войне и закончилось крахом всей системы». На самом деле М.А. Полиевктов утверждал, что «нет ничего более неисторичного, как рассматривать всю правительственную деятельность этого царствования под углом зрения «краха николаевской системы». Наследие николаевского царствования далеко не сводилось к одним язвам бюрократического режима, это была эпоха и многих действительно положительных достижений» [83, с. 7], а «упадок и распад начались с 40-х гг.». Автор называл николаевское правление «последней эпохой в истории русской абсолютной монархии», когда она «окончательно облекается в формы западноевропейского полицейского государства», побеждает конституционные идеи, полностью отстраняет общественные силы от управления, становится «устаревшим оружием». Николай I был назван «действительно последним русским самодержцем». «Пигмеями» представали его преемники на троне, «все эти «освободители», «миротворцы» и просто «благополучно царствующие» в сравнении с железной фигурой тюремщика русской свободы». В освещении «эпохи безграничного абсолютизма», которая была «уже для своего времени изжитое прошлое», М.А. Полиевктов избегал публицистического тона, утверждал принцип «спокойного объективного исследования» [83, с. 5, 183, 333-334]. В результате его книга обобщила достижения дореволюционной историографии, заложила фундамент дальнейших исследованийпроблем сочетания в николаевской эпохе элементов стабильности и разложения абсолютизма на фоне революционных потрясений, кризисов западноевропейских монархий.

Как уже было отмечено выше, советская историография, посвященная изучению эпохи правления Николая I и оценке его личности, испытала на себе влияние марксистско-ленинской методологии, что стало определяющим в формировании определенных историографических клише в осмыслении данной темы. Название, изданнойв 1927 г. в Ленинграде, книги А.Е. Преснякова «Апогей самодержавия» закрепилось за правлением Николая I – наивысшей фазой развития российского абсолютизма в его военно-бюрократической форме. Автор продолжил изучение важной проблемы «взаимоотношения самодержавия и служилого класса, который требовалось «дисциплинировать и удержать в положении покорного орудия власти» [87, с. 272]. Так, историк-марксист М.Н. Покровский связывал с развитием товарно-денежных отношений возрастание роли чиновничества в крепостническом государстве до такой степени, что «слуга становился сильнее своих господ» [82, с. 129-130].

Однако научное изучение проблем николаевского царствования стало тормозиться утверждавшимися в советской историографии пропагандистскими штампами разоблачительного характера – «николаевское самодержавие распылилось, разменялось на бесчисленных самодержцев бюрократии, которые буквально разворовывали Россию» [63, с. 91]. Советские историки в рамках исследования заявленной темы предопределили появление таких характеристик, как «император-палач», «самодержавный трус», «тупой и ограниченный ум», «грубая фельдфебельская физиономия с глазами навыкате», «самодовольная посредственность с кругозором ротного командира» (в некоторых изданиях – «...взводного командира» со ссылкой на Ф.Энгельса), «инквизитор, провокатор, шпион и палач», «ярый консерватор- крепостник». В словах Н.Я. Эйдельмана – «тридцатилетняя контрреволюция» – воплотилось долго преобладавшее в советской историографии разоблачительство, которое сводило деятельность Николая I лишь к подавлению революционной тенденции. В современной историографии все больше звучит мысль о том, что такой подход является односторонним [45, с. 387 - 388].

В ХХ веке николаевскую эпоху изучали и русские историки, эмигрировавшие из страны после революции. В своих работах, ныне изданных и в России, они продолжали, развивали традиции дореволюционной историографии. Сформировался подход к истории России второй четверти ХIХ в., как периоду «медленной модернизации» общества и окончательного оформления имперского бюрократического аппарата. В укрепившихся чиновничьих структурах, в целом «сдерживающих поступательное движение», историк С.Г. Пушкарев видел и «рычаг, при помощи которого будущие реформаторы смогли осуществить свои планы» [89, с. 50 – 54]. Рассматривая николаевское правление сквозь призму последующих реформ Александра II, В.В. Леонтович признавал, «что при Николае I не только сохранилось, но и укрепилось многое из того, что в конечном итоге должно было привести к возникновению либерального порядка в России, именно это укрепление послужило нужной предпосылкой для либеральных реформ Александра II» [62, с. 136]. Высказавшись об упрочении, выработанных при Екатерине II и Александре I, элементов либерального правосознания, автор подчеркнул значение созданного при Николае I Свода законов. Он оценивал это время, как переходную эпоху, «в которую незаметным образом один строй сменялся другим, а именно крепостной стой – строем гражданским». Сохранение монархического принципа правления и затягивание отмены крепостного права послужили для Леонтовича основанием «утверждать, что эпоха Николая была чрезвычайно вредной для дальнейшего развития России».

Советские историки с классовых позиций негативно оценивали произведения зарубежных коллег. Н.П. Ерошкин отметил слабую изученность в советской историографии политических институтов России конца XVIII − первой половины XIX вв. и повышенный интерес иностранных авторов к правлению Николая I, к деятельности III Отделения. Но при этом он видел в рассуждениях последних лишь отголоски старой государственной школы русской историографии, «надуманной концепции о конфликте самодержавия Николая I с «обществом». Историк критиковал тезисы о «либеральных стремлениях» правительства, о самодержавии и самом императоре как главной движущей силе или, наоборот, тормозе «модернизации» страны [37,с. 10 – 13].

Современная российская историография. Произведения, изданные в годы перестройки и последовавших реформ, испытали на себе влияние советской и зарубежной историографии. Их лейтмотивом стал тезис о том, что «Николай I едва не задушил страну», поскольку «считал идеалом своей империи казарму». Продолжалось разоблачение «военно-крепостнической диктатуры», неограниченного произвола, бесправия всех социальных слоев. Сохранялся тезис о неспособности самодержавия модернизировать Россию. Ставился вопрос и о том, почему не были решены важнейшие проблемы, выдвинутые жизнью. «В последних разработках отечественных ученых, – писали И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев, – ответ дается такой: Николай, отстранив общество от участия в реформе, избрав тайный путь, заранее обрек дело на неудачу» [40, 601].

В 1990-е гг. были реанимированы не только либеральные, но и прозападные подходы к изучению николаевской эпохи, появилось разоблачение «болезней русского общества», «архаики российских традиций». Большое внимание уделено развитию общественной мысли, формированию «в чужеродной среде николаевского царствования» самосознания интеллигенции, «многолетнего типа русского европейца», «поборников всестороннего приобщения России к благам европейской цивилизации». Глядя на историю сквозь призму проблемы «Россия и Запад», авторы считали ущербным «стремление правительства совместить выгоды европейской цивилизованности с реалиями дворянской и самодержавной России». Поэтому даже «смелые социально-политические эксперименты» на окраинах страны, доходившие до утверждения личной свободы крестьян в Молдавии и Валахии, и реформирование государственной деревни, по мнению авторов, вели «к утяжелению чиновничьего бремени над крестьянством». Историки демонстрировали негативное отношение к «казенному попечительству», противопоставляли «бюрократической опеке» гражданские свободы, писали о разочаровании николаевского реформатора П.Д. Киселева «долгим и бесплодным опытом сочинения проектов робких реформ» [72, с. 87 – 112].

В то же время другие историки увидели в «самом самодержавии» Николая I рычаг реформирования страны, «окончательное осознаниенеобходимости изменения основ социально-экономического строя», натолкнувшееся на «косное общественное мнение помещиков-крепостников» «в условиях массового неприятия дворянством любых шагов в данном направлении» [46, с. 231].

В 1996 г. исполнилось 200 лет со дня рождения Николая I. Но значительно более важным фактором повышения общественного научного интереса к его личности и деяниям на рубеже нового тысячелетия стало провозглашение руководством нашей страны задач укрепления диктатуры закона, вертикали власти, экономического роста, социальной защищенности граждан, воспитания гордости за Отечество и его историю.

Излишняя политизация исторического знания проявилась в активных попытках либеральных публицистов использовать укоренившийся в массовом сознании негативный образ императора для критики Президента РФ В.В. Путина. Утверждалось, что «он больше похож на Николая I», при котором Россия «проиграла все, что могла», а «лучшие люди той эпохи были в оппозиции к режиму» [26, с. 7]. В представлении некоторых публицистов поражение России в Крымской войне перечеркивает всё тридцатилетнее правление Николая I, который «встал на пути развития человечества. И ему удалось затормозить прогресс в политике, экономике, науке и военном деле в России…» [114, с. 448].

С другой стороны, стоящие перед страной задачи подталкивают историков к серьезному исследованию непростой эпохи Николая I, чтобы «разглядеть не мундир, а человека» и отнюдь не «в розовом или черном цвете» [29, с. 11]. Основная тенденция современной историографии – переход от присущих советским исследованиям разоблачений «николаевского военно-полицейского режима» к представлениям о патерналистском характере государственной политики [36]. Историки более основательно анализируют социальный состав и функции николаевской бюрократии, делают выводы о значительной неоднородности, различии в имущественном положении групп чиновничества, об их пестром образовательном уровне [77 – 79], о том, что «при Николае I просвещенная бюрократия, представленная в Александровскую эпоху талантливыми одиночками вроде Сперанского, стала достаточно широким социальным явлением»[22, с. 55]. Переиздана написанная ещё в 30-е гг. книга И.М Троцкого, отразившая противоречивую роль политической полиции в борьбе с бюрократизмом [105, с. 71]. Современные историки считают III Отделение важнейшим проводником патерналистской политики государства, изучают его роль в выявлении и пресечении бюрократических злоупотреблений [67]. Данный аспект актуализирован созданием социальной службы в постсоветской России, надеждами на возрастание роли государства в социальной сфере. Впервые с дореволюционного времени в историографии стала освещаться, наполняться новыми фактами отеческая забота Николая I и его чиновников о нуждах народа и конкретных людей.

Современные историки по-новому осмысливают всю эпоху правления Николая I. 8 декабря 2011 г. в Институте Российской истории РАН защищена докторская диссертация И.В. Ружицкой «Законодательная деятельность в царствование императора Николая I». Важными представляются выводы автора о том, что проводившиеся при Николае I мероприятия стали подготовительным этапом реформ Александра II, сформировали их концепцию, создали теоретическую и законодательную базу. Практически одновременно в г. Майкопе было опубликовано интересное исследование Ф.Х. Шебзуховой о развитии законодательства по крестьянскому вопросу во второй четверти XIX в. «в направлении некоторого ослабления личной зависимости крестьян от помещиков и усиления правительственной опеки над деревней», которое «создало прецедент возможности отмены крепостного права» [114,с. 98]. Таким образом, исследователи выходят на новый уровень понимания самодержавной, имперской модернизации России, а также места николаевского царствования в этом процессе.

Свою роль в процессе переосмысления всей николаевской эпохи играет специальное исследованиедостижений русской исторической мысли и зарубежной историографии [85, с. 100 – 119]. Николай I предстает «первым после Ивана Грозного русским царем, поддержавшим четкую и позитивную формулировку государственной идеологии, которая выделяла Россию из западноевропейских стран и определяла символы, обращенные к населению», «конструктивным государственным деятелем», заложившим «основу «регулярного» государства. Ее создание проложило дорогу реформам Александра II» [111, с. 333 – 334].

Таким образом, анализ достижений отечественной историографии позволяет сделать вывод о том, что сложившиеся исследования не дают цельной картины, освещают правление Николая I фрагментарно, не определяют место этого загадочного тридцатилетия в историческом процессе. Основной проблемой историографии является изучение царствования Николая I как закономерной стадии перехода от конституционных проектов начала века к великим реформам 60-70-х гг., поиска урегулирования конфликта между самодержавием и обществом, верховной властью и бюрократией, придания реформаторским мечтаниям Александровской эпохи реального действенного потенциала.

В развитии зарубежной историографии отмечены следующие тенденции. В то время как на родине императора Николая I в его личности усматривали только «источник реакции и гнета», историки Западной Европы и США смотрели на правление этого монарха под иным углом. Они много занимались вопросами внутренней политики его правительства и историей политических институтов того времени. И, хотя их выводы не однозначны, большинство западных ученых не видит в правлении Николая I сплошной и непрерывной реакции. Существуют различные точки зрения на место этого периода в истории России.

Немецкая историография (Д. Байрау, Г.И. Торке, Ф. Дистельмайер) давно признала значительную роль в подготовке отмены крепостного права предшествующей законодательной деятельности правительства в крестьянском вопросе. Еще одним фактором подготовки реформы 1861 г. стал, как они полагают, начавшийся в 1830-е гг. регулярный сбор статистических данных, способствовавший созданию «информационного базиса» реформы. Немецкими историками большое внимание уделяется формированию «кадров» реформаторов — появлению в первой половине XIX в. слоя «просвещенных бюрократов» [102, с. 157 – 158].

Англоязычные историки солидаризируются со своими германскими коллегами. Так, В.М. Пинтнер делает вывод о более прогрессивных взглядах и действиях Николая I по сравнению с его министрами, относя его к «консерваторам с прогрессом» и достаточно высоко оценив его вклад в развитие России. У.Б. Линкольн в своей работе 1978 г. попытался отказаться от общепринятых стереотипов, отметив, что в действительности социально-экономическое развитие России в годы правления Николая I было достаточно стабильным и, лишь к концу его правления стал наблюдаться застой. Такая стабильность в немалой степени — заслуга правительства и самого монарха. М. Раев считает, что созданная историками- отрицательная картина царствования Николая I, «совершенно точна в применении к последним десятилетиям царствования», но неверна в приложении к истории всего тридцатилетнего правления этого императора. В это время имела место «двойная политика»: с одной, стороны - «негативная, пресекающая всякие поползновения к оппозиции», с другой -«конструктивная; прокладывающая путь экономических и социальных преобразований, которые должны быть проведены под. руководством администрации». Выводы этого историка однозначны: «методы и объем реформ Александра II были выработаны в правление Николая I», от отца сын «унаследовал» политику реформ, а «некоторые реформы или попытки конкретных реформ были предприняты уже в это время», в том числе реформа «административной реорганизации государственных крестьян» [91, с. 180].

Таким образом, зарубежная историография признала, что при Николае I были созданы определенные условия для перехода в следующее царствование к реформам. Одним из таких условий стала подготовка «кадров» будущих преобразований, т. н. «просвещенной бюрократии». Другим фактором, способствовавшим подготовке «почвы» для преобразований, стали успехи экономического развития, которые были достигнуты благодаря (а не вопреки) хозяйственной деятельности высшей администрации. Некоторые иностранные ученые признают и значительную роль законодательной деятельности правительства Николая I (особенно в крестьянском вопросе) для будущих «великих реформ». В целом, зарубежные исследователи гораздо раньше российских приступили к изучению характера царствования Николая I с точки зрения его значения для последующей истории России.

Источниковая база. Весь комплекс задействованных в работе источников целесообразно подразделить на следующие группы: нормативно-законодательные акты, материалы делопроизводства, документы личного происхождения (дневники, воспоминания, письма и мемуары), публицистика.

Первая группа представлена материалами нормативно – законодательного характера. Особый интерес для нашего исследования имеют законодательные акты внутриполитического характера, определявшие основные направления политики Николая I в решении крестьянского вопроса: указ об обязанных крестьянах,нормативные положения, регламентировавшие реализацию реформы в государственной деревне в 1837 – 1841 гг., указ 1847 г. об инвентарной реформе на территории Правобережной Украины и Западной Белоруссии. Анализ указанных нормативных актов позволяет сделать вывод о том, чтохотя Николай I понимал пагубность крепостного права, оно не было отменено, так как по-прежнему большинство дворянства выступало против этого [18]. Также значительный интерес представляют законоположения, в числе которых «чугунный» Цензурный устав 1826 г., новый Университетский устав 1835 г. и др., содержание которых свидетельствует об усилении контроля государства над обществом и определяют целенаправленность политики Николая в этом вопросе [18]. Изучение вопроса внешнеполитического курса Николая стало возможным в результате привлечения законодательных актов внешнеполитического характера (Туркманчайский мирный договор 1828 г., Адрианопольский мирный договор 1829 г., Парижский мирный трактат 1856 г. и др.) [18].

Отдельный интерес для нашего исследования представляют материалы делопроизводства. Прежде всего это документы Комитета 6 декабря 1826 года, а также Комитета 23 июля 1829 года — журналы и другие бумаги, также материалы обсуждения крестьянского вопроса в различных государственных учреждениях: Государственном совете, Комитете министров, Правительствующем сенате и т.д., в том числе сам проект Дополнительного закона о состояниях [19]. Интересны также различные проекты и записки об организации, функциях и структуре политической полиции и т.д. Сведения о III отделении в них крайне скудны, что вполне объяснимо, так как политическая полиция действовала на основе устных, не оглашаемых публично высочайших повелений и секретных инструкций. Опубликованные сравнительно в небольшом числе, они в тоже время дают представление о политике правительства, его реакции на различные события, происходящие внутри и вне страны. Официальные акты содержат сведения об устройстве, составе и функциях III отделения, помогают уяснить механизм деятельности политического сыска [14].

В работе также широко привлекались материалы личного происхождения. Мемуарная литература представлена воспоминаниями и очерками ведущих деятелей III отделения: записки А.Х. Бенкендорфа, заметки и дневниковые записи JI.B. Дубельта, воспоминания жандармских офицеров (А.И. Ломачевского, Э.И. Стогова и др.). Они позволяют проникнуть в мировоззрение государственных чиновников, уточнить позиции представителей верховной власти, понять настроение «верхов» в те или иные отрезки времени [1, 15].

