НЕ СЛЕДУЙТЕ ЗА МНОЙ, ПОТОМУ ЧТО Я ПОТЕРЯЛ СЕБЯ 13 страница

Эти люди... Если однажды земля погибнет от взрыва народонаселения, эти люди будут отвечать за это. Они против абортов. Сейчас, без контроля над рождаемостью, без абортов, невозможно эемле стать богатой. А все эти религии продолжа­ют восхвалять бедность. Если вы восхваляете бедность, как вы собираетесь уничтожать ее? Если вы уважаете и восхваляете бедность, конечно, вы будете защищать ее. Это нечто, достой­ное уважения. Они не осуждают ее. Они не могут осуждать ее, потому что они живут за ее счет, эксплуатируя ее.

Возьмите Мать Терезу... где бы она была и кто дал бы ей Нобелевскую премию, если бы сироты не умирали на улицах? Эти сироты нужны Матери Терезе. Эти сироты абсолютно необходимы, иначе Нобелевская премия прошла бы мимо Матери Терезы. Поэтому она против абортов, против контроля над рождаемостью. Пусть появляются сироты; пусть их будет больше и больше — ведь это люди, которые будут обращаться в христианство.

Вы будете удивлены... в Индии я наблюдал это в течение тридцати лет: ни один богатый человек не был обращен в христианство. Я был изумлен. Не обратился в христианство ни один богатый человек, ни один человек даже среднего класса;

ни один образованный человек, культурный человек; ни один брамин, ни один джайн. Кто обращается в христианство? Сироты, аборигены, живущие, словно пять тысяч лет назад, -обратить их в христианство так просто.

Мне вспомнился один инцидент, произошедший у меня на глазах. В центральной Индии есть штат Бастар — он полностью населен аборигенами: нет школ, нет больниц, нет образования, нет ничего. Они живут голыми. С большим трудом они добывают себе пищу на один раз в день, и что это за пища? Немного риса и рыбы, вот и все. Этих людей обращают в христианство. Для них не нужна особая аргумен­тация. Как обращают этих людей? Я пошел посмотреть на одно обращение. Мне пришлось пройти двадцать пять миль, чтобы добраться до места, поскольку дорог там нет, поездов там нет.

Как было организовано обращение? Христианский свя­щенник говорил с аборигенами. Я слушал, сидя позади:

холодная зимняя ночь, поэтому костер, и в этом свете — то был единственный источник света и единственный источник тепла — эти люди, обнаженные и дрожащие.. И христианский свя­щенник достает из своей сумки две статуи, одну — Иисуса, другую — Рамы. Эти аборигены веряТ в Раму, индусского аватару, воплощение Бога, согласно индуизму.

Рядом со священником ведро с водой, и он говорит:

^Посмотрите, я делаю для вас одну простую вещь. Это Рама, а это Христос». Обе статуи совершенно одинаковые, он опус­кает обе статуи в ведро с водой. Статуя Рамы, конечно, тонет, поскольку Рама никогда не ходил по воде. Статуя Иисуса остается плавать, и все аборигены аплодируют, они говорят:

«Невероятно!»

И миссионер говорит: «Иисус спасает. Может ли Рама спасти вас? Он не может спасти себя. Вы видите это своими собственными глазами...»

Я вынужден был встать и сказать: «Подождите». Я спросил аборигенов: «Вы слышали когда-нибудь об испытании водой?»

Они сказали: «Нет».

«Вы слышали когда-нибудь об испытании огнем?»

Они сказали: «Да». Испытание огнем — это единственное настоящее испытание. Когда Раме нужно было испытать свою жену, она должна была пройти испытание огнем.

Я сказал: «Хорошо, вот костер, положим в него обе статуи». Священник заколебался. Я сказал: «Постойте и не пытайтесь сбежать отсюда. Испытание огнем должно быть пройдено», — ведь я видел, что статуя Иисуса деревянная, а статуя Рамы стальная. Я бросил обе статуи в огонь. Конечно, Иисус, бедный Иисус, сгорел; Рама вышел из огня живым. И аборигены очень рассердились; они были готовы побить свя­щенника. Я сказал: «Нет, не нужно бить его».

