Горнопромышленный пролетариат 19 страница
Следствием этого отчёта явился фабричный закон 1833 г.; он запретил применять труд детей моложе 9 лет (за исключением шёлковых фабрик), установил рабочее время для детей от 9 до 13 лет в 48 часов в неделю или не более девяти часов в день, а рабочее время для подростков от 14 до 18 лет в 69 часов в неделю, или не более двенадцати часов в день, ввёл обязательные перерывы для еды общей продолжительностью не менее полутора часов в день и подтвердил запрещение ночного труда для всех рабочих и работниц моложе 18 лет. Одновременно вводилось обязательное посещение школы в течение двух часов в день для всех детей моложе 14 лет, причём фабриканту под угрозой штрафа запрещалось принимать на работу детей без справки от фабричного врача о возрасте ребёнка и без справки от учителя о посещении им школы. За это фабрикант получал право еженедельно удерживать из заработной платы ребёнка 1 пенни на оплату учителя. Кроме того были назначены фабричные врачи и инспектора, которым предоставлялось право во всякое время являться на фабрику, брать у рабочих показания под присягой и вменялось в обязанность, в случае нарушения закона, возбуждать жалобу против фабриканта перед мировым судьёй. Вот закон, по поводу которого д-р Юр разразился такой безудержной бранью! Результатом закона, и в частности назначения инспекторов, было сокращение рабочего дня в среднем до 12—13 часов и замена детей взрослыми по мере возможности. Тем самым были почти полностью устранены некоторые из наиболее вопиющих злоупотреблений. Уродства стали появляться лишь при крайне ослабленном организме, и последствия фабричного труда стали вообще обнаруживаться менее резко. При всём том можно найти в фабричном отчёте достаточные доказательства того, что менее серьёзные недомогания, как отёки ног, слабость и боли в ногах, в пояснице и в позвоночнике, расширение вен, язвы на конечностях, общая слабость, в особенности слабый желудок, склонность к рвоте, отсутствие аппетита, сменяющееся неестественным чувством голода, дурное пищеварение, ипохондрия, а также различные лёгочные заболевания, вызываемые пылью и дурным воздухом фабрик, и т. д. и т. д. встречались также и на тех фабриках и у тех рабочих, которые работали в соответствии с законом сэра Дж. К. Хобхауза, т. е. 12, самое большее 13 часов. Особенно показательны в этом отношении отчёты о фабриках в Глазго и Манчестере. Эти заболевания не исчезли и после введения в действие закона в 1834г. и продолжают и до настоящего времени подрывать здоровье рабочего класса. Позаботились лишь о том, чтобы грубая жажда прибыли буржуазии приняла лицемерно-культурные формы, чтобы фабриканты, удерживаемые законом от слишком откровенных низостей, получили тем больше мнимых оснований самодовольно кичиться своей якобы гуманностью — вот и всё. Будь сегодня назначена новая комиссия для обследования фабрик, она нашла бы, что всё по большей части осталось по-старому. Что же касается изданного без предварительной подготовки распоряжения об обязательном посещении школы, то оно не имело никакого действия, так как правительство не позаботилось одновременно о создании хороших школ. Фабриканты нанимали потерявших трудоспособность рабочих и посылали к ним детей ежедневно на два часа: буква закона была соблюдена, но дети ничему не учились. — Даже отчёты фабричных инспекторов, хотя последние и ограничивались только прямым исполнением своих обязанностей, а именно контролем за соблюдением фабричного закона, дают достаточно данных, доказывающих, что дальнейшее существование всех упомянутых выше зол неизбежно. В своих отчётах за октябрь и декабрь 1843 г. инспектора Хорнер и Сандерс сообщают, что в тех отраслях, где можно обойтись без детского труда или заменить его трудом остававшихся иначе без работы взрослых, многие фабриканты заставляют работать 14-16 часов и более. Здесь работает особенно много молодых людей, едва вышедших из охраняемого законом возраста. Другие фабриканты прямо нарушают закон, сокращая перерывы, заставляя детей работать дольше, чем это разрешается; угроза судебного преследования их не останавливает, так как штраф, которому они могут подвергнуться, очень ничтожен по сравнению с теми выгодами, которые доставляет нарушение закона. Соблазн особенно велик теперь, когда дела идут так хорошо.