Научные школы в журналистиковедении
ВВЕДЕНИЕ
В последние десятилетия в мире возникла острая необходимость обсуждения вопроса о научных школах как вообще, так и в теории журналистики, что в большей степени определяется прежде всего потребностями развития самой науки. В общем плане эта истина принята науковедами как аксиома: «Перспективы науки всегда определялись перспективами ведущих научных школ. Особенно это характерно для нынешнего, XXI столетия, когда все отрасли мировой науки достигли выдающихся высот. В этом отношении научная школа — уникальное образование, в котором обеспечивается непрерывность научного процесса, происходит развитие научного знания на базе достигнутого с четко вырисовываемой перспективой» [18]. Нет причин подвергать данное утверждение сомнению в теории журналистики, где сложилась многолетняя традиция исследовательской работы, равно как и зрелой практики образования, преподавания научных дисциплин, подготовки кадров высшей квалификации.
Также в литературе последнего времени остро ставятся вопросы о статусе российской журналистской науки в международном масштабе, в особенности в свете идеологии девестернизации гуманитарного познания [11]. В мировом сообществе нужно представать с ясными характеристиками своих достижений и их авторов. Между тем сегодня приходится говорить именно о недостатке такой ясности.
Объектом исследования данной работы является понятие «научная школа», а предметом исследования стоит определить научные школы в журналистиковедении.
|
|
|
Целью данной работы является изучение проблем формирования и классификации научных школ вообще и в российской теории журналистики в частности.
Для достижения данной цели необходимо решить ряд задач, которые определяют логику и структуру данной работы:
- рассмотреть основные подходы к определению сущности и классификации понятия «научная школа»;
- изучить научные школы в российском журналистиковедении.
Теоретической основой исследования стали: труды отечественных (З. Ярошевский, Е.З. Мирская, Д.В. Аронов, Е.П. Прохоров, В.Г. Садков) и зарубежных ученых (Т. Кун, В.О. Кихтан); периодические издания («Высшее образование в России», «Образование и общество», «Век информации») освещающие проблему «научных школ» в современном обществе.
Сущность определения понятия «научная школа»
«Научная школа» - это одна из форм организации науки. Понятие «научная школа» хотя и находится в широком употреблении, дискуссии о его содержании все еще не закончены. Так на данный момент под понятием «научная школа» принято понимать – коллектив, обычно не скованный формальными условиями и границами существования и проявления творческой активности.
|
|
|
В современном научном мире данное понятие стало символом успешности, под который распределяются частные, общественные и государственные ресурсы. К примеру, в Российской Федерации с середины 1990-х годов осуществляется «Государственная программа поддержки ведущих научных школ». Для ее практической реализации потребовалась выработка формальных критериев для удовлетворения заявок на финансирование со стороны научных коллективов («школ») и соответствующей отчетности. Так в данной ситуации была выявлена проблема разные подходы к расшифровке этого понятия. По словам И.Г. Дежина и В.В. Киселева, представители власти и научного сообщества были не готовы к формулировке точных и объективных критериев, «по которым нужно было выбирать объекты поддержки, которые называются ведущими научными школами» [2].
Первые определения понятию «научная школа» были изложены в сборнике «Школы в науке» в 1970-е годы. М.Г. Ярошевский, отмечая неопределенность термина, дает такое его разъяснение: «"школу" …именуют, по общепринятому мнению историков, во-первых, единство обучения творчеству и процесса исследования, во-вторых, позицию, которой придерживается одна группа ученых в отношении других» [8]. Но в то же время он отмечает, что научная школа обязательно выступает в роли транслятора определенных принципов творчества, которые он в свою очередь называет «исследовательским стилем мышления» [8].
|
|
|
В дальнейшем еще не малое количество ученых давали свои определения исследуемому понятию [14]. Также разрабатывалась и типология научных школ. Развернутую классификацию, например, предложила О.Ю. Грезнева [12], разделив научные школы:
· по виду связей:
o научное течение
o «невидимый колледж»
o прочие
· по характеру научной идеи:
o экспериментальные
o теоретические
· по широте исследуемой предметной области:
o узкопрофильные
o широкопрофильные
· по функциональному предназначению продуцируемых знаний:
o фундаментальные
o прикладные
· по форме деятельности учеников:
o индивидуальные
o коллективные
· по характеру связей между поколениями:
o одноуровневые
o многоуровневые
· по степени институализации:
o неформальные
o кружки
o институальные
· по уровню локации:
o национальные
o локальные
o личностные
Это достаточно подробная классификация, хотя не со всем в ней можно безоговорочно соглашаться, так как она не добавляет точности в определении понятия «научная школа». Скорее, это классификация форм научно-исследовательской работы вообще, о чем уже говорилось. Но в данном случае стоит отметить, что «научная школа» сама и является одной из форм организации коллективной научной деятельности.