Но бедных людей, необразованных людей, людей, не знающих аргументации, обращают. И им говорят производить больше и больше детей, поскольку это политика, основанная на количестве.

Сколько католиков, сколько христиан, сколько мусуль­ман — это решает, кто будет править миром. Они не интересу­ются человечеством. И все они обещают этим людям, что в будущем, в другой жизни, они получат все, что у богатых есть сейчас. Это странно... все, что богатые люди имеют сейчас, возможно сейчас для каждого. Зачем ждать смерти? И какое у вас есть основание считать, что после смерти вы получите все это? Разве кто-нибудь возвращался и рассказывал?

В Индии е^яь одно место, Сурат, и в этой области есть мусульманская секта. Здесь живет их высший священник. Это очень богатая секта, бохары. И высшие священники эксплу­атировали этих бедных и богатых бохаров веками.

Когда умирает бохара, он должен пожертвовать высшему священнику большую сумму денег. И высший священник дает ему удостоверение и обещает ему — совсем как долговое обязательство — обещает ему: «Вы получите в тысячу раз больше, когда покажете это обязательство Богу». И люди получали эти удостоверения и отдавали за них миллионы рупий. Эти удостоверения кладутся им в карман, и они отправляются в могилу, веря, что когда они покажутих Богу...

Я был в доме у друга-бохара. Как раз за несколько дней до этого умер его отец, и они пожертвовали много денег. Они были по-настоящему богатыми людьми, и он сказал, что им ^дали подобное удостоверение.

Я сказал: «Сделайте одну вещь. Проводите меня к могиле вашего отца вечером, и я посмотрю, там ли еще удостоверение или нет».

Он сказал: «Но какой в этом смысл?»

Я сказал: «Я расскажу вам о смысле позже. Сначала давайте посмотрим». Конечно, удостоверение было там. Я сказал: «Посмотрите. Ваш отец ушел, это лишь мертвое тело. И он не взял с собой это удостоверение. Что теперь он будет показывать Богу? И вы, образованный человек, кладете в карман мертвого человека удостоверение...!» Но это продолжа­ется, продолжается все время.

Я встречался с высшим священником, он доктор филосо­фии, доктор литературы из Оксфорда — очень образованный человек.

Я сказал: «По крайней мере человек вашего образования мог бы не допускать такой эксплуатации». Он не мог смотреть мне в глаза.

Он сказал: «Всякий раз, когда вы приходите ко мне, вы нарушаете мой сон. На несколько дней мне становится трудно спать, вы задаете такие неудобные вопросы».

Я сказал: «Не я создаю эти вопросы, а вы. Выбросите всю эту чепуху. Образованный, культурный человек, нужно вы­йти, нужно сказать людям: «Вас обманывали»».

После смерти нет жизни, какой вы ее знаете. А если есть какая-нибудь жизнь, вы должны учиться жить сейчас. И вы должны учиться жить так полно, так интенсивно, что, если и есть какая-нибудь жизнь после смерти, вы сможете жить и там. Если нет, нет вопроса. Вот каким всегда должен быть подход рационального человека.

Я ничего не говорю о небесах и аде, о наказании и вознаграждении. Я просто говорю вам: все время умирайте для прошлого, чтобы оно не было грузом в вашей голове. И не живите будущим, которого еще нет. Концентрируйте всю свою энергию здесь и сейчас. Изливайте ее в это мгновение, пол­ностью, с той интенсивностью, на которую вы способны. И в это мгновение вы будете чувствовать жизнь. Для меня такая жизнь эквивалентна Богу. Кроме этой жизни нет другого Бога.

Конечно, если вы выживете после смерти, вы будете знать искусство жить и вы будете продолжаться. Если не выживете, проблемы нет.

Поэтому, в моей коммуне абсолютно невозможно, чтобы произошло что-либо, подобное Джонстауну.

