ИНСТИТУТ ОСОБО ЧИСТЫХ БИОПРЕПАРАТОВ 10 страница
Бургасов, уйдя в отставку с поста заместителя министра здравоохранения, с грустью сказал, что общественность слишком долго ждала объяснений. Но вина за это, продолжал он, лежит исключительно на бывшем Советском правительстве, не желавшем обнародовать ужасающие подробности этой аварии. Слова «перестройка» и «гласность», вызывавшие на Западе неизменное восхищение, позволили ему убедить слушателей в том, что он говорит правду.
Журнал «Science» в статье, посвященной приезду делегации русских медиков, писал: «Над загадочной эпидемией в Свердловске 1979 года наконец-то слегка приоткрылась завеса тайны. В течение целых восьми лет официальные лица в США высказывали обеспокоенность неожиданной вспышкой сибирской язвы, которая имела место в апреле 1979 года среди жителей Свердловска; однако Советы утверждали, что люди просто заболели… употребив в пищу инфицированное мясо.
11 апреля делегация советских должностных лиц посетила Национальную Академию наук в Вашингтоне… они представили то же самое объяснение, что и в 1980 году, но сообщили при этом массу мельчайших деталей, что позволило убедить даже самых больших скептиков в том, что в данном случае речь идет о трагической случайности».
За несколько месяцев до поездки Бургасова и его коллег в США копия доклада, который он собирался там сделать, легла на мой письменный стол. Меня как научного руководителя «Биопрепарата» попросили подтвердить выводы, сделанные в докладе.
|
|
|
Тогда мне было безразлично, узнают ли американцы правду о том, что произошло в Свердловске, или нет. Но доклад Бургасова не выдержал бы критики любого уважающего себя эпидемиолога. Как он вообще мог рассчитывать, что кто-то на Западе поверит в то, что люди могли несколько недель питаться инфицированным мясом уже после первых случаев заражения? Несколько смертей можно было бы объяснить, но вот эпидемию — вряд ли. Как, к примеру, объяснить факт, что эпидемия коснулась только взрослых мужчин? Разве дети и женщины не едят мяса?
Доклад мне передал генерал Лебединский и сказал, что хотел бы услышать мои замечания.
— Скажите, Владимир Андреевич, — спросил я, — что в действительности было причиной трагедии в Свердловске?
— Инфицированное мясо, а что же еще? — без колебаний ответил он.
И тут я напомнил о его приезде в Омутнинск, когда Шахов при мне упрекнул его в небрежности. Он был удивлен.
— Так это был ты? — воскликнул генерал. На лице его появилась отеческая улыбка.
— Послушай, — начал он, — ты можешь думать что угодно об истинной причине эпидемии. Но меня об этом никогда не спрашивай. Ты меня понял? Потому что, даже если ты спросишь, ответ все равно будет один: инфицированное мясо.
|
|
|
Я отказался поставить свою подпись под докладом и объяснил, что не хочу, чтобы мы выглядели на Западе полными дураками. Бургасов, узнав об этом, пришел в ярость.
— Передайте этому молодому человеку, что пусть напишет тогда свой собственный доклад! — спустил пар он на Калинина, который со своей обычной бестактностью передал этот разговор мне.
Итак, Бургасов отправился в Америку излагать свою версию событий, и, признаться честно, я был поражен тем, что она имела успех.
Правда о трагедии в Свердловске или, по крайней мере, хотя бы часть ее впервые была опубликована в России. Случилось это благодаря интервью, которое Борис Ельцин дал корреспонденту газеты «Комсомольская правда» в мае 1993 года.
— Именно наши оборонные разработки стали причиной «аварии», — туманно сказал Ельцин, добавив в конце, что после всего случившегося он попросил тогдашнего шефа КГБ Юрия Андропова и министра обороны Устинова закрыть бактериологическое предприятие.
Когда же корреспондент спросил, почему же так долго он хранил молчание об этой трагедии, Ельцин удивленно ответил: «Так ведь никто ж меня не спрашивал».
