Дневник. 7 февраля 1983 года
Эта книга писалась по горячим следам. Перечитал, а конца нет.
И вообще: смутно на душе. Колебания. Рукопись лежала себе, изредка перечитывалась, добавлялись главы без определенных планов. Но... (всегда эти "но" и "вдруг") летом заместитель главного редактора "Радуги" встретил меня и спросил: "Нет ли чего?" - я и отдал папку: "Посмотрите". Редакции понравилось, и тщеславие толкнуло меня, согрешил. Так и закрутилось колесо.
Теперь жду и заранее краснею, будто раздеваюсь на Крещатике. Неприятно, особенно если учесть мои годы и прочие обстоятельства. Одно из них - "миф об Амосове". Хирург с мировым именем. Талантливый ученый, изобретатель, кибернетик. Писатель. Спортсмен. Общественный деятель. Видите, сколько ролей мне надавали люди. Действительность гораздо скромнее. Уровень хирургии - отечественный, не мировой (известность от популярных книг). Изобретатель скорее с приставкой "горе" (в активе только первый АИК и клапаны). Кибернетик? Односторонний, без должного знания математики. Писатель? Нет, не назовусь. В жизни хотел играть только одну роль - честного работника. Даже это удавалось не всегда.
Все подыскиваю оправдания для опубликования этих записок. Почему, например, не годятся такие доводы: пусть люди лучше поймут и оценят медиков. Если кто осилит "науку", возможно, задумается о собственной натуре, нащупает слабости и попытается исправить. Может быть, пошире взглянет на мир... Вот только трудно допустить, что книга доставит удовольствие. Но... не радости, а страдания очищают душу.
|
|
|
Хватит "комплексовать", все равно книге нужен конец. Граница жизненного этапа, суть идей...
Начнем с главного события жизни: я было оставил хирургию. Представляю реакцию читателя: "Предал дело жизни". Именно это ощущение не покидает и меня. Потому что тоже привык судить строго: "Если можешь работать для людей - должен".
Но больше не мог.
Еще в марте писал: "Чувствую, если прошлый июнь повторится, не выдержу. Уйду".
Он повторился.
Был очень расстроен. Стал меньше оперировать - один день в неделю, три операции, только тяжелых больных. Перестал брать детей, кроме протезирований клапанов у безнадежных.
Не стану все описывать. Скверно было.
В конце июня был Всемирный кардиологический конгресс в Москве. Блестящий конгресс, хотя хирургия представлена бледно.
Но был доклад Шумвея из Стенфордского университета о новых успехах в пересадке сердца. (Об этом я уже упоминал.) Результаты такие, как у нас при протезировании клапанов. Шести больным он сделал пересадку комплекса - сердце вместе с легкими. Четверо живы.
|
|
|
Не дождался окончания конгресса, уехал оперировать, хотя был наш коллективный доклад (Геннадий Кнышев выступал).
Две операции и две смерти. Подряд.
Ухудшение коснулось только взрослых, с ревматизмом, коронарной болезнью... Всегда заманчиво списать на обстоятельства, но не люблю обманывать себя.
Видимо, понизился общий тонус в работе. Три дня в неделю, что отдавал хирургии, недостаточны. Знаю, что нужно делать: переселиться в клинику и самому вникать в каждую мелочь и требовать, требовать непримиримо. (Тогда, возможно, удастся снова добиться некоторого улучшения. Но только "некоторого".) Каждый скажет:
- Так делай, переселяйся, требуй...
Не сделал этого. Первого июля объявил на конференции:
- Ухожу в отпуск на три месяца. Пока в отпуск, потом посмотрим. Геннадию Кнышеву передается вся полнота власти.
Тяжело это далось - решение. Сказал "на три месяца", а думал - совсем. Смогу ли без хирургии, еще не знал, опыта такого не было, дольше месяца не отключался.
Конечно, решение было обдумано.
Преемник должен получить всю ответственность и все права. Проверить его в деле следует, пока я еще могу и поддержать, и помочь, и поправить... и заменить, если будет угроза клинике.
|
|
|
Один из законов Паркинсона гласит: руководитель оставляет дела не тогда, когда иссякают его силы, а пока его заместитель еще не настолько состарился, чтобы утратить инициативу и энергию. (Если он их имеет, разумеется.)
