Церковь и государство в XVII столетии

 

1. Положение церкви в Российском государстве.

2. Реформы Патриарха Никона.

3. Раскол и его социальная сущность.

 

 

Православная церковь в России являлась существенной частью идейно-политической надстройки феодального общества. Она играла в его жизни важнейшую роль, выступая, как и всякая христианская церковь, «в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя» (Ф. Энгельс). Церковь воспитывала в народных массах сознание незыблемости существующего строя, необходимости подчинения властям, освящала социальное неравенство, эксплуатацию и господство феодалов. «Богу – богово. Кесарю – кесарево!» следовало понимать, как право занимать то место в обществе, которое предопределено Богом. Поэтому православная церковь оставалась в XVII в. одним из крупнейших и влиятельнейших институтов феодально-крепостнической России, пользующейся значительными правами и привилегиями.

Православная церковь России являлась разветвленной организацией. Её основные ячейки: церкви и монастыри – распространились по всей территории страны. В стране к 80-м годам XVII в. насчитывалось около 15 тысяч церквей. В большинстве своем это были приходские церкви, которые являлись центрами местной религиозной общины, городской или сельской. Соборных насчитывалось до 200. Службу в храмах и установленные обряды исполняло белое духовенство – попы, дьяконы, дьячки и пономари, в соборных храмах – протопопы, протодьяконы, попы, дьяконы, дьячки и пономари. Эти церкви и занятое в них белое духовенство играли главную роль в сохранении и воспроизводстве религиозной веры.

Ту же функцию выполняли и монастыри, которых во второй половине XVII в. насчитывалось около 650. В каждом из них была церковь, а в крупных – несколько церквей со своим штатом священно-и церковнослужителей. Кроме того, монастыри и черное духовенство (монахи и монахини) поддерживали религиозную веру и иными средствами. Одно из них – само существование монастыря, как общежития людей, покинувших мир, давших обет бедности, послушания и безбрачия и посвятивших себя служению только Богу. Еще одним средством являлось наличие в монастырях «чудотворных» мощей и икон,

в числе которых находились мощи и иконы канонизированных церковью местных «подвижников» православной веры.

Высшим звеном церковной организации являлись патриарший и архиерейские дома, ведавшие духовенством на территории епархий и всей страны.

В течение столетия количество епархий значительно возросло. Так, если в первой четверти их насчитывалось 12–13, то в 1670 г. уже 19–20, а в итоге реформы 1681-1682 гг. – 24. Причем 12 из них стали митрополиями.

Высшую ступеньку в церковной иерархии с 1589 г. занимал патриарх. Он был главой всей церкви России и одновременно управлял самой крупной, по числу верующих, патриаршей областью. Ниже находились митрополиты и епископы. Им подчинялось все белое и черное духовенство, которое находилось на территории данной епархии. По подсчетам исследователей, количество церковнослужителей и членов их семей мужского пола в течение столетия возросло

с 10 тысяч до 100-110 тысяч человек. Это сословие принадлежало к нетяглому населению страны и пользовалось определенными привилегиями.

Основными источниками доходов церковнослужителей являлось владение землей и зависимыми крестьянами; дача земли и строений в аренду; оплата верующими прихода совершаемых священником обрядов; получение от казны особого годового содержания хлебом и деньгами (руги); продажа икон и церковных книг; подарки и пожалования. Конечно, здесь следует отличать доходы приходских священников и доходы церковных иерархов. Первые обязаны были платить дань (церковную десятину) в архиерейский дом, возмещать расходы, связанные с её сбором (оплачивать проезд и «кормы» её сборщиков – «десятильников»). Но, конечно, основным средством существования для большинства монастырей и высших церковных иерархов оставались их вотчины. В 1653 г. из 494 монастырей 219 (44 %) владели вотчинами, в которых насчитывалось до 25 крестьянских дворов; 163 (33 %) владели 26–125 крестьянскими дворами; 112 – более 125 крестьянскими дворами, в том числе 16 монастырей (13 мужских и 3 женских) – более 1250 дворами каждый. Так, Троице-Сергиев монастырь являлся собственником вотчин с 16,8 тыс. крестьянскими дворами, которые находились во многих уездах европейской России; Кирилло-Белозерский имел 5530 дворов; ярославский Спасо-Преображенский – 3879 дворов; костромской Ипатьевский – 3657 дворов. Крупными вотчинниками были суздальские Спасо-Евфимьев и Покровский девичий, московские Чудов, Новоспасский, Симонов, Новодевичий, Вознесенский монастыри и др.

Крупными феодалами являлись: патриарший и архиерейские дома.

В 1653 г. архиерейские дома имели от 142 до 3457 дворов, патриарший дом – 6481 двор. В 1700 г. в вотчинах трех архиерейских домов насчитывалось от 124 до 196 дворов, в вотчинах семи домов – от 337 до 953 дворов, еще восьми домов – от 1032 до 2014 дворов, в вотчинах ростовского митрополита – 4398

и патриарха – 9511 дворов. Церковные феодалы владели и 5 тысячами дворов

в «белых» слободах в городах.

Как видим, церковь и в XVII ст., по крайней мере в его первой половине, обладала огромными земельными владениями, сохраняла финансовые и судебные привилегии, оставалась как бы государством в государстве.

В предыдущих лекциях мы говорили, что правительство сделало ставку на служилое дворянство. Этот слой необходимо было обеспечить землей. Как

и в предыдущем столетии, взоры были обращены на церковное землевладение, на сокращение льгот и привилегий церкви.

Вы помните, что еще в 1572 и 1580 гг. монастырям было запрещено приобретать землю по дарственным, купчим, закладным и духовным грамотам. Но строго эти постановления не соблюдались. В 1622 г. были узаконены земельные приобретения, сделанные монастырями после 1580 г. (правда, если до 1613 г. на эти земли не были поданы челобитные от прежних владельцев). В 1628 г. царский указ разрешил свободно распоряжаться выслуженными вотчинами и в том числе отдавать их в монастырь «на помин души». Одновременно правительство пожаловало значительные земельные владения патриархам Филарету и Иосифу.

Однако восстановление прежних привилегий церкви вызвало недовольство в среде дворян. На Земском соборе 1642 г. дворяне и дети боярские потребовали от правительства, чтобы оно обратило денежные средства патриарха, архиереев и монастырей на покрытие военных расходов. В 1648 г. от дворян, детей боярских и «ото всея земли» поступило челобитье с требованием отобрать

у духовных феодалов все их вотчинные земли, приобретенные после 1580 г.

и раздать их в поместья. Правительство отменило указ 1628 г., но на проведение секуляризации церковных владений не пошло. Дело в том, что из церковных вотчин правительство черпало необходимые в экстренных случаях денежные суммы. Секуляризация была бы «равносильна отказу от возможности, в трудную минуту, делать беспроцентные и безвозмездные заимствования из церковных сундуков», – подчеркнул исследователь П. Смирнов. Между тем правительство в 1649–1652 гг. в результате посадской реформы отобрало у церкви не менее 3620 дворов (80 % ) в городах, что сократило значительные суммы поступлений в казну церкви. Еще раньше был учрежден Приказ сыскных дел (1619 г.), которому поручалось пересмотреть жалованные грамоты и подтвердить их от имени царя. Правительство сохранило за духовными феодалами их земли, однако начало взимать с них стрелецкие и ямские деньги, одновременно возложив на них выполнение повинностей, связанных с городовым и острожным делом. Часть монастырей, расположенных в черносошных уездах, лишилась всех податных льгот.

Подверглись ограничению также привилегии церкви в области суда

и управления. Все церковные и монастырские земли, кроме патриарших, согласно Соборному уложению (1649 г.), передавались в управление созданного Монастырского приказа. В приказе разбирались судебные дела по гражданским искам к духовенству и населению духовных вотчин. Иски, предъявлявшиеся духовенством и зависимыми людьми к посторонним лицам, рассматривались

в соответствующих приказах по подсудности ответчиков. По искам не свыше 20 руб. население церковных вотчин подлежало суду городовых воевод по месту жительства. В компетенции патриаршего и архиерейского судов остались дела о преступлениях духовных лиц, дела всех подданных по обвинениям

в преступлениях против нравственности, дела о разводах. Суды свидетельствовали духовные завещания. Только за патриархом сохранялись судебные и податные льготы.

Естественно, возникает вопрос. Почему в середине XVII в. правительство не пошло на секуляризацию земельных владений церкви и ее подчинение государственной власти? Ответ следует искать в области психологии и сознании людей, в области общественных отношений.

В XVII ст. в духовной жизни общества происходили важные изменения. В России, как и веком раньше в Западной Европе, стали распространяться идеи гуманизма, меняться взгляд человека на окружающий мир, зарождаться светская культура. Заметнее, нежели ранее, проявлялся рост антицерковных настроений. Народные массы стремились противопоставить церковным праздникам народные. Широкое распространение получили святки – «народный праздник, коим оканчивается один год и начинается другой», и овсень, живший в сознании народа как старинный земледельческий праздник обсевания. Распространялись пословицы и поговорки, высмеивавшие церковь и её служителей,. например, «Молебен пет, а пользы нет», «Кому тошно, а попу мошно». Люди индифферентно стали относиться к церковным службам, появились сатирические произведения, в которых высмеивались взяточничество администрации, пристрастный суд, пьянство, невежество, распущенность духовенства, религиозный фанатизм. В середине столетия, после вхождения Левобережной Украины в состав России, заметнее стал контакт с другими цивилизациями. Украина выступила посредником в отношениях России с Польшей, являвшейся для русских XVII ст. образцом европейской цивилизации. Среди российской знати стали появляться первые признаки предпочтения западного образа жизни своему – традиционному. Князь И А. Хворостинин, боярин А. Л. Ордин-Нащокин, дьяк Г. К. Котошихин и другие переживали глубокий духовный кризис из-за противоречия своего культурного идеала и реальной жизни России.

В этот период впервые разворачивается всесторонняя критика политического, общественного строя и духовного образа жизни России. Так, И. А. Хворостинин называл русское самодержавие деспотизмом и уважительно относился

к католицизму. Г. К. Катошихин видел главную причину «грубости натуры» русских людей в их необразованности, причем требовал образования не только мужчин, но и женщин. Особое негодование Катошихина вызывал закрытый характер русского государства, возмущало отсутствие правовых гарантий собственности.

Рост антицерковных настроений еще не означал падения религиозности народных масс, так как догматы христианского вероучения при этом не затрагивались. Однако распространение подобных взглядов не могло не вызвать реакции со стороны правительства, потому что они не только наносили вред престижу официальной церкви, но и ставили под сомнение действия верховной власти, практика которой освящалась авторитетом церкви. В таких условиях секуляризация могла нанести удар по той самой церкви, которая являлась выразителем традиционализма, которая любое выступление против существующих порядков объявляла греховным. Поэтому правительство искало меры, которые должны были сохранить старые порядки, укрепить положение церкви.

     Правительственный указ 1628 г. предписывал: «Чтоб с кобылками не ходили и на игрища б мирские люди не сходились, и тем бы смуты православным крестьянам не было». Однако желаемого результата указ не дал. В 1636 г. патриарх Иосиф вынужден был признать, что даже в столице во время церковных праздников продолжались «бесовские, повелевающе медведчикам и скоморохом на улицах и торжищах и на распутиях сатанинские игры творити, и в бубны бити, и в сурны ревети, и руками плескати, и плясати и иная неподобная деяти». Однако сторонники «благочиния» не останавливались. В 1647 г. в Белгород, Дмитров, Шую посылаются указы, которыми запрещались народные праздники и представления скоморохов. Спустя два года грамоты аналогичного содержания получили воеводы Тобольска и Верхотурска. Духовник царя Стефан Вонифатьев в 1648 г настоял на том, чтобы на свадьбе царя Алексея Михайловича «не быти смеху никаковому, ниже кощунам, ни бесовским играниям, ни песням студным, ни сопелному, ни трубному козлогласованию», дабы царская свадьба послужила примером для подражания. Распоряжения выполнялись строго. 12 февраля 1649 г. из Бежецкого Верха в Москву была прислана воеводская отписка, в которой говорилось: «А некоторые люди в городе и на посаде

 и в уезде держались бесовских игр, и у тех людей домбры и гудки и волынки

и сурны м всякие гудебные сосуды взяты и изломав сожжены». Такая же отписка была прислана костромским воеводой. 

Церковь, запрещая народные праздники, стремилась показать народу греховность скоморошьего промысла. Она подчеркивала бесовский характер творимых ими игр, глумов, «позоров». Церковь рассматривала музыку вообще

и даже музыкальные орудия как изобретение дьявола или дьявольскую лесть, а игреца или потешника – как слугу сатаны, слугу антихристова, исчадие дьяволово.

