Зачем ты такой красивый, Витя?

Министерство культуры Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования

«Екатеринбургский государственный театральный институт»

Актёрский факультет

Кафедра истории театра и литературы

СБОРНИК ПЬЕС

«ХОРОШЕГО ПОМАЛЕНЬКУ»

Допустить к защите: Автор дипломного проекта:

Зав. кафедрой Васильева Е. Ф.

д-р филол. наук, профессор Специальность: 52.05.04

Бабенко В. Г. «Литературное творчество»

Руководитель проекта:

Доцент кафедры истории театра и литературы,

заслуженный деятель искусств РФ

Коляда Н. В.

Екатеринбург

2022

Содержание

Введение.............................................................................................................. 3

Пьеса-вербатим «Буду я»…............................................................................... 5

Пьеса по мотивам рассказа В.Г. Распутина «Челябинск-Чита»...................... 16

Чат - пьеса «Зачем ты такой красивый, Витя?»............................................... 32

Монолог «Марго»…………………………………………………………………..39

Инсценировка рассказа М. Горького «Лёгкий человек»................................ 54

Пьеса-сказка «Хорошего помаленьку или как кот Дима друзей спасал»...... 67

Введение

Васильева Екатерина Фёдоровна. Родилась в городе Борзя, Читинской области, в 1995 году. Большую часть жизни прожила в Курганской области, в маленьком городке Юдино, которое зачем-то переименовали в более звучное – Петухово. Училась в городе Тобольске, который известен тем, что является местом ссылки последнего русского царя Николая II и его семьи, ну и не только этим. Поступила там в педагогическую академию, на факультет «Русского языка и литературы», но ушла оттуда в колледж искусств и культуры, на актёрско-режиссёрский факультет.

Писала с самого детства, долгое время это были только стихотворения, затем проза, а в 21 год попробовав написать свою первую пьесу, переехала в Екатеринбург, и поступила с ней на бюджетное отделение, к Николаю Владимировичу Коляде, зная его лишь понаслышке. На втором курсе работала костюмером в Коляда-театре и до сих пор с теплом вспоминаю то время.

В разные годы периодически принимала участие в конкурсах и лабораториях, долгое время делала то, что делать нельзя – «писала в стол», в чём искренне раскаиваюсь, но ни о чём не жалею и сейчас, заканчивая обучение в Екатеринбургском государственном театральном институте – я понимаю, что мой путь, как драматурга – только начинается.

В 2013-2016 годах была журналистом газеты «Менделеевец.RU» в городе Тобольске, в 2017 году участник-драматург Второй театральной лаборатории Удмуртской школы драматургии, в городе Ижевске, в 2018 году - участница смены «Экспериментальная сцена», «Лаборатория молодой режиссуры и драматургии» Всероссийского молодёжного образовательного форума Таврида. (Республика Крым), участник Лаборатории «Уральский подпол. Тайны 90-х», в 2019 году участница смены «Год театра», «Лаборатория новой пьесы и аудиоспектакля ЛитРес: Чтец» Всероссийского молодёжного образовательного форума Таврида, (Республика Крым, г. Судак), Лонг-лист премии «Русское слово» в номинации «Лучшая пьеса», (г. Санкт-Петербург.) Шорт-лист той же премии, проходившей в Москве.

Моя дипломная работа состоит из пяти различных по жанру пьес. Пьеса «Буду я» своего рода документальный вербатим, написана по реальной истории из девяностых, для Лаборатории «Уральский подпол», в рамках этой лаборатории по ней был поставлен эскиз в Ельцин-Центре.

Чат-пьеса «Зачем ты такой красивый, Витя?» написанная в комедийном жанре, это переписки героев в социальной сети, в ней я затрагиваю темы первой любви и сталкинга. Пьеса была записана мной и несколькими актёрами из разных городов как аудиоспектакль, и опубликована на платформе Литрес. Также отобрана Ярославой Пулинович на участие в премии «Русские рифмы, Русское слово».

Монолог «Марго» - это драматическая история двух сестёр об их непростой жизни с матерью, страдающей от алкоголизма. Пьеса была представлена в качестве эскиза на лаборатории Тавриды в 2018 году, а также отобрана Еленой Исаевой для участия в премии «Русское слово».

Пьеса «Челябинск-Чита» написана в 2021 году, по мотивам рассказа В.Г. Распутина «Встреча» и рекомендована одним из арт-директоров к участию в драматургическом конкурсе «Ремарка». Это история об одиночестве, любви и прощении двух пенсионеров.

Инсценировка рассказа М. Горького «Лёгкий человек» («Сашка») была написана мною по заданию Николая Владимировича, во время работы над инсценировкой, я научилась «отпускать себя» и не бояться чем-то испортить оригинальные произведения.

И, наконец, пьеса-сказка «Хорошего помаленьку или как кот Дима друзей спасал» была начата мной в далёком 2017 году, а закончена в 2022, объединив в себе два задания Николая Владимировича. Пьеса получилась как для взрослых, так и для детей, думаю, что интересно будет как детям, так и их родителям. Она о дружбе и вере в лучшее.

На данный момент, на стадии написания и оформлении идеи находятся как минимум две пьесы, над которыми я буду продолжать работу после окончания института.

Буду я

Всего лишь одна из многих историй о 90- х

Вербатим

Действующие лица:

ТОНЯ – девушка с Урала.

