Как человек, которого всю жизнь учили анализировать, задавать вопросы, сомневаться, может построить мост от сомнения к доверию?

Сомнения прекрасны сами по себе. Проблемы возникают тогда, когда вы застреваете на них. Тогда сомнение становится смертью. Анализ является совершенным средством, если вы остаетесь отстраненным от него, если вы отчуждены от него. Проблемы возникают, если вы отождествляете себя с его элементами. Тогда анализ превращается в полную беспомощность.

Если вы чувствуете, что вы обучены анализировать, задавать вопросы и сомневаться, - не печальтесь. Сомневайтесь, анализируйте, задавайте вопросы, но оставайтесь отделенными. Вы сами не вызываете сомнения. Используйте знание этого факта как методологию, как метод.

Если анализ является методом, то и синтез является методом. Анализ сам по себе является половиной. Пока он не будет дополнен синтезом, он не станет целым. А вы не являетесь ни анализом, ни синтезом - вы просто трансцендентальное сознание.

Вопрос хорош, но обычно вопрос — это только половина; другой половиной должен быть ответ. Сомнение - это хорошо, но это только одна часть: другой частью является доверие.

Оставайтесь в отдалении. Когда я говорю, что надо оставаться в отдалении, я имею в виду, что надо оставаться в отдалении не только от сомнения, но и от доверия. Это тоже метод; его нужно использовать. Нельзя допускать, чтобы он использовал вас, - тогда возникает тирания.

Тирания может возникнуть как со стороны сомнения, так и со стороны доверия. Тирания сомнения калечит вас; вы никогда не будете в состоянии сделать хотя бы один шаг, потому что сомнение будет везде. Как вы можете сделать что-либо, пока есть сомнение? Оно парализует вас. А если доверие становится тиранией...

А это может случиться; доверие становится тиранией для миллионов. Церкви, храмы, мечети полны людей, для которых доверие стало тиранией. Тогда оно не дает вам глаза, оно ослепляет вас. Тогда религия становится 'суеверием, предрассудком.

Если доверие не является методом и вы отождествляетесь с ним, то религия становится предрассудком, а наука становится технологией, методом. Тогда чистота науки теряется, чистота религии тоже теряется. Запомните: сомнение и доверие подобны двум крыльям. Используйте и то и другое. Но вы не используете ни то ни другое.

Человек рассудительный, человек мудрый будет использовать сомнение, если его поиск связан с материей. Если его исследования имеют отношение к внешнему миру, то он в качестве метода будет использовать сомнение. Если его поиск направлен на внутренний мир, в себя, то он в качестве метода будет использовать доверие. Наука и религия являются двумя крыльями.

В Индии мы испытали одну глупость. Сейчас на Западе совершают другую. Мы в Индии пытались построить свою жизнь только на доверии; отсюда нищета, голод, страдания. Вся страна подобна одной большой болящей ране. И страдание это возникло так давно, что люди привыкли к нему, они впитали его так глубоко, что стали нечувствительными к нему. Они почти мертвы: они не живут, а дрейфуют.

Это произошло из-за тирании доверия. Как может птица летать с одним крылом?

Сегодня на Западе имеет место другой вид тирании: тирания сомнения. Она работает в совершенстве, когда речь идет об исследовании объективного мира: вы думаете о материи, для этого нужны сомнения, это научный метод. Но когда вы начинаете двигаться внутрь, это просто не работает; это не подходит. В этом случае требуется доверие.

Совершенным человеком является тот, в ком имеется глубокая гармония между сомнением и доверием. Совершенный человек будет казаться вам противоречивым, но он не является противоречивым. Он просто гармоничен - противоречия растворились в нем. Он использует все.

Если у вас есть сомнения, используйте их для научного поиска. И посмотрите на великих ученых: к тому времени, когда они достигли возраста понимания и мудрости, к тому времени, когда их юношеский энтузиазм ушел и осталась одна мудрость, они всегда обращаются к глубокому доверию. Эддингтон, Эйнштейн, Лодж - я не говорю о посредственных ученых, это вовсе не ученые, - все великие вершины в науке весьма религиозны. Они доверяют, поскольку они познали сомнения, они использовали сомнения, и они пришли к пониманию того, что сомнение является ограничением.

Это подобно следующему: мои глаза могут видеть, а мои уши могут слышать. Если я попытаюсь слышать глазами, это окажется невозможным; если я попытаюсь видеть ушами, это тоже окажется' невозможным. Глаза имеют свои ограничения, уши имеют свои ограничения. Они являются экспертами, а каждый эксперт имеет свои ограничения.

Глаз может только видеть - и это хорошо, что он может только видеть, потому что, если бы он мог делать многое другое, он не был бы так эффективен для зрения. В глазу вся энергия становится зрением, а в ухе вся энергия становится слухом.

