ПРАВДИВАЯ ЛЕГЕНДА О ПРИНЦЕ БЛЕЙДАДЕ 32 страница
Подчиняясь этому обычаю – бесспорно тягостному, – мы приводим кое-какие биографические сведения о лицах, собравшихся в доме мистера Пиквика.
Мистер и миссис Уинкль, окончательно завоевав расположение мистера Уинкля-старшего, вскоре поселились в новом доме на расстоянии полумили от мистера Пиквика. Мистер Уинкль работал в Сити как представитель или агент своего отца и заменил свое прежнее платье костюмом рядового англичанина, и с той поры обрел внешность цивилизованного христианина.
Мистер и миссис Снодграсс обосновались в Дингли Делле, где купили маленькую ферму и занялись хозяйством скорее для развлечения, чем с целью наживы. Мистер Снодграсс, предаваясь иногда мечтательности и меланхолии, слывет и по сей день великим поэтом среди своих друзей и знакомых, хотя нам неизвестно, чтобы он хоть какими-нибудь творениями давал основание для такой уверенности. Репутация многих знаменитых людей, литераторов, философов и так далее, зиждется на таком же точно фундаменте.
Мистер Тапмен нанял квартиру в Ричмонде[159], где проживает с тех пор, как его друзья поженились, а мистер Пиквик избрал оседлый образ жизни. В летние месяцы он постоянно прогуливается по Террасе, и вид у него юношеский и игривый, чем он завоевал восхищение многих пожилых и одиноких леди, обитающих в этих краях. Больше он никогда и никому не делал предложения.
Мистер Боб Сойер, попав предварительно в «Газету»[160], попал затем в Бенгалию в сопровождении мистера Бенджемина Эллена; оба джентльмена были приняты Ост-Индской компанией на должность хирургов. Они четырнадцать раз переболели желтой лихорадкой, а затем решили испробовать метод воздержания от спиртных напитков, и с тех пор зажили благополучно.
|
|
|
Миссис Бардл сдает комнаты многим приятным холостым джентльменам с большой для себя выгодой, но никого не привлекает к суду за нарушение брачного обещания. Ее поверенные, мистеры Додсон и Фогг, по-прежнему занимаются своей профессией, получая солидные барыши и пользуясь репутацией самых ловких людей.
Сэм Уэллер сдержал свое слово и оставался холостым два года. По прошествии сего времени умерла старая экономка, и мистер Пиквик назначил на ее место Мэри при условии, чтобы она немедленно вышла замуж за мистера Уэллера, что она и исполнила безропотно. Судя по тому, что у калитки сада постоянно вертятся два толстых мальчугана, можно предположить, что Сэм обзавелся семьей.
Мистер Уэллер-старший в течение года ездил с каретой, но, заболев подагрой, вынужден был подать в отставку. Впрочем, содержимое бумажника было так удачно помещено мистером Пиквиком, что он имеет теперь независимое состояние и живет в превосходном дворе около Шутерс-Хилла, где его почитают как оракула, а он хвастается своей дружбой с мистером Пиквиком и по-прежнему питает непреодолимое отвращение к вдовам.
|
|
|
Мистер Пиквик живет в своем новом доме, посвящая часы досуга приведению в порядок своих записок, – впоследствии он презентовал их секретарю некогда знаменитого клуба, – или слушая, как Сэм Уэллер читает вслух и сопровождает чтение приходящими ему на ум замечаниями, которые неизменно доставляют мистеру Пиквику величайшее удовольствие. Сначала его весьма беспокоили мистер Снодграсс, мистер Уинкль и мистер Трандль, неустанно обращавшиеся к нему с просьбой крестить их отпрысков, но теперь он привык к этому и относится к своим обязанностям, как к делу самому обыкновенному. Ему ни разу не пришлось пожалеть о благодеяниях, оказанных Джинглю, ибо и этот субъект и Джоб Троттер сделались со временем достойными членами общества, хотя упорно отказывались вернуться в те места, где некогда подвизались, уступая искушениям. Мистер Пиквик начал прихварывать; впрочем, он сохраняет юношескую бодрость духа, и нередко можно видеть, как он любуется картинами в даличской галерее[161] или прогуливается в ясный день по живописным окрестностям. Его знают все местные бедняки, которые всегда с глубоким почтением снимают шапки, когда он проходит мимо. Дети его боготворят; впрочем, так же относится к нему и все местное население. Каждый год он отправляется на торжественное семейное празднество к мистеру Уордлю, и, куда бы он ни ездил, его неизменно сопровождает верный Сэм, связанный со своим хозяином крепкой взаимной любовью, конец которой может положить только смерть.
