ИНСТИТУТ ОСОБО ЧИСТЫХ БИОПРЕПАРАТОВ 22 страница
Но все равно наша милитаризованная экономика менялась на глазах. Еще несколько штатских из числа руководителей покинули «Биопрепарат».
До меня дошли слухи, что у Калинина трудности с продолжением ряда крупных исследовательских проектов по созданию наступательных вооружений. Был сокращен бюджет «Биомаша». Калинин требовал, чтобы все руководители «затянули потуже ремни».
Недостаток средств вынудил меня искать их на стороне. Валерий Попов, мой приятель, ушел из «Биопрепарата» и стал президентом Российской биомедицинской и фармацевтической ассоциации. Он-то и предложил мне помощь в организации финансирования некоторых проектов.
Попов представил меня американскому бизнесмену по имени Джоэл Тейлор, бывшему директору оружейной компании из Остина в Техасе, который в настоящее время руководил компанией под названием «Корнукопия». Тейлор хотел поставлять в Россию подержанное медицинское оборудование, но не мог найти, кто бы мог обеспечить транспортировку.
Я позвонил своим друзьям из Министерства обороны. Они сказали, что предоставят грузовой самолет, если им заплатят 30 тысяч долларов в счет предполагаемых затрат на топливо. Мы с Поповым умудрились раздобыть часть этой суммы из частных источников в Москве. После продолжительных переговоров нам удалось получить от Министерства здравоохранения предварительное согласие на оплату оставшейся суммы.
|
|
|
— Я договорился, что министр примет Тейлора, — однажды сообщил возбужденный Попов, — сможешь пойти с нами?
Я согласился. Встречу назначили на 19 августа.
16
ТРИ ДНЯ
МОСКВА
АВГУСТ, 1991 ГОД
В то утро я должен был пойти к врачу. Было семь часов утра. Когда я уже собрался и направился к двери, раздался телефонный звонок. Секретарь Джоэля Тейлора извинилась за столь ранний звонок:
— Вы собираетесь на встречу в Министерство здравоохранения? — спросила она.
— Конечно, — осторожно ответил я, — а почему вы спрашиваете?
— А вы еще не знаете, что происходит? — удивилась женщина.
— Нет.
— Так включите телевизор, — посоветовала она. — Я перезвоню через несколько минут.
Я включил телевизор. По всем программам шел балет «Лебединое озеро». То же самое происходило, когда умер Брежнев, так что сейчас, очевидно, тоже что-то произошло.
В эфире появилась диктор и зачитала сообщение, в котором говорилось, что в стране введено чрезвычайное положение, граждан просят сохранять спокойствие и помнить о своем долге перед Родиной. После этого продолжилась трансляция балета.
Снова позвонила секретарь Тейлора.
— Вы не знаете, что происходит? — спросил я.
Женщина рассказала, что в шесть часов утра поступило информационное сообщение, что отдыхающий на своей государственной даче в Крыму Горбачев внезапно заболел. Он «временно» передал руководство страной ГКЧП.
|
|
|
— Все равно я буду на встрече, — бросил я и повесил трубку.
Я присел на кровать, надо было обдумать происходящее. Это лето было просто сумасшедшим по накалу политических страстей. В конце июля президент Буш встречался в Москве с Горбачевым. 2 августа Горбачев объявил о намерении подписать договор, дающий советским республикам новые права. А 4 августа он с семьей уехал отдохнуть в Крым. Официальная церемония по подписанию союзного договора была назначена на 20 августа, когда Горбачев планировал вернуться из отпуска. Сегодня девятнадцатое. Скорее всего, завтра он не вернется… если это вообще когда-либо произойдет.
Лена сидела рядом со мной и напряженно смотрела в телевизор. Диктор прочитала указ ГКЧП. В нем сообщалось, что все правительственные организации переходят в подчинение этого комитета. Политические партии, забастовки и демонстрации запрещаются.
Фамилии членов комитета сначала меня ошеломили, а потом привели в ярость.