Сомнение является экспертом. Оно работает, если ваши исследования касаются внешнего мира. Но когда вы тем же методом пытаетесь искать Бога, то вы используете не, тот метод. Этот метод в совершенстве приспособлен для внешнего мира, мира законов, но он не приспособлен для мира любви. Для мира любви требуется доверие.

В сомнении нет ничего плохого, не беспокойтесь об этом.

Используйте его, используйте его правильно. Если вы используете его правильно, вы придете к пониманию: вы придете к сомнению по поводу самого сомнения. Вы увидите, где оно работает, а где - нет. Когда вы придете к этому пониманию, откроется дверь для доверия.

Если вы обучены анализу - хорошо. Но не позволяйте ему поймать вас в ловушку, не позволяйте ему стать вашими оковами. Будьте открыты и синтезу, поскольку если вы все время только анализируете и никогда не синтезируете, то вы придете к мельчайшей части, но никогда не сможете прийти к целому.

Бог является предельным синтезом, атом - предельным анализом. Наука достигает атома: она все время анализирует, разделяет и, наконец, приходит к мельчайшей части, которую невозможно больше разделить на части. А религия приходит к Богу: она все время объединяет, синтезирует. Бог является предельным синтезом — к нему больше нечего добавить. Это уже целое. Кроме него, ничего не существует. Наука является «атомарной»; религия является «целостной». Используйте и то и другое.

Я всегда выступаю за то, чтобы вы использовали все, что имеете. Даже если у вас в руках яд, я скажу вам: «Сохраните его, не выбрасывайте». В некоторых обстоятельствах он может стать лекарством - это зависит от вас. При помощи этого яда вы можете совершить самоубийство, но этот яд может и спасти вас от смерти. Яд является одним и тем же; разница в способе использования.

Все зависит от правильности использования. Поэтому, отправляясь в лабораторию, используйте сомнение; когда вы приходите в храм, используйте доверие. Будьте раскрепощенными и свободными, чтобы тогда, когда вы приходите из лаборатории в храм, вы не несли с собой лабораторию. Тогда вы сможете войти в храм полностью свободными от лаборатории - вы сможете молиться, танцевать, петь. А когда вы снова возвращаетесь в лабораторию, не берите с собой храм, потому что танцы в лаборатории будут абсурдными – вы можете там все поломать.

Неуместно нести в храм то серьезное лицо, которое вы используете в лаборатории. Храм является празднованием; лаборатория используется для научных исследований. Исследования должны быть серьезными; празднование является игрой. В ней вы получаете наслаждение, в ней вы снова становитесь детьми. Храм - это то место, где можно снова и снова становиться ребенком, то место, где вы никогда не теряете контакта со своим первоисточником. В лаборатории вы взрослый; в храме вы ребенок. И Иисус говорит: «Царство Божье предназначено для тех, кто подобен ребенку».

Всегда помните, что не следует выбрасывать ничего из того, что Бог дал вам - даже сомнение. Это именно Он дал вам его, и за этим может скрываться какая-то причина, потому что ничего не дается вам без причины. От этого должна быть какая-то польза.

Не выбрасывайте ни одного камня, потому что много раз случалось так, что камень, выброшенный строителями, становился в конце концов краеугольным камнем нового здания.

 

Библия использует слова «покаяние, покайтесь». Иногда вы переводите их как «возвращение, вернитесь», иногда как «ответ, ответьте», а иногда используете их в их обычном значении. Вы изменяете значение слов по мере необходимости?

Я совсем не говорю о Библии. Я говорю о себе. Я не ограничиваюсь Библией; я не являюсь рабом какого-либо священного писания. Я полностью свободен, и я веду себя как свободный человек.

Я люблю Библию, люблю ее поэзию, но я не христианин. Я также не являюсь ни индусом, ни джайном. Я являюсь просто самим собой. Я люблю поэзию, но я воспеваю ее на свой собственный манер. Где и на чем делать ударение - решаю я, а не Библия.

Я люблю дух ее, но не букву. И слово, которое я иногда перевожу как «покайтесь», иногда как «вернитесь», а иногда как «ответьте», означает все это вместе взятое. В этом красота старинных языков. Санскрит, древнееврейский язык, арабский язык - все старинные языки поэтичны. Если вы используете поэтичный язык, он подразумевает многое. Он говорит о большем, чем могут вместить слова, он может быть проинтерпретирован различным образом. Он имеет много уровней значений.

Иногда это слово означает «покаяние». Когда я говорю о грехе и использую это слово, оно означает «покайтесь». Когда я говорю о Боге, который зовет вас, тогда это слово превращается в «ответьте», оно означает «ответ, ответственность». Бог спросил - вы отвечаете. А когда я говорю о царстве Божьем в ваших руках, это слово означает «вернитесь».

Имеют смысл все три значения. Это слово не является одномерным — оно трехмерно. Все старые языки являются трехмерными. Современные языки являются одномерными, потому что нашей настоятельной потребностью является не поэзия, а проза.

