ГЛАВА 33 Накануне 17 октября

 

Указ об автономии университетов. Митинги. Отношение к ним правительства. Издание закона о собраниях.

Вопрос об объединении деятельности министров. Пресса. Союзы и союз союзов. Революция в Прибалтике, на Кавказе, в Москве, Царстве Польском, Сибири, Одессе. Участие в революции различных слоев населения. Поведение инородцев. Смута в армии. Состояние Poccии ко времени моего приезда из Америки. Значение самодержавия. Мои беседы с Треповым. графом Сольским, Кузьминым-Караваевым, Меньшиковым, Мещерским и П. Н. Дурново.

* Еще когда я приехал из Америки в Париж, мне Л. Н. Нарышкина, вдова Эммануила Дмитриевича и сестра известного Бориса Николаевича Чичерина с особою радостью передала, что последовал указ об автономии университетов, что ректором московского университета избран князь Трубецкой, что вследствие сего все высшие учебные заведения открылись, студенты начали заниматься и что потому можно ожидать водворения спокойствия.

Высшие учебные заведения "забастовали" и в последнее полугодию были закрыты. Я отнесся скептически к таким надеждам. Мне было ясно, что с одной стороны автономия высших учебных заведений не могла быть дана правительством, в сущности говоря Треповым, без принудительных к тому полицейско-административных причин, так как смысл существа автономии высших учебных заведений, как меры просвещения, не мог быть доступен ни Трепову, ни тогдашнему министру народного просвещения Глазову. С другой стороны, дарование автономии указом без переработки уставов университетов и высших учебных заведений должно было вызвать целый ряд недоразумений.

До моего отъезда в Америку в комитете министров обсуждался вопрос о положении сказанных заведений и тогда я настаивал на необходимости органической переработки уставов и в этом видел возможность успокоения профессуры и студентов и наслышался по этому поводу от Трепова и Глазова самых невежественных мнений. Вообще большинство членов высших государственных учреждений были или военные или кончившие курс в привилегированных высших учебных заведениях (Царскосельский лицей и училище Правоведения), мало были знакомы с университетской жизнью, а потому 485 даже просвещенные члены высказывали по вопросу об организации университетов малокомпетентные мнения, ну а о большинстве военных и говорить нечего. Я знал, что ничего до моего выезда в смысле разработки уставов сделано не было, значит, принятая мера была не органическая, а вытекала из соображений полицейско-административных, а так как выходила из рук, не имеющих понятия об университетской жизни, то наверное и не предвидела всех последствий дарованной неопределенной автономии

Действительно оказалось, что мера эта последовала по инициативе Трепова и обсуждалась в совещании, в котором он доминировал, и в котором участвовали генерал Глазов, министр финансов Коковцев (лицеист) и министр земледелия Шванебах (правовед). Когда же я прочел указ, то увидел всю его неопределенность и оторванность от действительного положения вещей, созданного в последние 15-20 лет со времени издания нового университетского устава (кажется в 84 году).

Приехавши же в Петербург, я узнал из газет, что все высшие учебные заведения после указа об автономии сделались местом ежедневных революционных митингов, в которых участвуют как студенты, так еще в большей степени рабочие настоящие или подложные, учителя, чиновники, лица в военных мундирах, в том числе нижние чины, курсистки, дамы, а также публика, даже из высшего общества, которая приходила дивиться таким необычным представлениям и энервироваться, т. е. получать особые психические ощущения, подобные тем, которые ощущаются от шампанского, боя быков, скабрезного представления и пр.

На митингах этих проповедывались самые крайние революционные идеи анархизма и боевого социализма. Речи ораторов прерывались криками "долой самодержавие", и самыми возмутительными словами относительно Главы государства и Царствующего дома, т. е. такие речи, которые были бы заглушены, если не публикою, то полицейскою силою не только в монархических странах, но также в буржуазной французской республике, в демократической американской республике и даже в республики с президентом князем Кропоткиным и министрами Алексинским (недоучка студент, член второй думы), Аладьиным (русский комиссионер в одной из лондонских гостиниц, член первой думы), присяжным поверенным Винавером (член первой думы) и подобными индивидуумами-дилетантами, все из клики русских республиканцев-революционеров. 486 Ни Трепов, ни вообще члены правительства на эти явления не реагировали, а только иногда выставляли около университетов войска, чтобы огонь в зданиях высших учебных заведений не перебросился на улицы. Университетское начальство и профессора заявляли, что, конечно, то, что происходит в высших учебных заведениях, не нормально, но виною этому то, что правительство не дозволяет гражданам законно собираться и устраивать митинги, как это существует во всех цивилизованных странах, а потому по их мнению естественно, что граждане собираются в высших учебных заведениях для этой потребности. Разрешите устраивать митинги в других местах, говорили профессора, мы тогда будем в состоянии оградить университеты от посторонней публики. Студенты почти всех высших учебных заведений на сходках провозгласили, что они прекращают "забастовку", но не для того, чтобы заниматься науками, а для того чтобы использовать "автономно" для революционных целей. Профессора, в руки коих, после указа об автономии, всецело перешли высшие учебные заведения, на указание правительства, что митинги, происходящие в сих заведениях, не допустимы, все таки повторяли, что, конечно, это беспорядок, но что они с своей стороны ничего сделать не могут к прекращению этого беспорядка, так как это происходит от того, что нигде не дозволяется собираться для обсуждения всех волнующих общество вопросов; студенты заявляют, говорили профессора, что они считают своим долгом делиться с обществом тою привилегиею, которую только они одни из всех русских граждан получили. Университетское начальство настаивало, что единственное средство прекратить митинги в университетах это дозволить устраивать их вне высших учебных заведений.

Таким образом, указ об автономии университетов, последовавший в августе месяце, был первою брешью, через которую революция, созревавшая в подполье, выступила наружу. Вероятно, мысль о том, что устраивать безобразные митинги можно только посредством издания закона о собраниях, была принята правительством, так как по приезде моем в Петербург я получил приглашение председателя совещания (или совета) графа Сольского пожаловать на заседание совещания по вопросам об издании закона о собраниях. Явившись в заседание, я узнал, что закон уже проектирован совещанием и только обсуждались некоторые разногласия по этому закону. Я с своей стороны заявил, что в настоящее время едва ли закон в той ограничительной конструкции, в какой он был проектирован, может отвлечь публику от митингов в 487 высших учебных заведениях, так как митинги происходят при такой дикой свободе, что едва ли публика без строгого принуждения пожелает пользоваться новым весьма ограничительным законом; что во всяком случае, если хотели издавать указ о неопределенной автономии университетов, то следовало ранее издать сказанный закон. Через несколько дней закон был издан указом помимо Государственного Совета, но остался мертвою буквою, - митинги самые бурные и дикие продолжали производиться в залах учебных заведений и иногда в залах различных научных обществ (в Соляном городке - техническое общество, в Вольно-экономическом обществе). И это продолжалось до тех пор, пока не начались еще до 17-го октября забастовки и когда вследствие этих забастовок большинство высших учебных заведений закрылись.