ДЕТСТВО

А вы имена реальные указывать будете, или поменяете? Нет, я, как бы, не против имён реальных, просто интересно. А то у подружки моей был такой случай, давала интервью в газету, к девятому маю, про подвиги дедовские рассказывала, а они потом другому человеку эту историю приписали, представляете? Она даже со мной советовалась, мол типа можно ли на них за это жалобу подать. А там поезд ушёл уже, что с газетчиков взять, вы меня извините, конечно, но я вашему брату никогда не доверяла особо. (смеётся) Я отвлеклась, время ваше трачу, со мной такое бывает, часто. Сидит одна мысль в голове, открываешь рот и говоришь совсем про другое, а ту мысль уже не помнишь. Так о чём мы с вами говорили? Я некрасивая. Вешу тридцать два килограмма. Спасибо ежегодному медосмотру в школе. Дурацкая процедура. Я была самая высокая и самая худая. Дылда. Вы наверное на меня сейчас смотрите и думаете, что я говорю очевидные вещи. Типа «ну надо же, Тоня, в девяносто третьем вы были худой!» конечно в то время пухлым особо никто не был, это надо было постараться. Видите, я опять отвлекаюсь. Как так у меня выходит? С детства была рассеянной, маму это раздражало, а у меня был свой мир. Такой, знаете, прекрасный и светлый! Да… Вы то сами застали то время? Вам сколько? Двадцать? У нас дома жил попугай. Забавный такой, Кеша – стандарт и никакой фантазии. Я вообще в детстве очень любила птиц. Сейчас бы не стала никого держать. Не умею заботиться. Это большая ответственность. Никогда не понимала людей, которые возьмут животное, наиграются и выбрасывают. Дарят, в лучшем случае. У меня так одно время крыса оказалась среди подарков на др. Подружка подкинула, с праздником мол, это Жора, он будет жить у тебя. Ага, потому что тебя заебал, ну я ей так не сказала, конечно, но подумала. Жора был кстати хороший, жалко умер быстро. Крысы долго не живут. А зря. Они умные. С тех пор не держу животных, и с такими людьми стараюсь не общаться. Когда меня чёто бесит, я лучше в сторону отойду, не буду нагревать. Вы наверное удивляетесь, как я стала юристом? Думаете, юрист – скучная профессия? Отчасти. У меня много знакомых юристов теперь стюардессы. Опасно, трудно и всё такое, но зато над бумажками не корпишь и платят норм. Ну а что касается вашего вопроса…А с чего вы вообще у нас тут такое спрашиваете? Мы здесь к другим вопросам привыкли. Короче, было жутко и весело. У мальчишек любимой забавой было сзади к трамваю прицепиться и кататься. Моего одноклассника Лёву так и размазало. А ещё, мы с девчонками коллекционировали пивные жестянки, странно, да? И, конечно же, вкладыши. У меня был целый альбом с такими. У нас во дворе даже был свой бомж, Валерыч. Спал на плитах, вечно синий, а мы тыкали в него палками, пока он не просыпался и не начинал за нами гоняться. Всю зиму девяносто четвёртого мы просидели в куртках и варежках на уроках и ещё умудрялись чёто шить, аппликации делать. Негнущимися, красными пальцами. Дома была картошка, в мундире сваренная, пробовали когда-нибудь? Оо, обязательно попробуйте, это очень вкусно! Когда картошка была готова, мы с мамой сливали воду, складывали картофелины в глубокую миску и снимали шкурку, обжигали пальцы. А дальше – проще некуда. Мама обычно делала картошку с капустой и маслом, сначала солишь картофелину, а потом макаешь её в масло. До сих пор помню этот вкус.

Я была некрасива. Не знаю, как чувствовали себя красивые девочки, а я всегда думала, что даже если девчонка обычная, и особой красотой не блещет, то она всегда потом может превратиться в красавицу, а что делать тем, кому природа не оставила шансов? Моя мама взяла на себя функцию природы, и не оставила мне шансов. Она была очень строгая. Ну и сейчас, конечно, где-то есть. Одевала меня в мешковатую одежду, почему-то всё время боялась что на меня будут излишне обращать внимание мальчики. Уж не знаю, откуда у неё такой бзик взялся. Это что-то из раздела «родишь – поймёшь»? Я сидела за партой с самым красивым мальчиком в классе, конечно была в него влюблена, и была похожа на лягушонка. Меня так всю началку продразнили, кстати. Я никому не говорила дома, даже Косте. Стеснялась. Я же родилась в рубашке. Знаете, что это такое? Это когда ребёнок рождается в не лопнувшем плодном пузыре, этот пузырь облегает тело, как рубашка и мешает дышать. Ребёнок может задохнуться, поэтому в первую очередь нужно успеть снять плёнку с лица. По народным приметам, знаете ли, я должна быть очень везучей. Вы верите в приметы?

Что осталось точно с того времени, так это голод. Чувство вечного голода. Я была дохлая, гемоглобин ни к чёрту, стабильные обмороки раз в неделю, и я всё время хотела жрать. До сих пор не могу насытиться, даже когда уже не лезет, когда чувствую что объелась, всё равно не могу остановиться, пока не доем всё. Вот бы ещё не поправляться, как тогда. Мы на Урике жили, и в школу я ходила там же, недалеко от дома была барахолка, и потом по всему району понаставили «комков». Ларьки то есть. Мы с ребятами их частенько обходили, чего там только не было. Глаза разбегались. Жвачки «бумер» «лав ис» с вкладышами, газировка «зуп». На самом деле она называлась «сэвэн ап», просто у семёрки хвостик был похож на букву зэт. Но рекламы ещё не было и мы не знали, как правильно читать. Батончики, всякие растворимые соки. Наших родителей конечно на такое было не развести. Я так завидовала тем счастливчикам, которые всё это пробовали!. А потом появился самый интересный ларёк – книжный. Он даже был цветной, а не серый, как обычно, и с открытым прилавком. У меня была одноклассница, Машка, дак она набирала себе в таких ларьках кучу любовных романов, и я всё время думала, как же ей такое продают? Складывала их в свой портфель и уносила домой, чтобы читать потом тайком от родителей. Не, ну я конечно тоже в то время книжки для взрослых читала, но это в основном были суровые мужские детективы, в мягких обложках. Один раз Костя раздобыл мне шоколадку и «юппи». Это было счастье.

МАМА

Мама делала из старой одежды, которая валялась на антресолях – новую. Перекраивала. И мечтала перекроить нашу жизнь во что-то лучшее. Она была похожа на кошку. Изящная и грациозная. С зелёными глазами. Ей, знаете, удавалось хорошо выглядеть в любые, даже самые суровые времена. Она работала учительницей в музыкалке. И ни за что не хотела бросать это дело, и браться за что-нибудь выгодное. Пыталась работать на рынке, но если бы вы видели мою мать, вы бы сразу поняли, почему это было совсем не её занятие. Я до сих пор помню её красные от холода обмороженные руки и как потом она около двух месяцев не могла проводить уроки. В то время папа и связался с этими людьми. Так конечно просто совпало, но мне уже потом, когда выросла, немножко стало казаться, будто бы в этом была её вина. Вы на меня так смотрите, осуждаете? Или мне просто кажется. Ну конечно это всё глупости и вины её тут нет. Но когда вы взрослеете, вам становиться нужным кого-нибудь обвинить. В моём случае – это была мама.

Мама читала Сагана и Коллинза, до сих пор перед глазами стоит картина, как она забирается на диван, включает лампу и читает. Я сажусь рядом, и тихонько сижу. Когда она уходила на работу, я представляла себя взрослой, конечно красилась её помадами и хотела стать такой же красивой. Все девочки так делали. Но она очень не любила то, что я трогала её вещи. Особенно под запретом были духи. Подарок отца. А потом помню ко мне заглянула в гости Катька, блин, она везде совала свой нос и была из такого знаете не бедного семейства, любила хвастаться всякими импортными штуками, о которых мы с Костяном в то время и мечтать не могли. Ну и вот короче она припёрлась и стала хвастаться что у её матери появились новые серёжки. Мне надо было чем-то крыть! И тогда я, дура, решила показать ей эти самые духи. Вот, мол, французские, настоящие, дорогие. Катька конечно схватила флакон и он выскользнул из её рук. Я оттаскала её за волосы, а потом когда мама с работы пришла - уже настал мой черёд получать. Мама с порога всё поняла. Этими духами воняло на всю квартиру. Палас был просто ими пропитан. И дофига времени этот запах «дорогой жизни» не выветривался. Мама побледнела, я начала реветь и просить прощения. Но знаете, в тот момент будто что-то лопнуло. Может быть, вы скажете, это глупо но я потом ещё долго чувствовала себя виноватой. А в один из дней, когда Костян ещё увлекался мелкой торговлей, я решила у него спросить. Про духи эти. Может, видел такие где? И на следующий день он их принёс. Это конечно была подделка, я думаю он их спёр.

