Из письма к Стэнли Анвину 29 июня 1944
22 июня Анвин написал письмо, вложив в конверт «очередной чек на внушительную сумму» авторских отчислений с продаж «Хоббита», и сообщил Толкину, что его сын Рейнер сейчас в Оксфорде и изучает английский в числе прочих морских кадетов: «На следующей неделе он в увольнении, но когда он вернется, мне бы очень хотелось, чтобы вы повидались».
Сперва о Рейнере. Ваши новости меня одновременно обрадовали и огорчили. Обрадовали — поскольку представился шанс с ним повидаться. Надеюсь, обойдется он со мной отнюдь не как с профессором и, как только вернется, просто сообщит мне, где и когда нам встретиться: можно ли мне заявиться к нему на квартиру или он сам не прочь заглянуть ко мне в любое удобное время и попить чайку (жиденького) у нас в саду (весьма неопрятном). А огорчен я, поскольку даже подумать страшно: этот кошмар затянулся настолько, что поглотил и его тоже. Моего младшенького (тоже из Тринити) похитили в июле прошлого года — в самый разгар перепечатки и переработки продолжения к «Хоббиту», он как раз рисовал чудесную карту, — и теперь он невесть в какой дали и очень несчастен, в Оранжевой провинции[166]; тот факт, что это — моя родина, с тамошним краем его вроде бы нисколько не примиряет. Второй мой сын, весьма пострадавший в боях солдат, сейчас в Тринити, пытается позаниматься хоть сколько-то и восстановить хотя бы тень былого здоровья[167]…
|
|
|
Боюсь, я обошелся с вами не лучшим образом. Со времен моего последнего к вам письма судьба обходилась со мною сурово — хотя и не суровее, чем с другими, увы! — и сил и времени едва-едва хватало на дела домашние. И все равно мне следовало поблагодарить вас за весточку насчет «Фойлза»[168] и два экземпляра издания. А также надо было бы держать вас в курсе касательно того, как продвигаются дела с продолжением «Хоббита». В течение целого года не имел возможности написать ни строчки. Но в результате освобождения от работ по линии Королевского флота и Королевских военно-воздушных сил (и пока меня не поглотила экзаменационная пучина), мой труд (великий) наконец-то близится к завершению, и я вот-вот его закончу, пренебрегая всеми прочими повинностями, насколько возможно.
Надеюсь, вы до сих пор в нем хоть сколько-то заинтересованы, невзирая на дефицит бумаги, — по крайней мере в обозримом будущем. В этом городе перепечатать хоть что-нибудь жутко трудно и/или дорого; а когда у меня машинка сломалась, никто так и не взялся ее ремонтировать. Так что рукопись до сих пор существует в одном-единственном экземпляре; да и тот нуждается в правке — по мере продвижения к финалу. Но надеюсь, что скоро наконец-то смогу предоставить вам изрядный кус. Жаль, что Рейнер сейчас поглощен иными, более серьезными делами. В любом случае, боюсь, книга выходит слишком длинная и совсем не детская.
|
|
|
Огромное спасибо за чек. Даже половина этой суммы придется более чем кстати. Я все еще изнываю под бременем долгов, главным образом из-за того, что пытаюсь завершить образование своего семейства, после того, как война поглотила едва ли не все средства; обычная история, не так ли?
К Кристоферу Толкину 7 июля 1944 (FS 36)
Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд
Дорогой мой. вот, подумал, а напечатаю-ка я, эксперимента ради, авиаписьмо на машинке, мелким шрифтом[169]. Буквы получаются ничуть не крупнее рукописных, зато куда разборчивее. Со времен моего последнего письма к тебе прошло только два дня, но мне ужас как хочется поговорить с тобой. Не то чтобы есть какие-то новости — если не считать сущих мелочей. Пока не удалось написать ни строчки. Сегодня утром на мне были покупки и кадеты; а когда второй раз возвращался в город, задняя шина с громким треском лопнула: камера вылезла наружу сквозь дыру в шине. По счастью, стряслось это неподалеку от Дениса, так что я смог утешиться в «Гербе садовников»: ни Звезды, ни Полосы[170] этого заведения еще не обнаружили, а подают там смесь «университетского эля» и горького пива. Но после ланча пришлось ехать в город в третий раз; а с 5 до 8 с помощью кусков старых досок и сэкономленных гвоздей надстраивал дом для новых представителей куриного племени, чтоб им провалиться. Только что послушал новости; а день между тем и миновал. Тут завелась семейка снегирей — верно, свили гнездо у нас в саду или где-то рядом; птички совсем ручные, и последнее время немало веселят нас своими проделками, пока птенцов кормят, порою — прямо под окном гостиной. Их любимый деликатес — насекомые в кронах деревьев и семена осота. А я и не знал, что снегири ведут себя совсем как щеглы. Пузатенький старый папенька в розовом жилете и при параде висит вниз головой на побеге осота и трезвонит не переставая. Летают и пара-тройка крапивников. А больше ничего примечательного и нет; хотя всевозможных птиц и впрямь развелось немало, после теплых-то зим, тем более что в наши дни кошки почти повывелись. Сад как всегда — жуткая глушь; весь утопает в сочной зелени; и повсюду, куда ни глянь — розы. Ясный летний день к ночи опять обернулся дождем; вот дожди льют часто, хотя случаются и просветы…..