Во время моего отсутствия, в Америке, возбудился также вопрос об единении министров, т. е. об образовании чего-то в роде кабинета министров. Вопрос этот также обсуждался в совещании графа Сольского; я застал его обсуждение в начале. За необходимость внести единство в действия министров высказались почти все члены совещания; против этой меры особенно ратовал министр финансов Коковцев. Так как по проекту предполагалось создать должность председателя (главу) министерства и так как Коковцев понимал, что он им не будет, то по узкому самолюбивому чувству, так свойственному этому мелкому человеку, он всячески старался похоронить проект об единстве министерства. Коковцева поддерживали и другие члены не в смысле отрицания общей идеи, а только по частностям, дабы уменьшить значение председателя (главы) кабинета, проводя ту мысль, что, будто бы, такая мера может умалить значение Императора в глазах народа. В конце концов, было решено создать совет министров взамен существовавшего по закону изданному в царствование Александра II совета, председателем коего был сам Император, и председательство в коем вопреки закону Государь Николай II передал графу Сольскому. Этот новый закон, выработанный и утвержденный Государем до 17 октября, в некоторой степени объединяет министерство, хотя как все, что выходило из совещаний графа Сольского, являло различные неопределенности и недосказанности, как результат компромиссов, которые так любил граф, дабы не утруждать Его Величество разногласиями. 488 Сольский назвал новое учреждение советом министров вместо кабинета, дабы избежать мысли о западных конституциях. Первым председателем совета был назначен я, а так как ранее также существовал совет, то затем все, что делал прежний совет ранее, так, например, Булыгинский закон о думе, также приписывался мне.

До сих пор большинство публики не делает различия между прежним советом, который иногда годами не собирался, и теперешним, созданным в начале октября 1905 года, за несколько дней до 17 октября.

Я имею основание думать, что создание нового совета министров и уничтожению старого отчасти способствовало то, что граф Сольский, видя, что волнения все растут и растут и буря неизбежна, пожелал спрятаться и уйти от ответственной роли председателя совета вместо Государя. Это и было понятно и извинительно, так как граф уже многие годы был совершенно болен, не мог ходить, и можно было только удивляться, как он решается на такую ответственную деятельность, которая вытекала из того, что он был и председателем Государственного Совета и председателем финансового комитета, и председателем совета вместо Государя и председателем всяких совещаний.

При его мягкости характера, полного болезненного состояния в последние годы, он, понятно, находился под сильным влиянием секретарей и делопроизводителей.

Вернувшись в Poccию, меня также поразила необузданность прессы при существовании самого реакционного цензурного устава.

Пресса начала разнуздываться еще со времени войны; по мере наших поражений на востоке, пресса все смелела и смелела. В последние же месяцы, еще до 17 октября, она совсем разнуздалась, и не только либеральная, но и консервативная. Вся пресса обратилась в революционную, в том или другом направлении, но с тождественным мотивом "долой подлое и бездарное правительство, или бюрократию, или существующей режим, доведший Poccию до такого позора." Петербургская пресса, дававшая, и по ныне, хотя в меньшей степени, дающая тон всей прессе России, совершенно эмансипировалась от цензуры и составила союз, обязавшийся не подчиняться цензурным требованиям. В этом союзе участвовали почти все газеты, и в том числе консервативные, а также "Новое Время", которое затем забыло это обстоятельство и, когда вспыхнула революция, в 489 мое министерство подавленная, то оно, видя, что правительство одолело, первое начало кричать о слабости правительства и распущенности прессы. Когда газеты вышли в силу "захватного права" из под цензуры, то от них сделалось известным публике, что в последний год образовался ряд союзов - союз инженеров, адвокатов, учителей, академический (профессоров), фармацевтов, крестьянский, железнодорожных служащих, техников, фабрикантов, рабочих и проч. и, наконец, союз союзов, объединивший многие из этих частных союзов. О решениях и действиях некоторых союзов, например, академического, газеты давали полные сведения, о других отрывчатые, а о некоторых только сообщалось, что такой то союз собирался там-то и принял важные решения и т. п.

Конечно, продолжал действовать и союз представителей земских и городских деятелей, с постоянно действующим бюро, в котором принимали участие столпы, так называемых, "общественных деятелей, из которых многие ныне после прелести революции сделались правыми.

В этих союзах принимали живое участие Гучков, Львов, князь Голицын, Красовский, Шипов, Стаховичи, граф Гейден и проч. и проч. К этому союзу присоединились и тайные республиканцы, люди большого таланта пера и слова и наивные политики: Гессен, Милюков, Гредескул, Набоков, академик Шахматов и проч., и проч. Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче - свалить существующей режим, во что бы то ни стало, и для сего многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезгали никакими приемами, в особенности же заведомою ложью, распускаемой в прессе. Пресса совсем изолгалась, и левая также, как правая; а когда вспыхнула революция и началась анархия, то правая пресса: "Новое Время" (Суворин, Меньшиков), "Русское Знамя" (Дубровин, Булацель), "Московские Ведомости" (Грингмут, из еврейских ренегатов), "Вече" (Иловайский и какой то каторжник Оловянников) и даже "Киевлянин" (Пихно) и проч. в смысле небрезгания для преследуемых целей, распространять ложь, клевету, обман, пожалуй, превзошли левую прессу.

Правительство, т. е. Трепов, так как в сущности он был диктатор, на все эти явления не реагировал или реагировал не успешно. Вероятно, о многих союзах, их деятельности и 490 преследуемых ими целях, он не имел и надлежащих сведений. Железнодорожный союз, который затем привел железные дороги к забастовке, всячески защищал князь Хилков (это мне говорил Трепов), уверяя, что этот союз преследует чисто экономические и бытовые интересы железнодорожного персонала и не имеет антиправительственных стремлений.

Кроме открытой прессы, миллионами экземпляров распространялась скрытая пресса - всевозможные революционные листки, прокламации, программы, и в этой нелегальной прессе в некоторой степени принимало участие охранное отделение департамента полиции.