Геннадий Янаев в начале года был назначен вице-президентом, а сейчас его объявили исполняющим обязанности президента. К нему присоединились: министр обороны, маршал Дмитрий Язов, которому Горбачев поручил навести порядок в армии; председатель КГБ Владимир Крючков; председатель Верховного Совета и один из старейших друзей Горбачева Анатолий Лукьянов; Олег Бакланов, заместитель председателя Совета обороны; министр внутренних дел Борис Пуго; премьер-министр Валентин Павлов; Александр Тизяков, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности; и Василий Страродубцев, председатель Крестьянского союза.
|
|
|
— Как ты думаешь, Горбачев и правда заболел? — спросила меня Лена.
— Это маловероятно, — ответил я.
На улице меня ждала машина. Я поехал к врачу и по дороге почти не разговаривал с водителем.
Приехав в «Биомаш» я заметил, что люди были растеряны и молчаливы. У дверей кабинета меня поджидал председатель парткома института. Он многозначительно улыбался.
Месяц назад в соответствии с указом Ельцина о запрещении деятельности партийных организаций на государственных предприятиях я приказал ему покинуть вместе с документами и парткомовскими работниками стены института.
— Что вы хотели? — спросил я.
|
|
|
— Ну, вы ведь уже слышали новости? Мы победили, — заявил он.
— Кто это — «мы»?
— Партия… «наше» правительство, — объявил он с энтузиазмом. — Мы готовы вернуться к вам, когда скажете.
— Нет, вы не вернетесь, — отрезал я.
Улыбка исчезла с его лица.
— Как это?!
— Вы никогда не вернетесь. Так приказал Ельцин, а он — Президент России.
— Вы еще пожалеете, — в его тоне слышалась явная угроза.
— Убирайтесь на… — не выдержал я.
Как только он ушел, в кабинете собрались все ведущие сотрудники. Несколько человек, слышавших предыдущий разговор, пожали мне руку. Обсуждение утренних событий началось как-то нерешительно. Мы говорили об этом так, как будто это произошло где-то далеко. Люди были очень обеспокоены, но высказывались крайне осторожно.
С Джоэлем Тейлором мы встретились ровно в час дня, но министр встречу отменил. Подождав полчаса и обменявшись любезностями, я через переводчика посоветовал американцу отправляться домой.
Когда я направился к своей машине, кто-то сказал, что у Белого дома собираются люди.
Во второй половине дня мне позвонил Калинин, нужно было прибыть на Самокатную. Я попросил водителя проехать по Краснопресненской набережной, проходящей мимо Белого дома.
Около здания собралась уже большая толпа. Я вышел из машины и пошел пешком. Кто-то выругался, увидев, как я покидаю государственную черную «Волгу», но я не обратил на это внимания. На подходах, ведущих к Белому дому, уже сооружали баррикады. Огромное количество людей заполнило пространство между зданием парламента и Москвой-рекой, и еще больше находилось на площади позади Белого дома. Некоторые принесли с собой одеяла и сумки с едой.
Побродив вокруг полчаса, я вернулся к машине.
— Говорят, что Ельцин призвал москвичей прийти к Белому дому, некоторые даже собираются здесь ночевать, — сообщил водитель.
Тем вечером у Белого дома собралось двадцать пять тысяч человек, поддерживающих правительство.
На совещание к Калинину прибыло все руководство, включая Ермошина, Давыдова и нескольких начальников управлений. Они о чем-то вполголоса переговаривались.
Когда я вошел, стоящий у дверей Давыдов схватил меня за руку. Его лицо было покрыто испариной.
— Канатжан, разве это не замечательно?! — возбужденно воскликнул он.
— Что именно?
— Они наконец арестовали этого идиота Горбачева! Человека, который развалил страну! Его надо повесить! — воскликнул он.
Я все еще находился под впечатлением от увиденного у Белого дома. Я оглядел присутствующих и понял, что никто особенно не удивлен произошедшим переворотом. А произнесенное Давыдовым «наконец» прозвучало как-то зловеще.