В 1998 году опять вспомнили об аварии в Свердловске, и в российских газетах промелькнули сразу несколько статей, в которых официальным лицам задавали вопрос об истинных причинах эпидемии сибирской язвы.
|
|
|
Ответ был один — инфицированное мясо.
8
УСПЕХ
СТЕПНОГОРСК
ГОДЫ
С момента моего назначения в Степногорск прошло несколько недель, а меня уже вызвали в Москву для участия в совещании. В первом отделе, размещавшемся на самом последнем этаже здания на Самокатной улице, мне показали секретный приказ 1982 года за подписью Брежнева. До этого мне не приходилось знакомиться со столь важными государственными секретами.
Офицер безопасности вынул документ из красной папки, положил его на стол передо мной и встал за моей спиной. Судя по всему, меня ознакомили лишь с той частью документа, которая касалась непосредственно моей работы. Я уже знал примерно суть приказа: необходимо переоборудовать наше предприятие на севере Казахстана и сделать из него завод по производству биологического оружия, который со временем должен заменить свердловский завод.
Нам предстояло работать с новыми штаммами сибирской язвы. Одним из них был Антракс 836. Он был обнаружен в 1953 году в Кирове и мог стать «боевым штаммом» (как мы это называли) по трем причинам: его без проблем можно было производить в больших количествах промышленным способом; во-вторых, он обладал высокой вирулентностью и, в-третьих, был пригоден для долговременного хранения и транспортировки. Сначала я работал над технологией его выращивания и подготовкой к использованию, добиваясь нужной нам концентрации. Затем перешел к разработке соответствующей инфраструктуры, без которой мы не смогли бы решить вопрос о его промышленном производстве. Надо было отрегулировать огромное количество ферментаторов, сушилок, мельниц, центрифуг и другого специального оборудования.
|
|
|
Многие в Москве, особенно те, кто непосредственно руководил разработкой и производством биологического оружия, были уверены, что осуществить этот проект невозможно. А кое-кто надеялся, что «Биопрепарат» и его не в меру самоуверенный начальник на этом задании сломают себе шею. Успех с туляремией сделал Калинина весьма влиятельным человеком, но достаточно было только упомянуть его имя, чтобы задеть самолюбие некоторых персон из высших эшелонов власти.
Как-то раз на совещании в Москве уже немолодой генерал Тарасенко, в то время заместитель начальника 15-го Управления, вдруг отвел меня в сторону.
— Поздравляю с новым назначением, Алибеков, — добродушно сказал он, похлопывая меня по плечу. — Давно пора дать дорогу нашей молодежи!
Польщенный его вниманием, я улыбнулся. Тарасенко был заслуженным военным ученым, известным и уважаемым специалистом в области разработок советского биологического оружия.
— Однако будьте настороже, — посоветовал он. — Производственная линия, которую ты должен создать, может не оправдать ваших надежд. Поверь мне, молодой человек, поверь моему тридцатилетнему опыту. Уж кому, как не мне, знать, из чего будет толк, а из чего нет. У тебя ничего не выйдет: эта гора металла никогда не заработает.
Я был слишком ошеломлен, чтобы возражать. Тарасенко снова дружески похлопал меня по плечу.
— Зато, уверен, ты получишь все необходимое для реализации проекта, — продолжал он, — но «Биопрепарат» взялся за непосильную задачу, имей в виду, что именно тебе придется отвечать за провал!
Казахстанская научно-производственная база, основанная в 1982 году, была частью НПО «Прогресс», выпускавшего пестициды и удобрения. Новое оборудование заняло больше половины помещений «Прогресса». Однако никому из нескольких тысяч работников, занятых производством пестицидов, естественно, ничего не было известно о предназначении этого оборудования. Предприятие стало одним из шести подобных ему заводов для производства биологического оружия.