     Одновременно правительство издает ряд указов, которые были направлены против участившегося не хождения крестьян и посадских людей в церковь

в воскресные и праздничные дни, а также о правилах поведения населения во время церковной службы. «А буде кто, – читаем в одной из грамот, – в нынешний Филиппов пост поститься и к церкви божий проходить не учнет… и тем людям быти от нас в наказании». В другой грамоте рекомендовалось, чтобы во время службы прихожане «в церкви… стояли меж себя смирно, …в пение никаких речей не говорили и слушали б церковного пения со страхом и со всяким благочестием». Правительство сочло необходимым даже включить в Соборное уложение 1649 г. статью о том, что «православным христианом подобает

в церкви божии стояти и молитися со страхом, а не земная мыслити». Интересно отметить, что ведущая роль во всем этом принадлежала царю, а не патриарху или другим церковным иерархам. Причина состоит в том, что в момент ослабления влияния церкви неизменно усиливается царская власть, которая считала своим долгом в данной ситуации взять на себя выполнение функций главы церкви. Этот тем более должен был сделать Алексей Михайлович, воспитанный в традициях русского православия.

     К индифферентному отношению населения к церковным службам толкало и «зазорное» поведение белого и черного духовенства. Один из неизвестных авторов челобитной к патриарху Иосифу писал, что пастыри церкви только «именем пастыри, а делом волцы, только наречением и образом учителя,

а произволением тяжцы мучители иже малаго ради своего покоя предатели суть душам человеческим». Обосновывая это свое мнение, он указывал на пьянство среди служителей церкви и нерадение к службе, на то, что священники даже службы совершают, «омраченные пьянством» «малого ради своего покоя» они нарушают порядок церковной службы, стараясь как можно быстрее окончить службу, и не обращают внимания на недостойное поведение верующих как в церкви, так и вне церкви.

     Монахи, продолжал автор челобитной, «любят сребро и злато и украшение келейное», ведут пьяную, разгульную и развратную жизнь, дают взятки церковным властям, чтобы получить место игумена или келаря. Недостойным считал он и поведение архиереев. 

Отрицательным образом сказывались на положении церкви различные непорядки и нестроения, имевшиеся в обрядовой практике. К числу последних относилось укоренившееся «многогласие». Поскольку миряне тяготились длительной службой (особенно крестьяне, которым во время полевых работ некогда было выстаивать в церкви несколько часов), священники отправляли все части литургии одновременно. При таком порядке священник, дьячок и хор читали и пели все вместе. Поэтому в церкви поднимался такой шум, что прихожане ничего не могли разобрать и со временем стали относиться к богослужению чисто механически, бессмысленно, чисто внешним образом. Против подобного порядка выступила часть священников, видевших в нем одну из основных причин индифферентного отношения прихожан к церковным службам. Такими представителями белого духовенства были Аввакум, служивший с 1644 по 1651 г. священником в нижегородском селе Лопатицы, нижегородский протопоп И. Неронов, костромской протопоп Даниил, муромский протопоп Логгин и другие. Имелось еще одно обстоятельство, вызывавшее с их стороны негативное отношение: отсутствие в церковной практике проповедничества, этого наиболее понятного народу религиозно-воспитательного средства. Аввакум начал читать поучения прихожанам, что явилось новшеством в российской церковной практике XVII в. В Нижнем Новгороде популярным проповедником стал Иван Неронов, который читал проповеди не только в церкви, но и по «стогнам града и на торжище».

В столице сторонником искоренения «многогласия» и введения проповедничества был Стефан Вонифатьев. Вокруг него образовался кружок «ревнителей истинного благочестия», члены которого, являясь в основном представителями провинциального духовенства, ратовали за преобразования для поднятия авторитета официальной церкви. В число «ревнителей» вошли Неронов (переведенный в Москву из Нижнего Новгорода), Логгин, Даниил, дьякон Благовещенского собора Федор Иванов и игумен Кожеодерского монастыря Никон (будущий патриарх), прославившийся ревностным исполнением монастырского устава. В кружок вошел Аввакум. Их поддерживал окольничий Ф. М. Ртищев.

Первым шагом «ревнителей» стало введение вместо «многогласия» единогласия, т. е. раздельного чтения и пения во время церковных служб. Инициаторами выступили Вонифатьев и Ртищев. Неронов, назначенный по рекомендации Вонифатьева протопопом московского Казанского собора, сразу ввел в нем «единогласие». То же сделал и Аввакум.

Для установления общего принципа ведения церковных служб в Москве собрался в 1649 г. церковный собор, на котором высшие иерархи православной церкви во главе с патриархом, недовольные вмешательством кружка протопопов в дела, входившие в компетенцию духовных владык, выступили против обязательности «единогласия». Патриарх Иосиф указывал, что продолжительная церковная служба с единогласным, последовательным пением и чтением, необходимая для монастырей, становилась обременительна для обычных прихожан, и многие предпочитали не ходить в церковь. Православный монах Павел Алеппский, посетивший Москву вместе с антиохийским патриархом Макарием, записал: «Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния без отдыха и покоя. Что касается нас, то душа у нас расставалась с телом оттого, что они затягивают обедни и другие службы: мы выходили не иначе как разбитые ногами и с болью в спине, словно нас распинали...»

Но ревнители были неумолимы. По их настоянию царь вновь созывает

в 1651 г. церковный собор, который постановил «пети… на Москве и по всем городам единогласно на вечернях и на повечерницах, и на заутренях, псалмы

и псалтырь говорить в один голос тихо и неспешно со всяким вниманием». Это постановление и деятельность «ревнителей» вызвали теперь недовольство приходского духовенства, которое привыкло к «многогласию», не имело навыка читать проповеди, да и многие священники, плохо зная грамоту, заучивали порядок церковных служб и соответствующие им тексты с голоса, а толковать

и объяснять смысл богослужебных книг не умели.

Продолжением изменений, внесенных «ревнителями» в обрядовую практику, явились реформы, осуществленные в период патриаршества Никона.

Никон (Никита) родился в мае 1606 г. в селе Вельманове, Княгининского уезда, недалеко от Нижнего Новгорода, в семье крестьянина Мины. Никита рано лишился матери. В детстве выучился грамоте и пристрастился к чтению духовных книг. В 20 лет становится священником. Семейная жизнь Никона сложилась неудачно. Потеряв троих малолетних детей, он уговорил свою жену отпустить его в монастырь В Анзерском ските на Белом море Никита постригся в монахи, приняв имя Никона. Не ужившись здесь с монахами, Никон перешел в Кожеозерский монастырь, Каргопольского уезда, где в 1643 г. был избран в игумены.

В 1648 г. он был назначен архимандритом московского Новоспасского монастыря, занимавшего особое место среди других монастырей, поскольку в нем находилась родовая усыпальница Романовых. Одновременно Никону было поручено принимать подаваемые царю челобитные и докладывать о всех случаях злоупотребления властью, хищениях казенного имущества и тому подобных преступлениях. При докладах Никон нередко предлагал царю готовые решения. Между царем и Никоном сложились доверительные отношения, еще более укрепившиеся после участия Никона (уже как новгородского митрополита) в подавлении Новгородского восстания 1650 года. Когда умер патриарх Иосиф, Никона пригласили в Москву и 25 июля 1652 г. возвели в сан патриарха. Во время торжественной церемонии царь обязался чтить патриарха во всех духовных делах «как начальника и пастыря и отца крайнейшего». Основной замысел нового патриарха сводился к тому, чтобы ликвидировать зависимость церковной власти от светской, поставить её в церковных делах выше царской власти и самому, став патриархом, занять, по меньшей мере, равное с царем положение в управлении Россией. 

Никон стремился поднять авторитет Русской церкви и среди Вселенских церквей. Одним из показателей этого, является строительство трех монастырей по образцу восточных: Иверского, Крестового, Воскресенского (Новый Иерусалим). Русские, греки, сербы, болгары, православные выходцы из Речи Посполитой, Кавказа, представители всех стран и народов собирались Никоном под сень Воскресенского монастыря. Строительство грандиозного храма должно было стать делом мирового православия. Главная церковь монастыря, Святого Воскресения строилась по плану церкви Старого Иерусалима, созданной благоверной и христолюбивой императрицей Еленой, матерью императора Константина над Голгофой и иными великими святынями. Как Россия являлась Новым Израилем, землей обетованной, так Новый Иерусалим, по мысли патриарха, должен был стать духовным центром всенародным, а Новый Иерусалим – богатейшей обителью в России и во всем православном мире. «И в нашей земле, – писал Никон Патриарху Иерусалимскому Паисию, – много прославил Бог угодников своих, мощи их нетленными лежат и чудеса творят. Было у вас множество драгоценных святых реликвий – а ныне они перешли в Москву. Риза спасителя нашего Иисуса Христа теперь у нас и белый клобук, который великий царь Константин сделал отцу своему Сильвестру вместо царского венца, носит патриарх всея Руси. От ваших многочисленных храмов и монастырей сейчас только след остался, а в России они роскошью цветут».

Реформа (латин. reformo – преобразовывать) – преобразование, изменение, переустройство общественной жизни, не уничтожающее её основ. Следует отличать от Реформации ( латин. reformatio – преобразование) – широкого общественного движения в Западной Европе против господства католической церкви.

Никон стал патриархом в сложный период социально-экономической, общественно-политической и культурной жизни России. Как мы говорили выше, в Россию проникали элементы западной культуры. Медленно, но происходили изменения в быту. Страна активно включалась в международные отношения. Это и многое другое требовало от патриарха решительных шагов, которые могли или сблизить Россию с Западной Европой, или обособить её. Такой двойственный подход породил значительное количество литературы, авторов которой можно условно разделились на «западников» и «славянофилов». Нам представляется, что Никон оставался русским человеком и его реформы – это стремление сохранить и укрепить позиции Русской православной церкви в условиях естественного влияния западной цивилизации. Ряд его преобразований обуславливались не только политическими, но и культурными мотивами.

В 1648 г. в Москве посольство украинского гетмана Богдана Хмельницкого объявило о намерении Украины войти в состав России. В беседе с Арсением Сухановым в 1649 г. Хмельницкий заверял, что «грецы и сербы и болгары и волохи и мунтяны» хотят освободиться от турецкого ига и для них война России за свободу Украины будет началом борьбы за независимость. Вхождение Украины в состав России означало объединение русской и украинской церквей. (В перспективе такое объединение могло включить и балканские церкви.) Объединение церквей возможно было только при условии унификации русской обрядовой практики с практикой украинской церкви которая, как и практика балканских, находилась в тесном единстве с практикой греческой церкви.

Одним из первых шагов к унификации обрядовой практики стало распоряжение Никона (1653 г.) творить поклоны в церквах только в пояс и креститься тремя пальцами. Это противоречило постановлению Стоглавого собора: «Иже кто не знаменается двемя персты… да есть проклят».

Двуперстное крестное знамение, по некоторым предположениям, возникло с момента московской централизации, обусловившей переход древнерусской теологии от почитания Богородицы к почитанию Христа. Два персты знаменовали две природы, две воли Сына Божия. За три столетия в народном сознании культ Христа приобрел на столько сильное влияние, что воспринимался едва ли не в качестве единственной опоры евангельского учения, безотносительно к догмату Троицы. Отсюда понятно, насколько прочно срослось с таким восприятием Христа двуперстие.

Все привычное рухнуло враз – не только церковь, но и общество оказалось в глубоком и трагическом расколе. Против Никона ополчились прежде всего его «боголюбцы» или «ревнители благочестия», во главе которых стоял Стефан Вонифатьев. О Никоне заговорили как о предтече антихриста, латыннике. «Всяк, тремя персты знаменаяся, – писал по этому поводу протопоп Аввакум, – не может разумети истины, омрачает бо у таковаго дух противный, ум и сердце его». В другом месте он выразился еще определеннее: «Всяк бо, крестяся тремя персты, кланяется первому зверю папежу и второму русскому, творя их волю, а не божию, или рещи: кланяется и жертвует душею тайно антихристу и самому дияволу. В ней же бе, щепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий – диявол, а зверь – царь лукавый, а лжепророк – папеж римский и прочии подобии им». Поэтому всякий, крестящийся тремя перстами, «будет мучен огнем и жупелом».

На протест «ревнителей» Никон ответил репрессиями, отправив в ссылку Аввакума, Неронова и других противников его начинаний. Весной 1654 г. состоявшийся в Москве церковный собор одобрил меры, осуществленные Никоном. Одновременно рассматривался вопрос и об исправлении церковных книг. Дело в том, что за многие годы не очень грамотными переписчиками в них были допущены многие ошибки. По мнению «ревнителей», исправлять богослужебные книги необходимо было по древнерусским рукописям. Часть священников в качестве образца предлагала взять современные, греческие. Собор принял решение исправлять священные книги по древним славянским переводам путем сличения их с греческими оригиналами и приводить тексты в соответствие с литературными нормами того времени. Справщики, выверяя тексты, стремились заменить одни слова другими, которые звучали более торжественно и были дальше от обыденного, разговорного языка. (Например, слово «певцы» было заменено на «песнопевцы», слово «вечного» – на «бесконечного», слово «молюся» – на «прошу» и т. д.). Специально для исправления книг в Москву прибыли ученые монахи с Украины: Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и др. В свою очередь, русский ученый Арсений Суханов посылается на православный Восток для описания существующих в греческой церкви чинов и поиска древних книг для царской библиотеки.

