Лидия Алексеевна Чарская. Люда Влассовская
Ли́дияАлексе́евнаЧа́рская (настоящая фамилия Чурилова, при рождении Воронова; 19 января 1875, Санкт-Петербург, Российская империя — 18 марта 1937, Ленинград, СССР) — русская детская писательница, актриса. Чарская Лидия Алексеевна Дикарь ГЛАВА Ш. Ландыши. Страшный поединок. Вадим стоял на лесной тропинке и думал, чем бы порадовать Ни, бедную, больную Ни, которая лежит в жару и бреду уже вторую неделю. Если бы он знал, где находится медвежья берлога, то, не задумываясь, отправился бы туда, вооруженный одной лишь дубинкой и, убив старую медведицу, принес бы маленького медвежонка Ни, в сущности еще ребенку, несмотря на её шестнадцать лет и свидетельство об окончании семи классов гимназии. Или поймал бы соловья... Или... Но тут мысли Димы оборвались. Чуть заметный ветерок подул из чащи леса и принес с собою душистую, медвяную струю ландышного аромата. "Ландыши! -- радостно мелькнуло у него в голове.-- Ландыши... Конечно, ничто сильнее не обрадовало бы Ни... Только надо их не сорвать, а выкопать с корнями и пересадить в корзину... Пусть цветут в её комнате. Ну, да, это будет великолепно! Лучшего и желать нельзя. И, нащупав большой, складной перочинный ножик в кармане, Дима стрелою помчался в чащу, откуда белые цветы настойчиво и нежно посылали ему свой душистый привет. Вот они... С каким-то невольным благоговением опускается на колени Дима и, осторожно обведя ножом землю вокруг небольшой группы белых ландышей, извлекает их с корнями из рыхлой почвы. Затем он переходит к остальным. Он работает так около десяти минут, пока пред ним не образовывается целая груда нежных, белых цветов, взятых вместе с корнями. Еще один кустик, и он сможет уйти домой, где мучается бедная Ни. Внезапно тонкий слух мальчика ловит чуть слышное шуршанье в траве. Серые глаза Димы внимательно оглядывают окружающий низкорослый кустарник. Вдруг он весь вздрагивает. Прямо ему в глаза уставилась пара маленьких, нестерпимо блестящих, изумрудных глазок. И не то свист, не то шипенье вылетает из крохотной, гладкой, как бы сплющенной головки. В ту же секунду маленькая, сплющенная головка вытягивается и встает вертикально над серым, с крапинками, тонким телом. "Гадюка!"-- мелькнуло в голове у Димы. Шипенье, раздавшееся вполне отчетливо и громко, подтверждает его слова. Серовато-черное кольцо свивается и развертывается снова и вдруг неожиданно-быстрым движением делает прыжок вперед. Вся кровь отливает от лица Вадима. Он выпрямляется, как будто сразу делается твердым, как железо. Сейчас напряжены все его мускулы... Смуглая рука протягивается вперед, и, прежде чем гадюка успевает укусить его, Вадим с молниеносной быстротой схватывает крепко рукою гладкую, скользкую, холодную шею пресмыкающегося. Его пальцы, крепкие как клещи, изо всей силы сжимают змеиное горло. Враг, по-видимому, не ожидал такого быстрого, такого стремительного и ловкого нападения. Как-то сразу померкли горящие, изумрудные, змеиные глазки, и вся она беспомощно поникла, постепенно вытягиваясь вздрагивающим телом в сильных руках мальчика. Все тяжелее и тяжелее становилось оно теперь... И вот горящие изумруды совсем померкли... Шипение давно уже не вырывалось из стиснутого горла змеи. Последний свист -- и все смолкло. Дима разжал пальцы, и пресмыкающееся тяжело упало к его ногам. ГЛАВА IV. Бова-королевич и Сандрильона. -- Дима! Димушка! Дима быстро оборачивается на тихий оклик, раздавшийся так неожиданно за его спиной. -- Ты, Маша? Что случилось? Почему ты вернулась сюда? Смуглое как у цыганки личико все залито