Дневниковые записи современников николаевской эпохи содержат более откровенные отклики на политические процессы внутренней жизни страны: под свежим впечатлением, на злобу дня, «натуральнее» и откровеннее, чем это делается обычно в воспоминаниях, более зависимых от публики и цензуры. Современники и участники эпохи «полицейского режима» Николая I граф Оттон де Бре,Ф.Ф. Вигель, Д.А. Милютин, А.И. Герцен, И.С. Аксаков и другие рисуют мрачную картину российского бытия и отмечают роль III отделения в создании такого образа эпохи. Конечно, их свидетельства в той или иной мере субъективны и тенденциозны. Как отмечал академик Е. В. Тарле, «личные, групповые, классовые, национальные пристрастия, симпатии и антипатии самым могущественным образом влияют на содержание мемуарной литературы, даже если автору воспоминаний кажется, будто он говорит чистейшую правду, не лжет и не рисуется»1. Но в них в то же время мемуаристы достаточно откровенно преподносят свои взгляды на российскую действительность под наблюдением «государева ока», свое непосредственно отношение к деятельности «центральной конторы шпионажа» и отдельных ее представителей [10, 11, 16, 20].

Также использованы отдельные книги и сборники статей публицистов различных общественно-политических направлений. Ценный памятник оппозиционной публицистики - сочинение «Развитие революционных идей в России» А.И. Герцена. Разумеется, публицистика с ее политической заостренностью и сугубой тенденциозностью более чем какой-либо род источников требует критического подхода к любому документу с учетом идейной позиции автора [6].

Таким образом, источниковая база является достаточной для реализации поставленных автором цели и задач.

Объектом данного исследования является личность Николая Iкак государственного деятеля.

Предметом работы являются условия, ход и результаты реализации Николаем I мероприятий в качестве государственного деятеля, то есть человека, осуществляющего функции управления государством, участвующего в определении внешне и внутриполитического курса страны.

Целью исследования является комплексное изучение жизни и государственной деятельности Николая I как ключевой фигуры политической жизни России второй четверти XIX века.

Из вышеуказанной цели можно выделить следующие задачи исследования:

¾ рассмотреть этапы и особенности формирования характера, личностных качеств Николая Павловича, влияние на него ближайшего окружения и семьи;

¾ проанализировать правительственные мероприятия по кодификации российского законодательства, а также решению крестьянского вопроса, как ключевых во внутренней политике царя,

¾ изучить вопрос о сущности теории официальной народности и ее реализация в политической доктрине Николая Iи представить оценку императора как политического деятеля,

¾ проанализировать внешнеполитическую деятельность Николая I и его реализацию как дипломата,

¾ отдельным аспектом является изучение развития внешнеполитической программы в решении Николаем I восточного вопроса.

Хронологические рамки. Данная исследовательская работа охватывает период правления Николая Iс 1825 по 1855 годы.Указанные нижняя и верхняя границы исследования не исключают краткого экскурсаавтором в предшествующие и последующие периоды истории Российского государства с целью более глубокого понимания изучаемых событий. Так, кратко излагается история правительственных попыток систематизации законодательства, начиная с Петра I; прослеживается преемственность законодательных актов по крестьянскому вопросу, выработанных при императоре Николае I, и положений реформы 19 февраля 1861 г., степень влияния проектов процессуальных уставов второй четверти XIX в. на судебную реформу 1864 г. и т.д.

Территориальные рамки исследования представлены границами Российской империи в период с 1825 по 1855 годы. Отметим, что при рассмотрении вопроса реализации Николаем Павловичем внешнеполитической доктрины и основных событий, характеризующих европейское и восточное направления внешней политики, мы учитывали аспекты территориальных приобретений и потерь Российской империи в результате русско-турецких и русско-иранских войн, а также событий Кавказской войны 1817 – 1864 гг. 

Методологической основой исследования стали принципы историзма, объективности, системного и конкретного подхода к изучению политических взглядов и государственной деятельности Николая I, которые предполагают критическое отношение к источникам, вынесение суждений на основе всестороннего осмысления совокупностей фактов, а также показ явления в развитии и в контексте исторической обстановки. Использованы такие методы исторического анализа, как сравнительно - исторический, ретроспективный, проблемно-хронологический.

При исследовании эволюции государственной деятельности императора Николая I рассматриваются во взаимодействии и взаимовлиянии социально - экономические и политические условия Российской империи (формационный подход) и влияние человеческого, личностного фактора (антропологический подход) на формирование политических взглядов Николая I.

Структура исследования представлена введением, тремя главами, заключением, списком использованных источников и литературы, приложениями.

Практическая значимость исследования. Материалы и выводы исследования могут быть использованы в научной и научно-педагогической деятельности, в процессе изучения проблем отечественной истории ХIХ века, при создании обобщающих исследований по политической истории России, а также при разработке общих и специальных курсов.

 

1 Формирование личности и политической программы Николая I

1.1 Детство и юность Николая Павловича

 

Личность и деятельность пятнадцатого российского самодержца из династии Романовых Николая I еще при жизни получила амбивалентную оценку современников. Лица из ближайшего окружения, общавшиеся с ними в неформальной обстановке или в узком семейном кругу, как правило, давали высокую оценку его деятельности и говорили с восторгом, что император: «вечный работник на троне», «Бесстрашный рыцарь», «рыцарь духа» ... Для значительной части имени общества король был связан с псевдонимами «кровавый», «палач», «Николай Палкин». Причем последнее определение как бы заново утвердилось в общественном мнении уже после 1917 года, когда впервые в русском издании появилась под тем же названием небольшую брошюру Льва Толстого. Основанием для ее написания (в 1886 году) служил в качестве истории 95-летний бывший солдат Николая о том, как прогоняли сквозь строй чего-либо нижних чинов виновного, для которого Николая I и был назван в Палкин людей. Сама же ужасающая своей бесчеловечностью картина «законного» наказания шпицрутенами с потрясающей силой изображена писателем в знаменитом произведении «После бала» [2, с. 26 - 27].

Многие негативная оценка личности Николая I и его деятельность идет от Герцена, а не только монарха его бойни декабристов, и особенно выполнение пяти из них, когда все надежды на помилование. То, что произошло в обществе еще более пугающей, что после публичной казни Пугачева и его сподвижников народа уже забыл о смертной казни. Николай I так любил Герцена, он, как правило, точный и острый наблюдатель, с явным предубеждением акцентов даже в описании его внешности: «Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное - глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза» [6, с. 221].

Этот портрет противоречит свидетельству многих других современных вмятин. Например, врач-терапевт Саксен-Кобург, принц Леопольд Барон Стокман описал великий князь Николай: очень красивый, привлекательный, стройный, как молодой сосны, черты лица правильной, тонкой открытый лоб, dugoyu брови, маленький рот, деликатно изложенные подбородок, характер очень живой, расслабились и изящные манеры. Одной из примечательных дам, миссис Кэмпбелл, отличается особой тяжести суждения о мужчинах, не радовало его нет концевых восклицает: «Что за прелесть! Что за красота! Это будет первый красавец в Европе!». Столь же лестно отзывались о внешности Николая английская королева Виктория, жена английского посланника Блумфильда, другие титулованные особы и «простые» современники [20, с. 459 – 475].

В среду, 25 июня (6 июля) 1796 года в Царском Селе, Великая Княгиня Мария Феодоровна разрешилась третьим сыном. Императрица Екатерина II поспешила поделиться со своим штатным корреспондентом Ф. М. Гриммом из Парижа семейной радостью: «Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиной он - аршин без двух вершков (62,2 см.), а руки немного менее моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».

Через десять дней, бабушка императрица сообщала Гриммуо первых днях жизни своего внука следующее: «Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда осьмидневный ребенок не пользовался таким угощением, это неслыханное дело... Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего". Екатерина II предугадывает судьбу новорожденного: третий внук "по необыкновенной силе своей, предназначен, кажется мне, также царствовать, хотя у него и есть два старших брата» [5]. Тогда Александру шел двадцатый год, Константину было 17 лет.

Новорожденного, после обряда крещения передали на попечение бабушке. Но ее внезапная смерть 6 ноября 1796 года «неблагоприятным образом»повлияла на дальнейшее воспитание и образование великого князя Николая. Тем не менее, бабушке удалось выбрать хорошую няню Николаю. Это былашотландка Евгения Васильевна Лайон, дочь лепного мастера, который был приглашен в Россию Екатериной II. Она была единственным учителем в первые семь лет жизни мальчика, и как полагают, оказала сильное влияние на формирование его личности.  Будучи обладательницей решительного, прямого и благородного характера, Евгения Лион внушала Николаю высокие понятия долга, чести, верности данному слову.

28 января 1798 года в семье императора Павла I родился еще один сын - Михаил. Павел, лишенный волей императрицы Екатерины II, возможностивоспитывать и растить двух старших сыновей, всю свою отцовскую любовь обрушил на младших, отдавая явное предпочтение Николаю. Их сестра Анна Павловна, будущая королева Нидерландов, писал, что его отец «ласкал их весьма нежно, что никогда не делала наша мать» [5].

Согласно правилам, Николай с младенчества был записан на военную службу: четырехмесячным, он был назначен начальником лейб-гвардии Конного полка. Первой игрушкой мальчика было деревянное ружье, потом шпага, также из дерева. В апреле 1799 года на него надели первый военный мундир – «малиновый гарусный», а на шестом году жизни Николай впервые оседлал верховую лошадь. С самых ранних лет будущий император впитывают дух военной среды.

В 1802 году началась учеба. С этого времени начал вестись специальный журнал, в котором воспитатели («кавалеры») фиксируют буквально каждый шаг мальчика, подробно описывая его поведение и поступки [29, с. 87 - 88].

Надзор за воспитанием великого князя был поручен генералу Матвею Ивановичу Ламсдорфу. По отзывам современников, Ламсдорф «не обладал не только ни одною из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, призванной иметь влияние на судьбы своих соотечественников и на историю своего народа, но даже был чужд и всего того, что нужно для человека, посвящающего себя воспитанию частного лица». Он был активным приверженцем широко принимаемой в тот период системы воспитания, который был основан на приказаниях, выговорах и практике физических наказаний. Частого «знакомства» с линейкой, шомполами и розгами не избежал и Николай. С согласия матери Ламсдорф стремится переломить характер своего воспитанника, идя наперекор всем его наклонностям и способностям.

Как часто бывает в таких случаях, результат был прямо противоположным. Впоследствии Николай Павлович писал о себе и своем брате Михаиле: «Граф Ламсдорф умел вселить в нас одно чувство - страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастия сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор. Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было и, должно признаться, что не без успеха... Граф Ламсдорф и другие, ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное. Одним словом - страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении я видел одно принуждение, и учился без охоты» [5].

По словам биографа Николая I, барона М. А. Корфа, «великие князья были постоянно как бы в тисках. Они не могли свободно и непринужденно ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни предаваться обычной детской резвости и шумливости: их на каждом шагу останавливали, исправляли, делали замечания, преследовали моралью или угрозами» [7, с. 144 – 146].  Таким образом, как показало время, пытались исправить столь же самостоятельный, сколько и строптивый, вспыльчивый характер Николая. Даже барон Корф, один из наиболее расположенных к нему биографов, вынужден отметить, что обычно замкнутый и необщительный Николай как будто перерождался во время игр, и заключенные в нем не одобряемые окружающими своевольные начала проявлялись во всей полноте. Журналы «кавалеров» за 1802-1809 годы пестрят записями о необузданности Николая во время игр со сверстниками. «Что бы с ним ни случалось, падал ли он, или ушибался, или считал свои желания неисполненными, а себя обиженным, он тотчас же произносил бранные слова... рубил своим топориком барабан, игрушки, ломал их, бил палкой или чем попало товарищей игр своих». В минуты вспыльчивости мог плюнуть в сестру Анну. Однажды он с такой силой ударил прикладом детского ружья товарища по играм Адлерберга, что у того на всю жизнь остался шрам [47, с. 27 - 28].

Грубые манеры обоих великих князей, особенно проявлявшихся во время военных игр, биографы объяснялиутвердившимся в их детском восприятии представлении (не без влияния Ламсдорфа), что грубость - обязательное отличие всех военных. Однако, как замечали воспитатели, и вне военных развлечений манеры Николая Павловича «оставались не менее грубыми, заносчивыми и самонадеянными». Данной особенностью объясняется, почему Николай стремился быть первым в играх, командовать или представлять императора. По оценкам тех же воспитателей, Николай «обладает весьма ограниченными способностями», хотя и имел, по их словам, «самое превосходное, любящее сердце» и отличался «чрезмерной чувствительностью».

Другая черта, тоже оставшаяся на всю жизнь, - Николай Павлович «не сносил никакой шутки, казавшейся ему обидою, не хотел выносить ни малейшего неудовольствия... он как бы постоянно считал себя и выше, и значительнее всех остальных». Отсюда и его стойкая привычка признавать свои ошибки только под сильным принуждением [55, с. 178].

Как было отмечено, любимым занятием братьев Николая и Михаила оставались военные игры. В их распоряжении был большой набор оловянных и фарфоровых солдатиков, ружей, алебард, деревянных лошадок, барабанов, труб и даже зарядных ящиков. Все попытки поздно спохватившейся матери отвратить их от этого влечения не увенчались успехом. Как писал позднее сам Николай, «одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа». На самом деле это была страсть прежде всего к парадомании, к фрунту, которая с Петра III, по словам биографа царской фамилии Н. К. Шильдера, «пустила в царственной семье глубокие и крепкие корни». «Ученья, смотры, парады и разводы он любил неизменно до смерти и производил их даже зимой», - пишет о Николае один из современников. Николай и Михаил придумали даже «семейный» термин для выражения того удовольствия, что они испытывали, когда смотр гренадерских полков проходил без сучка и задоринки, - «пехотное наслаждение» [113, с. 121].

С шести лет Николая начинают знакомить с русским и французским языками, Законом Божиим, русской историей, географией. Затем следуют арифметика, немецкий и английский языки - в результате Николай хорошо владел четырьмя языками. Латинский же и греческий ему не давались. (Впоследствии он исключил их из программы обучения своих детей, ибо «терпеть не может латыни с тех еще пор, когда его мучили над нею в молодости».) С 1802 года Николая учат рисованию, музыке. Научившись недурно играть на трубе (корнет-пистоне), после двух-трех прослушиваний он, от природы одаренный хорошим слухом и музыкальной памятью, без нот мог исполнить достаточно сложные произведения в домашних концертах. Николай Павлович на всю жизнь сохранил любовь к церковному пению, знал наизусть все церковные службы и охотно подпевал певчим на клиросе своим звучным и приятным голосом. Он неплохо рисовал (карандашом и акварелью) и даже научился требующему большого терпения, верного глаза и твердой руки искусству гравирования.

В 1809 году обучение Николая и Михаила решено было расширить до университетских программ. Но идея направить их в Лейпцигский университет, как и мысль отдать в Царскосельский лицей, отпала по причине начавшейся Отечественной войны 1812 года. В итоге они продолжили домашнее образование. К занятиям с великими князьями привлекли известных тогда профессоров: экономиста А. К. Шторха, правоведа М. А. Балугьянского, историка Ф. П. Аделунга и других. Но первые две дисциплины не увлекли Николая. Свое отношение к ним он позже выразил в инструкции М. А. Корфу, определенному им преподавать сыну Константину законоведение: «...Не надо слишком долго останавливаться на отвлеченных предметах, которые потом или забываются, или же не находят никакого применения на практике. Я помню, как нас мучили над этим два человека, очень добрые, может статься, и очень умные, но оба несноснейшие педанты: покойные Балугьянский и Кукольник [отец известного драматурга]... На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом к экзаменам выучивали кое-что в долбяжку, без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права - добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь своим основанием – религию»[7, c. 67].

У Николая Павловича очень рано проявляется интерес к строительному и особенно инженерному делу. «Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика, - пишет он в своих записках, - привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части». И это не пустая похвальба. По свидетельству инженер-генерал-лейтенанта Е. А. Егорова, человека редкой честности и бескорыстия, Николай Павлович «питал всегда особенное влечение к инженерному и архитектурному искусствам... любовь к строительному делу не покидала его до конца жизни и, надо сказать правду, он понимал в нем толк... Он всегда входил во все технические подробности производства работ и поражал всех меткостью своих замечаний и верностью глаза» [12, с. 339].

В 17-летнем возрасте обязательные учебные занятия Николая практически заканчиваются. Отныне он регулярно бывает на разводах, парадах, учениях, то есть целиком предается тому, что ранее не поощрялось. В начале 1814 года осуществилось наконец желание великих князей отправиться в Действующую армию. Они пробыли за границей около года. В этой поездке Николай познакомился со своей будущей женой, принцессой Шарлоттой, дочерью прусского короля. Выбор невесты был сделан не волей случая, а отвечал еще чаяниям Павла I укрепить отношения России и Пруссии династическим браком.

