Федерико Гарсиа Лорка. Прощание
Саша Черный
БОЛЬНОМУ
Есть горячее солнце, наивные дети,
Драгоценная радость мелодий и книг.
Если нет — то ведь были, ведь были на свете
И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ...
Есть незримое творчество в каждом мгновеньи —
В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
Будь творцом! Созидай золотые мгновенья —
В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз...
Бесконечно позорно в припадке печали
Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
Разве Новые Встречи уже отсияли?
Разве только собаки живут на земле?
Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье мое!),
Этот черный румянец — налет от дренажа,
Это Муза меня подняла на копье.
Подожди! Я сживусь со своим новосельем —
Как весенний скворец запою на копье!
Оглушу твои уши цыганским весельем!
Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.
Оставайся! Так мало здесь чутких и честных...
Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
Адресов я не знаю — ищи неизвестных,
Как и ты неподвижно лежащих в пыли.
Если лучшие будут бросаться в пролеты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчетную радость полета...
Разверни свою душу до полных границ.
Будь женой или мужем, сестрой или братом,
Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом:
Все сердца открываются этим ключом.
Есть еще острова одиночества мысли —
|
|
|
Будь умен и не бойся на них отдыхать.
Там обрывы над темной водою нависли —
Можешь думать... и камешки в воду бросать...
А вопросы... Вопросы не знают ответа —
Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
Соломон нам оставил два мудрых совета:
Убегай от тоски и с глупцами не спорь.
Рубен Дарио. "Осенние стихи".
Даже дума моя о тебе, словно запах цветка, драгоценна;
взор твой, темный от нежности, нехотя сводит с ума;
под твоими босыми ногами еще не растаяла пена,
и улыбкой твоей улыбается радость сама.
В том и прелесть летучей любви, что ее обаяние кратко,
равный срок назначает и счастью она, и тоске.
Час назад я чертил на снегу чье-то милое имя украдкой,
лишь минуту назад о любви я писал на песке.
В тополиной аллее беснуются листья в последнем веселье,
там влюбленные пары проходят, грустны и легки.
В чаше осени ясной на дне оседает туманное зелье,
в это зелье, весна, опадут твоих роз лепестки.
Антония Поцци
Одиночество
Ноют руки мои, истомясь
глупым желаньем:
что-то живое обнять, что я б ощутила
меньшим себя. Я его бы схватила
в прыжке – и бегом унеслась
в мрак вечерний с моим достояньем.
Я б бросалась на тьму, чтоб его защитить,
как бросается море на скалы.
|
|
|
Я дралась бы, сколь в жилах моих
бьется пульс, а потом бы упала
на пустынном полночном пути
под небом огромным, посеребренным
луной и стволами берез; мне б улечься склоненной
над той жизнью, что прижимаю к груди,
убаюкать, - тогда и уснуть напоследок…
Я одна. Одиноко сворачиваю в клубок
тощее тело свое, не ведая,
что целую, как дура, не усталый лоб,
а тугую кожу своих коленок.
Александр Очеретянский
искать меня послали
искать послали книгу
какую не сказали
не знаю почему
не ту нашел я книгу
не ту открыл страницу
с конца читать я начал
но так или иначе
вся жизнь прошла в мученье
не знаю почему
наверно надо было
взять в руки мне мотыгу
а я дурак ошибся
не знаю почему
У.Б. Йейтс.
ДВЕ ПЕСНИ ИЗ ПЬЕСЫ "ПОСЛЕДНЯЯ РЕВНОСТЬ ЭМЕР"
Женская красота – словно белая птица,
Хрупкая птица морская, которой грустится
На незнакомой меже среди черных борозд:
Шторм, бушевавший всю ночь, ее утром занес
К этой меже, от океана далекой,
Вот и стоит она там, и грустит одиноко
Меж незасеянных жирных и черных борозд.
Сколько столетий в работе
Душа провела,
В сложном расчете,
В муках угла и числа,
Шаря вслепую,
Роясь подобно кроту,-
Чтобы такую
|
|
|
Вывести в свет красоту!
Странная и бесполезная это вещица -
Хрупкая раковина, что бледно искрится
За полосою прибоя, в ложбине сырой;
Волны разбушевались пред самой зарей,
На побережье ветер накинулся воя…
Вот и лежит она – хрупкое чудо морское -
Валом внезапным выброшенная перед зарей.