|
|
|
В поисках определения понятия «научная школа» Д.В. Аронов и В.Г. Садков предлагают ввести в анализ количественные показатели (как это делают государственные структуры). Одновременно они считают необходимым сохранить и взгляд на научную школу как на сообщество единомышленников («духовная общность») [9], не всегда поддающееся количественному учету.
К количественным критериям Д.В. Аронов и В.Г. Садков предлагаются относить:
1. «наличие иерархически структурированного ученого сообщества, самовоспроизводящегося во времени и в пространстве и реализующего себя в привычных для мировой науки формах» - под иерархичностью здесь понимаются не только и не обязательно вертикальные отношения (учитель и ученик), но и горизонтальные (лидер и его последователи).
2. «устойчивость во времени» - предлагается в качестве минимальной единицы измерения, за которой можно считать школу состоявшейся, избрать «период, несколько превосходящий естественный цикл воспроизводства научного (научно-педагогического) сообщества и тяготеющий к временному промежутку, необходимому для подготовки в рамках научного сообщества квалификационных работ (5–10 лет)», или время, необходимое для «становления системы подготовки специалистов по новым специальностям (около шести лет) и начало самовоспроизводства школы из числа своих студентов (плюс еще несколько лет)».
3. «осязаемые результаты, через которые раскрываются базовые характеристики научной школы» - это такие результаты, как: защита докторских диссертаций в рамках проблематики, «заложенной основателями научной школы (не менее 3)»; то же на кандидатском уровне (не менее 10); «наличие открытий» (коллективных или индивидуальных), выраженных в монографиях «(не менее 5) в общенациональных издательствах»; к этому фактически приравнивается «создание… на базе научной школы научно-производственных структур» [9], или даже завоевание мировых рынков изделий и оборудования, технологий.
Д.В. Аронов и В.Г. Садков выделили эти признаки научной школы и критерии ее оценки в ответ на «невнятные формулировки», предложенные государственными органами, финансирующими науку, но при этом требующими от грантополучателей обоснования своих претензий на статус «школы».
Новейшие формулировки понятия «научная школа» в официальных документах государственных органов более точны и не лишены смысла. Они употребляют понятие «школа» применительно к относительно небольшому научному коллективу, объединенному не столько организационными рамками, не только конкретной тематикой, но и общей системой взглядов, идей, интересов, традиций – сохраняющейся, передающейся и развивающейся при смене научных поколений.
Проблема в том, что все эти определения также оставляют возможность для достаточно широкой трактовки самого понятия «научная школа». По этой причине часто говорят, например, «его научная школа», «школа Московского университета», «Казанская научная школа», «Сибирская научная школа».
В настоящее время под статусом «научной школы» подразумевается значительные ассигнования, моральные, идеологические и прочие преференции, вызывающие споры и конкуренцию научных структур в борьбе за финансирование. При этом речь идет о естественной, а не стимулируемой извне конкуренции. Это весьма существенно, так как формальные критерии оценки научной деятельности и присвоение однажды титула научной школы могут стать причиной не только прогресса, но и застоя, закрывая путь к развитию новых коллективов, еще не успевших пройти путь «нескольких поколений», тормозя развитие новых идей и особенно фундаментальных направлений исследований, не приносящих сиюминутно своих результатов. Молодые коллективы и новые исследования не обладают обычно ни славой, ни силой, ни численностью, ни большинством из предлагаемых и описанных выше формальных показателей деятельности.