Официально я был назначен заместителем директора «Прогресса», но моя настоящая должность давала мне куда большие полномочия, чем имел обычный заместитель руководителя завода: я был «военным руководителем» всего комплекса. Предполагалось, что в случае возникновения того, что на языке военных именовалось «особым периодом» усиления напряженности в отношениях между сверхдержавами, руководство предприятием должно было тут же перейти в мои руки. И при получении шифрограммы из Москвы я должен был немедленно превратить «Прогресс» в военный завод.
В этом случае штаммы особо смертоносных бактерий будут извлечены из специальных хранилищ и посеяны. В Степногорске основным являлись бактерии сибирской язвы, но кроме них мы работали с возбудителями сапа и могли в нужный момент начать производство оружия на основе туляремии и чумы. Полученные патогенные микроорганизмы будут расфасованы в бомбы или распылительные установки и отправлены в порты, на железнодорожные вокзалы и аэродромы, откуда их должны доставить на объекты военного назначения или военные базы по всей территории России.
Оружие будет производиться до тех пор, пока не придет приказ из Москвы об остановке производства либо завод не будет уничтожен.
В наши дни, наверное, трудно представить, что мы серьезно и обстоятельно готовились к войне. Но в то время я и мои коллеги нисколько не сомневались в том, что военный конфликт между сверхдержавами неизбежен.
В начале 1980-х годов отношения между Советским Союзом и Западом значительно ухудшились по сравнению с предыдущими десятилетиями. На президентских выборах в США победил Рональд Рейган. При нем начался новый виток гонки вооружений. Советские солдаты в это время гибли в Афганистане от рук моджахедов, поддерживаемых американскими спецслужбами. Вашингтон планировал разместить в странах Западной Европы новое поколение крылатых ракет, которые в считанные минуты могут достичь территории России. По расчетам американских аналитиков потери Советского Союза в случае ядерной войны составят не менее шестидесяти миллионов человек.
Мы осознавали, какая опасность нависла над нами. Все газеты наперебой передавали слова Рейгана, назвавшего нашу страну империей зла. И хотя между собой мы частенько подшучивали над стареющими генсеками, все же нетрудно было поверить, что милитаристы на Западе, воспользовавшись нашей слабостью, обрушатся на нас всей своей мощью и уничтожат. Было очевидно, что в этом случае наши военные нанесут ответный удар и, вполне возможно, применят биологическое оружие.
НПО «Прогресс» было необычным предприятием. Расположенное в десяти километрах от Степногорска, вблизи урановых рудников, оно было огорожено со всех сторон бетонным забором с колючей проволокой. На территории комплекса не было никакой растительности. Она уничтожалась специально на случай непредвиденной утечки болезнетворных бактерий. Урок, полученный в Свердловске (когда «мудрое» решение поливать кусты и деревья из шлангов, дабы уничтожить инфекцию, привело к вторичному ее распространению), все же не прошел даром. Для того чтобы исключить всякую возможность незаметного проникновения посторонних на территорию базы, повсюду были установлены датчики движения.
Комплекс был настолько огромен, что представлял собой миниатюрный город, где существовали даже улицы. Войти на его территорию как военным, так и гражданским можно было только по пропускам через проходные с вооруженной охраной.
Так как западные спецслужбы пристально следили за всеми объектами, где, по их сведениям, могло производиться биологическое оружие, система охраны на предприятии стала еще более строгой. Нельзя было привлекать внимание к тому, что здесь происходило.
Как руководитель я нес ответственность за жизнь и здоровье сотен людей, которые были в моем подчинении, но как ученый понимал, какую угрозу для жизни моих сотрудников, да и моей собственной, может представлять малейшая неосторожность или простая небрежность в работе. Поэтомуужесточившиеся правила и инструкции соответствующих служб меня устраивали.
Лена говорила, что по ночам я так скрипел зубами, что она не могла уснуть. И еще я начал разговаривать во сне.