Кто, терпеливый, Душу пытал на излом,
Судеб извивы
Смертным свивая узлом,
Ранясь, рискуя,
Маясь в крови и в поту, -
Чтобы такую
Миру явить красоту?
Вислава Шимборская
ПОХВАЛА ПОЛАГАЮЩИМ СЕБЯ ЗЛЫМИ
Ястребу не в чем себя упрекнуть.
Сомнения чужды черной пантере.
Поступки свои одобряют пираньи.
Гремучие змеи принимают себя без оговорок.
Самокритичных шакалов не существует.
Саранча, аллигатор, трихина и овод
живут как живут – и тешатся этим.
Сердце касатки весит сто килограммов,
но во всём остальном – это лёгкое сердце.
Нет ничего более звериного,
нежели чистая совесть
на третьей планете от Солнца.
Роальд Мандельштам.
Радуйтесь ветру, звездному ветру! -
Каждый находит, то что искал:
Город сегодня, город сегодня,
Тонко поющий, лиловый бокал.
Ночь листопада, ночь листопада;
Каждый листок - золотой тамбурин,
Лунные рифы и море заката,
|
|
|
Алые грифы в мире глубин.
Золото в листьях, золото в листьях,
Подвиг и радость, чуждому мер!
Радуйтесь ветру, звездному ветру,
Истина - ветер, жизнь - буриме.
Арсений Тарковский
***
Пляшет перед звездами звезда,
Пляшет колокольчиком вода,
Пляшет шмель и в дудочку дудит,
Пляшет перед скинией Давид.
Плачет птица об одном крыле,
Плачет погорелец на золе,
Плачет мать над люлькою пустой,
Плачет крепкий камень под пятой.
Вера Павлова
***
А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук… А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? Без трещин?
А может быть, Он бьёт мужчин о женщин
для этого?
Александр Введенский
***
Господи, как мир волшебен,
как всё в мире хорошо.
Я пою богам молебен,
я стираюсь в порошок
перед видом столь могучих,
столь таинственных вещей,
что проносятся на тучах
в образе мешка свечей.
Боже мой, всё в мире пышно,
благолепно и умно.
Богу молятся неслышно
море, лось, кувшин, гумно,
свечка, всадник, человек,
ложка и Хаджи-Абрек.
Инна Кабыш.
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен пере-зимовать.
Иначе зачем ему это
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.
Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мертвым сугробам
ползти на смородинный запах...
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет.
.
Борис рыжий
я в детстве думал: вырасту большим -
и страх и боль развеются как дым.
и я увижу важные причины,
когда он станет тоньше паутины.
я в детстве думал: вырастет со мной
и поумнеет мир мой дорогой.
и ангелы, рассевшись полукругом,
поговорят со мною и друг с другом.
сто лет прошло. и я смотрю в окно.
там нищий пьёт осеннее вино,
что отливает безобразным блеском.
...а говорить мне не о чем и не с кем.
Борис Рыжий
***
Над домами, домами, домами
голубые висят облака —
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит…
никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной —
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…
Осип Мандельштам
***
Скудный луч холодной мерою
Сеет свет в сыром лесу.
Я печаль, как птицу серую,
В сердце медленно несу.
Что мне делать с птицей раненой?
Твердь умолкла, умерла.
С колокольни отуманенной
Кто-то снял колокола.
И стоит осиротелая
И немая вышина,
Как пустая башня белая,
Где туман и тишина...
Утро, нежностью бездонное,
Полуявь и полусон —
Забытье неутоленное —
Дум туманный перезвон...
. Стихи.
Хуан Рамон Хименес
КОМНАТА
До чего же спокойны вещи!
рядом с ними всегда уютно.
Их руки и наши руки
Встречаются поминутно.
Они не мешают мыслить,
Тактично-ласковы с нами;
Сами мечтать не умеют,
Но грезят нашими снами.
Им любо все, что нам любо;
они нас ждут терпеливо
И всегда встречают улыбкой,
Застенчивой и счастливой.
Вещи – любовницы, сестры,
Подруги…из дней вчерашних
Вы нам возвращаете щедро
Падучие звезды наши!
Акико Ёсано.
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведет к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся передо мною
Кривые, глухие окольные тропы…
Юнна Мориц.
За невлюбленными людьми
Любовь идет, как привиденье.
И перед призраком любви
Попытка бить на снисхожденье -
Какое заблужденье!