С другой стороны, сообщества, существующие достаточно долго и уже заработавшие статус «научной школы», пользуются поддержкой по умолчанию только потому, что обладают этим «брендом», даже тогда, когда движутся по инерции и в принципе уже не создают нового знания. В этом смысле, например, уместно обратить внимание на совершенно парадоксальную ситуацию, когда российскими и зарубежными грантодателями преимущественно поддерживаются либо «брендовые», т. е. достаточно старые школы, а также присваиваются персональные стипендии именитым ученым, либо оказывается индивидуальная адресная поддержка молодых и подающих надежды ученых (обычно до 30 лет). Причем и здесь зачастую «приписка» молодого кандидата к какой-либо из так называемых «школ» является определяющей при принятии решения грантодателем.
Вероятно, в прагматическом отношении, как форма стимулирования исследовательской деятельности, такие проекты не должны вызывать возражений. Вместе с тем обращает на себя внимание прямолинейность и обманчивая легкость выбора из числа претендентов. Об этом, в частности, свидетельствует многочисленность школ. В списке РАЕ их насчитывается около 250 в медицинских науках, более 120 в педагогических, 40 в философских и т. д. Однако наличие коллектива исследователей с высокими количественными показателями труда (публикации, за- щита диссертаций и др.) не служит достаточным основанием для именования его научной школой. Анализ науковедческой литературы по этому вопросу позволил специалистам прийти к интегрирующему заключению о том, что «основными характеристиками научной школы могут быть такие: известность в научном сообществе; высокий уровень исследований, их оригинальность; научная репутация; научные традиции; преемственность поколений» [18]. Не интенсивность деятельности в «валовом» исчислении, а ее репутационные результаты выдвигаются на первый план, важнее всего качественные критерии.
Таким образом, и с этой практической точки зрения важно понять, что такое «научная школа», чтобы не допускать возможности нерационального субсидирования коллективов, а иногда и целых направлений науки, развивающихся по инерции и утративших былую эффективность. По нашему мнению, научные школы это по определению неформальные коллективы. И они зачастую обходятся без внешней поддержки, во всяком случае, возникают и существуют чаще всего исключительно на фундаменте творческой инициативы, энтузиазма и действительного познавательного интереса.
Науковедение – это дисциплина исключительно фундаментальная, можно сказать, которая осмысливает возможности интеллекта. Поэтому выделение научных школ важно именно с понятийной точки зрения, как явления, как неформальной организационной основы науки и одновременно генератора и аккумулятора идей. В этой связи вернемся к процитированному выше определению М.Г. Ярошевского, включившего в него такой признак, как трансляцию определенных принципов творчества или «стиль мышления -исследовательский». На подобные свойства «школ» обратил внимание Т. Кун, связав их с понятием «парадигма». Можно утверждать, что с этим понятием он соотносит саму возможность возникновения феномена научной школы. Как особенность и сущностную характеристику подлинных «школ», Т. Кун выделяет то, что они вырабатывают глобальные (или значительные в конкретной области знания) идеи, которые в течение длительного времени «неявно» предопределяют «правомерность проблем и методов исследования каждой области науки для последующих поколений ученых». Сила такой инерции в том, что формулирование этих идей оказывается в конкретный момент достаточно «беспрецедентным, для того чтобы привлечь на длительное время сторонников из конкурирующих направлений научных исследований» [4].
Такие идеи должны быть фундаментальными, касающимися методологий, закономерностей, теорий или гипотез, носящих общностный характер, охватывающих большие и малые циклы явлений. Последователи этих глобальных или фундаментальных идей и формируют «школу», остальные признаки которой являются производными. Только в таком формате теоретико-методологического, экстерриториального и вневременного единства ученых «школа» становится действительно реальной силой, движущей научную мысль, т. е. становится по сути своей «эффектором» науки, а впоследствии и общественной жизни.
Сама наука зарождалась в рамках именно таких ранних школ философской мысли. Это, например, милетская (VI в. до н. э.) и элейская (VI–V вв. до н. э.) школы Древней Греции, фактически давшие начало точным наукам (математике, физике, геометрии), естественным (биологии и анатомии), гуманитарным (логике, этике, теологии и собственно философии). Позднее смысл понятия «школа» сужался до обозначения коллективов, следующих одним и тем же методологическим принципам и идеям или изучающим одни и те же вопросы бытия. Таковыми были «Академия» Платона и «Лицей» Аристотеля, школа «Атомистов» (родоначальница химии) и другие.