Мы настойчиво требуем не многозначности, а точности. Слово должно быть точным: оно должно означать только что-то одно, чтобы не было никаких недоразумений. И это хорошо. Если вы пишете о науке, язык должен быть точным, поскольку в противном случае действительно возможны недоразумения.

Это случилось во время Второй мировой войны: еще до Хиросимы и Нагасаки американский генерал написал письмо императору Японии. Письмо было написано по-английски, а затем оно было переведено на японский язык, который является более поэтичным, более цветистым - в нем одно слово может иметь несколько смыслов.

Одно определенное слово было переведено конкретным образом. Оно могло было быть переведено и по-другому - это зависело от переводчика. В настоящее время по поводу этого были проведены исследования, и было установлено, что если бы это слово было переведено по-другому, как также было возможно перевести, то могло бы не быть ни Хиросимы, ни Нагасаки.

Американский генерал имел в виду нечто другое, но тот перевод, который был сделан, был воспринят как оскорбление. Японский император просто отказался отвечать на письмо; оно было слишком оскорбительным. И случились Нагасаки с Хиросимой, атомная бомба была сброшена.

Если бы японский император ответил на это письмо, не было бы необходимости в Хиросиме и Нагасаки. Только одно слово переведено неправильно - и сто тысяч человек погибли за минуту, за несколько секунд. Это одно слово очень дорого стоило. Слова могут быть опасными.

В политике, в науке, в экономике, в истории слова должны быть линейными, одномерными. Но если весь язык станет одномерным, то от этого весьма пострадает религия, очень пострадает поэзия, очень пострадает романтизм. В поэзии слово должно быть многомерным, оно должно означать много вещей, чтобы поэзия имела глубину, в которую вы забирались бы все дальше и дальше.

В этом красота старинных книг. Вы можете читать Гиту каждый день, вы можете читать Евангелия каждый день, и каждый день вы можете наталкиваться на новые и свежие значения. Вы могли читать один и тот же отрывок тысячу раз, но вам в голову не приходило, что он имеет определенное значение. Но именно этим утром вам пришло это на ум, у вас было другое настроение. Вы были счастливы, цветущи - возникло новое значение. В другой день вы не так счастливы, не так цветущи, и значение изменяется. Значение изменяется в зависимости от вас, в зависимости от ваших настроения и атмосферы.

Вы несете внутри себя атмосферу, которая изменяется точно так же, как изменяется атмосфера вокруг вас. Вы замечали это? Иногда вы печальны; вы смотрите на луну, и луна кажется вам печальной, очень печальной. Вы печальны, а из сада доносится некоторый запах - он кажется вам очень печальным. Вы смотрите на цветы - вместо того, чтобы сделать вас счастливым, они оставляют в вас какую-то тяжесть.

Затем в другой момент вы счастливы, вы оживленны, вы цветете, улыбаетесь - тот же самый запах приходит и окружает вас, он танцует вокруг вас, он делает вас еще более счастливым. Тот же самый цветок... и когда вы видите, как он раскрывается, что-то раскрывается и в вас. Та же самая луна, и вы не в состоянии поверить, как много тишины и как много красоты опускается на вас.

Имеет место глубокое соучастие: вы становитесь партнерами в некотором глубоком таинстве. Но это зависит от вас. Луна та же самая, цветок тот же самый — это зависит от вас.

Древние языки являются очень гибкими. В санскрите имеются слова... Одно слово может иметь двенадцать значений. Вы можете все время играть с ним, и оно раскроет вам многое. Оно будет меняться вместе с вами, оно всегда будет подстраиваться к вам. Вот почему великие произведения классической литературы являются вечными. Они неисчерпаемы.

Но сегодняшние газеты станут бессмысленными завтра, Потому что в значениях их слов нет жизненности. Они просто означают то, что означают; в них больше ничего не содержит-• ся. Вы будете выглядеть глупо, читая их завтра. Это обыкновенная проза; она дает вам информацию, но она плоская, в ней нет глубины.

С тех пор как Иисус говорил, прошло две тысячи лет, а его слова все еще живы и свежи. Они никогда не устареют. Они не стареют, они остаются свежими и молодыми. В чем их секрет?

Секрет заключается в том, что они означают так много, что вы всегда можете найти к ним новую дверь. Это не однокомнатная квартира. Иисус говорит: «В доме моего Бога много обителей». В нем много дверей, в нем всегда можно обнаружить новые сокровища. Вы никогда не проходите по одной и той же местности. Она бесконечно разнообразна.

Вот почему я все время изменяю смысл. Да, я меняю смысл в зависимости от того, что я чувствую. Но именно так поступал и Иисус.

