Беседы, слова и письма 1 страница
БЕСЕДА
на Евтропия евнуха, патриция и консула
Всегда, но особенно теперь благовременно сказать: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета!» (Еккл. 1:2). Где теперь пышная обстановка консульства? Где блестящие светильники? Где рукоплескания и ликования, пиршества и праздники? Где венки и завесы? Где городской шум и хвалебные клики на конских бегах и льстивые речи зрителей? Все это прошло: вдруг подул ветер и сорвал листья, обнажил дерево и потряс его до основания с такою силою, что, казалось, вырвет его с корнем и разрушит самые волокна его. Где теперь притворные друзья? Где пиры и обеды? Где толпа тунеядцев и ежедневные возлияния вина, и изысканность поварского искусства, и поклонники могущества, льстившие словом и делом? Все это было, как ночь и сновидение и с наступлением дня исчезло; это были весенние цветы, и с удалением весны все увяло; была тень — и прошла; был дым — и рассеялся; были пузыри — и лопнули; была паутина — и расторглась. Посему мы и воспеваем это духовное изречение, постоянно повторяя: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета!». Это изречение навсегда должно быть написано и на стенах, и на одеждах, и на площади, и на доме, и на дорогах, и на дверях, и в преддвериях, а в особенности на совести каждого, и должно быть повторяемо постоянно. Так как коварство в делах, притворство и лицемерие принимаются многими за истину, то каждому должно всякий день и за обедом, и за ужином, и в собраниях повторять ближнему и слышать от ближнего это изречение: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета!». Не говорил ли я тебе постоянно, что богатство есть беглый раб? А ты нас не слушал. Не говорил ли я, что оно — неблагодарный слуга? А ты не хотел верить. Вот опыт на деле показать, что оно не только беглый и неблагодарный раб, но и человекоубийца; ведь оно теперь заставило тебя трепетать и страшиться. Не говорил ли я тебе, — хотя ты постоянно запрещал мне говорить правду, — что я люблю тебя более, чем льстецы, что я, обличая, забочусь о тебе более, чем те, которые угождают? Не прибавлять ли к этим словам, что: «Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего» (Притчи 27:6)? Если бы ты переносил мои уязвления, то их лобзания не причинили бы тебе этой смерти, потому, что мои уязвления производят здоровье, а их лобзания нанесли неизлечимую болезнь. Где теперь твои виночерпии? Где те, которые расталкивали перед тобою народ на площади и говорили тебе пред всеми тысячи похвал? Они разбежались, изменили дружбе, ищут для себя безопасности в твоем мучении. А мы не так: мы и тогда не оставляли тебя не смотря на твое негодование, и теперь падшего тебя покрываем и защищаем. Церковь, которая терпела от тебя гонение, открыла для тебя свои недра и приняла тебя, а зрелища, которым ты покровительствовал и из–за которых ты часто негодовал на нас, предали тебя и погубили. Мы никогда не переставали говорить: что ты делаешь? Ты неистовствуешь против Церкви и сам стремишься на край гибели. Но ты все это оставлял без внимания. И вот конские состязания, поглотившие твое богатство, изощрили на тебе меч; а Церковь, испытавшая на себе твой безвременный гнев, обходит везде, желая избавить тебя от сетей.