Еще одно: уже сейчас нужно освободить время для творческой работы по "проблемам". Через пять лет поздновато будет включаться. (Впрочем, никто из моих близких и друзей не принимает всерьез ни сами "проблемы", ни мои данные в связи с ними.) Сам не заблуждаюсь в конечном эффекте, но очень интересно.
Видите, как все разумно разложил. А чувствовал себя дезертиром, боялся, что клиника пойдет вниз.
Но перешагнул. Странное было чувство - жалость и облегчение, как будто похоронил очень дорогого человека, который долго, мучительно болел.
Началась новая жизнь. Еще в июне удалось заманить Чари в машину, и Саша, мой племянник, перевез семейство на дачу. Прожили там четыре месяца. Пожалуй, они были самыми счастливыми за последние много лет.
Не надо думать о больных, никто не умирает. Нет телефона, нет посетителей. Свободен! Теперь надо найти ей применение, свободе. Нет проблемы: моделирование общественных систем с прицелом на планету. В отличие от известных моделей хотел заложить в них не только экономику, но и психику граждан, и идеологию. Подробнее не хочу описывать, работа не закончена. Все тот же Сашка (он экономист) привез мне кучу статистических справочников по экономике, и я залез в них по уши. Нужно создать проект модели, чтобы потом перевести на компьютер для исследования. Очень много счета, для этого есть калькуляторы. Каждый день считая, думал и читал, считал часов по шесть. Еще часа два-три работал в мастерской, наделал много приспособлений - полок, скамеек, столиков, навес для дров. Можно подумать (со злорадством), "хозяин прорезался". Нет, просто "делал операции".
|
|
|
Заново открыл природу. Каждое утро очень рано мы с Чари далеко бегали по лесным дорогам, вечером гуляли еще раз...
Столько насмотрелся леса, как никогда. Июнь, свежая зелень дубов вперемежку с темной хвоей сосен. Подлесок молоденьких березок. Потом - зрелый август, дальше - желтизна и багрянец конца сентября, блеклые краски поздней осени. И все это непохожее при разной погоде. Ранним ясным утром лее пронизан первыми лучами. Или акварельные размытые зори с туманом и дождем. А ведь есть еще лесные шумы, голоса птиц, гамма запахов. Нет, не могу описать, картины стоят перед глазами, а слов мало. Жаль портить красоту.
У нас большой сад, грядки, но я пока к земле не касался. Огород - это женское дело, так у нас в Ольхове считалось. Однако начал уже ощущать, что растения живые. Созрею и для них. А один раз убил у дома змею, и долго было мерзко на душе.
Раз в неделю ездил в город, проводил семинар в кибернетике, нужно входить в свой отдел, который забросил в эти хирургические годы. Оказалось, что ребята работают ответственно. Не собираюсь им портить жизнь чрезмерным руководством, буду заниматься своей личной научной работой.
Конечно, заходил в клинику, но не дальше кабинета. Изредка давал советы по больным, если спрашивали. Не злоупотребляли.
Так и прошли лето и часть осени.
В октябре все потускнело. Нужно возвращаться.
Не хотел оперировать, сопротивлялся. Но... человек хорошо запряжен, трудно выскочить из оглоблей и хомута. Со всех сторон начали давить... Сверху и снизу: "Права не имеешь, пока можешь. Как это: клиника Амосова - без Амосова". Больные приходят: "На вас была вся надежда". Старые сотрудники смотрят с укором.
Пришлось отступить: один операционный день, одна операция из отделения Бендета. Не встревать в повседневные мелочи руководства клиникой. Только приглядывать и советовать.
Так и живу. Не хорошо и не плохо. Больные - все тяжелые, повторные протезирования клапанов.
Одна операция показалась скучной, стал делать по две. Потом по три. Домой прихожу поздно вечером. Перерыв не сказался на хирургической технике. Ошибок не делаю, оперирую быстро. Но осложнений достаточно, и летнего покоя как не бывало. Грустно все это.