При переводе Библии с древнееврейского на английский многое было потеряно. При переводе Гиты на современные языки, много было искажено. При переводе Корана пропала вся его красота, потому что Коран - это поэзия. Это нечто, что следует петь, это нечто, с чем следует танцевать. Это не проза. Основным методом религии является не проза, а поэзия.

Помните об этом всегда и не пытайтесь вводить какие-то ограничения. Иисус так обширен, а английский вариант Библии так мал. Я могу понять сопротивление стариков по поводу того, что их священные книги не должны переводиться на современные языки. Это имеет глубокое значение.

Вы можете переводить прозу, в этом нет никакой беды. Если вы захотите перевести на любой другой язык теорию относительности, то это может быть трудно, но это не та же самая трудность, что при переводе Библии, Гиты или Корана. Теория относительности может быть переведена: ничто не будет потеряно; в ней нет никакой поэзии.

Но если вы переводите поэтические произведения, многое будет утеряно, потому что каждый язык имеет свой собственный ритм и каждый язык имеет свои собственные способы выражения. Каждый язык имеет свои собственные размер и музыку; это то, что не может быть переведено на другой язык. Эта музыка будет упущена, этот ритм будет утерян. Вы должны будете заменить их каким-то другим ритмом, какой-то другой музыкой.

Обыкновенную поэзию переводить можно. Но когда поэзия превосходного качества, из иного мира... Чем более глубокой и величественной она является, тем труднее ее переводить - это почти невозможно.

Я воспринимаю Иисуса как поэта. И он действительно поэт. Ван Гог сказал о нем, что это величайший художник, который когда-либо жил на этой земле. Это действительно так. Он выражается поэтическими притчами, он имеет в виду гораздо больше, чем могут передать его слова. Позвольте мне дать вам ощущение этой бесконечности значений.

Поэзия не всегда ясна - она не может быть до конца ясной. Это таинство. Это всего лишь раннее утро: вокруг себя вы видите туман - свежий, только что зародившийся. Это облака; вы не можете видеть далеко. Но в этом нет необходимости: поэзия не предназначена для того, чтобы видеть далеко. Она дает вам прозрение при вглядывании в близкое, в интимное.

Наука все время ищет что-то отдаленное; поэзия раскрывает по-новому интимное и близкое, то, что вы всегда знали, то, что знакомо вам - тот же путь, по которому вы шагали всю свою жизнь. Поэзия показывает тот же самый путь, но в новом свете, в новом цвете, с новой насыщенностью цветов. Внезапно вы переноситесь в новое измерение.

Я воспринимаю Иисуса как поэта. Он и есть поэт. Но это понимают очень немногие. Люди все время воспринимают его как ученого. Вы глупцы, если воспринимаете его как ученого. Тогда он выглядит абсурдно, тогда все здесь будет выглядеть сверхъестественным. Тогда, если вы хотите верить в него, вы должны быть очень суеверными. Или вы должны отбросить его полностью: ребенок выплескивается из ванны вместе с водой.

Он так абсурден. Вы можете верить в него, но тогда вы должны верить очень слепо. Эта вера не может быть естественной, спонтанной. Вы должны насильно утвердить ее. Вы должны верить ради самой веры, вы должны насильно воспринять ее. Или вы полностью отбрасываете его. И то и Другое неправильно. Иисуса следует любить, а не верить в него. Нет необходимости думать о нем в терминах «за» или «против».

Замечали ли вы, что вы никогда не думали о Шекспире в терминах «за» или «против»? Почему? Вы никогда не думали так о Калидасе. Почему? Вы никогда не думали о Рабиндранате в терминах «за» или «против». Почему? Потому что вы знаете их как поэтов. Вы наслаждаетесь ими, вы не думаете - «за» вы или «против».

Но по поводу Иисуса, Кришны, Будды у вас появляются всякие «за» и «против», потому что вам кажется, что они аргументируют. Позвольте мне сказать вам: они не аргументируют. У них нет диссертаций, которые нужно защитить, у них нет никаких догм. Они великие поэты - более великие, чем Рабиндранат, Шекспир, Калидас, потому что то, что случилось с Рабиндранатом, Шекспиром, Калидасом, - это всего лишь проблеск, намек. То, что случилось с Иисусом, Кришной и Буддой, представляет собой реализацию, осознание.

То, что является лишь намеком для поэта, является реальностью для мистика. Они видели. Они не только видели - они соприкоснулись. Не только соприкоснулись - они прожили. Это жизненный опыт, это собственные переживания.

Всегда смотрите на них как на великих мастеров искусств. Художник просто рисует картины; поэт просто пишет стихи... Иисус творит человеческое существо. Поэт воздействует на холст: он был плоским, обычным; от его прикосновения он становится сокровищем. Разве вы не видите, что Иисус прикасается к самым обыкновенным людям - к рыбаку, к Симону по прозвищу Петр, — и от одного только его прикосновения этот человек преобразуется в великого апостола, в великое человеческое существо. Возникают высоты, раскрываются глубины. Этот человек больше не является обыкновенным. Он был всего лишь рыбаком, забрасывавшим свои сети в море, он делал это всю свою жизнь - даже много жизней, - и он никогда даже не думал, не мечтал, не воображал о том, что с ним сделает Иисус в действительности.