|
|
|
|
|
|
2. Это я говоря теперь, не попирая падшего, но желая утвердить стоящих, не растравляя ран пострадавшего, но желая сохранить здоровье еще не раненых, не предавая утопающего в жертву волнам, но научая плывущих при попутном ветре, чтобы они не потонули. Как можно достигнуть этого? Если мы будем помнить о непостоянстве человеческих дел. И этот человек, — если бы он боялся непостоянства, не был бы теперь жертвою. Но если он не исправился ни сам по себе, ни при помощи других, то по крайней мере вы, гордящиеся своим богатством, в его несчастии найдите для себя полезный урок. Нет ничего ничтожнее дел человеческих. Какое бы слово ни употребил кто для обозначения их ничтожества, оно будет бледнее истины. Назовешь ли их дымом, или травою, или сном, или весенними цветами, или чем бы то ни было, они действительно тленны наравне со всем этим; они даже менее, чем ничто. И при таком своем ничтожестве они еще подвергают нас великой опасности, как это видно из настоящего случая. Кто был выше этого человека? Не превзошел ли он всех в мире своим богатством? Не достиг ли самой вершины почестей? Не все ли трепетали пред ним и боялись его? Но вот он сделался несчастнее узников, жалче рабов, беднее нищих, томимых голодом, каждый день видя пред собою изощренные мечи, и пропасть, и палачей, и ведение на смерть. Он не помнит уже прежнего величия и даже не видит солнечного света; самый полдень для него — глубочайшая ночь: заключенный в стенах, он как бы лишен зрения. Впрочем, сколько бы мы ни старались, мы не можем выразить словами то страдание, какое он должен терпеть, ожидая каждый час смертной казни. И нужны ля наши слова, когда он сам ясно изобразил нам это, как бы на картине? Вчера, когда пришли за ним из царского дворца, с тем, чтобы насильно взять его, и он прибежал к святилищу, лицо его было, как и теперь, нисколько не лучше, чем у мертвеца; а скрежет зубов, и дрожь, и трепет во всем теле, и прерывистый голос, и онемевший язык, и вся наружность были таковы, каковы могут быть у человека с окаменевшую душою.
|
|
|
|
|
|
3. И это говорю я, не порицая и не издеваясь над его несчастием, но желая смягчить ваши души, склонить к состраданию и убедить довольствоваться совершившимся наказанием. Многие у нас столь бесчеловечны, что даже и нас укоряют за то, что мы приняли его в святилище; поэтому я и выставляю на вид его страдания, желая словами своими смягчить их бесчувственность.
И почему, скажи мне, возлюбленный, ты негодуешь? Потому, говоришь, что нашел убежище Церкви тот, который постоянно враждовал против нее. Но потому особенно и нужно прославлять Бога, что он попустил (противнику Церкви) впасть в такую крайность, чтобы он познал и силу, и человеколюбие Церкви, — силу в том, что за вражду против нее он потерпел такое несчастье, а человеколюбие в том, что она, после всех притеснений, покрывает его теперь щитом, взяла его под свои крылья и поставила вне всякой опасности, не вспомнив ни о чем из прежнего, но открывать ему свои недра с великой любовью. (Для Церкви) это –самый славный трофей; это — (её) блестящая победа; это посрамление эллинов, это пристыжает иудеев. В этом с новым блеском проявилось Величие Церкви: взяв в плен врага, она не только щадит его, но когда все оставляют его одиноким, она одна, как нежно любящая мать, скрыла его под своим покровом и стала против царского гнева, против ярости народа и против невыразимой ненависти. Это — украшение алтаря. Какое, скажешь, украшение в том, что алтаря касается человек преступный, корыстолюбец и грабитель? Не говори этого: и блудница коснулась ног Христовых, а она была весьма преступна и нечиста, и однако это послужило для Иисуса не в вину, а в похвалу и великую славу, потому что нечистая не повредила чистому, но чистый и не скверный сделал преступную блудницу чистою через прикосновение. Не будь же злопамятен ты, человек; мы — рабы Того, Который на кресте сказал: «прости им, ибо не знают, что делают» (Лук. 23:34). Но, скажешь, он сам заградил здешнее убежище разными указами и законами? Но вот он на деле узнал, что такое он сделал, и своими поступком сам первый перед лицом всей вселенной нарушил закон, и (теперь) отсюда без слов убеждает всех: не делайте этого, чтобы вам не испытать того же. Несчастие сделало его учителем. И этот алтарь изливает великий свет, оказываясь теперь особенно страшным потому, что держит связанным льва, подобно тому, как царское изображение большее впечатление, когда оно представляет не просто царя на престоле, в порфире и диадеме, но и то, что под его ногою лежат варвары со связанными назад руками и с поникшими вниз головами. Впрочем, нет нужды в убеждении словами, когда вы сами свидетельствуете об этом своим усердием и стечением. Подлинно, светлое у нас сегодня зрелище и блестящее собрание! Только в Святую Пасху я видел столько собравшегося народа, сколько вижу здесь теперь: так этот человек молча созвал всех: его дела прогремели громче трубы. И вот девы, оставив свои покои, жены — свои комнаты, и мужья — рынок, все вы собрались сюда, чтобы видеть, как обличается человеческая природа, как открывается тленность житейских дел и как с лица блудницы, которое сияло красотою вечера и третьего дня, переменою судьбы словно губкою стираются притирания и прикрасы, — ведь таково счастье, приобретаемого в погоне за богатством! — и она оказывается безобразнее морщинистой старухи.
