Фактор возраста в восприятии времени

Психологические особенности и мозговые механизмы восприятия времени

Признание существования субъективного времени ставит вопрос о механизмах его реализации и обеспечения. Многие современные исследования посвящены мозговым и организменным механизмам восприятия времени; в качестве отдельного направления исследований выделяется изучение генетических основ данного процесса. При этом важнейшей задачей становится выявление специфических мозговых зон или структур, ответственных за восприятие времени, помимо зон, обеспечивающих «смежные» для восприятия времени процессы – внимание, память и другие. Характеристики переживания времени – его тесная связь с эмоциональной сферой, самосознанием – определяют его рассмотрение в связи с целостной личностью; основные подходы в данном случае раскрывают проблему «личность и время».

Генетический фактор играет важную роль в формировании и реализации процесса восприятия времени (Gibbon et al., 1997; Begleiter, Porjesz, 2006; Портнова, 2010). Согласно данным Портновой Г.В., носители разных вариантов гена, модулирующего синтез фермента, разрушающего дофамин (СОМТ), по-разному воспринимают интервал длительностью 1-2 секунд. Носители Met/Met генотипа переотмеривают и недооценивают интервал в 1-2 секунды. На общую ориентацию во времени влияют как ген СОМТ, так и ген транспортера серотонина (5-НТТ) систем (Портнова, 2010).

Многие ученые сходятся во мнении, что большую роль в восприятии времени играют различного рода ритмы: абиоритмы (ритмы в неживой природе), биоритмы (равномерные чередования во времени различных состояний организма, биологических процессов или явлений; самоподдерживающиеся и в определённой мере автономные процессы), социоритмы (процессы социальной самоорганизации, ритмы взаимодействия психики с культурой, наукой), психоритмы (индивидуальные темпоритмы психических процессов) (Ершов, 2000).

Центральное место среди ритмических процессов занимает циркадианный ритм, имеющий наибольшее значение для организма. Понятие циркадианного (околосуточного) ритма ввел в 1959 году Халберг (Halberg et al., 1959). Околосуточный ритм является общим для всех клеток, тканей и органов человеческого организма и объединяет их в единую, координированную во времени живую систему. Циркадианные ритмы врожденные, эндогенные, т.е. обусловлены свойствами самого организма. Поскольку организмы обычно находятся в среде с циклическими изменениями ее условий, то ритмы организмов «затягиваются» этими изменениями и становятся суточными: для приспособления к изменяющимся условиям окружающей среды человеку необходимо «захватывать» внешние ритмы: «Ритмическими влияниями из инициативного центра постепенно вовлекаются в области гармонической активности новые и новые компоненты, поскольку они способны воспринять задаваемый ритм и установиться на него» (Ухтомский, 2002, с. 219). Таким образом, можно считать циркадианный ритм видоизмененным суточным ритмом с периодом 24 часа. Учение о биологических ритмах получило название биоритмологии, которая входит в более широкую дисциплину - хронобиологию. Хронобиология - раздел биологии, изучающий биологические ритмы, протекание различных биологических процессов (преимущественно циклических) во времени. Основателем хронобиологии принято считать немецкого врача Христофора Вильяма Гуфелянда, который в 1797 году обратил внимание коллег на универсальность ритмических процессов в биологии. В России «пионером» хронобиологии был физиолог Н.Я. Пэрна (Бондарь и др., 2004).

Принято выделять эндогенные и экзогенные биоритмы. К первым относятся альфа-ритмы мозга, ритмы дыхания, сердцебиения, обмена веществ и др. Экзогенные ритмы подразделяются на суточные, сезонные, годовые, приливные и лунные. Нарушение ритма смены света и темноты, другие ритмические сдвиги могут вызвать так называемый десинхроноз, разрыв между биологическим и геофизическим ритмом, что плохо сказывается на состоянии психики (Ершов, 2000).

Понятие биологического ритма тесно связано с понятием биологического времени. Впервые о биологическом времени говорил более 100 лет назад русский эмбриолог К. Бэр, который связывал его с процессами индивидуального развития человека. В учении В.И. Вернадского о биосфере оно занимает одно из важнейших мест. Ученый связывает течение биологического времени с периодом развития жизни на Земле, поэтому, по его мнению, оно длится полтора-два миллиарда лет (Балашова, 2014). Ученый определил биологическое время как характеризующееся диссимметрией время, связанное с жизненными явлениями, происходящими в пространстве организма (Гусев и др., 2006). Вернадский писал о биологическом времени, сравнивая его с «временем физика»: «Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления... В пределах этого времени мы имеем необратимый процесс для жизни на Земле, выражающийся в эволюции видов» (Вернадский, 1992, с. 193). Именно эта эволюция и длит время, если воспользоваться понятием Анри Бергсона о чистой длительности. Дление, или реальную длительность, о которой говорил Бергсон, Вернадский переносит на всю биоту, а не только на человека (Вернадский, 1988). Все остальные времена, по его мнению, идут на фоне биологического времени, которое существует на Земле всегда и является выражением самой жизни.

Ученые говорят о многомасштабности и многоуровневой организации биологического времени. В.А. Межжерин считает, что любая биологическая целостность выступает в роли «биологических часов»: различные уровни ее организации отсчитывают время разной протяженности (Межжерин, 1980). В соответствии с этим предположением встает вопрос о метрике биологического времени, которая зависит от уровня организации и специфических элементов, образующих какую-либо систему. К. Рихтер выделяет три типа биологических часов: центральные (таламус, ретикулярная формация, задняя доля гипофиза); гомеостатические (гипоталамус, железы внутренней секреции); периферические (различные ткани; независимы от центральных часов) (Ершов, 2000). Поль Фресс признает участие в работе «биологических часов» как корковых, так и подкорковых образований: «Если наши «биологические часы» имеют свой центр в гипоталамических формациях, то «заводятся» эти часы … в результате опыта, необходимо требующего участие корковых механизмов» (Фресс, 1961, с. 49). Считается, что состояние гипоталамических структур играет важную роль в процессах старения (Старение мозга, 1991).