У нас в Индии есть миф о камне, называющемся парас. Камень парас является алхимическим. Вы прикасаетесь этим камнем к железу, и оно превращается в золото. Иисус и есть этот парас. Он прикасается к обыкновенному металлу, и немедленно металл трансформируется, превращается в золото. Он превращает в божество обычное человеческое существо, а вы не видите в этом искусства. Более великого искусства и быть не может.

Для меня Евангелия являются поэзией. Если я снова говорю о том же Евангелии, то я не говорю то же самое, запомните это. Я не знаю, в каком настроении, в какой атмосфере я был тогда, я не знаю, из какой двери я вышел тогда. И мое здание Бога имеет много обителей. Оно бесконечно.

 

Вчера после лекции я приблизилась около питьевого источника к маленькому Сиддхарте. Зная из Ваших книг, что он является отпрыском одного из древнейших родов, я поклонилась ему, посмотрела в его глаза и сказала: «Бхагаван сказал мне, кто ты». Он улыбнулся, пристально посмотрел на меня и дважды обрызгал меня водой. Затем он мягко ударил меня по голове и спокойно сказал: «Заткнись». Вокруг была тишина. Это было так прекрасно.

Это должно было случиться. Он крестил вас водой. Это было крещение. А он очень чист и невинен. Даже в большей степени, чем Иоанн Креститель. Его невинность очень естественна.

Вы должны припадать к его ногам почаще. Вы должны чаще позволять ему брызгать на вас водой и ударять по голове. И когда он скажет: «Заткнись», заткнитесь и оставайтесь безмолвными.

Это замечательный ребенок.

 

Когда я размышляю о преследовании Христа две тысячи лет назад, я чувствую, что с тех пор мало что изменилось в отношениях людей к живым мессиям, вышедшим из их же среды. Так же, как и раньше, вокруг все те же подозрительность, цинизм и недоверие. Может ли так случиться, что и Вас когда-то будут преследовать государственные или общественные учреждения? Бросая взгляд на эту аудиторию, я узнаю Фому неверующего, Иоанна, Симона по имени Петр, Марию Магдалину и даже Иуду и всю остальную подобную братию. Не может ли все это быть повторением того же самого спектакля?

Это действительно так. Они все здесь. Они должны быть здесь - потому что лидер этой шайки здесь! И ничто никогда не меняется, все изменения подозрительны. По своей сути человечество остается тем же самым.

Это естественно. Я не осуждаю это; я не говорю, что в этом все плохо. Так и должно быть; так всегда бывает. Когда приходит Иисус, Фома неверующий должен быть здесь.

Когда появляются люди, которые доверяют, появляются также и люди, которые не доверяют. Они создают контраст. И это хорошо, иначе ваше доверие не имело бы такой ценности. Оно приобретает ценность благодаря окружающим вас Фомам неверующим. Вы можете сравнивать, вы можете почувствовать. Вы можете понять, что такое сомнение и что такое доверие.

Когда вы сажаете сад, появляются и сорняки. Они тоже часть сада. Когда приходит Иисус, должен быть и Иуда, потому что все это такое грандиозное и значительное, что кто-то обязательно должен оказаться предателем. Все это имеет такую огромную высоту, что кого-то это должно очень задевать. Это эго.

Это очень задевает иуд. А ведь Иуда был неплохим человеком, поймите это. Он был фактически единственным из учеников Иисуса, который был хорошо образован, культурен, принадлежал приличному обществу и приличной семье. Он был, конечно, наиболее эгоистичным. Другие были простыми рыбаками, фермерами, плотниками - обычные люди из обычных кругов общества.

Иуда был особенный. А когда кто-то чувствует себя особенным, это беда. Он хотел руководить даже Иисусом. Много раз он пытался делать это. И если бы вы послушали его, то вполне возможно, что вы в большей степени согласились бы с Иудой, чем с Иисусом.

Случилось так: Иисус посетил дом Марии Магдалины. Мария была страстно влюблена. Она вылила на его ноги дорогое, очень дорогое, благовоние - целую бутылку. Это было очень дорогое благовоние; его можно было продать.

Иуда немедленно возразил. Он сказал: «Ты должен запретить людям делать такие глупости. Все это израсходовано попусту, а в городе есть люди, которые бедны и которым нечего есть. Мы могли бы распределить деньги среди бедных».

Он выглядел как социалист - предшественник Маркса. Мао, Ленин, Троцкий - все согласились бы с ним.