слезами, и черные глаза сквозь слезы блестят огоньком восторга. -- Я все видела... Я в кустах стояла. Видела, как ты схватил ее... И не струсил... И не убежал ... Только весь белый стал, ровно бумага... Вот-то теперь, чай, хвастаться станешь... Еще бы! Один на один гадюку убил... Небось, какой почет тебе ото всех будет. Пойду, всем нашим скажу... Небось, не каждый так сможет... Побоялись бы. Сережка первый бы лататы задал... А ты вон какой храбрый, ты... Бова-королевич ты, вот ты кто! Дима только плечами пожал да усмехнулся в ответ на этот восторженный лепет. Он сам недавно рассказал Маше, большой любительнице сказок, про Бову-королевича и теперь невольно улыбнулся тому, что она приравняла его, Диму Стоградского, к легендарному герою. -- А почему ты вернулась? Зачем опять пришла сюда?-- после минутного молчания, не без тревоги, повторил он свой вопрос. Вдруг все оживление, вся недавняя радость исчезли в черных сверкающих глазах, и Маша снова залилась горькими слезами. -- Он... Он... отнял ее у меня... Понимаешь, отнял... Злодей он, изверг!.. Я отдавать не хотела, а он силой-то... Как рванет из рук... Я выть начала... А он : "Все едино, говорит, чем дядьке Савлу, лучше мне, брату твоему"... И девочка еще горше залилась слезами. -- Что отнял? Говори толком, ничего не понимаю! -- сурово прикрикнул на нее Дима. -- Коф-то-о-оч-ку! Ба-ары-шни-ну... Коф-то-о-оч-ку! -- едва нашла в себе силы выговорить Маша. Серые глаза Димы стали совсем прозрачными от гнева. А небольшие, но сильные, не по возрасту, руки сжались в кулаки. -- Опять обидел тебя, значит этот бездельник? -- Опять... -- И подарок отнял у тебя? -- Отнял... Господи! Господи! Когда это кончится только, каторга эта... Сколько лет так терпеть... Кабы не ты, с голоду сдохла бы... А... а... Господи... При мамкиной жизни все же много лучше было... Жили ничего, как и все прочие люди, которые милостыней живут... И с Сережкой ладили... А как померла мамка в больнице, мы вскорости тут к дядьке Савлу попали... Ну, а тут разве жизнь?.. Только и радости, когда с тобой... Уж который раз она поверяла Диме свою несложную повесть. Но никогда еще мальчику не было жаль ее так, как сейчас. И гнев и глухая злоба против обидевшего ее Сергея закипали все сильнее и сильнее в его душе. -- Ну, вот что! Ты успокойся прежде всего... Перестань плакать, Маша... Что хорошего в слезах-то? Ими, ведь, горю не поможешь, только глаза зря испортишь. А портить жалко: они у тебя красивые какие! Да и вся ты славная такая. Точь-в-точь сказочная Сандрильона... -- Кто такой? Я что-то не пойму, -- подняла она на Диму изумленный, все еще подернутый слезами, взор. -- А помнишь, сказку тебе про Золушку рассказывал? -- Это -- которая башмачок свой потеряла у королевича на балу? -- Эта самая. И нашел её башмачок тот королевич. И пошел с ним по всему своему королевству примерять туфельку Сандрильоны всем первым красавицам. И только одной девушке пришелся впору хрустальный башмачок. И стала Золушка Сандрильона женою королевича, а потом королевой, потому что принц её вступил на престол и стал королем. Вот и ты похожа на такую Золушку-Сандрильону. Сама в рубищах, босая, бедная, а лицо как у принцессы. Вадим говорил правду. По странной игре судьбы, маленькая нищенка была лицом похожа на девочку из самой родовитой, самой знатной семьи. Маша вся просияла от похвалы своего друга, которым восхищалась и гордилась как каким-то сверхчеловеческим существом. Мало-помалу её слезы высохли, и черные глаза снова засверкали как звезды. -- Ты не беспокойся, Сережка будет наказан. И