Трепов не мог отстать от идеи Зубатова "клин клином вышибай", т. е. борись с революцией ее же орудиями и приемами. Министр внутренних дел Булыгин пребывал в полной апатии, так как, в сущности, управлял не он, а Трепов. Трепов же совершенно сбился с панталыку, дергал то направо, то налево и, предвидя бурю, а отчасти по нездоровью, мечтал, как ему уйти из непонятного для него хаоса. Он мне говорил, что выбился из сил, и оставаться боле на им же созданном для себя посту товарища министра внутренних дел, а, в сущности, диктатора, не может. Мудрый старец, скептик К. П. Победоносцев, совсем удалился от явного влияния на дела; что же он писал Государю и писал ли вообще, мне не известно.

Остальные министры, бесцветные чиновники, Коковцев, Шванебах, генерал Глазов, генерал Редигер, сидели спокойно и молчали. Впрочем, Шванебах внес в комитет министров проект о раздаче в Сибири земли манчжурской армии. Мысль эта истекала из опасения, что армия, возвратившись домой после всех неудач, пожалуй, пристанет к революции, и тогда уже наверное все пропало.

В балтийских губерниях революция выскочила наружу несколько ранее; представители балтийского дворянства, очень сильные при дворе г. -а. Рихтер, главноуправляющий комиссией прошений Будберг - все говорили о необходимости установить в этом крае генералгубернаторство; уже в Митаве и в южных уздах, к ней прилегающих, было почти в роде военного положения, там действовали войска виленского округа, и тамошнего командующего войсками, Фрезе, обвиняли в нерешительности и потворстве евреям и полякам. В скором времени его сменили, назначив членом Государственного Совета. 491 На Кавказе целые уезды и города находились в полном восстании, происходили ежедневный убийства, наместник граф Воронцов-Дашков проводил политику "доброжелательства", выражающуюся в постоянной смене либеральнейших и реакционных мер, то та, то другая местность объявлялась на военном положении чрезвычайной охраны, то эта мера опять отменялась. Вообще, граф, хотя несомненно умный, благожелательный и хороший человек, но всегда главный его недостаток заключается в самом невозможном подборе сотрудников.

В юго-западном крае генерал-губернатор Клейгельс бастовал, а когда наступили октябрьские дни, то совсем удалился. Клейгельс, пренедалекий человек, был в Петербурге градоначальником и полюбился Государю вероятно за свою наружность бравого кавалериста и своим наружным спокойствием. Впрочем, как полицеймейстер Клейгельс был на своем месте, когда же Государь его назначил в Киев генерал-губернатором, то все, которые еще не перестали удивляться творящемуся, были очень удивлены этому назначению.

В Москву после убийства Великого Князя Сергея Александровича был назначен генерал-губернатором бывший там когда-то оберполицеймейстером генерал Козлов, человек весьма порядочный, всеми уважаемый в Москве, но он не поладил с Треповым и ушел. Вместо него был назначен, кажется, по протекции Сольских, - Дурново, так называемый, Пе Пе, попавший ранее того в Государственный Совет по представлению Сольского. Дурново - генерал, весьма богатый человек, бывший недавно председателем Петербургской городской думы, смесь либерализма и дворянского "моему нраву не препятствуй", совершенно неспособный к какому бы то ни было серьезному делу. Он совсем в Москве запутался, ничего не знал, что там делалось, в конце концов, так растерялся, что выходил в генерал-адъютантском мундире на площадь для переговоров с революционной толпой с красными флагами и снимал при этом военную шапку.

Царство Польское находилось почти в открытом восстании, но революция держалась внутри, только в некоторых местностях прорывалась наружу, потому что там была сравнительно значительная военная сила и был, хотя не орел, но прямой и мужественный генерал-губернатор Скалон, только что назначенный на этот пост. Его предместник, генерал Максимович, человек ничтожный, назначенный туда по протекции министра двора барона Фредерикса, был сменен, потому что забастовал и удалился на дачу около Варшавы, откуда не выезжал. Максимович, бывший офицер конной гвардии, 492 товарищ барона Фредерикса, оказал ему, Фредериксу, услугу при его женитьбе, считавшейся мезальянсом, а потому потом и получил место Варшавского генерал-губернатора.

Вся Сибирь находилась в полной смуте; отчасти и, пожалуй, главным образом, это происходило от того, что Сибирь уже спокон века и до настоящего времени представляет собою резервуар для ссылки неспокойных и порочных людей, а так же от того, что Сибирь, как окраина, находившаяся ближе к театру военных действий, более чувствовала весь позор войны и имела больше о ней сведений, так как все для войны и обратно провозилось через Сибирь. Отчасти же смуте содействовало назначение в Иркутск генерал-губернатором графа Кутайсова, не глупого человека, но бесконечно болтливого и не серьезного деятеля.

Этому назначению все очень удивлялись; как говорять, Кутайсов был назначен по желанно Императрицы Александры Феодоровны, которая, будучи еще девицей и гостя у своей бабушки, королевы Виктории, познакомилась с Кутайсовым, который тогда состоял нашим военным агентом в Лондон.

В Омске генерал-губернатором был Сухотин, человек твердый, прямой и умный, только несколько скоропалительный, в особенности после завтрака и обеда. Между Сухотиным и Кутайсовым были вечные несогласия, которые вели к подрыву власти, центральное же правительство бездействовало, во всяком случае, мало действовало.

Одесса также была совершенно революционизирована, потому что большинство ее жителей - евреи, которые вследствие постоянных стеснений полагали, что, пользуясь общею суматохою и падением престижа власти, они добудут себе равноправие путем революционным.

Конечно, это относится не ко всем евреям; действующими всегда является сравнительное меньшинство, но большинство евреев, выведенное из терпения несправедливостями, сочувствовали, так называемому, освободительному движению, легко принимавшему все (до самых резких включительно) революционные приемы. Такому революционированию Одессы к тому же очень способствовал тогдашний градоначальник Нейдгардт (beau frere Столыпина), человек не глупый, но крайне легкомысленный, поверхностный и мало знающий, но пребывавший о себе высокого мнения, надменный и с подчиненными грубый. Большинство жителей города его ненавидело. Там в начале октября явились беспорядки, связанные с кровавыми жертвами (Дело это затем исследовал сенатор Кузьминский и признал главным виновником Нейдгардта, который потом был прикрыт Его Величеством.).