4. Так велика сила этого несчастия, что человека славного и знатного оно сделало теперь ничтожнее всех. Войдет ли сюда богач — он получит (здесь) хороший урок. Он увидит, как сокрушен и повергнут в прах тот, кто потрясал всю вселенную, как боится и трепещет он, оказавшись трусливее зайца и лягушки, без цепей прикованный к этому столбу и вместо оков связанный одним страхом. (Это зрелище) укротит пыль (всякого богача), разъест его надменность, и он, начав ценить человеческие дела так, как следует их ценить, выйдет отсюда, научившись на деле тому, о чем Писания говорят в словах: «Всякая плоть — трава, и вся красота ее — как цвет полевой» (Ис. 40:6) и еще: «ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут» (Пс. 36:2); «как дым, дни мои» (Пс. 101:4), и тому подобное. В свою очередь бедный, войдя и увидев такое зрелище, не будет считать себя несчастным и оплакивать свою бедность, но станет благодарить свою нищету, за то, что она составляет для него безопасное убежище, безмятежную пристань и твердую стену. И не раз, имея перед глазами этот пример, он предпочтет остаться в том состоянии, в каком находится теперь, чем, на короткое время получить власть (хотя бы) над всем миром, потом подвергнуть опасности и самую жизнь свою. Видишь, как от этого бегства его сюда — не малая польза и для богатых и для бедных, и для низких и для высоких и для рабов и для свободных? Видишь, как отсюда каждый уходит, получив врачевство, исцеляясь от одного зрелища? Не смягчил ли я вашего чувства не отклонил ли гнева? Не истребил ли жестокости? Не склонил ли к страданию? Я весьма уверен в этом, и свидетельствуют о том ваши лица и потоки слез. Итак, если в сердцах ваших камень превратился в тучную и плодоносную ниву, то, произрастив плод милосердия и показать цветущий колосс сострадания, припадем теперь к царю, или лучше, будем умолять человеколюбивого Бога смягчить гнев царя и сделать нежным его сердце, чтобы он оказал нам полную милость. И уже с того дня, когда этот человек нашел здесь убежище, произошла не малая перемена. Когда царь узнал, что он прибежал в это убежище, и когда собравшееся войско негодовало на его преступление и требовало его смерти, тогда царь произнес длинную речь, чтобы укротить ярость войска, уговаривая обратить внимание не только на грехи (беглеца), но и на хорошие дела его, и объявляя, что за эти дела сам он благодарен ему, а за другое прощает его, как человека. Когда же они опять настаивали на отмщении за оскорбление царя, взывая, прыгая, требуя смерти и потрясая копьями, тогда он, пролив потоки слез из своих кротчайших очей и напомнив о священной трапезе, к которой прибегнул несчастный, таким образом наконец укротил их гнев.