новую блузку я тебе добуду, только не горюй. Сказочная Сандрильона никогда не плакала и стойко переносила все невзгоды, все нападки злой мачехи и её сварливых, злых дочерей,-- говорил Вадим. -- И за это-то она полюбилась принцу? -- За приветливость и доброту. -- И за красоту? Она была красива? -- Она была не лучше тебя, Маша,-- серьезно ответил мальчик. Девочка просияла снова. На алых губках заиграла улыбка. Слабо зарумянились бледные, худенькие щеки. Ей живо-живо представилось сейчас, что она именно и есть маленькая Сандрильона. Что злая мачеха-судьба гонит и бьет ее, заставляя нищенствовать на пристанях и дорогах... Она так задумалась, что уже не слышала слов Димы, и он принужден был повторить их, дотронувшись до её плеча. -- Ну, прощай, до завтра, Маша. Завтра я расправлюсь с Сережкой, а тебе принесу что-нибудь не хуже отнятой у тебя кофточки. А теперь ступай, ступай домой, маленькая Сандрильона! Она улыбнулась, блеснув глазами и кивнув черной головкой, исчезла за деревьями. А Дима, лишь только она скрылась в чаще, нагнулся, подобрал в носовой платок свои ландыши и, подняв с земли бездыханное тело змеи, пере кинул его себе, как боа, через шею. "Трофей победы!"-- мелькнуло в голове мальчика, и он, насвистывая свою любимую песню, служившую паролем ему и его приятелям-оборванцам, твердой мелкой походкой направился к дому. "Как ныне сбирается вещий Олег"...-- раздалось над синим озером, и стоголосое эхо повторило в чаще стройных, как колонны, деревьев: -- Лег... Лег... Лег... Чарская Лидия Алексеевна Лишний рот ……………………………………………………………………………………………………………….
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Глава вторая
- Вот вам новый товарищ, ребятишки... Обижать его мне не сметь... Он, бедняжка, мать потерял только что. Сирота круглый. Утешьте его, как можете. Господь бог указал нам жалеть и любить сирот. - И, говоря это, отец Паисий тихонько толкнул вперед Васю в сторону толпившихся у чайного стола детей.
После вчерашней метели погода совершенно неожиданно изменилась к лучшему. Солнышко весело заглядывало в скромные горницы церковного дома. Было светло и уютно в небольшой столовой, где весело пыхтел пузатый самовар и оживленно шушукались о чем-то дети. Их было семь человек. Старший, гимназист Митинька, худенький, с вытянутым лицом и чернильными пятнами на пальцах, четырнадцатилетний подросток, за ним двенадцатилетний Киря, тоже гимназистик, белокурый, плотный, с задорными огоньками в серых бойких глазах мальчуган, одиннадцатилетняя Майя, бойкая, живая девочка с пронырливой, хитренькой мордочкой лисички, и девятилетняя Люба, бледная, худенькая с задумчивыми глазами девочка. Затем шло еще трое малышей: Шура и Нюра, две девочки-погодки шести и пяти лет и хорошенький трехлетний карапузик Леша. За самоваром сидела сестра покойной жены отца Паисия, девица лет сорока пяти с неопределенного цвета жидкими волосами и желчным, недовольным выражением кислого лица, - Лукерья Демьяновна.
Вася, приведенный сюда поздно ночью накануне отцом Паисием и не встретивший за поздним временем никого из членов семьи, теперь, в восемь часов утра, нашел всю семью в сборе за утренним чаем.
Мальчик, не сомкнувший ни на одну минуту глаз за всю эту ночь и проворочавшийся до утра на узком, клеенчатом диване в комнате своего благодетеля, теперь едва держался от слабости на ногах. А между тем восемь пар глаз были устремлены на него с самым жадным любопытством. Он весь вспыхнул под этими настойчиво разглядывавшими его как диковинную зверюшку взглядами, весь съежился и не знал, куда девать руки и ноги.