Калинин никогда не скрывал своих симпатий к тем, кто критиковал проводимую Горбачевым политику. В кругу высокопоставленных бюрократов и военной элиты уже давно ходили язвительные комментарии. Министр Быков, например, произносил слово «плюрализм» — одно из ключевых слов эпохи Горбачева, — сплевывая сквозь зубы. Невнятные угрозы, типа «надо выкинуть этого ублюдка», звучали столь часто, что я перестал обращать на них внимание. Друзья наверняка предупредили Калинина о намечающейся акции, ведь «Биопрепарат» — военная организация.
Мне уже не доверяли, а Давыдов всегда считался у начальства надежным человеком. В тот момент он показался мне настолько отвратительным, что впервые я, выйдя из себя, сорвался. В комнате замолчали.
— Посмотрю, что вы скажете, когда Горбачев вернется! — злобно посмотрел я на Давыдова, который отпрянул назад, как будто его ударили.
Тут вмешался Калинин:
— Успокойся, Канатжан, — приказал он. — Нет причин так сильно расстраиваться. Поверь мне, Горбачев очень болен.
— Расскажите об этом людям у Белого дома, — ответил я, — может быть, вы сможете убедить их разобрать баррикады.
— Какие еще баррикады? — удивились собравшиеся.
Пока я рассказывал об увиденном на набережной, с меня не сводили глаз. Калинин покачал головой:
— Если бы люди только поняли, что бояться нечего, — сказал он. — Страна в надежных руках.
— А мне кажется, есть о чем беспокоиться! — снова возмутился я.
Калинин вздохнул и взглянул на часы:
— Канатжан, иди домой. Отдыхай, — сказал он. — Встретимся завтра и еще раз все обсудим, — обратился он ко всем остальным.
Уходя, я спросил Ермошина, о чем говорили до моего появления.
— Пытались решить, стоит ли составлять письмо о поддержке ГКЧП, — ответил он.
— Калинин говорит, что это наш долг, — и шепотом поинтересовался: — а там и правда баррикады?
— Сходи и посмотри, — огрызнулся я, но Ермошин не обиделся.
— Понимаю, как ты зол, — сказал он, — но сейчас разозлю тебя еще больше. Калинин с утра позвонил Уракову в Оболенск и приказал поддержать ГКЧП. Удивляюсь, почему он тебя о том же не попросил.
В следующие два дня Ермошин не выходил на работу, решив сказаться больным, чтобы избежать «глупых распоряжений», как объяснил мне потом.
Мне казалось, что я остался тогда совсем один.
Вернувшись в свой кабинет, я быстро написал заявление о своем выходе из Коммунистической партии и направился в партком «Биопрепарата». Несмотря на указ Ельцина, Калинин разрешил им остаться на прежнем месте.
Увидев меня, находящийся там человек обрадовался:
— Не беспокойтесь, Канатжан! — воскликнул он. — Правда, не о чем волноваться, у вас все взносы заплачены.
Я замер на месте от изумления.
— О чем речь?
— Сегодня с утра все спешат заплатить партийные взносы, — в его голосе слышалась саркастическая нотка. — Они не платили в течение многих месяцев, а сегодня вдруг поняли, что ошибались. Я проверил, у вас и еще у нескольких человек все в порядке.
Тут я протянул ему заявление. Его лицо вытянулось:
— Выйти из партии? Вы что, с ума сошли? — удивился он.
Поздно вечером мы с Леной вдруг услышали надвигающийся шум: это танки въезжали в столицу.
На следующее утро приехал мрачный водитель.
— Вы слышали о танках? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Сейчас еще одна колонна входит, — сообщил он, — идут к Белому дому.
Мы еще не знали, что танковый батальон, подошедший к зданию парламента, решил не штурмовать Белый дом, а защищать его.
Приехав в «Биомаш», я стал свидетелем обсуждения телевизионной пресс-конференции, на которой впервые появились заговорщики, они обещали, что войска будут только поддерживать порядок в столице. Телевизионная камера запечатлела Янаева и его дрожащие руки. Из-за своей некомпетентности или просто упустив момент, они не арестовали Бориса Ельцина и других видных оппозиционеров.