В 1815 году братья вновь в Действующей армии, но участия в военных действиях, как и в первом случае, не принимали. На обратном пути в Берлине состоялась официальная помолвка с принцессой Шарлоттой. Очарованный ею 19-летний юноша по возвращении в Петербург пишет знаменательное по содержанию письмо: «Прощайте, мой ангел, мой друг, мое единственное утешение, мое единственное истинное счастье, думайте обо мне так часто, как я думаю о Вас, и любите, если можете, того, кто есть и будет на всю жизнь Вашим верным Николаем». Ответное чувство Шарлотты столь же сильно, и 1 (13) июля 1817 года, в день ее рождения, состоялась пышная свадьба. С принятием православия принцесса наречена Александрой Федоровной.

До женитьбы состоялись две ознакомительные поездки Николая - по нескольким губерниям России и в Англию. После вступления в брак он назначен генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона, что вполне отвечало его наклонностям и желаниям. Его неутомимость и служебное рвение поражали всех: рано утром он являлся на линейное и ружейное учения сапер, в 12 часов уезжал в Петергоф, а в 4 часа дня садился на коня и снова скакал 12 верст до лагеря, где оставался до вечерней зори, лично руководя работами по сооружению учебных полевых укреплений, рытью траншей, установке мин, фугасов... Николай обладал необыкновенной памятью на лица и помнил поименно всех нижних чинов «своего» батальона. По свидетельству сослуживцев, «до совершенства знавший свое дело» Николай фанатично требовал того же от других и строго взыскивал за любые промахи. Да так, что наказанных по его приказанию солдат часто уносили на носилках в лазарет. Николай конечно же не испытывал угрызений совести, ибо лишь неукоснительно исполнял параграфы воинского устава, предусматривавшие беспощадные наказания солдат палками, розгами, шпицрутенами за любые провинности [66, с. 301].

В июле 1818 года его назначили командиром бригады I-й гвардейской дивизии (с сохранением должности генерал-инспектора). Ему шел 22-й год, и он искренне радовался этому назначению, ибо получил реальную возможность самому командовать войсками, самому назначать учения и смотры.

В этой должности Николаю Павловичу преподали первые реальные уроки подобающего офицеру поведения, положившие начало позднейшей легенде об «императоре-рыцаре».

Как-то во время очередных учений он сделал грубый и несправедливый выговор перед фронтом полка К. И. Бистрому - боевому генералу, командиру Егерского полка, имевшему множество наград и ранений. Взбешенный генерал явился к командиру Отдельного гвардейского корпуса И. В. Васильчикову и просил его передать великому князю Николаю Павловичу свое требование формального извинения. Только угроза довести до сведения государя о случившемся заставила Николая извиниться перед Бистромом, что он и сделал в присутствии офицеров полка. Но урок этот не пошел впрок. Спустя некоторое время за незначительные нарушения в строю он устроил оскорбительный разнос ротному командиру В. С. Норову, заключив его фразой: «Я вас в бараний рог согну!». Офицеры полка потребовали, чтобы Николай Павлович "отдал сатисфакцию Норову». Поскольку дуэль с членом царствующей фамилии по определению невозможна, то офицеры подали в отставку. Конфликт с трудом удалось погасить.

Но ничто не могло заглушить служебное рвение Николая Павловича. Следуя «твердо влитым» в его сознание правилам воинского устава, он всю свою энергию тратил на муштровку находившихся под его началом подразделений. «Я начал взыскивать, - вспоминал он позднее, - но взыскивал один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя. Тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать» [12, c. 228].

Надо признать, что строгость его как бригадного командира была отчасти оправдана тем, что в офицерском корпусе в ту пору «и без того уже расшатанный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился... Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно... не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно». Дело доходило до того, что многие офицеры приезжали на учения во фраках, накинув на плечи шинель и надев форменную шляпу. Каково было мириться с этим до мозга костей службисту Николаю? Он и не мирился, что вызывало не всегда оправданное осуждение современников. Известный своим ядовитым пером мемуарист Ф. Ф. Вигель писал, что великий князь Николай «был несообщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в исполнении его он был слишком строг к себе и к другим. В правильных чертах его белого, бледного лица видна была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Скажем правду: он совсем не был любим».

Относящиеся к этой же поре свидетельства других современников выдержаны в том же ключе: «Обыкновенное выражение его лица имеет в себе нечто строгое и даже неприветливое. Его улыбка есть улыбка снисходительности, а не результат веселого настроения или увлечения. Привычка господствовать над этими чувствами сроднилась с его существом до того, что вы не заметите в нем никакой принужденности, ничего неуместного, ничего заученного, а между тем все его слова, как и все его движения, размеренны, словно перед ним лежат музыкальные ноты. В великом князе есть что-то необычное: он говорит живо, просто, кстати; все, что он говорит, умно, ни одной пошлой шутки, ни одного забавного или непристойного слова. Ни в тоне его голоса, ни в составе его речи нет ничего, что обличало бы гордость или скрытность. Но вы чувствуете, что сердце его закрыто, что преграда недоступна и что безумно было бы надеяться проникнуть в глубь его мысли или обладать полным доверием» [12, с. 446].

На службе Николай Павлович пребывал в постоянном напряжении, он застегнут на все пуговицы мундира, и только дома, в семье, вспоминала императрица Александра Федоровна о тех днях, «он чувствовал себя вполне счастливым, впрочем, как и я». В записях В.А. Жуковского читаем, что "ничего не могло быть трогательнее видеть вел.кн. в домашнем быту. Лишь только переступал он к себе за порог, как угрюмость вдруг исчезала, уступая место не улыбкам, а громкому, радостному смеху, откровенным речам и самому ласковому обхождению с окружающими... Счастливый юноша...с доброю, верною и прекрасною подругой, с которой он жил душа в душу, имея занятия, согласные с его склонностями, без забот, без ответственности, без честолюбивых помыслов, с чистой совестью, чего не доставало ему на земле?» [12, с. 312].

 

1.2 Обстоятельства вступления на престол. Оформление

внутриполитического курса

 

Император Николай I, вступивший на престол в 29 лет, сначала испытывал неуверенность и сомнения. Будущее России беспокоило Николая не меньше, чем декабристов. Несомненно, он был человеком ответственным, слова о благе Отечества были для него не пустым звуком. Но он довольно смутно представлял, что ему предстоит делать. Всю свою предыдущую жизнь он не готовил себя к высокому уделу повелителя России. Большие права на престол имел старший брат Константин, который, как и другой брат – император Александр I, годился в отцы Николаю. Их разница в возрасте достигала 17 лет!

    Вдруг в одночасье все переменилось. Летом 1819 года Александр I неожиданно сообщает Николаю и его жене о намерениях отказаться от трона в пользу младшего брата. «Никогда ничего подобного не приходило в голову даже во сне, - подчеркивает Александра Федоровна. - Нас точно громом поразило; будущее показалось мрачным и недоступным для счастья». Сам Николай сравнивает ощущения свое и жены с ощущением спокойно гулявшего человека, когда у того «вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот совершенное изображение нашего ужасного положения». И он не лукавил, сознавая, сколь тяжел будет для него замаячивший на горизонте крест судьбы - царская корона.

Но это лишь слова, пока же Александр I не делает попыток приобщить брата к государственным делам, хотя уже (правда, втайне даже от ближайшего окружения двора) составлен манифест об отказе от трона Константина и передаче его Николаю. Последний же по-прежнему занят, как он сам писал, «ежедневным ожиданием в передних или секретарской комнате, где...собирались ежедневно...знатные лица, имевшие доступ к государю. В сем шумном собрании проводили мы час, иногда и более... Время сие было потерей времени, но и драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался» [9, с. 98].

Вот и вся школа подготовки Николая к управлению государством, к чему он, надо заметить, вовсе не стремился и к чему, как он сам признавался, «столь мало вели меня и склонность и желания мои; степень, на которую я никогда не готовился и, напротив, всегда со страхом взирал, глядя на тягость бремени, лежавшего на благодетеле моем» (императоре Александре I). В феврале 1825 года Николай назначен командиром 1-й гвардейской дивизии, но это ничего по существу не изменило. Он мог стать членом Государственного совета, но не стал. Почему? Ответ на вопрос отчасти дает декабрист В. И. Штейнгейль в своих «Записках о восстании». Касаясь слухов об отречении Константина и назначении наследником Николая, он приводит слова профессора Московского университета А. Ф. Мерзлякова: «Когда разнесся этот слух по Москве, случилось у меня быть Жуковскому; я его спросил: «Скажи, пожалуй, ты близкий человек - чего нам ждать от этой перемены?» - «Суди сам, - отвечал Василий Андреевич, - я никогда не видел книги в [его] руках; единственное занятие - фрунт и солдаты» [9, с. 48].

Неожиданное известие о том, что Александр I при смерти, пришло из Таганрога в Петербург 25 ноября. (Александр совершал поездку по югу России, предполагал проехать весь Крым.) Николай пригласил к себе председателя Государственного совета и Комитета министров князя П. В. Лопухина, генерального прокурора князя А. Б. Куракина, командира Гвардейского корпуса А. Л. Воинова и военного генерал-губернатора Петербурга графа М. А. Милорадовича, наделенного в связи с отъездом императора из столицы особыми полномочиями, и объявил им свои права на престол, видимо, считая это чисто формальным актом. Но, как свидетельствует бывший адъютант цесаревича Константина Ф. П. Опочинин, граф Милорадович «ответил наотрез, что вел.кн. Николай не может и не должен никак надеяться наследовать брату своему Александру в случае его смерти; что законы империи не дозволяют государю располагать по завещанию; что притом завещание Александра известно только некоторым лицам и неизвестно в народе; что отречение Константина тоже неявное и осталось необнародованным; что Александр, если хотел, чтоб Николай наследовал после него престол, должен был обнародовать при жизни своей волю свою и согласие на нее Константина; что ни народ, ни войско не поймут отречения и припишут все измене, тем более, что ни государя самого, ни наследника по первородству нет в столице, но оба были в отсутствии; что, наконец, гвардия решительно откажется принести Николаю присягу в таких обстоятельствах, и неминуемым затем последствием будет возмущение... Великий князь доказывал свои права, но граф Милорадович их признавать не хотел и отказал в своем содействии. На том и разошлись».

Утром 27 ноября фельдъегерь привез известие о смерти Александра I, и Николай, поколебленный доводами Милорадовича и не обратив внимания на отсутствие обязательного в таких случаях Манифеста о восшествии на престол нового монарха, первым присягнул «законному императору Константину». За ним то же сделали и остальные. С этого дня начинается спровоцированный узким семейным кланом царствующей фамилии политический кризис - 17-дневное междуцарствие. Между Петербургом и Варшавой, где находился Константин, снуют курьеры - братья уговаривают друг друга занять остающийся праздным престол.

Возникла небывалая для России ситуация. Если ранее в ее истории шла жесточайшая борьба за трон, часто доходившая до смертоубийств, то теперь братья словно соревнуются в отказе от прав на высшую власть. Но в поведении Константина есть некая двусмысленность, нерешительность. Вместо того чтобы незамедлительно прибыть в столицу, как того требовала обстановка, он ограничивался письмами к матери и брату. Члены царствующего дома, пишет французский посол граф Лаферронэ, «играют короной России, перебрасывая ее, как мячик, один другому»[68, с. 57 – 58].

12 декабря из Таганрога был доставлен пакет на имя «императора Константина» от начальника Главного штаба И. И. Дибича. После недолгих колебаний великий князь Николай вскрыл его. «Пусть изобразят себе, что должно было произойти во мне, - вспоминал он впоследствии, - когда, бросив глаза на включенное письмо от генерала Дибича, увидел я, что дело шло о существующем и только что открытом пространном заговоре, которого отрасли распространялись чрез всю Империю от Петербурга на Москву и до Второй армии в Бессарабии. Тогда только почувствовал я в полной мере всю тягость своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать, не теряя ни минуты, с полноювластию, с опытностию, с решимостию».

Николай не сгущал красок: со слов адъютанта командующего пехотой Гвардейского корпуса К. И. Бистрома, Я. И. Ростовцова, приятеля декабриста Е. П. Оболенского, в общих чертах он знал о готовившемся "возмущении при новой присяге». Надо было спешить действовать.

В ночь на 13 декабря Николай Павлович предстал перед Государственным советом. Первая произнесенная им фраза: «Я выполняю волю брата Константина Павловича» - должна была убедить членов Совета в вынужденности его действий [9, c. 77 – 81]. Затем Николай «зычным голосом» зачитал в окончательном виде отшлифованный М. М. Сперанским Манифест о своем восшествии на престол. «Все слушали в глубоком молчании», - отмечает Николай в своих записках. Это было естественной реакцией - царь-то далеко не всеми желаемый (С. П. Трубецкой выражал мнение многих, когда писал, что «молодые великие князья надоели»). Однако корни рабской покорности самодержавной власти столь прочны, что нежданная перемена членами Совета принята спокойно. По окончании чтения Манифеста они «глубоко поклонились» новому императору.

Рано утром Николай Павлович обратился к специально собранным гвардейским генералам и полковникам. Он зачитал им Манифест о своем восшествии на престол, завещание Александра I и документы об отречении цесаревича Константина. Ответом было единодушное признание его законным монархом. Затем командиры отправились в Главный штаб принести присягу, а оттуда - в свои части для проведения соответствующего ритуала.

В этот критический для него день Николай внешне был спокоен. Но его истинное душевное состояние раскрывают слова, сказанные им тогда А. Х. Бенкендорфу: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг». О том же он писал П. М. Волконскому: «Четырнадцатого я буду государь или мертв».

К восьми часам завершилась церемония присяги в Сенате и Синоде, пришли первые известия о присяге из гвардейских полков. Казалось, все сойдет благополучно. Однако находившимся в столице членам тайных обществ, как писал декабрист М. С. Лунин, «пришла мысль, что наступил час решительный» и надо «прибегнуть к силе оружия». Но эта благоприятная для выступления ситуация явилась для заговорщиков полной неожиданностью. Даже искушенный К. Ф. Рылеев «был поражен нечаянностью случая» и вынужден признать: «Это обстоятельство дает нам явное понятие о нашем бессилии. Я обманулся сам, мы не имеем установленного плана, никакие меры не приняты...» [18, с. 45].

В стане заговорщиков беспрерывно идут споры на грани истерики и все же в конце концов решено выступать: «Лучше быть взятыми на площади, - аргументировал Н. Бестужев, - нежели на постели». В определении опорной установки выступления заговорщики единодушны –«верность присяге Константину и нежелание присягать Николаю». Декабристы сознательно пошли на обман, убеждая солдат, что следует защитить права законного наследника престола цесаревича Константина от самовольных посягательств Николая.

И вот в сумрачный, ветреный день 14 декабря 1825 года на Сенатской площади собралось около трех тысяч солдат, «стоявших за Константина», с тремя десятками офицеров, их командиров. По разным причинам явились далеко не все полки, на которые рассчитывали вожди заговорщиков. У собравшихся не было ни артиллерии, ни кавалерии. Струсил и не явился на площадь прочимый в диктаторы С. П. Трубецкой. Томительное, почти пятичасовое стояние в одних мундирах на холоде, без определенной цели, какого-либо боевого задания угнетающе действовало на солдат, терпеливо ожидавших, как пишет В. И. Штейнгейль, «развязки от судьбы. Судьба явилась в виде картечи, мгновенно рассеявшей их ряды» [87, с. 83].

Команда стрелять боевыми зарядами была дана не сразу. Николай I, при общей растерянности решительно взявший в свои руки подавление бунта, все надеялся обойтись «без кровопролития», даже после того, вспоминает он, как «сделали по мне залп, пули просвистели мне через голову». Весь этот день Николай был на виду, впереди 1-го батальона Преображенского полка, и его мощная фигура на коне представляла отличную мишень. «Самое удивительное, - скажет он потом, - что меня не убили в тот день». И Николай твердо уверовал в то, что его судьбу направляет Божья рука.

Бесстрашное поведение Николая 14 декабря объясняют его личным мужеством, храбростью. Сам он считал по-другому. Одна из статс-дам императрицы Александры Федоровны позже свидетельствовала, что, когда некто из приближенных из желания польстить стал говорить Николаю I о его «геройском поступке» 14 декабря, о его необыкновенной храбрости, государь прервал собеседника, сказав: «Вы ошибаетесь; я был не так храбр, как вы думаете. Но чувство долга заставило меня побороть себя". Признание честное. И впоследствии он всегда говорил, что в тот день "исполнял лишь свой долг».

14 декабря 1825 года определило судьбу не только Николая Павловича, но во многом - страны. Если, по словам автора знаменитой книги «Россия в 1839 году» маркиза Астольфа де Кюстина, в этот день Николай "из молчаливого, меланхоличного, каким он был в дни юности, превратился в героя"[8, с. 55], то Россия надолго лишилась возможности проведения какой бы то ни было либеральной реформы, в чем она так нуждалась. Это было очевидно уже для наиболее проницательных современников. 14 декабря дало дальнейшему ходу исторического процесса «совсем иное направление», заметит граф Д. Н. Толстой. Его уточняет другой современник: «14 декабря 1825 года... следует приписать то нерасположение ко всякому либеральному движению, которое постоянно замечалось в распоряжениях императора Николая».