5. Теперь приложим и мы должное с нашей стороны. Иначе, какого вы удостоитесь прощения, если, когда царь, сам оскорбленный, не помнит зла, вы, не потерпев ничего подобного, будете показывать такой гнев? И как, по окончанию этого зрелища, вы будете приобщаться тайн и произносить ту молитву, в которой нам заповедано говорить: «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Матф. 6:12), если будете требовать наказания вашему должнику? Но он сделал великие несправедливости и обиды? И мы не отвергаем этого; но теперь время не суда, а милости, не расследования, а человеколюбия, не допроса, а прощения, не приговора и осуждения, а сострадания и помилования. Поэтому, пусть никто не раздражается и не предается негодованию, но лучше будем умолять человеколюбивого Бога — продолжить жизнь несчастного и исторгнуть его из грозящей ему гибели, чтобы он загладил свои преступления, и все вместе приступим к человеколюбивому царю, прося его во имя Церкви, во имя алтаря, даровать священной трапезе одного человека. Если это мы сделаем, то и сам царь будет доволен, и Бог прежде царя одобрит и воздаст нам великую награду за наше человеколюбие, потому, что Он отвращается и ненавидит жестокого и бесчеловечного, а милосердного и человеколюбивого принимает и любит и, если это будет праведник, сплетает ему светлейшие венцы, а если грешник, прощает ему грехи в награду за его сострадание к подобному себе рабу. «Ибо Я милости», говорит Он: «хочу, а не жертвы» (Ос. 6:6); и везде в Писаниях ты видишь, что Он всегда этого ищет и говорит, что это служит к отпущению грехов. Так и мы умилостивим Его, и тем избавимся от своих грехов и украсим Церковь. Тогда и человеколюбивый царь похвалит нас, как я выше сказал, и весь народ будет рукоплескать; тогда концы вселенной будут удивляться человеколюбию и кротости нашего города, и жители всей земли, узнав о случившемся, будут прославлять нас. Итак, чтобы нам насладится такими благами, припадем, будем просить и умолять, исторгнем из опасности пленника, беглеца, просящего о помощи, чтобы и нам самим сподобится будущих благ, благодати и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА
Когда Евтропий, найденный вне церкви, был схвачен, и о садах и писаниях, и на слова: «Стала царица одесную Тебя» (Пс. 44:10).
1. Приятен луг, приятен сад, но гораздо приятнее чтение божественных Писаний. Там — увядающие цветы, а здесь — цветущие мысли; там — дыхание зефира, а здесь — веяние Духа; там служит оградою терновник, а здесь охраняет промысел Божий; там — пение кузнечиков, а здесь — речи пророков; там — удовольствие от зрения, а здесь — польза от чтения; сад — в одном каком–то месте, а Писания — во вселенной; сад подчинен переменам времен года, а Писания и зимою и летом украшены листьями, обременены плодами. Будем же прилежны в чтении Писаний. Если ты внимаешь Писанию, то оно удаляет от тебя уныние, доставляет удовольствие, истребляет злоба, укореняет добродетель, не допускает бедствовать в вихре забот, подобно обуреваемым волнами. Море бушует, а ты плывешь в тишине: у тебя кормчий чтение Писания, а этого каната не расторгает искушение обстоятельств. И сами дела свидетельствуют, что я не лгу. На этих днях Церковь была осаждена; приступило войско и метало огонь из глаз, но маслины не иссушило; мечи были обнажены, но раны никто не получил; царские двери были теснимы, но Церковь осталась в безопасности; хотя здесь и разразилась война. Здесь искали убежавшего, но мы предстояли, не страшась их ярости. Почему? Мы имели верный залог в словах: «ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Матф. 16:18). Церковью я называю не только место, но и нравы, не стены Церкви, но законы Церкви. Когда ты ищешь убежища в Церкви, то ищи не в стенах, но в (расположении) души, потому, что Церковь — не стена и кровля, но — вера и жизнь.