Все происходящее было похоже на плохо поставленный спектакль. Но эти люди были способны и на крайние меры. Прошел слух, что штурм Белого дома начнется сегодня ночью.
В кабинете я написал еще два заявления: рапорт об увольнении из армии и заявление об уходе по собственному желанию из «Биопрепарата». Я вложил их в отдельные конверты и попросил доставить на Самокатную.
Эти решения я принял еще раньше, когда в город входили танки. Лена не пыталась отговаривать меня, но когда я признался, что хочу пойти к Белому дому, то расплакалась и попросила подумать о детях.
Размышляя, что делать дальше, я пил чай, и тут в кабинет ворвалась целая делегация от отделов института.
— Мы хотим знать, что говорят в руководстве «Биопрепарата», — начал один из вошедших.
Я коротко сообщил о встрече у Калинина и письме, в котором Ураков поддерживает ГКЧП.
— Надо выпустить наше собственное обращение, — сказал начальник одной из лабораторий, мужчина лет пятидесяти. — Нам следует поддержать демократию.
Все согласно закивали.
— Если мы напишем от имени всего института, — решил я, — то сначала это следует обсудить на общем собрании, тогда все смогут высказать свое мнение.
И в три часа дня более четырехсот человек собрались в душном конференц-зале, мест всем не хватало, и кое-кто уселся прямо на пол. Оглядев возбужденные лица собравшихся, я подумал, что, должно быть, подобные собрания проходят сейчас и в других государственных организациях Москвы.
Когда я поднялся, разговоры прекратились.
— Не хочу оказывать давление на присутствующих, — начал я. — Буду выступать не как директор института, а как гражданин: я называю случившееся путчем.
Взрыв аплодисментов помешал мне продолжить. Кто-то вскочил на стул и замахал руками в знак поддержки.
Продолжив, я сказал что если присутствующие согласны со мной, то от имени института будет написано заявление в поддержку Горбачева и Ельцина и направлено в Белый дом. Потом я зачитал проект заявления, составленный вместе с руководителями отделов… и начал голосование:
— Кто «за»?
В зале все подняли руки.
— Кто «против»?
«Против» были только двое, но соседи зашумели на них.
— Пусть объяснят, почему! — перекричал я возмущенные голоса.
Один их них оказался ученым, которого я очень уважал. Он спокойно переждал, пока шум уляжется, а затем встал, чтобы обратиться к коллегам:
— Я считаю, что в стране наконец появилось нормальное правительство, — его голос дрожал от волнения. — Если все продолжалось бы, как раньше, то страна бы развалилась на части. Мой отец погиб на войне, чтобы этого не произошло.
Когда он замолчал, то несколько человек согласно закивали.
— Посылайте письмо! — выкрикнул кто-то.
— Посылайте! — подхватила толпа.
Мы разослали водителей с копиями нашего заявления в Белый дом, в «Биопрепарат» и редакцию «Общей газеты».
Когда я вернулся, мне передали просьбу перезвонить секретарю Калинина.
— Вы будете у себя до конца дня? — спросила она.
— Да, а в чем дело?
— Калинин собирается к вам заехать, — сообщила секретарь и повесила трубку.
Калинин приехал ровно в 17 часов. Он привез мое заявление об увольнении и копию заявления «Биомаша». Он выглядел чрезвычайно расстроенным, под глазами темные круги, волосы растрепаны, никогда я не видел его в таком состоянии.
— Знаешь, — директор слабо улыбнулся, чтобы как-то разрядить обстановку, — я бы выпил чаю.
Генерал сел напротив меня, положив на стол бумаги. Когда принесли чай, он залпом выпил его.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Бывало и хуже, — прозвучал тихий ответ.
Молчание затягивалось, неловкость создавшейся ситуации тяготила меня.
— Зачем вы приехали? — это был естественный вопрос.
Не ответив, генерал отставил чашку и оперся руками о стол. Казалось, он старается успокоиться.
— Канатжан, — наконец начал он, — я глубоко уважаю Горбачева, и ты об этом знаешь. Когда услышал о произошедшем, то просто не знал, что делать, а прошлой ночью и вовсе глаз не сомкнул.