Что же ответил Иисус? Он сказал: «Не беспокойся об этом. Бедные и голодные будут всегда, а я уйду. Ты можешь служить им всегда - нет никакой спешки, - но меня не будет. Смотри на любовь, а не на дорогое благовоние. Посмотри на любовь Марии, на ее сердце».

С кем вы согласитесь? Иисус кажется преуспевающим буржуа, а Иуда кажется экономным человеком. Иуда говорит о бедных, а Иисус просто говорит: «Все правильно, но меня скоро не будет, так пусть она принимает меня, как ей хочется. Пусть ее сердце делает все, что ему хочется, не привноси в это свою философию. Бедные люди будут всегда; я же буду не всегда. Я здесь только на краткий миг».

Ваш ум чаще будет соглашаться с Иудами. Он кажется таким правильным. Он очень культурен, его манеры безупречны; он развит, он мыслитель.

И он оказался предателем. Только он мог предать, потому что каждую минуту его эго получало удары. Он всегда чувствовал себя выше всех остальных учеников Иисуса. Он всегда держал себя на некотором отдалении, он никогда не двигался в толпе. Он всегда считал, что он не является частью толпы. Он был, по меньшей мере, вторым после Иисуса - и то вынужденно. В глубине души он должен был считать себя первым. Он не мог этого высказать, но это было в его сердце.

Он был до безумия ранен. Непрерывно Иисус ранил его эго. Учитель должен делать это, потому что если он щадит ваше эго, то он не окажет никакой помощи, он будет отравой. Тогда вы можете совершить благодаря ему самоубийство, но воскреснуть вы не сможете.

Поскольку Иуда был наиболее эгоистичным, то его это задевало в большей степени. А Иисус и должен был ранить его в большей степени. И он отомстил. А ведь он был хорошим человеком; в этом нет никаких сомнений. В этом и заключается проблема с хорошими людьми.

Он продал Иисуса за тридцать рупий. Он был так обеспокоен благовонием и его стоимостью — вы только посмотрите на его ум! - и он продал Иисуса за тридцать рупий, за тридцать серебряных монет. Иисус был не таким уж и дорогостоящим.

Но потом, когда Иисус уже был убит, распят, Иуда стал испытывать чувство вины. Так функционирует хороший человек. Он стал чувствовать себя очень виноватым, его совесть стала терзать его. Он совершил самоубийство. Он был хорошим человеком, он имел совесть. Но он не имел осознанности.

Это различие следует хорошо понять. Совесть - это что-то заимствованное, данное обществом; осознанность является собственным достижением. Общество учит вас, что является правильным, а что - неправильным: делай это и не делай того. Оно дает вам закон, мораль, правила игры. Это ваша совесть. Снаружи - полицейский; внутри - совесть. Именно таким образом общество управляет вами.

Если вы крадете, то снаружи имеется полицейский, который постарается предотвратить это. Но вы можете обмануть полицейского, вы можете найти какие-то способы. Поэтому общество вживило внутрь вас некоторый электрод: совесть. Ваши руки начинают дрожать; вы чувствуете, что какое-то ваше внутреннее существо говорит: «Не делай этого, это неправильно». Это общество говорит через вас. Это просто общество, имплантированное в вас.

Иуда имел совесть, но не имел осознанности. Это разрыв. Человек сознания никогда не поймет человека осознанности, потому что человек осознанности живет от момента к моменту, у него нет правил, которым нужно следовать.

Иисуса больше интересовала любовь женщины, Марии. Это было такое глубокое чувство, что помешать ей означало бы ранить ее любовь; она бы съежилась где-то в глубине. Возлияние благовония на ноги Иисуса было всего лишь символом. Этим Мария Магдалина говорила: «Я вылила бы к твоим ногам весь мир. Это все, что я имею, это самое дорогое, что я имею. Лить воду — этого было бы недостаточно; вода слишком дешева. Это самая дорогая вещь, которую я имею, но даже это - ничто. Я хотела бы излить все свое сердце, я хотела бы излить все свое существо...»

Но Иуда был слеп к этому. Он был человеком совести: он посмотрел на благовония и сказал: «Это дорого». Он был совершенно слеп по отношению к этой женщине и ее сердцу, он не видел расширения сознания в ее символическом действии. Благовоние казалось слишком дорогим, а любовь - любовь была полностью неизвестна ему.

Там была любовь. Там было нематериальное и материальное. Материальным было благовоние, нематериальным -любовь. Но нематериального Иуда не мог видеть. Для этого требуются глаза осознанности.

Человек совести всегда будет в конфликте с человеком осознанности, потому что человек осознанности может видеть то, что не может видеть человек совести. И человек осознанности действует согласно тому, что он осознает: у него нет никаких специальных правил, которым нужно следовать.