После 17 октября я должен был его сменить, через что в нем и его сестре, супруге нынешнего премьера Столыпина, я нажил себе врагов. Нейдгардт был назначен в Одессу градоначальником только потому, что был забавным офицером Преображенского полка тогда, когда там служил Его Величество, будучи Наследником. Ни по своему образованию, ни по службе никакой подготовки к занятию такого важного поста как Одессой градоначальник он не имел. По той же причине, по которой он был назначен градоначальником, теперь он назначен сенатором.

Таким образом, вернувшись из Америки 16 сентября 1907 (опечатка, правильно - 1905 г.!; ldn-knigi) года, Я застал Россию в полном волнении, причем революция из подполья начинала всюду вырываться наружу; правительство потеряло силу действия, все или бездействовали или шли врознь, а авторитет действующего режима и его верховного носителя был совершенно затоптан. Смута увеличивалась не по дням, а по часам, революция все грознее и грознее выскакивала на улицу, она завлекала все классы населения. Весь высший класс был недоволен и ожесточен; вся молодежь, и не только университетская, но и высших классов средних учебных заведений, не признавала никаких авторитетов кроме тех, которые проповедывали самые крайние революционные и антигосударственные теории; профессора в громадной части стали против правительства и действующего режима и авторитетно, не только для молодежи, но и для большинства взрослых провозгласили "довольно - нужно все перевернуть"; земские и городские деятели уже давно заявили "спасение лишь в конституции"; торгово-промышленный класс, богатые люди, стали на сторону земцев, городских деятелей, и профессуры и некоторые из них (Морозов, Четвериков, вдова Терещенко) производили большие денежные пожертвования не только для поддержки освободительного движения, но прямо на революцию (Савва Морозов, засим застрелившийся за границей); рабочие совершенно подпали под руководство революционеров и действовали наиболее активно там, где нужно было действие физическое; все инородцы, а ведь в Российской Империи инородцев около 35 % всего населения, видя столь сильное расслабление Империи, подняли головы и решили, что настал момент, проводить свои мечты и желания: поляки - "автономию", евреи - "равноправие", и проч., а все устранение всех стеснений, в которых проходила вся их жизнь, а стеснения 494 эти во многих случаях были безобразные, антихристианские, грубые и, что особливо непростительно, часто глупые; крестьяне подняли усиленно вопрос о безземелии и вообще о их утесненном положении; чиновники, видя близко многие порядки в канцеляриях и систему протекции, развитую в царствование Николая II-го до гигантских размеров, стали против режима, которому служили; войско было взволновано всеми позорными неудачами войны и винило во всем совершенно основательно правительство, но кроме того с заключением мира явилось особое обстоятельство, внесшее большую смуту в войска, особенно оставшиеся в России: с заключением мира по закону нужно было отпустить всех, призванных на время войны, но так как в России войск оставалось очень мало, то их не отпускали, они начали волноваться, через это революционеры нашли легкий доступ в войска, в войсках начались вспышки непослушания, в некоторых случаях маленькие выступы в пользу революции с оружием в руках, поэтому многие думали, что на войска рассчитывать нельзя и боялись возвращения армии с востока.

Эта болезнь и вызвала проект Шванебаха оставить, по крайней мере, часть армии в Сибири и во всяком случае, задобрить их, объявив для них особую привилегию на получение сибирских земель...

Можно без всякого преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту и что общий лозунг заключался в крике души "так дальше жить нельзя", другими словами, с существующим режимом нужно покончить. А для того, чтобы с ним покончить, явились борцы действия и мысли во всех без исключения классах населения и не единичные, а исчисляемые многими тысячами. Большинство же, не двигаясь, совершенно сочувствовало действующим. Все объединились в ненависти к существующему режиму и только тогда, когда был не только поставлен, но и фактически проведен вопрос, чем ненавистное будет заменено (17 октября), было разрушено единение ненависти к существующему; явились партии, которые пожелали каждая перекроить управление по своему и затем - ожесточенная борьба этих партий, происходящая до ныне. 17 октября разрушило единение чувства ненависти к существующему, разбило борьбу, направленную лишь на "существующий режим", на борьбу и ненавистничество партийное.

Со дня моего возвращения из Америки я ясно видел, что смута растет не по дням, а по часам, все усиливаясь и усиливаясь.

В конце сентября и начале октября она начала бить наружу фонтаном. Не говоря об окраинах, революция вырывалась наружу 495 всюду. Под моим руководством, в бытность мою председателем совета, составлена одним чиновником рукопись под названием "Накануне 17 октября", - она находится в моем архиве (см. дополнения на ldn-knigi). Начались усиленные забастовки почти во всех фабричных районах, затем, забастовали железные дороги. Наивный князь Хилков, начавший свою карьеру машинистом железной дороги, человек очень хороший, но рамолик (вообще, ему было бы уместнее оставаться железнодорожным служащим, нежели быть министром), пробрался в Москву, дабы там урезонить машинистов, так как центр, руководящий железнодорожными забастовками, была Москва. Он сам сел на паровоз и хотел повлечь за собою машинистов, но последние надсмеялись над его наивностью. Одним словом, в России наступил полный хаос.

Будучи в то время простым наблюдателем, я не располагаю сведениями о всех тех смутах, связанных с пролитием крови, которые в течение второй половины сентября и первой половины октября 1907 года (опечатка, правильно 1905 г.!; ldn-knigi) происходили в России, но ими были исчерпаны страницы всех газет.

В особенности же происходил полный хаос в суждениях газет и действиях правительства, которое в значительной своей части забастовало, а в другой кидалось из стороны в сторону; это последнее, главным образом, относится к генералу Трепову - диктатору, первому доверенному Его Величества. Как житель Петербурга, я могу более точно рассказать, что происходило в Петербурге. Фабрики были закрыты и рабочие проводили время в митингах, а затем, в хождениях по улицам; к массе рабочей примкнули, конечно, и так называемые хулиганы.

Высшие учебные заведения сначала служили местом революционных митингов, а потом они закрылись и большая часть студенчества проводила время также, как и рабочие. Печать вышла из всякого надзора и законопочитания. Городские железные дороги забастовали, вообще, движение по улицам в экипажах почти прекратилось, прекратилось также освещение улиц, жители столицы вечером боялись выходить на улицу, прекращалось и водоснабжение, телефонная сеть бездействовала, забастовали все железные дороги, доходящие до Петербурга. Государь с Августейшим семейством находился в Петергофе и сообщение с Ним производилось только на казенных пароходах.