Не говори, что предан Церковью тот, кто предан; если бы он не оставил Церкви, то не был бы предан. Не говори, что он искал убежища и был предан; не Церковь оставила его, но он сам оставил Церковь; не в Церкви он был предан, но вне нее. Зачем он оставил Церковь? Ты хотел спастись? Тогда ты должен был держаться жертвенника; не стены здесь доставляют опасность, но промысел Божий. Ты был грешником? Бог не отвергает тебя; Он и пришел: «призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Матф. 9:13). Блудница спаслась, когда коснулась ног Его. Вы слышали прочитанное сегодня? Это я говоря для того, чтобы ты никогда не сомневался прибегать под кров Церкви. Пребывай в Церкви и не будешь предан Церковью. Если же ты убежишь из Церкви, то Церковь не виновна. Если бы ты был в ней, волк не вошел бы; а если выйдешь из нее, то будешь схвачен зверем, и это — не от ограды, но от твоего малодушия. Ничего нет равного Церкви. Не говори мне о стенах и оружии; стены от времени ветшают, а Церковь никогда не старится; стены разрушаются варварами, а Церкви не побеждают и бесы. А что эти слова не хвастовство, о том свидетельствуют дела. Сколько было нападавших на Церковь, и нападавшие сами погибли? А она взошла выше небес. Таково величие Церкви: когда нападают на нее, она побеждает; когда злоумышляют против нее, она преодолевает; притесняемая, она прославляется; получает раны — не изнемогает, среди ярости волн, не утопает, в порывах бури не терпит кораблекрушения, в борьбе неодолима, в сражении непобедима. Разразилась эта война — и Церковь увенчана новой славою. Вы присутствовали в том день и видели, сколько поднималось оружия, ярость войска была сильнее огня, и мы спешили в царский дворец. И что же? По благодати Божией, ничто не смутило нас.
2. Это говорю я для того, чтобы и вы подражали. Почему же мы не смутились? Потому, что не боимся никаких настоящих бедствий. И что составляет бедствие? Смерть? Она — не бедствие, потому, что чрез нее мы скорее достигаем безмятежной пристани. Или лишение имущества? «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» (Иов. 1:21). Или изгнание? «Господня — земля и что наполняет ее» (Пс. 23:1). Или клеветы? «Радуйтесь и веселитесь, когда будут поносить вас, ибо велика ваша награда на небесах» (Матф. 5:11, 12). Я видел мечи, и думал о небе; ожидал смерти и помышлял о воскресении; видел земные страдания, и исчислял небесные награды; смотрел на козни, и представлял себе небесный венец; самая цель борьбы ободряла меня и утешала. Я был в опасности, но это не причинило мне вреда, потому, что только одно вредно — грех. Хотя бы вся вселенная старалась вредить тебе, но, если ты сам себе не будешь вредить, то не потерпишь вреда. Предательство только одно — от совести; не предавай своей совести, и никто не предаст тебя. Я был в опасности, но зато видел дела, или лучше — видел, что мои слова сделались делами, — (что) моя беседа, произнесенная словами, была на площади проповедана делами. Какая беседа? Та которую повторял я всегда: «Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа» (Ис. 40, 7); прошла ночь, и явился день; удалилась тень, и явилась истина; взошли до небес, и ниспали в долину. Волны, поднимавшиеся высоко, усмирены человеческими делами. Каким образом? В этом дан был нам урок. И я говорил самому себе: ужели не вразумятся потомки? Ужели, еще не прошло двух дней, и случившееся предано забвению? Но еще живы эти воспоминания! Опять скажу, опять буду говорить. Какая от того польза? Конечно, есть польза. Если услышат не все, то услышит половина; если не услышит половина, то третья часть; если не третья, то четвертая; если не четвертая, то десять человек; если не десять, то пять; если не пять, то один; хотя бы даже и один, я имею готовую награду: «Засыхает трава, увядает цвет, слово Бога нашего пребудет вечно» (Ис. 40:7, 8).