Большинство духовенства отнеслось к исправленным книгам отрицательно. Новые слова и обороты были для них непривычными. К тому же среди приходского духовенства и монахов было много малограмотных, которым приходилось переучиваться с голоса. В 1658 г. соловецкие монахи составили соборное определение об отказе служить по новым книгам. «А ныне и по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, а по новым служебникам для своей старости учится не сможем же да и некогда… А которые мы священницы и диаконы маломочны и грамоте ненавычны и к учению косны, по которым служебникам старым многия лета учились,… а по новым… нам чернецам косным и непереимчивым сколько ни учится, а не навыкнуть». Из архиерейских грамот видно, что и в 1666 г. приходское духовенство не считало нужным служить по новым книгам, хотя определенная часть ими пользовалась. Создалась ситуация, о которой писал в своей челобитной царю суздальский священник Никита Пустосвят: «Во многих градех… наипаче в селах… не обретох дву или трех церквей, чтобы в них единолично действовали и пели, но во всех разнствие и велий раздор».

Никон повел решительную борьбу и со всеми отступлениями от византийской традиции иконного письма. Все иконы, написанные в новом стиле, были собраны. Патриарх выколол глаза на образах и обязал служителей ходить по городу, крича: «Кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание». В 1655 г. во время торжественного богослужения в Успенском соборе Никон отлучил от церкви как тех иконописцев, которые станут писать иконы в новой манере, так и тех, кто будет держать у себя дома такие иконы. По распоряжению патриарха, во всех церквах с западных стен сняли иконы, поставленные частными лицами, чтобы молящиеся не стояли спиною к алтарю во время службы. (Если они в это время молились своим иконам.) Эта мера Никона свидетельствует о его традиционных взглядах на искусство и прежде всего на живопись. В Западной Европе давно, а в России

в XVII ст. художники в своем творчестве старались отойти от традиции к реальному изображению. Это направление хорошо обосновал Иосиф Владимиров. «Где такое указание обрели любители предания, – спрашивал он, – которое повелевает писать святых на одно лицо, причем обязательно смуглыми? Разве все люди одинаковы? Разве все святые были непременно темновидными и тощими? Наоборот, в сцене Благовещения богородица должна быть представлена молодой девушкой; в иконе Рождества младенец должен быть румян и прекрасен; в сцене Распятия надо изображать мертвое тело, а библейская Сусанна должна быть красивой женщиной». Такой же точке зрения придерживались Симон Ушаков, Георгий Зиновьев, Иван Максимов, Тихон Филатьев

и Кирилл Уланов.

Особое внимание уделил Никон избранию священников в приходские церкви. В 1654 г. он издает патриарший указ о том, чтобы посадские люди

и жители волостей сами намечали кандидата на место приходского священника. Такой священник должен быть «и не пьяница, и не зерник, и не тать, и не разбойник, и не душегуб, и креста на суде не целовал, и в боярском дворе в холопех и крестьянех не бывал», не моложе 30 лет, грамотным и «церковному правилу искусен». В дьяконы разрешалось посвящать лиц, которые достигли 25-летнего возраста. Для учета новопоставленных священников были заведены специальные книги.

Как видим, церковные реформы не затрагивали догматов православного учения. Они были вызваны необходимостью укрепления церкви, поднятием её авторитета как внутри страны, так и на международной арене. В усилении церкви были заинтересованы светские и духовные власти. Однако единая заинтересованность в усилении церкви не исключала противоречий между церковью и государством, что и проявилось в так называемом «деле патриарха Никона».

В предыдущих лекциях мы говорили об усилении дворянства. Это усиление проходило за счет получения земель и крестьян. Однако дворцовые и государственные волости были не безграничны. Попытки ограничить рост церковных и монастырских земельных владений на практике оказались невозможными. В 1673 г. духовным феодалам принадлежал в городах и уездах 116 461 двор; по данным, относящимся к 60-м годам XVII в., в патриарших домовых вотчинах находилось 6 432 двора, в вотчинах всех монастырей – 87 907 дворов. Быстро увеличивались в годы правления Никона патриаршие владения. В середине 50-х годов к патриаршему дому отошли земли Крутицкой епархии и коломенского епископа. По словам сирийца Павла Алеппского (Халебского), «всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имений умершего». Одновременно Патриарх покупал новые земли с живущими на них крестьянами. В общей сложности он купил земель на 43 812 руб. и создал большой, лично ему подвластный удел, куда царским чиновникам вход был запрещен. Его владения распространялись на огромные территории, часто вклиниваясь в пределы владений многих епископов.

Все это, в конечном счете, должно было привести к столкновению с царем, светскими, да и духовными феодалами. Столкновения становились неизбежными и по той причине, что Никон выступал с резкой критикой стремления правительства ограничить церковные и монастырские земельные владения. Он не соглашался с соответствующими статьями Соборного уложения 1649 г., называя его «проклятой книгой», которую надо уничтожить «ради освященного чина митрополитов и архиепископов». Столь же резко высказался он и о Монастырском приказе, требуя отмены подсудности духовных лиц светскому суду. «И у царского величества учинен приказ и именуется монастырским. И сице царское повеление есть давать суд на патриарха… и весь священный чин, а сидят в том приказе мирские люди

и судят, а от духовного чину никого нет, и сице судят… всякие церковные

и монастырские, движимые и недвижимые вещи, а в законных книгах сего несть писано».

Несогласие с политикой ограничения духовного землевладения и частичной ликвидации финансовых и судебных привилегий церковных иерархов усугублялось разногласиями во взглядах на взаимоотношения между духовной

и светской властью. Никон изложил свое мнение в предисловии к Служебнику 1655 г.: власть царская и патриаршая – это «богоизбранная богомудрая двоица», каждый член которой равен другому, что, однако, не исключает зависимости царя от патриарха, ибо царь должен поступать во всем «яко послушник святые и великие церкви». Еще более решительно он высказался в 1662-1663 гг. Отрицая византийское учение о «премудрой двоице», теперь Никон подчеркивал: «Яко же месяц емлет себе свет от солнца…такожде и царь: поемлет посвящение, помазание и венчание от архиерея, от его же абие воспринимать уже имет свое совершенное светило, еже есть: истиннейшую силу и власть. Таковое есть то разнство между двумя лицами во всем христианстве, яковая есть между солнцем и луною». Никон отстаивал принцип независимости церкви от государственной власти: «Яко, где же церковь под мирскую власть снидется, нести церковь, но дом человеческий, вертеп разбойникам». Здесь не трудно заметить, что Никон в XVII ст. стремился возродить положения, характерные для предыдущего столетия, закрепленные Стоглавым собором. Однако, как мы отмечали выше, вся церковная жизнь в XVII ст. регламентировалась и определялась царской властью. Постановления церковного собора, принятые в присутствии царя, считались окончательными, так как «царское суждение суду не предлежит и не пересуждается». Никону это не нравилось.

Еще одно важное обстоятельство побуждало Никона выражать неудовольствие. Вспомним, что при утверждении Никона на патриарший престол царь обещал чтить его как «отца крайнейшего». 23 октября 1655 г. в Успенском соборе царь назвал Никона «великим государем». На время своего отсутствия

в столице он поручил патриарху управление Москвой и попечение о царской семье. Никон активно принимал участие в определении внешней политики государства, поддерживал главу Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина, который предлагал заключить мир с Польшей и объединиться с нею для борьбы со Швецией за выход к Балтийскому морю. Вообще, он настолько почувствовал себя властелином, что на одном из церковных собор заявил: «Мне-де и царская помощь негодна и ненадобна, да тако-де на нее плюю и сморкаю».

Как видим, причин к низложению Никона было достаточно, и повод нашелся быстро. В 1657 г. члены правительства, в состав которого входили бояре И. Д. Милославский, С. Л. Стрешнев, князь А. Н. Трубецкой и князь

Н. И. Одоевский, рядовые бояре и дворяне вину за неудачу в войне со Швецией возложили на Никона. В 1658 г. во время приема в Кремле грузинского царевича Теймураза окольничий Б. М. Хитрово ударил палкой одного из патриарших дворян. Никон, узнав об этом случае, просил царя расследовать дело и наказать Хитрово. Царь обещал разобраться, но ничего не сделал. Патриарх оценил это как открытое пренебрежение к его сану главы русской церкви. 10 июля 1658 г. царя ждали к торжественной обедне в Успенский собор. Но вместо царя пришел князь Ю. Ромодановский, который заявил Никону: «Царское величество почтил тебя как отца и пастыря, но ты этого не понял, теперь царское величество велел мне сказать тебе, чтоб ты впредь не писался и не назывался великим государем, и почитать тебя впредь не будет». По окончании службы Никон объявил всем бывшим в соборе: «От сего времени я вам больше не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема». (В истории повторялись события конца XV или середины XVI ст.)

12 июля 1658 г. в Воскресенский монастырь, куда удалился Никон, прибыли князь А. Н. Трубецкой и дьяк Ларион Лопухин. Посланцы царя спросили Никона, почему он уехал из Москвы «скорым обычаем». Если бы об этом знал царь, то он проводил бы патриарха с «великой честью». Затем посланцы спросили Никона, кому быть патриархом вместо него, а пока патриарха нет, «благословил бы ведать церковь крутицкому митрополиту». Никон удовлетворил просьбу царя. Однако вскоре между ними вновь разгорелась полемика, вызванная описанием имущества и бумаг патриарха. Никон написал царю «Послание», наполненное угрозами: «Дивлюсь о сем, како вскоре в такое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных причетников суд наносити… ныне же всего мира иногда бывша аки пастыря восхотех грехи

и таинства видети».

Единственным выходом из создавшегося положения оставалось низложить Никона и выбрать нового патриарха. С этой целью в 1660 г. созывается церковный собор, который предъявляет Никону обвинение в самовольном уходе с патриаршей кафедры и принимает решение лишить Никона патриаршего престола и священства. Казалось, путь к выборам нового патриарха открыт. Но тут последовало заявление Никона: «Я оставил престол, но архиерейства не оставлял, и все власти моего рукоположения и при поставлении своем дали

 в своем исповедании клятвенное обещание пред всею церковью не хотеть им иного патриарха, кроме меня,–- как же им без меня ставить новоизбранного Патриарха?» Одновременно выступил и известный авторитет в области церковного права Епифаний Славинецкий. Он утверждал, что лишить церковного сана возможно только при наличии в деятельности патриарха ереси. Но в этом Никон был не виновен. Кроме того, патриарха могли судить только другие патриархи, а не младшие по сану. В этой связи, решение собора 1660 г. следует считать не действительным.

Царь вынужден был согласиться с доводами Славинецкого и распорядился созвать новый собор, на который решено было пригласить вселенских патриархов. Восточным патриархам были посланы приглашения для участия в соборе и направлены 25 вопросов, в которых ставились проблемы взаимоотношения царской и церковной властей. Именно ответы на эти вопросы и должны были положить конец конфликту. В мае 1663 г. в Москве были получены ответы патриархов, которые сводились к тому, что пределы царской власти безграничны. Патриарх должен быть во всем послушен царю и не имеет права вмешиваться в дела «мирские и воинские». Низложение же Никона передавалось на суд константинопольского патриарха, хотя иерусалимский патриарх Нектарий предлагал царю решить дело мирным путем и пригласить Никона вернуться на патриарший престол. Дело явно затягивалось.

В июле 1663 г. царь посылает к Никону князя. Н. И. Одоевского и окольничего Р. М. Стрешнева, чтобы уговорить его добровольно отказаться от патриаршества. Однако Никон, вероятно, зная об ответах патриархов, пригрозил, что на соборе «великого государя оточтет от христианства». Вместе с тем уже в январе 1665 г. Никон дает согласие на избрание нового патриарха, выдвигая при этом определенные условия. По этим условиям, в его распоряжении должны были остаться построенные им монастыри со всеми вотчинами, а также часть доходов от церковной патриаршей области; в письмах и официальных документах его следовало именовать «смиренный Никон божией милостью патриарх». Принятие этого условия привело бы к существованию в России двух патриархов. На это правительство не могло согласиться.

В ноябре 1666 г. восточные патриархи прибыли в Москву. 1 декабря начал заседать собор. Дьяк зачитал статьи обвинительного акта о самовольном оставлении Никоном патриаршего престола, о письмах восточным патриархам, которые он «многими лжами и клеветы на благочестивейшего самодержца

 и на все православное государство исполнив», и о том, что он «нарицал себе быти патриархом Нового Иерусалима». Все обвинения Никон или отрицал, или ссылался на свое неведение. Например, на предъявленное ему письмо Никон заявил: «Рука моя, разве я описался».