Деятельность и нахальство противоправительственной власти росли ежедневно, всякие союзы и союз союзов ежедневно изрекали резолюции, все клонившиеся к подрыву власти и уничтожению существующего режима. Революционная пропаганда деятельно проникала в войска и находила адептов в отпускных, которые требовали, чтобы 496 их отпустили. В некоторых воинских частях происходили беспорядки, моряки совсем вышли из повиновения, постоянно проявлялись бунты в черноморском флоте (история с броненосцем "Потемкиным", бывшая еще несколько месяцев ранее, просто баснословна). В Петербурге, морской экипаж, помещавшийся в казармах рядом с конной гвардий, взбунтовался и ночью пришлось его посредством военной силы арестовать и на баржах переправить в Кронштадт. В Кронштадте также было не благополучно, моряки постоянно производили смуту и проч.

Самым главным и опасным было то, что вся Россия была недовольна существующим положением вещей, т. е., правительством и действующим режимом. Все более или менее сознательно, а кто и не сознательно, требовали перемен, встряски, искупления всех тех грехов, которые привели к безумнейшей, позорнейшей войне, ослабившей Россию на десятки лет. Никто и нигде искренно не высказывался в защиту или оправдание правительства и существующего режима; разница была лишь та, что одни винили его за одно, а другие за совершенно противоположное. Одни указывали, как на виновных, на одних лиц, а другие на других. Самые крайние реакционеры до сих пор больше всех нападают на правительство и только в бесконечной своей подлости отделяют правительство от Монарха и то, когда говорят не между собою, а в открытую. Когда же они говорят в своей среде, многие из них хуже революционеров поносили Государя Императора и даже доходили до того, что строили глупейшие и подлейшие планы о возведении на престол других лиц, например, Великого Князя Дмитрия Павловича с регентшей Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной, вдовой Великого Князя Сергея Александровича.

Некоторые из кадет желали видеть, если не на престоле, то в качестве президента республики, кадета князя Долгорукова, а некоторые черносотенцы не стеснялись в своем кружке выражать желание видеть на престоле тупоумную дубину, князя Щербатова. Конечно, все это из области анекдотов революции, умов без ума.

Многие, как прежде, так и теперь не понимают, что сила Царя, как и всякого Монарха, в своего рода таинстве - секрете, недоступном познанию людей, наследии - наследственности. В наследии Царской власти заключается сила Царя. Никто ближе не знает Николая II, как Царя, никто лучше меня не знает Его пороки и слабости, как 497 Государя, но тем не менее я по убеждению, как перед Богом, говорю, что не дай Господь, если что либо с Ним случится. Любя Россию, я ежедневно молю Бога о благополучии Императора Николая Александровича, ибо покуда Россия не найдет себе мирную пристань в мировой жизни, покуда все расшатано, она держится только тем, что Николай II есть наследственный законный наш Царь, т. е. Царь милостью Божьей, иначе говоря, природный наш Царь. В этом Его сила и в этой силе дай Бог, чтобы Россия скорее нашла свое равновесие. Покуда правительство есть правительство Государя, т. е., покуда Государь был неограниченный, покуда он, как теперь, будет Самодержавный и в России не будет парламентаризма, нападающие не на отдельные личные действия министров, а на их государственную деятельность, нападают тем самым на Императора. У нас же, к сожалению, часто самые крупные события происходили прямо по воле и действиям Императора, даже помимо министров. Самая война, открывшая брешь всей смуте и революции, произошла не по воле и желанию министров, а вопреки их воле и желаниям. Войны никогда бы не было. если бы Император не сделал все, чтобы она произошла; хотя Он предполагал, что Он может делать все, что хочет, и войны не будет, "не посмеют".

По возвращении из Америки и получении графского титула, ко мне приходила масса лиц меня поздравлять. С министрами я встречался только в комитете министров и совещаниях графа Сольского, но разговоров с ними, за исключением графа Ламсдорфа, о текущих делах не вел. С Треповым я раза два имел краткие разговоры, из которых усмотрел только то, что он, во что бы ни стало, желал удалиться. С графом Сольским я вел наедине беседы, он совсем ослабел, растерялся и только твердил: "граф, вы только одни можете спасти положение"; когда же я ему сказал, что я хочу уехать на несколько месяцев за границу, то он разрыдался и плача сказал: "Ну, уезжайте, а мы погибнем".

Такое состояние этого, несомненно, хорошего, умного и благородного человека, конечно, в значительной степени объяснялось его болезненным состоянием. Затем, я говорил с некоторыми лицами, которые играли значительную роль в последних событиях и содержание этих разговоров будет не излишне привести для характеристики положения вещей до 17 октября. 498 По моей инициативе я виделся два раза с генералом, недавно вышедшим в отставку, Кузьминым-Караваевым, воспитанником пажеского корпуса и затем, военно-юридической академии, бывшим ординарным профессором уголовного права в юридической академии, публицистом, потомственным дворянином, небольшим землевладельцем и известным в то время земским деятелем Тверской губернии.

Он принимал участие в съездах земских и городских деятелей, был известен в то время, как либерал, был затем членом первой и второй Думы, к партии кадет не принадлежал, находя ее крайней, а числился в самой малочисленной партии демократических реформ. Я привел этот краткий формуляр Кузьмина-Караваева для того, чтобы читатель видел, что это лицо не из сан-кюлотов, не революционер, а человек с образованием, знакомый с местною жизнью.

Независимо от сего, он в своей жизни не совершил ничего, что бы давало повод его упрекать в какой-нибудь бесчестной некорректности. Я просил Кузьмина-Караваева мне откровенно высказать свое суждение о положении вещей. Он мне высказал во всех подробностях свое мнение, что единственный выход это переход к конституционному режиму, хотя уже эта мера опоздала и потому будет связана с различными эксцессами. Я попросил его свое мнение изложить письменно, и он мне через два дня принес краткую записку, в которой были резюмированы те мысли, которые он высказывал.

Я также имел разговор с Меньшиковым, талантливым публицистом "Нового Времени", теперь он проводит ярым образом идеи самые реакционные, но в то время он также убежденно как ныне доказывал мне, что единственный выход это перемена режима управления от неограниченного к конституционному. Я тоже попросил его резюмировать свои мысли на бумаге. Он мне принес проект манифеста и конституционных начал, которые шли несравненно далее того что было сделано 17 октября и всеми последующими узаконениями. К сожалению, я до сих пор не мог найти этот документ, который служит образцом того, как люди под влиянием событий меняют свои мнения и как вследствие 17го октября люди поправели, причем многие в своем поправении дошли до геркулесовых столбов.