3. Видите ли ничтожество дел человеческих? Видите ли непрочность власти? Видите ли, что богатство, которое я всегда называл беглым рабом, есть не только беглый раб, но и человекоубийца? Оно не только оставляет тех, которые имеют его, но и убивает их; когда привязываются к нему, тогда особенно оно и предает. Для чего ты заботишься о богатстве, которое сегодня у тебя, завтра у другого? Для чего заботишься о богатстве, которое нельзя удержать? Хочешь ли сберечь его, хочешь ли удержать его? Не зарывай его, но отдай его в руки бедных. Богатство, как дикий зверь: если удерживают его, оно убегает, если расточают, остается: «расточил» говорится в Писании: «роздал нищим; правда его пребывает во веки» (Пс. 111:9). Расточай, чтобы оно оставалось, не зарывай, чтобы не убегало. Где ваше богатство? — охотно спросил бы я тех, которые ушли. Это говорю я, не обижая, — да не будет, — не растравляя ран, но обращая кораблекрушение других в пристань для вас. Когда явились воины, блеснули мечи, когда город был объят пламенем (возмущения), когда диадема не имела силы, когда порфира была оскорбляема, когда все было в неистовстве, тогда где было богатство, где серебряные сосуды, где серебряные ложа? Где слуги? Все они убежали. Где евнухи? Все они обратились в бегство. Где друзья? Они сняли маски. Где дома? Они заперты. Где деньги? Владелец их убежал. А сами деньги где? Они зарыты. Где спрятано все это? Но не стал ли я тяжелым, не стал ли несносным, постоянно повторяя, что богатство предает тех, которые худо пользуются им? Пришло время, которое показало истину этих слов. Для чего ты удерживаешь богатство, которое во время искушения не приносит тебе никакой пользы? Если оно имеет силу, то пусть поможет тебе, когда ты попадешь в нужду; если же тогда оно убегает, то какая тебе от него польза? Сами дела показывают это. Какая от него польза? Острые мечи, грозящая смерть, неистовое войско, ожидание такой грозы: а богатства нигде нет. Куда ушел этот беглый раб? Сам он приготовил тебе все это и во время нужды убегает. Многие осуждают меня, постоянно повторяя, что я нападаю на богатых, как и они всегда нападают на бедных. Я нападаю на богатых, но не вообще на богатых, а на тех, которые худо пользуются богатством. Я всегда говорю, что обвиняю не богача, но грабителя. Иное дело — богач и иное — грабитель; иное — достаточный и иное — корыстолюбивый. Различай предметы и не смешивай того, чего не должно смешивать. Ты богат? Я не препятствую. Ты грабитель? Я осуждаю. Ты владеешь своим? Пользуйся им. Ты похищаешь чужое? Яне молчу. Хочешь побить меня камнями? Я готов пролить свою кровь, только бы остановить твой грех. Я не забочусь о ненависти, не забочусь о вражде; об одном только забочусь — о преуспеянии слушателей. И богатые — мои дети, и бедные — мои дети; одна и та же утроба произвела тех и других, при одних болезнях родились те и другие. Поэтому, когда ты притесняешь бедного, я обвиняю тебя; притом ты не столько вредишь бедному, сколько — самому себе, потому, что бедный не получает никакого важного ущерба, — он терпит только денежный убыток, — а ты терпишь вред в душе. Кто хочет, пусть поражает меня; кто хочет, пусть побивает меня камнями; кто хочет, пусть ненавидит меня; злоумышления служат для меня залогом венцов, и по числу ран — я ожидаю наград.
