В котомках растут, подрастают потомки 18 страница
- Марина, - Валерий и сердце мое заколотилось, - через пять минут я буду у тебя.
Разъединился. Пять минут вполне достаточно, чтобы переодеться. Рожу лица я «поставила» утром. Ещё раз глянула на себя в зеркало. Вполне.
Валерий непривычно небрежен в одежде. Я так и спросила: Ты на вокзале ночевал?
- И это было, дорогая, - так он ко мне ещё не обращался, - Позволь принять душ.
Через дверь кричу: Кушать будешь?
В ответ: Буду и много.
Скоренько на кухню. В последний раз я готовила еду для мужчины, для Виктора в тот день, когда его убили. Но, как говорил товарищ Сталин, метод аналогий не научный метод.
Антрекот с кровью, крупно нарезанные помидоры и огурцы. Белый хлеб я поджарила и положила на него сыр сулугуни. Валерий любит его. Достала из морозилки бутылку Немирова. Открыла банку консервированных ананасов. Стол готов.
Вышел из ванной Валерий. Как он хорош, чёрт! Соблазнитель и совратитель.
- Роскошно. Ты чудо, Марина.
А я гляжу не него. Что за руки, что за грудь. Ниже смотреть опасаюсь.
Нарушила я пост. Как же не выпить с таким мужчиной.
Наша трапеза продолжалась недолго. Долго длилось наше соитие. Иначе сказать не могу. Кому сказать, не поверят. Я дважды достигала вершины. Проще говоря, я дважды кончила.
__________________________________
Вечер того же дня. Точнее, двадцать два часа пятнадцатого февраля 2001 года.
- Ты удивительная женщина, - мы лежим нагими. Наши тела распластаны на кровати. Мы до крайности утомлены. Рядом, на полу стоит бутылка, и мы изредка отхлебываем из неё, - За всю свою жизнь я не встречал такого изыска.
|
|
Мы продолжали бы и дальше так лежать, но прозвенел звонок телефона. Валерий встрепенулся: Обо мне ни слова.
От Глаши, а это она звонила, я отделалась быстро. А она, определенно, хотела выведать, не встречалась ли я с Валерием.
Он всё понял и поблагодарил меня: Спасибо, что не сказала этой стукачке обо мне. Это она навела на меня чекистов. Они опечатали мою квартиру.
Мы вышли на кухню.
- Не надо зажигать свет.
Я подчинилась. Достаточно того света, что из окна. В полумраке мы начали, вернее, продолжили трапезу. К чертям пост!
- Марина, отнесись к тому, что я скажу предельно серьезно. Я нахожусь под следствием. Мне инкриминируют мошенничество. Не простое, международное. Я же себя виновным не считаю. Но против них не попрешь. Обнаружь я себя, меня тут же упекут в СИЗО. А там я бессилен. Я же не профессиональный преступник. Это им даже в тюрьме дают говорить по мобильному телефону. У них связи везде. Я вынужден скрыться. Ты единственный человек, которому я могу довериться. Вот тебе документ. Это дарственная на все мои так сказать богатства. Сейчас я уйду. Не ищи меня. Я сам выйду на связь.
|
|
Он даже не поцеловал меня. Так и ушёл, в чем пришел.
Я долго и тяжело плакала. Ночь прошла в кошмарах.
__________________________________
Валерий Иванович Покровский ушёл от Марины Анатольевны в одежде больше подходящей для бомжа, но в его карманах было три мобильных телефона и три кредитных карточки.
__________________________________
Эпилог
Через шесть месяцев после нашей последней встречи с Валерием, я узнала, что дело в отношении его прекратили в виду отсутствия фигуранта. Сам он был объявлен в розыск. Я же стала обладательницей богатой коллекции произведений изобразительного искусства и предметов антиквариата. Я богата!
Грехопадение номер четыре.
Она танцевала партию Одетты
(32 оборота в фуэте)
В пустом зале Театра оперы и балета на сцене свободной от декораций танцевала балерина. В тишине зала звонко стучали на наклонном полу её пуанты.
Высока и стройна необыкновенно была она. Её густые темно-русые волосы забраны в пучок высоко на затылке. Тонкое трико облегает её классическую фигуры и всяк, кто не лишён чувства, не останется равнодушным, глядя на неё. Чем я хуже?
|
|
Как отточены и изящны движения этой женщины. И даже её рост (1метр 70 сантиметров) не может испортить впечатления. Неутомима танцовщица. Так и только так достигается та легкость и красота, что будут иметь удовольствие лицезреть зрители, которые вечером заполнят зал.
Уже почти час, как я смотрю на неё. Каким по счёту чувством не знаю, но женщина определяет, что некто наблюдает за ней из темноты зрительского зала. Я же примостился на одном из покрытых холстиной кресел в бельэтаже.