Больше ничего не скажу о жизни. Подхожу к границе нового этапа. Впереди Наука для удовольствия, писание книг и созерцание.
Когда это писал, казалось, все решено. А прооперируешь трех больных - на следующее утро, если они хорошие, начинает брать сомнение. "Может быть, еще повременить с этим новым этапом?" Завтра три операции.
....................
Какие странные повороты делает жизнь! Снова все изменилось.
На базе нашей клиники создан Институт сердечной хирургии. Мне предложили стать директором.
Очень не хотелось. Рушились планы на спокойную, интересную старость (чтение, размышления, моделирование, писание, созерцание). А как откажешься? Ведь я действительно могу руководить клиникой лучше других. (Пока.)
И вот с половины апреля я впрягся как никогда. Цель: делать больше на тысячу операций в год. ("На тех же площадях", - как говорят на заводах.) Больных много, и никто их, кроме нас, не спасет. Тысяча жизней - разве это не хорошая цена за спокойную старость?! Знаю, будут несчастья, но будет, наверное, и счастье, а сколько - посмотрим.
Вместо послесловия
Скажу сразу: счастья не было. Да и смешно ожидать его в семьдесят лет. Несчастий было много. Я честно боролся: отпуска ни в 1983-м, ни в 1984 году не брал, зарплату директорскую не получал, на дачу на казенной машине не ездил. (Скажут: "Рисуешься!" Пускай! Всегда найдутся, которые скажут, а я уже точно перешел в тот период, когда работаю без оглядки.)
За полтора года существования института мы сделали 1300 операций сверх максимальной производительности 1982 года. Это на 40 процентов больше.
Мы бы сделали и еще больше, но нет больных, как это ни странно, потому что знаем: они есть. Пусть врачи на местах подумают об ответственности за жизнь своих пациентов, особенно детей.
Трудно ли быть директором?
Нет, нетрудно. Хотя все директора плачутся: начальники требовательны и несправедливы, подчиненные... скажем деликатно - эгоистичны.
Не знаю. Не испытал этого. Когда в апреле 1983 года я был вынужден (почти со слезами) согласиться хотя бы на год стать директором, мне было жалко безнадежно упускаемых возможностей почитать, написать, пофилософствовать, помоделировать, но не страшно.
Теперь о подчиненных и начальниках. Сначала о первых. Решение партии и правительства о трудовых коллективах - большое дело. И все трудности управления облегчает. Гласность, честность, безупречность собственного поведения (относительная, конечно, абсолютной не бывает). А главное - большая цель. И тогда нечего бояться.
В первое же утро собрал всех, кого вместил зал, и сказал примерно так:
- Мы хотели институт? Получили. Нам оказали доверие. Мы должны работать: 3 тысячи операций в 1983 году, 3500 - в 1984-м. Это спасенные жизни. Это реально, хотя очень трудно. (Лечебные штаты нам увеличили на 10 процентов, а научных не добавили.) Мы обязаны это сделать. Наказывать я не буду. (Справка; первый выговор1 в приказе дал после года директорства, нельзя было иначе.) Буду строго спрашивать, но и вы должны от всех начальников и от меня требовать работы и честности. Парторганизация и профсоюз должны быть на страже и нелицеприятны.
Через неделю было голосование: из 86 у меня было 6 против. Заведующих отделениями оценили в целом благоприятно.
С начальниками было еще проще: разве кто против большой и честной работы? И все помогают нашему институту. Производство очень выгодное - спасенные человеческие жизни.
В декабре 1983 года в Киеве была Всесоюзная конференция по сердечной хирургии. Мы выглядели по количеству операций первыми, по качеству - средне.
Юбилей был. Владимир Иванович Бураковский отличную речь обо мне сказал. И другие хорошо говорили. Приятно было, хотя перед тем я честно сопротивлялся. Еще и орденом наградили.
В день рождения трем больным вшил клапаны. (Трудно удержаться от тщеславия... Или для самоутверждения?..)
Но... счастья не было. Смертность снизить не удалось, общее число покойников прибавилось пропорционально операциям. Были всякие осложнения. О них и книга написана, не повторять...