Любви прозрачная рука
Однажды так сжимает сердце,
Что розовеют облака
И слышно пенье в каждой дверце.
За невлюбленными людьми
Любовь идет, как привиденье.
Сражаться с призраком любви,
Брать от любви освобожденье -
Какое заблужденье!
Все поезда, все корабли
Летят в одном семейном круге.
Они - сообщники любви,
Ее покорнейшие слуги.
Дрожь всех дождей,
Пыль всех дорог,
Соль всех морей,
Боль всех разлук -
Вот ее кольца,
Кольца прозрачных рук,
Крыльев прозрачных свет и звук.
За невлюбленными людьми
Любовь идет, как привиденье.
В словах любви, в слезах любви
Сквозит улыбка возрожденья,
Улыбка возрожденья...
И даже легче, может быть,
С такой улыбкой негасимой
Быть нелюбимой, но любить,
Чем не любить, но быть любимой.
Дрожь всех дождей,
Пыль всех дорог,
Соль всех морей,
Боль всех разлук -
Вот ее кольца,
Кольца прозрачных рук,
Крыльев прозрачных свет и звук.
И. Анненский
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Дерек Уолкотт. "Морские гроздья".
Кулак, давно сжимающий мне сердце,
слегка ослабевает, я глотаю
сияние; он давит с новой силой.
Да разве ж я когда-то не любил
всю боль любви? Но время превратило
любовь в безумье, что смертельной хваткой
отчаянно цепляется за тонкий
карниз бессмыслицы, пока со стоном
не рухнет в пропасть.
Держись же, сердце. Так ты хоть живёшь.
Александр Блок. 1912г.
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне — колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.
Этот голос — он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.
Александр Блок. Январь 1898г.
Пусть светит месяц - ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье,-
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Ночь распростерлась надо мной
И отвечает мертвым взглядом
На тусклый взор души больной,
Облитой острым, сладким ядом.
И тщетно, страсти затая,
В холодной мгле передрассветной
Среди толпы блуждаю я
С одной лишь думою заветной:
Пусть светит месяц - ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье,-
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Сайгё-хоси. Танка.
Думай лишь об одном!
Когда все цветы осыплются,
А ты под сенью ветвей
Будешь жить одиноко,
В чем сердце найдет опору?
Рюрик Рок
1. Не дрогнет бровь и губы стынут строго.
Круги черчу.
И все ясней в пространствах крышка гроба
большою птицей реет чуть.
2. Я ныне, в царствие антихристово,
в годы собачьей любви нег
вперяю слова на ветра волчий вой,
к Матери Божьей взываю: Машине.
3. И к Тебе, и к Тебе, Трояново отродье,
с гирями маковых кос,
к Тебе, поправшей, как окурки, годы
с лаптей сдунувшей их навоз;
к Тебе, не знающей бр. Алынванг скрижалей,
ни очереди у Вандрага:
гудками бури явись из дали,
явись, о явись, Кассандра.
В музыканье аэроплана,
в тяжкой походке орудий,
в смерти лейтенанта Глана,
в женской щекатуренной груди,
и в минаретах слов поэта
чую, Кассандра, чую Тебя:
руки переломленные заката
твой рдяный стяг;
и в этих рдяных кос зигзаг
каждый новый день кутает в сон,
а трава семафоров глаз
никогда не звенит «Благополучно».
И Тебе мяукает рысьи,
с головою в листьях осенних,
мой любимый Иоанн Креститель
отрок Сережа Есенин.
Мать, ива мать,
где сын твой махровый?
Вижу у него на груди талисман —
крест дубовый.
И вы, жены, неверные жены,
где свежие сгнили тела мужей?
Только бархат ковра травы зеленой
покрыл трупье от червей и от вшей.
Всеми жизнями сжатыми
с сладкой земли полыни —
Кассандра гремела:
«Братья, в корявое верьте Имя» —
Никого теперь не жаль.
Пулемегами с Метрополя
Ты стучалась в каждые двери,
но могуча забвенья воля,
и вы, как всегда, ей не верили.
Осинным жужжаньем ставила к стенке,
крякала выстрела самоубийцы комнате,
напоминала тиком секундной стрелки,
молнией лязгала: «Помните! Помните! Помните».
— Но вижу, вижу и знаю:
как соколы, кружат слова —
их Кассандра картавым кварталом пускает,
и они бумерангом ковыляют к вам.
Не дрогнет бровь и губы стынут строго.