Сейчас поймала себя на мысли, что я ничего больше и не могу рассказать про свою маму. Ведь это не нормально? Не сказать, что мы с ней были в плохих отношениях, но почему-то кроме этой дурацкой истории про духи, я больше ничего не могу вспомнить. Я как будто её не знаю. И думаю сейчас: а знала ли она меня? Мои воспоминания о ней – как о постороннем человеке. То есть я знаю, что она была хорошим педагогом, но так я могу сказать и про вашего соседа. А вот с Костей у них было по-другому. Если бы сейчас он говорил о ней, он бы точно вспомнил какие-нибудь яркие моменты, у него вообще был язык подвешен. С его слов она бы не казалась вам такой «неживой». Костя видел мир ярче.

КОСТЯ

Я его представляю. Ну, представляю, какой бы он был сейчас. Закрываю глаза и вижу. Вот я бегу по нашему двору, лохматая, в новом платье, запинаюсь обо что-то и падаю на землю. Костя подбегает, поднимает меня, отряхивает, видит что платье порвалось и коленки разбиты и говорит, что дома ему за меня попадёт. Я реву, размазываю грязными руками слёзы по всему лицу, а реакцию мамы позже помню смутно. Наверное, Косте всё-таки тогда попало. Сейчас он был бы красивый и взрослый. А когда всё случилось, он был курносый и тощий. И не вылазил из передряг. Он бы точно стал бизнесменом, с его то хваткой. Вечно крутился, что-нибудь продавал. Я напрашивалась идти с ним, и он иногда разрешал. Начал он вроде бы с сигарет, стоял в рядке со старушками и торговал. Я тогда мало чего понимала, но Костя знал, что я родителям не стукану и со мной делился. Я пишу ему письма и складываю в коробку. Да, я взрослая и всё такое, но я не ощущаю себя такой. Пишу о своей жизни, о том, как прошёл день, будто бы он просто живёт где-то далеко и игнорит мои письма. Или почта как обычно тупит. Нечестно, что он бросил меня одну. Вам такая привязанность кажется странной? Это потому что вы единственный ребёнок в семье. Угадала? Мы были двойняшками. Костя – старший. И, всем всегда казалось , что не на пять минут, а на пару лет. Поэтому он за меня отвечал. Мне кажется, мы были совсем не похожи. Он пробивной и компанейский, именно такие и выживают. Везде и всегда! Представьте, что от вас оторвали часть. Я без него не могла. И я не ощущала себя целой, с тех пор как он ушёл. Конечно, у нас не всегда был мир. Я умела допекать. Братья и сёстры всегда выясняют отношения, дерутся из-за какой-нибудь вещи, а нам и делить то особо было нечего, поэтому обычно мы быстро мирились. Был выходной, мама отправила нас в прачечную с утра пораньше. Мы с Костей договорились, что в ту сторону я несу мешок с вещами, а обратно – он. Короче там была очередь, и Костя сказал что он пока сгоняет за газировкой за угол, а я вещи посторожу. И я уснула. Знаете вот это чувство, когда вам очень холодно, а потом вы заходите в помещение, согреваетесь и так медленно-медленно становится тепло. Я присела и тут же отъехала. Меня разбудил резкий толчок и крик «Тонька, дура! Вещи украли!» я конечно вскочила и подумала, что Костя меня разыгрывает, но наши вещи правда тогда кто-то украл. Толпа была жуткая, не разобрать. Он очень разозлился. Сказал что-то типа того что я вечно всё порчу, а потом «я тебя ненавижу». А я сказала, что не хотела бы такого брата как он, и что вообще не хотела бы брата. Мы не разговаривали два дня, а потом он пропал. В ночь перед этим я нашла у себя в шкафчике мандарины, которые мы видели только на новый год. Я понимаю, почему он пошёл. Это было вынужденно и опасно, но, наверное, для него казалось таким приключением, секретным заданием. Мальчики любят в такое играть. Это так странно, но даже в письмах я не пишу, кто это сделал. Хотя он единственный, кому я бы могла рассказать. Храбрый и глупый Костя. Я сохранила две плёнки из нашего домашнего архива, там мы с Костей читаем стихи. Я забываю слова, это видно, хоть звука и нет, а он, смешно морщится, показывает язык и дочитывает за меня: «пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда будет папа, пусть всегда будешь ты и я.»

ПАПА

Их убили в девяносто седьмом. Два обгоревших тела возле заброшенного ангара. Я не понимала тогда, и не знаю сейчас, что они могли там увидеть. Да это и неважно. Важно, что мы с мамой остались одни.

Отец всё время носил джинсовые рубашки. И коллекционировал значки. Мне казалось, что ни у кого не было такой крутой коллекции. Он прикреплял их к вымпелу и гордился каждым. Я любила их разглядывать. Снимать и брать в руки категорически запрещалось, но иногда папа был в особом расположении духа, он брал меня на руки, поднимал повыше, чтобы я могла видеть и рассказывал про самые необычные экземпляры. Мама говорила, что когда мы с Костей только-только родились, папа пел нам только одну колыбельную: «Шел отряд по берегу, шел издалека, шел под красным знаменем, командир полка.» Он как в школе выучил эту песню, так больше песен и не знал.
Я плохо помню время, когда он работал на заводе. В голове только одна картинка: папа в коридоре. На нём пиджак. Я у матери на руках. Провожаем его на работу. Ещё очень рано и за окном темно. Ему всё время советовали уйти с завода и податься в коммерсанты. Но папа всегда смеялся и говорил, что русский бизнес – это украсть ящик водки, водку продать, а деньги пропить.

У отца были густые кудрявые волосы, и в детстве я обижалась, что он «пожалел» их для меня, и я родилась с прямыми и тонкими. В старших классах тоже вспоминала об этом, каждый раз, когда приходилось спать с большими неудобными бигудями. Отец обожал рыбалку. И всегда брал с собой меня. Костю эта тема никогда не интересовала. А вот мне нравилось. Папа с таким интересом мне всё это объяснял, что я наверное и сейчас дала бы вам фору. Он учил, как правильно выбрать снасть и какой толщины должна быть леска. Мы ездили на Туру до весны девяносто шестого, пока она не обмельчала и там не начали оттаивать трупы. Потом папин завод пригрозили закрыть, а тут ещё мама со своим рынком. Короче, мы не сразу узнали, про это.. ну, про его новое место работы. Он пришёл с конфетами и шампанским и сказал, что вот теперь мы заживём. Тогда я не понимала мамину реакцию, но сейчас знаю точно – это был страх. Но всё шло нормально, и он даже начал брать с собой Костю, вроде как дополнительный заработок. Продлилось это недолго.