Вот ещё одно па и танцовщица замирает.
- Эй! Кто тут?
Я молчу. Мне почему-то становится неловко.
- Слышите! Я же знаю, что Вы в зале. Ну-ка, выходи, подлый трус, - словами героя старого и очень доброго мультфильма окликает она.
Я выхожу в проход, но в полумраке зала ей не видно, кто там исподтишка наблюдал за её репетицией экспромтом.
- Ближе, ближе. Или Вы трус?
Ну, уж нет! Чтобы меня так обозвала женщина! Сам-то я знаю, что я трус. И, какой! Но так вот…
- Вот я! – громко говорю я и иду по проходу к сцене.
- Что Вы тут делаете, позвольте узнать.
|
|
- Я, - я не знаю, что и ответить. Я пришёл в театр к заместителю директора согласовать проект плана работ по ремонту некоторых помещений театра. Нетерпелива эта женщина.
- Чего Вы молчите. На вора и бандита Вы не похожи. Вы балетоман?
Балет я смотрел в театре два раза. Первый в детстве. Нас с сестрой мать повела на «Щелкунчика». Как бы мал ни был я, но меня и тогда неприятно поразило, то, что простенькую рождественскую сказку о том, как приспособление для колки орехов, он и есть этот Щелкунчик влюбилось надо рассказывать так мудрено. В танце. Второй раз я побывал на балете уже в зрелом возрасте. В тот год у нас гастролировал французский театр современного балета. Билеты на это представление, как водилось тогда, я достал по блату и явился на него слегка пьяным. Я сел в кресло третьего ряда партера прямо из-за свадебного стола. То представление, где не надо было то и дело заглядывать в программку, мне понравилось. Экспрессивный и почти характерный танец мужчин и женщин, облачённых не в пачки и лосины, а во что-то оригинальное, непривычное и яркое, захватил моё воображение. Не стану же я далёкий потомок вавилонян, вознамерившихся добраться до обители богов, небес по камням, вот так, стоя внизу и глядя на это дитя Терпсихоры говорить о том, что я в танцах полный профан.
- Балетофоб.
- Вы ненавидите балет?
- Нет. Здесь фобия, это непонимание.
- Послушайте, чудак, мне так говорить неудобно. Если Вы такой «фоб», подходите через полчаса к служебному выходу. Я подойду и мы договорим.
Выйдя в узкий коридор, тянувшийся вдоль лож Бенуа, я стал соображать, где может быть служебный выход-вход. Я вошёл в театр с главного входа. Он справа. Думается, что служебный - слева.
Я медленно шёл по театру. Мне показалось странным увидеть на дверях шильды – «Механик», «Мастерские» и прочие, по-моему, так неподходящие для этого «Храма искусства».
- Вы как здесь оказались?! – нестарая женщина в очках легкой металлической оправы в объемной шерстяной кофте даже привстала со стула. Так велико было её удивление.
- Из зала, - не выдумывая, отвечал я. И тем ещё пуще раззадорил этого Цербера.
- Я вот сейчас милицию вызову. Посмотрим, что это ты здесь делаешь, - как великолепна была она в своём гневе.
- Тётя Маша, не надо милиции. Он меня ждёт.
- Анечка, ты, что, - женщина поперхнулась слюной от возмущения, - ты, ты.
Дальше она говорить не могла.
- Тётя Маша, мне никто не звонил?
- Нет, Анечка, - успокоившись, женщина стала говорить, а не визжать и голос её оказался на удивление молод и крепок, - Сколько туфелек стоптала сегодня?
- Две пары.
- Мало, что-то. Он, что ли помешал?
- Нет. Сегодня меня в спектакль не поставили. Настроения нет.
Уже выходя, Анна шепнула мне, - Эта тётя Маша ещё два года назад пела в Метрополитенопера и Карнеггихолле.
Мы вышли наружу. Служебный вход оказался буквально в пяти шагах от канала с его металлической литой оградой. Март. Весна была сухой и слабоморозной по ночам. Днём солнце прогревало воздух и оставшийся снег таял. Ночью мороз сушил землю.
Анна в куртке на меху, отчего-то именуемой «Аляской», брюках из джинсовой ткани и с широким ярко-синим шарфом была «ослепительна». Её тёмно-русые волосы, на сцене собранные в пучок, сейчас свободно спадали на плечи. Аромат… Нечего сказать. Промолчу.
- Давайте постоим у воды. Отдышусь.
- Трудно даются премии и медали.
- Вы нахал, милейший. Вам-то какое дело до моих наград.
- Извините, если можете. Что взять с неотёсанного каменщика.