После портсмутского мира или вернее после позорнейшей и бездарнейшей войны, почти не было правых или если они были, то втихомолку, в скрытом состоянии. 17 октября разбудило Россию, 499 заставило многих опомниться, образовало партии и воскрес угасший дух. Люди увидали, что скачки в области государственного устроения ведут к пропасти, заговорил патриотизм и особенно чувство о благополучии своем и своих ближних - чувство личной "собственности", которое к сожалению было вытравляемо в нашем крестьянстве, и русская телега начала волочить оглобли направо. Дай только Бог, чтобы это не свалило телегу, стремительно несшуюся в левую пропасть, в правое болото и чтобы она не завязла там в тине...

Тогда же у меня был князь Мещерский - редактор-издатель "Гражданина", десятки лет живущий на правительственные крупные субсидии и считающий своим неотъемлемым правом получать таковые, человек безнравственный, низкопоклонный там, где нужно или можно что либо схватить и надменный с лицами, которые ему не нужны. Князь был очень сумрачен и высказал свое "убеждение", что ныне нет другого исхода, как дать конституцию. Затем, после 17 октября, когда гроза революции прошла, он начал громить новые законы и теперь опять затянул старую песнь. Благо ему за это платят.

В то время у меня также был несколько раз П. Н. Дурново, бывший в моем министерстве министром внутренних дел. Он мне говорил, что главная причина происходящего развала заключается в Трепове и что если Трепов не уйдет, то мы доживем до величайших ужасов. Вместе с тем, по существу он находил, что единственный выход из созданного положения вещей заключается в широких либеральных преобразованиях и в уничтожении исключительных положений. Дурново был товарищем министра внутренних дел Булыгина и состоял товарищем трех его предшественников князя Мирского, Плеве и Сипягина, был ранее директором департамента полиции, а потому, конечно, его мнение имело некоторое значение.

Из всех лиц, которых я видел со дня моего возвращения в Петербург из Америки до октябрьских дней, я слышал против общего течения мнение только одного лица - А. П. Никольского, будущего впоследствии в моем министерстве министром земледелия. Он мне говорил, что вся беда в прессе, и что для того, чтобы облагоразумить 500 революционное движение, нужно прежде всего беспощадно шлепнуть газеты. Сам А. П. Никольский был в течение 30 лет постоянным сотрудником "Нового Времени", и потому этот его отзыв меня несколько удивил тем более еще, что в то время "Новое Время" уже было в "союзе печати" и пользовалось "захватным правом", а главный его сотрудник Меньшиков мне, как сказано выше, представил проект конституционного манифеста, так как только в конституции он видел спасение.

Итак, к концу сентября месяца 1905 года революция уже совсем, если можно так выразиться, вошла в свои права - права захватные. Она произошла оттого, что правительство долгое время игнорировало потребности населения, а затем, когда увидело, что смута выходит из своих щелей наружу, вздумало усилить свой престиж и свою силу "маленькой победоносной войной" (выражение Плеве). Таким образом правительство втянуло Россию в ужасную, самую большую, которую она когда либо вела, войну. Война оказалась для России позорной во всех отношениях и режим, под которым жила Россия, оказался совсем несостоятельным - гнилым.

Все смутились и затем - добрая половина русских людей спятила с ума... Явился вопрос, что же делать?.. Вопрос этот был резко поставлен заревом революционного пожара. С первых чисел октября 1905 года в силу самых событий пришли к необходимости его решить и с 6-го в десять дней докатились до великого и знаменательного акта - манифеста 17 октября.

Каким образом это произошло, я буду излагать во второй части моих записок, которую начну писать, возвратясь в Россию. *

ПРИЛОЖЕНИЯ

О КОМИССИИ ПО БОРЬБЕ С ЧУМОЮ И ЕЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЕ ПРИНЦЕ

А. П. ОЛДЕНБУРГСКОМ

В 1896 г. - в Индии, а также в Астраханской губернии и Киргизских степях начали проявляться отдельные случаи чумных заболеваний.

Так как вопросами экспериментальной медицины занимался принц Александр Петрович Ольденбургский, то для борьбы с чумою и была образована 11 января 1897 г. комиссия, которая состояла: из министров, прикосновенных к делу народного здравия, некоторых специалистов, а председателем этой комиссии был назначен принц Александр Петрович Ольденбургский.

Эта комиссия так и называлась "чумной", - хотя официальное название ее было "Особая комиссия для предупреждения занесения чумной заразы и борьбы с нею, в случае появления ее в России".

Принц Александр Петрович Ольденбургский представляет собою замечательный тип. С его именем связано устройство в Петербурге института экспериментальной медицины, - что было сделано еще при Императоре Александр III, хотя тогда институт экспериментальной медицины был устроен в скромных размерах.

С именем принца Александра Петровича Ольденбургского связана большая больница душевнобольных, находящаяся на Удельной. Он является попечителем школы Правоведения и особого рода гимназии, находящейся в 12-й роте Измайловского полка.

Эти учебные заведения связаны с его именем, потому что они были основаны отцом его - Петром Георгиевичем Ольденбургским. С 504 именем принца Александра Петровича Ольденбургского связан, наконец, Петербургский Народный Дом, - одно из выдающихся учреждений. - С его именем связаны Гагры, - род санитарной станции. на берегу Черного моря.

Таким образом принц Александр Петрович Ольденбургский связал свое имя с весьма полезными и благодетельными учреждениями им самим созданными или полученными им по наследству от своего отца.

Большинство обывателей Российской Империи думают, что все это создано, благодаря необыкновенной щедрости Его Высочества, но это совершенно не так.

Все это создано принцем А. П. Ольденбургским, но на казенные деньги; можно даже с уверенностью утверждать, что то же самое было бы создано с гораздо меньшими затратами и, вероятно, более разумно, обыкновенными смертными, если бы те деньги, которые ухлопал на это дело из казенного сундука принц А. П. Ольденбургский, были бы даны обыкновенным русским обывателям.

Вся заслуга принца заключается в том, что он человек подвижной и обладает таким свойством характера, что когда он пристанет к лицам, в том числе иногда лицам стоящим выше, нежели сам принц А. П. Ольденбургский, то они соглашаются на выдачу сотен тысяч рублей из казенного сундука, лишь бы только он от них отвязался.

Надо отдать справедливость принцу Ольденбургскому, он весьма подвижной человек и если нужно сделать что-нибудь экспромтом, а в особенности сделать нечто выдающееся по своей оригинальности, то он по своему характеру к этому совершенно приспособлен.

Судя по тому, как описывают историографы характер и натуру Императора Павла, нужно сказать, что никто из Царской семьи не унаследовал качеств Императора Павла в такой полности и неприкосновенности - в какой унаследовал их принц Александр Петрович Ольденбургский.