В современной психологической литературе распространены различные модели восприятия времени (Matell, Meck, 2000; Agostino et al., 2011). Их компонентами являются биологические часы, имеющие определенный органический субстрат и отвечающие за отсчет и оценку интервалов, а также процессы памяти и принятия решений (Wearden, 1999; Matell, Meck, 2000). Аккумуляция колебаний пейсмекера принимается за основу работы внутренних часов в бихевиоральной теории оценки временных интервалов (Killeen, Fetterman, 1988), а также в теории скалярного ожидания (Gibbon, 1977). Согласно последней, восприятие времени описается на постоянно текущую работу пейсмекера, колебания которого аккумулируются в соответствии со входящей стимуляцией. При обработке входящего сигнала его характеристики сравниваются со значениями, хранящимися в долговременной памяти. Модель множественных временных шкал (Staddon, Higa, 1999) и модель спектральной оценки времени (Grossberg, Schmajuk, 1989) предполагают важную роль процессов торможения в восприятии времени. Согласно модели спектральной оценки времени, временная шкала формируется под влиянием противоположных процессов активации и адаптации. Восприятие времени как результат осцилляторной активности рассматривается в модели множественных осцилляторов (Church, Broadbent, 1991) и модели частоты ритмов (Miall, 1989), согласно последней из которых финальное восприятие длительности стимула формируется из объединения ритмов разной частоты, генерируемых осцилляторами разного порядка в ответ на стимуляцию.

Научные открытия 19, 20 и 21 веков свидетельствуют о неоспоримой связи процесса восприятия времени с морфофункциональным состоянием мозговых структур. В советской нейропсихологической традиции, предполагавшей изучение особенностей любой психической функции через исследование картины ее нарушения или выпадения, были получены интересные данные об изменениях восприятия времени при локальных поражениях мозга. Согласно А.Р. Лурия (2008), больные с очаговыми поражениями задних отделов мозговой коры, как правило, верно ориентируются в месте и времени, хотя ответ о дате часто дается в результате промежуточных операций. У больных с диэнцефальными или лобно-диэнцефальными поражениями, находящихся в особом (иногда просоночном) состоянии сознания, можно часто обнаружить грубые дефекты ориентировки во времени: они не могут назвать текущие дату и время дня, вспомнить, что они делали час назад или вчера (Носачев, Баранов, 2002; Лурия, 2008). Тем не менее, при локальных поражениях мозга нарушения временной перцепции не затрагивают глобальный уровень расположения «Я» больного во времени, распад которого встречается при психической патологии (Осмина, 1991).

А.Р. Лурия предлагает различать первичные нарушения «чувства времени» и нарушения словесной оценки времени, являющиеся результатом речевых расстройств. Первые представляют собой явление дефектов хроногнозии, часто проявляются в случаях глубоких височных и височно-диэнцефальных поражений, а иногда сопровождают общемозговые страдания со значительным снижением тонуса коры и общим изменением состояния сознания; вторые носят название дефектов хронологии, могут возникать как частный симптом нарушения избирательности связей второй сигнальной системы. Обе формы нарушений могут возникать при различных по локализации поражениях коры головного мозга. Правильная оценка как природы, так и значения нарушений ориентировки во времени может быть дана лишь в результате тщательного анализа характера нарушений и того симптомокомплекса, в состав которого эти нарушения входят (Лурия, 2008; Балашова, Ковязина, 2012).

Согласно экспериментальным данным, процесс оценки и отмеривания интервалов времени не только на корковые, но и на подкорковые структуры головного мозга. В частности, гиппокамп включает в себя развитую систему аксонов и возвратных коллатералей аксонов различных видов клеток, что создает предпосылку для осуществления длительных циклических процессов внутри гиппокампа и в окружающих его структурах. Нейроны этих структур очень точно реагируют на время, что выражается в виде постепенного приближения опережающего ответа к моменту действия стимула или в виде возникновения реакции на месте пропущенного раздражителя. Гиппокамп и связанные с ним образования представляют собой структурную основу для восприятия длительности интервалов времени. Их деятельность обеспечивает запуск «механизма отсчета времени» и, тем самым, позволяет организму осуществлять адекватные эфферентные реакции, соответствующие определенному временному интервалу. Они, в частности, участвуют в выработке условного рефлекса на время (Меринг, 1980).

Различные зоны головного мозга участвуют в кодировании сигналов разной модальности и длительности. В диапазон длительностей от 100 до 2800 мс входят наиболее важные временные сигналы, относящиеся к восприятию речи и движений. В зрительной модальности отсутствует механизм автоматического (без привлечения внимания) кодирования длительностей. Но он существует в слуховой модальности. Автоматически в мозге человека кодируются различия в длительности звуковых стимулов, не превышающих 1 секунду. Изменения звука по частоте и длительности кодируются в разных областях слуховой коры. При сознательной оценке длительности субъективные различия коррелируют с амплитудой негативности рассогласования, при этом регистрируется активность слуховой коры и хвостатого ядра. В зрительной модальности при сознательном оценивании длительности зрительного стимула регистрируется активация двух подсистем, локализованных в хвостатом ядре, слуховой и зрительной коре, мозжечке (Сысоева, 2004; Сысоева, Вартанов, 2005; Портнова и др., 2006).

Среди мозговых структур, задействованных в оценке и отмеривании интервалов времени, исследователи особое значение придают базальным ганглиям, полосатому телу, таламусу и некоторым областям коры, образующим, в различной терминологии, кортико-стриато-таламо-кортикальную петлю (Matell, Meck, 2000), кортико-таламо-базальную нейронную сеть (Merchant et al., 2013) и т.п. В целостном процессе обработки временной информации объединяются структуры, ответственные за обработку входного сигнала (звена восприятия времени) и выходной информации (звена воспроизведения) (Wittmann et al., 2010); координируется активность глубинных нейронных сетей полосатого тела, оливы и мозжечка, взаимодействующих как между собой, так и с регионами коры головного мозга (Teki et al., 2012). Данные последних исследований говорят о том, что в структуре этих сетей некоторые структуры, среди которых небольшая часть надкраевой извилины, скорлупа, место соединения нижней передней извилины и островка (Livesey et al., 2007), играют ведущую роль в восприятии времени, другие же являются субстратом для других психических процессов (памяти, внимания и др.), сопровождающих временную перцепцию, или являются лишь «вспомогательными», обеспечивая защиту против структурных повреждений, заболеваний или возрастного снижения функций (Livesey et al., 2007; Merchant et al., 2013).