|
|
|
[9 июля] Кстати , о снегирях, а ты знаешь, что снегири имеют отношение к благородному искусству пивоварения? Я тут на днях заглянул в «Калевалу» — сдается мне, это — одна из тех книг, до которых у тебя до сих пор не дошли руки? Или дошли? И открылась она на руне XX; а эта руна мне когда-то ужасно нравилась: в ней речь идет главным образом о происхождении пива. Когда впервые удалось заставить пиво забродить, стояло оно в березовых кадках и, вспенившись, разлилось по всему дому; и, конечно же, герои сбежались к питью, жадно его вылакали — ну, и надрались в стельку. «Пьян был Ахти, пьян был Кауко, весельчак напился пьяным этим пивом дочки Осмо…» — перевод Керби[171] забавнее оригинала. Так вот, снегирь подсказал дочке Осмо перелить пиво в дубовые бочки, окованные медными обручами, и вынести их на погреб. «Вот как пиво появилось… оттого и имя славно, хорошо прозванье пива, что оно возникло дивно, что мужам оно приятно, что на смех наводит женщин, а мужам дает веселье… а глупцов на драку гонит»{87}. Весьма здравые рассуждения.
|
|
|
Бедолаги финны с этим их чудным языком, похоже на то, что их изведут под корень. Жаль, что не удалось мне побывать в Стране Десяти Тысяч Озер до войны. Финский язык едва не загубил мне «модерашки»[172] и положил начало «Сильмариллиону»…..
Я вот все думаю, как там у тебя дела с полетами — с тех пор как ты в первый раз вылетел в одиночку: мы ведь больше ничего об этом не слышали. Мне особенно запомнились твои замечания насчет скользящих в воздухе ласточек. В этом — самая суть, не так ли? Вот — безысходная трагедия всех машин, как на ладони. В отличие от искусства, которое довольствуется тем, что создает новый, вторичный мир в воображении, техника пытается претворить желание в жизнь и так создать некую могучую силу в этом Мире; а ведь на самом деле подлинного удовлетворения это ни за что не принесет. Трудосберегающие машины лишь порождают труд еще более тяжкий и нескончаемый. А к этому врожденному бессилию тварного существа добавляется еще и Падение, в силу которого наши изобретения не только не исполняют наших желаний, но обращаются к новому, кошмарному злу. Так мы неизбежно приходим от Дедала и Икара к Тяжелому Бомбардировщику. Это ли не прогресс, разве не обогатились мы новой мудростью? Эта страшная правда, давным-давно угаданная Сэмом Батлером{88}, в наше время настолько бросается в глаза, так кошмарно выставляется на всеобщее обозрение, при всей ее еще более жуткой угрозе будущему, что создается впечатление, будто весь мир страдает повальным умопомешательством, раз увидеть эту правду способно лишь жалкое меньшинство. Даже если люди и слыхали древние легенды (а таких становится все меньше), они и не подозревают о заложенном в них предостережении. Ну, как производитель мотоциклов мог назвать свою продукцию «Иксион»? Ик-сион, навеки прикованный в аду к беспрерывно вращающемуся колесу! Ну вот, я умудрился втиснуть в это тонюсенькое авиаписьмо более 2000 слов; так что я готов простить мордорским аппаратам часть их грехов, если они доставят его тебе поскорее…..
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 351; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!