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Среди рабочих агитация за десятичасовой билль, однако, не прекращалась. В 1839 г. она вновь разгорелась, и место покойного Садлера занял в палате общин лорд Эшли, а вне палаты Ричард Остлер — оба тори. Остлер, постоянно агитировавший в рабочих округах и известный там ещё во времена Садлера, был особенно любим рабочими. Они называли его не иначе, как своим «добрым старым королём», «королём фабричных детей»; во всех фабричных районах нет ни одного ребёнка, который бы не знал и не почитал бы его и не отправился бы вместе с толпой других встречать его, когда он приезжает в город. Остлер также энергично боролся против нового закона о бедных, за что был засажен в долговую тюрьму неким Торнхиллом, вигом, в имении которого он был управляющим и которому он задолжал некоторую сумму. Виги неоднократно предлагали ему уплатить его долги и вообще взять его под своё покровительство, если он прекратит свои нападки на закон о бедных. Тщетные усилия! Он оставался в тюрьме и оттуда рассылал свои еженедельные «Fleet papers»[17], направленные против фабричной системы и закона о бедных.
|
|
|
Пришедшее к власти в 1841 г. правительство тори снова обратило своё внимание на фабричные законы. Министр внутренних дел сэр Джемс Грехем в 1843 г. внёс билль, который предлагал ограничить рабочее время детей 6½ часами и усилить требование обязательного посещения школы; но главным пунктом в этом билле было требование устройства лучших школ. Этот билль, однако, потерпел поражение из-за религиозного фанатизма диссентеров — противников официальной церкви: хотя для детей диссентеров обязательное обучение не распространялось на религиозное обучение, школы всё же были поставлены под надзор официальной церкви, и так как библия являлась общепринятой книгой для чтения и религия тем самым делалась основой всего обучения, то диссентеры усмотрели для себя в этом опасность. Фабриканты и вообще либералы их поддержали, рабочие были разделены церковной распрей и потому остались безучастными, и хотя оппозиция против билля не нашла поддержки в больших фабричных городах, как, например, в Солфорде и Стокпорте, хотя она в других городах, например, в Манчестере, из боязни перед рабочими решалась нападать только на некоторые пункты билля, всё же она собрала под своей петицией около двух миллионов подписей, и это так напугало Грехема, что он взял свой билль обратно. На следующий год Грехем отказался от всех пунктов, касавшихся школ, и предложил, вместо прежних предписаний, ограничить рабочее время детей с восьми до тринадцати лет 6½ часами в день, притом так, чтобы у них оставалось совершенно свободным или дообеденное или послеобеденное время; рабочее время подростков от 13 до 18 лет, а также всех женщин, он предложил ограничить 12 часами и кроме того ввести некоторые ограничения, которые сделали бы невозможным столь частый в то время обход закона. Едва только он выступил с этим предложением, как агитация за десятичасовой рабочий день возобновилась с новой силой. Остлер был освобождён из тюрьмы; благодаря некоторым его друзьям и подписке, проведённой среди рабочих, долги его были уплачены, и он целиком отдался движению. Число сторонников десятичасового билля в палате общин возросло, масса петиций, поступавших со всех сторон, доставляла ему новых сторонников, и 19 марта 1844г. лорд Эшли большинством в 179 голосов против 170 добился постановления, чтобы слово «ночь» в фабричном билле понималось как время между шестью часами вечера и шестью часами утра; тем самым в силу запрещения ночной работы рабочий день, включая перерыв, не мог превышать двенадцати часов, а не считая перерыва — фактически ограничивался десятью часами. Но министерство на это не согласилось. Сэр Джемс Грехем стал грозить отставкой кабинета, и при следующем голосовании одного из параграфов билля палата незначительным большинством голосов отвергла как десяти-, так и двенадцатичасовой рабочий день! После этого Грехем и Пиль заявили, что они внесут новый билль, и если он не пройдёт, они выйдут в отставку. Новый билль был тем же старым двенадцатичасовым биллем, только в изменённой форме, и та же палата, которая в марте отвергла его в главных пунктах, теперь, в мае, приняла его без всяких изменений! Произошло это потому, что большинство сторонников десятичасового билля были тори, которые предпочитали провал билля провалу министерства. Но каковы бы ни были причины этих противоречивых, взаимно исключающих друг друга голосований, палата общин только дискредитировала себя ими в глазах всех рабочих, и необходимость