— Ты что-то бормотал о каких-то требованиях, — улыбалась она. — Постарайся забыть о работе, когда возвращаешься домой.
Но даже если бы я хотел забыть, то не смог бы. В Степногорске был один человек, который постоянно держал меня в напряжении.
Как-то утром в октябре 1983 года, через несколько недель после моего переезда, подполковник КГБ Анатолий Булгак, начальник режимной службы нашего предприятия, приоткрыл дверь моего кабинета и просунул внутрь голову.
— Можно войти? — поинтересовался он и переступил порог, прежде чем я успел ответить.
Грузно опустившись на стул, Булгак непринужденно вытянул ноги.
— Поскольку нам с вами предстоит и дальше работать вместе, — начал он, — думаю, будет лучше, если мы станем друзьями.
— Что вам нужно? — спросил я.
— Это не мне нужно, — пояснил он. — В первую очередь это нужно вам.
Он замолчал. И я молчал, ожидая, что же будет дальше.
— Мы с вами оба знаем, сколько новых людей скоро приедут сюда, — снова заговорил он, видимо, несколько задетый тем, что я никак не реагировал на все его намеки. — Тут будет полно народу. Можно легко наделать ошибок.
— Ошибок? — переспросил я.
Выпрямившись на стуле, он подобрал под себя ноги и уперся кулаками в колени, явно желая подчеркнуть важность того, что собирался сказать.
— Под ошибками я имею в виду нарушения требований режима секретности, — объяснил он. — А этого мы недопустим.
— Не вижу никаких особых причин для волнений, — возразил я. — К тому же могу вас заверить, что немедленно дам вам знать, как только у меня возникнут какие-либо проблемы в этом отношении.
— Вижу, вы не понимаете, — нетерпеливо перебил меня Булгак. — Было бы естественным и даже разумным заблаговременно изучить личные дела всех, кто будет тут работать. Если вы согласитесь, думаю, с Москвой особых проблем не будет.
— Не думаю, что вы обладаете необходимой квалификацией, чтобы решать, кто из специалистов подходит для работы здесь, а кто нет. Или я ошибаюсь?
Я постарался, чтобы эта фраза прозвучала как можно безобиднее, но Булгак тут же принял мои слова за упрек в собственном невежестве (чем, собственно говоря, они и были).
Вообще, Булгак испытывал благоговейное отношение к науке, как многие малообразованные люди. При этом он возненавидел бы каждого, кто посмел бы намекнуть на его собственное невежество. Когда я познакомился с ним поближе, то очень скоро понял, что он до смерти боится того, что происходит за стенами наших лабораторий. Если он начинал относиться к моим сотрудникам с подозрением или был не согласен с секретностью наших мероприятий, я немедленно отдавал распоряжение выдать ему костюм биологической защиты и предлагал вместе отправиться в Зону II для того, чтобы он лично все проверил. Но он каждый раз поспешно отказывался, невразумительно бормоча, что он зайдет как-нибудь в другой раз, а то сейчас у него по горло других дел.
Стук в дверь прервал затянувшееся молчание. Пришел один из руководителей лаборатории. Поднявшись на ноги, Булгак ухмыльнулся.
— Все равно вам не обойтись без моей помощи, — заявил он. — Сами увидите.
Не поздоровавшись, он прошел мимо сотрудника и вышел из кабинета. Проводив его взглядом, мы молча переглянулись, и я заметил на лице коллеги некоторую брезгливость. И неудивительно.
У Булгака были довольно приятные, мягкие черты лица, но острый, пронизывающий взгляд и неприветливость вызывали в людях неприязнь. Он был достаточно молод, лет 35–40. Казалось, каждое его движение, каждый жест словно отрепетирован перед зеркалом в расчете произвести впечатление на окружающих. Он предпочитал носить темно-серые костюмы и непременно темные ботинки. В Степногорск его перевели из какого-то заштатного городка в Казахстане месяцев за шесть до моего приезда.