Значительное место в заседании собора было отведено рассмотрению нарушений Никоном правил восточной церкви. Следует отметить, что еще в начале 50-х годов Никон направил константинопольскому патриарху 26 вопросов, в которых просил разъяснить существовавшие противоречия как в Священном писании, так и обрядовой практике. Четких ответов на свои вопросы он не получил. В связи с этим отдельные правила в русской церкви он вводил самостоятельно. На соборе 1666 г. восточные патриархи стали зачитывать свои правила. На это Никон заявил: «Я этих правил не принимаю и не внимаю. Их в русской Кормчей нет, а греческие правила не прямые, их Патриархи от себя написали, а печатали их еретики». Конечно, обвинение восточных патриархов в ереси, сразу решило исход дела. Никона лишили патриаршего престола. Однако за ним сохранили прежний титул, запретив вмешиваться «в мирские дела Московского государства и всея России, кроме своих трех монастырей, данных ему

 и вотчин их; в них бо, аще хочет, да рассуждает мирские дела».

Восточные патриархи, таким образом, частично приняли условия Никона. Дело в том, что они стремились восстановить взаимоотношения двух властей на основе византийского принципа «премудрой двоицы». В приговоре от 3 декабря было написано, что патриарх «да не противится отнюдь царю, но да единогласен и да едино мыслит, яко быть быти мир и тихость в царствии». Пределы той и другой власти устанавливались следующим образом: «Патриарх да не вступится в царские вещи царского двора, и да не отступит вне предел церковных, якоже и царь имати да хранит чин свой». При этом делалась оговорка: «Но егда царь будет еретик и неправо править, тогда весма подобает патриарху противостояти ему и опасити его». Такое решение не удовлетворило правительство. В ходе нескольких последующих заседаний было найдено компромиссное решение: «Царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – в церковных». Собор отменил светский суд над духовенством по гражданским и уголовным делам и восстановил в прежнем объеме права архиереев судить население своих вотчин. Царь своими указами подтвердил эти решения.

Таким образом, спор светской и церковных властей ярко показал, что, нуждаясь в религиозном обосновании идеи самодержавия, царское правительство пошло на укрепление союза с церковью. Однако стать полностью зависимой от церковной власти оно не желало. Это и привело к компромиссным решениям на соборе 1666–1667 гг.

Реформы Никона, как мы отметили выше, привели к расколу в Русской православной церкви. Низложение Никона, казалось бы, должно было восстановить прежние порядки. Однако вспомним: в осуществлении преобразований в церкви была заинтересована светская власть. Все мероприятия церкви подтверждались царскими указами. Поэтому раскол не только не остановился,

а расширялся на новые территории, включал в свои ряды различные социальные слои населения.

Для второй половины XVII ст. широко известны противоборство патриарха Никона, никониан, с одной стороны, и членов кружка ревнителей древлего благочестия, Аввакума и его сподвижников, – с другой; восстания раскольников, их самосожжения (гари) и запощевания (смерть от голодовок). Самосожжения трудно объяснить одними только преследованиями старообрядчества. В костры звала вера, которая сумела убедить, что жизнь земная – испытание, мрачное преддверие божественного света и любви. Искать истинного мира, истинной жизни следовало не «здесь», а «там». Эта страшная проповедь разжигала испепеляющий огонь в душе, и он однажды становился реальным пламенем самосожжения. Дым религиозных «гарей» несся к небу, костер, зажженный недрогнувшей рукой, уносил в небытие и то, что было, и то, что могло быть и не сбылось, все тяготы жизни и самую жизнь. Монашескими мантиями покрыл землю пепел самосожжений. Уголь чернел там, где недавно жили люди, стояли избы, колосился хлеб. С чернецом Данилой на Тоболе сожгли себя 1700 человек. По неполным данным, к 1700 г. такую смерть приняло более 9 тысяч человек.

Социальный протест под религиозной оболочкой принял тогда массовый характер. Это и Соловецкое восстание (1668-1676 гг.), и участие раскольников в Разинском движении и Московском восстании 1682 г. (т. н. Хованщина). Это народные движения на Дону послеразинской поры. Бегство населения в леса

и пустыни, основание раскольничьих общин, отказывавшихся принять нормы жизни, законы, налоги, идущие от светских и духовных властей, противостояние им. (О народных восстаниях будет подробно рассмотрено в последующей лекции.)

Раскол стал фактом. Но с самого начала это религиозное движение раздробилось на множество течений, которые со временем уже ничем, кроме неприятия официальных установок «никонианства», не были связаны между собой. Многие из этих «вер» и толков враждовали друг с другом едва ли не больше, чем с государственной патриаршей, а затем синодальной церковью. «Что ни деревня, то и толк…». Таким образом, недостаточно трактовать раскол, старообрядчество как религиозное течение, придерживавшееся дониконовских, «старых» обрядов. Обряды и догматика часто возникали спонтанно, никакого культового фундамента из прошлого у ряда общин не оказалось, да и быть не могло. Но всего важнее то, что раскол – социально неоднородное движение. Не обрядовые частности никоновых нововведений, а существо деятельности патриарха, укреплявшей феодальную эксплуататорскую церковь и самодержавие России, – вот что затронуло все слои общества. Затронуло по-разному. В раскол пошли массы тех зависимых и крепостных крестьян, ремесленников, посадских людей, стрельцов, которым усиление церкви сулило только новые тяготы.

И для этих подневольных и отягощенных все новыми повинностями и поборами земной мир, конечно же, – царство зла, которое религиозным сознанием персонифицировалось в Никоне, его церкви и его «бесовских» делах.

В раскол пошла часть боярства, знати из тех старых родов, которые боялись усиления центральной власти, охотно вспоминали время уделов, своих маленьких самодержавий по сотням княжеств и вотчин. Из старого боярства

в расколе оказались князья Хованские, Мышецкие, Стрешнев. Ушли в раскол боярыня Морозова и сестра её княгиня Урусова. И если в боярстве раскол – это борьба за власть, борьба уходящей, старой Руси и новой России, то такие личности, как Морозова, были и остаются примерами непреклонной стойкости убеждений. Для неё «стояние за правду» означало стояние за Русь. Морозова стала ярой сторонницей Аввакума и старообрядцев. Она перестроила уклад домашней жизни по монастырскому образцу, наполнила дом нищими и монахами, сделала его убежищем для всех гонимых за «старую веру». Действия этой знатной и приближенной к двору боярыни привлекал внимание широкие круги общества, что обеспокоило высшее духовенство и царя. После того, как на неё не подействовали уговоры, она подверглась преследованиям. В 1673 г. Морозова, вместе с Урусовой была доставлена в Боровский монастырь и посажена в земляную тюрьму, где и умерла, не изменив своим убеждениям.

 В раскол ушли и многие священники. Наиболее ярким представителем старообрядчества является протопоп Аввакум.

Патриарх и протопоп. Н Никон, и Аввакум родились в Поволжье, причем в соседних селах; только один в мордовском, а другой – в русском. Однако с самого начала их жизнь, несмотря на внешнее сходство, пошла по разным колеям. Никон с ранних лет подпал под власть мачехи, а Аввакум провел обычное детство деревенского мальчишки. Быть может, в эти годы возникли различия в характерах и позициях двух людей, которым суждено было сыграть важную роль в политической и церковной жизни России. Никон оказался крут и неуступчив в церковных делах, где его власть подкреплялась дорогим для него официальным положением священника, затем патриарха. Однако в личном общении он был добр и даже мягок. Аввакум не делил свою жизнь на официальную и неофициальную, одинаково ревностно относясь к частным и общественным обязанностям. Он никогда не стремился занять высокий пост, но вместе с тем был готов до последнего отстаивать славянскую старину в обрядах и священных книгах. Столкновение Никона и Аввакума друг с другом и с троном разожгло долго не угасавший пожар. Отступать ни один из них не собирался, и оба, так и не победив, исчезли

С политической арены.

Аввакум в свое время нашел приют и поддержку в среде московских бояр. Он стал душою боярского раскола; через него боярство пыталось воздействовать на царя. Алексей Михайлович в 60-е годы был занят своей распрей

с Никоном и охотно обласкал Аввакума, который писал царю, что имел от Бога откровение, «яко мерзок он перед Богом Никон». Аввакум убеждал царя уничтожить «дурные затейки» Никона и ручался, что тогда «кротко и тихо все царство будет».

В исторической литературе много писали об Аввакуме. Часто его упрекали в том, что своими действиями и проповедями Аввакум звал к старине,

к удельной системе. С этим нельзя согласиться. В лекции мы не будем разбирать его философские взгляды. Подчеркнем только, что религия для него была не ремеслом, не профессией, как для большинства его коллег по кружку ревнителей, а живым делом. Аввакум полагал, что пастырь должен вмешиваться в жизнь практически и прежде всего обратить свою силу на борьбу с бесами. Бесы – это прежние анимистические олицетворения всевозможных недугов и бедствий; и как и крестьянство, Аввакум представлял себе беса не в виде злого духа христианской ангелологии, а в том же материалистическом виде, в каком он мыслится самым первобытным анимизмом. Только, говорил Аввакум, беса не проймешь батогом, как мужика; боится он «святой воды да священного масла, а совершенно бежит от креста господня».

В полном соответствии с этим примитивным миросозерцанием была

и догматика Аввакума. Христианские догматы преломлялись в его сознании своеобразным и вполне конкретным образом. Он отвергает учение «никониан» о единосущной и нераздельной Троице и называет эту теорию блудом. В упрощенном тоне толкует Аввакум и разные библейские легенды. «Толковщиков много», но кроме него никто по-настоящему писания не истолковал. Легенда

о жертвоприношении Исаака, например, напоминает Аввакуму страдания мучеников за старую веру: «Ныне нам от никониан огонь и дрова, земля и топор, нож и виселицы, тамо же ангельские песни, и славословие, и хвала, и радование».

Такой человек с огненной речью, проникнутый притом сознанием, что через него говорит сам дух Божий, быстро приобрел известность и стал первым народным реформатором, обратив всю силу своей агитации против царя, патриарха и властей и сосредоточив центр тяжести своей проповеди вокруг вопросов об Антихристе и конце мира. Вся проповедь Аввакума обращена не назад– не на безнадежную, с его точки зрения, защиту старой веры, а вперед – на ближний суд божий над антихристовым царством. В одной из записи Аввакум утверждал, что сойдет с Руси дьявольское наваждение, «а что, царь-государь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья-пророк, всех перепластал во един день. Не осквернил бы рук своих, но освятил, думаю… Перво бы Никона того, собаку, рассекли начетверто, а потом бы никониан тех… не согрешим, не бойся, но и венцы небесные примем». Согласно утверждению Аввакума, слуга дьявола не один Никон, а и царь. Оба они вместе «удумали со дияволом книги перепечатать и все изменить, в крещении не отрицаются сатаны; чему быть? дети его, коль отца своего отрицатися не хотят». Никон и царь – два рога апокалипсического зверя; царь и патриарх пьют кровь святых свидетелей Исусовых и пьяны от нее. Таким образом, царь и патриарх – это антихристы, которые воцарились в Москве. Остается только немного еще потерпеть и придет спасение: «В огне здесь небольшое время потерпеть – аки оком мгнуть, тако душа и выступит». Душа выступит и кончатся для нее все страдания; все, кто будет слушать Аввакума, попадут после второго пришествия (оно ожидалось

в конце столетия) в райские селения. Ожидать, что Аввакум стал бы действовать иначе, чем Никон, случись, что реформа пошла бы по пути, предложенному «боголюбцами», – значит не понимать существенной черты религиозной идеологии – её нетерпимости к любому инакомыслию.

Попытки Алексея Михайловича, а затем царя Федора, привлечь на свою сторону Аввакума ни к чему не привели. 14 апреля 1682 года Аввакум и трое его сподвижников – «великая четверица» писателей-публицистов – были сожжены в Пустозерске «за великие на царский дом хулы».

В расколе оказались посадские люди, которые ухудшение своего положения связывали с реформами Никона, проникновением на русский рынок иностранных товаров. Идеология посадских людей хорошо изложена в одном из писем, найденном в 1718 г. В нем мы читаем: «Пришельцев иноверных языков щедро и благоутробно за сыновление себе восприняли и всеми благами их наградили, а христиан бедных, бьючи на правежах, и с податей своих гладом поморили и до основания всех разорили и отечество наше пресловущие грады опустошили… градских и древле установленных своих законов лишились…

и в лестных учениях обычай свой изменили, слова и звания нашего славянского языка и платья переменили, главы и брады обрили, и персоны своя ругательски обесчестили: несть в нас вида и разнствия и иноверными языки, последуем их нравам и законам». Выход из такого положения посадские люди видели в свободе от церковных и гражданских уз. «Сотвори Бог его (человека) по образу

 и подобию своему», – утверждалось в одном из писем, – и поэтому человек, как и божество, есть существо свободное и «самовластну ему повелено быти».

Широкую поддержку раскол получил в крестьянской среде. И дело даже не в том, что крестьяне выступали страстными поборниками старой веры. По большому счету крестьянам были чужды споры о правильности или неправильности старых богослужебных формул. Крестьяне не понимали значения этих формул и не были по отношению к ним столь же консервативны, как профессиональный клир или более или менее начитанное посадское население.

