II . О жутком прошлом и «окаянном» настоящем.
С.М.Халин
д.филос.н., ТюмГУ
кафедра философии
М.Горький о русских людях на переломе 1917-1918 годов,
Или «Программа Горького» («Несвоевременные мысли»?)
«… если бы я вам рассказал то, что я знаю (а знаю я, без всякого сомнения, далеко еще не все), тогда бы, точно, помутились ваши мысли и вы сами подумали ба, как бы убежать из России».
Н.В. Гоголь «Выбранные места из переписки с друзьями».
«До чего же бесприютен русский человек».
М. Горький.
«Тяжело жить на Руси!
Тяжело.
Грешат в ней — скверно, каются в грехах — того хуже».
М. Горький.
«… у нас лучший в мире балет и — самая отвратительная постановка книгоиздательского дела».
М.Горький.
«Оригинальнейшая черта русского человека — в каждый данный момент он искренен».
М. Горький.
2008 год — год 140-летия со дня рождения Алексея Максимовича Пешкова — Максима Горького. Как великий писатель и как великий гуманист, М.Горький не мог не откликнуться на все те труднопереносимые для всякого народа, если вообще переносимые, испытания, которые выпали на долю русского народа, России в 1917-1918 годах. Мы позволим себе привести известный ряд высказываний, названных М.Горьким «Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре» (М.Горький. Несвоевременные мысли: заметки о революции и культуре / Вступ. ст., публ., подгот. текста и коммент. И.Вайнберга. М.: Советский писатель, 1990). При жизни писателя это издание не выходило, но его принято считать выражением последней воли автора. «Несвоевременные мысли» — цикл статей М.Горького, печатавшихся в 1917-1918 годах в газете «Новая жизнь» (Всего 64 статьи). И еще одно обстоятельство. Настоящая работа представляет собой, прежде всего, подбор высказываний М.Горького, поэтому правильнее было бы указать не ее автора, а скорее — составителя.
|
|
|
Все приведенные в работе высказывания Горького, включая вынесенные в эпиграф, взяты из названного издания, помещенного в книге «Максим Горький. Книга о русских людях. М.: Вагриус, 2000. 572 с. С. 433–559.
I . Предварительное.
М.Горький вполне объективно оценивал свои возможности, повлиять на ход событий, которые вызвали названные «заметки», и со стороны своих способностей, и со стороны, конечно же, самих обстоятельств:
|
|
|
— «Весьма вероятно, что мои мысли «наивны», я уже говорил, что считаю себя плохим публицистом, но все-таки с упрямством, достойным, быть может, лучшего применения, «я буду продолжать свою линию», не смущаясь тем, что «глас» мой остается «гласом вопиющего в пустыне», увы! — не безлюдной» (С. 484).
И делать это М.Горький собирался потому, что, как он писал:
— «… я верю в разум русского народа, в его совесть, в искренность его стремления к свободе, исключающей всякое насилие над человеком. Верю, что «все минется, одна правда останется»» (С. 555).
Но для этого нужно понимать народ, иметь представление о закономерностях истории, а главное, хотеть бороться за светлое будущее народа, каким бы ни было его настоящее. Он писал:
— «… иностранцы народ наивный и невежественный, и Русь для них — загадка. Для некоторых русских людей она тоже является загадкой, и притом весьма глупой, но эти русские — просто люди, лишенные чувства любви к родине, патриотизма и прочего)» (С. 505).
Горький понимал, что для такого дела в такое время нужна и смелость:
— «Может быть, я — в некоторых случаях — не стану защищать себя, но на защиту любимого мною у меня хватит сил» (С. 482).
|
|
|
Горький активно заявляет о своем праве высказывать свое мнение о русском народе:
— «Я имею право говорить обидную и горькую правду о народе (…) будет лучше для народа, если эту правду о нем скажу я первый, а не те враги народа, которые теперь молчат да копят месть и злобу для того, чтобы в удобный для них момент плюнуть этой злостью в лицо народа, как они плевали после 905 и 6го годов» (С. 546).
Более того, он прямо отстаивает это свое право перед властями:
— «В чьих бы руках ни была власть — за мною остается мое человеческое право отнестись к ней критически.
И я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, — недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего» (С. 537).
Он заявляет о том, что будет последовательно объективным при этом:
— «… превосходные душевные качества русского народа никогда не ослепляли меня» (С. 511). И далее — «… я никогда не восхищался русской деревней и не могу восхищаться «деревенской беднотой», органически враждебной психике, идеям и целям городского пролетариата» (С. 551). И «… если наш мужик — зверь, надо сказать это» (С. 511).
|
|
|
Правда, зверского в тот момент, в условиях 1-й мировой войны, обнаружилось чрезвычайно много не одного только русского народа, и это тоже угнетало М.Горького:
— «… хочется бешено крикнуть людям:
— Несчастные, пожалейте себя!» (С. 444).