Я не знаю, как мы прожили год. В башке туман. Сначала сидели на запасах, а потом они стали кончаться. Всё стало кончаться. Мама пыталась продать то, что у нас было, продолжала ещё какое-то время вести занятия. Ей снова пришлось вернуться на рынок. Соседи помогали, чем могли, меня, если честно до сих пор это удивляет. Как люди в то время умудрялись делиться чем-то, ведь у них самих нихрена не было. Похороны были скромные. Пришли какие-то странные мужики, сказали, что работали вместе с отцом. Я слишком мало помню про отца. Всё какими-то урывками, только общие ощущения. Ощущение защищённости и тепла. Я была ребёнком и не могла видеть будущее. Когда мы вырастаем – мы тоже его не видим.

ВИКТОР

Этот день был особенным во всех смыслах. Это был день моего рождения. Нашего рождения.

Мама сказала, что у неё для меня сюрприз. Так в нашей жизни появился Виктор. Я никогда не называла его «дядей Витей», «Виктором Андреичем», или как-то ещё. Я вообще старалась его не называть, но когда приходилось - он был просто Виктор. Его лицо почему-то казалось мне знакомым. Начищенные до блеска ботинки, дорогие часы на правой руке, ужасный одеколон. Он приходил к нам в гости какое-то время, дарил маме подарки, и я поняла, что она счастлива, когда однажды увидела у неё на лице улыбку и блеск в глазах, которые потухли в тот год, когда не стало папы и Кости. Он никогда не оставался на ночь, а потом мама спросила, не против ли я, чтобы дядя Витя к нам переехал. Наш шкаф заполнили нескончаемые пиджаки и брюки, куда делась вся одежда отца, я так и не узнала, а с антресолей было выброшено всё наше старьё. Попугаю Кеше теперь было запрещено вылетать из клетки, потому что дяде Вите не нравилось, что он «везде летает и гадит». Вместе с «дядей Витей» у нас дома появился телевизор, мама перестала читать. Теперь по вечерам они смотрели новости и сериалы. И конечно теперь весь класс стал напрашиваться ко мне в гости, потому что у меня была новёхонькая приставка денди, и только я могла решить, кому разрешить поиграть в марио или чёрного плаща. У Виктора был сын. Он разместился в моей комнате, из-за этого я стала реже бывать дома. До обеда я была в школе, а потом гуляла или шла к кому-нибудь в гости. Мама ругалась и говорила, что теперь он мой брат. А я хотела чтобы его не было. Чтобы он не спал на кровати Кости. Чтобы он не трогал мои вещи. Он не мог его заменить. Он будто бы занял место Кости, но здесь не должно было быть его. Здесь должна быть только я. Еды в доме теперь было хоть завались, но с каждым днём я ела всё меньше, а потом стала прятать еду, выбрасывать или уносить на улицу и кормить там бездомных кошек и собак. Каждый день я уходила на набережную и сидела там. Я разговаривала с Костей. Делилась мыслями и просто какой-то ерундой. Мне стало казаться, что он рядом, и я его вижу. Мама заметила, что я плохо ем и мне пришлось заталкивать в себя еду у неё на глазах, чтобы она не переживала. Но аппетита всё равно не было. Один раз я также ушла гулять, и выйдя на улицу поняла, что забыла рюкзак. Дома был только Виктор и я надеялась с ним не столкнуться и быстренько свалить.

Я услышала его голос с кухни: «ты забудь это дело, мы соболезнования приносили, всякое случается». Мне стало страшно. Захотелось сразу бежать к маме и всё ей рассказать. И пока я бежала к ней на работу, просто за секунду столько мыслей в голове прокрутилось: «А вдруг это не он, вдруг мне показалось? А если я расскажу маме, и она мне не поверит? А если поверит, то что… нас тоже сожгут? А если он слышал, что я заходила, и знает что я все слышала?» И я решила ничего не говорить. Домой вернулась поздно. Дома всё было спокойно. Мама с Виктором сидели у телевизора. Я почувствовала, что вернулась в чужую семью. Что меня здесь не было. Меня тогда будто тоже там сожгли. Я не узнавала эту квартиру. Я не узнавала этих людей. Единственным знакомым человеком здесь для меня оставался Костя. Он провожал меня в школу, приводил домой. Заставлял меня есть и поддерживать общение с окружающими. До поры до времени.

ТОНЯ

После школы я съехала из дома в общагу. Я не могла там больше находиться. Старалась, училась, мне ж кровь из носу нужен был этот диплом. А зачем? Я ж стала о юрфаке с пятнадцати лет мечтать, чтоб его посадить. Но ничего кроме той услышанной фразы у меня на Виктора не было и не могло быть. Я ни с кем не делилась своими мыслями, поэтому ни от кого не слышала «выкинь это из башки и живи спокойно». Я была дурочка и ничего бы не смогла. И большой важный судья б не смог. Но как же мне хотелось бумеранга, кармы, только мгновенной и больше никакой. Я пыталась в своей голове снова разговаривать с Костей, но кажется даже мёртвого я его допекла. Думаете, я ненавидела Виктора? Нет. Просто хотелось какой-то..справедливости, чтоли. Я ненавидела не его. Это был ни Виктор, ни моя мать, ни все бандиты, на которых работал отец, вместе взятые. Знаете, о чьей мучительной смерти я мечтала, как только закрывала глаза? Своего «нового» брата. Потому что он был живой. Потому что он был мне не брат. Но потом я как-то взяла себя в руки, окончила институт. Никуда не ходила, и даже перестала видеть знакомые лица с нашего двора. Я думаю, мне стало легче. Я стала дышать, и снова полюбила солнце. Появилась работа, где можно было совсем забыться. Все налаживалось.

Конечно, нужно было наткнуться на него. На моего «брата». Вот уж кого я не ожидала и кого меньше всего хотела бы видеть. Сразу нахлынули те эмоции, воспоминания той истории, которую я так пыталась забыть. И он еще сказал эту издевательскую фразу «Привет, сестренка!» . Меня будто накрыло волной. Я была в такой ярости и решила: в этот раз я этого так не оставлю, я устрою справедливость. Пробить где он сейчас жил было несложно. Осталось продумать план мести. Тут мне пригодились детективы, которыми я зачитывалась в детстве. Я пришла к нему в гости. Говорить нам было не о чем, так что я там особо не задержалась. Но сделала главное – слепок его ключа. Дождалась, пока его не будет дома, зашла в квартиру. Разлила керосин по углам и на мебель. Достаточно было чиркнуть спичкой всего один раз, и огонь охватил уже пол квартиры. Я вышла на улицу и наблюдала за огнем из его окон. Я представляла, что там горит он и его отец. Как они корчатся от боли и ожогов, а с них заживо спадает кожа. Так тепло на душе давно не было. С тех пор Костю я больше не видела. Вы всё ещё записываете?

А что ещё вам сказать о 90-х? Да черт его знает. Все мы, кто рос в то время, сейчас порознь. Я жила как бы в двух параллельных мирах . С одной стороны все гниет, все серое, а с другой стороны все такое красочное, западное, и новое. Я смотрела на этот мир наивно и радостно. А когда выросла – некому стало вести меня. Но я снова и снова прокручиваю в голове Костин стишок, и знаю, что скоро увижу солнце.