Слова черчу.
И все ясней в пространствах крышка гроба
большою птицей реет чуть.
Федерико Гарсиа Лорка. Прощание
Когда я умру,
Оставьте этот балкон открытым.
Мальчик жует апельсины
(с моего балкона я вижу.)
Пшеницу коса подсекает
(Я кожей своей ощущаю.)
Когда я уйду,
Оставьте этот балкон открытым.
1924г.
Борис Пастернак. Стихи.
Давай ронять слова,
Как сад - янтарь и цедру,
Рассеянно и щедро,
Едва, едва, едва.
Не надо толковать,
Зачем так церемонно
Мареной и лимоном
Обрызнута листва.
Кто иглы заслезил
И хлынул через жерди
На ноты, к этажерке
Сквозь шлюзы жалюзи.
Кто коврик за дверьми
Рябиной иссурьмил,
Рядном сквозных, красивых
Трепещущих курсивов.
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За теской алебастра?
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетал на сырость плит
Осенних госпиталей?
Ты спросишь, кто велит?
- Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, - подробна.
Осип Мандельштам
Где ночь бросает якоря
В глухих созвездьях Зодиака,
Сухие листья октября,
Глухие вскормленники мрака,
Куда летите вы? Зачем
От древа жизни вы отпали?
Вам чужд и странен Вифлеем,
И яслей вы не увидали.
Для вас потомства нет — увы!
Бесполая владеет вами злоба,
Бездетными сойдете вы
В свои повапленные1 гробы,
И на пороге тишины,
Среди беспамятства природы,
Не вам, не вам обречены,
А звездам вечные народы.
Иосиф Бродский. 1962г.
В тот вечер возле нашего огня
увидели мы черного коня.
Не помню я чернее ничего.
Как уголь были ноги у него.
Он черен был, как ночь, как пустота.
Он черен был от гривы до хвоста.
Но черной по-другому уж была
спина его, не знавшая седла.
Недвижно он стоял. Казалось, спит.
Пугала чернота его копыт.
Он черен был, не чувствовал теней.
Так черен, что не делался темней.
Так черен, как полуночная мгла.
Так черен, как внутри себя игла.
Так черен, как деревья впереди,
как место между ребрами в груди.
Как ямка под землею, где зерно.
Я думаю: внутри у нас черно.
Но все-таки чернел он на глазах!
Была всего лишь полночь на часах.
Он к нам не приближался ни на шаг.
В паху его царил бездонный мрак.
Спина его была уж не видна.
Не оставалось светлого пятна.
Глаза его белели, как щелчок.
Еще страшнее был его зрачок.
Как будто был он чей-то негатив.
Зачем же он, свой бег остановив,
меж нами оставался до утра?
Зачем не отходил он от костра?
Зачем он черным воздухом дышал?
Зачем во тьме он сучьями шуршал?
Зачем струил он черный свет из глаз?
Он всадника искал себе средь нас.
Иосиф Бродский
Everything has its limit, including sorrow.
A windowpane stalls a stare. Nor does a grill abandon
a leaf. One may rattle the keys, gurgle down a swallow.
Loneliness cubes a man at random.
A camel sniffs at the rail with a resentful nostril;
a perspective cuts emptiness deep and even.
And what is space anyway if not the
body's absence at every given
point? That's why Urania's older than sister Clio!
In daylight or with the soot-rich lantern,
you see the globe's pate free of any bio,
you see she hides nothing, unlike the latter.
There they are, blueberry-laden forests,
rivers where the folk with bare hands catch sturgeon
or the towns in whose soggy phone books
you are starring no longer; farther eastward surge on
brown mountain ranges; wild mares carousing
in tall sedge; the cheekbones get yellower
as they turn numerous. And still farther east, steam
dreadnoughts or cruisers,
and the expanse grows blue like lace underwear.
У всего есть предел: в том числе, у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то-есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
Уистен Хью Оден
Грядущее крадется к нам, как тать.
Мы собираем слухи по крупице —
О чем мечтает королева-мать
Или к кормилу рвущийся тупица.
На прошлое великие мужи
Косятся, чем темней, тем беззаботней, —
Там те же казни, те же миражи
И та же потасовка в подворотне.
Мы в страхе опираемся на то,
Что кончилось; кончаясь, бьемся в стену,
Дырявую подчас, как решето, —
Что пропускает жирную Алису
В страну чудес, за ветхую кулису, —
До слез мало то место во вселенной.