Так именно «школы» предопределяли дальнейшее развитие новых направлений изучения окружающего мира, направлений, которые вскоре превращались в самостоятельные науки, философские доктрины, существующие до сих пор. Поэтому главным в понятии научная школа следует считать особый образ мысли и уникальный взгляд на изучаемый объект, новую фундаментальную идею. Это то, что завоевывает симпатии последователей и консолидирует их до тех пор, пока есть еще в рамках глобальной центральной идеи место для творчества и непознанные сюжеты.
Таким образом, научная школа – это гибкая и подвижная система, не требующая для своего существования специальных регламентов и ресурсов. Деятельность школы зиждется на инициативе адептов и их добровольном следовании общим идеям. Школы возникают либо при безусловном лидерстве учителя, либо на приверженности представителей школы одной идеологии или научной доктрине (теории, методологии, принципу).
Эти признаки нам кажутся важнейшими в определении понятия «научная школа». Остальные же, о которых говорилось выше, да и другие формальные признаки, следует, видимо, отнести к производным формам школы.
Научные школы в журналистиковедении
В той или иной форме попытки описать теоретические школы неоднократно делались в литературе. Из относительно недавних публикаций сошлемся на обзорную статью Е.П. Прохорова об истории преподавания и разработки теории журналистики. В ней, на фоне описания активных и продуктивных поисков отечественных университетов, содержалась тревожная констатация: «в силу различных причин предмет общей теории журналистики как фундаментальной науки строго не обозначен, категориальный аппарат системно не разработан, а основные «ростовые точки» не отрефлексированы» [16]. Широкую известность получили социологические наблюдения Л.Г. Свитич и А.А. Ширяевой, посвященные развитию журналистского образования и в этой связи затрагивающие направления и результаты научных исследований [6; 7]. Опыт историко-аналитического рассмотрения научной мысли в связи с журналистским образованием в России предприняла также В.В. Кихтан, опирающаяся на выпущенные ранее труды отечественных исследователей [13]. Задачу проследить движение научной мысли в предметно-дисциплинарном ключе успешно выполнил А. Ю. Быков [10].
Но ни в названных публикациях, ни в иных работах по сходной тематике не рассматривается вопрос о научных школах, во всяком случае как специальный предмет исследования. Тем более не содержится их стройной и полной классификации. В данном отношении мы заметно проигрываем ряду национальных исследовательских сообществ за рубежом, которые взяли на себя труд собирательства и систематизации, причем с точным указанием дисциплинарных или идейно-тематических характеристик каждого направления, а также имен основателей и лидеров. Не приходится удивляться тому, что Россия не фигурирует в списках стран, создавших свои школы. Для зарубежных авторов типичным является заявление о том, что достижения и известные специалисты в области теории журналистики есть в таких странах как Германия, Соединенные Штаты, Франция, Португалия, Испания, Финляндия, Италия, Швейцария и Австралия.
В первую очередь углубленного внимания заслуживает теоретический арсенал советского времени, взятый совокупно, как формационное явление в научной истории. Нет необходимости в детальном описании его истоков, атрибутов и составных частей, это многократно и отчетливо было сделано в свое время (см.: Бережной А. Ф. Ленин — создатель печати нового типа (1893-1914 гг.). Л., 1971; Кузин В. И. Газета — орган партийного комитета. Л., 1971; Средства массовой информации и пропаганды / сост. Б. М. Морозов. М., 1984; Ученова В. В. Основы марксистско-ленинского учения о журналистике. М., 1981 и др.). Для признания существования школы важно, что в масштабах социальной мегасистемы (Советский Союз и государства социалистического блока) сформировалось однородное направление теоретической мысли, восходившее к определенной — марксистской — идеологии, давшее имена признанных исследователей-лидеров и воспроизводившее себя в трудах нескольких поколений специалистов. Надо добавить, что директивное одобрение (и даже насаждение) идеологического единообразия отнюдь не исключало ни полемичности в понимании методологических вопросов — например, по поводу принципов журналистики [1], ни разработки категориального аппарата на уровне «высокой» теории. В последнем случае надо вспомнить о попытках осмыслить категории законов, функций, назначения, эффективности журналистики, которые в иных исследовательских культурах чаще рассматривались с уклоном в эмпиризм.