реформы этой палаты, которой добивались чартисты, получила блестящее подтверждение. Три члена палаты, ранее голосовавшие против министерства, теперь голосовали за министерство и тем спасли его. При всех голосованиях оппозиция в массе голосовала за министерство, а правительственная партия — против[59]. Таким образом, предложение Грехема о 6½ и 12-часовом рабочем дне для двух категорий рабочих получило силу закона, и благодаря этому, а также благодаря ограничению отработки за простои (в случае поломки машины или недостаточной силы воды во время засухи или мороза) и некоторым другим, менее важным ограничениям, рабочий день, превышающий 12 часов, стал почти невозможным. Не подлежит, однако, сомнению, что в очень скором времени пройдёт и десятичасовой билль. Фабриканты, разумеется, почти все против него; вряд ли среди них найдётся десяток его сторонников; они употребили все честные и нечестные средства против этого ненавистного им билля, но это им не поможет, а только ещё больше увеличит ненависть к ним рабочих. Билль пройдёт, несмотря ни на что. Чего рабочие захотят, того они могут добиться, а минувшей весной они доказали, что действительно хотят десятичасового билля. Политико-экономические аргументы фабрикантов, что десятичасовой билль увеличит издержки производства, что тем самым английская промышленность станет неспособной бороться с иностранной конкуренцией, что заработная плата из-за этого непременно понизится и т. п., конечно, наполовину верны, но это лишь доказывает, что промышленная мощь Англии держится только на варварском обращении с рабочими, на разрушении здоровья, на пренебрежении к социальному, физическому и духовному развитию целых поколений. Разумеется, если бы дело не пошло дальше десятичасового билля, Англии грозило бы разорение; но поскольку он неизбежно влечёт за собой другие мероприятия, которые должны направить Англию на совершенно иной путь, чем тот, по которому она до сих пор шла, этот билль означает шаг вперёд.
Обратимся теперь к другой стороне фабричной системы, последствия которой труднее устранить посредством законодательного вмешательства, чем обусловливаемые этой системой болезни. Мы уже говорили в общем о характере работы на фабрике и говорили достаточно исчерпывающе, чтобы из сказанного можно было сделать дальнейшие выводы. Наблюдать за машиной, связывать оборвавшуюся нить — это не такая деятельность, которая может занять ум рабочего, но в то же время она такого свойства, что мешает ему думать о другом. Мы видели также, что труд этот не требует напряжения мускулов, не даёт простора физической деятельности. Таким образом, это не настоящий труд, а сплошное однообразие — самое убийственное, самое утомительное, что только можно придумать. Фабричный рабочий осуждён губить в этом однообразии все свои физические и духовные силы; его призвание — с восьмилетнего возраста томиться от скуки целыми днями. К тому же ему нельзя отвлечься ни на одну минуту: паровая машина работает целый день, колёса, ремни и веретёна непрерывно гудят и стучат у него над ухом, и если он хочет хоть минуту передохнуть, у него за спиной немедленно появляется надсмотрщик со штрафной книгой. Неумолимая необходимость — заживо похоронить себя на фабрике, неотрывно следить за неутомимой машиной, является тягчайшей пыткой для рабочих. Она действует самым отупляющим и ослабляющим образом как на тело, так и на душу рабочего. Действительно, трудно придумать что-либо более отупляющее, чем фабричный труд, и если тем не менее фабричные рабочие не только сохранили рассудок, но даже развили его больше, чем остальные, они смогли это сделать, только восставая против своей судьбы и против буржуазии; это было единственное чувство, единственная мысль, которые не оставляли их и во время работы. Рабочие, у которых это негодование против буржуазии не становится преобладающим чувством, неизбежно обречены на пьянство и вообще на всё то, что обычно называют деморализацией. Одного упадка физических сил и вызываемых фабричной системой болезней достаточно, по мнению члена официальной комиссии Хокинса, для того чтобы сделать неизбежной деморализацию. Но тем более она должна быть неизбежной, если сюда присоединяются ещё упадок духовных сил и все те перечисленные выше обстоятельства, которые влияют деморализующим образом на каждого рабочего! Поэтому нет ничего удивительного и в том, что именно в фабричных городах пьянство и разврат достигли размеров, описанных нами выше[60].