Между тем восстания и вовсе могло не быть всего лишь при двух условиях. О первом ясно говорит в своих «Записках» декабрист А. Е. Розен. Отметив, что после получения известия о кончине Александра I «все сословия и возрасты были поражены непритворною печалью» и что именно с «таким настроением духа» войска присягнули Константину, Розен добавляет: "...чувство скорби взяло верх над всеми другими чувствами - и начальники, и войска так же грустно и спокойно присягнули бы Николаю, если бы воля Александра I была им сообщена законным порядком". О втором условии говорили многие, но наиболее четко его изложил 20 декабря 1825 года сам Николай I в беседе с французским послом: "Я находил, нахожу и теперь, что если бы брат Константин внял моим настойчивым молениям и прибыл в Петербург, то мы избежали бы ужасающей сцены ... и опасности, которой она повергла нас в продолжение нескольких часов". Как видим, случайное стечение обстоятельств во многом определило дальнейший ход событий [9, с. 76].

Начались аресты, допросы замешанных в возмущении лиц и членов тайных обществ. И здесь 29-летний император вел себя до такой степени хитро, расчетливо и артистично, что подследственные, поверив в его чистосердечие, делали даже по самым снисходительным меркам немыслимые по откровенности признания. "Без отдыха, без сна он допрашивал... арестованных, - пишет известный историк П. Е. Щеголев, - вынуждал признания... подбирая маски, каждый раз новые для нового лица. Для одних он был грозным монархом, которого оскорбил его же верноподданный, для других - таким же гражданином отечества, как и арестованный, стоявший перед ним; для третьих - старым солдатом, страдающим за честь мундира; для четвертых - монархом, готовым произнести конституционные заветы; для пятых - русским, плачущим над бедствиями отчизны и страстно жаждущим исправления всех зол". Прикидываясь почти их единомышленником, он "сумел вселить в них уверенность, что он-то и есть тот правитель, который воплотит их мечтания и облагодетельствует Россию". Именно тонкое лицедейство царя-следователя объясняет сплошную череду признаний, раскаяний, взаимных оговоров подследственных.

Объяснения П. Е. Щеголева дополняет декабрист А. С. Гангеблов: "Нельзя не изумиться неутомимости и терпению Николая Павловича. Он не пренебрегал ничем: не разбирая чинов, снисходил до личного, можно сказать, беседования с арестованными, старался уловить истину в самом выражении глаз, в самой интонации слов ответчика. Успешности этих попыток много, конечно, помогала и самая наружность государя, его величавая осанка, античные черты лица, особливо взгляд: когда Николай Павлович находился в спокойном, милостивом расположении духа, его глаза выражали обаятельную доброту и ласковость; но когда он был в гневе, те же глаза метали молнии".

Николай I, отмечает де Кюстин, "по-видимому, умеет подчинять себе души людей... от него исходит какое-то таинственное влияние" [8, с. 58]. Как показывают и многие другие факты, Николай I "всегда умел провести наблюдателей, которые простодушно верили в его искренность, благородство, смелость, а ведь только играл. И Пушкин, великий Пушкин, был побежден его игрой. Он думал в простоте души, что царь почтил в нем вдохновение, что дух державный не жесток... А для Николая Павловича Пушкин был просто шалопаем, требующим надзора". Проявление же милости монарха к поэту было продиктовано исключительно желанием извлечь из этого возможно большую выгоду.

 

1.3 Николай I и его окружение

 

Были и другие серьезные трудности, мешавшие реформам. Окружение Николая I, его семья были настроены крайне консервативно, сильно влияли на его действия и политику вообще. Так получилось, что среди государственных деятелей того времени не было таких людей, которые могли бы подтолкнуть императора к началу реформ. Наоборот, в его окружении укрепились люди, еще более консервативные, чем сам император, и сопротивлялись всякому, даже скромному реформаторству своего повелителя. Из военных Николай выдвигал на первые места фельдмаршалов И. И. Дибича и И. Ф. Паскевича. И не талант полководца выделял их, а личная преданность, которую так ценил император после событий декабрьского мятежа. По этой же причине он задвинул на вторые роли многих опытных военных – героев войны 1812 года, которые каким-то образом были связаны с декабристами или им симпатизировали. Так, в отставке оказались генералы А. П. Ермолов и М. Ф. Орлов [33, с. 105 – 120].

Долгие годы министром иностранных дел был Карл Нессельроде. Его, как и Дибича с Паскевичем, отличала услужливость: он был готов вести ту политическую линию, какая угодна императору. А тому была угодна только одна линия – жестокое подавление либерализма и революционного движения в Европе, вплоть до интервенции, что и было продемонстрировано в восставшей против австрийцев Венгрии в 1848 году. Туда, по просьбе Вены, были брошены русские войска, которые потопили в крови венгерское восстание. Во многом благодаря негибкой политике Нессельроде Россия прослыла в Европе международным жандармом.

Внутренний режим поддерживался силами полиции и жандармерии. Самым близким для Николая человеком стал граф А. Х. Бенкендорф, а потом сменивший его на посту шефа жандармов граф А. Ф. Орлов. Идеологом царствования был министр народного просвещения граф С. С. Уваров, автор идеологической концепции «Православие – Самодержавие – Народность» [25, с. 112].

Несомненно, в администрации Николая были и люди яркие, талантливые. Таковы М. М. Сперанский и Е. Ф. Канкрин. Сперанский в николаевскую эпоху был занят важнейшим делом по упорядочению законодательства. Он собрал все изданные с 1649 года законы, расположил их в хронологической последовательности в 47 томах Полного собрания законов Российской империи. Затем, исключив из всего гигантского числа законов те, которые устарели или отменены, он подготовил 15 томов действующих законов. Изданные в 1833 году, эти тома стали основой для деятельности государственного аппарата. Канкрин был министром финансов почти 21 год. Опытный финансист и экономист, он был противником крепостного права и основой стабильности финансов всегда считал поддержание благосостояния крестьянства, что было недостижимо, пока существовало крепостное право. Поэтому Канкрин упорно сопротивлялся всем проектам по выходу из затруднений путем увеличения налогов на народ, вел политику строгой экономии, часто отказывая даже самому императору, разрешавшему тратить казенные деньги. Благодаря ему в России была осуществлена денежная реформа, произошла стабилизация курса русского рубля на международном валютном рынке.

Не менее яркой фигурой был и П. Д. Киселев, который в 1837 году стал министром государственных имуществ, то есть ведал государственными (казенными) крестьянами. Киселев пытался улучшить положение этой значительной части населения, страдавшей от произвола чиновников, от налогов и неурожаев. Перестройка управления крестьянами, элементы самоуправления, смягчение полицейского режима – этими и другими средствами Киселев стремился изменить ситуацию в деревне. Но усилий одного, даже умного и деятельного министра было явно недостаточно [66, с. 44].

По мнению ближайшего окружения, новый император был человеком волевым, сильным, авторитарным. Он с трудом терпел возражения и сомнения в своих действиях со стороны окружающих. В итоге постепенно окружение императора составили люди разной степени талантливости, но преимущественно покорные и исполнительные. Вот как в 1852 году описал это граф Оттон де Брэ, баварский дипломат в Петербурге: «Обладая огромной и несомненной энергией, император Николай до такой степени преисполнен сознанием своей власти, что ему трудно представить себе, чтобы какие бы то ни было люди или события могли оказать ему сопротивление. Быть приближенным к такому монарху равносильно необходимости отказаться до известной степени от своей собственной личности, от своего “я” и усвоить себе известный облик. Сообразно с этим в высших сановниках русского монарха можно наблюдать только различные степени проявления покорности и услужливости…» [2]. Естественно, это самым непосредственным образом сказывалось на стиле правления Николая I.

Характеризуя ближайшее окружение Николая I, представляется важным остановить особое внимание на оценке его семейных отношений. В 1817 году Николай женился на 19-летней дочери прусского короля Фридриха Вильгельма III Фредерике Луизе Шарлотте Вильгельмине, принявшей в православии имя Александры Федоровны. Молодые люди понравились друг другу с первого взгляда. Александра Федоровна была доброй, богобоязненной женщиной, много занималась благотворительностью, жертвуя на это свои деньги. Все, кто знал императрицу, восхищались ее внешностью и нравом. Людей поражала ее хрупкая, светящаяся красота, изящество ее нарядов и прически, кроткий взгляд. Хотя некоторым она напоминала беззаботную птичку в золоченой клетке, которую император «кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами», она не была лишена настоящих, глубоких чувств. Известно, что Александру потрясла кровавая трагедия декабря 1825 года. Узнав о намерении жен декабристов (не меньше ее избалованных жизнью в комфорте) ехать за своими мужьями в Сибирь, она воскликнула: «На их месте я поступила бы так же!» [5, с. 13 – 60].

Всю жизнь императрица оставалась изрядной кокеткой, не задумываясь, сорила деньгами в модных магазинах Европы и на курортах, любила блистать на людях. Александра Федоровна обожала праздники и особенно балы, на которых она всегда была первой красавицей: никто лучше ее в России не танцевал и не одевался. Семейное счастье омрачали ее расстроенное здоровье (она родила 8 детей и так не привыкла к петербургскому климату: часто болела и была вынуждена уезжать лечиться на европейские курорты), а также измены мужа – кавалера необыкновенно привлекательного и неуемного в любовных утехах. Из семи оставшихся в живых детей императора особо выделялся своими данными первенец цесаревич Александр (будущий император Александр II), великая княжна, потом королева Вюртемберга Ольга Николаевна (1822—1892), а также великая княжна Александра Николаевна (1825—1844) – необыкновенная красавица и талантливая певица, умершая от чахотки несколько месяцев спустя после своей свадьбы с наследником датского престола Фридрихом-Вильгельмом.

Человеком незаурядным стал и младший сын Николая, великий князь генерал-адмирал Николай Николаевич (1827—1892 гг.). Профессиональный моряк, он обладал умом государственного деятеля и реформатора и во многом помогал брату Александру II в эпоху Великих реформ. В общем, это была счастливая семья, что у Романовых бывало достаточно редко.

 

2Николай Iкак государственный деятель

 

2.1 Укрепление самодержавия и централизации власти. Проведение

кодификации законодательства

 

Важнейшим направлением внутренней политики стала централизация власти. После подавления восстания 1825 года охрана режима была признана первейшей задачей власти. Вся история с декабристами была воспринята как существенный промах в организации системы государственной безопасности. Этот недостаток было решено исправить. В 1826 году были образованы Корпус жандармов и Третье отделение Кабинета Его императорского величества под руководством боевого генерала и близкого Николаю I человека Александра Христофоровича Бенкендорфа. Именно он подал проект организации нового ведомства и был вскоре назначен его руководителем. Одновременно он стал шефом особого воинского подразделения – Корпуса жандармов.

Смысл реформы состоял в разделении страны на несколько крупных жандармских округов; во главе их были поставлены жандармские генералы и офицеры, которым активно помогали тайные агенты Третьего отделения. Само это учреждение имело четыре экспедиции – отдела, которые следили за подозрительными людьми, старообрядцами, фальшивомонетчиками, иностранцами и ведали… крестьянским вопросом, так как он был причислен к числу секретных, подлежащих особому надзору тайной полиции. С годами работа Третьего отделения усложнялась – с 1828 года оно стало заниматься и театральной цензурой [25, c. 43].

Составление «всеподданнейших докладов» для царя на основании собранной информации составляло важнейшую функцию нового учреждения. Николай I поставил себе за правило следить за состоянием общества, знать, чем дышит каждая сословная группа и по возможности каждый человек. Третье отделение и стало таким информационным центром самодержавного властителя. До нашего времени дошло немало отчетов Отделения «о состоянии умов» в России. Вскоре, несмотря на свою малочисленность, Отделение стало влиятельнейшим учреждением в стране, решавшим судьбу практически каждого подданного. Бенкендорфу, и особенно его преемнику Л. В. Дубельту, удалось организовать плотную сеть агентуры, как платной, так и добровольной, в которую попадались все, кто начинал выражать хотя бы какое-нибудь недовольство существующим порядком. Дубельт не останавливался и перед заведомо гнусным способом выявления недовольных посредством провокации. Наиболее известна провокация, проведенная Третьим отделением в отношении кружка М. В. Буташевича-Петрашевского в 1849 году, в котором состоял Ф. М. Достоевский [25, c. 46 – 47].

Деятельность полиции и Третьего отделения создавала в стране удушающую атмосферу доносов, шпионажа, подозрительности и страха. Жить в ней было трудно. Особенно страдали мыслящие, совестливые люди, страдала литература, которая была объектом самого тщательного надзора властей с помощью свирепой цензуры. Провинившиеся литераторы и издатели подвергались гонениям и репрессиям. Особенно громким стало дело с публикацией отставным гвардии ротмистром П. Я. Чаадаевым его «Философических писем» в журнале «Телескоп» за 1836 год. В своем произведении Чаадаев довольно критически размышлял об исторических судьбах России, высказывал весьма смелые и спорные идеи о ее истории и предназначении. Именно это вызвало особый гнев Николая I, который разделял взгляды Бенкендорфа на то, что «прошлое России изумительно, настоящее более чем превосходно, а будущее не поддается описанию». «Телескоп» был тотчас закрыт, редактор сослан, а Чаадаев объявлен сумасшедшим. Основой для такого «диагноза» стала резолюция Николая I на статье отставного ротмистра: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного…» Власть считала, что критиковать самый лучший в мире строй может только ненормальный человек, охваченный манией критиканства и прожектерства.

Сам Бенкендорф писал: «Император Николай стремился к искоренению злоупотреблений, вкравшихся во многие части управления, и убедился из внезапно раскрытого заговора, обагрившего кровью первые минуты нового царствования, в необходимости повсеместного, более бдительного надзора, который бы окончательно стекался бы в одно средоточие; государь избрал меня для образования высшей полиции, которая бы покровительствовала утесняемым и наблюдала за злоупотреблениями и людьми, к ним склонным.Число последних возросло до ужасающей степени с тех пор, как множество французских искателей приключений, овладев у нас воспитанием юношества, занесли в Россию революционные начала своего отечества и еще более со времени последней войны через сближение наших офицеров с либералами тех стран Европы, куда заводили нас наши победы» [1, c. 23 – 24].

Из записок Бенкендорфа видно, что главной задачей Третьего отделения становилась борьба со смутьянами внутри страны и борьба против проникновения в Россию западных революционных и либеральных идей.

От всевидящего ока тайной полиции укрыться было невозможно никому. В этом была причина трагедии А. С. Пушкина, отчаянно боровшегося в николаевские годы за сохранение своего внутреннего мира. Тайных агентов Третьего отделения и жандармов интересовали не только задуманные политические преступления, созданные тайные общества, но и просто слова, мнения людей, в чем-то отличные от официальной точки зрения. Агенты и жандармы вскрывали частные письма, просматривали книги, которые читали люди, подслушивали разговоры в дружеских беседах. Весной 1834 года Пушкин узнал, что его письмо к жене было распечатано на почте, скопировано и из Третьего отделения доставлено царю [14, c. 89].

Следующим важным шагом Николая I стала кодификация законов Российской империи. Со времени издания Соборного Уложения 1649 г. накопились десятки тысяч манифестов, указов и других нормативных актов, которые сплошь и рядом дублировали, а порой противоречили друг другу и в которых с трудом разбирались даже высшие правительственные чиновники. Какие законы сохранили свою силу, какие отменены, знали только немногие знатоки в судах и бюрократических канцеляриях.

Николай I хорошо понимал нетерпимость подобного положения: отсутствие свода законов уничтожало всякую возможность планомерного управления, затрудняло деятельность правительственного аппарата, создавало благоприятную почву для воровства и лихоимства чиновников. С этой целью со времен Екатерины II предпринимались попытки упорядочить законодательство, провести его кодификацию, но все они не были успешными.

Николай I организовал всю работу по кодификации российских законов на высоком государственном уровне. Для ее проведения было специально создано II отделение Его Императорского Величества Канцелярии, за деятельностью которой постоянно и внимательно следил сам монарх. Более того, к этой работе император привлек М.М.Сперанского, правда, по началу с большой осторожностью. Сперанский вернулся из ссылки в Петербург в 1821 г., однако с тех пор не играл сколько-нибудь заметной роли в политической жизни страны. Между тем, Николай I хорошо понимал, что Сперанский являлся одним из самых образованных и юридически опытных государственных сановников. Именно он стал фактическим руководителем намеченной работы [94, c. 112 – 115].

Сперанский представил Николаю I следующий план кодификационной работы: сначала собрать все законы, изданные после Уложения 1649 г., и расположить их в хронологическом порядке; затем произвести проверку этого историко-юридического материала — исключить законы отмененные, сопоставить между собой законы повторяющиеся и друг другу противоречащие, свести их воедино и расположить полученный материал в определенной системе; наконец, пересмотреть составленный свод с точки зрения требований современной жизни, отбросить устаревшие нормы, внести недостающие и, уточнив содержание статей, выработать окончательный текст нового уложения.

Николай I согласился с необходимостью первого и второго этапов, но отверг третий, по существу, основной акт кодификации — разработку нового юридического кодекса. Таким образом, задуманная реформа утрачивала преобразующее начало и превратилась в формально-техническое мероприятие, хотя и весьма крупного государственного масштаба. Сперанский вынужден был подчиниться решению императора. Под его руководством И отделение провело поистине колоссальную работу по изысканию, систематизации и редакции различных законодательных актов, изданных с 1649 г. вплоть до 1825 г. Они были систематизированы в хронологическом порядке [110, c. 61 – 63].

