Горнопромышленный пролетариат 7 страница
Разумеется, этот сорокалетний срок не безусловное правило; если дома расположены в оживлённой части города и даже при высокой арендной плате на землю всегда можно рассчитывать найти жильцов, то домовладельцы кое-что делают для того, чтобы хоть до некоторой степени сохранить пригодность домов для жилья и на более долгий срок; но делают они, конечно, лишь самое необходимое, и эти отремонтированные квартиры принадлежат к числу наихудших. Временами, при угрозе эпидемии, пробуждается обычно спящая крепким сном совесть санитарной полиции, которая совершает рейд в рабочие кварталы, объявляет негодными для жилья целые ряды подвалов и коттеджей, как это, например, имело место во многих переулках возле Олдем-род; но всё это ненадолго, квартиры, на которые наложен был запрет, скоро снова заселяются; домовладельцы, подыскивая новых жильцов, при этом даже выгадывают: ведь известно, что санитарная полиция не так скоро снова сюда явится!
Эта восточная и северо-восточная окраина Манчестера является единственной из окраин, где буржуазия не выстроила домов для себя. Объясняется это тем, что дующие здесь в течение 10—11 месяцев в году западные и юго-западные ветры всегда гонят в эту сторону дым из всех фабричных труб (а его ведь немало!). Вдыхать этот дым предоставляется одним рабочим!
К югу от Грейт-Анкотс-стрит лежит большой наполовину застроенный рабочий район — холмистый, голый участок земли с отдельными, беспорядочно расположенными рядами или прямоугольниками домов. Между ними пустыри, неровные, глинистые, без травы и в дождливую погоду едва проходимые. Все коттеджи здесь грязные и ветхие, часто бывают построены в глубоких ямах и вообще напоминают Новый город. Та часть, которую прорезывает Бирмингемская железная дорога, наиболее густо застроена и потому хуже остальных. Здесь река Медлок протекает бесчисленными извилинами по долине, которая местами не лучше долины реки Эрк. По обе стороны этой, тоже чёрной, застоявшейся и зловонной речонки, с того места, где она втекает в город, до её соединения с рекой Эруэлл, тянется широкая полоса фабрик и рабочих жилищ; последние находятся в самом скверном состоянии. Берег здесь большей частью крутой и застроен до самой воды, в точности как мы это видели на берегу реки Эрк; расположение домов и улиц одинаково скверно как со стороны Манчестера, так и со стороны Ардуика, Чорлтона и Хьюлма. Но самое ужасное место — если бы я хотел подробно описать каждое место в отдельности, то этому не было бы конца — находится на манчестерской стороне к юго-западу от Оксфорд-род и называется Малой Ирландией (Little Ireland). В довольно глубокой котловине, опоясанной излучиной реки Медлок и окружённой со всех четырёх сторон высокими фабриками, высокими насыпями и застроенными берегами, скучены в две группы около 200 коттеджей, большей частью по два под одной крышей; здесь живёт в общей сложности около 4 тыс. человек, почти исключительно ирландцев. Коттеджи старые, грязные и самых маленьких размеров, улицы в рытвинах и ухабах, большей частью немощёные и без сточных канав. Кучи нечистот, отбросов и отвратительной грязи возвышаются между стоячими повсюду лужами и заражают отвратительными испарениями атмосферу, которая и без того темна и тяжела от дыма целой дюжины фабричных труб. Повсюду снуют дети и женщины, оборванные и такие же грязные, как свиньи, которые тут же валяются в кучах мусора и лужах. Одним словом, всё это место производит такое отвратительное, такое отталкивающее впечатление, какого не производят самые худшие дворы на берегу реки Эрк. Люди, которые живут в этих полуразрушенных коттеджах, за разбитыми окнами, затянутыми промасленным холстом, за растрескавшимися дверями с полусгнившими косяками или в тёмных сырых подвалах, среди этой невообразимой грязи и вони, в этой как будто нарочно отравленной атмосфере, — эти люди действительно не могут не опуститься до низшей ступени человечества, — таково впечатление, таково