Но журналисты продолжают выискивать сенсации. Вся их деятельность основывается на сенсациях. Они эксплуатиру­ют низшие инстинкты человечества. Журналистика еще не вошла в возраст. Она еще не стала зрелой. Поэтому для нее изнасилование — новость- Убийство — новость. Самоубийство -новость. Все мерзкое, отвратительное, преступное — новость, а все прекрасное — не новость. Если человека укусила собака, это не новость, это естественное дело; но если человек укусил собаку, тогда это новость. Тогда журналист не интересуется, правда это или нет. Достаточно слухов.

Есть старое определение философа: философ — это слепой человек, который в темном доме, без света, темной ночью, ищет черную кошку, которой там нет. Это старое определение философа. Позвольте мне добавить к нему еще кое-что. Жур­налист — это человек, который находит ее. Тогда это новость.

Это коммуна, которая знает только любовь, жизнь и смех;

это коммуна, которая не верит ни в какие небеса, ни в какой ад; это коммуна, которая не верит в служение, в верование, в веру; какой Джонстаун может быть здесь?

Это единственное место, где это невозможно. Это может быть где угодно, поскольку повсюду поклоняются смерти, прославляют ее, постоянно говорят о загробном мире: вы должны пожертвовать этой жизнью для той жизни, которая придет после смерти.

Я говорю прямо противоположное: жертвуйтетой жизнью для этой. Жертвуйте всем для этого мгновения. Наслаждай­тесь этим мгновением. И если вы способны наслаждаться этим мгновением, вы сможете полностью стереть из своего сознания инстинкт самоубийства.

Если вы можете полно наслаждаться этой жизнью, вы не будете беспокоиться о том, что случится после смерти — ведь так много случится сейчас, что вы не сможете представить, что же еще возможно.

И вы говорите, что журналисты и политики спрашивали вас. Журналисты — бедные люди, живущие за счет эксплуатации низких инстинктов человека, низменного любопытства человека. Они не так вредны, они не опасны. Самое большее, они создают забавные вещи, и люди радуются. Они не могут насиловать сами; они получают удовольствие от историй об изнасилованиях. Они хотели бь ««ыть убийцами, но они не могут убивать, это слишком рис^ ванно; они получают удо­вольствие от историй об убийствах.

Они много раз думали совершить самоубийство. Запомни­те, тр'удно найти человека, который ни разу в жизни не думал бросить все и покончить со всем этим. Но они не могли набраться смелости. Чтобы совершить самоубийство, не нужна большая смелость — просто небольшая смелость, не так много. Настоящая смелость нужна, чтобы жить. Чтобы совершить самоубийство, нужна лишь небольшая смелость — мимолетная эмоциональная смелость, на одно мгновение, как вспышка. Но они не могли совершить этого сами. Кто-то другой сделал это;

они получают удовольствие от этой истории.

Люди получают удовольствие только от того, что хотели бы совершить сами, но не способны — обстоятельства не позволяют, разные причины, — но, по крайней мере, они могут получать удовольствие. Их можно узнать — в кино, на телеви­дении, в рассказе, в романе, в газете — их можно узнать в тех людях, которыми они хотели бы стать, но не могут. Их можно осуждать, это их маски; глубоко внутри они получают от этого удовольствие.

Иначе зачем такой большой интерес к Джонстауну? Джонс — сумасшедший. А кто были его последователи? Все необразованные, в большинстве своем чернокожие, люди, не понимающие ничего, — что за конгрегация была у него? Но он смог привлечь внимание целого мира, совершив самоубийство. Иначе никто бы и не знал преподобного Джима Джонса и его людей. Совершив самоубийство, он создал себе хорошую рекламу. И это все, что он хотел: стать известным.

Один университет провел исследование в моей коммуне. Шестьдесят процентов людей получили образование в универ­ситетах. Двадцать процентов имеют ученые степени: один магистр гуманитарных наук, два магистра гуманитарных наук, три магистра гуманитарных наук. Десять процентов людей имеют степень доктора философии: один доктор фило­софии, два доктора философии, три доктора философии. Три процента людей имеют степени доктора литературы, бакалавра наук, доктора образования, доктора права. И таких людей сравнивают с Джонстауном?

Людей такого калибра невозможно найти нигде, ни в одной коммуне. Эти разумные люди собрались здесь не для того, чтобы совершать самоубийство — это они могут сделать где угодно. Они собрались здесь, чтобы разделить со мною жизнь, получить что-то от вечного, почувствовать его вкус.