4. Так, я не боюсь злоумышления; одного только боюсь — греха. Только бы во грехе не уличил меня кто–нибудь, и тогда пусть враждует против меня вся вселенная; эта вражда делает меня более славным. Этому и вас хочу я научить. (Не страшитесь злоумышления человека сильного, но страшитесь силы греха. Человек не причинит тебе вреда, если ты не поразишь сам себя. Если у тебя нет греха, то пусть угрожают тысячи мечей, — Бог спасет тебя. Если же у тебя есть грех, то хотя бы ты был в раю, будешь извержен. В раю был Адам — и пал; на гноище был Иов — и увенчан. Какую пользу принес тому рай, и какой вред причинило этому гноище? Против того никто не злоумышлял, и он пал; а против этого — дьявол, и он увенчан. Не отнял ли у него дьявол имущества? Но не отнял благочестия. Не лишил ли его детей? Но не поколебал веры. Не растерзал ли его тела? Но не нашел сокровища. Не вооружил ли его жену? Но не поверг воина. Не пускал ли в него стрелы и копья? Но он не получил ран. Придвинул орудия, но не поколебал башни; навел волны, но не потопил корабля. Соблюдайте же этот закон, увещеваю вас и ног ваших касаюсь, если не рукой, то мыслью, и проливаю слезы. Соблюдайте этот закон, и никто не причинит вам вреда. Никогда не ублажайте богатого; никогда не считайте несчастным никого, кроме находящегося во грехе; ублажайте того, кто — в праведности. Не свойство вещей, но душевное расположение людей делает и тем и другим. Никогда не бойся мечей, если совесть не будет обвинять тебя; никогда не бойся в борьбе, если чиста, будет твоя совесть.) Где отшедшие, скажи мне? Не все ли преклонялись перед ними? Не все ли, имеющие власть, больше других трепетали перед ними? Не им ли угождали? Но пришел грех, и все ниспровергнуто; низкопоклонники сделались судьями, льстецы — палачами; целовавшие руки, сами влекли его (Евтропия) из церкви; кто вчера целовал руку, тот сегодня — враг. Почему? Потому, что и вчера неискренне любил. Пришло время, и обнажились маски. Не ты ли вчера целовал его руки, называл и спасителем и покровителем, и благодетелем? Не ты ли придумывал тысячи похвал? Зачем же сегодня обвиняешь? Вчера хвалитель, а сегодня обвинитель? Вчера похвалы, а сегодня составляешь обвинения? Что за перемена? Что за превращение?
5. Но я не таков: я стал защитником того, кто злоумышлял против меня. Я потерпел множество бедствий, и не мстил, потому, что я подражаю Господу моему, который на кресте сказал: «прости им, ибо не знают, что делают» (Лук. 23:34) Это я говорю для того, чтобы вы не заразились подозрительностью злых людей. Сколько было перемен с того времени, как я сделался предстоятелем в этом городе, и никто не исправляется! Говоря: никто, я не всех осуждаю; да не будет; не может быть конечно, чтобы эта тучная нива, приняв семена, не произвела плода! Но я ненасытен, я хочу, чтобы не немногие, но все. Если даже один остается погибающим, и я погибаю и не колеблюсь подражать тому пастырю, который имел девяносто девять овец и пошел за одною заблудившеюся (Лук. 15:4). Доколе деньги? Доколе серебро? Доколе золото? Доколе возлияния вина? Доколе ласкательство слуг? Доколе увенчания чаши? Доколе пиршества сатанинские — служение воле дьявола?