заключение, к которому придёт всякий, кто познакомится даже с внешним видом этого района. Но что же он скажет, когда услышит, что в каждой из этих лачуг, состоящей самое большее из двух комнат и мансарды, а иногда и подвала, живёт в среднем человек по двадцать, что в этом районе примерно на 120 человек приходится одно отхожее место, которым почти никогда, разумеется, нельзя пользоваться, и что, несмотря на все проповеди врачей, несмотря на тревогу, которую забила санитарная полиция во время холеры по поводу состояния Малой Ирландии, теперь, в 1844 г., она всё в том же состоянии, как и в 1831 году? — Д-р Кей рассказывает [Д-р Кей, цитированное произведение.], что не только подвалы, но даже нижние этажи во всех домах этого района сырые, что когда-то многие подвалы пришлось засыпать землёй, но теперь их постепенно снова разрыли и заселили ирландцами, что в одном подвале, пол которого находился ниже уровня реки, вода постоянно просачивалась из замазанного глиной отверстия, и жилец, ручной ткач, должен был каждое утро вычерпывать эту воду и выплёскивать её на улицу!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Несколько ниже, на левой стороне реки Медлок, лежит Хьюлм, который представляет собой, собственно говоря, сплошной рабочий квартал и по состоянию своему почти ничем не отличается от Анкотса. В более густо застроенной части дома хуже и близки к разрушению, в менее населённой — постройки новее и лучше проветриваются, но большей частью утопают в грязи. И гам и тут дома расположены в сырой местности, и там и тут — заселённые подвалы, и внутренние переулки. — На противоположном берегу реки Медлок, в самом Манчестере, находится второй большой рабочий район, который тянется по обе стороны Динсгейт до торгового квартала и во многих местах ни в чём не уступает Старому городу, В частности в непосредственной близости от торгового квартала, между Бридж-стрит и Кей-стрит, Принцесс-стрит и Питер-стрит, скученность построек во многих местах превосходит самые тесные дворы Старого города. Здесь длинные узкие переулки и тесные, с множеством закоулков дворы и проходы, входы и выходы которых так беспорядочно расположены, что, если не знаешь хорошо каждого прохода и каждого двора в этом лабиринте, ежеминутно рискуешь попасть в тупик или выйти совсем не туда, куда предполагал. В этом тесном, запущенном и грязном районе проживает, по словам д-ра Кея, наиболее опустившаяся часть манчестерского населения, для которой воровство или проституция — профессия; похоже на то, что это утверждение остаётся справедливым и по сей день. В 1831 г., когда и в этот район явилась санитарная полиция, обнаружилось, что грязь здесь такая же, как на реке Эрк или в Малой Ирландии (могу засвидетельствовать, что и в настоящее время дело обстоит не многим лучше) и что, между прочим, в Парламент-стрит одно отхожее место приходится на 380 человек, а в Парламент-пэссидж — на 30 густо населённых домов.
|
|
|
Переправившись через реку Эруэлл, мы обнаруживаем на образованном этой рекой полуострове город Солфорд, в 80 тыс. жителей, который представляет собой в сущности сплошной рабочий район, прорезанный одной-единственной широкой улицей. Когда-то Солфорд имел большее значение чем Манчестер, являлся центром всей окружающей местности (Salford Hundred), которая и до сих пор носит это название. Поэтому и здесь имеется довольно старый и, следовательно, теперь весьма нездоровый, грязный и запущенный участок; он расположен против манчестерской старой церкви и находится в таком же скверном состоянии, как Старый город на другом берегу реки Эруэлл. Дальше от реки находится участок более новый, но также существующий уже больше 40 лет и потому тоже достаточно разрушенный. Весь город состоит из дворов и тесных переулков, настолько узких, что они мне напомнили самые узкие улицы, когда-либо мною виданные, — тесные генуэзские улочки. В отношении способа застройки, так же как и в отношении чистоты, Солфорд в общем