И все же, несмотря на весь свой, как говорил сам Горький, «социальный идеализм», он видел и необходимость, неизбежность, и даже оправданность страданий русского народа, хотя, по всему видно, ему было невыносимо узнавать о гибели и одного человека, даже плохого человека:
«… эти бешеные, испачканные грязью и кровью дни — великие дни рождения Новой России.
Да, вот именно теперь, когда люди, оглушаемые проповедью равенства и братства, грабят на улицах ближнего своего, раздевая его догола, когда борьба против идола собственности не мешает людям зверски истязать и убивать мелких нарушителей закона о неприкосновенности собственности, когда «свободные граждане», занявшись торговлишкой, обирают друг друга безжалостно и бесстыдно, — в эти дни чудовищных противоречий рождается Новая Россия» (С. 526).
Горький понимал — русский народ — это «неуклюжая, не организованная разумом сила — сила огромная, потенциально талантливая, воистину способна к всестороннему развитию» (С. 498). Он знал — «… путем великих мук, невыносимых испытаний мы идем к возрождению человека…» (С. 516).
II . О жутком прошлом и «окаянном» настоящем.
— «… Толстые, Тургеневы, Григоровичи и целый ряд других людей, которым надо верить, — они знали народ и по-своему любили его, даже несколько прикрашивая и преувеличивая его достоинства» (С. 546).
— «Я не стану отрицать, что на Руси, даже среди профессиональных воров и убийц, есть очень много «совестливых» людей — это всем известно; ограбит человек или убьет ближнего, а потом у него «душа скучает» — болит совесть. Очень многие добрые русские люди весьма утешаются этой «скукой души», — им кажется, что дрябленькая совестливость — признак духовного здоровья, тогда как, вероятнее всего, это просто признак болезненного безволия людей, которые, перед тем как убить, восхищаются скромной красотой полевого цветка…» (С. 521-522).
При этом:
— «Даже теперь, когда народ является физическим «хозяином жизни», он все-таки продолжает надеяться на «барина»; для одной части его этот барин — «европейский пролетариат», для другой — немец, устроитель железного порядка; некоторым кажется, что их спасет Япония, и ни у кого нет веры в свои собственные силы» (С. 492).
Нард таков, считает Горький, каким он есть и иным стать в одночасье не может:
— «Вспомним, как добродушный русский человек вколачивал гвозди в черепа евреев Киева, Кишинева и других городов, как садически мучили тюремщики арестантов, как черносотенцы разрывали девушек-революционерок, забивая им колья в половые органы; вспомним все кровавые бесстыдства 906-7-8-го годов» (С. 442).
По ходу войны положение только ухудшилось:
— «Народ изболел, исстрадался, измучен неописуемо, полон чувства мести, злобы, ненависти, и эти чувства все растут, соответственно силе своей организуя волю народа» (С. 545). «Солдаты охотно становятся под знамя «мир всего мира», но они тянутся к миру не во имя идеи интернациональной демократии, а во имя своих шкурных интересов: сохранения жизни, ожидаемого личного благополучия» (С. 445).
А тут еще как снег на голову новая революция:
«Что же нового дает революция, как изменяет она звериный русский быт, много ли света вносит во тьму народной жизни?
За время революции насчитывается уже до 10 тысяч «самосудов»»
(С. 451).
А все потому, считает Горький, что русский народ — «в силу условий своего исторического развития — огромное дряблое тело, лишенное вкуса к государственному строительству и почти недоступное влиянию идей, способных облагородить волевые акты; русская интеллигенция — болезненно распухшая от обилия чужих мыслей голова…» (С. 529). Так называемый «новый» рабочий — «человек, чуждый промышленности и не понимающий ее культурного значения в нашей мужицкой стороне» (С. 538).
Более того: «В наши кошмарные дни совесть издохла» (С. 517). И это видно из того, как люди, обычные русские люди стали относиться друг к другу:
— «… мы все (…) одинаково безвольны и трусливы, что отнюдь не мешает нам быть жесточайшими физическими и моральными истязателями друг друга» (С. 522).
— «… мы относимся друг к другу совершенно безразлично, это при условии, если мы настроены хорошо. Мы не умеем любить, не уважаем друг друга, у нас не развито внимание к человеку, о нас давно уже и совершенно правильно сказано, что мы:
К добру и злу постыдно равнодушны» (С. 448).
— «… Полуголодные нищие обманывают и грабят друг друга — этим наполнен текущий день» (С. 517).
По письму одного из своих деревенских корреспондентов Горький делает вывод:
— «Это человек, который видел, как «беднейший крестьянин» послужив в солдатах, возвратился в деревню крестьянином «богатейшим»; теперь он наблюдает, как этого богатейшего снова превращают в «беднейшего», он знает, что когда красногвардейцы, обеднив «богатейших», встанут на их место, то красногвардейцев можно будет пограбить» (С. 465).
Что тут поделаешь, сетует Горький:
— «Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси (…) Люди слишком привыкли к тому, что их «сызмала походя бьют», — бьют родители, хозяева, била полиция.
