Глава 16. Великое признание Гитлера
Холод, проникающий в полумрак Бутырской тюрьмы не был бы сильно ощутимым, если бы окно камеры Гитлера было нормальным, вместо этого на месте окна виднелась безобразная дыра, в которую проникали все атмосферные осадки, наблюдавшиеся в январе одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
Адольф высунул свою изнуренную мордашку в эту дыру и увидел мрачные улицы чуждого ему города. Стало скучно и невыносимо, проступили еще несколько закругленных седин.
Внезапно в камеру вошел надзиратель. Злополучная баланда, которой пичкали несчастного фюрера, была поставлена на парашу.
— А твой друг, как его — Борман, уже на свободе! Один ты, придурок, сидишь тут. Ничего, скоро и твоя очередь.
«Es ist kalt!» — подумал Гитлер, а вслух сказал: — Как вы говорите? Простите, но я плохо понимать по-русски.
— Гитлер капут! — c издевкой сказал надзиратель. — Послушайте, товарищ фюрер, когда вас будут расстреливать, вас спросят, каково ваше последнее желание. Так вот, скажите, чтобы мне повысили зарплату; зовут меня Петя Рукомойников. Запомнила, фашистская?
— Хорошо… — прошептал Адольф Гитлер и принялся за баланду.
— Приятного аппетита! — C пренебрежением пожелал Рукомойников, когда увидел, что фюрер нечаянно засунул ложку в чан с дерьмом. — Да, холодновато здесь у тебя и окошко, я смотрю, не по сезону сделано. Эх паря, что ж ты полез-то в эту войну?
Петька закурил «Беломорину» и посмотрел на фюрера, устало пожирающего баланду.
|
|
|
Делать было нечего, но настроение было хорошее и располагало к беседе.
— Да, кстати, Гитлер Адольфович, вы вон на то окно, наверное, частенько смотрите? Небось, кроме этого здесь делать больше нечего? Ублюдкина-то знаете?
— Какого еще там Ублюдкина? — жуя хрен с сыром, спросил фюрер.
— Который жил как раз против нашей тюрьмы. Вон его окно.
— А-а, общались, батенька, мы с ним, общались!
— Ну так вот, — c хохотом произнес Петька, — теперь он живет как раз против своего дома.
Гитлер чуть не подавился и теперь уже рукой попал в чан с дерьмом:
— Как, и его забрали?
— Забрали!
— За что же?
— За общение с тобой, придурок! Эх, да ладно, че это я c тобой здесь треплюсь? Того и гляди еще и меня засадят в этот сортир…
Рукомойников вышел, оставив за собой свист ветра и унылую тоску. Гитлер доел баланду и вновь посмотрел на улицу. Ему стало немного жаль Ублюдкина — полулысого человека с бормановским типом лица. «Скотина, хоть бы пива дал! Вот интересно, что бы по поводу этого Ублюдкина сказал Кальтенбруннер?» Вспомнились строчки Пушкина:
Вечер зимний, вьюга воет,
Снег безжалостный идет…
Гитлер пустил слезу и не услышал, как дверь в камеру открылась и на пороге, как Ёжик в тумане, проступил Брежнев. Посмотрев на фюрера, он, издеваясь, продолжил:
|
|
|
Непогода важно стонет,
Песни зимние поет.
Гитлер заморгал глазками и вытер слезу. Леонид Ильич подошел к нему и по-отечески похлопал его по щечке, заметив при этом:
— Мужайтесь, мой фюрер, сейчас я вас буду щиссен.
— Как? Уже?
— А вы как думали? Церемониться с вами что ли? Товарищ Рукомойников, зайдите сюда на пару минут!
Вошел Рукомойников, волоча за собой пулемет «Максим».
— К стенке, скотина! — крикнул он, прислоняя фюрера к параше.
— O, mein God! — всплакнул Адольф Гитлер и затряс коленками.
Рукомойников принялся налаживать пулемет. Когда все было готово, в камеру вошел пастор Шлаг; посмотрев на фюрера, он прошептал:
— Мужайтесь, сын мой, все кончено, Господь, надеюсь, простит вас за все грехи, что совершил ты, скотина, на этой грешной земле.
— Спасибо, отец мой! — ответил Гитлер и вытер слезу.
Рукомойников дернул затвор, Леонид Ильич поднял руку и приказал:
— Готовьсь! Целься! Огонь!
Прозвучала беспорядочная стрельба. Камера наполнилась густым дымом, завоняло порохом.
— Черт! — заругался Рукомойников, заставив перекреститься пастора Шлага. — Опять заело! Наверное, патроны сырые!
|
|
|
— Вечно вы, товарищ, подводите меня, — сказал дорогой Леонид Ильич и дал понять Шлагу и Петьке удалиться.
Гитлер пришел в себя и попытался понять, где это он — в аду или в раю. Увидев грязные стены, он понял что в аду. «А где же черт?» — подумал Адольф Гитлер, разглядывая среди густого дыма прислужника дьявола; вместо этого, постепенно вырисовывалась тускнеющая физиономия Леонида Ильича.
— Я здесь, мой фюрер! Мы решили вам дать шанс.
— O, mein God! Только не надо меня больше щиссен! Bitte! Я прошу вас!
— Хорошо, хорошо! А теперь, мой фюрер, слушайте меня внимательно. Чтобы спасти вашу жалкую шкуренцию, вы должны подписать этот документ.
Гитлер взял листок бумаги на котором по-немецки с баварским акцентом было написано:
Объяснительная
Я, Адольф Гитлер, бывший глава Третьего Рейха, будучи в здравом уме, без принуждения и пытки, в ясном сознании признаю, что Никита Сергеевич Хрущев был моим тайным агентом в Советской России в период c 1933 по 1945 год с подпольной кличкой «Лысый».
А. Гитлер
Январь 1964 года.
— А чего тут подписывать, это и так правда!
— Как? — изумился Брежнев.
— А вы не знали? Ну знаете ли, батенька, видно сразу, что вы в политике недавно, — сказал Гитлер и подписал документ.
За окном шел снег.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!