В сущности говоря, он не дурной, хороший человек, но именно вследствие своей, - мягко выражаясь, - "необыкновенности" характера и темперамента он может делать поступки самые невозможные, которые ему сходят с рук только потому, что он - "Его Высочество принц Ольденбургский".

Когда я был министром финансов, я раза два имел с ним неприятные объяснения по следующему поводу: 505 Принц А. П. Ольденбургский приходит ко мне и мне объявляет, что Его Величество изволил повелеть выдать ему на такое-то дело столько-то сотен тысяч рублей из казенных средств.

Я обращался к принцу и спрашивал его: уполномочен он мне это объявить официально, как генерал-адъютант?

На что не получил от него определенных ответов. Поэтому - хотя обыкновенно дело сводилось к тому, что мне приходилось выдавать деньги в той или другой степени из казенных средств принцу: то на расширение Народного Дома, то на Гагры, - тем не менее, всякий раз такие выдачи были связаны с некоторыми трениями, которые ставили Его Величество и в особенности меня в весьма неприятное положение.

При покойном Императоре принц Александр Петрович Ольденбургский был командиром гвардейского корпуса, но очень скоро он должен был покинуть этот пост, именно, вследствие своих оригинальных и неожиданных выходок, а ведь Император Александр III вообще шутить не любил.

В чумной комиссии, как я уже говорил, председателем был принц Ольденбургский. Когда же в 1897 г. принц Ольденбургский был в Киргизских степях, где недалеко от Астрахани вспыхнула чума, то вместо него, за его отсутствием, председательствовал в комиссии - я, как старший член.

Как то раз в комиссии была получена телеграмма, в которой принц Ольденбургский требовал, чтобы в виду появления чумы в Киргизских степях был запрещен вывоз некоторых продуктов из России, или вернее, из некоторых местностей России, - причем желание принца выражалось, по обыкновенно, в форме императивной.

Я, конечно, на такую меру никоим образом согласиться не мог, так как, если бы мы это объявили, то мы бы подняли переполох во всей Европе, и Европа тогда имела бы полное право сама воспретить вывоз различных продуктов из России, основываясь на чуме. И так я на подобную меру не согласился, причем ко мне присоединились и остальные члены комиссии. Об этом мы представили Государю Императору и Его Величество, вопреки требование принца Ольденбургского, согласился с нами.

Принц Ольденбургский на это чрезвычайно обиделся и, вернувшись затем в Петербург, довольно долгое время со мною не виделся. 506 Так как принц Ольденбургский не был у меня, то и я, с своей стороны, не искал с ним свидания.

Когда же министром внутренних дел сделался Д. С. Сипягин, с которым я был в весьма дружественных личных отношениях, то как то раз приехав ко мне, Сипягин сказал, что принц Ольденбургский желал бы со мною опять сойтись, при этом Сипягин очень советовал мне сделать первый шаг и поехать самому к принцу Ольденбургскому. Я, конечно, сказал, что сделаю это с большим удовольствием. Я спросил по телефону: когда принц Ольденбургский может меня принять, он мне назначил время, я поехал к нему.

И вот разговор, который я имел с принцем Ольденбургским, вполне характеризует этого оригинального человека.

Я начал объяснять принцу, что я против Его Высочества решительно ничего не имею, отношусь к нему с полным уважением и очень сожалею, что тогда не мог согласиться с мерою, которую Его Высочество предлагал. Я сказал принцу Ольденбургскому, что и Государь тогда согласился со мною, а не с ним, и настаивал на том, что я был совершенно прав, - что подтвердилось и действительностью, - так как хотя никакого запрещения вывоза наших продуктов не было, а тем не менее чума, благодаря некоторым мерам, принятым принцем Ольденбургским на месте, прекратилась и все сошло благополучно. Затем я добавил, что вообще появление чумы в Киргизских степях - явление довольно частое, оно бывало и прежде и всегда кончалось одним и тем же, а именно, что после нескольких месяцев, при принятии некоторых мер, чума временно утихала.

Принц Ольденбургский со слезами на глазах мне говорил, что вот тем не менее этот инцидент на него чрезвычайно подействовал, что с тех пор у него болит сердце и что он именно этому инциденту приписывает свою болезнь сердца.

Во время этого разговора я сидел, а принц Ольденбургский, разговаривая со мною, все время ходил по комнат быстрыми шагами. К нему во время этого нашего разговора раза два подходил камердинер, говорил ему несколько слов, а принц Ольденбургский что-то такое камердинеру приказывал. Затем камердинер опять пришел и принц не говоря мне ни слова, не простившись со мною, убежал.

Я остался один в комнате и ждал минуть десять... Вдруг ко мне прибегает принц Ольденбургский, уже совсем в другом 507 расположении духа, весьма веселый, без всяких жалоб на болезнь сердца и кричит мне: "Проснулась, проснулась".

Тогда я спросил Его Высочество: "В чем дело?"

Его Высочество сказал мне:

- У нас в доме есть нянюшка, очень старая (чуть ли это не была еще его нянюшка) - она несколько дней тому назад уснула и вот несколько дней не просыпалась. Принимали различные меры - она все не просыпалась. И вот, говорит, - я пришел туда и закатил ей громадный клистир и как только я ей сделал клистир - она вскочила и проснулась.

Принц Ольденбургский был по этому поводу в весьма хорошем настроении духа и я расстался с ним в самых дружественных отношениях.

Когда я ввел питейную монополию в Петербурге, то одновременно с введением монополии были введены и попечительства трезвости - учреждения правительственные.

Мне хотелось, чтобы во главе этих попечительств в Петербурге встал такой человек, которому Его Величество оказывал бы симпатию, одним словом, чтобы это был такой человек, который бы мог делать то, что обыкновенному смертному делать не дозволят. Вследствие этого я просил Государя назначить председателем попечительств в Петербурге принца Ольденбургского, - который состоит председателем попечительств и до настоящего времени.

Пока я был министром финансов, я имел с принцем Ольденбургским по этому делу некоторые столкновения, так как он в некоторых случаях различные народные увеселения и забавы связывал с питьем крепких напитков - против чего я всегда восставал.

Тем не менее, благодаря принцу Ольденбургскому устроен и существует в настоящее время, так называемый, "Народный Дом", представляющий собою место здоровых увеселений, если не народа то, во всяком случае, различных бедных классов петербургского населения.