В их сознании уничтожение старых порядков, старых «градских законов» (вспомним Соборное уложение) шло из Москвы от патриарха и царя. Поэтому крестьянство сейчас же согласилось со своими священниками в оценке Никона и его дела, тем более что жить становилось решительно невмоготу. Участие

в расколе посадских людей и крестьян превратили его, по сути, в социальное, антикрепостническое движение, что ярко проявилось в Соловецком восстании и крестьянской войне под предводительством Степана Разина.

Движение в Соловецком монастыре началось спустя некоторое время после церковного собора, положившего начало расколу. Началось восстание как чисто религиозное движение. По имеющимся свидетельствам, «черный собор» (общее собрание монахов) с порога отверг нововведения: «Новой веры и учения не воспринимаем!» Посланца Москвы, архимандрита Сергия, когда он поинтересовался, по каким же книгам намерены служить в монастыре, не пустили и на порог библиотеки. Иноки долго отнекивались, ссылались на преклонный возраст, который не позволяет им разобраться в новых текстах, на плохую память. Наконец твердо заявили, что не станут служить по-новому, лучше уйдут на монастырские работы.

Монахи хорошо приняли сосланного к ним бывшего начальника государева Печатного двора князя Михаила Ивановича Львова, и проводили с ним целые ночи в разговорах о старом благочестии, принося «к нему сосудами и погребцами вино и водку и пьючи с ним». Соловецкие монахи не оставляли своей заботой и других ссыльных, в том числе тех, кто представлялся особо опасным всемогущему патриарху Никону. В эти края были сосланы протопоп Иван Неронов, иеромонах Феоктист, московский поп Козьма и вологодский Сысой, ротмистр рейтарского строя Осип Пирютин «и иных многих старцев и мирских людей разных чинов». Соловецкие власти жаловались, что не могут (да это было и не в традициях монастыря) держать «опальных» в заточении «под крепким началом», не давать им чернил и бумаги и ограничить свободу их передвижения: «И от тех опальных людей чинятся здесь, в монастыре, мятежи многие, потому что их умножилось, да от них же происходит бесчинство многое». Именно отсюда по стране стала распространяться мысль о пришествии Антихриста. Его первым предшественником был папа римский, а вторым, более значительным – патриарх Никон. Именно отсюда прозвучало заявление: «нам латинской службы и еретического чину не принимать!» и стоять всем на прежней вере едино.

Несколько лет Соловки то вели бесконечные прения, то выдерживали натиск царских войск. Отряды стрельцов действовали против монастыря без особого успеха, даже когда в осадное войско привезли пушки. Монастырь поддержало все побережье: подвозили хлеб, обеспечивали рыбой. Силу сопротивления придали монастырю выступившие против порядков в стране разинцы, которых в достаточном количестве скопилось в монастыре. Управление быстро перешло из рук старцев в руки собравшихся здесь крестьян и казаков. Руководство обороной возглавил некий Фаддей-сапожник. Чернецы остались чернецами, но вся практическая жизнь сосредоточилась в руках сподвижников Разина. Богослужение забросили, требы, даже такие, как отпевание умерших, исполнять перестали. Троеперстие же объявили печатью Антихриста.

Несколько лет защитники монастыря мужественно оборонялись. Все попытки карателей подавить выступление ни к чему не приводили, а 27 июня 1673 г. сотня двинских стрельцов даже отказалась идти на вылазку под стены монастыря. Правительство стягивало к монастырю новые войска, распространяло слухи о том, что «истинных монахов в обители» уже не осталось, а сидят там «воры и разбойники» и им нельзя оказывать помощь. Лишь с помощью монаха-перебежчика, который показал осаждавшим потайной ход, стрельцам 27 января 1676 года удалось ворваться в обитель и сломить сопротивление восставших. Почти все защитники монастыря погибли в схватке. Оплот народной вольности на Белом море перестал существовать.

     Подводя итоги, можно заметить, что расколу были присущи как консервативные, так и прогрессивные черты. К первым можно отнести идеализацию

и защиту старины, проповедь национальной замкнутости, враждебное отношение к распространению светских знаний и пропаганду принятия мученического венца во имя «старой веры» как единственного пути спасения души. Ко вторым– религиозное обоснование и оправдание различных форм сопротивления официальной церкви, разоблачение репрессивной политики царской и церковной властей в отношении старообрядцев и других верующих, определение действий властей, как противоречащих христианскому вероучению.

 

 

Источники и литература

 

1. Житие Аввакума и другие его сочинения. – М., 1991.

2. Дело о патриархе Никоне. – СПБ., 1897.

3. Материалы для истории раскола за первое время его существования.–М.,1875.– Т.1.

4. Полное собрание законов Российской империи.– СПБ.,1830.– Т.1.

5. Буганов В. И., Богданов А. П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. – М.,1991.

6. Замалеев А. Ф., Овчинникова Е. А. Еретики и ортодоксы. Очерки древнерусской духовности. – Л., 1991.

7. История России с древнейших времен до конца XVII века. – М., 1997.

8. Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. –Сергиев Посад, 1912.

9. Карацуба И. В. и др. Выбирая свою историю. – М., 2006

10. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей.. Кн. 2. – М., 1991

11. Макарий (Булгаков). История русской церкви.– М., 1996.– Кн.7.

12. Никольский Н. М. История русской церкви. – М., 1983.

13. Прошин Г. Черное воинство.– М., 1988.

14. Русское православие. Вехи истории. – М., 1989.

 

XVII век – век «бунташный»

 

1. Народные восстания 1630 – 1660-х годов.

2. Крестьянская (гражданская) война под предводительством Степана Разина.

 

XVII ст. современники не случайно назвали «бунташным» веком. Именно с этим столетием связаны две гражданские войны, городские восстания середины столетия, Медный бунт в Москве и два стрелецких восстания последней четверти века.

Дело в том, что развитие страны в первые десятилетия правления Романовых носило весьма противоречивый характер. С одной стороны, заметно шагнуло вперед народное хозяйство; с другой – резко ухудшилось положение народных масс и прежде всего крестьянства, которое составляло до 90 % населения страны. Особенно ухудшалось положение народных масс в годы, когда страна вела войны. А в XVII ст. их было много.

Первое серьезное испытание выпало на время Смоленской войны (1632-1634 гг.). Ещё в середине 20-х годов правительство приняло решение о формировании полков «нового строя». В страну были приглашены иностранцы. Стали формировать рейтарские и драгунские полки из «охочих» людей. На их содержание вводились новые налоги. Накануне войны правительство принимает решение о сборе чрезвычайного налога со всех категорий населения, поскольку «денежкой государевой казне… безъ прибыльныя казны (т. е. без чрезвычайного налога) быть не уметь». Не только «охочие», вольные люди, но и зависимые крестьяне вступали в новые отряды. Они объявляли себя «вольными казаками», «шишами» (партизанами–разведчиками). Многие отряды не только включаются в военные действия, помогая армии, но и нередко ведут борьбу против помещиков и вотчинников: совершают набеги на их имения, устраивают погромы, захватывают имущество. Действуют они в Мещовском, Серпейском, Рославльском уездах. К ним перебегают солдаты из царских полков. По большому счету, действия таких отрядов приносили вред государству, поскольку дворяне, основная сила русской армии, начали уходить из действующей армии домой, чтобы защитить свои имения.

В ноябре 1632 г. к русской армии, которая находилась под Дорогобужем, пришли 400 крестьян нескольких уездов, «которые радеют государю, Балаш

 с товарищи и били челом, чтоб им позволил, собрався с вольными людьми, быть в шишах и языков добывать». Этот отряд по собственной инициативе начал борьбу против польских военных сил под Смоленском «за литовским рубежом». Одновременно под Трубчевском воевал отряд из 1,5 тыс. крестьян Комарицкой волости. Одним из его предводителей был дворянин С. Веревкин.

В январе 1633 г. часть «комарицких и карачевских» мужиков объединяются с отрядом И. Балаша. В него вливаются «охочие люди северских и украинных городов», донские казаки, малоимущие дети боярские. Отряд нападал не только на польские военные отряды, но и часто громил имения русских феодалов. Правительство теряло контроль над действиями отряда. Однако и среди участников отряда не было единства. Некоторые крестьяне разбрелись по домам. Другие раскололись – одни хотели идти к Смоленску, где находилась русская армия, другие направились к Путивлю, т. е. в противоположную сторону. Царские воеводы организовали преследование ушедших. И. Балаш был схвачен и посажен в тюрьму, но некоторые из отряда оказались в Москве. Здесь они стали подговаривать москвичей «в воровство». Ряд холопов, солдат, посадских бежали на юг или «на Северину», т. е. в Северскую Украину.

В зоне военных действий после распада отряда Балаша казацко-крестьянское движение продолжается, центром его становится Рославль. Его участники называют себя «казаками Балашова полку». Предводителями–атаманами с лета 1633 г. до июня 1634 г., когда заканчивается это движение, выступают Анисим Чертопруд, Федот Лях, Иван Теслев, Тимофей Коробкин, Агей Иванов, Григорий Растопчин. Фактическим главой движения, которое из казацко-крестьянского превратилось в крестьянско-казацкое, выступил Чертопруд, человек смелый и энергичный. 22 февраля 1634 г. он привел повстанческое войско в Козельский уезд. Сюда, в Дудинскую волость, прибывали новые отряды повстанцев – стрельцов, солдат, холопов, крестьян. Они продолжали «уезды воровать», отказывались идти в царское войско, принимали в свои ряды новых людей: «Мы к себе в войска не призываем, а от себя не отсылаем!» Восставшие громили имения окрестных помещиков. Их эмиссары с отрядами появлялись то тут, то там. Повстанческое войско сильно изменилось по своему составу. Если вначале донские и яицкие казаки составляли 40 % всех участников (1,2 тыс. из 3), то позднее их доля значительно уменьшилась, ряды балашовцев пополнились сотнями и тысячами крестьян и холопов, записавшихся в «охочие казаки». На круге в селе Волховец 20 марта присутствовало около 8 тысяч повстанцев.

Помимо действий главного войска восставших, на местах ведут борьбу многие крестьянские отряды в Алексинском, Калужском, Серпуховском, Лихвинском, Воротынском, Мещовском, Козельском, Медынском, Белевском, Болховском, Карачевском, Мценском и других уездах. Среди участников движения усиливались разногласия: меньшинство, прежде всего из собственно казаков

и атаманов, стремились к прекращению «воровства», т. е. антифеодальных выступлений; большинство же «охочих людей», прежде всего, конечно, крестьяне и холопы, выступало сторонником именно антифеодальных действий. Сильно разросшееся за счет небоеспособных людей повстанческое войско быстро теряло организованность и дисциплину. В нем стала преобладать стихия. Постепенно движение затихло, и правительство подавило его силой.

В последующие годы то в одном, то в другом уездах вспыхивали восстания. Из–за «пятой деньги» (сбор одной пятой доходов), воеводского кормления (сбор денег в пользу воевод) и «волокиты» поднимались «черные» люди в Великом Устюге (1632 г.), Соли-Вычегодской (1637 г.), Китай-городке (1636 г.), Вятке (1634 г.), Тотьме (1647 г.). Волновались «черные» люди в Калуге, Чебоксарах, Яренске. Восставшие громили дворы феодалов, торговые лавки, били кабаки, открывали тюрьмы и выпускали из них колодников. На что власти отвечали жестокими мерами: участников волнений пытали в приказах, жгли огнем, заковывали в «цепи и железо». Однако остановить волнения они не могли.

В 1648 г. в Москве вспыхнуло новое, гораздо более мощное движение, получившее в источниках и литературе название «Соляного бунта». Своеобразие этого восстания состояло в том, что оно завершилось удовлетворением требований, предъявленных участниками. Другой особенностью выступления

в Москве было участие в нем разнородных слоев населения столицы: посадских людей, стрельцов и дворян.

Недовольство посада и стрельцов вызвала финансовая реформа правительства боярина Б. И. Морозова. Дело в том, что Б. И. Морозов, возглавив правительство молодого царя Алексея Михайловича, решил, во что бы то ни стало и какими угодно средствами пополнить государственную казну. Начал он

с усиленного сбора недоимок, которые взыскивались неукоснительно и с большой жестокостью.