Дальше. Цепи рабства, которыми буржуазия сковала пролетариат, нигде не выступают так ясно, как в фабричной системе. Здесь исчезает юридически и фактически всякая свобода. В половине шестого утра рабочий должен быть на фабрике. Если он опаздывает на несколько минут, его ждёт штраф, а если он опаздывает на десять минут, его уже не пропускают, пока не кончится перерыв на завтрак, и он теряет заработную плату за четверть дня (хотя он не работал только 2½ часа из двенадцатичасового рабочего дня). Он должен есть, пить и спать по команде. Для удовлетворения самых насущных потребностей ему даётся лишь минимально необходимое время. Фабриканту нет дела до того, живёт ли рабочий на расстоянии получаса ходьбы от фабрики или целого часа. Деспотический колокол отрывает его от сна, от завтрака, от обеда.
А что делается на самой фабрике? Здесь фабрикант — абсолютный законодатель. Он издаёт фабричные правила, как ему заблагорассудится; он изменяет и дополняет свой кодекс, как ему вздумается; и хотя бы он внёс в этот кодекс полную бессмыслицу, суды говорят рабочему:
«Вы же сами себе хозяева, не надо было заключать такой договор, если вам это не нравилось; теперь же, поскольку вы добровольно его заключили, вы обязаны его выполнять».
Так рабочий ко всему ещё должен терпеть издевательства мирового судьи, который сам принадлежит к буржуазии, и издевательства закона, изданного той же буржуазией. Такие решения судей довольно частое явление. В октябре 1844 г. рабочие на фабрике Кенниди в Манчестере забастовали. Фабрикант подал на них жалобу, ссылаясь на вывешенное, на фабрике правило, что более двух человек из одной мастерской не имеют права сразу отказаться от работы! Судья признал правоту фабриканта, а рабочим дал вышеприведённый ответ («Manchester Guardian», 30 октября). Каковы бывают фабричные правила — судите сами: 1) ворота фабрики закрываются через десять минут после начала работы, и до завтрака никто не впускается; отсутствовавший в это время платит по 3 пенса штрафа с каждого обслуживаемого им станка; 2) в остальное время ткач (при механическом станке), не оказавшийся на месте, пока машина была на ходу, платит 3 пенса штрафа за каждый час с каждого находящегося под его наблюдением станка; кто в рабочее время отлучился из мастерской без разрешения надсмотрщика, тоже платит штраф в 3 пенса; 3) ткач, не имеющий при себе ножниц, платит 1 пенни штрафа за день; 4) ткач платит за все сломанные челноки, щётки, маслёнки, колёса, за все разбитые окна и т. п.; 5) ткач не может бросить работы, не предупредив об этом за неделю вперёд; фабрикант может без предупреждения рассчитать любого рабочего за плохую работу или неподобающее поведение; 6) рабочий, уличённый в том, что он разговаривал, пел или свистел, платит 6 пенсов штрафа; кто во время работы отошёл от своего рабочего места, тоже платит 6 пенсов штрафа[61]. — У меня под рукой есть ещё другой образец фабричных правил, по которым с опоздавшего на три минуты удерживается плата за четверть часа, а с опоздавшего на двадцать минут — плата за четверть рабочего дня; кто отсутствовал до самого завтрака, платит по понедельникам 1 шиллинг, а в остальные дни по 6 пенсов штрафа и т. д. Таковы правила, принятые на предприятии Феникс на Джерси-стрит в Манчестере. — Мне возразят, что такого рода правила необходимы для обеспечения на крупной благоустроенной фабрике должной согласованности различных манипуляций, что такая строгая дисциплина здесь не менее необходима, чем в армии. Пусть