Механизмы регуляции суточных ритмов также имеют свой мозговой субстрат (Agostino et al., 2011). Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что у человека функцию регуляции суточных ритмов выполняют эпифиз и супрахиазматические ядра гипоталамуса (Слоним, Сорокин, 1980), испытывающие влияния чередования периодов света и темноты (Golombek, Rosenstein, 2010; Gannon, Millan, 2011), а также дорсомедиальные нейроны гипоталамуса, реагирующие на режим питания (Mieda et al., 2006). Предполагается, что супрахиазматическое ядро гипоталамуса является синхронизатором осцилляторов, расположенных вне гипоталамуса – стриатума, прилежащего ядра (Agostino et al., 2011).

Восприятие времени по-разному нарушается при локализации поражений в правом или левом полушариях мозга. После левосторонних судорожных припадков субъективная оценка времени достаточно адекватна, нарушению подвергается формальная ориентировка во времени (называние даты и т.п.). Глубоко нарушено узнавание времени на «немых» часах. В противоположность этому, после правосторонних припадков адекватная оценка текущего времени резко затруднена, но при этом остаются сохранными формальная словесная ориентировка во времени и способность определить время по «немым» часам (Балонов и др., 1980). Этим данным противоречат результаты исследования Е.П. Кок, согласно которым агнозия «времени на часах» отмечается при поражении теменно-затылочной или теменной областей правого полушария (Кок, 1967). Две формы отсчета времени – субъективный (непосредственный) и абстрактный (символический), обычно связанные друг с другом, – могут расслаиваться. При правосторонних припадках теряется способность оценивать текущее время, поэтому переживаемые события лишаются реальных временных параметров. Время как бы оказывается пустым, незаполненным событиями. Все, что запоминается, «переносится» на периоды, предшествовавшие подавлению функций правого полушария. Также было отмечено, что после правосторонних лобно-височных припадков примерно в 30% случаев в сознании больного наступает как бы возврат к прошлому. Это состояние обозначается как «синдром хронологического регресса» (Балонов, Деглин, 1976): реальная обстановка оценивается с позиций переживаемого возрастного периода. После правосторонних припадков обнаруживается также ряд симптомов нарушения пространственной ориентировки, что говорит о том, что для дефицита функций правого полушария характерен единый симптом пространственно-временной агнозии (Балонов и др., 1980).

Т.А. Доброхотова и Н.Н. Брагина показали, что при поражении правого полушария у правшей обостряются чувственные ирреальные переживания, складывающихся из элементов, резко искаженных по своим пространственным и временным субъективным характеристикам. Ученые приходят к заключению, что необходимым элементом восприятия реальности в норме является «нанесение» на субъективные переживания каждого текущего момента «пространственно-временных отметок». Впоследствии эти отметки хранятся в долговременной памяти, благодаря чему в процессы репродукции событий и образов вносятся строгие хронологические и пространственные ограничения (каждому событию присущ определенный хронотоп). «Нанесение» таких «пространственно-временных отметок» является функцией правого полушария (Балонов и др., 1980). Согласно Tulving, амнезия «на источник» происходит раньше, чем амнезия на событие (Tulving, 1972). При правополушарной патологии мозга ощущение времени может как будто «ослабляться», «исчезать», а при левополушарной, напротив, становиться более актуальным, более «сильным». Меняется и актуальность ощущения пространства. По мнению Доброхотовой и Брагиной, очаговая патология мозга свидетельствует о том, что любому изменению восприятия времени обязательно сопутствует и нарушение восприятия пространства, а также о том, что пространство и время едины, неотделимы друг от друга (Брагина, Доброхотова, 1980).

Каждое полушарие вносит свой вклад в процесс отражения времени. По мнению Efron (1963), за переработку временной информации отвечает левое полушарие, тем не менее, анализ времени происходит только после перехода определенного количества информации в правое полушарие. Структуры правого полушария осуществляют непосредственный субъективный отсчет текущего времени, т.е. организуют временные представления, имеющие невербальный характер и тесно соотносящиеся с индивидуальным опытом (Балонов и др., 1980). Правое полушарие в большей степени отвечает за переработку коротких временных интервалов (не более двух секунд), левое «лучше «справляется» с более длительными интервалами» (Осмина, 1991, с. 15). Структуры левого полушария осуществляют абстрактный отсчет объективного времени по условной календарной схеме и по его символическому обозначению на часах, т.е. организуют временные категории, преобразованные в вербальные и другие абстрактные символы, отражающие опыт социальной среды (Балонов и др., 1980). При поражении структур левого полушария ошибки совершаются при оценке стимулов различной длительности, распределение правильных ответов имеет высокие показатели стандартного отклонения. Это говорит о нарушении избирательности процессов оценивания и свидетельствует в пользу нейродинамической природы нарушения временной перцепции. В целом, «недостаточность» левого полушария обусловливает дефицит мнестического компонента восприятия времени, который является «частным вариантом» нарушения нейродинамических особенностей мозговой деятельности (Осмина, 1991). Таким образом, при поражении левополушарных структур не наблюдаются специфически нарушения временной перцепции, а ошибки носят общий характер. В частности, укорочение «субъективной» минуты у больных с поражением конвекситальных отделов левой височной области проявлялось в рамках дефицита слухо-речевой памяти, в основе которого лежит фактор патологического ретро- и проактивного торможения; удлинение «субъективной» минуты характерно для больных с дисфункцией передних отделов левого полушария, сопровождающейся неспецифическими явлениями инактивности и инертности; наиболее грубые ошибки при непосредственной оценке продолжительности обследования наблюдаются при поражении неспецифических срединных структур головного мозга. Таким образом, нарушения оценки времени при дисфункции левополушарных структур связаны с нарушением динамики психических процессов, произвольный уровень которых больше страдает при поражении прецентральных структур левого полушария, непроизвольный – при дисфункции срединных структур мозга (Там же). Деятельность правого полушария, в особенности лобных структур, обеспечивает гностический компонент временного восприятия: при поражении правополушарных структур ошибки совершаются на «сенсорно-перцептивном» (Там же, с. 16) уровне отражения характеристик стимула. Это подтверждается отсутствием нейродинамических нарушений при правополушарных нарушениях, наличием специфических симптомов, характерных для поражения правого полушария, в частности, укорочения «субъективной» минуты, нарушения непосредственной оценки продолжительности обследования, отражающих субъективные искажения в восприятии времени, наличие дефицита формирования «перцептивной схемы» воспринимаемых событий (Брагина, Доброхотова, 1988; Московичюте, 1982; Осмина, 1991, с. 18). На психологическом уровне отражения времени центральным дефектом при поражении правого полушария является нарушение фактора симультанности восприятия временных интервалов, левого – сукцессивности (Осмина, 1991). Левое полушарие связано с представлением будущего, правое – прошлого (Доброхотова, Брагина, 1977). Данное представление разделяют В.А. Москвин и Н.В. Москвина: согласно данным их исследования, у унилатеральных правшей с правым показателем пробы «перекрест рук» доминирует направленность в будущее, с левым показателем – в прошлое (Москвин, Москвина, 2011).