Чтобы как-то скрыть своё смущение, я опустил глаза и посмотрел на часы. Половина второго. Моё обычное время для перекуса. Если это время заставало меня в моёй конторе, то я обедал по полной программе. Зима, это значит или солянка сборная, или чанахи на первое. Сигарета в промежутке и на второе – как правило, бифштекс по-деревенски с пассированным лучком и картошкой «Фри». С удовольствием я завершал трапезу взбитыми сливками с тёртым шоколадом. О ста пятидесяти граммов водки, произведённой на Самокатном переулке, дом № 4 в Москве, я не говорю. И так ясно. Летнее меню было скромнее, но те же сто пятьдесят оставались неизменны. Если же время обеда заставало меня на объекте, то там я обходился близлежащими пунктами общественного питания. Пельменная ли это была, пирожковая. Всё рано. Один раз нелёгкая занесла меня в район новостройки. В том микрорайоне, где был мой объект, уже функционировали все учреждения инфраструктуры. Отделение милиции, почта, школа, детский сад. По чей воле там открыли пивной бар, не ведомо. Определённо, тот был мужик любителем пенного напитка. Помню, я там выпил три большие кружки «Жигулёвского», две порции холодного копчения скумбрии и пакет чипсов, в те годы новое в системе быстрого питания. Fast food.
- Хорошо-то как! – Анна стояла, опершись на перила и даже в такой, как, казалось бы, обыденной позе, она выражала истинную грациозность.
- Анна, не знаю Вашего отчества, - Анна отрицательно закачала головой, - пусть так, Анна в это время я, как правило, обедаю. Вот мой организм и требует уважения к себе.
- Вы, случаем, ямбом с хореем не балуетесь на досуге?
- Ямб и хорей мне не подвластны, но буквы складываю в слова, а их уже в строки.
- Прочтите.
- Я и в школе не мог дословно воспроизвести стихи по программе. Свои же вирши и подавно не запоминаю.
- Ну, хоть строчку.
Пришло в голову совсем не к месту:
Вам не терявшей ни родных, ни близких. Вам, сохранившей мыслей строй в прекрасном постоянстве, желаю кем-нибудь одним увлечься. Одну молитву знать, - Мне без тебя не жить…И потерять! Как только можно человека потерять, - я бы дочитал до конца, но увидел, что Анна отвернула лицо и её плечи стали подрагивать.
- Что Вы, Анечка. Я дурак.
- При чём тут Вы. Вы хорошо пишете. Точно и сильно. Ведите меня жрать.
Вот тебе и балерина.
- Что глаза вытаращил? Да, я воспитывалась с бонной, у меня были личные учителя. С пяти лет я у станка. И, что с того? – бедная женщина настолько возбудилась, что носик её покраснел и щёки зарделись. Темперамент!
- Мы перешли на «Ты»?
- Против?
- Нет. Но так быстро.
- А, я такая. Быстрая. Знаете, что такое фуэте? Там надо быстрой быть.
Я видел, что женщина чем-то расстроена и вот таким образом - поверхностной бравадой пытается это скрыть от меня. Она впервые увидела меня всего два часа назад, и вот согласна отобедать со мною. Что он знает обо мне? Ни-че-го. Ровным счётом ничего!
- Давайте немного пройдемся. Воздухом подышим. Аппетит нагуляем.
- Кажется, француз Мопассан сказал, - человек не может разговаривать на ходу. Ему надо где-то сесть.
- Я знаю продолжение. Что Вы хотите этим сказать?
- Поживём, увидим, - с улыбкой ответила Анна.
Я всё больше и больше удивлялся этой женщиной. Мы шли в сторону моста через канал. Более некрасивого моста в городе, где множество рек, каналов, протоков, прудов и заводей, я не знал. Всё в нём было отвратительно. Опоры и пролёты. Мостовое покрытие и отсутствие, практически, тротуаров. Но особенное моё раздражение вызывали поручни. Низкие с редкими стойками они вызывали чувство опаски. Не сверзнуться бы в канал.
- Куда мы идём?
- Ещё немного, потерпи.
Мы вышли на проспект, ведущий к единственному культовому иудейскому сооружению.
- Ты, что в синагогу меня ведёшь?
- Пожалуйста, помолчи секунду. Сейчас придём.
Я шёл рядом с женщиной на полголовы выше, женщиной, будто сошедшей с обложки глянцевого журнала. Нет. Это была не женщина, в моём рабоче-крестьянском понимании. В такт нашим шагам я читал про себя:
Меня неверным другом не зови. Как мог я изменить или измениться? Душа моя, душа моей любви, в твоей груди, как мой залог, хранится.
- Можно я возьму тебя под руку? – прервала Анна мой монолог.
Её рука легла мне на сгиб локтя, и я ощутил, как дрожит она.
- Тебе холодно?
- Нет. Наверное, просто переусердствовала. Скоро?
- Пришли.
- Куда пришли? Я не вижу здесь никакой вывески. Двор какой-то пустой. Даже гаражей нет.