В январе пришла на меня анонимка, злая до крайности, Нет, не сильно расстроила, хотя и гадко было. Зачитал ее на конференции. И снова устроил голосование: может, я неправильно руковожу, ругаюсь, требую? Оказалось, нет - только трое поставили минусы.
Но гибель больных спокойно пережить невозможно. В апреле смертность повысилась, и у меня подряд погибли двое, которые не должны бы. Значит, не могу руководить.
Кончался год, на который обещал быть директором. Принес министру здравоохранения Анатолию Ефимовичу Романенко заявление. Он сказал, что согласует. Стал ждать. Не оперировал, но директорство вел - ругался. Думал, чем буду заниматься. Старые дела, что забросил за год, подновил.
Самый трудный вопрос: кого оставить директором? Подобрал двух, хотел проголосовать - выяснить, кого народ хочет. (Тайно, конечно.) Договорился с парторгом. И надо же, в этот день (единственный раз за все лето!) электричка опоздала на два часа. Приехал и застал бунт: говорят - поступаю незаконно. Нельзя. Рассердился: "Пусть министр сам назначает кого хочет". С тем и на дачу уехал. (Два лета каждый день ездил. В электричке отлично, оказывается, можно заниматься - два лишних часа для работы.)
Вечером, в девять часов, мы пошли с Чари в лес. Ничего не вижу и не слышу - голова занята неотступными мыслями о главном деле.
Тут меня охватил страх. Завтра все свершится, и уже бесповоротно.
"Что же ты, Амосов, творишь? Дело до конца не довел. 3500 операций будет, но смертность же такую оставлять нельзя! И как же можно их, то есть восемьсот моих сотрудников, оставить на полпути, когда ты еще оперируешь не хуже (по крайней мере) и соображаешь явно лучше? И на что ты собираешься менять главное дело своей жизни?"
(Много думал этот месяц, пока заявление лежало у министра. Был эпизод тяжелой аритмии сердца. Не лечился, оперировал, бегал. Но цену своей жизни прикинул: оказалась невысока. Своя невысока, но тысяч больных, особенно детей? Разве их жизнь можно ставить на одну доску с моделями?
Модели Общества - очень интересно, очень. Но ведь это игрушки! Пока не измерено соотношение врожденного и воспитуемого в человеке, пока не поддаются учету пути и скорость НТР, вероятность этих моделей...
Нужны они? Конечно. Но на разработку десятилетия нужны, а у меня всего ничего. Или возьмем искусственный интеллект: кажется, знаю, как его построить, но технологии нет, и я ее не изобрету. Хотя мои сотрудники - кибернетики очень продуктивно работают, но ведь им тоже нужны условия и время. Я им необходим уже не для идей, а для "пробивания", так это я делаю попутно с директорством. Да и можно ли вообще сравнить реальные тысячи человеческих жизней с абстрактными игрушками? Слава, то есть писание книг, уже не нужна (почти!), интерес к искусству - ослаб... Так на кой черт нужен тебе этот остаток жизни?!
На другой день пришел я к Анатолию Ефимовичу и отказался уходить с директорства, пока сам не уволит. А было утро пятницы, и конференция ждала, какого директора я им приведу от министра: оцените картину моего возвращения.
С тех пор я работаю на последней финишной прямой. В стороны не смотрю, конец не пугает. Все личные дела и интересы отошли на задний план. Нужно снизить смертность до приличных стандартов, организовать в республике выявление и направление в институт больных с пороками сердца, особенно детей, число операций в имеющихся зданиях довести до четырех тысяч.
И еще: сделать так, чтобы все мои сотоварищи по институту прониклись этими целями, чтобы работа для них была... хотел написать - в радость, но остановлюсь; не может сердечная хирургия быть безоблачно приятной. Но она жизненно нужна - и это главное.
А надежда на снижение смертности появилась. Иначе бы и послесловие писать не стал. Впрочем, уже бывала в прошлом - надежда...
Николай Амосов. Книга о счастье и несчастьях.
(Дневник с воспоминаниями и отступлениями)
Москва, Молодая гвардия,1986
Дата добавления: 2015-12-18; просмотров: 12; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!