Если у вас есть правила, вы всегда последовательны, потому что правила мертвы. Вы тоже мертвы с ними: вы предсказуемы. Но если вы ведете себя осознанно, то вы непредсказуемы - никто не знает, как вы поступите. Вы остаетесь полностью свободными. Вы откликаетесь на ситуацию, у вас нет заранее заготовленных ответов. Когда возникает вопрос, вы откликаетесь и рождается ответ. Вашему ответу удивляется не только слушающий - сами вы тоже удивлены.

Когда я отвечаю вам, слушателями являетесь не только вы. Я тоже слушатель. Не только вы слышите это в первый раз; я тоже слышу это в первый раз. Я не знаю, каким должно быть следующее слово или предложение. Оно может двинуться в любом направлении, оно может двинуться в любое измерение.

Вот что я имею в виду, когда говорю, что я продолжаю учиться. Не только вы учитесь со мной; я тоже учусь вместе с вами.

Я никогда не нахожусь в состоянии знания, потому что это мертвое состояние. Вы узнаете что-то: это заранее заготовленное знание. Если теперь кто-то спросит вас, вы можете дать это знание ему; оно становится материальным.

Я никогда не нахожусь в состоянии знания; я всегда нахожусь в процессе познания. Когда я говорю, что я учусь, я имею в виду, что я нахожусь в процессе познания. Знания всегда в прошлом; познание всегда в настоящем. Жизнь не является существительным, это глагол. Бог также не является существительным, Бог — это глагол. Что бы ни говорили грамотеи, я не соглашусь с этим. Бог есть глагол, жизнь есть глагол.

Познавание, обучение, означает, что вы всегда остаетесь в вакууме. Вы никогда ничего не собираете. Вы всегда остаетесь пустыми как зеркало, но не как фотографическая пластинка. Фотографическая пластинка немедленно переходит в состояние знания. Будучи один раз экспонированной, она становится мертвой. Теперь она никогда не отразит что-то еще; она отразила что-то раз и навсегда. Но зеркало продолжает отражать. Когда вы встанете перед ним, оно отразит вас. Когда вы уйдете, оно снова станет пустым.

Вот что я имею в виду: человек обучения остается пустым. Вы задаете вопрос. Он отражается в моей пустоте... приходит ответ и изливается на вас. Вопрос ушел, ответ исчез, зеркало снова в состоянии незнания - пустое, снова готовое отражать. Оно не зацикливается на своем прошлом, оно всегда в настоящем и всегда готово. Не готово, как полуфабрикат, но всегда готово к отклику, к ответу.

Когда приходит Иисус - человек осознанности, человек обучения, а не знаний, - Иуды должны быть здесь. Он ученик, человек знаний. Он много раз должен был чувствовать, что он знает больше Иисуса. Может быть, и в этом он был прав.

Он может иметь больше знаний, но он не знает состояния познания. Он знает только знания, мертвую информацию. Он собиратель мертвой информации. Он предаст Иисуса.

И, конечно же, когда Иисус здесь, здесь должны быть и женщины, которые глубоко любят его: Мария Магдалина, Марфа. Они должны быть здесь, потому что каждый раз, Когда появляется человек с качествами Иисуса, эти качества должны сначала распознаваться женщинами, а затем мужчинами. Дверью к этому является доверие, а женщины являются более доверяющими, более невинно доверяющими.

Вот почему так трудно найти женщину-ученого. Иногда случается мадам Кюри - это каприз природы. Или в такой женщине должно быть не очень много женского.

В глубине души женщина является поэтом. Это не значит, что она должна писать стихи. Она живет как поэт. И она знает, как доверять, - это приходит к ней легко, это приходит к ней самопроизвольно. Для женщин, фактически, трудным является сомнение. Она должна будет научиться ему от мужчины, так же, как она учится от него науке. Она нелогична, нерациональна. Это не очень хорошие качества, если речь идет о мирской жизни - эти качества в миру не ценятся, - но что касается внутреннего царства Бога, то эти качества являются весьма ценными.

Мужчина не может владеть обоими мирами. Он может иметь максимум один, тот, где он на вершине: внешний мир. Он может обладать им, но тогда он должен будет потерять другой мир. Там он не может быть на вершине; там он должен будет следовать за женщиной.

Видели ли вы, как распинали Иисуса? Рядом с ним не было ни одного ученика-мужчины, только женщины - потому что мужчины начали сомневаться. Этот человек исцелял болезни, этот человек оживлял мертвых, а теперь он не может спасти самого себя? Тогда какой смысл верить в него и доверять ему?

Они ожидали чуда. Они затерялись в толпе и ожидали чуда, хоть чего-нибудь чудесного. Тогда они поверили бы. Им нужно было доказательство, а это доказательство так и не появилось: Иисус просто умер, как обыкновенный человек.

Но женщины не ждали никаких доказательств. Сам Иисус был достаточным доказательством, не было никакой необходимости в каком-либо чуде. Он был чудом. Они могли видеть чудо, которое случалось в данный момент - Иисус умирал с такой глубокой любовью и состраданием. В его сердце была молитва даже для его убийц. Его последними словами были: «Боже, прости их, потому что они не ведают, что творят».