По мнению иностранных исследователей, межполушарные различия в восприятии времени проявляются, в частности, в особенностях активации областей мозга при обработке временной информации: в процессе ориентировки во времени происходит активация теменной и нижней премоторной коры левого полушария (Coull, Nobre, 1998). В случае сфокусированности временного внимания, напротив, активируются правополушарные структуры фронтопариетальной системы (Chica et al., 2011). Правое полушарие оказывается ведущим в восприятии интервалов длительностью более 2-3 секунд (Kagerer et al., 2002), структуры мозжечка отвечают за восприятия интервалов времени длительностью меньше секунды, средне-верхние области левого полушария мозжечка участвуют в кодировании больших длительностей (от 1 до 15 секунд) (Becchio, Bertone, 2006). Вариативность и противоречивость данных приводит исследователей либо к мысли о важной роли не различий, а взаимодействия полушарий в процессе восприятия времени (Magnani et al., 2013), либо к отрицанию выраженной межполушарной асимметрии временной перцепции (Sadler, Deary, 1996).

Данные А.Р. Лурия о различиях между дефектами хронологии и хроногнозии (Лурия, 2008), а также результаты исследований вклада двух полушарий в восприятие времени (Балонов, Деглин, 1976; Доброхотова, Брагина, 1977; Балонов и др., 1980; Брагина, Доброхотова, 1980; Осмина, 1991) ставят важнейший вопрос о роли знакового опосредствования в восприятии времени. Мы предполагаем, что часы, календарные схемы и, главным образом, внешняя и внутренняя речь, вероятно, оказываются теми средствами, с помощью которых человек опосредствует и овладевает восприятием времени. Данный вопрос мало разработан в современной научной литературе и нуждается в дальнейшем изучении и осмыслении.

В современной психологии существует несколько подходов к пониманию феномена психологического времени и его связей с личностью. Обычно исследователи выделяют три основных подхода: возрастно-психологический, событийный и нарративный. В них жизненный путь человека описывается либо как количественное изменение психологических качеств, либо как последовательность стадий или событий, либо как сочиняемая и реализуемая субъектом история (Бочавер, 2008).

Первый подход стремится к обобщенному объективному описанию развития человека, выступающего как индивид, без учета личностных особенностей. Основная категория исследований – время жизни (life time). Это хронологические рамки индивидуального существования безотносительно к его содержанию. Одно из направлений возрастно-психологического подхода рассматривает развитие как количественное изменение некоторых характеристик личности (экстраверсии, согласия, сознательности, эмоциональной стабильности, открытости опыту). В рамках другого направления, развиваемого в работах К. Гиллиган, Д. МакАдамса психическое развитие рассматривается как необходимое закономерное движение индивида по стадиям и кризисам жизненного цикла (life cycle) (Gilligan, 1982; McAdams, 2001; Бочавер, 2008). В третьем направлении возрастно-психологического подхода под развитием понимается решение нормативных «задач развития», связывающих потребности индивида с социальным запросом. Представителями данного направления являются Б. Ньюман и П. Ньюман, Р. Хэвигхерст, Д. Левинсон, Р.Гулд (Бочавер, 2008).

В событийном подходе к исследованию жизненного пути личности событие рассматривается либо как явление (эпизод – структурно-функциональная единица жизненного пути, переломный момент в жизни), либо как процесс (переживание). Если эпизоды у каждого человека индивидуальны, то способы их переживания достаточно универсальны (Бочавер, 2008). Отношения «до» и «после» между событиями определяют топологические свойства времени, а количественные характеристики – метрические свойства. Единицей анализа временных свойств выступает соотношение между событиями (Головаха, Кроник, 2008). В данном подходе внимание акцентируется на взаимодействии человека и среды, жизнь рассматривается как процесс копинга и приспособления к меняющимся условиям.

Представители нарративного подхода рассматривают жизненный путь личности как процесс упорядочивания опыта, символизации субъективных переживаний, в результате чего создается связный рассказ (нарратив). По мнению некоторых ученых, такое непрерывное обращение субъекта к своему опыту оказывается возможным за счет почти полного отказа от объективности (Frye, 1957; Elsbree, 1982; Бочавер, 2008).