Если конкретизировать, то первая теоретико-журналистская школа в России образовалась на рубеже первого и второго десятилетий XX в. Её лидер - ректор Московского института журналистики К.П. Новицкий - полагал, что «учение о журнализме охватывает все познания, имеющие отношение к периодике как таковой в её прошлом и настоящем, то есть имеет в виду... изучение условий возникновения, производства, распространения и утилизации произведений периодической печати» [5]. Формирование московской журналистиковедческой школы шло в рамках официальной идеологии, а потому, несмотря на смену лидеров научно-исследовательского коллектива и названий академического института, парадигмально в условиях большевистской диктатуры пролетариата она придерживалась теоретического обоснования марксистско-ленинского учения о средствах массовой информации, а после крушения коммунистического режима - теорий, утверждённых на государственном уровне. Из этой научной школы вышли такие виднейшие теоретики журналистиковедения, как Е.П. Прохоров, Б.И. Есин, Р.П. Овсепян, Е.Л. Вартанова, Р.А. Борецкий, С.А. Муратов, Г.В. Кузнецов, A.А. Тертычный, М.И. Шостак, И.М. Дзялошинский, Л.Г. Свитич.
Петроградская (затем - Ленинградская, Санкт-Петербургская) журналистиковедческая школа развивалась под влиянием целого ряда отдалённых и близких во времени, объективных и субъективных факторов, которые предопределили её особенности и отличия от других научных школ. Существенным моментом стало то, что в нестоличном Петрограде сконцентрировался оппозиционный советско-партийной бюрократии интеллектуальный потенциал, сосредоточилась та часть интеллигенции, которая дистанцировалась от властных структур и занялась направлениями науки, не получившими официальной поддержки.
Особенно плодотворным был вклад В.Е. Евгеньева-Максимова, создавшего непреходящие по научной ценности труды, раскрывающие этапы истории российской журналистики. Он и его единомышленники П.Н. Берков, B.В. Гиппиус, Л.Я. Гинзбург, А.Г. Дементьев, В.Ф. Бережной, В.Г. Березина, Г.В. Жирков, Л.П. Громова сформировали лицо петроградско-ленинградско-петербургской журналистиковедческой школы, парадигмально ориентированной на социокультурные исследования.
Еще одна журналистиковедческая школа складывалась в Екатеринбурге, в прошлом Свердловске, в 30-е годы XX в. Её основатель Е.Я. Багреев заложил фундамент теоретического подхода, который сегодня называют исследовательской синергетикой. Среди его последователей В.А. Шандра, В.Н. Фоминых, В.В. Кельник, В.А. Павлов, Б.Н. Лозовский, В.Ф. Олешко, М.В. Ковалёва, Д.Л. Стровский. Государственный заказ на подготовку кадров для региональных СМИ определил парадигмальную практикоориентированность уральской журналистиковедческой школы. В настоящее время исследовательский коллектив активно развивает такие научные направления, как теория и история журналистики, конвергенция средств массовой информации, журналистика данных.
Обращение к ушедшей реальности служит не только и не столько данью памяти, оно оправдано с позиций оценки сегодняшней ситуации в отечественной науке. Для гуманитарного познания особенно значим вывод науковедения о том, что «переход к новой парадигме отнюдь не означает полного уничтожения прежней. Возможна такая модель развития науки, в том случае когда сохраняется преемственность между старой и новой парадигмами…» [15]. В новых исторических обстоятельствах нет места «советским» постулатам, но проложенное тогда методологическое русло не стоит предавать забвению. Это особенно важно иметь в виду, когда речь идет о проблемах, относительно далеких от политико-идеологического контекста времени. В частности, о профессионально-творческих стилях и методах труда в журналистике. 1970–1980-е годы прошлого столетия в нашей стране были ознаменованы углубленной разработкой вопросов публицистики как особого рода творческой деятельности в журналистике, явления культуры и способа познания действительности, в органичной связи с ними изучались законы и методические основы журналистского мастерства. На этой проблематике сосредоточили усилия видные теоретики (Горохов В.М.; Здоровега В.И.; Прохоров Е.П.; Стюфляева М.И., 1975; Ученова В.В.; Черепахов М.С.), следом за которыми шли многочисленные продолжатели. Не увидеть здесь яркую и продуктивную национальную школу, при всех различиях между ее представителями, можно только по причине субъективизма наблюдателя либо неразвитости профессиональной культуры. Между тем с прежних теоретических высот нынешняя наука спускается на уровень прикладного анализа и учебных рекомендаций. Исследователи признают, «что сегодня мы не имеем системной научной теории истолкования произведений журналистики — даже тех из них, что представлены в традиционной газетно-журнальной форме» [3].