- Ну вот, садись, мальчик, выпей чаю с молоком и с ситным... Подкрепись хорошенько, а потом пойдем панихидку отслужить по твоей матери. Завтра ее хоронить будем. Надо, чтобы честь-честью все было, как у людей... Да ты садись, не смущайся, никто тебя у нас не обидит. Митинька, ты старший, возьми его под свою защиту, тебе его поручаю, - и, говоря это, отец Паисий усадил Васю, подставил ему только что налитый Лукерьей Демьяновной стакан горячего чаю и, взяв из сухарницы большой ломоть ситного, положил его перед мальчиком.
Дети, повскакивавшие было с мест при появлении гостя, снова расселись вокруг стола.
- Что же он, жить будет с нами, папаша? - осведомился басом четырнадцатилетний Митинька, давно уже считавший себя взрослым, самостоятельным человеком.
- Да. Авось в тягость не будет. Мальчик славный и почтительный. Все его знают в слободе. Деться ему некуда. Нас не объест пока что, а там - посмотрим.
- Вот нужда была такую обузу на плечи себе взваливать, - забормотала себе под нос Лукерья Демьяновна, - своих у нас ртов мало, что ли, забот да хлопот и без него найдется. Уж больно вы милостливы, братец. - И маленькие глазки старой девицы окинули Васю недружелюбным взглядом.
Отец Паисий с укором взглянул на свояченицу.
- Полноте, сестрица, - заговорил он миролюбиво, - полноте бога гневить, все мы, слава тебе, господи, сыты, одеты и обуты, а где восемь-девять душ ублаготворены, там ублаготворится и десятая. Не объест наших птенцов чужой птенец, пришлый. Ведь сирота он круглый: ни отца, ни матери, пожалеть его надо.
- И-и, всех-то сирот не пережалеешь, братец! - фыркнула свояченица. - Вот поглядите-ка лучше, у Любы платье-то все в заплатах, девчонки в школе смеются, а у Кири сапоги давно каши просят.
- У меня, папаша, действительно сапоги того... проголодались, - с шаловливыми искорками в бойких глазах заявил Киря.
- Ну-ну, хорошо, и платье Любаше и сапоги Кире будут... Все будет, дайте срок справиться, - как-то виновато, застенчиво произнес отец Паисий. И снова обратился к своему соседу Васе: - Ну-ну, мальчик, пей чай. Горе-то горем, а и подкрепиться следует. Силы-то молодые, хрупкие, их пожалеть надо.
- Другие-то священники, - забубнила снова своим неприятным шипящим голосом Лукерья Демьяновна, - в дом несут, а вы, братец, норовите блюсти чужой интерес больше собственного. Вон скольким помогаете: венчаете, да хороните, да крестите даром... А что толку, уважения вам от того больше разве? А сейчас-то лишний рот в семью навязали, подумаешь тоже - доходно как! Провизия-то нынче - ни приступись, дорого как! Намедни мясо на базаре на две копейки на фунт вздорожало, а вы...
- Довольно, довольно, уши вянут слушать, что вы говорите, сестрица. Пойдем к покойнице, Василий! - решительно заявил отец Паисий мальчику, который через силу проглотил кусок ситного и запил его чаем.
Мальчик, испуганный и встревоженный только что слышанным разговором, стремительно вскочил с места и, не поднимая глаз, бросился следом за отцом Паисием к двери.
- Поблагодарить за чай не мешало бы, - прошипела ему вслед Лукерья Демьяновна, - вот деревенщина-то, простого приличия не знает, - добавила она, рассерженная вконец на Васю за то, что тот, не расслышав ее замечания, не вернулся назад.
- Не всякое лыко в строку, тетенька, - делая серьезное лицо, вступился Митинька, методически прихлебывая чай из стакана. - До того ли ему? Слышали сами, мать у него умерла...
- Это не мешает, однако, вежливым быть, - не унималась Лукерья Демьяновна, и вдруг, заметя вертевшегося у самовара Лешу, неожиданно обрушилась на него.
- Ты чего здесь толчешься? А? Обвариться хочешь? Вот постой ты у меня! - И увесистый шлепок заключил эту короткую, но внушительную тираду.