Разработка проблемы «личность и время» с другого ракурса ведется в рамках типологического, каузального и мотивационного подходов (Сергиенко, 2011). Типологический подход предполагает соотнесение личностной организации и отношения ко времени. К.А. Абульханова и Т.Н. Березина (2001) выделяют три типа перспективы личности (когнитивную, личностно-мотивационную и жизненную), соотношение которых во многом определяет личностную типологию. Авторы предлагают различать опережающий, запаздывающий и своевременный типы личности, первый из которых предполагает высокую способность к планированию, ориентированность на достижение целей; второй, напротив, характеризуется отсутствием четких ориентиров, слабой выраженностью временных перспектив. Слабость типологического подхода заключается в игнорировании вопроса о динамике становления личностных типов, в некоторой оценочной составляющей типологий (Ковалев, 1979; Абульханова, Березина, 2001). Каузальный, или причинно-целевой, подход (Нуркова, 2000; Головаха, Кроник, 2008) имеет много общего с описанным выше событийным подходом и предполагает обращение к вопросу детерминированности «субъективной картины жизненного пути» прошлым и будущим – иными словами, причинной и целевой детерминации. В рамках мотивационного подхода (Сергиенко, 2011) временная перспектива рассматривается как сочетание в психологическом поле (жизненном пространстве) психологического прошлого, настоящего и будущего (Lewin, 1951; Левин, 1980), где временная перспектива будущего понимается как пространство мотивации. Последователи последнего подхода признают влияние когнитивного функционирования, в частности временной перспективы, на текущее поведение (Нюттен, 2004; Сергиенко, 2011).

Исследования последних лет продемонстрировали наличие некоторых социокультурных различий в переживании времени (Sircova et al., 2014). Оказалось, что жители азиатских стран имеют тенденцию выполнять одно дело за определенный промежуток времени и строго придерживаться правил работы, в то время как жители стран Латинской Америки и Средиземноморья продемонстрировали склонность к выполнению нескольких дел одновременно. В первом случае можно говорить о тенденции к «монохронности», во втором – к «полихронности» (Hall, 1989). Выделяются культуры, в частности, американская, в которых часы возводятся в ранг культа и люди соотносят свою жизнь с их показаниями, и культуры, в которых принято опираться на собственное чувство времени (например, в странах Латинской Америки) (Brislin, Kim, 2003). Наиболее ориентированными в будущее и склонными к планированию оказались жители таких стран, как Австрия, Канада, Сингапур, где общество скорее индивидуалистично, чем иерархично (Ashkanasy et al., 2004). Создатели опросника временной перспективы личности Ф. Зимбардо и Дж. Бойд акцентируют внимание на том, что ведущую роль в объединении индивидуального и социального (в частности, культурного) опыта играет временная перспектива, и в зависимости от того, насколько успешным оказывается этот адаптивный процесс, временная перспектива считается менее или более сбалансированной (Wilberg et al., 2012). Понятие сбалансированной временной перспективы было предложено Зимбардо и Бойдом (1999) и было определено как умственная способность к гибкому переключению между прошлым, настоящим и будущим, в зависимости от условий задания, требований ситуации и ресурсов личности (Boniwell, 2008; Webster, 2011; Wilberg et al., 2012).

В последние годы в научной психологической литературе, помимо понятия временной перспективы субъекта, встречается понятие временной трансспективы субъекта (Бороздина, Спиридонова, 1998), определяемое как «представление индивида о прошлом, настоящем и будущем» (Там же, с. 35). Авторы понятия объясняют его введение желанием подчеркнуть «взаимодействие прошлого, настоящего и будущего», а также «сквозное видение из настоящего в прошлое и будущее» (Там же). Применение термина «временная трансспектива» позволяет более полно охватить весь жизненный хронотоп, в котором прошлое, настоящее и будущее рассматриваются не как части единой временной структуры (Спиридонова, 2002). Стоит отметить, что один из основоположников теории хронотопа утверждал, что в данном конструкте параметр времени является ведущим. Авторы понятия выделяют когнитивный и эмоциональных аспекты временной трансспективы, указывают на наличие влияния пола, возраста, патологических отклонений, социально-демографических и личностных особенностей (Бороздина, Спиридонова, 1998).

Объединение категорий прошлого, настоящего и будущего в одном понятии (временная перспектива или временная трансспектива) не противоречит наличию специфических механизмов антиципации времени наступления событий (в будущем), восприятия момента их совершения (в настоящем) и определения времени наступления событий в прошлом. В отслеживании течения времени в настоящем основную роль играют ритмические процессы двигательной и органической активности, отсчет интервалов, восприятие длительности, феномен рефлекса на время. В установлении времени прошедших событий основное значение имеют сохраняемые в памяти временные ориентиры и меры. Для антиципации момента совершения будущих событий необходим синтез обратной связи о текущих событиях и временной информации, извлеченной из долговременной памяти (Плохих, 2006).

Таким образом, современные исследования в основном направлены на изучение связи восприятия времени с т.н. «индивидными» характеристиками человека (Асмолов, 2010) – мозговыми структурами и процессами, ритмическими характеристиками функционирования организма и его частей (в частности – головного мозга), другими психическими функциями (памятью, вниманием, двигательной сферой). Переживание времени, напротив, исследуется в контексте «личностных» характеристик человека. Особую значимость приобретают исследования знакового опосредствования в восприятии и переживании времени, которое, вероятно, окажется связующим звеном между данными процессами. В нашем исследовании мы сделали акцент на выявлении связи восприятия времени с некоторыми показателями нейропсихологического профиля – состоянием трех блоков мозга, с одной стороны, и состоянием некоторых высших психических функций, с другой. Для изучения переживания времени мы воспользовались конструктом временной перспективы личности и проанализировали его связь с некоторыми параметрами эмоциональной сферы; мы опирались на данные о связи временной перспективы с самосознанием, которая была продемонстрирована в некоторых работах последних лет (Грюнталь, 2002; Блохин, 2006).