Признаками школ обладают и некоторые другие направления, совместно разрабатываемые коллективами ученых. К их числу можно отнести компаративистские программы, выявляющие сходство и различия отечественной и зарубежной журналистики (см.: СМИ в меняющейся России / под ред. Е. Л. Вартановой. М., 2010; Journalists in three media systems: Polish, Russian and Swedish journalists about values and ideals, daily practice and the future / M. Anikina, B. Dobek-Ostrowska, G. Nygren (Eds.). Moscow, 2014; Perspectives to the media in Russia: “Western” interests and Russian developments / E. Vartanova, H. Nieminen, M.-M. Salminen (Eds.). Helsinki, 2009; Vartanova E. Constructing Russian media system in the context of globalization // World of Media. Yearbook of Russian Media and Journalism Studies-2013. Moscow, 2014 и др.). Прочные позиции в научном сообществе заняли московские социологи журналистики (см.: Журналистика и социология / под ред. И. Д. Фомичевой. М., 1995; Свитич Л. Г. Социология журналистики. М., 2015; Социология журналистики / под ред. Е. П. Прохорова. М., 1981; Фомичева И. Д. Социология СМИ. М., 2012 и др.). В то же время специалисты полагают, что «трудами представителей санкт-петербургской и екатеринбургской исследовательских школ наиболее ярко представлены социологическое и политологическое направления в изучении журналистики» [3].
Свою специфику имеют и другие российские школы журналистиковедения:
- белгородская, созданная А.П. Короченским;
- воронежская, основателями которой стали М.И. Стюфляева и Л.Е. Кройчик;
- ростовская, сформированная Е.А. Корниловым.
Безусловно, перечень претендентов на статус школы не исчерпывается приведенными примерами. Однако проблема в целом не решается перечислением. Она коренится в точном самоопределении исследовательских коллективов и сообществ и, следом за тем, тщательной классифицирующей обработке массива первичной информации. Конечно, в запасе есть спасительная ссылка на время, которое само расставит приоритеты. Такой ход сделал ректор МГУ им. М. В. Ломоносова В.А. Садовничий. В основательной статье он рассказал об основоположниках научных школ в своем университете, «специально не останавливаясь на вкладе современных выдающихся ученых, которые продолжают традиции своих великих учителей… Их вклад в науку обязательно найдет достойное место в истории университета» [17]. Но время и безжалостно, оно наказывает забвением тех, кто из ложной скромности или по небрежности не захотел определить свое место на карте научных школ.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В данной работе рассмотрена проблема формирования и классификации научных школ вообще и в российской теории журналистики в частности.
Согласно исследованию понятия «научная школа» можно сделать ряд выводов. Во-первых, школа не обязательно формируется одним учителем (хотя в большинстве случаев это так, а имя автора идеи становится титулом школы), но может возникнуть и благодаря деятельности группы единомышленников. Наличие фундаментальной идеи еще не означает возникновение школы. Она может и не сформироваться по целому ряду внешних причин. Но идея является основополагающим фактором формирования научной школы. Во-вторых, дееспособность идеи и воплощение ее в творческий коллективный процесс определяются способами трансляции идей, т. е. определенным набором принципов поиска и передачи информации, который становится стилем школы и обеспечивает преемственность идей. Идеи могут коррелироваться, но наличие особого стиля мышления, подходов к мыслительной деятельности и способов передачи знаний обеспечивает устойчивость школы во времени и в большинстве случаев в пространстве, так как у всякой научной школы обязательно есть свое локальное ядро. В-третьих, школа реально существует до тех пор, пока ее идея работает, увлекает исследователей, пока остается поле для раздумий и новых открытий.
Также, на основании вышеприведенного исследования, можно сделать вывод о том, что в отечественной науке есть оригинальные и высоко развившиеся направления, а также авторитетные специалисты, которые могли бы занимать достойное положение на карте мировой теории журналистики.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 2309; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!