Вот политики — это опасные люди. О журналистах можно не беспокоиться, но политики — опасные люди.

Эта коммуна никогда не сможет стать Джонстауном, но политики могут превратить ее в Дахау, Освенцим, Бухенвальд. Политики могут сделать это, они уже начали делать это. Они объявили этот город вне закона. Город, в котором живут семь тысяч человек без всяких преступлений, без каких-либо наркотиков, без каких-либо проблем, без вреда кому-либо -этот город вне закона. Не совершено ничего незаконного -город вне закона. А незаконные города, в которых совершают­ся все виды беззакония, они законны.

Они хотят, чтобы этот город был снесен из-за их законов об использовании земли. И ни один из идиотов не пришел сюда, чтобы увидеть, как мы используем землю. Смогут ли они увидеть более созидательное использование, чем у нас. И в течение пятидесяти лет никто не использовал эту землю;

можно только радоваться такому хорошему использованию. Теперь мы создаем все это, мы самодостаточная коммуна. Мы производим свою пищу, свои овощи, свои фрукты; мы пред­принимаем все усилия, чтобы сделать ее самообеспечивающей­ся.

Эта пустыня... представляется, что она является местом назначения таких людей, как я. Моисей стремился в пустыню. Я устремился в пустыню, и мы стараемся сделать ее зеленой. Если вы обойдете вокруг моего дома, то не подумаете, что это в Орегоне; вы подумаете, что это в Кашмире. Когда я прибыл сюда, здесь не было ни единого деревца. Не было зелени. Я был просто шокирован, когда Шила привела меня сюда; дом стоял голым. А я всегда жил в прекрасных садах; где бы я ни жил, я создавал прекрасные, сады.

Мы с великими трудами преобразовали это место в изобильное. Наши люди работают двенадцать, четырнадцать часов в день, а они не приходят посмотреть, что происходит здесь. Просто сидя в Капитолии, они решают, что это плохое использование земли, а это против законов об использовании земли. Если это против законов об использовании земли, то эти ваши законы.фиктивны и должны быть сожжены. Но сначала придите и посмотрите, докажите, что это против законов об использовании земли. Но они боятся прийти сюда.

Они хотели бы прийти сюда в тот день, ради которого стараются... Округ запросил план города, он зарегистрировал план города — затем давление сверху, и план отклоняется. Он отвергнут. Но на плане их собственного округа есть много мест, где упоминается Раджнишпурам, они забыли про них. Два дня назад они снова стали становиться поперек дороги, потому что не хотят, чтобы существовало такое место.

Семь тысяч человек живут здесь, и чтобы такого места не существовало! Сначала они должны вычеркнуть его из своих книг, из своих карт.-поскольку он вошел в их карты — ведь в течение двух лет он был законным городом, и правительство оказывало всяческую поддержку, в которой город нуждался. Но теперь внезапно он стал незаконным. Теперь будут удалять его наименование с карт. Будут удалять его наименование из географических книг. Будут удалять его наименование с дорожных указателей.

Я слышал, что так бывало в Советской России... Сталин удалял наименования, которые ему не нравились. Когда произошла Русская революция, Троцкий был вторым челове­ком после Ленина, не Сталин. Сталина не было нигде. Но Троцкий был убит, здесь, в Мексике, поскольку он должен был быть устранен. Кроме того, есть большая вероятность того, что Ленин был отравлен... И тогда Сталин начал переписывать всю историю заново. Тогда исчезли портреты Троцкого, второго человека после Ленина, и на их месте начали появляться портреты Сталина — все трюки с фотографией. Были изменены все исторические книги.

Когда к власти пришел Хрущев, он сделал то же со Сталиным — его имя было удалено, его книги были изъяты, сожжены. Не только это, его могила, которая была устроена рядом с Лениным, около кремлевской стены, была удалена. Его кости были вынуты и отосланы в деревню, где он родился.

Я слышал: Хрущев обращался к президиуму и говорил им, что Сталин совершил величайшее преступление против коммунизма. Он убил миллионы людей. Один человек сзади сказал: «Но вы все это время были со Сталиным, почему вы. ничего не говорили?»