Однако крутые меры ни к чему не приводили. Сборщики налогов сообщали о горожанах и крестьянах, что «доимки с них доправить немочно», так как они «стали бедны». Морозов решает прибегнуть к иному средству – увеличить косвенные налоги. С этой целью 7 февраля 1646 г. был принят указ о соляном налоге, по которому налог на соль поднимался до двух гривен с пуда. «А иные мелкие поборы, – говорит указ, – со всей земли и прежние соляные всякие пошлины и проезжие мыты указали мы везде отставить, и порухи вперед в соляной продаже нигде никому не быть. А как та соляная пошлина в нашу казну сполна сберется, то мы указали во всей земле и со всяких людей наши доходы, стрелецкие и ямские деньги сложить, а заплатить те стрелецкие и ямские доходы этими соляными пошлинами деньгами, потому что эта соляная всем будет равна; в избылых никто не будет и лишнего платить не станет, и всякий станет платить без правежу… также иноземцы, которые получают наше жалованье и кормовые деньги, и торговые люди иноземцы все станут платить наравне с тягловыми людьми. А торговым людям возить эту соль во все города и уезды без мыту и безо всякой пошлины и продавать везде, где кто захочет…» Расчет правительства был прост. Поскольку посадское население и крестьяне правдами и неправдами могли уклониться от прямого обложения, то, установив высокий налог на такой продукт первой необходимости, как соль, которая потреблялась в больших размерах, не смогут отказаться ни крестьяне, ни другие социальные слои. По утверждению правительства, этот налог должен был с лихвой восполнить недоимки и обеспечить приток в казну государства значительных средств. Но эффект от введения соляного налога получился самый неожиданный. Народ оказался просто не в состоянии покупать соль, потребление которой резко снизилось. На рыболовных промыслах гнили горы рыбы. Материальное положение посадских людей и крестьян ухудшилось.

В городах было неспокойно. Все это побудило правительство отказаться от соляного налога, и в декабре 1647 г. он был отменен.

Потерпев неудачу с введение налога на соль, правительство Морозова попыталось сократить государственные расходы. С этой целью оно переводит ряд стрелецких полков с жалованья на «земельную дачу», сокращает жалованье стрельцам и пушкарям, мелким приказным центральных приказов и местных учреждений. Результатом таких мероприятий стал расцвет казнокрадства, лихоимства, взяточничества. Преуспевали в этом и родственники Морозова: окольничие, судья Земского приказа Леонтий Плещеев и заведовавший Пушкарским приказом Траханиотов.

У посадских людей была и еще одна важная причина выражать свое недовольство. Это – наличие на посадах белых слобод. «Черное» население посада требовало ликвидировать белые слободы и уравнять их жителей в правах

и обязанностях со всем остальным посадским населением.

Свои претензии к правительству предъявляли и широкие круги дворянства – они давно домогались неограниченного срока сыска беглых крестьян. (Об этом мы подробно говорили в предыдущих лекциях.)

Обстановка в столице оказалась настолько накаленной, что для открытого неповиновения достаточно было ничтожного повода.

1 июня 1648 г. молодой царь Алексей Михайлович со многими приближенными возвращался с богомолья из Троице-Сергиевой лавры. В Москве его встретила большая толпа москвичей и приезжих с разных концов страны челобитчиков. «Всею землею» они били челом на земского судью Леонтия Плещеева, «вора и грабителя», утесняющего народ. По словам иностранца А. Олеария, челобитчики указывали «на несправедливости Леонтия Степановича Плещеева и ежедневно совершающиеся им дурные поступки» и просили, «чтобы он был смещен, а на его место был посажен честный человек». Но царь не принял челобитной и поехал дальше, а стрелецкая охрана арестовала 16 человек и разогнала толпу. Это привело в ярость народ, и в царскую свиту полетели камни. Некоторые бояре получили ранения. На следующий день возмущенные москвичи вновь встретили царя у ворот Кремля, «неотступно и с громкими криками требовали окончательного решения их желаний и высказанных жалоб». Один из русских современников пишет в связи с этим: «И как государь пошел от праздника, и за ним, государем, пришли на его государев двор всяких чинов посадския и всех приказов стрельцы с большим невежеством». Восставшие требовали отпустить арестованных и выдать им Плещеева.

Для переговоров к восставшим вышли князья Ф. Ф. Волконский

и М. М. Темкин-Ростовский, окольничий Б. И. Пушкин, думный дьяк М. Волошенов. Темкина «чернь к себе поимаша», а с Волконского сорвали платье

и «надавали ему таких пинков и тумаков, что он после этого несколько дней лежал в постели»,– записал очевидец. Б. И. Морозов приказал стрельцам (очевидцы говорят о 6000 человек) разогнать толпу. «Но стрельцы воспротивились такому приказанию Морозова. Некоторые из них отправились к его царскому величеству и заявили, что они, согласно принесенной присяге и своему долгу, охотно будут угождать и служить его царскому величеству и охранять его, но что они не хотят из-за изменника и тирана Плещеева стать во враждебные отношения с толпой». Таким образом, стрельцы не только отказались арестовать активных восставших – челобитчиков, но и ясно показали, на чьей они стороне. К движению присоединились холопы, задолго до восстания собиравшиеся под мостом через реку Неглинную.

Восставшие перешли от требований и угроз к активным действиям: «разграбили многие боярские дворы и окольничих, и дворянские, и гостинные». Среди них дома Б. И. Морозова, князя Никиты Одоевского, князя Алексея Львова, начальника Пушкарского приказа П. Т. Траханиотова, начальника Земского приказа Л. С. Плещеева, начальника Посольского приказа Н. И. Чистого

и других. Н. Чистого, который был известен в народе как беззастенчивый взяточник, инициатор косвенного налога на соль, восставшие «вытащили из потайной дыры или кладовой и тотчас же, без всякой жалости и милосердия, убили ударами дубины, причем так его изувечили, что его нельзя было узнать; затем раздели его донага и бросили во дворе на навозную кучу…»  По различным источникам, в эти дни было разрушено и разграблено от 40 до 70 домов. Одновременно народ требовал выдачи Плещеева, Траханиотова, Морозова.

 Восстание разрасталось. Попытка патриарха Иосифа и других церковных иерархов успокоить народ ни к чему не привела. Войска «иноземного строя», вызванные в Кремль вместо стрельцов, с трудом сдерживали восставших, стремившихся ворваться в Кремль. Царь вынужден был пойти на требования восставших и приказал «всему народу выдать головою» Плещеева. Толпа «взяла его от стрельцов, говоря, что она сама учинит над ним суд, и тотчас же перед Кремлем убила его, как собаку, ударами дубины», – записал очевидец. Но это не успокоило восставших. Они по-прежнему требовали выдачи Траханиотова и Морозова. Хотя Траханиотов был отправлен на воеводство в Устюжну Железнопольскую, его вернули с дороги и 5 июня выдали восставшим. Его тут же казнили.

Казалось бы, крови уже было пролито достаточно, но восставшие требовали выдачи, как они считали, главного виновника всех бед боярина Б.И. Морозова. (Морозов пытался бежать из Москвы, но в Дорогомиловской слободе его узнали ямщики и чуть было не убили. Морозов вернулся в Кремль и спрятался в царских покоях.) «Его царское величество, – описывает очевидец, – сам вышел к народу с непокрытой, обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу и был его воспитателем и домоправителем», а также «мужем сестры царицы». Морозов был отправлен в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь. Царь обещал народу впредь его ни к каким делам не привлекать. «На том, – рассказывает очевидец, – миром и всею землею государю челом ударили и в том во всем договорились».

Но дело было не только и даже не столько в удалении Морозова. В этом восстании больше проявились социальные противоречия. И правительство увидело те социальные слои, на которые ему следует опираться. Дворяне и верхи посада, используя обстановку народного восстания, растерянность и ослабление правительства, подали на имя царя челобитную. В ней выдвигались требования упорядочения судопроизводства, правильного ведения всех дел в приказах, прикрепления крестьян к земле, возвращение на посад ремесленников из белых слобод, ограничение на территории России торговли иностранцами, созыва Земского собора для разработки нового закона – Уложения. Земский собор и должен был укрепить позиции дворянства, удовлетворить его требования,

а заодно и богатых торговых людей. 

Одновременно с событиями в Москве и под их влиянием народные движения охватили многие города на юге, в Поморье и Сибири. Наиболее сильные выступления произошли в Курске, Козлове, Ельце, Ливнах, Валуйках, Чугуеве, Сольвычегодске, Устюге Великом, Томске, Кузнецке, Верхотурье.

Соборное уложение 1649 г. удовлетворило интересы верхних социальных слоев. На крестьян и низы посада ложилось все бремя феодального гнета. Это

и привело к новым восстаниям, которые произошли в Пскове и Новгороде 

в 1650 г.

В Пскове восстание вспыхнуло в феврале месяце. Поводом к восстанию послужила спекуляция хлебом. Дело в том, что русское правительство в 1649 г. обязалось выплатить Швеции 190 тысяч рублей как компенсацию за русских

и карел, покинувших земли, захваченные Шведами по Столбовскому миру,

и переселившихся в Россию. Часть этих денег необходимо было отдать рожью по ценам рынка Пскова. Купец Емельянов стал закупать хлеб у помещиков по завышенным ценам, что привело к повышению цен и на рынке. 

Дороговизна хлеба тяжело отразилась на псковской бедноте. 28 февраля «посадские люди и стрельцы, и казаки, и пушкари, и воротники, и всякие, жилецкие, черные люди, молодшие и худые» потребовали от воеводы Собакина

и архиепископа Макария прекратить передачу хлеба шведам. Шведский агент по приемке хлеба Л. Нумменс был арестован, а двор Емельянова разгромлен. Воевода уступил требованиям горожан. Однако волнения не прекратились. Напротив, выступления посадского населения активизировались, когда они узнали, что их поддержали в Новгороде. Псковичи заявляли: «Не одни мы то учинили, и новгородцы так же сделали, и то перво в том деле два городы».

 20 марта в Пскове пришли к власти «молодшие люди» и во главе земской избы стал староста Гаврила Демидов. Все дела решались «миром» (сходом), который собирался по звону «сплошного колокола» у земской избы. Иногда собиралось до нескольких тысяч человек. Ораторы говорили с помостов, как во времена псковского веча. Члены земской избы занималась обороной города, судом, оружием, ведали хлебными припасами, вели переговоры с правительством. Они у городской верхушки конфисковали ружья, порох, свинец. Хлеб из боярских житниц раздавался посадским ремесленникам, дворянских лошадей передавали защитникам города. Псковичи посадили под арест Собакина, его преемника воеводу князя В. П. Львова. Выступление в городе поддержало население пригородов – Гдова, Острова, Изборска. В след за ними поднялось крестьянство области. 

Примерно как и в Пскове, развивались события и в Новгороде. Здесь власть перешла к земской избе, и правительство возглавил сын боярский Иван Жеглов. Митрополит Никон (будущий патриарх) и воевода Ф. А. Хилков выслали стрелецких голов унимать мятежников, но это не дало желаемых результатов. Тогда митрополит решил действовать против восставших духовным оружием. 17 марта, в день Алексия, к Святой Софии собралось множество народа. Никон поименно проклял новых правителей. Начался ропот: «Государь жалует на свой ангел, из тюрем виновных людей распускает, а митрополит

в такой праздник проклинает… всех новгородцев». Масло в огонь подлили слухи о том, что «митрополит Никон и окольничий князь Федор изменники». Толпа двинулась на Софийский двор. Здесь они освободили заложников. Избили митрополита. «Они меня ухватили со всяким бесчинием, – писал Никон царю, – ослопом в грудь ударили и грудь расшибли, по бокам били кулаками и камнями, держа их в руках…»  Нападение на митрополита можно назвать апогеем выступления. Но здесь встал вопрос: что делать дальше? Дворяне и «лучшие люди» Новгорода не поддерживали восставших. К городу приближались царские войска воеводы Ивана Хованского.

В такой ситуации в Новгороде выбрали трех человек от посадских, двоих от стрельцов, одного казака и отправили их с челобитной и подарками к царю. В челобитной новгородцы писали: «Бьют челом холопы твои государевы, дворяне и дети боярские и новгородские пятиконецкие старосты и все посадские люди и стрелецкие пятидесятские и все рядовые, и все казаки, и всякие служивые люди, и твои государевы богомольцы протопопы и попы и дьяконы и всяких чинов жилецкие люди… Милостивый государь! Пожалуй нас, не вели из своего Московского государства своей денежной и хлебной казны и съестных запасов за рубеж шведским людям давать и пропускать». Одновременно излагались жалобы на князя Хилкова.

Между тем к Новгороду приближался отряд Хованского. Жиглов отправил к нему письмо, в котором извещал, что выехал было к нему навстречу, но не мог переехать Волховец за льдом. «Ожидают тебя в Великом Новгороде,–- писал Жиглов, – а встречать тебя хотят за городом с хлебом и солью; милости у тебя, государя, прошу,…милостиво учини, а мирские люди… и тебя ожидают вскоре». 17 апреля Новгород покорился Хованскому. С 24 апреля Хованский приступил к розыску. Прежде всего явился датский посланник с жалобою на Волка, которого пытали, и он повинился, что посланника бил и бесчестил. Сознался он и в том, что вместе с Ивашкою Жигловым и Елисейкою Лисицею поднял мятеж и «воровской завод чинил». Волку отсекли голову на площади. Разыскали и заводчиков. Среди них оказались староста Андрюшка Гаврилов, Елисейка Лисица, Ивашка Жеглов, Игнашка Молодожников, Никифорка Хамов, Степка Трегубов, Панкрашка Шмара, площадный подьячий Нестерка Микулин с сыном Гаврилкой, площадный подьячий Аханатков. Всего обвинили в «воровстве» 212 человек. По приговору суда Жеглова, Гаврилова, Лисицу, Молодожникова и Шмару казнили. Остальных били кнутом и батогами. Некоторых сослали в Астрахань, на Терек и другие отдаленные места. 162 человека посадских, стрельцов и казаков после наказания отдали на поруки.