- Так и должно быть. Пошли.
Третья дверь от арки. Она. Неприметная кнопка. Да, и окуляра камеры наблюдения не заметишь. Здесь меня всегда принимали без лишних вопросов. Когда-то с хозяином этого «Атлетического клуба» я учился в одной школе. Я, окончив школу, поступил в институт. Он сел в тюрьму на три года. Почти десять лет мы не виделись. Наши пути разошлись кардинально. Но пришли «новые» времена. Первые секретари горкомов, обкомов стали главами всяких ООО, ЗАО и прочая. И откуда деньги нашлись? Генеральные директора союзного значения НПО и НИИ стали во главе Холдингов и стали сдавать в аренду кому ни попади производственные площади. Ценнейшее оборудование разворовываюсь.
Вот и Пашка из уголовника превратился в уважаемого гражданина. Бизнесмена средней руки. Обзавелся семьей. Построил на Средне-Выборгском шоссе дом и поселил там своих стариков. Парнички. Огурчики, помидорчики. Ежели Паша наведывался туда с компанией, то для таких случаев на краю участка стоял домик-пряник. Там и укрывались родители.
- Васильич, проходи. О, да ты с дамой. Чего же не предупредил. Мы бы подготовились.
- А, так нельзя?
- Что ты. Что ты. Проходите в «Грот». Там вам будет удобно.
Пашино заведение занимало половину первого этажа и подвал. Наверху был миниресторан. Вот там и был этот самый «Грот». Этот маленький зал был оформлен в полном соответствии со вкусами хозяина. Стены отделаны под природный камень. Потолок сводчатый. Настенные светильники под смоляные факелы. Безвкусица, одним словом. Но, возражать, это значит обидеть хозяина. Зато кухня у Паши была отменная. Где он нашёл такого повара, его секрет. Много секретов было у Паши.
- Что это, человек рабоче-крестьянского происхождения? – запомнила, ехидна.
- Это нечто. Тут и, как ты видишь, ресторан. А, внизу целый спорткомплекс. Там, и тир, и биллиардная. Тренажёры и всё такое.
Анна как вошла в этот вертеп, как схватилась за мою руку, так и не отпускала.
Скажите, люди добрые, что происходит в этом материальном мире, когда сквозь эпителий кожи проникает что-то, что заставляет сердце биться чаще. Когда строй мыслей нарушается и в голове поселяется сверчок – Анна, моя, Анна, моя. Анна и так далее.
- Что будем пить? Балерины, наверное, кроме шампанского «Мадам Клико» ничего не употребляют.
- Ещё раз напомнишь мне о сцене, и я тебя просто прибью, - темперамент! – а пить мы будем исключительна водку.
Эка! Мы всё могём. Споёмся, словами героя фильма неоправданно забытого пробормотал я себе под нос.
- У тебя есть какие-то претензии?
- Нет. Что ты. Просто я всё дальше и дальше погружаюсь в твоё очарование.
- Вот и напиши что-нибудь по этому поводу.
- Изволь, - и я вновь наизусть (О, чудо!) начал, - Светло и радостно мне думать о тебе. И пусть в апреле снег – от взгляда твоего, от взора глаз твоих лучистых я без ума. Ты счастье окаянное моё, ты свет в окошке…
- Стоп. Это ты вот сейчас?
Совру. Что с меня взять?
- Да.
- Я ничего не могу сказать. Мне надо это всё осмыслить. Давай кушать. Мы ведь за этим сюда пришли.
Итак, мы начали. Салат из свежих овощей под сметаной. Деревенской. Две рюмки. Севрюга горячего копчения. Три рюмки. Перекур. Я свои любимые «Dunhill», она «Parlament».
- Ты вот так каждый день обедаешь?
- Один факт не даёт полного представления о событии ли, субъекте ли.
- Слушай, каменщик, а ты можешь говорить попроще. Ты же не на симпозиуме.
- Анна, - я задумался, как трудно мне почему-то говорить с ней, - Анна.
- Я уже двадцать один год Анна. Что дальше?
Меня выручил халдей.
- Мясо по-казацки. Прошу. С хреном или горчицей, - он ловко поставил большое блюдо.
- Ой, что ты со мною делаешь.
- Один раз можно.
Мясо, запеченное в разнотравье, было ароматно и сочно. Хрен и горчица не понадобились.
- Как Вам у нас, - Паша обращался только к моей спутнице, и, увидев что-то похожее на восхищение на лице Анны, продолжил, - я предлагаю сделать небольшой антракт и спуститься вниз. К Вашим услугам бильярд, боулинг. Если захотите мы организуем сауну.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 65; Мы поможем в написании вашей работы! |
![](/my/edugr4.jpg)
Мы поможем в написании ваших работ!