- Оби-за-а-ют! - неистово завопил Леша, разражаясь пронзительным плачем.
- Ну, слава те, господи, давно рева не слышали, начинается! - морщась, как от боли, проронил Митинька.
- Утренний концерт - и то на безделье дело, а главное, даром, - вставил Киря.
- Хи-хи-хи! - закатилась пронзительным смехом Маня.
- Не надо обижать Лешу, - краснея до лба и волнуясь, заговорила Люба, быстро вскакивая со своего стула и направляясь к плачущему мальчику. - Покойная мамочка так жалела Лешу, так просила, умирая, не обижать его, - заключила она, взглянув с укором своими большими грустными глазами на тетку. Потом присела на корточки передвсе еще безутешно плачущим малюткой и утешала его, гладя по головке своей худенькой, маленькой ручонкой.
Нюра и Шура, две белобрысенькие девочки, тоже подошли к младшему братишке и к Любе.
Лукерья Демьяновна при виде этой сцены нимало не смягчилась...
- Сейчас же перестать реветь у меня, Леша! - прикрикнула она на малютку. - А ты, Люба, не изволь глупостей говорить, никто не обижает это сокровище. Недотрога какой, подумаешь, слова не скажи, сейчас в рев...
- Хрупкая штучка, что и говорить! - вставил Киря.
- Мальчики, в гимназию. Маня и Люба, марш тоже, а то опоздаете и опять жалобы на вас пойдут. Да Софку мне позовите, она в сенях отцовскую рясу чистит... Митя, ты просил, кажется, вчера на карандаши? - деловито распоряжалась Лукерья Демьяновна.
- Просил, тетенька, - пробасил Митя.
- Киря с тобой своими пока что поделится. Теперь не до покупок. Небось слыхал: новый рот отец навязал семье. Каждый грош теперь дома пригодится; значит, обойдешься и без карандашей до поры до времени.
- То есть как же это так? - пожал плечами Митинька.
- А вот и так... Чужие сыты, а свои должны нуждаться во всем, такая мода, стало быть, нынче пошла, - с кривою улыбкой проговорила тетка.
- А нам учительница велела к сегодняшнему дню всем учебник новый по математике купить, - заикнулась было Маня.
- Ладно, подождешь и ты. Не принцесса какая... Сейчас ей вынь вот да подай учебник, цаца тоже какая выискалась, - прикрикнула на девочку Лукерья Демьяновна.
Маня надулась.
- Я у папаши спрошу, коли вы не даете, - буркнула она, демонстративно отодвигая с шумом стул от стола и направляясь к двери.
- Семейная сцена! - делая комическую гримасу, произнес Киря.
Но Лукерья Демьяновна уже не обращала внимания на детей.
Из кухни просунулась голова пятнадцатилетней служанки Софки, чрезвычайно любопытной особы, с ухарски вздернутым носом, большой приятельницы старшей девочки Мани.
- Звали, Лукерья Демьяновна? - шевеля своим удивительным носом, поинтересовалась она.
- Вот что, Софка, ты на котлеты мяса уже нарезала? - с деловитым видом осведомилась Лукерья Демьяновна.
- А нешто коклетки нынче будут? - вопросом на вопрос отозвалась Софка.
- Ну, понятно, котлеты, сейчас приду стряпать. Булки побольше положить надо нынче. Лишний рот с сегодняшнего дня у нас появится, так чтобы хватило, слышишь, на всех.
- А што ж это, на всегдашнее время таперичамальчонка чужой у нас останется харчевать? - полюбопытствовала Софка.
- Не твое дело, ступай.
- Сами же звали.
- Тебе говорят, ступай!
- Битва русских с кабардинцами, или прекрасная Софка, догоняющая тетушку Лукерью Де... - начал было Киря и вдруг закричал неожиданно благим матом на всю квартиру: - Манька, Манька, что ты мой ранец спулила... Вот безголовая-то... Возьми глаза в руки да посмотри, что напяливаешь на спину, свое или чужое.