|
|
|
Конец
Приложение.
ЧАСЫ МИСТЕРА ХАМФРИ
Вступление
Выпустив в свет в течение четырех лет (1836-1839) четыре книги («Очерки Боза», «Посмертные записки Пиквикского клуба», «Приключения Оливера Твиста», «Жизнь и приключения Николаса Никльби»), Диккенс в 1840 году приступил к новому произведению. Но эта книга задумана была не как цельный роман, а как серия новелл, очерков, путевых приключений, объединенных только внешне сюжетной линией. По замыслу Диккенса, постоянные гости некоего мистера Хамфри располагались вокруг старинных «стоячих» часов и, доставая из футляра этих часов рукописи, читали упомянутые новеллы и очерки в своем кругу. Так возникло произведение, названное писателем «Часы мистера Хамфри», которого он наименовал по-старинному «мастер». Подобно предшествующим книгам, «Часы» должны были выходить выпусками. Но читающая публика, с нетерпением ожидавшая нового цельного произведения Диккенса, сдержанно отнеслась к его затее, и Диккенс тотчас же изменил первоначальный план, начав вскоре печатать в «Часах» роман «Лавка древностей». Трижды он прерывал роман, вводя вставные эпизоды с участием мистера Пиквика, мистера Уэллера и Сэма.
|
|
|
Мы печатаем эти пять эпизодов, в которых мистер Пиквик, Сэм и мистер Уэллер появляются вновь после прощания с ними автора в конце «Посмертных записок Пиквикского клуба».
I. Гость мистера Хамфри
Когда я бываю в меланхолическом расположении духа, мне часто удается отвести поток печальных мыслей, вызывая ряд фантастических картин, связанных с окружающими предметами, и размышляя о сценах и действующих лицах, подсказываемых ими.
Эта привычка привела к тому, что каждая комната в моем доме и каждый старый портрет, взирающий со стены, возбуждают во мне особый интерес. Например, я убежден, что величавая, устрашающая своей суровой благопристойностью дама, которая висит над камином в моей спальне, была некогда владелицей этого дома. Во дворе внизу находится высеченное из камня лицо, исключительно уродливое, в котором я почему-то, – боюсь, в силу своеобразной ревности, вижу лицо ее супруга. Над моим кабинетом расположена маленькая комнатка, где сквозь переплет окна пробивается плющ; из этой комнаты выходит их дочь, очаровательная девушка лет восемнадцати – девятнадцати, всегда покорная и послушная, за исключением тех случаев, когда затрагивают ее глубокую привязанность к молодому джентльмену на лестнице, чья бабушка (которую спровадили в заброшенную прачечную в саду) кичится старой семейной ссорой и является неумолимым врагом их любви. Пользуясь подобным же материалом, я сочиняю немало маленьких драм, главное достоинство коих заключается в том, что я могу по собственному желанию привести их к благополучной развязке. Столько их у меня в голове, что, если бы я, вернувшись вечером домой, застал какого-нибудь грубоватого старца, насчитывающего двести лет и комфортабельно расположившегося в моем кресле, и страдающую от несчастной любви девицу, тщетно взывающую к его жестокому сердцу и опирающуюся белой рукою на мои часы, я уверен, что выразил бы только изумление, почему они заставили меня ждать так долго и до сей поры не удостаивали своим посещением.