В Пскове со средины марта стали усиливаться волнения. 30 марта сюда из Москвы для расследования прибыл князь Федор Федорович Волконский.

У него взяли государеву грамоту и начали читать «во весь мир». Когда дочитали грамоту до того места, где сказано было, что воров казнить, а иным наказание чинить, и заводчики мятежа были названы поименно, то поднялся крик, и некоторые заявили: «Государь прислал казнить нас, а мы здесь скорее казним того, что прислан, нас казнить!» Волконский чудом избежал смерти. Вместе

с тем псковичи желали знать слово государя и направили к нему челобитчиков, которые прибыли в Москву в начале мая. На все жалобы псковичей на злоупотребления властей был дан ответ: «Холопи наши и сироты нам, великим государям, никогда не указывали, и вам надобно было челом бить до нынешнего смятения, а самим не управляться». Царская грамота оканчивалась угрозою, что если псковичи не покорятся, то пойдут на них боярин князь Алексей Никитич Трубецкой да князь Михайла Петрович Пронский со многими ратными людьми и с нарядом. В грамоте к архиепископу Макарию царь, высоко оценивая поведение Никона в Новгороде, писал, что его митрополичьим радением и князя Хованского службою новгородцы в «познанье пришли».

Тот же Хованский 28 мая приблизился к Пскову, но был встречен мощным огнем защитников. Псковичи не думали сдаваться и говорили: «Хотя бы

 и большая сила ко Пскову пришла, так не сдадимся: города вскоре не разобьют и не возьмут, а нам в городе есть, с чем сидеть, хлеба и запасов будет лет на десять». На уговоры Хованского сдаться, псковичи совершали боевые вылазки и наносили урон царским войскам.

4 июля на переговоры с псковичами из Москвы выехала делегация, в которую входили священнослужители, выборные люди из стольников, стряпчих, дворян, гостей, дворовых людей. Они должны были уговорить псковичей впустить Хованского и выдать зачинщиков смуты: Гаврилку Демидова, Мишку Мошницина, Дружинку Бородина, Прошку Козу да Ваську Копыто. За это псковичи получат прощение. В противном случае государь обещал сам пойти на Псков и разорить его. Но псковичи не шли ни на какие уговоры.

26 июля по решению государя в Москве собрался Земский собор, на котором рассматривался вопрос о положении в Пскове. Участникам собора сообщили о поведении псковичей. Но конкретного решения, как быть, принято не было. К Рафаилу, епископу коломенскому, который возглавлял делегацию

в Псков, был послан указ не требовать выдачи заводчиков смуты, уговаривать псковичей «вины свои принести» и обещать им, если они покорятся и государю крест поцелуют, то князь Хованский немедленно отступит от Пскова к Новгороду. Трудно определить, чем можно объяснить такую нерешительность правительства. Скорее всего, это объяснялось близостью Пскова к литовской границе и боязнью перехода псковичей под власть польского короля.

Миссия Рафаила добилась успеха. 20 августа псковичи объявили о готовности целовать крест государю. В Москву были отправлены челобитчики

с повинною. Рафаил именем царским объявил всепрощение, а «лучшие люди» взяли власть в свои руки. Некоторые из зачинщиков мятежа – Демидов, Слепой, Коза, Копыто, Сорокоумов, Клобучков, Шапошников, Семяков – были вывезены из Пскова в Новгород и там посажены в тюрьму в оковах. Когда их повезли, то многие псковичи собрались с женами и детьми и провожали их за город, причем слышались слова: «Во Пскове государь казнить их не велел,

 а велел сослать в Новгород, а если в Новгороде государь велит их казнить, то нам всем казненным и сосланным быть». После этих событий царь в Москве объявил: «Псковичи вины свои принесли, присягу дали и мы их прощаем».

Выступление в Пскове отличается от предшествующих городских движений тем, что во время его у власти на протяжении четырех месяцев оказалась городская беднота. Она приняла ряд важных решений против социальных верхов города.

Двенадцать лет спустя в Москве вспыхнуло еще одно мощное, хотя и скоротечное восстание, которое современники и историки назвали «Медным бунтом». В выступлении приняли участие посадские люди, часть стрельцов, солдат, рейтар московского гарнизона. В известной мере повторилось то, что произошло во время «Соляного бунта». Но обстановка к тому времени изменилась довольно заметно, поэтому и ход восстания и его финал существенно отличаются от того, что было в начале правления Алексея Михайловича.

Дело в том, что длительные и изнурительные войны России с соседями требовали огромных затрат. В эти годы правительство набирало все новых

и новых «даточных людей». На содержание армии вводились новые налоги – «пятинные деньги» в размере 5, 10 и даже 20 % всех доходов. Но и этих средств не хватало. Тогда правительство решило выпустить медные деньги, которые должны были заменить серебряные. Из одного фунта (400 граммов) меди стоимостью 12 копеек изготовляли 10 рублей. В итоге получили 5 миллионов рублей. (Инициаторами этой реформы документы называют окольничего

Ф. М. Ртищева, патриарха Никона, думного дворянина А. Л. Ордина-Нащокина.)

По номинальной цене медные деньги приравняли к серебряным. На рынке принимались и те, и другие. Но налоги собирались только серебряными. Цены на все, и прежде всего на сельскохозяйственные продукты, выросли во много раз. Финансовые операции правительства привели к тому, что бояре и купцы стали накапливать серебро, а беднота, особенно посадская, «черные люди» оказались в бедственном положении вследствие роста цен. Бедствовали стрельцы, пушкари, солдаты и другие служилые люди «по прибору», жившие на государево жалованье. Ранее стрельцы получали денежное и хлебное жалованье. Правительство перевело хлебное жалованье на деньги. Между тем цены на хлеб быстро росли, деньги обесценивались. В 1660 г. за одну серебряную копейку давали 1,5 медной, в 1661 г. разрыв увеличивается до 1:4; в 1662-м – от 1:6 до

1:9; в 1663-м – от 1:10 до 1:15. Появилась и масса фальшивых монет. В стране разразилась настоящая финансовая катастрофа. Стрельцы, пушкари, служилые люди отказывались получать медные деньги. Начались голод, спекуляция. Служилые и посадские люди заваливали приказы челобитными, жаловались на тяжелое, безвыходное положение, просили о материальной помощи. Многие воины бежали из армии. «Великая нищета и гибель большая, -–говорили представители черных сотен и слобод, – чинится хлебной цене и во всяких харчах дороговь великая… от воровских медных денег»; «и мы чернослободцы, от такой хлебной и всякой дороговли и от медной деньги вконец оскудели».

Напряжение в городе нарастало. 25 июля в оживленных местах столицы были обнаружены «воровские письма» с перечнем фамилий изменников-бояр – Милославского, Ртищева, Хитрово, Стрешнева, купцов – Шорина и Задорина. Их обвиняли в сношениях с польским королем, которому они будто бы отпускали «казну… пороховую и денежную многую», в разорении государства, в том, что в Москве мало войска и съестных припасов, солдаты умирают с голода из-за скудного жалованья, которое к тому же выдают медными деньгами. В целом требования низов сводились к снижению налогов, прекращению злоупотреблений правящих лиц, богачей, их наказанию.

Раздался набат, и возбужденная толпа посадских, солдат и стрельцов – около 5 тысяч человек двинулась в Коломенское, где находился царь, а в самой Москве посадские начали громить дворы бояр и богатых купцов, причастных

к денежной реформе. Г. Котошихин, современник тех событий, писал, что

в Коломенском царя «держали…за платье, за пуговицы», «и один человек ис тех людей с царем бил по рукам». Царь послал в Москву из Коломенского князя И. А. Хованского «и велел на Москве уговаривать, чтоб они смуты не чинили

и домов ничьих не грабили». Но это не имело успеха. Новые ватаги горожан двинулись к Коломенскому. Они угрожали царю: «Будет добром нам тех бояр не отдашь, и мы у тебя учнем имать сами по своему обычаю». Солдаты загнали в воду некоторых свои командиров.

Однако к Коломенскому уже стягивалось до 10 тысяч верного царю войска. Государь «закричал и велел» стрельцам, придворным и холопам «побивать» восставших, «сечь и рубить их без милости, имавши их, вешать… и в реках топить и в болотах». По некоторым данным, во время этих событий было арестовано и погибло до 2,5–3 тысяч человек.

Царь жестоко обошелся с народом. Между с тем в начале следующего года правительство отменило медные деньги, «чтоб еще чего меж людми о деньгах не учинилося». Десятки тонн медных денег остались в подвалах здания Московских приказов. (В следующем столетии из-за этого задержалось открытие Московского университета.)

Венцом народных выступлений второй половины XVII ст. стала вторая гражданская война, которую возглавил Степан Тимофеевич Разин.

Степан родился в Зимовейской станице в семье “домовитого“ казака около 1630 года. Его крестным отцом стал сам атаман войска Донского. Степан от природы имел недюжинные способности. Знал калмыцкий, татарский и польский языки, понимал персидский. Его отличали смелость и сноровка, исключительная отвага. Разин был искусным дипломатом и умело руководил людьми во время сражений. Так, в 1663 г. он возглавлял отряд донцов, который ходил под Перекоп против крымских татар и одержал победу. В то же время ему были присущи черты, столь характерные для вольного сына «Тихого Дона», как удальство, «молодечество», расточительство, любовь к пирам и «забавам». В молодости Разин прошел Русь от Азовского до Белого моря. Посетил Соловецкий монастырь. В составе казацких станиц (посольств) трижды побывал в Москве. Во время своих путешествий насмотрелся на народные страдания, наслушался стонов, жалоб и обид запоротых до полусмерти, иссеченных до костей, обманутых и ограбленных воеводами и приказчиками простых людей. Жестокость властей, московских бояр испытала и семья Степана: в 1665 г. казнили его старшего брата. В походах закалился его характер, развился талант командира.

В исторической литературе это движение называли «бунтом» (Н. И. Костомаров), «восстанием» (И. И. Смирнов), «крестьянской войной» (В. И. Буганов). В литературе высказывались различные мнения и о хронологических рамках движения. В настоящее время российские историки определяют это движение, как «гражданскую войну», которая хронологически охватывает период

с 1667 по 1671 год. По определению авторов «Истории России с древнейших времен…(М., 1998)», «Действия восставших с самого начала их похода на Дон и Волгу, помимо чисто “разбойных” моментов, отличают четкие и ясно выраженные антифеодальные черты: расправы над богатыми казаками, купцами, приказчиками, борьба с царскими ратниками, включение в отряд освобожденных от неволи ссыльных, а также недовольных своим положением работных и других людей». Война охватила обширные районы Дона, Поволжья, Приуралья, нашла отклик в Украине. Причинами столь мощного движения явились следующие факторы.

 В середине ХVII ст. заметно увеличилось дворянское землевладение.

В собственность они получили десятки тысяч крестьянских дворов. Переписные книги 1678 г. насчитали по стране 888 тысяч тяглых дворов; из них 90 % находилось в собственности феодалов. Из года в год увеличивались налоги

и повинности крестьян. Им приходилось работать на барина 2-4 дня в неделю. Выполнять подводную повинность, заниматься постройкой и ремонтом дорог

и укреплений. Платить за пашню, сенные покосы, рыбные ловли, лавочные места, кузницы и многое другое. Причем каждый феодал старался постоянно увеличивать свои доходы. Царь Алексей Михайлович писал одному из своих приказчиков: «И будет на что можно оброк прибавить, и ты б о том чинил (делал) по своему усмотрению».

Изнемогала под тяжестью налогов городская беднота – мелкие ремесленники, торговцы, поденные работники. Ремесленники разорялись. Немало ремесленного люда находилось в неоплатном долгу у богатых купцов, которые занимались и торговлей, и ростовщичеством. Роптали на свою рабскую долю холопы – люди, попавшие в полную зависимость от господ и лишенные всяких прав. Тяжелым бременем на плечи народа ложились длительные войны России с Польшей и Швецией. Например, с 1619 по 1663 год размер стрелецких денег, одного из основных целевых сборов, увеличился в 10 раз. Усугубляли положение частые неурожаи и эпидемии.

Все это заставляло крестьян и холопов, городскую бедноту в одиночку, семьями и даже целыми селениями бежать на окраины Российского государства. Туда, где еще не было помещика и его приказчика. Значительная масса населения устремлялась на Дон, где существовало негласное, но фактически узаконенное правило:  «С Дона выдачи нет», т. е. те, кто достиг Дона, возврату феодалу не подлежали.