Конец

Челябинск - Чита

Пьеса по мотивам рассказа В. Распутина «Встреча»

Действующие лица:

АННА – пассажир поезда Челябинск-Чита

НИКОЛАЙ – не муж Анны, но тоже пассажир того же поезда.

ИВАН – не пассажир вовсе, призрак бывшего мужа Анны.

***

На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. За окном чаще всего был один и тот же, всегда знакомый, но от того не менее завораживающий, пейзаж: деревья, внезапно оставшиеся без снежных одеял, словно жались друг к другу, пытаясь хоть немного согреться, мимо изредка шумно проносился товарной состав, товарняк, в простонародье, но всё же мелькали вдалеке и крошечные домишки, с не успевшим до конца стаять с крыш снегом, в некоторых окнах был зажжён свет и переливались гирлянды, в преддверии нового года. Там, в этих маленьких домиках людям было очень хорошо, топилась печь, пеклись печенья и уже вовсю из погребов начинали доставать домашние заготовки, разносолы на любой вкус. Было тепло, светло, и как-то особенно уютно в этих домах ещё и потому, что любая погода была нипочём, и ехать было никуда не нужно. С самого детства в поездках, Анна любила представлять, что происходит у людей, пока она смотрит в окошко. Вот кто-то ещё не спит, и свет горит вовсю, а может быть даже угадываются едва заметные движения за шторкой, а у кого-то света нет, уснули, или, быть-может, тоже уехали куда-то, заливисто лает собака, охраняет дом. С возрастом зрение уже не позволяло Анне более детально различать заоконные пейзажи и дома, и она довольствовалась мелькавшими огоньками и слабыми очертаниями домов и других построек. На станциях люди, как обычно, сновали в спешке, в поисках своего вагона, обнимались провожающие и встречающие, а когда поезд вновь начинал своё движение, постепенно наращивая темп, кто-то успевал пройти рядом с вагоном и махать рукой, пока не становился всё меньше и меньше и, наконец, полностью не исчезал из виду.

На одной из таких станций, спустя несколько часов не сменяющего пейзажа и редких заброшенных дач, в поезд зашёл мужчина в возрасте, но старающийся держать себя в форме. Он прошёл вглубь вагона и резким движением дёрнул дверь купе.

Николай . Здесь пятнадцатое?

Анна . Чего орёшь? Напугал всю.

Николай. Пятнадцатое, говорю, здесь? А сумку тут куда деть? Вы почему на чужом расположились? Ещё и вещи разлОжили.

Анна . Ты бы хоть снег отряхнул, перед тем как к людям ломиться.

Николай. Вставайте с моего места.

Анна . Чего?

Николай . Говорю место моё покиньте, убедительно настаиваю.

Анна . А всё купе тебе не освободить? Я за это место уплатила.

Николай . Пятнадцатое?

Анна . Двадцать первое.

Николай . Как?

Анна . Ты пьяный чтоли?

НИКОЛАЙ. Ни капли.

АННА. Ой.

НИКОЛАЙ. Чего ещё?

АННА. Николай, Коля, ты..вы чтоли?

НИКОЛАЙ. Нюрка?

АННА. Перепутали, бывает. Да вы пока присаживайтесь, сейчас я сумки уберу, снег с вас натаял, ничего страшного, высохнет.

НИКОЛАЙ. Вы все там же живете?

АННА. Там же. Куда же я денусь. А вы где? Да вы присаживайтесь, вот тут с краюшку, осторожно.

НИКОЛАЙ. А я перелётная птица, то тут, то там. По командировкам мотаюсь, это самое.

АННА. А я думаю, вы не вы, надо же, тесен мир.

НИКОЛАЙ. У вас все хозяйство?

АННА. Хозяйство.

НИКОЛАЙ. А ты где работаешь?

АННА. Да я уже несколько лет как на пенсии. Давайте я встану, вам тут некуда сесть.

Пауза.

НИКОЛАЙ. Давай мы вот как сделаем. Пойдём ко мне в купе.

АННА. А зачем?

НИКОЛАЙ. Поговорим — как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал. Чего ж ты будешь в проходе стоять?

АННА. Не знаю.

НИКОЛАЙ. А чего тут знать?

АННА. Не знаю, что и делать.

НИКОЛАЙ. Да ты какая-то дикая стала! Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.

АННА. Не подначивай. Пойду, так и быть. Ты меня не съешь.

НИКОЛАЙ. Понятно, не съем. Садись ты!

АННА. Да я постою.

НИКОЛАЙ. Садись, садись, не строй из себя молоденькую.

АННА. (смеётся) Ой, кавалееер!

НИКОЛАЙ. А что? Может, скажешь, что я в молодости был плохой кавалер?

АННА. Не знаю

НИКОЛАЙ. Ты-то должна помнить.

АННА. Не помню.

Молчание. Пауза.

НИКОЛАЙ. Мы и теперь с тобой не старики.

АННА. К тому дело идет! Мне через два года шестьдесят будет.

НИКОЛАЙ. А у меня все шестьдесят со мной, ни один не потерялся, и то не жалуюсь. Нам с тобой по пять раз еще можно жениться да замуж выходить.

АННА. Ну уж. Ты скажешь.

НИКОЛАЙ. А что? Точно.

Молчание.

НИКОЛАЙ. Поднимайся, пойдём.

АННА. Страшно.

НИКОЛАЙ. Пойдём пойдём, чего тут страшного? Проходи. Всё купе в моём распоряжении!

АННА. Ты смотри! У тебя тут как у министра какого.

НИКОЛАЙ. Смеётся.

АННА. Неужели ты тут один едешь?

НИКОЛАЙ. Один. Ты пока осваивайся, я сейчас.

Николай достаёт с верхней полки сумку, начинает что-то искать, шуршит пакетом. Анна всматривается в окошко, долго смотрит на непримятый, как на поляне, снег, наконец, Николай, шумно дыша, ставит на стол две бутылки вина, выуживает из бездонной сумки какие-то свёртки.

АННА. Это еще зачем?

НИКОЛАЙ. Гулять будем, Анна.

АННА. С ума сошел!

НИКОЛАЙ. Вот и ты скорей сходи, чтобы вместе.

АННА. Но куда же столько вина — ты подумай!

НИКОЛАЙ. Пригодится.

Анна со страхом и любопытством смотрит, как он режет хлеб и колбасу, открывает бутылки и банки, но страх этот постепенно проходит. Она улыбается, спохватившись, гасит улыбку, но сразу же улыбается снова и с вызовом смотрит на Николая.

АННА. Значит, гулять будем?

НИКОЛАЙ. Гулять, Анна, гулять.

АННА. А давай. Говорят, один раз живем.

НИКОЛАЙ. Вот это правильно, это по-нашему. Как будто все. Ну, давай поближе, Анна. Давай за встречу. Поднимай. Столько лет не видались.

АННА. За встречу.

Чокаются, выпивают.

АННА. Ты меня, может, споить задумал?

НИКОЛАЙ. Надо же мне когда-то отомстить за старое.