так, отвечу я, но что же это за социальный строй, который без такой позорной тирании не может существовать? Одно из двух: или цель оправдывает средства, или низменность средств доказывает низменность цели. Кто был солдатом, тот знает, что значит хотя бы короткое время подчиняться военной дисциплине. А эти рабочие обречены на то, чтобы с девятилетнего возраста до самой смерти физически и духовно жить под палкой. Они в большей степени рабы, чем чернокожие в Америке, потому что они находятся под более строгим надзором. И при всём том от них ещё требуют, чтобы они жили, мыслили и чувствовали по-человечески! Воистину они могут прийти к этому только через самую жгучую ненависть к своим угнетателям и к тому порядку вещей, который низводит их до такого положения и превращает их в машины! Но, пожалуй, ещё более позорно то, что по всеобщему свидетельству рабочих многие фабриканты с самой бессердечной строгостью взыскивают с рабочих наложенные на них денежные штрафы, чтобы увеличить свою прибыль за счёт грошей, вырванных у неимущих пролетариев. По утверждению Лича, рабочие, приходя на фабрику утром, нередко обнаруживают, что фабричные часы передвинуты на четверть часа вперёд, вследствие чего двери оказываются закрытыми и конторщик со штрафной книгой уже обходит мастерские, записывая огромное число отсутствующих. Лич однажды сам насчитал 95 рабочих, стоявших перед запертыми воротами фабрики; на этой фабрике часы вечером отставали на четверть часа, а утром уходили на четверть часа вперёд по сравнению с городскими часами. Такие же случаи изложены и в фабричном отчёте. На одной фабрике часы во время работы передвигались назад, так что работа продолжалась дольше положенного времени, но рабочие ничего за это не получали. На другой фабрике просто работали лишние четверть часа. На третьей фабрике имелись обыкновенные часы и машинные часы, показывающие число оборотов главного вала; если вал вращался медленно, то работа велась по машинным часам и продолжалась до тех пор, пока не было сделано число оборотов, соответствующее по расчётам двенадцати часам. Если же работа шла бойко и рассчитанное число оборотов совершалось в меньший срок, рабочие всё равно должны были отработать полные двенадцать часов. Свидетель добавляет, что он знал некоторых девушек, которые имели хороший заработок и сверхурочные работы и всё же предпочли проституцию этой тирании (приведено Дринкуотером, документы, стр. 80). —Вернёмся, однако, к денежным штрафам. Лич рассказывает, что ему не раз случалось видеть, как женщины в последнем периоде беременности подвергались штрафу в 6 пенсов за то, что они на минуту присаживались во время работы. — Штрафы за плохую работу совсем произвольны. Товар осматривается на складе, и заведующий складом записывает штрафы, даже не вызывая рабочего; последний узнаёт о том, что его оштрафовали, лишь когда надсмотрщик уплачивает ему заработную плату, а товар, возможно, уже продан или во всяком случае убран. Лич ссылается на такой список штрафов, общей длиной в десять футов, итог которого составляет 35 ф. ст. 17 шилл. 10 пенсов. По словам Лича, на фабрике, где составлялся этот список, новый заведующий складом был уволен за то, что недостаточно штрафовал и этим еженедельно уменьшал доход фабриканта на 5 ф. ст. (34 талера). («Неопровержимые факты», стр. 13—17.) Повторяю ещё раз, что я считаю Лича человеком вполне заслуживающим доверия и не способным на ложь.
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!