Фактор возраста в восприятии времени

По мнению многих исследователей, одним из факторов, определяющих индивидуальные характеристики восприятия времени, является возраст (Пиаже, 1994; Fraisse, 1963, 1984; Гареев, 1980, 1997). Известно, что с возрастом развивается оценка длительностей. Если в 2–4 года дети способны оценить промежуток времени лишь приблизительно (короткий он или длинный), то в 4–6 лет они уже сравнивают промежутки по длине («длиннее», «короче»). Оценить же длительность интервала в единицах измерения детям удается лишь в 7–10 лет, и даже в этом возрастном диапазоне использование словесных обозначений единиц измерения времени не всегда является правильным (Вяхирева, Балашова, 2009). В.П. Лисенкова и Н.Г. Шпагонова анализировали, как способность к точному, адекватному восприятию времени формируется в онтогенезе (Лисенкова, Шпагонова, 2006). Они выяснили, что дети дошкольного возраста плохо соотносят или вообще не соотносят собственный отсчет с измерением реального времени и не воспринимают значение заданного эталона, так как это требует от них высокого уровня абстракции. К 9–10 годам происходит сближение по величине субъективного и заданного эталонов: с поступлением в школу ребенок обучается счету, овладевает представлениями о конкретных временных отношениях и длительностях. В подростковом возрасте картина изменений адекватности восприятия времени очень динамична, разнонаправлена. Особенно отчетливо увеличение точности восприятия времени проявляется у юношей и девушек в 15–17 лет. Эти данные подтверждают предположение о том, что способность к адекватному восприятию времени развивается постепенно. Авторы выделяют две различные тенденции в восприятии времени. Одни испытуемые склонны к переоценке предъявляемых временных интервалов и к их недоотмериванию при самостоятельном отсчете. Другие испытуемые склонны к недооценке и переотмериванию соответственно. Такие индивидуальные различия в восприятии времени также формируются с возрастом, становясь наиболее устойчивыми к 16–17 годам. Иностранные исследования подтверждают правомерность выделения этих двух тенденций (Keele et al., 1985; Ivry, Hazeltine, 1995; Coelho et al., 2004).

Если при взрослении оценка времени становится более точной, то при старении и появлении инволюционных изменений психической деятельности точность восприятия времени вновь снижается. Согласно результатам исследования, проведенного Mangan и Bolinsky (1997), погрешность оценки трехминутного интервала времени у двадцатилетних испытуемых была минимальной, в то время как шестидесятилетние испытуемые систематически переоценивали этот интервал. Тем не менее, этот эффект характерен не для всех пожилых людей. Такие данные были получены при исследовании 499 испытуемых в возрасте от 14 до 94 лет (Wittmann, Lehnhoff, 2005). Разница в данных может объясняться различиями в экспериментальных процедурах исследований и в ряде характеристик изученных выборок.

При том, что многие ученые склонны выделять индивидуальные тенденции в восприятии времени, формирующиеся в юности, в большом числе работ высказывается идея о том, что с увеличением возраста субъективное течение времени ускоряется. Приверженцами такого подхода являлись, например, У. Джеймс и П. Фресс. Согласно их взглядам, оценка длительности интервала времени зависит от количества событий, произошедших в этот интервал (James, 1890; Fraisse, 1963, 1984). По мнению Фресса, в пожилом возрасте происходит меньше новых событий в жизни, которые стоило бы запомнить (Fraisse, 1984). Другие теории построены на положении о том, что оценка определенного интервала времени происходит с учетом его сравнения с продолжительностью всей жизни человека; следовательно, с увеличением возраста пережитый промежуток времени воспринимается как более короткий по сравнению со временем всей жизни, чем промежуток той же длительности в молодости. К таким теориям относятся рациональная теория П. Жане (Janet, 1928) и теория Лемлиха (Lemlich, 1975). Хотя у данных теорий есть определенные ограничения, в целом они подтверждаются экспериментально (Tuckman, 1965; Lemlich, 1975; Walker, 1977; Baum et al., 1984; Gallant et al., 1991; Joubert, 1990; Wittmann, Lehnhoff, 2005). Исходя из эмпирических результатов этих авторов, можно сделать вывод: людям любого возраста кажется, что в предыдущие периоды время шло медленнее, чем в актуальный период жизни (Friedman, Janssen, 2010). Третьей возможной причиной субъективного ускорения времени с возрастом является замедление темпа биологических ритмических процессов (Whitrow, 1972; Craik, Hay, 1999; Draaisma, 2004). В последние годы ученые также активно работали в рамках модели зависимости восприятия времени от особенностей концентрации внимания (Craik, Hay, 1999; Gruber et al., 2004). При проспективной оценке времени (в ситуации, когда человек изначально осведомлен о том, что ему придется оценивать длительность) повышение концентрации внимания на задачах, не имеющих отношения к времени, приводит к снижению способности оценивать временные параметры заданий (Zakay, 1989; Fortin et al., 1993; Block, Zakay, 2001). С возрастом возможность концентрации внимания снижается, что приводит к недооценке длительности временных интервалов, особенно в условиях повышения требований к обработке информации (Gruber et al., 2004).

Взаимосвязь процесса восприятия времени с вниманием и рабочей памятью исследовалась Коэльо и соавторами (Coelho et al., 2004). Эти когнитивные функции авторы также связывают с проспективными оценками времени. Ученые предположили, что ретроспективные оценки прошедшего времени совершаются за счет извлечения информации о событиях из долговременной памяти (Zakay, 1993; Mangels, Ivry, 2001). Ученые исходили из предположения о существовании пейсмекеров («внутренних часов»), которые генерируют нервные импульсы, и «счетчика», аккумулирующего их. Этот счетчик сигнализирует о том, что количество импульсов достигло целевой величины, соответствующей длительности оцениваемого или отмериваемого интервала (Fortin, Breton, 1995). Исследователи получили данные в пользу восприятия течения времени как ускоренного с увеличением возраста. Они предложили этому два объяснения: с возрастом либо уменьшается скорость хода «внутренних часов» (Pastor et al., 1992; Binkofski, 1996; Meck, 1996; Carrasco et al., 2000), либо ухудшаются процессы внимания и рабочей памяти, что негативно влияет на «счетчик» пейсмекерной активности. Альтернативным объяснением, возникшем в ходе обработки результатов, является зависимость скорости восприятия времени не от возраста, а от уровня образования: время течет тем быстрее, чем ниже уровень образования.