В результате к 1830 г. было подготовлено первое издание «Полного собрания законов Российской империи» (ПСЗ), которое состоит из 45 томов: 40 томов законов и 5 томов указателей к ним. В них вошло 30.600 законодательных актов. Последующие издания публиковались по царствованиям: 2-е издание охватывало законы, вышедшие с 1825 по 1855 гг.; 3-е — с 1855 по 1881 гг. и так далее. ПСЗ соединяло все законы воедино, но пользоваться им. в юридической практике было очень трудоемко. В наши дни ПСЗ представляет интерес прежде всего как уникальный исторический источник.

Для практических нужд правительственных и судебных структур был подготовлен «Свод законов Российской империи». Туда вошли лишь действующие законы, систематизированные по областям права: уголовное, гражданское, торговое и т.д. «Свод», опубликованный в 1832 г., состоял из 15 томов. Он был признан единственным основанием при решении административных и судебных вопросов.

19 января 1833 г. состоялось заседание Государственного совета, обсудившее представленный «Свод законов». Вся работа комиссии получила полное одобрение чиновничьей элиты. На этом заседании растроганный Николай I, сняв с себя Андреевскую звезду, надел ее на Сперанского. 1 января 1835 г. «Свод» вступил в силу. За выполненную работу и заслуги перед Отечеством Сперанскому был пожалован графский титул. В 1839 г. великий русский реформатор скончался [110, c. 63].

Кодификация законодательных актов облегчила ведение юридической практики и контроль за ней. Однако она имела и более глубинные и долгосрочные последствия. Законодательство стало доступным для изучения и критики. Это, в свою очередь, формировало политико-правовую культуру российского общества, подготавливало осознание необходимости судебно-правовой реформы.

 

2.2 Социально-экономическая программа.

Крестьянский вопрос в политике Николая I

 

Одним из главных во внутренней политике самодержавия оставался крестьянский вопрос, решение которого становилось решением и других сложных вопросов внутренней политики. Для Николая I был несомненным фактом тот экономический, политический и моральный ущерб, который терпело русское общество от существования крепостного права – этого рабства в русском варианте. Не раз он сам публично осуждал насилие крепостников, говорил о человеколюбии, которое должно быть присуще помещику, выполняющему роль отца, командира для своих крестьян. Поэтому с самого начала своего царствования он взялся за крестьянскую проблему. 6 декабря 1826 года был создан секретный Комитет под руководством старого сподвижника Александра I, графа В. П. Кочубея, который начал рассматривать пути преобразования крепостного права с перспективой его отмены в будущем. Но работа Комитета 1826 года, как и других, ему подобных, созданных по указам императора в 1835, 1839, 1840, 1844 и 1848 годах, не увенчалась успехом, и конечная цель – отмена крепостного права – не была достигнута в продолжение всего тридцатилетнего царствования Николая I [68, c. 118].

Выше было отмечено о причинах консерватизма Николая. Он придерживался идей, предполагавших отмену крепостного права в бесконечно далекой перспективе при неизменном сохранении земельной собственности у помещиков. Это направление мысли императора хорошо видно в его речи на заседании Государственного совета 30 марта 1842 года: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло для всех ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, еще более гибельным. Император Александр I, в намерениях коего в начале его царствования было даровать свободу крепостным людям, впоследствии сам отклонился от сей мысли как еще совершенно преждевременной и невозможной в исполнении. Я также никогда на сие не решусь: если время, когда можно будет к тому приступить, вообще еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о сем был бы лишь преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может достигнуть буйство черни» [12, c. 341].

В то же время как человек, не лишенный здравого смысла, император понимал, что такое положение не может продлиться вечно. Поэтому в той же речи он, противореча себе, утверждал: «Но нельзя скрывать от себя, что ныне мысли уже не те, какие бывали прежде, всякому благоразумному наблюдателю ясно, что теперешнее положение не может продолжаться навсегда… Но если настоящее положение… таково, что не может продолжаться, а решительные меры без общего потрясения невозможны, то необходимо, по крайности, приуготовить средства для постепенного перехода к иному порядку вещей и, не устрашась перед всякою переменой, хладнокровно обсудить ее пользы и последствия» [12; 54, c, 87]. Таким образом, колеблясь между сознанием неизбежности перемен и опасением отменой крепостного права разрушить всю систему власти, и жил до конца своих дней Николай I. Как писал историк А. А. Кизеветтер, скрипели перья, исписывались горы бумаги, комиссии и комитеты беспрерывно сменяли друг друга и деятельность правящих сфер носила все видимые черты интенсивной работы. Но эта бумажная работа не получала реального отражения на жизненной практике… То был непрерывный бюрократический «бег на месте». Только привлечение к государственной работе живых общественных сил могло бы придать реальное значение преобразовательным попыткам правительства, но такое привлечение как раз и не входило в политическую программу николаевского царствования [49, c. 153].

Правление Николая I показывает, что и в такие глухие времена постепенно накапливался идейный материал реформ. То, что монарх говорил об аморальности крепостного права, осуждал жестоких крепостников, забывших о человеколюбии, не могло пройти даром. Исподволь общество готовилось к отмене крепостного права деятельностью комитетов по крестьянскому вопросу, обширными записками чиновников и дворян на эту тему, наконец, весьма полезной для будущего работой Киселева в упорядочении статуса государственных крестьян. Нельзя сбрасывать со счета и те половинчатые, но позитивные в целом законы, которые принял Николай I.

Речь идет о законах, которые были приняты в ходе работы Комиссии 1826 года: по одному закону помещики лишались права продавать землю без крестьян (из-за чего раньше крестьяне оставались без средств к существованию), а по другому – помещикам запрещали отдавать крестьян в тяжкие горнозаводские работы. Позже было запрещено продавать крепостных с публичного торга и разлучать их семьи, а также отправлять стариков-крепостных в Сибирь. Более основательной стала и казенная опека – контроль за поместьями особо жестоких помещиков. И хотя эти указы исполнялись плохо, все эти начинания Николая не пропали даром, они работали на будущее. Но людям николаевской эпохи от сознания того, что они живут не зря, легче не становилось – уж очень печальным было настоящее [34, c. 102].

Таким образом, нами был рассмотрен конкретный опыт деятельности правительства Николая I в принятии конкретного законоположения. В целом, в царствование Николая I было издано в общей сложности более 100 законодательных актов по крестьянскому вопросу. Был издан ряд законов, направленных против обезземеливания крестьян. По указу 1827 г. помещикам запрещалось продавать крестьян без земли или одну землю без крестьян. Изданный в том же году указ запрещал отдавать крепостных крестьян на заводы. Указ 2 мая 1833 г. запрещал продавать крепостных с публичного торга «с раздроблением семейств», «удовлетворять казенные и частные долги», расплачиваясь за них крепостными с отрывом их от земли, а также переводить крестьян в дворовые, отбирая у них наделы. В 1841 г. было запрещено дворянам, не имевшим имений, покупать крестьян без земли. Указ 1828 г., ограничивавший право помещиков ссылать крестьян в Сибирь по своему усмотрению; указ 12 июня 1844 г. предоставлял помещикам права отпускать дворовых на волю по обоюдному с ними договору, указ 1853 г. запрещал сдавать в аренду помещичьи населенные имения недворянам. Указ 2 апреля 1842 г. об «обязанных крестьянах» был призван «исправить вредное начало» указа 1803 г. о вольных хлебопашцах — отчуждение части земельной собственности помещиков (надельной крестьянской земли) в пользу крестьян [13, c. 222 – 245].

 

2.3 Теория официальной народности и ее реализация

в политической доктрине Николая I

 

Николай I хотел, чтобы на смену мятежникам пришли новые люди – законопослушные, верующие, преданные государю.Решить задачу воспитания нового поколения взялся С. С. Уваров, блестящий ученый, специалист по античности, литератор. Он разработал концепцию «Православие – Самодержавие – Народность». Уваров писал, что «Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного». И все это отражается в народности – совокупности меняющихся черт русского народа. Впоследствии эти идеи утратили свой изначальный педагогический смысл и стали утехой консерваторов и националистов. Концепция Уварова долгое время проводилась в жизнь через систему созданных им гимназий, а также университетов.

Это ему не удалось по многим причинам. Главная была в том, что теории преобразования общества в корне противоречили действительности, и жизнь России и окружающего ее мира с неумолимостью разрушала стройные идеологические схемы воспитания нового поколения верноподданных. Причина провала усилий Уварова была обусловлена и порочностью самой системы образования, которую он внедрял почти 20 лет. Уваров исповедовал сугубо сословное, а значит, уже по тем временам несправедливое начало в образовании, совмещенное со строгим полицейским контролем за каждым учителем и учеником [33, c. 105 – 120].

С современной точки зрения С. С. Уваров пытался сформулировать национальную идею России. В своем «Начертании главных начал» он писал:«…Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежит укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения… Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастия общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, столь же мало согласится на утрату одного из догматов ПРАВОСЛАВИЯ, сколь на похищение одного перла из венца Мономахова.

САМОДЕРЖАВИЕ составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия… Спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное, не менее сильное: НАРОДНОСТЬ… Относительно к народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях… . Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и с надеждами будущего, чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и было не чуждо европейскому духу» [19, c. 202 – 203].

Как мы видим, перед С.С. Уваровым и многими его современниками стояла актуальная и до сих пор проблема выбора пути для России, ее места в тревожном, постоянно меняющемся, полном противоречий и несовершенств мире. Как не отстать от других, но и не потерять собственного лица, не лишиться своего своеобразия – вот что волновало многих, в том числе Уварова. Он предложил свою идеологическую доктрину, основы которой процитированы выше, и попытался с помощью мощного рычага – системы государственного воспитания и образования – осуществить свои идеалы [47, c. 32].

Уваров многое изменил в системе образования. Самое главное – он поставил школу под строжайший контроль государственных органов. Главным человеком в созданных учебных округах становился попечитель, который назначался, как правило, из отставных генералов. При Уварове началось резкое наступление на права университетов. В 1835 году был принят новый устав университетов, который урезал их самостоятельность. И хотя число гимназий к концу царствования Николая значительно увеличилось, преподавать там стали хуже. Уваров последовательно сокращал число предметов, выбрасывая те, которые будили мысль, заставляли учащихся сопоставлять и думать. Так, из программы были исключены статистика, логика, многие разделы математики, а также греческий язык. Все это делалось с целью возведения, как писал Уваров, «умственных плотин» – таких препятствий, которые бы сдержали наплыв новых, революционных, разрушительных для России идей. В учебных заведениях воцарился дух казармы, удручающего единообразия и серости. Уваров учредил особых надзирателей, денно и нощно следивших за учениками, резко сократил число частных пансионов, боролся с домашним образованием, видя в нем источник оппозиционности.

Однако к концу 1840-х годов, начавшаяся в Европе революция похоронила надежды Николая и его идеологов сохранить Россию как незыблемый оплот европейской стабильности и легитимизма. Разочарованный Николай I не только отказался от услуг Уварова и ему подобных, а откровенно взял последовательный курс на грубое подавление всякого инакомыслия и либерализма, на удержание власти в стране только с помощью полицейской силы и страха. Это с неизбежностью обрекло Россию на глубокий внутренний кризис, который разрешился в Крымской войне [84, c. 45 – 48].

В рамках данного параграфа представляется важным отметить, что наряду с утверждением официально-охранительной идеологии, широкое развитие и оформленность получают либеральная и революционно-демократическая альтернативы понимания будущности России.

С трудом русское мыслящее общество преодолевало разгром декабристов. Интеллектуальная жизнь теплилась в университетах, узких кружках молодежи, в которых читали книги, делали доклады, спорили. Ученые, занимавшиеся медициной и естественными науками, находились под менее пристальным контролем Третьего отделения, и в их среде стали особенно популярны идеи философии немецкого мыслителя Шеллинга. Проблемы философии Шеллинга, а потом Гегеля, Канта и других немецких философов, которые казались далекими от политики, стали обсуждаться на страницах частных журналов «Московский вестник», «Телескоп», «Московский телеграф», «Москвитянин» [88, c. 229].

Несмотря на чугунную тяжесть цензуры, просматривавшей каждое напечатанное слово буквально на свет, в 1830–1850-е годы получила бурное развитие русская художественная литература и литературная критика. У истоков ее стоял великий Пушкин, в 1830-е годы сам начавший издавать журнал «Современник», в котором публиковал рассказы, повести, рецензии. Уже Пушкин своими критическими статьями стремился привить читающей публике литературный вкус, показать ей различие между официозом, пошлой бульварной литературой ФаддеяБулгарина и настоящей, «думающей» литературой молодых русских писателей. Настоящим кумиром оппозиционной молодежи стал критик В. Г. Белинский. Выходец из бедного духовенства, недоучка, он был очень талантлив, умел отличить подлинное произведение литературы от подделки. Но самое главное – в другом: Белинский в своих критических статьях и обзорах русской литературы, которых люди ждали с нетерпением, как важнейших манифестов, умел выразить настроения общества, найти самые точные слова, которые отражали думы и волнения людей того времени. И никакие «умственные плотины» не могли удержать движение мысли, великолепно выраженные в статьях Белинского.

Направление западничества берет начало еще в трудах Петра Чаадаева, который прямо поставил вопрос: кто мы, русские люди, в каком мире мы живем – в западном или в восточном? В своих «Философических письмах», которые после опубликования в 1836 году стали, как уже сказано, причиной гонений на Чаадаева, он приходит к неутешительному выводу: судьба России печальна, она обречена на гибель, так как не имеет ни вековых традиций культуры, истории, ни мощной религиозной опоры. «Мы живем, – писал Чаадаев, – в каком-то равнодушии ко всему, в самом тесном горизонте, без прошлого и будущего». Выход Чаадаев видел в сближении с Европой, в распространении католицизма в России. В ответ на объявление его сумасшедшим и упреки в отсутствии патриотизма Чаадаев написал «Апологию сумасшедшего» (1837). Из «Апологии» следовало, что автор остался при своем мнении:«Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть нечто еще более прекрасное – это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, воспитывает национальную ненависть и подчас облекает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знаний, создает духовные наслаждения, приближает людей к Божеству» [18, c. 189].

Русская литература стала полем борьбы различных идей, в художественных произведениях и литературоведческих статьях сталкивались самые разные точки зрения на будущее России. А в 1840-е годы в русском обществе наметился серьезный раскол, который дает себя знать и до сих пор. Появилось два ведущих направления в философской и общественной мысли – западники и славянофилы.

Острые сочинения Чаадаева породили грандиозную полемику в литературе. Сам Чаадаев, официальный «сумасшедший», неприкаянный и разочарованный жизнью завсегдатай московских салонов, стал прообразом Чацкого, Онегина, Печорина и других «лишних людей» русской жизни, не нашедших себе места в николаевскую эпоху.

Споры вокруг чаадаевских писем разгорелись нешуточные. Они, кстати, пробудили и интерес к русской истории, которая во многом оставалась неизученной, способствовали размежеванию русского мыслящего общества на западников и славянофилов. Одни мыслители поддерживали идеи Чаадаева о сближении России с Западом, продолжении курса Петра Великого на усвоение западных ценностей. К этим мыслителям принадлежали Белинский, Грановский, Герцен и Огарев, строившие свою философию на противопоставлении появившейся в начале 1840-х годов философии славянофилов. Последние также составляли мощнейший интеллектуальный отряд, в который входили люди незаурядные: братья Киреевские, братья Аксаковы, Хомяков и многие другие. Суть их мировоззрения сводилась к двум постулатам. Первый гласил: русский народ, в отличие от других народов, сохранил в неизменности начала христианства, всегда жил на принципах свободы древнерусских демократических общин, а реформы Петра Великого исказили это оригинальное развитие. И второй постулат провозглашал: в истории развития Западной Европы видно разложение и гниение культуры, России нельзя идти к ней навстречу, перенимать ее ценности. В основе оригинального типа русской культуры должна лежать традиция. Славянофилы были так преданы этой идее, что сами отпустили бороды, а некоторые одевались в допетровские одежды. Москвичи на улицах нередко принимали их за приезжих персиян – так нелепы и давно забыты обществом были их длиннополые одежды [75, c. 228].

Славянофилы использовали уваровский принцип «Православие – Самодержавие – Народность», но они не были официальными идеологами власти, осуждали ее за явное западничество во внешних формах, репрессии против мысли и мыслящих людей. А между тем давление власти на культуру с конца 1840-х годов все усиливалось и усиливалось. Самым громким стало дело кружка М. В. Буташевича-Петрашевского, в котором по пятницам проводили обсуждения различных тем; говорили о свободе слова, печати, обсуждали рефераты и свежие статьи в прессе. С помощью шпиона и провокатора И. П. Липранди Третье отделение в 1849 году разгромило кружок Петрашевского. Его участники, и среди них Ф. М. Достоевский, были арестованы. Военный суд приговорил 15 человек из 23 «за преступный замысел к ниспровержению существующего в России государственного строя» к расстрелу. И хотя царь и заменил расстрел каторгой, им об этом сообщили лишь после того, как привязали к столбам, закрыли лицо мешками и холостыми выстрелами имитировали расстрел. Начались жестокие гонения на прессу; цензура свирепствовала, не пропуская в печать самые невинные произведения. Некоторые писатели были арестованы и сосланы. Печальна судьба великого поэта Украины Тараса Шевченко, который с 1847 года 10 лет провел в солдатах в Оренбургской губернии, на берегу Каспия. В столицах закрывались журналы, притеснялись университетские профессора. Многим людям казалось, что бесконечному царствованию Николая I и его Третьего отделения не будет конца [22, c. 56].