И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим «правом» с явным сладострастием, с невероятной жестокостью» (С. 460-461). «Неужели мы издеваемся друг над другом только по привычке, потому, что над нами издевались в свое время?» (С. 553).
В чудовищное положение поставлена женщина. Женщина-мать низведена до уровня, ниже которого просто не может быть:
— «В десятках писем (…) наиболее интересными являются письма женщин (…) эти письма насыщены тоской, гневом, негодованием; (…) каждое женское письмо — крик души, терзаемой многообразными пытками суровых дней (…) Эти письма — гневный крик существа, которое вызвало к жизни поэзию, служило и служит возбудителем искусств и вечно страдает неутомимою жаждою красоты, любви, радости (…) Существо, непрерывно пополняющее убыль, наносимую жизни смертью и разрушением, она должна и более глубоко и более остро, чем я, мужчина, чувствовать ненависть и отвращение ко всему, что усиливает работу смерти и разрушения» (С. 531). Эти письма «переполнены воплями матери о гибели людей, о том, что среди них растет жестокость, о том, что люди становятся все более дикими, подлыми, бесчестными (…) Эти письма наполнены проклятиями большевикам, мужикам, рабочим (…) «Перевешать, перестрелять, уничтожить» — вот чего требует женщина, мать и нянька всех героев и святых, гениев и преступников, подлецов и честных людей…» (С. 532).
А что происходит с детьми?
— «Солдаты ведут топить в Мойке до полусмерти избитого вора (…) Его сопровождает толпа детей; потом некоторые из них возвращаются с Мойки и, подпрыгивая на одной ноге, весело кричат:
— Потопили, утопили!
Это — наши дети, будущие строители жизни. Дешева будет жизнь человека в их оценке» (С. 452).
И вот какая ирония:
— «Крестьянские дети зимою, по вечерам, когда скучно, а спать еще не хочется, ловят тараканов и отрывают им ножки, одну за другой. Эта милая забава весьма напоминает общий смысл нашего отношения к ближнему» (С. 448).
Керосина в огонь добавляют газеты:
— «…расплодилось множество газет, которые изо дня в день поучают людей вражде и ненависти друг к другу, клевещут, возятся в подлейшей грязи, ревут и скрежещут зубами, якобы работая над решением вопроса о том — кто виноват в разрухе России? (…)
Сцепившись друг с другом, газеты катаются по улицам клубком ядовитых змей, отравляя и пугая обывателя злобным шипением своим, обучая его «свободе слова» — точнее говоря, свободе искажения правды, свободе клеветы (…)
Какая отрава течет и брызжет со страниц той скверной бумаги, на которой печатаются газеты!» (С. 484); «… в злой словесной драке, которую мы для приличия именуем «полемикой», драчунам нет дела до правды, они взаимно ищут друг у друга словесных ошибок, обмолвок, слабых мест и бьют друг друга, не столько для доказательства истинности верований своих, сколько для публичной демонстрации своей ловкости» (С. 482).
Даже в среде высокообразованной дает себя знать ничем не оправданная недоброжелательность, да еще в отношении ничем не заслужившего этого иностранца:
— «… в начале войны (1-й мировой-СХ) (…) московские философы остроумно и вполне искренно сравнивали Канта с Крупом» (С. 480-481).
А люди продолжают верить газетам, ждут от них помощи, пишут в редакции:
— «Пишут об отношении к попам, «будут ли изменены переселенческие законы», просят рассказать «об американском государстве», о том, как надо лечить сифилис и нет ли закона «о свозке увечных в одно место», присылают «прошения» о том, чтобы солдатам в окопы отправлять лук, — он «очень хорош против цинги».
Все эти «прошения», «сообщения», «запросы» не находят места на страницах газет, занятых желчной и злобной грызней» (С. 487).
Кое-что из того же сорта «добра» добавляет в жизнь еще одна сила:
— «Бесшабашная демагогия людей, «углубляющих революцию», дает свои плоды (…) Уже на фабриках и заводах постепенно начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т.д. суть «буржуи»» (С. 457-458).
— «Пролетариат не победил, по всей стране идет междоусобная бойня, убивают друг друга сотни и тысячи людей. В «Правде» сумасшедшие люди науськивают: бей буржуев, бей калединцев! Но буржуи и калединцы — ведь это все те же солдаты-мужики, солдаты-рабочие, это их истребляют, и это они расстреливают красную гвардию» (С. 458-459).
— «Если б междоусобная война заключалась в том, что Ленин вцепился в мелкобуржуазные волосы Милюкова, а Милюков трепал бы пышные кудри Ленина.
— Пожалуйста! Деритесь, паны!
Но дерутся не паны, а холопы, и нет причин думать, что эта драка кончится скоро. И не возрадуешься, видя, как здоровые силы страны погибают, взаимно истребляя друг друга» (С. 459).
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 24; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!