ещё значительно хуже Манчестера. Если в Манчестере полиция хоть изредка — раз в 6—10 лет — появляется в рабочих районах, опечатывает самые скверные жилища, заставляет почистить самые грязные места этих авгиевых конюшен, то в Солфорде она этого, повидимому, никогда не делает. Узенькие боковые переулки и дворы на Чапел-стрит, Грингейт и Гравел-Лейн, наверное, ни разу не чистились с самого момента их постройки. В настоящее время над этими улицами по высокому виадуку проходит Ливерпульская железная дорога и некоторые из наиболее грязных закоулков уничтожены, но стало ли от этого лучше? Когда проезжаешь по этому виадуку и смотришь оттуда вниз, всё ещё видишь достаточно грязи и нищеты, а если задать себе труд пройтись по этим переулкам, заглядывая через открытые окна и двери в дома и подвалы, то легко можно убедиться в том, что рабочие Солфорда живут в помещениях, где не может быть и речи о чистоте и удобствах. То же самое мы находим и в более отдалённых участках Солфорда, в Ислингтоне, на Риджент-род и за Болтонской железной дорогой. Рабочие жилища между Олдфилд-род и Кросс-Лейн, где по обеим сторонам Хоуп-стрит множество дворов и переулков находится в самом скверном состоянии, могут соперничать по грязи и скученности с манчестерским Старым городом. В этой местности я встретил человека, по виду лет шестидесяти, который жил в коровьем стойле; в этом четырёхугольном ящике без окон, без пола и даже не замощённом он устроил нечто вроде дымохода, поставил койку и жил в нём, хотя дождь свободно проникал через плохую полусгнившую крышу. Человек этот был слишком стар и слишком слаб для регулярной работы; он добывал себе пропитание перевозкой навоза и т. п. в своей тачке; у самого его стойла находилась навозная лужа.
Таковы различные рабочие районы Манчестера, которые я сам имел возможность наблюдать в течение 20 месяцев. Обобщая результаты наших странствований по этим местам, мы должны сказать, что почти все 350 тыс. рабочих Манчестера и его предместий живут в плохих, сырых и грязных коттеджах, а улицы, на которых расположены эти коттеджи, большей частью находятся в самом скверном, в самом запущенном состоянии, построены без всякой заботы о вентиляции, с одной только заботой — о большей прибыли застройщику; короче говоря, в рабочих коттеджах Манчестера невозможно ни поддерживать чистоту, ни соблюдать удобства, а потому нет места и домашнему уюту; в этих жилищах могут чувствовать себя хорошо и уютно только люди вырождающиеся, физически опустившиеся, потерявшие человеческий облик, интеллектуально и морально дошедшие до состояния животного. И не я один это утверждаю: мы видели, что такое же описание даёт д-р Кей, а в дополнение я приведу ещё слова либерала, общепризнанного и высокочтимого авторитета фабрикантов и фанатического противника всякого самостоятельного рабочего движения — г-на Сениора:
«Осматривая жилища фабричных рабочих в Ирландском городе, Анкотсе и Малой Ирландии, я только изумлялся тому, что можно сохранить сносное здоровье в таких жилищах. Эти города, ибо по площади, занимаемой ими, и числу жителей это настоящие города, были построены без всяких соображений о чём бы то ни было, кроме непосредственной выгоды спекулянта-застройщика. Владелец плотничьей и владелец строительной конторы объединяются, чтобы купить» (т. е. арендовать на известное число лет) «ряд земельных участков и покрыть их, так называемыми домами. В одном месте мы видели целую улицу, построенную вдоль извилистого рва, который был использован для того, чтобы без лишних затрат на земляные работы получить более глубокие подвалы, причём подвалы предназначались не под кладовые и склады, а в качестве жилья для людей. Холера не пощадила ни одного дома на этой улице. Улицы в этих предместьях обычно немощёные, посредине навалены кучи навоза, стоят лужи, дома построены так, что два дома имеют одну общую заднюю стену, лишены вентиляции и дренажа, и целые семьи ютятся в углу какого-нибудь подвала или мансарды».