В таком расположении духа я сидел вчера утром в своем саду, в тени цветущего любимого дерева, упиваясь очарованием, разлитым вокруг меня, и чувствуя, как оживают надежды и радость благодаря прекраснейшей поре года весне, как вдруг мои размышления были прерваны неожиданным появлением в конце аллеи моего цирюльника, который – и я тотчас же это заметил – направлялся ко мне быстрым шагом, предвещавшим нечто знаменательное.
Мой цирюльник – очень живой, суетливый, проворный человечек, – он весь кругленький, однако не толстый и не громоздкий, – но вчера его стремительность была столь необычна, что повергла меня в изумление. Не мог я также не заметить, когда он подошел ко мне, что его серые глаза поблескивали в высшей степени странно, что красный носик пылал необычайно, что каждая черточка его круглого веселого лица сократилась и как бы закруглилась, выражая приятное изумление, а вся его физиономия сияла от удовольствия. Я удивился еще больше, заметив, что моя экономка, которая всегда сохраняет весьма степенный вид и боится уронить собственное достоинство, выглядывала из-за изгороди в конце аллеи и обменивалась кивками и улыбками с цирюльником, который раза два или три оглянулся. Я не понимал, о чем может возвещать подобное поведение, разве что в то утро цирюльник и экономка заключили брачный союз.
Вот почему я был слегка разочарован, когда обнаружилось всего-навсего, что пришел какой-то джентльмен, который желает со мной поговорить.
– А кто он такой? – спросил я.
Цирюльник, еще туже подвинтив свою физиономию, ответил, что джентльмен не пожелал себя назвать, но хочет меня видеть. Я на секунду призадумался, недоумевая, кто бы мог быть этот посетитель, и заметил, что цирюльник, воспользовавшись случаем, обменялся еще одним кивком с экономкой, которая не двигалась с места.
– Ну, что ж! – сказал я. – Просите джентльмена пожаловать сюда.
Эти слова как будто увенчали надежды цирюльника, ибо он круто повернулся и пустился бегом.
Дальнозоркостью я не отличаюсь, и когда джентльмен только что появился в конце аллеи, я не мог его разглядеть и не знал, знаком я с ним или нет. Это был пожилой джентльмен, но шел он легко и быстро, отличался приятнейшими манерами, ловко обходил садовый каток и бордюры клумб, пробираясь между цветочными горшками и улыбаясь с невыразимым добродушием. Не успел он дойти до середины аллеи, как уже начал приветствовать меня; тогда мне показалось, что я его знаю; но когда он приблизился ко мне с шляпой в руке и солнце осветило его лысую голову, кроткое лицо, блестящие очки, светло-коричневые, плотно облегающие панталоны и черные гетры, – вот тогда меня потянуло к нему, и я окончательно убедился в том, что это – мистер Пиквик.
– Дорогой сэр, – сказал джентльмен, когда я встал, чтобы приветствовать его, – прошу вас, сядьте. Пожалуйста, садитесь. Не стойте из-за меня. Право же, я настаиваю на этом.
С этими словами мистер Пиквик деликатно принудил меня сесть и, взяв за руку, потряс ее еще и еще раз с сердечностью, поистине покоряющей. Я постарался выразить в своем приветствии радость, которую вызвало его появление, и усадил рядом. Он то выпускал, то снова хватал мою руку, смотрел на меня сквозь очки, и такой сияющей физиономии я никогда не видывал.
– Вы меня сразу узнали! – воскликнул мистер Пиквик. – Как приятно, что вы меня сразу узнали!
Я ответил, что частенько перечитывал историю его приключений, а его лицо хорошо знакомо мне по портретам. Я выразил ему свое соболезнование, считая, что случай благоприятствует упоминанию об этом, – по поводу разных пасквилей на его особу, появлявшихся в печати. Мистер Пиквик покачал головой и на секунду как будто рассердился, но тотчас же улыбнулся снова и заявил, что я, конечно, знаком с прологом Сервантеса ко второй части «Дон-Кихота», а сей пролог вполне выражает его отношение к данному вопросу.