В результате проводимой политики жёсткой цензуры был арестован за вольные стихи Александр Полежаев, дважды был сослан на Кавказ Михаил Лермонтов. И. С. Тургенев в 1852 году был арестован, а затем административно выслан в деревню за написание некролога, посвящённого памяти Николая Гоголя (сам некролог не был пропущен цензурой). Пострадал и цензор, пропустивший в печать тургеневские «Записки охотника», в которых, по мнению московского генерал-губернатора графа А. А. Закревского, «было выражено решительное направление к уничтожению помещиков».

Имели место факты, показывающее личное участие Николая I в развитии искусств: личное цензурование Пушкина (общая цензура того времени в ряде вопросов была гораздо жёстче и осторожнее), поддержка Александринского театра. Как писал в этой связи И. Л. Солоневич, «Николаю I Пушкин читал «Евгения Онегина», а Н. Гоголь — «Мертвые души». Николай I финансировал того и другого, первым отметил талант Л. Толстого, а о „Герое нашего времени“ написал отзыв, который сделал бы честь любому профессиональному литературоведу… У Николая I хватило и литературного вкуса, и гражданского мужества, чтобы отстоять «Ревизора» и после первого представления сказать: «Досталось всем — а больше всего МНЕ».

В 1850 году по распоряжению Николая I была запрещена к постановке пьеса А. Н. Островского «Свои люди — сочтёмся». Комитет высшей цензуры остался недоволен тем, что среди выведенных автором персонажей не оказалось «ни одного из тех почтенных наших купцов, в которых богобоязненность, праводушие и прямота ума составляют типическую и неотъемлемую принадлежность».

Под подозрение попадали не только либералы. Профессор М. П. Погодин, выпускавший «Москвитянин», в 1852 году был отдан под надзор полиции за критическую статью в адрес пьесы Н. В. Кукольника «Денщик» (о Петре I), удостоившуюся похвалы императора. Критический отзыв на другую пьесу Нестора Кукольника — «Рука Всевышнего Отечество спасла» привела к закрытию в 1834 году журнала «Московский телеграф», издававшегося Н. А. Полевым. Выступивший инициатором закрытия журнала министр народного просвещения граф С. С. Уваров писал о журнале: «Это проводник революции, он уже несколько лет систематически распространяет разрушительные правила. Он не любит России» [62, c. 233 – 236].

Цензура не допускала в печать и некоторые ура-патриотические статьи и произведения, содержавшие резкие и политически нежелательные высказывания и взгляды, что произошло, например, во время Крымской войны с двумя стихотворениями Ф. И. Тютчева. Из одного («Пророчество») Николай I собственноручно вычеркнул абзац, в котором шла речь о водружении креста над константинопольской Софией и о «всеславянском царе»; другое («Теперь тебе не до стихов») было запрещено к публикации министром, очевидно ввиду «несколько резкого тона изложения», отмеченного цензором.

 

3Внешнеполитическая деятельность Николая I

 

3.1 Внешнеполитическая доктрина и ее развитие.

Дипломатическая деятельность Николая I

 

Вторая четверть XIX в. - время наивысшего внешнеполитического могущества Российской империи в Европе. Огромная территория и многочисленное население, казавшиеся неисчерпаемыми внутренние ресурсы, фактически в одиночку разгромившая Наполеона сильнейшая в Европе армия, внешняя прочность государственного и общественного строя делали Россию гарантом и оплотом мирового порядка. Без ее активного участия невозможно было сохранить и достигнутое после разгрома Франции европейское равновесие. С гораздо большим основанием, чем граф А. А. Безбородко в конце XVIII в., Николай I мог утверждать, что ни одна пушка в Европе не выстрелит без русского согласия. К посредничеству российского императора при разрешении своих споров и конфликтов неоднократно прибегали монархи Центральной Европы. Столь большой авторитет нашего государства на международной арене объяснялся еще и тем, что в 20-40-е гг. XIX в. Россия была единственной страной Европы, которая не имела никаких территориальных претензий к своим соседям на Западе.

Важнейшим фактором, определявшим характер внешнеполитического курса империи при Николае I, были национально-государственные интересы России. Перед ними на второй план отступили как соображения династической солидарности, так и верность принципам наднационального единства христианских монархов в борьбе с угрозами тронам и алтарям, характерные для внешней политики Александра I. На николаевскую дипломатию большое влияние оказывала и общая ситуация в Европе и мире: две революционные волны, прокатившиеся по Европе в 1830-1831 гг. и в 1848-1849 гг., растущее стремление к созданию единых государств в Германии и Италии, национально-освободительная борьба славянских народов Балканского полуострова против турецкого гнета. Россия не могла обойти и вызов, брошенный ей Англией, которая, став самой мощной индустриальной державой мира, заявила о своих претензиях на мировую гегемонию[66, c. 167].

В условиях самодержавной монархии решающую роль в разработке и принятии ключевых внешнеполитических решений играла личность монарха и его взгляды на международную ситуацию. Неподготовленный к занятию престола и плохо знакомый с хитросплетениями мировой политики Николай I в первые годы своего царствования проявлял большую осторожность на дипломатическом поприще. Однако природные способности, трудолюбие и усидчивость, умение быстро и глубоко понять человеческий характер сделали из этого русского императора талантливого политика. Как дипломат Николай I отличался решительностью и твердостью в отстаивании национальных интересов государства, самостоятельностью и последовательностью в проводимом им курсе [86, c. 117].

Эти, безусловно, положительные качества сочетались в нем с известным догматизмом, особенно вредным при принятии внешнеполитических решений. Он не вникал в тонкости государственного устройства и партийной борьбы в Англии, совершенно не разбирался в идейных течениях современной ему Франции, не понимал особенностей восточного менталитета, но при этом был неизменно верен своему неприятию конституционного строя, либеральных и социалистических доктрин, исламских ценностей. Упрямое нежелание быть "с веком наравне" не давало императору возможности превратить общественное мнение зарубежных стран в союзника русской дипломатии, создавало благоприятную почву для распространения противниками России русофобских настроений и утверждения негативного образа русского народа в глазах Запада, отталкивало от нашей страны мусульманские "верхи" Востока.

Со временем в императоре укрепилась уверенность в собственном могуществе и непогрешимости. Она поддерживалась как действительными успехами русской внешней политики, так и всевозрастающей лестью придворного окружения. Николай постепенно терял способность адекватно оценивать международную ситуацию. В этом, отчасти, виноваты и боявшиеся навлечь на себя гнев грозного монарха российские послы в зарубежных странах, зачастую сообщавшие в Петербург не то, что происходило на самом деле, а то, что, по их мнению, больше соответствовало представлениям Николая. Сознательное искажение информации, стремление выдать желаемое за действительное, самоуверенность, отсутствие должной гибкости, нежелание признаваться в собственных ошибках и заблуждениях часто приводили русскую дипломатию к непродуманным и авантюрным решениям.

Большую роль в определении внешнеполитического курса страны играло и непосредственное окружение Николая I. В нем выделялся занимавший в 1816-1856 гг. пост министра иностранных дел России Карл Васильевич Нессельроде (1780-1862). Своей личностью, как говорили, Нессельроде представлял краткое руководство по географии: родился в Лиссабонском порту на английском корабле от исповедовавшей протестантство еврейки и немца-католика, находившегося на русской дипломатической службе. Управляющим министерством иностранных дел империи Нессельроде был назначен еще Александром I, но именно при Николае он достиг вершин своей карьеры, получил графский титул и чин канцлера. Нессельроде не являлся выдающимся дипломатом и государственным деятелем, беспрекословно покорялся воле императора и безропотно исполнял его распоряжения. Николай I не нуждался в самостоятельном министре иностранных дел, предпочитая лично руководить внешней политикой.

Вместе с тем нельзя признать справедливым и утвердившееся в отечественной историографии мнение о полной зависимости Нессельроде от позиции царя. В отличие от Николая министр иностранных дел всю жизнь оставался ярым приверженцем идей Священного Союза и ради согласия европейских монархов готов был жертвовать национальными интересами России. Ее естественным союзником он считал Австрийскую империю, стремился изолировать Францию на международной арене, не допустить русско-французского сближения. Огромное влияние на Нессельроде оказывал австрийский министр К. Меттерних. И хотя открыто противодействовать царю Нессельроде не решался, именно под влиянием исходившей от него информации и советов Николай часто принимал собственные решения. Искусно дирижируя русским дипломатическим корпусом, Нессельроде умел оставаться в тени своего монарха [84].

Существенное влияние на принятие внешнеполитических решений оказывало и военное окружение императора. Особым доверием Николая I пользовался генерал-адъютант граф А. Ф. Орлов (1786-1862). В 1829 г. он активно участвовал в русско-турецких переговорах, завершившихся заключением Адрианопольского мира, в 1833 г. добился подписания Ункяр-Искелесийского договора с Турцией, закреплявшего выгодный для России режим черноморских проливов, несколько раз выполнял секретные поручения императора при иностранных дворах. Александр II именно Орлова назначил главой российской делегации на Парижском конгрессе, собравшемся после окончания Крымской войны. Другим известным генералом-дипломатом николаевского времени был П. Д. Киселев (1788-1872). Управляя дунайскими княжествами Молдавией и Валахией, находившимися под протекторатом России, он проявил немалые дипломатические способности. Гораздо менее удачно выступил на внешнеполитическом поприще генерал А. С. Меншиков (1787-1869). В 1826 г. Николай 1 направил его с чрезвычайной миссией в Иран, где Меншиков был арестован и почти год провел в тюрьме. Столь плачевно начавшаяся дипломатическая карьера завершилась провалом другого порученного светлейшему князю дела: в 1853 г. во многом из-за надменного и нетактичного поведения Меншикова не удалось разрешить кризис в русско-турецких отношениях, следствием чего стала Крымская война. Определенное влияние на внешнюю политику Николая I оказывали генерал-фельдмаршалы И.И. Дибич (1785-1831) и И.Ф. Паскевич (1782-1856) [98, c. 64 – 70].

Большинство ответственных дипломатических постов в российских представительствах за рубежом во второй четверти XIX в. занимали иностранцы (в лучшем случае остзейские немцы): послами во Франции были К. О. Поццо диБорго и Ф. П. Пален, в Англии - Х. А. Ливен и Ф. И. Бруннов, в Пруссии - А. И. Рибопьер, П. К. Мейендорф и А. Ф. Будберг, в Австрии - П. И. Медем. При этом всячески тормозилась карьера будущего министра иностранных дел А. М. Горчакова. Недоверие к русской дворянской аристократии было посеяно у Николая I еще восстанием декабристов и активно поддерживалось К. В. Нессельроде. Иностранцев же на русскую службу влекло стремление сделать карьеру, улучшить свое материальное положение. Многие из них равнодушно относились к национальным интересам России, хотя исправно исполняли свои чиновничьи обязанности.

Основными направлениями российской внешней политики были отношения с западноевропейскими странами и попытки решить восточный вопрос.

На европейском направлении Россия добивалась сохранения существовавшего тогда расклада сил (так называемой "Венской системы"), гарантировавшего ей неприкосновенность западных границ и ведущую роль на континенте. Именно стремлением сохранить отвечавший русским национальным интересам статус-кво в Европе объясняется непримиримая борьба Николая I против "революционной заразы". Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и идеологический фактор, своеобразный дворянский интернационализм русской внешней политики. Однако роль "жандарма Европы", добровольно принятая на себя Николаем I, объясняется не столько неприятием передовых идейных течений, ставших знаменем европейских революционеров, сколько опасением за нарушение спокойствия и порядка на западных границах империи. Это могло привести и к утрате Россией доминирующей роли на международной арене, и к подрыву стабильности внутри империи. В своем стремлении к сохранению основ "Венской системы" Николай I встречал почти единодушное сопротивление остальных европейских государств, недовольных российской гегемонией [103, c. 205].

Едва только закончились войны персидская и турецкая, как правительству Николая I пришлось вступить в вооруженный конфликт с Польшей. Польские патриоты не удовлетворялись конституцией 1815 года и не могли примириться с разделами Речи Посполитой; они стремились к восстановлению полной государственной независимости Польши, и притом - в границах 1772 года. Французская революция 1830 года дала толчок польскому движению, и в конце 1830-го года в Варшаве вспыхнуло восстание; вся польская армия присоединилась к восстанию, великий князь Константин с небольшим русским гарнизоном еле успел выбраться из Варшавы. Польский сейм, собравшийся в Варшаве, объявил династию Романовых лишенною польского престола и установил временное революционное правительство. Однако среди вождей революции скоро начались несогласия и раздоры, а польская армия была недостаточно сильна для борьбы с русской. В 1831 г. восстание было подавлено (Варшава взята штурмом).

По подавлении восстания конституционная хартия 1815 года была отменена, отдельное польское войско уничтожено, польские университеты в Варшаве и Вильне закрыты. Царство Польское было разделено на губернии и подчинено императорскому наместнику, который управлял страной с помощью совета из главных чиновников края (новый порядок управления в Польше был определен "органическим статутом" 1832 г). В западнорусских областях много земель, принадлежавших участникам восстания, было конфисковано и передано в русские руки. Униатское духовенство (во главе с митрополитом Литовским Иосифом Семашко) склонилось к воссоединению с православной церковью, и в 1839 г. униатские епископы на соборе в г. Полоцке приняли соответственное постановление, после чего Синод торжественно совершил акт воссоединения униатов с православными. После этого уния сохранилась лишь в Холмской области и в Галиции [30, c. 104 – 106].

Вскоре после польского восстания на сцену международной политики снова выступил восточный вопрос. Турецкая империя очутилась в большой опасности вследствие восстания египетского паши Мегмеда-Али; султан обратился к Николаю с просьбой о помощи, и царь послал свои сухопутные и морские силы против мятежников; последние вынуждены были покориться, а в 1833 г. султан заключил с Россией союзный договор в Ункиар-Скелесси (на берегу Босфора), по которому он обязался закрыть Босфор и Дарданеллы для прохода военных судов всех иностранных держав, кроме России, и Турция становилась как бы под протекторат России.

Однако такое преобладание России на Балканском полуострове вызвало недовольство и тревогу других европейских держав, особенно Англии. Когда в 1838 - 39 г. у султана снова возник конфликт с его египетским вассалом, в дело вмешались все великие державы и принудили Египет к покорности, а в 1840 г. в Лондоне была заключена конвенция, по которой Турция становилась под общую защиту всех пяти великих европейских держав: России, Англии, Франции, Австрии и Пруссии.

Революция 1848 - 49 гг. на время отвлекла внимание европейской дипломатии от восточного вопроса. Когда венгерское восстание грозило разрушением Австро-Венгерской монархии, молодой австрийский император Франц-Иосиф просил русского царя о помощи. Николай I, ненавидевший революцию, считал себя обязанным поддерживать принципы легитимизма и старого порядка не только у себя дома, но и в других государствах; он послал в Венгрию генерала Паскевича с войском, которое подавило восстание венгров и восстановило в Венгрии австрийскую власть. Вмешательство Николая в европейские дела на защиту старого порядка, конечно, вызвало всеобщее возмущение не только в революционных, но и в либеральных кругах, и Россия по милости Николая заслужила себе кличку международного (или европейского) жандарма. Обострению отношений способствовало то, что Николай недружелюбно относился к новому французскому императору, Наполеону III, превратившемуся в монарха из президента Французской республики, образовавшейся в результате революции 1848 года [55, c. 254 – 257].

Отдельное внимание следует уделить дипломатической деятельности императора. Так, в первые годы своего правления Николай проявлял в своих дипломатических выступлениях большую осторожность. Лишенный опыта, ничего не знавший «дивизионный генерал, внезапно ставший императором», как он сам о себе выражался, Николай первое время чувствовал себя, как в лесу, среди послов и во время докладов Нессельроде. Но Николай был умнее Нессельроде. Он быстро разглядел в нем канцеляриста, который, пожалуй, недурно напишет по-французски бумагу, если ему точно приказать, о чем именно нужно писать, по который ни в коем случае не способен подать самостоятельный совет. Впоследствии Николай иной раз передавал распоряжения своему канцлеру Нессельроде через посредство иностранных послов. Нессельроде этим не обижался. Ему даже и в голову не приходило, что на императора вообще можно обидеться. Николай вскоре освоился с внешней политикой, и она стала даже одним из любимейших его занятий.

Осторожность была не единственным положительным качеством Николая как дипломата в первые времена его царствования. Царь вначале довольно хорошо разбирался в людях, с которыми ему приходилось иметь дело. Меттерниха, например, он понял уже с первых шагов. Когда однажды при личном свидании Меттерних, желая попасть в тон Николаю с его военными замашками и вкусами, с аффектацией мнимой прямоты и непосредственности сказал царю: «Ведь вы меня знаете, ваше величество!», то Николай ответил так выразительно и таким загадочным тоном: «Да, князь, я вас знаю!», что даже Меттерних смутился. Эта способность стала Николаю изменять впоследствии, когда постоянные удачи и безмерная лесть ослабили и притупили его умственные силы.