Хотя большинство исследователей сходятся во мнении, что восприятие времени с возрастом ускоряется, многие убеждены, что эти изменения минимальны и что как для молодых, так и для пожилых людей индивидуальное время идет в ускоренном темпе. Одно из объяснений ускоренного течения времени в разных возрастах связано с особенностями локализации во времени прошедших событий (Friedman, 1993, 2004; Thompson et al., 1996). Во многих исследованиях (Bradburn et al., 1987; Huttenlocher et al., 1988, 1990; Rubin, Baddeley, 1989; Kemp, 1996; Janssen et al., 2006) была обнаружена тенденция к смещению прошедших событий во времени ближе по отношению к настоящему моменту (в англоязычной литературе – forward telescoping). Так, например, событие, произошедшее четыре года назад, воспринимается произошедшим два года назад. Осознание индивидом своей ошибки вызывает мысли о том, что четыре года «пролетели» незаметно и, таким образом, опосредованно влияет на восприятие течения времени как более быстрого. Трудности припоминания событий, относящихся к определенному промежутку времени, также приводят к его недооценке. Этот феномен был обнаружен в исследованиях, в которых был применен ретроспективный метод (испытуемые не знали о том, что им потребуется оценивать интервалы). Если они вспоминали относительно небольшое количество событий, произошедших, например, в прошлом году, им казалось, что это время «пролетело» очень быстро (Ornstein, 1969; Block, 1989; Poynter, 1989). Люди также могут воспринимать ход времени как ускоренный в том случае, когда они не успевают сделать необходимые дела вовремя, и им кажется, что время «давит» на них. Хотя такая картина кажется характерной для молодых людей, в зрелом и пожилом возрастах ситуация не сильно изменятся из-за снижения энергетического потенциала и когнитивных возможностей (при возможном снижении и количества важных дел).

Описанные выше гипотезы проверялись в исследовании Фридмана и Янссена (Friedman, Janssen, 2010). Гипотеза forward telescoping не получила экспериментальных подтверждений. Некоторые различия были получены только для длительного интервала времени: пожилые больше переоценивали скорость течения времени в таком интервале. Такие различия исследователи объясняют тем, что в оценке более или менее приближенных к настоящему промежутков времени задействованы разные процессы. В качестве возможного объяснения может служить предположение о том, что при оценке длительных периодов люди учитывают распространенное мнение о том, что с возрастом ход времени ускоряется, а при других оценках опираются на индивидуальное переживание скорости течения времени. Ученые предлагают объяснять данный феномен также следующим образом. Оглядываясь на десять лет назад, молодые как бы «проматывают» период, связанный с постановкой важных целей, ожиданием будущих достижений; поэтому они воспринимают время более замедленным, чем пожилые люди, для которых этот период меньше связан с постановкой столь значимых целей и задач. Третьей предполагаемой причиной различий в оценках промежутков времени разной длительности и удаленности от настоящего момента является связь с количеством событий, произошедших в предшествующий период (James, 1890). Последнее предположение в исследовании не получило экспериментальных подтверждений (Friedman, Janssen, 2010). Интересен тот факт, что в отношении периода до одного года нет различий по восприятию скорости течения времени, а по количеству событий такие различия есть.

В исследовании подтвердилась гипотеза о связи ощущения давления времени (time pressure) и оценки скорости его течения. Такая связь была обнаружена для всех возрастов, исключая подростковый и старческий, а также была характерна для всех промежутков времени, кроме наиболее длительного – десятилетнего. Авторы исследования предполагают, что, действительно, время становится наиболее «осязаемым», когда человек ощущает его нехватку для выполнения необходимых дел, и его течение переживается как ускоренное (Friedman, Janssen, 2010).

В целом, учитывая наличие некоторых возрастных различий во временной перцепции, как молодые, так и пожилые воспринимают ход времени как ускоренный. При этом по-разному воспринимаются длительности интервалов, начало которых значительно удалено от настоящего момента, и интервалов с более близким началом. Ученые предполагают, что в обработке такого рода временной информации участвуют разные механизмы, пока не уточненные в исследованиях (Friedman, Janssen, 2010).

Как мы видим, до сих пор данные о связи возраста с восприятием времени в разных исследованиях часто не совпадали. В экспериментах Карраско, Коэльо и их коллег были получены данные об ускорении восприятия времени с возрастом (Carrasco et al., 2001; Coelho et al., 2004). В более раннем исследовании других авторов результаты были обратными (Craik, Hay, 1999). Во всех случаях исследовалось восприятие коротких интервалов времени, однако в первых двух исследованиях они были незаполненными, а в третьем испытуемые выполняли наряду с оценкой времени и другое задание. Разница в данных может быть связана как с различиями в экспериментальных схемах, так и с исследуемыми длительностями. П. Фресс говорил об ускорении восприятия времени с возрастом, имея в виду длительные промежутки времени – дни и годы (Fraisse, 1963). В свою очередь, Артиеда и Пастор искали взаимосвязь циклов сна и бодрствования с оценками длительностей, кратных нескольким часам (Artieda, Pastor, 1996).

О.Е. Сурнина и Н.В. Антонова в своем исследовании показали, что субъективная временная шкала у пожилых людей уже, чем физическая (Сурнина, Антонова, 2003). Эти данные находят подтверждение в диссертационном исследовании Е.В. Лебедевой, которая показала, что в пожилом возрасте снижается различительная чувствительность по отношению к коротким интервалам времени, уменьшается точность оценки и отмеривания заданных интервалов, сужается диапазон субъективных оценок (Лебедева, 2004). Высказывается предположение о наличии особого субъективного временного эталона, который формируется в течение жизни и определяет точность субъективного измерения временных интервалов, а также субъективной временной шкалы, которая формируется на основе субъективных оценок длительностей (Сурнина, 1999). Исследование Е.В.Лебедевой выявило, что после 70–75 лет оценки времени перестают носить количественный характер: происходит переход от численной оценочной шкалы к качественной шкале категорий («длиннее», «короче»). Отражение длительных интервалов также становится менее дифференцированным: события группируются по признаку «давности»; уменьшается количество событий, составляющих содержательных аспект временной трансспективы. Интересно, что наиболее заметно динамика психологического времени изменяется в 70-летнем возрасте: если до этого периода большинство людей воспринимают время ускоренным, то после пересечения данного возрастного рубежа время начинает ощущаться как текущее замедленно. Кроме того, время воспринимается более точно пожилыми людьми, ведущими активный образ жизни (как в социальном, так и в физическом плане) (Лебедева, 2004).