АННА. За какое старое?

НИКОЛАЙ. За то, что ты не пошла за меня замуж. Забыла уже?

АННА. Может, и помню, может, и нет.

НИКОЛАЙ. А то я могу напомнить.

Пауза.

НИКОЛАЙ. Давай выпьем, запьем все, что было. Давай гулять, и дело с концом.

АННА. Давай гулять. Я хочу выпить за тебя, за то, что ты живой, здоровый.

НИКОЛАЙ. Спасибо.

АННА. И за то, чтобы у тебя и дальше все ладно было.

Пауза.

АННА. Я не спросила тебя, ты-то теперь кем работаешь?

НИКОЛАЙ. Я механик на отделении.

АННА. Ишь ты, и правда начальник.

НИКОЛАЙ. Самый главный.

АННА. А я уж пару лет как на пенсии, толком ничего и не происходит. Еду к сыну. На свадьбу.

НИКОЛАЙ. Хорошее дело. Потом назад?

АННА. Не знаю, может погощу у них немного. Но надолго оставаться не буду, зачем молодым мешать.

НИКОЛАЙ. Ты замуж-то выходила после Ивана или нет?

АННА. Выходила. Ты его не знал, он приезжий был. Я его, можно сказать, пожалела, он инвалид, с одной ногой ходил, пожалела и взяла к себе в дом. А потом тысячу раз покаялась. Сначала все ничего было, пока не пил, а потом запил. А напьется — известное дело, скандалы, лезет драться. Ревновать меня вздумал. Да разве мне до мужиков было? День и ночь работала — сам знаешь, времечко тогда не сладкое стояло — давай и давай. Какие уж тут мужики — придешь без рук, без ног, а утром опять иди. Ну да ладно, чего уж теперь об этом…

НИКОЛАЙ. Рассказывай, рассказывай!

АННА. Сына невзлюбил. И то ему неладно, и другое неладно. Измотал всю. Я как дура терпела, думала, может, наладится — нет, дальше хуже. Сколько можно терпеть? Раз поднялся он на меня, я и не вытерпела. Чем такой мужик, уж лучше без мужика жить, правда?

Молчание.

АННА. Спокойней. И вот с той поры я одна. Сватались ко мне, да я уж больше не стала судьбу пытать — хватит. Два мужика было, а по-доброму одного надо. Уж если сразу не повезет, то потом и не жди, чтоб повезло. А я и одна неплохо живу, сама себе хозяйка, ни попреков тебе, ни побоев. Никто обо мне худого слова не скажет, как я жила. Парня вырастила, он теперь уж взрослый, женится вот. Ну вот, всю жизнь я тебе рассказала.

НИКОЛАЙ. И правильно сделала, что рассказала.

АННА. Ой, а я уж пьяненькая-пьяненькая стала. Чего доброго, упаду тут у тебя. Я ведь не часто пью, разве что по праздникам. Соберемся с бабами, поплачем, песни попоем — все вместе. Ты-то как? Я болтаю, болтаю, тебе и слова не даю сказать. Семейный или, может, в холостяках ходишь?

НИКОЛАЙ. Семейный. Куда от этого денешься?

АННА. А баба-то здешняя?

НИКОЛАЙ. Нет, я ее с Украины привез.

АННА. Смотри-ка ты! Здешние, выходит, не по вкусу пришлись?

НИКОЛАЙ. Была одна, которая пришлась по вкусу, да она мне отказала.

АННА. Ладно тебе. Чего уж теперь об этом говорить?

НИКОЛАЙ. К слову пришлось, вот и сказал.

АННА. Все сердишься на меня?

НИКОЛАЙ. Нет — зачем? Вот еще не хватало мне — сердиться на тебя!

АННА. Сам видишь, как у меня все получилось.

НИКОЛАЙ. Вижу.

АННА. Ну вот.

Молчание.

НИКОЛАЙ. Ну, чего ты?

АННА. А? Так просто. Чего-то нашло.

Пауза.

АННА. Коля, наливай, а. Давай вспомянем с тобой Ивана. Чокаться нельзя.

Пауза.

АННА. Хороший он был. Я его до самой смерти помнить буду.

НИКОЛАЙ. Мне как написали про него, я с неделю сам не свой ходил. Мы с ним были самые лучшие товарищи, ты же знаешь. Даже когда вы сошлись, я на него не злился. На тебя злился, а на него нет.

АННА. Мы как голубки жили, честное слово, как голубки.

НИКОЛАЙ. Вы хорошо жили, я помню.

АННА. Я при нем ни на кого и глядеть не хотела.

НИКОЛАЙ. И меня ты не любила.

АННА. Не надо. Зачем ты это? Ты же знаешь, я тебя до него любила, я и замуж за тебя собиралась. А тут он. Ты не сердись на меня.

НИКОЛАЙ. Чего мне теперь на тебя сердиться?

АННА. Не сердись, не надо. Я ведь не со зла.

НИКОЛАЙ. Хватит тебе.

АННА. Больше не буду. Мой-то инвалид, ну, с которым я жила, он меня и к Ивану ревновал. К погибшему. Вот чума!

НИКОЛАЙ. А ты все такая же, как была. Постарела, а характер такой же.

АННА. А что?

НИКОЛАЙ. Да так, ничего.

АННА. К чему ты это сказал-то?

НИКОЛАЙ. К тому, что я бы на тебе и сейчас женился.

АННА. А давай. Я согласна.

НИКОЛАЙ. Давай.

АННА. Не возьмешь…Я-то пойду, да ты не возьмешь. Вот и считай, что мы с тобой теперь расквитались.

НИКОЛАЙ. Возьму. Хоть сегодня.

АННА. Сегодня-то возьмешь. На ночь возьмешь, а завтра выгонишь. Не знаю я, что ли? Нет уж, не перепадет тебе.

НИКОЛАЙ. Смотри-ка, какая ты!

АННА. А вот такая. Какая есть, такая и есть. Пьяная я. Пьяная-пьяная. Видел бы меня сейчас Иван, уж он бы мне зада-а-а-л.

НИКОЛАЙ. Чего это ты все Иван да Иван? Ивана теперь не воротишь, а легче тебе от этого не станет.

АННА. И правда, чего это я все Иван да Иван? Ты не сердись на меня.

НИКОЛАЙ. Да дело не в этом.

АННА. Я какая-то ненормальная стала. То кажется, все хорошо, все ладно, а то вдруг вспомню про судьбу свою, и плачу, и плачу. Проплачусь — опять все хорошо. Живу, будто меня через день в воду окунают, а через день выставляют на солнышко сушиться. А теперь думаю: жизнь моя прошла, плохо ли, хорошо ли, а прошла, и ждать больше особенно нечего. Раньше было страшно о таком подумать, а теперь ничего, привыкаю, привыкла уж, считай. Так-то лучше. Хвастаться мне в своей жизни нечем, а жаловаться тоже не хочу. Что было — все мое.

НИКОЛАЙ. А если бы ты вышла за меня?

АННА. Не знаю, Николай. Не могу загадывать. Ты вот живой, здоровый.