- А ты так не смеешь с сестрою разговаривать, я все-таки дама, - обиделась Маня.
- Тетя, велите даме мой ранец отдать, - горячился Киря.
- Ах, ты, господи! Вот содом-то! Вот наказанье божеское! - всплеснув руками, воскликнула Лукерья Демьяновна, выскакивая из кухни. - Что мне делать с этими детьми? Создатель мой, как справиться с ними! И распустил же их себе на голову отец Паисий. Пошли вон, в школу, сейчас же пошли вон! - взвизгнула она не своим голосом на весь Дом.
- Боже мой, да не кричите же так, тетенька, неубедительно это, - спокойно произнес Митинька.
Тетка только рукой махнула и, сильно хлопнув дверью, прошла снова в кухню стряпать незатейливый обед. Софка последовала за нею.
В столовой теперь остались только малыши. А Митинька и Киря шагали в это время по улице с ранцами за плечами. Маня и Люба, подпрыгивая на ходу, чуть ли не бегом бежали в свое епархиальное училище, где старшая девочка училась во втором, а младшая в первом классах. И братья, и сестры сейчас говорили о живо затронувшем их новом событии, о приобретении нового члена семьи в лице Васи. Кире Вася не понравился с первого же взгляда.
- Туфля, размазня какая-то, не нашего полка! - решил безапелляционным тоном мальчик, то и дело останавливаясь по дороге, собирая снежные комья в руку и целясь ими во встречные фонарные столбы.
Митинька, считавший себя несравненно умнее всей семьи Волынских, только презрительно пожал плечами в ответ на слова брата.
- Ты глуп, - отвечал он, как отрезал, своим ломающимся баском, - когда у нас умерла мать, мы раскисли не менее...
- Да он, вообще, по-видимому, калоша, - не унимался Киря.
- Почему калоша, а не что-нибудь иное? Ну, положим, апельсин? У вас, второклассников, всегда такие примитивные сравнения, - продолжал убийственно-хладнокровным тоном Митинька, заставив покраснеть брата.
Киря, отъявленный сорвиголова, почему-то робел перед старшим братом и признавал его авторитет четвероклассника.
Он помялся от неожиданного смущения, крепче сжал комок снега и с отчаяния швырнул им в пролетавшую мимо ворону.
Ворона каркнула и исчезла вдали.
Мальчики подошли к зданию гимназии. Разговор о Васе прекратился сам собою. Зато почти такой же разговор на однородную тему еще продолжался между двумя маленькими епархиалками.
- Какой милый этот Вася. Настоящий милый и хороший мальчик. Ти-хонь-кий! - говорила Люба, стараясь своими маленькими ножонками поспеть за старшей сестрой.
- Вот уж ровно не нахожу ничего в нем милого, - фыркнула Маня. - Тихенький потому только, что пока себя показать еще не успел. Все они тихони с первого взгляда. Погоди, узнаешь его еще. Хуже Кирькинашего будет. Препротивный мальчишка, по-видимому.
- Почему же все-таки противный? - не унималась Люба.
- Да уж потому, что тетка из-за одного его появления в доме нас урезывать станет. Кире в карандаше отказала, мне в учебнике. Еще не то будет. Пожалуй, если во всем другом экономию напустить, очень это все приятно будет, нечего сказать!
- А по-моему, почему бы и не потесниться немножко ради другого. Ведь мы сироты, и он сирота. Он бедненький! Мне его жалко, Маничка: как ему, должно быть, тяжело без матери!
- Ах, только не реви ты, пожалуйста, и без тебя тошно. Математик не велел без учебника носа в класс показывать, а откуда его взять-то! - досадливо повела плечами Маня, бросив косой взгляд на сестру, большие серые глаза которой действительно наполнились в эту минуту слезами. Любу, ангельски добрую и отзывчивую, мало кто понимал из старших детей. Это была какая-то исключительно нежная натура, забывавшая всю себя ради других. Она была любимицей отца Паисия, который за всю свою долголетнюю жизнь сделал столько добра, принес столько незаметных по виду, но крупных услуг людям, что вся слобода и ее окрестности знали и любили "доброго батюшку" как родного отца.