Изменения в восприятии времени в пожилом возрасте также могут быть связаны с возрастными перестройками ЦНС: с уменьшением числа нейронов в голубом пятне и черной субстанции, со снижением пластичности структур лимбической системы, с изменениями клеток гиппокампа и гипоталамуса (Старение мозга, 1991). Известно, что эти структуры играют значительную роль в регуляции сна и бодрствования, в переживании времени. Снижение плотности популяции нейронов в лобной и нижневисочной областях коры мозга может сопровождаться нарушением высших форм восприятия времени (Хронобиология и хрономедицина, 1989).

С возрастом претерпевает изменения не только восприятие времени (в узком смысле слова), но переживание времени. Меняются представления человека о прошлом, настоящем и будущем (Бороздина, Спиридонова, 1998). Начало временной трансспективы с возрастом смещается, при этом изменяется как ее протяженность, так и содержание. Например, дети обозначают как начало временной трансспективы момент поступления в школу, дошкольный возраст и т.п. Пожилые люди в качестве начала временной трансспективы обычно выбирают молодость. Протяженность временной трансспективы с возрастом увеличивается за счет увеличения временной ретроспективы (Там же). По мнению Л.В. Бороздиной и И.А. Спиридоновой, в течение жизни происходит ускорение и структурирование времени (неопределенные, размытые планы становятся более реальными). До наступления зрелости люди в основном направлены на будущее, в зрелом возрасте – на настоящее, в пожилом – на прошлое. Смена направленности связана с изменением эмоционального фона: в целом, с возрастом его снижение, увеличивается контраст между эмоциональным отношением к прошлому, настоящему и будущему (Бороздина, Спиридонова, 1998; Молчанова, 1999).

В пожилом и старческом возрасте в переживании времени также происходят серьезные изменения. В условиях ухода из активной социальной жизни могут происходить кардинальные перестройки в личностно-мотивационной сфере, в функционировании психики в целом, что сказывается и на переживании времени (Карандашев, 1999). Настоящее чаще всего воспринимается в фаталистическом ключе, появляется ощущение безнадежности и бессилия (Сырцова, Митина, 2008). Женщины старше 50 лет демонстрируют пессимистическое отношение к своему прошлому: они сожалеют о совершенных ошибках и упущенных возможностях, снижается их самооценка (Там же). При этом в возрасте от 50 до 59 лет, а затем от 70 до 79 лет значительно возрастает ориентация в будущее. В первом случае это означает как бы открывшееся «второе дыхание» (Там же), поэтому данный возрастной период нередко ассоциируется с «поколением руководителей» (Neugarten, 1996). В более старшем возрасте ориентация в будущее связана уже не собственными действиями, а с заботой о детях и внуках, и выступает в качестве защитного механизма (Сырцова, Митина, 2008).

Кратко остановимся на феномене психологического возраста, который широко изучается в контексте исследований психологического времени. Известно, что часто психологический возраст не равен биологическому. Субъективный возраст испытывает влияние как биологических факторов (существованием у человека «счетчика» годовых циклов психофизиологической активности, на основании показаний которого формируются оценки собственного возраста), так и социальных, например, существующей в обществе системы возрастно-ролевых ожиданий (Головаха, Кроник, 2008). По мнению А.А. Кроника и Е.И. Головахи (2008), субъективная оценка собственного возраста предполагает действие глубинных механизмов обобщения временных отношений. По результатам большого числа исследований, с увеличением возраста растет число психически здоровых людей, оценивающих себя более молодыми, чем это есть на самом деле; увеличивается степень занижения собственного возраста (Головаха, Кроник, 2008; Galambos et al., 2012). Феномен консервации возраста (Головаха, Кроник, 2008), или когнитивная иллюзия возраста (Сергиенко, 2012), являются универсальным явлением, характерным для людей из разных стран (Barak, 2009): если до 20 лет люди субъективно оценивают свой возраст как более старший, то после 25-30 лет эта тенденция принимает обратный характер (Szmigin, Carrigan, 2001; Туганцева, 2012). Е.И. Головаха и А.А. Кроник предлагают рассматривать психологический возраст не только как меру прошлого, но и как меру реализованности времени жизни, как соотношение прошлого и будущего, признают влияние ожидаемой продолжительности жизни. Несовпадение действительного возраста человека и его субъективной оценки определяется разными уровнями ментальных репрезентаций: стабильными, или «якорными», и лабильными, испытывающие влияние текущих событий (Сергиенко, 2011). Изменения восприятия собственного возраста могут оказаться связанными с ухудшением здоровья, происходящими в жизни важными событиями (Markides, Boldt, 1983; Сергиенко, 2011). Оказалось, что люди в период поздней зрелости склонны к сближению субъективного и биологического возрастов при приближении дня рождения (Montepare, 1996). Отмечена связь между более молодым субъективным возрастом, удовлетворенностью жизнью и более успешной адаптацией у пожилых людей (Teuschler, 2009), что позволяет говорить о когнитивной иллюзии возраста у пожилых как о психологической защите, предотвращающей формирование негативной установки на старение (Lang, Carstensen, 2002; Сергиенко, 2012).

Таким образом, изменения восприятия времени с возрастом связываются с действием биологических факторов (формирование и перестройки ЦНС, изменения ритмического компонента деятельности), ролью когнитивных функций в его реализации (в частности, памяти и внимания), изменениями в способах опосредствования данного процесса. Одним из ограничений для интерпретации результатов становятся различия в длительности оцениваемых интервалов - от сотых долей секунды до нескольких лет. Данные исследований говорят в пользу различных механизмов их оценивания. Изменения в переживания времени анализируются с точки зрения эмоционального отношения к прошлому, настоящему и будущему, их субъективной протяженности, содержания. Вероятно, тщательный анализ того пути, который проходит способность к восприятию времени в онтогенезе, поможет пролить свет на структуру данного процесса, а также на механизмы его реализации.

Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

Мы поможем в написании ваших работ!