Сам по себе он был достаточно заурядным человеком. Многие его побаивались, но тем не менее за спиной безжалостно над ним издевались. Булгак обладал немалой властью в нашем институте. У КГБ такие люди, как он, были на всех предприятиях по разработке биологического оружия. Начальник режимной службы автоматически считался заместителем директора предприятия, но отчитывался только перед своим непосредственным начальством с Лубянки.
И каждому директору приходилось мириться с таким положением дел. КГБ прилагал немало сил и энергии, чтобы держать под контролем не только руководящих работников «Биопрепарата», но и технический персонал. Избежать его всевидящего ока было попросту невозможно: к каждому предприятию прикреплялось от десяти до пятнадцати офицеров КГБ, с помощью которых нас держали в узде, к тому же у них было немало добровольных информаторов.
Савва Ермошин порой шутил, что в компетентные органы «стучит каждый десятый советский гражданин». Можно было предположить, что примерно то же самое происходит и на нашем предприятии. Я никогда с ним не спорил. Наверняка, копаясь в моем личном деле, он узнал, что и я чуть не стал информатором. И воспоминания об этом неприятном эпизоде в моей биографии, возможно, были причиной моего неприязненного отношения к Анатолию Булгаку.
Вот как это было. В 1979 году, за пять лет до моего назначения в Степногорск, будучи в Бердске научным сотрудником, я закончил разработку лабораторной технологии производства бруцеллезной рецептуры для использования в биовооружениях. Это было мое первое серьезное задание. Оно было санкционировано моим научным руководителем, полковником Львом Ключеровым. Я отправил доклад об успешном окончании работ в Москву, нисколько не сомневаясь в том, что Ключеров захочет как можно быстрее узнать о результатах.
Однако ответа не последовало. Уже это должно было меня насторожить.
Спустя несколько дней начальник режимной службы в Бердске полковник Филипенко вошел ко мне в кабинет, держа в руках копию моего доклада.
— Что все это значит? — спросил он.
Немало польщенный тем, что даже КГБ проявил интерес к моей работе, я начал докладывать подробно. Когда я перешел к перечислению всех составляющих питательного раствора, Филипенко внезапно прервал меня.
— Похоже, вы меня не понимаете, — сказал он. — Я спрашиваю, кто отдал распоряжение это сделать?
Я удивился и ответил, что исследования санкционировал полковник Ключеров.
— Этого не может быть! — рявкнул он. — Я только что звонил ему в Москву! Он сказал, что слышит об этом впервые!
— Но он сам дал… — и вдруг я остановился на полуслове.
Сердце у меня ушло в пятки. Я вдруг сообразил, что совершенно забыл согласовать с режимной службой свое задание. Это правило существовало еще со времен Лаврентия Берии, курировавшего работы по созданию биологического оружия. До аварии в Свердловске на предприятиях попросту игнорировали эти правила предосторожности, но потом меры по обеспечению режима секретности ужесточились, и я невольно подвел своего руководителя.
Когда я связался с Ключеровым, он был в ярости.
— Вы что, не знаете, что от вас не требовалось, чтобы вы что-то изобретали?! Вы должны были просто проанализировать, возможно ли такое в принципе или нет! — ледяным тоном процедил он. — В вашем рвении вы зашли слишком далеко.
Спорить и возражать не имело смысла. Только сейчас я понял, что в КГБ, куда попал мой отчет, могут воспользоваться этим для обвинения руководителей «Биопрепарата» в том, что они занимаются собственной разработкой оружия. Нормальный руководитель списал бы все на мою неопытность, но Ключеров и его начальство не были заинтересованы в этом'а стремились обезопасить самих себя.
На следующий день меня вызвали в Управление КГБ в Бердске. Приказ явиться туда получил и Владимир Румянцев, мой коллега и товарищ, о котором я уже рассказывал. Всю дорогу в Управление мы шли молча. Офицер в штатском провел меня в кабинет начальника. Румянцеву было приказано подождать.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!