Бескорыстие и великодушие отца Паисия вошло у слобожан даже в поговорку.
- Добр, как батюшка, отец Паисий! - говорили они. И правда, он помогал беднякам направо и налево и, стесненный сам большою семьею, делал все, что было в его силах, ради блага других людей. Оттого семья батюшки жила более нежели скромно, исключительно на маленькое жалованье главы семейства, потому что за исполнение церковных треб отец Паисий ничего не брал с бедных прихожан.
После смерти жены, умершей вскоре после рожденья Леши, отец Паисий пригласил в дом ее сестру, свояченицу Лукерью Демьяновну, воспитывать его семерых ребятишек и вести его несложное вдовье хозяйство. Свояченица Лукерья Демьяновна сразу энергично принялась за возложенное на нее поручение. Незлая от природы, но мелочная, придирчивая и раздражительно-сварливая, она не могла дать особого удовольствия своим присутствием в семье. Но это была единственная близкая родственница, наблюдению которой отец Паисиймог смело поручить свое многочисленное потомство.
На следующее утро хоронили Федосьевну. Падал мокрый снег. Назойливо пел в уши ветер. С неприятным карканьем метались по кладбищу голодные вороны. Печально звучал заунывный голос отца Паисия, выводивший совместно со старым псаломщиком "Вечную память". Наконец, слобожане - соседи покойной - опустили убогий гроб-ящик в могилу, закопали яму и водрузили над насыпью убогий, самодельный крест. Вася, не проронивший за все время отпеванья и похорон ни единой слезинки, теперь бросился ничком на дорогую могилу и замер у подножия креста.
Из уважения к чужому горю отец Паисий отошел в сторону и терпеливо ждал минуты, когда опомнится мальчик. Ушел старенький псаломщик, ушли слободские соседи и соседки покойницы, пришедшие отдать ей последний долг, а Вася все лежал и лежал с отчаянием в душе, с целым хаосом в голове безотрадных тяжелых мыслей. Только худенькое тело его вздрагивало конвульсивно да беспокойно двигались руки, словно гладившие и ласкавшие насыпь дорогой могилы.
Тихо приблизился к мальчику отец Паисий.
- Встань, Васюта, пойдем домой, грешно так отчаиваться, мальчуган. Господь дал, господь и взял, покоряться надо его святой воле, - и, осторожно, но энергично взяв за руку мальчика, добрый священник повел его с кладбища.
Вася послушно следовал за ним, а вместе за мальчиком последовали и его беспросветные мысли и безграничное отчаяние и печаль.
Лидия Алексеевна Чарская. Люда Влассовская
………………………………………………………………………………………………………
Первый урок был батюшки.
Необычайно доброе и кроткое существо был наш институтский батюшка.
Девочки боготворили его все без исключения. Его уроки готовились дружно
всем классом; если ленивые отставали, - прилежные подгоняли их, помогая
заниматься. И отец Филимон ценил рвение институток. Чисто отеческою лаской
платил он девочкам за их отношение к нему. Вызывал он не иначе как
прибавляя уменьшительное, а часто и ласкательное имя к фамилии институтки:
Дуняша Муравьева, Раечка Зот, Милочка Корбина и т.д. Случалось ли какое
горе в классе, наказывалась ли девочка, - батюшка долго расспрашивал о
"несчастье" и, если наказанная страдала невинно, шел к начальнице и
"выгораживал" пострадавшую. Если же девочка была виновата, отец Филимон
уговаривал ее принести чистосердечно повинную и загладить поступок. Во
время своих уроков батюшка никогда не сидел на кафедре, а ходил в
промежутках между скамейками, поясняя заданное к следующему дню, то и дело
останавливаясь около той или другой девочки и поглаживая ту или другую
склоненную перед ним головку. Добрый священник знал, что в этих холодных
казенных стенах вряд ли найдется хоть одна душа, могущая понять чуткие души
девочек, вырванных судьбою из-под родных кровель с самого раннего
детства... И он старался заменить им лаской хоть отчасти тех, кого они
оставляли дома, поступая в строго дисциплинированное учебное заведение.