Пауза.

АННА. Ничего не знаю, Коля. Наверно, мы с тобой бы так и жили. Зачем теперь об этом говорить?

НИКОЛАЙ. Ты хоть вспоминала меня?

АННА. Я все больше Ивана вспоминала. Ты не сердись, он муж мне. Может, теперь буду вспоминать, после сегодняшнего.

НИКОЛАЙ. Тут пока нечего и вспоминать.

АННА. Как же! Я ведь рада, что встретила тебя. Не чужие.

НИКОЛАЙ. Когда-то обнимались по задворкам.

АННА. Было. Что было, то было. Не один раз до петухов простаивали. А утром…

Дверь купе неожиданно открылась, в нее просунулась чья-то голова, что-то пролепетала и так же неожиданно исчезла.

АННА. Вот заполошный.

НИКОЛАЙ. Эти заполошные мне надоели, утром один чуть свет в дверь забарабанил, я открываю, а он: «Извините, ошибся». Не смотрят и лезут.

Пауза.

НИКОЛАЙ. Давай еще по одной, тут уж немного осталось.

АННА. Ну, мы с тобой за-гу-ля-ли. Прямо дым коромыслом.

НИКОЛАЙ. Нам с тобой можно. Мы с тобой полжизни не видались, теперь нам все можно.

АННА. Полжизни не видались… Надо же! И все-таки встретились. И ты меня первый узнал. Запомнил все-таки, а?

НИКОЛАЙ. Эх, Нюрка, Нюрка!

АННА. Ну, чего Нюрка?

НИКОЛАЙ. Хорошая ты баба.

АННА. А чего во мне хорошего? Баба как баба. Таких много.

НИКОЛАЙ. А может, ты мне одна такая нужна?

АННА. Как же — нужна стала! Я пьяная-то пьяная, да все равно еще не опьянела. Не мылься — мыться не будешь.

НИКОЛАЙ. Вот как?

АННА. Ага, вот так.

Николай поднялся и закрыл изнутри дверь купе.

АННА. Зачем закрылся?

НИКОЛАЙ. Чтобы зря не лезли все подряд. Надоели.

АННА. Хитри, хитри.

Николай подошел сзади и обнял Анну за плечи.

АННА. Поиграть решил?

НИКОЛАЙ. Ну, решил.

АННА. Давай поиграем. Давно я с мужиками не играла.

НИКОЛАЙ. Не боишься?

АННА. А чего мне бояться?

НИКОЛАЙ. Ну, так пойдешь за меня замуж?

АННА. У, прыткий какой! Замуж… Его дома жена ждет, а он тут еще одну сватает. Уж хоть не говорил бы «замуж», как-нибудь по-другому говорил бы. Я же тебе сказала: не мылься — мыться не будешь.

НИКОЛАЙ. Это мы еще посмотрим.

АННА. Нечего и смотреть.

НИКОЛАЙ. Чего это ты такая?

АННА. (смеётся) Я же тебе говорю: тебя дома жена ждет, а ты тут…

НИКОЛАЙ. А тебя-то дома кто ждет?

АННА. Никто не ждет. Это правда. Был бы Иван…

НИКОЛАЙ. Иван, Иван! Заладила одно по одному. Если на то пошло — Иван тоже не святой был. Вы уж вместе жили, а мы с ним сколько раз к девкам бегали.

АННА. Врешь ты.

НИКОЛАЙ. Для чего бы я стал врать — сама подумай!

АННА. Врешь ты, Николай.

НИКОЛАЙ. Не надо бы мне говорить об этом, да уж сказал. Ивана в живых больше двадцати лет нету, не будешь же ты теперь ревновать его?

АННА. Вот еще!

Анна убрала руки со стола на колени и подалась вперед, будто что-то рассматривала на столе и никак не могла рассмотреть. Николай тревожно наблюдал за ней. Она не двигалась, только чуть-чуть шевелились брови — казалось, она силится поднять глаза и не может.

НИКОЛАЙ. Анна!

АННА. А, пускай. Мне наплевать — так или не так!

Пауза.

АННА. Да ведь мы с тобой не выпили. Как же это мы, а?

Залпом выпивает. Пауза.

АННА. Вот гад! А я знать не знала. Вот гад так гад!

НИКОЛАЙ. Чего это ты?

АННА. А, ничего. Вспомнила тут одно дело. Значит, говоришь, женишься на мне? Или раздумал уж? Смотри, а то я правда пойду.

Молчание.

АННА. Вот жених! Женюсь, женюсь, а сам в кусты. А я-то обрадовалась.

Пауза.

АННА. Хорошо мы с тобой погуляли. Хо-ро-шо. И разговор был интересный. Про жизнь, про баб, про мужиков, про девок. Все интересное друг другу рассказали.

Пауза.

АННА. Ивана помянули. Сначала помянули, потом вспомнили.

Пауза.

АННА. Вот гад, а! Значит не было мне разницы, за кого замуж идти, раз в оба кобели такие.

НИКОЛАЙ. Послушай.

АННА. Ой, Коля, уморил ты меня. Думала посидим по-человечески, ну да, когда ж с тобой так было!

НИКОЛАЙ. Не понял. Это со мной то по–человечески никак?

АННА. С тобой, Коленька, с тобой, да чего уж говорить теперь.

НИКОЛАЙ. Нет уж, ты скажи. Может я обидел тебя когда или слово сказал дурное? Я тебе ничего не сделал, и в жизни твоей, как Ивана не стало, не появлялся больше.

АННА. Вот-вот.

НИКОЛАЙ. В чужом глазу щепку видим, в своём бревна не замечаем.

АННА. Чего?

НИКОЛАЙ. Того. Одного мужика опрокинула, ушла к другому, второго в могилу свела, а как на горизонте третий появился, так сразу всё про тебя просёк, видать мало тебя поколачивал.

АННА. Вот и голос прорезался…

Пауза.

НИКОЛАЙ. Я ведь выдумал это про Ивана. Обидно мне стало, что ты все про него да про него, я и ляпнул. Хотел тебя раззадорить. Не было ничего такого.

АННА. Врешь ты.

НИКОЛАЙ. Да не вру я.

Анна. Врешь. Я же вижу, что теперь врешь, а не тогда. Пожалеть меня решил. Не надо меня жалеть. Чего ему надо было? Обидно. Если бы это инвалид мой сделал — не обидно, ни одна жилка бы не дрогнула. А тут обидно. Обидел он меня, нельзя так. (плачет) А ты и рад был, скотина такая!

НИКОЛАЙ. Ну давай, не устраивай.

АННА. Ванька хорош тоже. Скотобаза. За моей спиной, оба!

НИКОЛАЙ. Чё ты сочиняешь?

АННА. Слово не воробей, Коленька.

НИКОЛАЙ. Высасываешь из пальца.

АННА. Надо мной вся деревня потешалась столько лет значит, ой позор.

НИКОЛАЙ. Тьфу ты, кому ты сдалась потешаться.

Пауза.

НИКОЛАЙ. Глаза б твои на меня не смотрели.