Конечно, все это сделано на казенные деньги, но с другой стороны, не будь во главе этого дела принца Ольденбургского - 508 Петербургское Попечительство никогда не получило бы этих денег: 1) потому что Государственный Совет не соглашался бы отпускать столько денег, и 2) потому что у принца Ольденбургского по этому предмету имеется особый способ действий. Он организует большие предприятия, не имея денег и зная, что так или иначе, но деньги эти будут уплачены, так как в крайнем случае он всегда упросит Государя, чтобы Его Величество приказал это сделать.

О ЛЕДОКОЛЕ "ЕРМАК" И НАМЕРЕНИИ УСТАНОВИТЬ МОРСКОЙ ПУТЬ НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ПО

СЕВЕРНОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ СИБИРИ.

В 1898 году, а именно в конце этого года, был по моей инициативе заказан ледокол "Ермак", ближайшей целью сооружения этого громадного ледокола была у меня та мысль, чтобы, с одной стороны, сделать возможным судоходство в Петербурге и других важных портах Балтийского моря в течение всей зимы, но главным образом попытаться, нельзя ли пройти на Дальний Восток через северные моря, по северному побережью Сибири. Ледокол этот был сооружен при ближайшем участии адмирала Макарова, того самого Макарова, который геройски погиб около Порт-Артура, будучи во время Японской войны назначен главнокомандующим Дальневосточным флотом. Адмирал Макаров отличился еще и во время последней Турецкой войны и вообще по своему характеру представляет собою истинный тип военного решительного человека, с оригинальными взглядами. К сожалению, хотя некоторое время он командовал Ермаком, или вернее Ермак находился под его высшим командованием, (это судно-ледокол находилось в ведении министерства финансов в непосредственном моем распоряжении), те проекты, которые я имел в голове, не осуществились. Ледокол этот оказал некоторую пользу в смысле очистки от льдов Балтийских портов и Макаров на этом судне лишь один раз сделал довольно большое плавание в северные моря и раз попытался сделать плавание и на Новую Землю, но дальнейших экскурсий в том же направлении не производил.

Этому делу открытия морского пути на Дальний Восток, через Сибирские прибрежья, а равно плаванию по направлению к полярному Полюсу очень сочувствовал также известный наш ученый Менделеев.

Этот Менделеев был известный всему миру русский химик, бывший профессор Петербургского университета, затем он вследствие своего довольно резкого неуживчивого характера выслуживши 510 пенсию бросил университет. К стыду нашей Академии он не быль выбран академиком и на место академика по специальности химика мы выбрали лицо, хотя и очень почтенное, но не имевшее никакой серьезной длительной репутации в науке. Опять таки он не был академиком вследствие своего довольно тяжелого характера, что совершенно не оправдывает действия академии. Так как Менделеев был товарищем по педагогическому институту Вышнеградского, то тот его сделал управляющим палатою мер и весов.

Когда я сделался министром финансов, то это учреждение палаты мер и весов я значительно увеличил и расширил именно потому, что во главе ее стоял такой значительный ученый, как Менделеев, человек с большою не только научною, но и практическою инициативой. Менделееву во многом обязано развитие нашей нефтяной промышленности и других отраслей нашей промышленности. Он был по тем временам ярый протекционист и, как это бывает обыкновенно со всеми выдающимися людьми, во время его жизни вследствие того, что он был и талантливее и умнее и ученее лиц его окружающих, а с другой стороны вследствие того, что имел самостоятельный характер, подвергался со всех сторон самой усиленной критике. Его сочинения, касающиеся развития наших хозяйственных и промышленных сил, служили предметом насмешливой критики; его обвиняли в том, что будто бы он находится на жалованье у промышленников и потому он проводит идею протекционизма и только тогда, когда он умер, то начали кричать, что мы потеряли великого русского ученого.

Хорошо еще, что россияне отдали ему эту честь после смерти его, хотя для Менделеева было бы приятнее, если бы были оценены его достоинства во время его жизни.

Я помню довольно интересное заседание, которое было у меня в кабинете, в котором принимали участие: я, Менделеев и адмирал Макаров. Я поставил вопрос о том, каким образом установить программу для того, чтобы достигнуть намеченной мною цели, т. е. пройти на Дальний Восток к Сахалину через северные моря по нашему Сибирскому прибрежью. На это мне Менделеев после размышления, на которое я ему дал время, высказал то убеждение, что для того, чтобы найти путь на Дальний Восток, не следует идти из Петербурга, огибая Норвегию северными морями параллельно нашим 511 северным побережьям, а нужно просто пройти прямо по направленно к Северному Полюсу, прорезать Северный Полюс и спуститься вниз, что такой переход будет гораздо проще и может быть совершен и гораздо скорее и безопаснее. Адмирал Макаров не вполне разделял это мнение, он находил, что это будет очень рискованный шаг, что благоразумнее будет попытаться идти по направлению нашего северного прибрежья.

Между ними в моем присутствии произошел обмен взглядов. Менделеев утверждал, что не уверен, что то, что он предполагает, может быть вполне реализировано, но, что есть гораздо более шансов к тому, что можно прорезать северный полюс и спуститься вниз южнее. На вопрос Макарова, согласится ли с ним ехать Менделеев на Ермаке, по плану им предложенному, Менделеев ему категорически ответил, что по этому плану, т. е. идти на северный полюс и там спуститься вниз он совершенно согласен и с ним поедет, тогда Макаров ему предложил с ним ехать, но только не по этому направлению, а опять таки по нашим северным морям, придерживаясь к Сибирскому побережью.

Менделеев ответил, что такое плавание и более рискованное и более трудное и поэтому он ехать с ним по этому направлению не согласен. Таким образом между этими двумя выдающимися лицами произошло в моем присутствии довольно крупное и резкое разногласие, причем оба эти лица разошлись и затем более уже не встречались. Уходя от меня каждый из них мне повторил: Менделеев, что он во всякое время согласен ехать на Ермаке с адмиралом Макаровым на Дальний Восток к Сахалину прямо прорезывая северный полюс, а Макаров мне заявил, что он согласен на Ермаке ехать к Сахалину, придерживаясь направления параллельно нашим северным прибрежьям. В конце концов ни тот, ни другой проект не осуществился, отчасти вследствие этого разногласия, а отчасти от того, что Макаров в скором времени был назначен начальником Кронштадтского порта, а затем началась несчастная Японская война.

Ермак во все время моего управления министерством финансов впредь до образования главного управления мореходства находился в распоряжении министерства финансов, а затем, когда было образовано главное управление мореходства, то был передан в ведение этого управления.

 

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 11; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!