– Но, послушайте, – сказал мистер Пиквик, – неужели вас не интересует, как я вас отыскал?
– Я не буду интересоваться этим, и, с вашего разрешения, пусть это останется для меня тайной, – сказал я, улыбаясь в свою очередь. – Достаточно, что вы доставили мне это удовольствие. Я отнюдь не хочу, чтобы вы мне сообщили, каким путем я его получил.
– Вы очень любезны, – отвечал мистер Пиквик, снова пожимая мне руку, – таким я вас себе и представлял! Но как вы думаете, с какой целью я вас отыскал, дорогой сэр? Ну как вы думаете, зачем я пришел?
Мистер Пиквик задал этот вопрос с таким видом, словно не допускал возможности, чтобы я каким бы то ни было образом угадал тайную цель его посещения, которая должна быть сокрыта от всего человечества. Поэтому хотя я и радовался тому, что предугадал его намерение, но притворился, будто понятия о нем не имею, и, после недолгого раздумья, безнадежно покачал годовой.
– А что бы вы сказали, – начал мистер Пиквик, прикасаясь указательным пальцем левой руки к моему рукаву, и посмотрел на меня, откинув назад голову и слегка склонив се набок, – что бы вы сказали, если бы я признался, что, прочитав ваш отчет о вас самих и вашем маленьком обществе, я пришел сюда в качестве скромного кандидата на одно из свободных мест?
– Я бы сказал, – отвечал я, – что только одно событие могло бы сделать для меня еще милее это маленькое общество, а именно – вступление в него моего старого друга... – разрешите мне называть вас так – моего старого друга, мистера Пиквика.
Когда я дал ему такой ответ, лицо мистера Пиквика расплылось, выражая полнейший восторг. Сердечно пожав мне обе руки сразу, он легонько похлопал меня по спине, а затем – причина была мне понятна – покраснел до самых глаз и с величайшей серьезностью выразил надежду, что он не причинил мне боли.
Если бы даже мне было больно, я предпочел бы, чтобы он совершил такое преступление сто раз, только бы не волновался; но так как никакого вреда он мне не причинил, я без труда переменил тему разговора, задав вопрос, который уже раз двадцать вертелся у меня на языке.
– Вы мне ни слова не сказали о Сэме Уэллере, – заметил я.
– О! – воскликнул мистер Пиквик. – Сэм ничуть не изменился. Все тот же верный, преданный Друг, каким был раньше. Что сказать вам о Сэме, дорогой сэр, кроме того, что с каждым днем он становится все более необходимым для моего счастья и благополучия?
– А мистер Уэллер-старший? – спросил я.
– Старый мистер Уэллер, – отвечал мистер Пиквик, – изменился отнюдь не больше, чем Сэм, – пожалуй, стал только чуточку более самоуверенным, чем был прежде, и иной раз бывает более болтлив. Теперь он проводит много времени в наших краях и определил себя в штат моих телохранителей, и если я попрошу для Сэма местечка в вашей кухне в «вечера часов» (предположим, что ваши трое друзей сочтут меня достойным занять место среди них), то боюсь, что мне придется частенько приводить и мистера Уэллера.
Я с большой охотой обязался предоставить как Сэму, так и его отцу свободный доступ в мой дом в любой час дня и в любую пору года; покончив с этим пунктом, мы завели длинный разговор, который поддерживался обеими сторонами с такой непринужденностью, словно мы были близкими друзьями с юных лет, разговор, укрепивший во мне приятную уверенность в том, что бодрый дух мистера Пиквика, равно как и прежний его жизнерадостный характер нимало не изменились. Так как он выразил сомнение, дадут ли согласие мои друзья, я заверил его, что его предложение будет, несомненно, принято ими с величайшим удовольствием, и несколько раз просил разрешения представить его без дальнейших церемоний Джеку Редберну и мистеру Майлсу (которые находились поблизости).