Одной из слабых сторон Николая было его глубокое невежество. Он, например, пресерьезно думал, будто королева Виктория может действительно влиять на английскую политику. Он ненавидел конституционные принципы, но никогда не мог понять, в чем они заключаются, и гордился тем, что ничего в конституциях не понимает. Одной из центральных идей его дипломатии было убеждение, что Турция разлагается, и что Россия должна наследовать ей в обладании значительной части турецких владений. Он так мало знал о Турции и так слабо представлял себе ее строй, что допускал нелепые выходки, ставившие его иногда в смешное положение. Так, в 1830 г., на торжественном приеме принца Халила, присланного Махмудом II для обмена ратификационными грамотами о мире, к изумлению Халила, его свиты и всех присутствующих, царь просил передать от своего имени дружеский совет султану покинуть мусульманские заблуждения и воспринять свет истинной православной веры [112, c. 188].

Другой господствующей мыслью дипломатической деятельности Николая I было убеждение в необходимости неустанной борьбы с революцией, где бы и в чем бы она ни проявлялась. И тут тоже, кроме слепого, непоколебимо упрямого следования принципам Священного союза, т. е. началам абсолютистской реакции во имя восстановления и охранения всех обломков феодального общественного строя, Николай решительно ничего не придумал. Он не удостаивал разбираться в партиях, не представлял себе отличия французских республиканцев от социалистов. И те и другие были для него, выражаясь его слогом, одинаково «канальи». Но когда республиканец генерал Кавеньяк перестрелял в июне 1848 г. около десяти тысяч рабочих, Николай простил ему его республиканизм, сердечно поздравил с победой и был очень доволен его лихостью и расторопностью. А до тех пор Кавеньяк в глазах царя был такой же «канальей», как и другие республиканцы или социалисты.

Не менее, а может быть, и более вредной чертой Николая как дипломата была его самоуверенность, тоже проистекавшая от его глубокого невежества. Николай не знал России, истинных пределов ее силы и подлинных причин ее слабости. С годами туман непрерывной лести совсем почти скрыл от него реальные факты, гораздо менее утешительные, чем ему казалось. Самоуверенность стала покидать Николая слишком поздно, лишь после Альмы и Инкермана, т. е. у порога могилы [113, c. 344 – 345].

Все эти слабые стороны Николая как дипломата давали себя чувствовать и в самые первые годы царствования, но все же меньше, чем впоследствии.

 

3.2Николай I и решение им восточного вопроса

 

Вторым и главным направлением внешней политики России в 1820-50-х годах было решение восточного вопроса. Его возникновение связано с ослаблением Турции и соперничеством европейских держав за преобладание на Ближнем Востоке и Балканах. Не желая этого, Николай I активизировал русскую политику в восточном вопросе, в том числе оказал грекам военную помощь. В последующие годы англо-русское соперничество распространилось на Кавказ и Среднюю Азию.

Усилия русской дипломатии были направлены также на решение в нужном для России ключе и восточного вопроса. Необходимость защиты южных границ страны, создание благоприятных условий для экономического расцвета российского Причерноморья, покровительство интересам черноморской и средиземноморской торговли русского купечества требовали закрепления выгодного для России режима двух проливов - Босфора и Дарданелл, соединявших Черное и Эгейское моря. Турция должна была гарантировать беспрепятственный проход через проливы русских торговых судов и закрытие их для военного флота других государств. Кризис Османской империи, растущее национально-освободительное движение балканских и других покоренных турками народов подталкивали Николая I к скорейшему решению восточного вопроса.

Однако и здесь России пришлось столкнуться с сопротивлением других великих держав. Англия и Австрия сами были не прочь округлить свои владения за счет Турции и опасались не только укрепления позиций России на Балканах, но и ее военного присутствия в Средиземноморье. Известную настороженность в Вене, Лондоне и Париже вызывали распространявшиеся в передовых общественных кругах России идеи панславизма и, в частности, планы создания единой федерации славянских народов под властью русского царя. И хотя панславизм не стал знаменем официальной внешней политики Николая I, Россия тем не менее упорно отстаивала свое право покровительства православным народам мусульманской Турции [27, c. 27 – 40].

Присоединение в начале века Закавказья вызвало обострение русско-иранских противоречий. Отношения с Персией оставались напряженными и во второй четверти XIX в. Россия была заинтересована в укреплении своего положения на Кавказе и в создании благоприятных внешнеполитических условий для усмирения мятежа ряда горских племен Северного Кавказа.

Меньшее значение во внешней политике имели среднеазиатское и дальневосточное направления. Никаких прочных отношений со среднеазиатскими ханствами не существовало. Не было у российского МИДа и определенной стратегии в этом вопросе. Однако уже в 1820-30-е гг. русские власти направили в Среднюю Азию несколько научно-дипломатических миссий с целью изучения ситуации в ханствах и укрепления экономических отношений России с ними, а в 1839 г. оренбургский губернатор В. А. Перовский в интересах упрочения русского политического присутствия в регионе, обеспечения торговых интересов отечественного купечества, вызволения из рабства российских пленников предпринял военный поход на Хиву. Однако суровые погодные условия, огромный падеж лошадей вынудили отряд Перовского вернуться обратно, не достигнув Хивы. Проникновение Англии в Афганистан, создававшее угрозу южным рубежам России, заставило царское правительство задуматься над ответными мерами.

Столь же осторожную позицию занимала Россия и на Дальнем Востоке. И хотя изучение этого края русскими путешественниками не прекращалось, никаких переговоров с Китаем о разграничении владений в амурском бассейне и условиях судоходства по Амуру не велось. Не происходило и существенного укрепления военных позиций России на Дальнем Востоке. В условиях же усиления экспансии западноевропейских стран и США в Азиатско-Тихоокеанском регионе это представлялось крайне необходимым.

Российское министерство иностранных дел во второй четверти XIX в. еще находилось в стадии организационного становления. Только в 1832 г. была упразднена Коллегия иностранных дел, до этого несколько ограничивавшая единовластие министра. С этого времени в структуре МИДа функционировали три департамента: внешних сношений (он вел политическую переписку с западными правительствами, следил за публикациями в иностранной печати и т.п.), внутренних сношений (в его ведении находились текущие дипломатические дела, защита интересов русских подданных за границей, консульская служба) и Азиатский департамент (отвечал за отношения с восточными странами). Незавершенность бюрократической модернизации российского внешнеполитического ведомства отражалась в сохранении в компетенции Азиатского департамента административных дел по управлению некоторыми бывшими пограничными районами, присоединенными к России (например, Астраханской губернией, Казахстаном и др.) [43, c. 339].

Сразу после восшествия на престол новый русский император заявил о готовности следовать внешнеполитическому курсу Александра I. Однако своими действиями Николай I показал, что в решении международных проблем Россия отныне будет полагаться не на «федеративную солидарность» монархов Священного Союза, а на собственные силы.

Обострившийся в середине 20-х гг. XIX в. восточный вопрос потребовал концентрации всех усилий российской дипломатии на этом направлении, отвлек внимание Николая I от европейских дел. Однако прокатившаяся по Европе в 1830-1831 гг. революционная волна вновь поставила проблемы сохранения европейского равновесия в повестку дня.

Николай I довольно негативно воспринял слухи о готовившемся французским королем Карлом X государственном перевороте и ликвидации основных положений Конституционной хартии 1814 г. По распоряжению царя русский посол в Париже К. О. Поццо диБорго пытался отговорить Карла X от столь опрометчивого шага. Поэтому известия о восстании в Париже 27-29 июля 1830 г., последовавшем за королевскими ордонансами, не удивили официальный Петербург. Идею же военной интервенции против Франции, витавшую некоторое время при европейских дворах, Николай I воспринял довольно прохладно. Российский МИД занял позицию невмешательства во внутренние дела Франции, однако был готов применить силу, если ее новое правительство, воодушевленное примерами Робеспьера и Наполеона, займется экспортом революции или попытается нарушить территориальную целостность своих соседей [29, c. 449 – 456].

Провозглашение французским королем Луи-Филиппа Орлеанского Николай I воспринял очень болезненно, увидев в этом узурпацию прав законного наследника Карла X. Для обсуждения вопроса о возможных санкциях против нелегитимного монарха в Вену и Берлин были направлены специальные эмиссары русского правительства А. Ф. Орлов и И. И. Дибич. Но Англия, Австрия и Пруссия.

При всех идейных разногласиях славянофилы и западники близко сходились в практических вопросах русской жизни: оба течения отрицательно относились к крепостному нраву и к современному им бюрократически-полицейскому строю государственного управления, оба - требовали свободы слова и печати, и значит, в глазах правительства оба являлись одинаково «He-благонадежными»...

В греческом вопросе Николай отказался продолжать нейтрально-пассивную политику Александра. Героическая борьба греков за независимость привлекала внимание и сочувствие всей Европы, и общественное мнение всех стран требовало от своих правительств помощи восставшим грекам. В 1827 г. в Лондоне был заключен договор, по которому Россия, Англия и Франция согласились добиваться политической автономии для Греции; три державы потребовали от султана прекращения военных действий против греков, а когда он отказался, соединенные эскадры Англии, России и Франции атаковали турецко-египетский флот (у Наварина) и уничтожили его (в 1827 г). Так как султан по-прежнему отказывался предоставить Греции автономию, Россия в 1828 г. объявила Турции войну. Русские войска заняли Молдавию и Валахию и перешли через Дунай. В 1829 г. генерал Дибич нанес туркам полное поражение у д. Кулевчи, перешел Балканские горы и взял Адрианополь. В Азиатской Турции генерал Паскевич взял турецкие крепости Каре и Эрзерум. Султан вынужден был просить мира, который и был заключен в Адрианополе в сентябре 1829 г. По этому миру султан признал широкую автономию дунайских княжеств - Молдавии и Валахии (причем "Россия приняла на себя ручательство в их благоденствии", т.е. получила право вмешиваться в балканские дела для защиты христиан), а также Сербии и Греции (в 1830 г. Греция была признана независимым королевством). В Европе граница между Россией и Турцией проходила по линии Прут - Нижний Дунай (включая часть дельты Дуная), на Кавказе Россия получила восточное побережье Черного моря, с портами Анапа и Поти. Проливы Босфор и Дарданеллы были открыты для торговых судов всех стран.

Почти одновременно с турецкой войной Россия вела успешную войну с Персией (в 1826 - 28 гг.), которая закончилась миром, заключенным в 1828 г. в дер. Туркманчай (между Тавризом и Тегераном): Персия уступила России земли по левому берегу р. Аракса (ханство Эриванское и ханство Нахичеванское) и обязалась уплатить военную контрибуцию [104, c. 177].

После побед над Турцией и Персией при Александре I и Николае I и территориальных приобретений на Кавказе, бывших результатом этих побед, перед русским правительством стояла задача покорения и умиротворения всего Кавказа; вольнолюбивые и воинственные кавказские племена оказывали упорное сопротивление продвижению русских войск, мешали сообщениям русских с Закавказским краем, нападали на пограничные поселения казаков на Тереке и на Кубани. Кавказские войны, начавшись скоро после принятия в русское подданство Грузии (в 1801 г), продолжались около 50 лет и закончились лишь при Александре II. Русские войска (долгое время главнокомандующий кавказской армией был заслуженный и популярный генерал Ермолов) с величайшим трудом и с большими потерями медленно продвигались в глубь Кавказских гор, устраивая линии небольших крепостей и опорных пунктов и принуждая к покорности соседние аулы, а затем - подавляя все новые и новые восстания горцев.

Воспользовавшись дипломатической «недоработкой» Англии и других стран, Николай 1 в 1833 году заключил очень выгодный договор с Турцией сроком на 8 лет о взаимной помощи. Секретная статья предусматривала вместо денежной компенсации за военную помощь закрытие Дарданелл для любых иностранных военных судов, кроме русских. Заключение этого договора считается вершиной успеха русской дипломатии в восточном вопросе.

Не на шутку встревоженный Лондон дипломатическим путём добился пересмотра положений этого договора. Лондонские конвенции 1840-1841 годов о переходе Турции под «коллективную защиту» великих держав вновь усилили британское влияние в регионе.

В конце 1840-х годов Николай I решил, что настала пора поделить наследство Турции. Он считал, что ни Франция, ещё не оправившаяся от революции, ни Австрия, якобы благодарная России за спасение от революционных венгров, в борьбу не вмешаются. С Англией он решил договориться о разделе сфер влияния. Но Николай ошибся в своих внешнеполитических расчётах. Во Франции Луи Бонапарт, с 1851 года император, стремился упрочить трон победоносной войной, поэтому он охотно пошёл на антирусский союз с Англией. Англия вынашивала колонизаторские планы на Ближнем Востоке и не хотела иметь в этом регионе такого сильного противника как Россия. «Благодарная» же Австрия тоже препятствовала влиянию России на Балканах [106, c. 299].

Турция, подталкиваемая Англией и Францией, готовилась к войне, чтобы сохранить влияние на Балканах и вернуть себе Закавказье. Таким образом, накануне Крымской войны Россия осталась в полной изоляции, против неё выступила коалиция самых могучих европейских государств.

Конфликт в Палестине возник между православным и католическим духовенством о том, кто будет блюстителем особо чтимых храмов в Иерусалиме и Вифлееме. Палестина тогда входила в состав Османской империи. Николай I считал себя покровителем православных в Палестине, а Франция выступала в качестве покровителя католиков. Спор между Россией и Францией о правах католиков и православных в Иерусалиме, не мог скрыть политической подоплеки, которая заключалась в борьбе за влияние на Ближнем Востоке между европейскими государствами. Кроме того, Турция, в которой проживало достаточно много христиан, отказывалась обеспечить их равноправие с мусульманами. Таким образом, так как у России не было союзников, Крымская война началась в обстановке дипломатической изоляции России, которой предстояла борьба с коалицией наиболее технически развитых государств. Крымская война 1853-56 гг. продемонстрировала организационную и техническую отсталость России от западных держав, привела к ее политической изоляции [104, c. 339 – 345].

Тяжелое психологическое потрясение от военных неудач подорвало здоровье Николая, и случайная простуда стала для него роковой. Николай умер в феврале 1855 года в самый разгар севастопольской кампании. Поражение в Крымской войне значительно ослабило Россию, окончательно распалась венская система, опиравшаяся на австро-прусский союз. Россия утратила руководящую роль в международных делах, уступив место Франции.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Подводя итог исследованию, отметим следующее. Развитие современной отечественной историографии характеризуется возросшим интересом к личности и государственной деятельности Николая I, результатом чего стали не только публикации, но и конференции и выставки, например, в Эрмитаже, музеях Петергофа и Павловска. Немало трудов появилось в 1996 г. в связи с 300-летием династии Романовых и одновременно 200-летием рождения Николая I.

На волне усилившегося интереса к эпохе возникла проблема объективной оценки личности Николая I, как государственного деятеля и человека. Характерно, что начало дискуссии было положено тезисом, сформулированным еще в 1912 году историком либерального направления А.А. Корниловым, который утверждал, что система государственного правления, созданная  НиколаемI,являет собой продукт просвещенного абсолютизма и подобна системе Фридриха II и Иосифа II. Как уже нами было отмечено в вводной части данной работы, советская историография весьма однобоко характеризовала правление Николая I, руководствуясь границами марксистко – ленинской методологии.

Вступив на престол после восстания 1825 года, Николай I понимал, что для сохранения основ самодержавного режима необходимо установление жесткого контроля над обществом. Будучи сторонником строгой дисциплины и подчинения установленному воинскому регламенту, император требовал подчинение не себе, но закону.

Так сложилось, что в большинстве исследований о Николае Iразличной методологической ориентации акцентируется внимание на реакционно-репрессивном начале царствования Николая I, которое стало во многом следствием событий 14 декабря. Однако, на наш взгляд, подавление «бунта реформаторов» не было главной причиной поворота во внутренней политике, а только усилило тенденции, которые нашли отражение в последнее десятилетие царствования Александра I, а из Николая Iсделало душителя революции. Данные события оказали значительное влияние на формирование у Николая Iчувства враждебности к либеральным и революционным движениям. Он был глубоко убежден, что источником процветания империи может быть только консервативная концепция ее развития. В подтверждение отметим, что 14 декабря Николай сказал младшему брату Великому князю Михаилу, что революция на пороге России, но в нее не проникнет, пока он жив и пока он Божьей милостью будет императором.

Николай Iставил целью совершенствование механизмов центрального и местного управления, что обусловило возрастание роли Собственной Его́ Императорского Величества канцелярии, в рамках которой были учреждены Второе и Третье Отделения, сыгравшие ключевую роль в реализации поставленных задач.

Николай признавал, что идеальным государственным строем является либо абсолютная монархия, либо сильная республика, которая была бы в состоянии противостоять революционным движениям. К конституционным монархиям, за исключением консервативной Англии, император относился к весьма критически, считая их лживыми, слабыми и построенными на обмане избирателей. Однако вступая на престол, Николай I сам оказался в роли конституционного монарха, поскольку конституционные формы правления господствовали в Великом княжестве Финляндском (с 1809 года) и в царстве Польском (с 1815 года). Таким образом, не одобряя конституционных систем, Николай Павлович считал необходимым придерживаться законов, доставшихся ему в наследство от старшего брата.