Разве ты не знаешь, что настоящая жизнь есть путешествие? Разве ты гражданин? Ты — путник. Понял ты, что я сказал? Ты не гражданин, а путник и странник. Не говорите: у меня такой–то город, а у меня такой–то. Ни у кого нет города; город — горе; а настоящее есть путь. И мы путешествуем каждый день, пока движется природа. А есть ли такой, кто на пути откладывал бы деньги? Есть ли такой, кто на пути зарывал бы золото? Когда ты войдешь в гостиницу, то, скажи мне, украшаешь ли эту гостиницу? Нет, но ешь и пьешь и спешишь выйти. Настоящая жизнь, есть гостиница. Мы пришли и проводим здесь настоящую жизнь; постараемся же выйти с доброю надеждою; ничего не будем оставлять здесь, чтобы не погубить там. Когда ты войдешь в гостиницу, то что говоришь слуге? — Смотри, куда кладешь вещи; не оставь чего–нибудь здесь, чтобы не пропало что–нибудь, ни одна мелочь, ни один пустяк, чтобы все принести нам домой. Так мы и в настоящей жизни будем смотреть на жизнь, как на гостиницу, и ничего не будем оставлять здесь, в гостинице, но все понесем в отечество. Ты — путник и странник: или — лучше — ты меньше и путника. Как это? Сейчас объясню. Путник знает, когда он входит в гостиницу, и когда выходит, потому, что он властен и выйти и войти; а я, входя в гостиницу, т. е. в настоящую жизнь, не знаю, когда выйду. Иногда я приготовляю питание на долгое время, а Господь внезапно взывает ко мне: «безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лук. 12:20) Неизвестен выход, непрочно стяжание, тысячи стремнин, со всех сторон волны. Зачем же ты увлекаешься этим призраком безумия? Зачем, оставив истину, прибегаешь к теням?
6. Это я говорю и не перестану говорить, возбуждая постоянную печаль и успокаивая раны, и не для падших, но для устоявших. Те отошли и получили конец, а устоявшие сделались через их несчастье более безопасными. Что же скажешь нам делать? Одно делай: возненавидь деньги и люби свою жизнь. Отвергни имущество, не говорю — все, но отдели лишнее. Не желай чужого, не обирай вдовицы, не похищай у сироты, не овладевай их домом. Я говорю не о лицах, но о делах. Если же кого укоряет совесть, то он сам виноват, а не мое слово. Зачем похищаешь там, где зависть? Похищай там, где венец. Похищай не землю, а небо: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Матф. 11:12). Зачем похищаешь у бедного, который жалуется? Похищай у Христа, который хвалит. Видишь ли безумие и неистовство? Ты похищаешь у бедного, который имеет немногое? Христос говорит: «у Меня похищай, и Я буду благодарить тебя за похищение; царство Мое похищай и бери силою» Если бы ты захотел похитить царство земное, или — лучше — если бы захотел даже подумать о том, ты был бы наказан; а а царства небесного если не похитишь, то будешь наказан. Где житейское, там зависть; а где духовное, там любовь. Об этом размышляй каждый день, чтобы, опять увидеть после двух дней кого–нибудь несущимся на колеснице, одетым в шелковую одежду, надмевающимся, ты не смутился и не встревожился. Не хвали богатого, но только того, кто живет праведно. Не осуждай бедного, но учись иметь о вещах правильное и не обманчивое суждение.
Не удаляйся от Церкви; потому, что нет ничего сильнее Церкви. Твоя надежда — Церковь, твое спасение — Церковь, твое убежище — Церковь. Она выше неба, обширнее земли. Она никогда не стареет, но всегда цветет. Поэтому Писание, выражая твердость её и непоколебимость, называет ее горою; за её непорочность, называет ее девою; за великолепие называет царицей; за родство с Богом называет дщерью; за многочадие, называет её, бывшею бесплодною, рождающую семерых: множество названий, чтобы представить её благородство! Как Господь её имеет много имен: и отцом называется, и путем называется, и жизнью называется, и светом называется, и мышцею называется, и очищением называется, и основанием называется, и дверью называется, и безгрешным называется, и сокровищем называется, и Господом называется, и Богом называется, и Сыном называется, и Единородным называется, и изображением Божьим и образом Божьим называется, — разве достаточно одного имени для выражения всего? — нет, но для того множество имен, чтобы мы знали о Боге хотя немногое, — так и Церковь называется многими именами. Она называется девою, хотя прежде была блудницею, потому, что это и есть чудное дело Жениха, что Он взял блудницу, и сделал девою. Необыкновенные и дивные дела! Брак у нас разрушает девство, брак у Бога восстанавливает девство. У нас, бывшая девою, вступив в брак, уже не дева; у Христа, бывшая блудницею, вступив в брак, делается девою.
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 12; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!