Калинин замолчал, но, не дождавшись ответа, продолжил:
— Дело в том, что сегодняшние лидеры — Язов, Путо, Бакланов — порядочные люди, любят свою страну, и я их прекрасно знаю. Как вы прикажете к ним относиться?
— Я не могу решать за вас, — отозвался я, — но, сами поймите, откуда они взялись? Кто их выбрал?
— Да не в этом дело! — резко сказал генерал своим командным голосом, но потом снова обмяк на стуле. — Мне только хочется, чтобы ты понял: они любят свою страну, — повторил он. — Они такие же патриоты, как ты и я, как все мы.
— Генерал, я уже сделал свой выбор. Вы должны сделать свой, — ответил я.
Калинин прикрыл лицо рукой, казалось, что он вот-вот заплачет.
— Ты не понимаешь, Канатжан, ты совсем не понимаешь… как трудно… — и он замолчал, не в силах продолжать.
Я отвернулся. Я слишком хорошо знал этого человека и понимал, что он не простит, если я буду свидетелем его слабости.
А потом целый час мы разговаривали, как никогда раньше. Калинин поделился со мной своими трудностями, рассказал о проблемах, связанных с чиновниками из Центрального Комитета, желающими занять его место, о Военно-промышленной комиссии и вообще обо всех своих врагах. Сейчас этот человек, который всегда показывал свое превосходство, беседовал со мной не как с подчиненным, а как с другом.
Затем все закончилось так же внезапно, как и началось. Он вернулся к теме путча.
— Дело в том, понимаешь… они — наши люди, — выдавил он, пытаясь обрести прежнее самообладание.
— Это не мои люди, — отрезал я. — Я поддерживаю президента. Может быть, он и не был избран демократическим путем, но…
Махнув рукой, Калинин оборвал меня:
— Не хочу с тобой спорить, Канатжан, — вздохнул он. — Давай придем к компромиссу.
Он указал на два листа бумаги на столе.
— Это… преждевременно, — сказал он. — На двадцать шестое назначено заседание Верховного Совета, Лукьянов уже объявил, что занимается этим вопросом. Почему бы нам не подождать развития событий? Ты можешь поступить опрометчиво.
Мое расположение к нему мгновенно исчезло. Теперь я понял причину его посещения: генерал не хуже меня проанализировал ситуацию и сообразил, что успех переворота сегодня уже не так очевиден, как вчера. На случай возвращения Горбачева к власти наше заявление обеспечивало ему политическое алиби, правда, для этого ему следовало любой ценой удержать меня в «Биопрепарате».
И все равно мне было жаль этого человека. Раскрывая душу, он, наверное, сказал мне больше, чем хотел.
— Сейчас очень трудные времена, — продолжал директор. — Знаю, как ты относишься к нашей программе, но нам сейчас нельзя терять ни одного человека.
Взглянув на меня, он попытался улыбнуться:
— Очень тебя прошу, останься.
Мне следовало быстро принять решение. Для меня не имело значения, отправиться в отставку сейчас или позднее. Но если я уйду сейчас, то подведу своих сотрудников.
— Хорошо, — сказал я. — Оба заявления оставьте у себя, как хотите, можете не принимать по ним решений. Если Верховный Совет объявит о легитимности так называемого ГКЧП, то, надеюсь, вы дадите им ход, и я уеду в Казахстан. Если же будет решено, что произошел государственный переворот, то я останусь в «Биопрепарате».
Калинин облегченно вздохнул. Потом он встал передо мной.
— Даю тебе добрый совет, не высовывайся, — сказал он холодно. — Не делай глупостей, пока не пройдет заседание Верховного Совета.
— А вот это — мое дело, — парировал я.
Мы с ним еще не знали, что в тот момент Лукьянов докладывал заговорщикам, что не смог набрать кворум депутатов на 26 августа.
После провала путча Калинин уничтожил письмо из Оболенска и показывал всем заявление «Биомаша» о поддержке Горбачева, хвастаясь, что «мы» в «Биопрепарате» истинные патриоты.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!