АННА. У тебя уже язык заплетается.

НИКОЛАЙ. С тобой заговоришься.

АННА. Ни о чём это всё, Коля.

НИКОЛАЙ. А ведь он мне даже не снился ни разу.

АННА. Чего?

НИКОЛАЙ. Иван, говорю, видать и на том свете на меня обиду держит.

АННА. А ко мне захаживал. Я его спрашиваю, как же так вышло, и что теперь мне одной делать, а он только смотрит, да посмеивается. И с собой не звал.

НИКОЛАЙ. Это хорошо.

АННА. Почему ещё?

НИКОЛАЙ. Когда покойник тебя с собой зовёт, дурной знак. А уж если ты и согласишься ещё, руку ему протянешь, пиши пропало.

АННА. Да чего ты говоришь такое!

НИКОЛАЙ. Ну ты прям любого шороха боишься.

АННА. Да уж слова пострашнее будут. Не терпится тебе, чтобы я померла скорей?

НИКОЛАЙ. А мне что с того? Что хочешь делай.

АННА. У тебя пуговки нет.

НИКОЛАЙ. А?

АННА. На рубашке, оторвалась пуговка.

НИКОЛАЙ. Да и хрен с ней.

АННА. А ты меня сильно любил?

НИКОЛАЙ. Всё равно эту рубашку уже выкидывать надо.

АННА. Коля.

НИКОЛАЙ. Ты говорила что? Я пуговицы считал, там трёх не хватает.

АННА. Напилась я тут у тебя.

Пауза.

АННА. Пойду я.

НИКОЛАЙ. Подожди. Посиди еще пять минут. Просто так посиди.

АННА. Надо идти. Мне выходить скоро.

НИКОЛАЙ. Покурю и вернусь, тогда пойдёшь.

В купе заходит мужчина, это не Николай, он моложе и выше, с густой шевелюрой и налегке.

АННА. Ванечка? Как же ты?..

ИВАН. Не переживай, я ненадолго.

АННА. Ванюша, миленький, ты почему перестал ко мне во снах приходить? Прости меня, дуру старую, за то, что тогда уехала.

ИВАН. Да чего уж там, я вас всех простил давно, и тебя, и Кольку, зла не держу. Да и не виноваты вы, если по правде сказать. Кто же знал, что так выйдет? То-то и оно! Я сам придурок лагерный, ты бы знала, Аннушка, как мне на том свете до сих пор стыдно, за такую смерть. Надо мной ж только недавно смеяться перестали. Так строителем и кличут. Где это видано, всей деревне сараи и бани перестроить, а для себя так и не закончить! В целом, ты не переживай за меня, мне тут хорошо, спокойно, даже весело бывает, а когда взгрустну, то гляжу как там ты, и порадостнее становится.

АННА. Зачем же ты полез туда один, Ванечка? Почему не дождался Колю…Это я виновата, знаю. Торопила тебя, да и не к спеху нам эта баня была, чёрт бы с ней.
ИВАН. Ты меня всегда тормошила, как вспомню все твои туда пойди то сделай, до сих пор глаз дергаётся!

АННА. А ведь тебя когда из-под брёвен то достали, тебя почти не узнать было, как же ты теперь такой красивый сделался? Я думала, каким человек умрёт, ну, точнее, как будет после смерти своей выглядеть, таким и останется потом…

ИВАН. Смешная ты, Анька. Но за комплимент спасибо, стилистов у нас тут нет. Видать в котле помоднее варятся.

АННА. Ванечка.

ИВАН. Чего?

АННА. Ты мне скажи по-настоящему важное…

ИВАН. Весь во внимании!

АННА. Ванюш…Скажи мне честно, вот как на духу. Ты мне изменял?

ИВАН. А помнишь, Анька, моих голубей, куда они потом подевались?

АННА. Продала…

ИВАН. По ним тоскую, тут какие-то все не те… Помнишь, как бывало, выйдем вечером с тобой, на крыльцо присядем, я ногти подстригаю, а ты соседский огород разглядеть пытаешься?

АННА. Неправда. Я смотрела на небо.

ИВАН. И я потом на него смотрел, но больше на своих голубок, красавиц, помнишь, как высоко, складно, они летали? И вот сидели мы тогда, каждый вечер на этом месте, летом. Жара дневная уже к тому времени спадала, машин нет, всё тихо. Я в такие вечера особенно не думал ни о чём, не задумывался. А ведь когда-то потом, перед тем как я того, умер, тоже был такой вечер? Был, я думаю. А мы и не знали тогда, что он последний. Может ты меня согнала с крыльца и стала веником на землю песок сметать и ворчала из-за моих ногтей. А если шёл дождь, то ты сидела обычно у окна, с какой-нибудь книжкой, а я бежал под самый ливень, чтобы набрать в бочки дождевой воды. Помнишь? Ты меня в окошко углядишь и давай ругаться, что я раздетый под дождём бегаю. Каждый момент был в последний раз, отчего мы не знаем, что он последний? Может, смогли бы насладиться им больше, или запомнить получше, отчего тебе никто не скажет: завтра твой последний вечер, вдыхай воздух глубже, пока сидишь на крыльце, смотри на голубей, как в последний раз, потому что он взаправду последний. А и было бы тогда наслаждение? Или вместо тоненьких веточек, которые колыхал ветер, вместо лая соседской собаки и свиста чайника с кухни, ты бы слышал и видел только смерть свою?

Засиделся я с тобой, Анна. Рад я видеть, что ты жива, здорова.

АННА. Ванечка, когда ты ещё придёшь?

ИВАН. Хотел сказать, лучше вы к нам, но тебе ещё не скоро! Не серчай на Кольку сильно, а то я тебя знаю.

Пауза.

ИВАН. Нюрка, Нюрка!

АННА. А?

ИВАН. Всё такая же ты, как была прежде.

АННА. Ты к чему это?

ИВАН. Вроде постарела, а характер – всё тот же.

***

Вдруг тихо-тихо стало в купе, словно поезд вдруг поехал так плавно, что не слышно было ни стука колёс, ни других привычных для поезда звуков. На улице уже совсем стемнело, и только от выпавшего снега, еще теплого и белого, шло вверх ровное голубоватое свечение. Казалось, стало еще теплее, почему-то верилось, что эта зимняя благодать наступила неспроста, что она каким-то образом связана с их внезапной встречей в поезде Челябинск – Чита.

Они сидели в купе молча. У широких освещенных окон кружились снежинки. Анна, улыбаясь, смотрела на снег, и успевала поймать взглядом хвост поезда, когда тот заворачивал, извилистой змейкой. Николай смотрел на нее и добродушно ухмылялся.

…Они ехали в поезде. Это был тот час, перед тем, как дальняя дорога наконец закончится и, можно будет выйти и вдохнуть полной грудью городской воздух и спешку вокзала. Ты отдал собранное постельное проводнику, собраны сумки и все сидят в томительном ожидании и предвкушении скорой встречи с близкими людьми. Николай и Анна сидели, прижавшись друг к другу, он держал ее руку в своей руке.