Однако деликатность мистера Пиквика категорически воспрещала ему пойти на это предложение, ибо он утверждал, что вопрос о его избрании должен быть обсужден формально, и пока это не будет сделано, он не может и помышлять о том, чтобы навязывать свою особу. Мне удалось добиться от него только обещания присутствовать на следующем нашем вечернем собрании, чтобы я тотчас же после избрания имел удовольствие его представить.
Мистер Пиквик, раскрасневшись, вручил мне свернутую в трубку бумагу, которую он назвал своей «квалификацией», и задал великое множество вопросов касательно моих друзей, а в особенности Джека Редберна, которого он называл «чудесным человеком» и в чью пользу был, по-видимому, весьма расположен. Удовлетворив его любопытство, я повел его к себе, чтобы он мог ознакомиться со старой комнатой, где происходят наши собрания.
– А вот и часы! – воскликнул мистер Пиквик, останавливаясь как вкопанный. – Ах, боже мой! Это те самые старинные часы!
Я думал, что он никогда от них не оторвется. Тихонько подойдя и прикоснувшись к ним с таким почтением и так приветливо, словно они живые, он принялся исследовать их решительно со всех сторон, – то взбирался на стул, чтобы взглянуть на верхушку, то опускался на колени, чтобы осмотреть низ, то обозревал их с боков, причем очки его почти касались футляра, то старался заглянуть в щель между ними и стеной, чтобы рассмотреть их сзади. Затем он отступал шага на два и взглядывал на циферблат, дабы удостовериться, что они идут, а затем приближался снова и стоял, склонив голову набок, чтобы послушать тиканье, не забывая при этом посматривать на меня через каждые несколько секунд и кивать головой с таким благодушием, какое я положительно не в силах описать. Его восхищение не ограничилось часами, а распространилось на все вещи в комнате, и, право же, после того как он исследовал их одну за другой и в конце концов посидел на всех шести стульях по очереди, чтобы испытать, удобны ли они, я никогда не видывал такого олицетворения добродушия и счастья, какое он являл собой, начиная с блестящей макушки и кончая последней пуговицей на гетрах.
Я был бы чрезвычайно доволен и получил бы величайшее наслаждение от его общества, останься он со мной на целый день, но мои возлюбленные часы, начав бить, напомнили ему, что он должен откланяться. Я не мог удержаться, чтобы не сказать ему еще раз, как он меня порадовал, и мы пожимали друг другу руки все время, пока спускались с лестницы.
Не успели мы войти в вестибюль, как моя экономка, выскользнув из своей комнаты (я заметил, что она надела другое платье и чепчик), приветствовала мистера Пиквика приятнейшей из своих улыбок и реверансом, а цирюльник, притворившись, будто очутился здесь случайно, отвесил ему множество поклонов. Когда экономка приседала, мистер Пиквик раскланивался с величайшей вежливостью, а когда он раскланивался, экономка приседала снова; должен сказать, что, очутившись между экономкой и цирюльником, мистер Пиквик повертывался и раскланивался раз пятьдесят по крайней мере.
Я проводил его до двери; в этот момент за углом переулка проезжал омнибус, и мистер Пиквик окликнул его и побежал с удивительным проворством. На полпути он оглянулся и, видя, что я все еще смотрю ему вслед, остановился, помахивая рукой, – по-видимому, колеблясь, вернуться ли назад и еще раз пожать руку, или бежать дальше. Кондуктор закричал, и мистер Пиквик пробежал несколько шагов по направлению к нему; потом он оглянулся в мою сторону и пробежал несколько шагов назад. Снова окрик, и он опять повернулся и побежал. После ряда таких колебаний кондуктор разрешил вопрос, схватив мистера Пиквика за руку и втащив его в омнибус, но последнее, что мистер Пиквик успел сделать, это опустить окно и, отъезжая, помахать мне шляпой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 294; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!