Я уже говорил выше о небывалой активности, проявленной санитарной полицией во время холеры в Манчестере. Когда эта эпидемия стала надвигаться, ужас охватил всю буржуазию города. Сразу вспомнили о нездоровых жилищах бедноты и задрожали при мысли, что каждая из этих трущоб станет очагом заразы, откуда болезнь может распространить своё опустошающее действие по всем направлениям, проникая в жилища имущего класса. Была тотчас же назначена санитарная комиссия для обследования этих районов и составления точного отчёта о их состоянии для городского совета. Д-р Кей, который сам был членом этой комиссии и специально обследовал каждый полицейский участок, кроме 11-го, приводит некоторые извлечения из этого отчёта. Было осмотрено всего 6951 дом — и, конечно, только в самом Манчестере, без Солфорда и других предместий; в 2565 из них настоятельно требовалась внутренняя побелка, в 960 не был своевременно произведён необходимый ремонт (were out of repair), при 939 не было достаточно хороших сточных канав, 1435 были сырые, 452 — с плохой вентиляцией и 2 221 — без отхожих мест. Из обследованных 687 улиц 248 были не замощены, 53 — замощены частично, 112 — плохо вентилировались, на 352 улицах были стоячие лужи, кучи нечистот, отбросов и т. п. — Разумеется, очистить такие авгиевы конюшни до появления холеры было просто невозможно. Поэтому удовлетворились чисткой нескольких наиболее запущенных закоулков и оставили другие по-старому, и само собой понятно, что в тех местах, где была произведена уборка, как, например, в Малой Ирландии, через один-два месяца появилась прежняя грязь. Что касается внутреннего состояния этих жилищ, то о них та же комиссия сообщает то же, что мы уже слышали о Лондоне, Эдинбурге и других городах:
«Нередко целая ирландская семья спит вповалку на одной кровати; нередко куча грязной соломы и покрывало из старой мешковины служат общим ложем для всей семьи, все члены которой одинаково деморализованы нищетой, отупением и распущенностью. Инспектора часто находили две семьи в доме, состоящем из двух комнат; в одной все спали, а вторая служила общей столовой и кухней; и часто даже несколько семейств занимали одну сырую подвальную комнату, в отравленной атмосфере которой теснилось 12—16 человек; к этим и прочим источникам заразы присоединялось ещё и то, что тут же держали свиней и иным образом разводили отвратительнейшую грязь».
Необходимо добавить, что многие семьи, занимающие лишь одну комнату, принимают ещё к себе за известную плату нахлебников и ночлежников, что такие жильцы обоего пола нередко даже спят вместе со всей семьёй на одной постели и что, например, «Отчёт о санитарных условиях жизни рабочего класса» констатировал в Манчестере не менее шести раз такие случаи, когда муж спал на одной постели со своей женой и взрослой свояченицей. Обычные ночлежные дома здесь тоже очень многочисленны. Д-р Кей насчитывал в 1831 г. 267 таких ночлежных домов в самом Манчестере, а с тех пор число их должно было значительно возрасти. В каждом из них находят себе убежище от 20 до 30 человек, так что всего в них размещается каждую ночь от 5 тыс. до 7 тыс. человек. Характер этих домов и их постоянных посетителей тот же, что и в других городах. В каждой комнате без всяких кроватей, прямо на земле постлано от пяти до семи постелей и на них укладывается столько людей, сколько есть желающих, и все вповалку. Нет необходимости рассказывать, какая физическая и моральная атмосфера господствует в этих гнёздах порока. Каждый из этих домов является очагом преступности и ареной возмутительных деяний, которые без этой насильственной централизации порока никогда, может быть, не были бы совершены. — Гаскелл только в самом Манчестере насчитывает до 20 тыс. человек, живущих в подвалах. Как сообщает журнал «Weekly Dispatch», в подвалах, «согласно официальным отчётам», живёт 12% всех рабочих, что в общем совпадает с числом, указанным Гаскеллом: при общем числе рабочих в 175 тыс. 12% составят 21 тысячу. В предместьях Манчестера населённых подвалов по меньшей мере столько же, так что всего лиц, живущих в подвалах, насчитывается во всём Манчестере с его предместьями от 40 тыс. до 50 тысяч. Таковы жилища рабочих в больших городах. То, как удовлетворяется