Хрущев сказал: «Пожалуйста, встаньте и назовите свое имя». Никто не встал. Хрущев сказал: «Теперь вы знаете, почему я молчал?»

Я всегда уважал Америку, как страну демократии. Я всегда ценил уважение к личности, к свободе, к свободе выражения. Я всегда любил американскую конституцию. А теперь я чувствую, что лучше было бы не приезжать сюда, поскольку я чувствую себя абсолютно разочарованным. Эта конституция фиктивна. Эти слова: личность, свобода, капита­лизм, свобода выражения — все это просто слова. За вывеской все тот же политик, все то же безобразное лицо, все тот же посредственный ум — поскольку, по моему мнению, политика притягивает только самых посредственных людей в мире, самых посредственных, самых низких, ведь они знают, что могут сделать что-то, только имея власть-Власть нужна, чтобы делать что-то вредное. В противном случае достаточно любви, достаточно сострадания. И для сострадания не нужно быть президентом страны. Для любви не нужно быть премьер-министром. Так что я говорю вам: эта коммуна сама по себе никогда не станет Джонстауном — это невозможно. Но эти политики могут взорвать ее, могут ее разрушить. Они говорят точно такими словами: нас нужно выбросить из Америки, мы должны быть вырезаны. Это возможно, поскольку для политика возможно все, поскольку политик — это потенциальный Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Бенито Муссолини.

Беседа 8

ЖАЖДА ВЛАСТИ: РАК ДУШИ

6 ноября 1984 года

Бхагаван,

Почему Вы против политиков?

Я не против кого-либо. У меня нет зависти, нет стремле­ния состязаться, нет ревности. Почему я должен быть против политиков? Я не политик. Но мои утверждения можно понять неправильно.

Я против болезни под названием «жажда власти». Это величайшее заболевание в том, что касается сознания человека и его роста. Оно подобно раку; это рак души.

Жажда власти может проявляться по-разному. Простей­ший путь — это политика, поскольку ей не требуется много разума. Все, что требуется, — это создавать ложные надежды в массах, надежды, которые никогда не будут исполнены, надежды, которые никогда и не предполагалось исполнять; их целью было что-то другое. И массы страдают. Они бедны, они невежественны. Им также нужны все удобства жизни, они также хотят жить по-человечески, с достоинством. Политик дает им надежду и эксплуатирует эту надежду для своих собственных целей, поскольку, когда он получает власть, когда он становится кем-то — премьер-министром, президен­том, — тогда что-то расслабляется в нем. Это было его психо­логической потребностью.

Эти люди в основе своей, глубоко внутри, импотенты -отсюда тяга к власти.

Они чувствуют свою слабость и немощность; они знают, что они никто. Но если они могут убедить толпу посредствен­ностей, что они могут исполнить их потребности, то это взаимное понимание, торговая сделка. Тогда массы дают им власть. Когда они получают власть, они забывают все свои обещания; на самом деле они никогда не предполагали выпол­нять их, а когда они имеют власть, они показывают свое настоящее лицо.

Лорд Эктон был абсолютно прав, когда сказал: «Власть портит, а абсолютная власть портит абсолютно».

Но он не осознавал, почему власть портит, как портит власть. Человек несет в себе семена испорченности, но сам по себе он еще не способен их реализовать; нужна власть. Когда же человек получает власть, тогда постепенно его маска начинает спадать и вы начинаете видеть в нем эгоиста во всей его предельной наготе. Политик — это не что иное, как эгоист. Внутри себя он чувствует пустоту — и боится этой пустоты. Он хочет быть кем-то, чтобы забыть о своей собственной пустоте. Власть дает ему шанс. Он может увидеть миллионы людей под своим башмаком. Он может убедить себя, что он не ничто, что он что-то особенное. И он начинает вести себя соответственно. Он начинает злоупотреблять властью. Раз получив власть, он не хочет с ней расставаться. Он хочет всегда оставаться при власти, поскольку теперь прекрасно знает, что без власти он будет осознавать еще лучше, чем раньше, свою пустоту и бессилие.

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 255; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!