Чудо случилось, но для мужских глаз его не было. Женщины, собравшиеся вокруг, все поняли немедленно. Они доверяли этому человеку, и сердце этого человека открылось для них. Они поняли, что чудо свершилось. Человек был распят, но он умер с любовью, которая является наиболее невозможной вещью в мире: умереть на кресте с молитвой о тех, кто убивает тебя.

Но это была любовь. Только женский ум может понять ее. Они были близки ему.

Когда не третий день Иисус ожил, воскрес, он пытался приблизиться к своим ученикам-мужчинам. Они не могли видеть его, потому что успокоились на том факте, что он мертв, а вы можете видеть только то, что ожидаете увидеть. Если вы не ожидаете, вы и не увидите.

Ваши глаза очень избирательны. Если вы ожидаете друга, то вы увидите его даже в толпе. Но если вы не ждете его, если вы полностью забыли о нем, то когда он приходит и стучит в вашу дверь, вы на мгновенье озадачены: кто это?

Они успокоились на том факте, что Иисус мертв, поэтому, когда Иисус появился у них на пути, они не смогли узнать его, не смогли увидеть его. Сказано также, что он несколько миль прошел с двумя своими учениками, которые говорили о его смерти. Они очень страдали от этого, - а Иисус шел рядом с ними, они говорили с ним! Но они не могли узнать его.

Узнать может только любовь, даже после смерти, -потому что любовь узнавала, когда вы были живы. Для любви смерть или жизнь - не имеет значения.

Первой Иисуса распознала Мария Магдалина, проститутка. Она бросилась к ученикам-мужчинам, которые держали большой совет: что делать? как распространить слово по всему миру? как создать церковь? Когда они планировали будущее, она ворвалась и сказала: «Что вы делаете? Иисус жив!»

Они засмеялись. Они сказали: «Безумная женщина, ты должно быть вообразила все это» - мужской ум всегда считает, что подобное является плодом воображения. Они стали говорить друг другу: «Бедная женщина эта Мария Магдалина. Она сошла с ума. Распятие Иисуса было для нее таким ударом». Они жалели ее.

Она настаивала: «Не жалейте меня. Иисус действительно воскрес!»

Они улыбались и говорили: «Мы понимаем. Ты нуждаешься в отдыхе, ты слишком шокирована тем фактом, что он мертв. Это все твое воображение».

Вокруг Будды, вокруг Кришны, вокруг Иисуса, вокруг Махавиры всегда было много женщин. Они приходили первыми, они были первыми учениками. Это естественно.

Так что не удивляйтесь. Две тысячи или два миллиона лет... человеческий ум остается тем же самым. Человечество в целом остается тем же самым; революция является индивидуальной. Вы можете быть трансформированы как индивидуальность. Тогда вы выйдете за пределы толпы.

Но не беспокойтесь о таких вещах. Этот вопрос от Чайтаньи Сагара. Он всегда беспокоится о таких вещах. Я никогда не отвечаю ему, но он всегда беспокоится: беспокоится о других, беспокоится о мире, беспокоится об организации, беспокоится об ашраме, беспокоится о моих учениках, беспокоится обо мне - и никогда не беспокоится о самом себе. Все эти беспокойства не могут помочь. Времени мало, жизнь очень коротка. Используйте ее.

Только вчера вечером я прочитал пьесу Самуэля Беккета: маленькую книжечку, меньше не бывает - очень короткую пьесу. Пьеса называется «Дыхание». Длительность всей пьесы только тридцать секунд... тридцать секунд. В ней нет действующих лиц, нет диалогов. Только сцена.

Открывается занавес. Вокруг валяется много вещей. Хлам - как будто кто-то в спешке покинул дом. В беспорядочной куче смешались всевозможные вещи. Просто беспорядок - хлам. И где-то на заднем плане слышен вдох маленького ребенка, только что родившегося ребенка. Затем, через тридцать секунд, затрудненное дыхание умирающего старика. И это все - но это вся жизнь. Тридцать секунд: первый вдох и хриплое дыхание умирающего. Первая попытка вдохнуть и последняя попытка уцепиться за дыхание... и все кончено.

Жизнь коротка, это даже не тридцать секунд. Используйте ее. Используйте ее как возможность для роста, используйте ее как возможность быть и не беспокойтесь обо всем другом; все это хлам. Только это является истиной: первый вдох и дыхание умирающего; все остальное — просто хлам. Забудьте об этом - что вам до этого?

Вы не должны думать о том, изменился мир или нет. Мир тот же самый, он и должен быть тем же самым. Только вы можете быть другими; мир никогда не будет другим. Когда вы станете осознающими, сознательными, вы выйдете за пределы этого мира.

 

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 311; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!