«На Дону и без бояр живут.»  Обиженные и обездоленные люди познавшие лютую нужду, несправедливость и жестокость, надеялись обрести на Дону привольную жизнь. Здесь действительно не было ни феодалов, ни воевод. Всеми делами вершили общие сходки – круги. (Из курса истории Украины Вам известно, как жили Запорожские казаки). Но напрасно было думать, что на Дону господствовало равенство. Лучшие земли, выборные должности, власть, богатство были в руках богатых, «домовитых» казаков «из дедов казаков», чьи городки тянулись в низовьях Дона. Они имели стада скота, рыбные ловли, вели торговлю. «Новопришлые» казаки селились главным образом в верховьях Дона и его притоках. Они приходили на Дон, как правило, с пустыми руками

и попадали в зависимость от «домовитых». Пасли табуны «домовитых», приглядывали за их пчельниками и мельницами.

Земледелием заниматься на Дону было не принято. Казаки считали, что распаханную землю возьмут на учет писцы и обложат население тяжелыми натуральными налогами.

Жалованья, которое получали из Москвы (хлеб, деньги, сукно, оружие, припасы к нему), не хватало. Чтобы прожить, устраивали походы «за зипунами» – за добычей – на Волгу или «за море». «Кормит нас, молодцев, – не без горечи говаривали казаки, – небесный царь в степи своею милостью, зверем диким да морскою рыбою. Питаемся словно птицы небесные: не сеем, не пашем, не сбираем в житницы. Так питаемся подле моря Синего». Жить на Дону – значило нести трудную и опасную службу, участвовать в долгих военных походах, жестоких пограничных стычках с врагами русской земли.

«Восходила туча сильна, грозная.» К середине 60-х годов положение на Дону ухудшилось до крайности. Здесь скопилось большое количество беглых. В сообщениях в Москву указывалось: «И во многие-де донские городки пришли с Украйны беглые боярские люди и крестьяне з женами и з детьми,

 и от того-де ныне на Дону голод большой». Однако московское правительство ничего не делает, чтобы облегчить положение казачества. Наоборот, оно ограничивает сюда подвоз продовольствия, ограничивает торговлю. Весной 1666 г. здесь начался голод. Это вызвало волнения «голытьбы», т. е. простых казаков

и пришлых крестьян.

Летом 1666 г. с Дона вышел отряд казаков и направился к Москве. В отряде было 700 человек. Возглавлял его  Василий Родионович Ус. Казаки желали оказать помощь государству в борьбе с Польшей. Однако правительство приказало им возвратиться на Дон.

Между тем к Усу примкнула группа солдат и драгун Белгородского полка. В казачий отряд вливались сотни дворцовых и помещичьих крестьян, работных людей. Они громили имения помещиков, жгли их дома, брали имущество, убивали владельцев. Помещики жаловались, что усовцы «принимают

к себе людей и крестьян. И с теми де ... людьми и со крестьяны приезжают

в поместья их и в вотчины, и... разоряют». Отряд Уса вырос до трех тысяч человек и стал опасным для дворянства.

Для борьбы с ним правительство выделило большое, хорошо вооруженное и организованное войско. Оно направилось к Туле, где был лагерь казаков. Бороться с таким войском казакам было не под силу, и они уходят на Дон.

Поход Василия Уса был первой вспышкой “пожара”, который охватил несколько лет спустя огромные территории России.

 В 1667 г. на Дон хлынули новые потоки беглых. Обстановка здесь стала накаляться. Противоречия между бедными и богатыми казаками усиливались. Чтобы добыть продовольствие, бедные казаки объединяются в небольшие отряды, перебираются на Волгу, грабят торговые суда. Но их часто разбивают царские отряды.

Весной 1667 г. во главе отряда казацкой «голытьбы, с 600 человек

 и больши» в верховьях Дона у Паншина городка появляется Степан Разин. Его отряд быстро растет. Уходит на Волгу и отправляется вниз по ее течению. Целью похода являлся захват военной добычи. Как говорил С. Разин: «В войске де (донском) им пить и есть нечево, а государева денежного и хлебного жалованья присылают им скудно, и они де пошли на Волгу-реку покормитца».

На Волге отряд Разина захватил богатый караван судов, который принадлежал царю, патриарху и богатому купцу Шорину. Казаки расправились

с начальниками и купеческими приказчиками. Многие ссыльные, которых везли на судах, работные люди и стрельцы из охраны каравана перешли на сторону Разина. Разинцы проплыли мимо Царицына и Черного Яра, разбили отряд стрельцов у Астрахани и вышли в Каспийское море. Они направились к Яицкому городку (город Гурьев на реке Урал) и взяли его хитростью. Разин и 40 казаков под видом «богомольцев» подошли к воротам, и их впустили. Они тут же открыли ворота, и в город ворвался весь отряд, незадолго перед тем затаившийся в укромных местах. На сторону восставших переходит часть гарнизона. Разин остается в городе зимовать, отбивая натиск правительственных войск.

Перезимовав там, разинцы, захватив с собой артиллерию, двинулись на стругах к западным берегам Каспийского моря. Здесь они совершали успешные набеги на владения иранского шаха. Двухтысячный отряд Разина захватил Дербент, Баку и ряд других городов. У Решта произошло первое сражение с войсками персидского шаха. Казаки разбили персов, но понесли большой урон. Захваченные ценности разинцы обменяли на русских пленных, которые пополнили их ряды.

Зиму 1668-1669 гг. отряд восставших провел на Свином острове близ Гиляна. Но большие потери, болезни, отсутствие продовольствия вынудили разинцев пуститься в обратный путь. В августе 1669 года отряд прибыл в Астрахань. Толпы людей встречали разинцев и восхищались ими. Казаки щеголяли по городу в бархатной и шелковой одежде. Струги были оснащены витыми из шелка канатами и шелковыми парусами. Разин щедро раздавал населению золотые монеты.

Однако в Астрахани отряд долго не задержался и отправился на Дон. Население верховых городков с восторгом встретило разинцев. У Кагальника,

к которому стекались новые силы, Разин готовился в новый поход. На этот раз на бояр, дворян, купцов, в поход за «всю чернь», «за всех кабальных и опальных». Начался второй этап движения Разина. Путь его должен был проходить тоже по Волге, но не на юг, а на север.

«Стала Волга рекой казачьей.» Городок Кагальник быстро затмил старую столицу казачьего края Черкасск. К весне 1670 г. отряд Разина достиг

7 тысяч человек. На круге было решено идти «на Волгу на бояр и воевод». При этом Разин говорил, что он не собирается выступать против царя: «Я на великого государя идти и руки поднять не хочу».

В мае 1670 г. отряд казаков подошел к Царицыну и без труда овладел им. Посадский люд и стрельцы перешли на сторону С. Разина. В городе было введено казацкое управление. Сюда стекалось население Поволжья: русские, мордва, татары, чуваши. Казацкое движение перерастало в гражданскую войну.

На казачьем кругу в Царицыне решили, прежде чем пойти на Москву, взять Астрахань. Следовало обезопасить свой тыл. Перед походом на Астрахань разинцы одержали две победы над стрельцами и без боя овладели Черным Яром. В июне Разин подошел к Астрахани. На мощных стенах кремля находилось 500 пушек. В гарнизоне насчитывалось около 6 тысяч воинов. Однако население сочувствовало и поддерживало восставших. По свидетельству современника, еще до начала штурма местные жители «дворян и сотников, боярских людей и пушкарей начали сещи». 22 июня Астрахань была взята.

Войско Разина в Астрахани выросло до 13 тысяч человек. Оно делилось на тысячи, сотни, десятки. Во главе каждых был свой командир. Войско состояло из пехоты и конницы. Оно имело артиллерию и суда со снастями. Но большинство же повстанцев вооружалось дубинами, топорами, вилами и военных навыков не имело. С захватом Астрахани Разин обеспечил безопасность своего тыла. Можно было двигаться на север.

Из Астрахани огромное войско вновь прибыло в Царицын, а затем двинулось вверх по Волге. Саратов и Самара добровольно перешли на сторону восставших. Движение приобрело ярко выраженный антикрепостнический, крестьянский характер. В своих «прелестных письмах» к населению Разин призывает идти на «изменников бояр», зовет «изменников выводить и мирских кровопивцев выводить». Он стоит «за всю чернь», а его казаки «по уездам рубят помещиков и вотчинников, за которыми крестьяне, а черных-де людей, крестьян и боярских людей и казаков и иных служилых людей никого не рубят

и не грабят».

Цель Разина – ликвидация феодальной собственности, крепостнической эксплуатации и «вольное» казацкое устройство.

Восстание ширилось, оно охватило огромную территорию края. По сообщению современника-иностранца, в движении участвовало до 200 тысяч восставших. Во многих уездах действовали атаманы Разина, среди них Михаил Осипов, Михаил Харитонов, монахиня Алена, Алексей Хромой и многие другие. Многие дворяне были убиты. Сгорели их имения.

4 сентября Разин подступил к Симбирску и почти месяц упорно его осаждал. Но взять кремль в городе не смог. Напуганное правительство призвало

в войско столичное и провинциальное дворянство. Главнокомандующим был назначен опытный полководец боярин Юрий Долгорукий, человек энергичный и жестокий.

4 октября под Симбирском состоялось решающее сражение. Повстанцы бились как одержимые. Сам атаман молнией метался на коне среди врагов

и сокрушал их. В схватке он был «ранен тяжелою раною», «сечен саблею по голове, да нога правая пробита из пищали». Разин едва не попал в плен, но верные друзья на руках вынесли его с поля битвы.

Отряд Разина был разбит. Предводитель народных масс уходит на Дон, чтобы собрать новое войско, но был схвачен домовитыми казаками и выдан правительству. 4 июня 1671 г. его доставили в Москву, и через два дня Разина казнили на Красной площади. Церковь предала его анафеме. Но имя Степана Разина не было забыто. Народная память о нем сохранила множество песен

и былин.

Каратели жестоко расправились с восставшими. Они жгли селения, казнили повстанцев, огнем и мечом проходили по всей территории, охваченной движением. Как сообщают некоторые современники, каратели убили до 100 тысяч повстанцев.

Движение потерпело поражение. Это было обусловлено рядом причин: оно носило царистский характер; Разин призывал бороться с боярами, но за хорошего царя; движение было стихийным и слабо организованным, отсутствовали четкие цели борьбы. Толпы плохо вооруженных людей не могли противостоять правительственным войскам, прошедшим ратную подготовку. Отсутствовало единое руководство и даже единое направление удара.

В движении С. Разина проявилось и еще одно противоречие – религиозное. Парадокс, но вслед за стругом атамана по Волге плыл казачий струг «Никона», обитый черным бархатом. Что это? Религиозный фанатизм, или же обычай? Насколько разинцы восприняли новые обряды, что желали видеть в своих рядах низложенного патриарха? Достоверно известно, что Никон оправдывался перед царем, что тех «разинских воров» он «не принял и беседы с ними, не было». Однако факта не отрицал. Наконец, сам Разин уже на пытке при расспросах о Никоне подтвердил, что пытался установить связь с ним. Нам представляется, что С. Разин тем самым старался прикрыть свое движение религиозной оболочкой, сохранив иную сущность, цели и задачи движения. Это хорошо прослеживается в конкретных действиях восставших. Например, когда у Степана Разина стали просить денег на церкви, а в ту пору казачий атаман был

и богат и щедр, он отказал наотрез. И пояснил, что церкви и священство народу вовсе не нужны. По пути следования отряда по Волге восставшие жгли и громили православные монастыри. Среди них – большой и богатый Макарьев Желтоводский. Религиозная окраска движения, скорее всего, нужна была С. Разину для привлечения на свою сторону сторонников из правительственного лагеря. Однако, психология собственности, психология прав и привилегий сословий оказались сильнее религиозного воздействия.

Два восстания стрельцов 1682 и 1689 гг. хотя и всколыхнули столицу и государство, но не привели к массовым выступлениям. Эти выступления связаны, в определенной степени, с именем Петра I, и о них речь пойдет в последующей лекции.

 

Источники и литература.

 

1. Восстание 1662 г. в Москве. – М., 1964.

2. Городские восстания в Московском государстве XVII в.: Сборник документов. – М.-Л., 1936.

3. Записки иностранцев о восстании Степана Разина. – Л., 1968.

4. Иностранные известия о восстании Степана Разина. – Л., 1975.

5. Крестьянская война под предводительством Степана Разина.: Сб. документов. – М., 1954 – 1976.– Т.1-4.

6. Полное собрание русских летописей.– Т. 14 , 31.

7. Буганов В. И. Крестьянские войны в России XVII–XVIII века. – М., 1975.

8. Буганов В. И. Мир истории. Россия в XVII столетии. – М., 1989.

9. История России с древнейших времен до конца XVII века. – М., 1998.

10.  Ключевский В. О. Сочинения.– М., 1989.– Т. 3.

11.  Соколова В. К. Русские исторические песни XVI – XVIII вв.– М., 1960.

12.  Соловьев С. М. Сочинения.– М., 1989.– Кн.3.

13.  Степанов И. В. Крестьянская война в России в 1670 – 1671 гг. Восстание Степана Разина.– Л., 1966 – 1972.– Т. 1, 2.

 

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 437; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!