?
От меня
постепенно,
как от несовершенной статуи,
отсекается хаос, и скоро
я стану грудой опавших осколков…
Но кто этот скульптор,
вечно собой недовольный
и сотворяющий из меня
насыпь?
Грегори Корсо
Полный беспорядок...почти
Я пробежал шесть лестничных пролетов,
ведущих к моей маленькой обставленной комнатке,
распахнул окно
и стал выбрасывать
все эти, самые важные в жизни, вещи.
Во первых, Правду, визжащую словно доносчик:
«Не делай этого! Я расскажу о тебе ужасные вещи!»
«Ах так? Вообще-то, мне нечего скрывать … Вон!»
После нее — Бога, изумленно злящегося и хнычущего:
«В этом нет моей вины! Я не причина этого всего!» «Вон!»
После — Любовь, подкупающую: «Ты импотенции никогда не познаешь!
Все девушки с обложек »Вог«, все они твои!»
Я пнул ее по толстой заднице и закричал:
«Твой венец всегда — разочарование!»
Я подобрал Надежду, Веру и Сострадание,
всех трех, сцепившихся вместе:
«Без нас ты точно умрешь!»
«Но с вами быстрей с ума сойдешь! Прощайте!»
А после — Красоту … ах, Красота —
Когда я нес ее к окну,
я говорил ей: «В жизни я больше всех тебя любил
… но ты убийца; убивает Красота!»
Не собираясь на самом деле дать ей упасть
я тут же вниз помчался
и точно вовремя поспел, чтобы поймать ее.
«Ты спас меня» — она завопила.
Я опустил ее на землю и произнес: «Иди».
Я пролистал назад все те же шесть пролетов,
попытался найти деньги, чтобы выбросить их тоже,
но денег не было.
Единственное, что в комнатах осталось — это Смерть,
за мойкой на кухне прячущаяся.
«Я не существую!» — закричала она —
«Я просто слух, распространенный жизнью…»
Смеясь, я выбросил ее, вместе с мойкой и всем остальным,
и внезапно осознал,
что все что там осталось — это Несерьезность —
И все, что я мог сделать с Несерьезностью — это сказать ей:
«Проваливай через окно вместе с окном!»
АЛЕН БОСКЕ
"Если при имени "Бог" у вас начинается
приступ крапивницы, - говорит Бог, -
зовите меня "алебастром", "ласточкой" или "ручьем" -
буду знать, что речь идет обо мне.
Если от имени "Бог" вам становится худо,
изобретите взамен другое какое-то слово,
что-нибудь вроде "легкого вздоха", "росы"
или "ужаса небытия".
Меня оскорбить невозможно:
все на свете слова - синонимы для меня".
Аллен Гинзберг
Пекинская импровизация
Я пишу стихи потому, что слово "вдохновение" происходит от "вдох", "дыхание", - я желаю дышать свободно.
Я пишу стихи потому, что Уолт Уитмен разрешил человечеству говорить откровенно.
Я пишу стихи потому, что Уолт Уитмен открыл поэтическую строку для беспрепятственного дыхания.
Я пишу стихи потому, что Эзра Паунд видел башню из слоновой кости, поставил не на ту лошадь и разрешил поэтам писать на простом разговорном.
Я пишу стихи потому, что Паунд посоветовал поэтам Запада рассмотреть картинки китайских слов.
Я пишу стихи потому, что У.К.Уильямс в Резерфорде написал ньюджерсийское "Я дам те в глаз" и спросил: как это соотносится с пятистопным ямбом?
Я пишу стихи потому, что мой отец был поэтом, моя мать из России говорила по-коммунистически и умерла в сумасшедшем доме.
Я пишу стихи потому, что мой юный друг Гери Снайдер уселся за круглый стол и рассматривал свои мысли как участников совещания в оруэлловском 1984.
Я пишу стихи потому, что меня мучит мысль: я родился, чтоб умереть, камни в почках, гипертония, все страдают.
Я пишу стихи потому, что страдаю, не зная, что думают остальные люди.
Я пишу стихи потому, что поэзия может раскрыть мои мысли, исцелить паранойю - мою и других.
Я пишу стихи потому, что мои мысли проникают до сексуальной сути медитации Буддадхармы.
Я пишу стихи потому, что нуждаюсь в точной картине собственного сознания..............
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 24; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!