- Ну, девоньки, - обратился он к нам после молитвы, которую при начале
его класса всегда прочитывала дежурная воспитанница, - а херувимскую
концертную вы мне выучили к воскресенью?
- Выучили, батюшка, выучили! - радостно ответили несколько молодых,
сочных голосов.
- Ну спасибо вам! - ласково улыбнулся батюшка. - Нелегкая задача -
петь на клиросе... Справитесь ли, Варюша? - обратился он к Чикуниной, на
что та ответила своим сильным, звучным голосом:
- Постараемся, батюшка.
- Бог в помощь, деточки! А вот псаломщика у нас нет!
И батюшка внимательным взором обвел класс, как бы не решаясь, на ком
остановиться.
"Псаломщиком" называлась та воспитанница, которая читала за дьячка всю
церковную службу в институтской церкви. Быть "псаломщиком" было далеко не
легко. От "псаломщика" требовалось знание славянского языка, звучный голос
и крепкое здоровье, чтобы не уставать в продолжение долгих церковных служб.
После шумных рассуждений была выбрана Таня Петровская, отчасти заее
благочестие, отчасти за ее здоровье и выносливость.
- Батюшка, а у нас в 17-м номере появилась черная женщина! -
неожиданно выпалила сидевшая на последней скамейке Иванова.
- Что вы, Манюша, Бог с вами! - произнес батюшка и, сдвинув на лоб
очки, пристально посмотрел на говорившую.
- Иванова, глупая, молчи! Ведь это "тайна", - дернула ее за рукав
сидевшая поблизости Кира.
Но было уже поздно. Батюшка услышал "тайну".
- Что вы, девочки, - прозвучал его ласковый, голос, - никакой черной
женщины не может быть в музыкальной комнате! Ведь незнакомых не допускают в
институт, а всех ваших дам вы знаете в лицо.
- Да это была не дама, батюшка, это было "оно"... - начала робко
Бельская.
- Что? - не понял батюшка.
- "Оно"... привидение... - подхватила Миля Корбина, и зрачки ее
расширились от страха.
- Галочка, пусти, пусти меня! - послышалось со всех сторон...
- Да Господь же с вами, девоньки, чего только не выдумаете! - ласково
усмехнулся отец Филимон... - Ничего тайного, сверхъестественного не может
быть на земле. Есть таинства, а не тайны: таинства обрядов, таинство смерти
и другие.
- Ах, батюшка, - прошептала Миля, - а как же мертвецы встают из
гробов... и являются к живым людям?
- Все это неправда, девочка... Либо неуместная шутка досужих людей,
либо просто выдумка... Тело подлежит тлению после смерти, как же оно
явится?.. А душа, насколько вы знаете, не может воплощаться, - пояснил
батюшка. - Да и кто видел из вас черную женщину?
Мы невольно оглянулись на Вольскую. Она сидела бледная и спокойная, по
своему обыкновению, и на вопрос священника отвечала твердо:
- Я ее видела, батюшка.
- Вы, Анночка? - удивился тот. - Но, деточка, вы, наверное, ошиблись,
приняв кого-нибудь из музыкальных дам, делавших обход нумеров, за
привидение... Успокойтесь, дети, - обратился он ко всем нам, - знайте, что
все усопшие спокойно спят в своих могилах и что привидений не существует на
земле!.. Анна, грешно и нехорошо верить в них.
Анна молчала, только легкая судорога подергивала ее губы. Вольская
славилась между нами своим авторитетом. Ей верили больше всего класса, ее
уважали и даже чуточку боялись. И в правдоподобии ее рассказа о черной
женщине никто не усомнился ни на минуту.
Объяснение батюшки сорвало покров таинственности с происшествия
Вольской, и мы сидели теперь разочарованные и огорченные тем, что "оно"
оказывалось только музыкальной дамой. Какое прозаическое и обыкновенное
пояснение! Какая жалость!
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 355; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!