потребность в жилье, может служить мерилом того, как удовлетворяются все остальные потребности рабочих. Что в этих грязных дырах может жить лишь оборванное и плохо питающееся население, легко можно предположить. И так оно и есть. Одежда у огромного большинства рабочих находится в самом скверном состоянии. Самый материал, из которого она делается, далеко не подходящий; полотно и шерсть почти совершенно исчезли из гардероба как женщин, так и мужчин, и их место заняли хлопчатобумажные ткани. Рубашки шьют из белёного или пёстрого ситца, женские платья большей частью также из набивного ситца, а шерстяные юбки редко можно увидеть на веревках для сушки белья. Мужчины носят большей частью брюки из плиса или другой тяжёлой хлопчатобумажной ткани и такой же сюртук или куртку. Плис (fustian) стал даже синонимом для обозначения одежды рабочего: рабочих называют и сами они себя называют fustian-jackets [плисовые куртки. Ред.] в отличие от господ, щеголяющих в сукне (broad-cloth); последнее в свою очередь служит для обозначения буржуа. Когда Фергюс О'Коннор, вождь чартистов, прибыл во время восстания 1842 г. в Манчестер, он, к бурному восторгу рабочих, явился перед ними в плисовом костюме. — Шляпы являются в Англии обычной принадлежностью костюма и для рабочих; шляпы самых различных форм: круглые, конусообразные или цилиндрические, широкополые, с маленькими полями или совсем без полей, и только молодые люди в фабричных городах носят кепки. Кто не имеет шляпы, делает себе из бумаги невысокий четырёхугольный колпак. — Вся одежда рабочих — даже если допустить, что она в хорошем состоянии, — мало соответствует климату. Сырой климат Англии с его частыми переменами погоды более чем всякий другой вызывает простуды, что заставляет почти весь имущий класс носить фланелевое нижнее бельё; фланелевые нагрудники, фуфайки и набрюшники имеют широкое распространение. Рабочему не только недоступны эти меры предосторожности, но он вообще почти никогда не в состоянии сшить себе шерстяное платье. А тяжёлые бумажные ткани, хотя они толще, жёстче и тяжелее шерстяных, всё же гораздо меньше защищают от холода и сырости, а вследствие своей толщины и свойств самого материала дольше удерживают влагу и вообще по плотности уступают валяному шерстяному сукну. А если рабочий когда-нибудь может себе позволить покупку воскресного сюртука из шерсти, он вынужден приобрести его в «дешёвом магазине», где получит скверную ткань, так называемую «devil's dust» [буквально: "чёртова пыль"; ткань, изготовляемая из старых шерстяных тканей, переработанных трепальной машиной (по-английски - devil). Ред.], сделанную «только для продажи, но не для носки», которая через две недели разваливается или протирается до дыр; или же он должен купить у старьёвщика уже поношенный старый сюртук, лучшие времена которого давно прошли и который прослужит ему всего несколько недель. Но у большинства гардероб в плохом состоянии, к тому же время от времени приходится относить лучшую одежду в ломбард. Одежда очень, очень многих рабочих, в особенности ирландцев, представляет собой сплошные лохмотья, на которых часто даже негде поставить заплату, или же эта одежда состоит из одних заплат, так что уже совершенно нельзя узнать её первоначального цвета. Англичане или англо-ирландцы всё же умудряются чинить такую одежду и удивительно наловчились в этом искусстве: для них ничего не значит посадить заплату из сукна или мешковины на плис или наоборот; но настоящие, недавно прибывшие ирландцы никогда почти не чинят своего платья, разве в самом крайнем случае, когда оно Обычно лохмотья рубашки свисают через дыры куртки или брюк. Ирландцы носят, как говорит Томас Карлейл.
«наряд из лохмотьев, снять и надеть который является труднейшей операцией, предпринимаемой только по праздникам или в особо торжественных случаях».
Ирландцы также ввели ранее не известный в Англии обычай ходить босиком. В настоящее время можно встретить во всех фабричных городах множество людей, в особенности женщин и детей, которые ходят босиком, и мало-помалу это начинает распространяться также среди беднейших англичан.
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 28; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!