Постепенно политический строй России николаевского времени приобрелэтатистский характер, когда большую роль начинает играть деятельность самого государства, его чиновничьего аппарата. Роль эта была велика как в делах общества, так и в хозяйственной, политической, бытовой сферах.Несомненно, такая модель самодержавности в некоторых своих проявлениях отвечала задачам того времени. Сила подобной организации - в управляемости страной, слабость же в определении мнения людей и влиянии на настроение общества. Черты этатизма проявлялись почти во всех отраслях управления. Служебная пригодность ценилась более благородства и прекрасных замыслов.

В то же время опора на бюрократа требовала систематизации правил, законов, предписаний и четкого выполнения их. При такой государственной установке создание Третьего Отделения было попыткой власти обеспечить феодальными мерами безропотное послушание, строгое подчинение всего общества. Не доверяя бюрократической системе управления, особенно широко развернувшейся со времени административных реформ Александра I, Николай Павлович пытался превратить всю несметную чиновническую массу - от министров до коллежских регистраторов - в покорных исполнителей царской воли.

Таким образом, Николай Iдо конца своих дней был, прежде всего, военным и невиданным поклонником фрунта. В военной службе он был «неприятным педантом», что позволило одному из авторов назвать его типом «военного бюрократа» и выражало его склонность концентрироваться на формальной стороне военной службы.

Хорошо знавшие его современники утверждали, что Николай был суров и безжалостен в отношении проявлений неповиновения и какого бы то ни было протеста. Этот чуткий к потребностям других человек становился безжалостным при малейшем проявлении того, что называли либеральным духом.

________________________________________________________________________________________________________________________________________

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

 

Источники

 

1. Бенкендорф А.Х. Воспоминания 1802 – 1837 гг. М.: ЭКСМО, 2012.

2. Брэ О. де. Император Николай I и его сподвижники (воспоминания графа Оттона де Бре. 1849-1852) // Pусская старина. 1902. - № 1. т.102. с.115-139. URL:http://www.prlib.ru/Lib/Pages/new_asearch.aspx? (дата обращения 12.03.2016)

3. Вигель Ф.Ф Записки. В 2 ТТ. М., 1892. т.2.  356 с. URL:http://www.nkj.ru/archive/articles/3858/ (дата обращения 10.01.2016)

4. Воспоминания императрицы Александры Федоровны с 1817 по 1820 г. // Pусская старина. 1896. кн.10/12. -С.13-60.

5. Воспоминания о младенческих годах императора Николая Павловича, записанные им собственноручно. [Электронный ресурс].- СПб., 1906. URL: http://dugward.ru/library/nikolay1/nikolay1_vosp_o_mlad.html (дата обращения: 09.09.2015).

6. Герцен А.И. Сочинения: В 9 т. М.: Худ. Лит., 1956. Т. 4. 341 с.

7. Корф М.А. Записки. М.: Захаров, 2003. 720 с.

8. Кюстин де маркиз. Николаевская Россия. М.: Терра, 1990. 288 с.

9. Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи / подгот. к печати Б.Е. Сыроечковский. М., Л.: Гос. изд-во, 1926.  247 с.

10. Милютин Д. А. Воспоминания 1816–1843. М.: Книга, 1998. 469 с.

11. Милютин Д. А. Воспоминания 1843–1856. М.: Книга, 2000. 527 с.

12. Николай I. Муж. Отец. Император / Сост. и предисл. Азарова Н. И.  М.: Слово, 2000. 616 с.

13. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 6. Законодательство первой половины XIX в. М.: Юридическая литература, 1988. 432 с.

14. Россия под надзором: отчеты III отделения 1827–1869. Сборник документов. Сост. М. Сидорова и Е. Щербакова. М., 2006.

15. Стогов Э. И. Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I. М., 2003.

16. Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. Воспоминания. Дневник. Тула: Приокское книжное издательство, 1990. 400 с.

17. Устрялов Н.Г. Историческое обозрение царствования Государя Императора Николая I. СПб.: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1847.  175 с.

18. Федоров В.А. Сборник документов по истории СССР для семинарских и практических занятий (период капитализма). Первая половина XIX в. М.: Высшая школа, 1974. 272 с.

19. Хрестоматия по истории России / Под ред. А.С. Орлов, В. А. Георгиев. М.: ТК Велби, 2007. 592 с.

20. Шиман В.М. Император Николай Павлович (Из записок и воспоминаний современника) // Русский архив. 1902. № 3.  с. 459-475.

 

Литература

 

21. Анисимов Е.В. Россия в XVIII – первой половине XIX в.: История. Историк. Документ. М.: Просвещение, 1994. 336 с.

22. Апогей самодержавия? Нехрестоматийные размышления об императоре Николае I // Родина. 1997.  № 2. С. 55.

23. Архипова Т.Г. Высшие комитеты России 2-ой четверти ХIХ века. (К истории кризиса феодально-крепостнической государственности). М.: Наука, 1970. 389 с.

24. Архипова Т.Г. Секретный комитет 6 декабря 1826 г. // Труды МГИАИ. Т. 20. М.: Просвещение, 1965. 652 с.

25. Бибиков Г.Н. А.Х. Бенкендорф и политика императора Николая I. М., 2009. 214 с.

26. Будберг А. Год великого перелома // МК–Юг. 2004. № 43. С. 7.

27. Виноградов В.Н. Николай I в «Крымской ловушке». //Новая и новейшая история. 1992. № 4.  С.27-40.

28. Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб.: Знание, 1996. 411 с.

29. Выскочков Л. В. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2003. 693 с.

30. Выскочков Л.В. Император Николай: человек и государь /Л.В. Выскочков. СПб., 2001. 449 с.

31. Геллер М. История Российской империи. В 2-х т. Т.2. М.: МИК, 2001. 536с.

32. Герцен А.И. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 8. М.: Правда, 1975. 266 с.

33. Гросул В.Я., Итенберг Г.С., Твардовская В.А., Шацилло К.Ф., Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм ХIХ столетия. Идеология и практика. М.: Наука, 2000. С. 105  120.

34. Долгих А.Н. Крестьянский вопрос в комитете 6 декабря 1826 года // Мир истории. 2002.  № 1.

35. Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М.: Просвещение, 1946. 385 с.

36. Ермоленко Т.Ф. Патернализм в России. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1999. 163 с.

37. Ерошкин Н. П. Крепостническое самодержавие и его политические институты (первая половина XIX в.). М.: Наука, 1981. 472 с.

38. Заболоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. Материалы для истории императоров Александра I, Николая I и Александра II. Т. 2. Спб., 1882.

39. Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в ХIХ в. М.: Мысль, 1978. 288 с.

40. Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Русская история: от Екатерины Великой до Александра II. М.: Мысль, 1994. 601 с.

41. Зимин И.В. Медики и самодержцы: загадка смерти Николая // Отечественная история. 2001.  № 4.  С. 57-67.

42. История государства Российского. Жизнеописания. XIX век. Первая половина. М.: Книжная палата, 1997. 784 с.

43. История России в портретах. В 2-х тт. Т.1.  Смоленск-Брянск: Русич, Курсив, 1996. 512 с.

44. История России с позиций разных идеологий /Под ред. Б.В. Личмана. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. 461 с.

45. История России: народ и власть / сост. Ю.А. Сандулов. СПб.: Лань, 1997. С. 387- 391.

46. Каменский А.Б. Рец. на кн.: Реформы в России XVI-XIX вв.: сб. науч. тр. М.: Ин-т российской истории, 1992. // Отечественная история. 1994. № 6. С. 231.

47. Капустина Т.А. Николай I //Вопросы истории. 1993. №11-12. С.27-40.

48. Катаев И.М. Дореформенная бюрократия по запискам, мемуарам и литературе. СПб.: Энергия, 1914. С. 19-21, 23.

49. Кизеветтер А.А. Девятнадцатый век в истории России. Ростов на Дону:Донская речь, 1903. 387 с.

50. Киняпина Н. С. Внешняя политика России первой половины XIX века / Н. С. Киняпина. М.: Высшая школа, 1963. 342 с.

51. Киняпина Н. С. Ункяр-Искелессийский договор 1838 / Н. С. Киняпина // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958. № 2.  С. 30–49.

52. Ключевский В.О. Сочинения. Т. 5. М.: Мысль, 1989. Т. 9. С. 341 с.

53. Ковальченко И.Д. Консерватизм, либерализм и радикализм в России в период подготовки крестьянской реформы 1861 года. // Отечественная история. 1994. № 2.  С. 3—10.

54. Ковальченко И.Д. Русское крестьянство в годы первой половины XIX в. М.: Просвещение, 1967. 472 с.

55. Колесникова В. Николай Первый: лики масок государя. Психологические этюды. М.: Олма Медиа Групп, 2008. 270 с.

56. Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. М.: Астрель: АСТ, 2004. 277 с.

57. Кудрявцева Е. П. Венская система / Е. П. Кудрявцева // Новая и новейшая история. 2014.  С. 88–106

58. Кузнецов Н.В. Николай I и его время // Специалист. 1995. № 1. С.33-35.

59. Кулюгин А. Энциклопедия российских царей. М.: Эксмо, 2002. 448 с.

60. Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826-1855. СПб.: Типография С. Сытина, 1908. 132 с.

61. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 5. М.: Политиздат, 1979. Т. 37. 428 с.

62. Леонтович В. В. История либерализма в России: 1762-1914. М.: Русский путь; Полиграфресурсы, 1995. 549 с.

63. Любош С. Последние Романовы. М.; Л., 1924. 91 с.

64. Мавродин В.В. Рождение новой России. М.:Издательство Ленинградского университета, 1988. 553 с.

65. Мироненко С.В. Бессилие власти. //Родина. 1993. № 1.  С.156-160.

66. Мироненко С.В. Российские самодержцы (1801 — 1917). М.:Международные отношения, 1993. 314 с.

67. Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX века. М.: Наука, 1989. 240 с.

68. Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины ХIХ столетия. М.: Мысль, 1990. 235 с.

69. Миронов Б. Когда в России жилось хорошо. Эпизод первый. XVIII первая половина XIX века //Родина. 2008. № 4.  С. 15-21.

70. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (ХVIII — начало ХХ в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В двух томах. Т.1. СПб.Дм. Буланин, 1999. 548 с.

71. Морякова О. В. Система местного управления в России при Николае I. М.:Изд-во Моск. ун-та, 1998. 272 с.

72. Наше Отечество. Ч. 1 / С.В. Кулешов и др. М.: ТЕРРА, 1991. С. 87-112.

73. Николай Первый и его время: в 2 т. Т. 1 / cост., вступит. ст. и коммент. Б. Тарасова. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 440-445.

74. Озерский В. Правители России от Рюрика до Медведева. История в портретах.  5-е изд. Ростов-на-Дону: Феникс, 2008. 346 с.

75. Олейников Д.И. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2012. 352 с.

76. Орлик О.В. Россия и французская революция 1830 года. М.: Мысль, 1968. 214 с.

77. Писарькова Л.Ф. Российский чиновник на службе в конце ХVIII – начале XIX вв. // Человек. 1995. Вып. 3-4.

78. Писарькова Л.Ф. К истории взяток в России // Отечественная история. 2002. № 5. С. 33 – 49.

79. Писарькова Л.Ф. От Петра I до Николая I: политика правительства в области формирования бюрократии // Отечественная история. 1996. № 4.

80. Платонов С.Ф. Сочинения по русской истории: в 2 т. Т. 1. СПб., 1993. 339 с.

81. Платонов С.Ф. Учебник русской истории. СПб.: Наука, 1993. 432 с.

82. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке: избр. произведения: в 4 кн. Кн. 3. М., 1967. С. 129-130.

83. Полиевктов М.А. Николай I: биография и обзор царствования. М.: Мир книги: Литература, 2008. 396 с.

84. Поташев А.Ф. Историография царствования Николая I // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 1: Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология . 2012. №2. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/istoriografiya-tsarstvovaniya-nikolaya-i (дата обращения: 05.04.2016).

85. Поташев А.Ф. Николай I и его время. Факты, суждения, оценки. Ростов н/Д: РГУПС, 2006. 119 с. 

86. Пресняков А. Е. Николай I. Апогей самодержавия. М.: Просвещение, 1990. 332 с.

87. Пресняков А.Е. Апогей самодержавия. Л., 1927. 272 с.

88. Проблемы общественной мысли и экономическая политика России XIX-XX веков. Л.: Изд-во ЛГУ, 1972. 551 с.

89. Пушкарев С.Г. Россия 1801-1917: власть и общество. М.: Посев, 2001. С. 50-54.

90. Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб.:Гуманитарное агентство «Академический проект», 2001. 560 с.

91. Раев Марк. Понять дореволюционную Россию: Государство и общество в Российской империи. London, 1990. 180 с.

92. Рахматуллин М.А. Император Николай I глазами современников //Отечественная история. 2004. № 6.  С. 74-97.

93. Рахматуллин М.А. Подъем крестьянского движения и реакция самодержавия после восстания декабристов // Из истории экономической и общественной жизни России. Сборник статей к 90-летию академика Н.М.Дружинина. М., 1976. С. 176, 178 — 182.

94. Ружицкая И.В. Законодательная деятельность в царствование Императора Николая I. М.: Институт российской истории РАН, 2005. 315 с.

95. Румянцев Р.А. Павел Дмитриевич Киселев //Вопросы истории. 2008. № 12.  С. 50-60.

96. Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX вв. Т. 2. Спб., 1888. С. 1, XVI, 5, 17.

97. Сергеева Н.И. Обязанные крестьяне и реформа 19 февраля 1861 г. //Проблемы общественной мысли и экономическая политика России XIX-XX вв. Л.: Наука, 1972. 288 с.

98. Силаева М. «Дон Кихот самодержавия». Император Николай Павлович и его наследие // Родина. 2008. № 4.  С. 64-70.

99. Сладкевич Н.Г. О сословных проектах Комитета 6 декабря 1826 года // Исследования по отечественному источниковедению. Сборник статей, посвященный 75-летию профессора С.Н.Валка. М., Л.: Наука, 1964. 669 с.

100. Соловьев П.К. «Евпатория в легких». К «загадке смерти» Николая I // Вопросы истории. –2008. № 9.  С. 109-121.

101. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 13-15, т.25-29. М.: Наука, 1962-1966.

102. Степанов B.JI. Крестьянская реформа 1861 г. в историографии ФРГ // Россия XIX-XX вв. Взгляд зарубежных историков. М.5 1996. С. 157-158.

103. Тарасов Б.Н. Николай Первый. Рыцарь самодержавия. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. 443 с.

104. Тарле Е.В. Крымская война. Т. 1. М.; Л., 1941. 625 с.

105. Троцкий И. III отделение при Николае I; Жизнь Шервуда-Верного. Л.: Лениздат, 1990. 318 с.

106. Тюрин А. Правда о Николае I. Оболганный император. М.: Яуза, Эксмо, 2010. 510 с.

107. Устрялов Н.Г. Историческое обозрение царствования государя императора Николая I. СПб., 1847. URL:http://www.nkj.ru/archive/articles/3858/ (дата обращения 10.01.2016)

108. Устрялов Н.Г. Русская история до 1855 года: в 2 ч. Репринт. изд. Петрозаводск: Фолиум, 1997. 411 с.

109. Федосов И.А. Революционное движение в России во второй четверти ХIХ в. (революционные организации и кружки). М.: Наука, 1958. 489 с.

110. Феофанов Ю. Взлеты и падения великого реформатора. Михаил Сперанский // Российская Федерация сегодня. 2008. № 9.  С. 61-63.

111. Хоскинг Дж. Россия и русские: в 2 кн. Кн. 1. М.: АСТ: Транзиткнига, 2003. С. 333- 334.

112. Чулков Г.И. Императоры. Психологические портреты. М.:Московский рабочий, 1991. 286 с.

113. Шильдер Н.К. Император Николай I: его жизнь и царствование. М.: Эксмо, 1997. 712 с.

114. Широкорад А.Б. Русь и Орда. М.: Вече, 2004. 448 с.

115. Эйдельман Н.Я. "Революция сверху" в России. М.: Книга, 1989. 176 с.

116. Эйдельман Н.Я. Грань веков: Политическая борьба в России. Конец XVIII – нач. XIX столетия. М.: Мысль, 1982. 331 с.

117. Эйдельман Н.Я. Секретная аудиенция. // Новый мир. 1985. № 12.  С. 202-217.

 

 

Приложение № 1

Личность Николая I в искусстве

 

 

 

 

Рисунок 1. Император Николай I в парадной форме лейб-гвардии Конного полка. Портрет работы Владимира Сверчкова (1856), Музей Гвардии, Эрмитаж, Санкт-Петербург

 

 

 

 

Рисунок 2. Памятник Николаю I в Санкт-Петербурге Конный монумент на Исаакиевской площади. Открыт 26 июня (8 июля) 1859 года, скульптор П. К. Клодт.

 

 

Рисунок 3. Николай I на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

 

 

 

Рисунок 4. Кадр из фильма «Декабристы», 1926 года

 

 

---

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 1138; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!