Новые приключения Елены Прекрасной 15 страница
Короче говоря, к ночи сестры были одеты, оставалась проблема с обувью. Хорошо, что в старухах Лиза и Рита берегли все для черного дня, не выкидывали ни валенок, ни калош, ни сандаликов, ни сапог. Все это, правда, лежало давно, слежалось, помялось. Но, к счастью, для Риты нашлись туфли, немного стоптанные, спортивного типа, модные лет пятьдесят назад, а для Лизы сандалии, совсем новые, но спрессованные и плоские, как блины. С большим трудом Лиза натянула сандалии на свои маленькие ножки и снова была поражена тем, какие тонкие ноготки у нее теперь на маленьких белых пальчиках.
— Как прекрасна молодость, — вздыхала тем временем Рита, глядя на себя в зеркало. (У них сохранилось одно отколотое сбоку зеркало, которое их немолодая внучка подарила как-то бабушкам на день рождения. Родственники иногда дарили старухам вещи, привозили порой даже целые рюкзаки.) Девочки еле-еле дождались утра, съели по куску хлеба, выпили кипятку с прошлогодней мятой и пошли быстрыми шагами вон из дома. Стоял месяц май, дети или спали, или прогуливали, или маялись в школах. И старушки почти бегом выбрались на улицу. Была огромная проблема с транспортом, так как раньше бедных старух никто не спрашивал насчет билетов, пускали даже в метро. А контролеры обходили их, как зараженные радиацией места. Сестры решили, однако, пешком сходить в библиотеку, обменять книги.
Долго сидели они, нарядные, во всем белом, в сквере, среди голубей и садовых рабочих, пока не открылась библиотека. Но и тогда они пошли не сразу. Рита сообразила, что они обязаны быть в школе. И если прийти в библиотеку раньше, как они привыкли, библиотекарша спросит, почему прогульщицы так свободно ходят по городу.
|
|
|
Девочки сидели в сквере, куда постепенно стекались бабушки с внуками и молодые мамы с детьми. Мамы сидели на скамейках и разговаривали, время от времени дико вскрикивая: «Куда полез?» или «Галина, встань немедленно!». Бабушки держались около своих внуков, как конвойные при арестантах, рядом с качелями создалась небольшая очередь из бабушек, ревнивая и строгая к соблюдению очередности. И даже если внук уползал к песочнице, лелея другие планы, бабушки все равно, когда подходил их черед, насильно сажали своих подконвойных на качели.
— Какие глупые, — заметила Лиза.
А Рита не ответила. Жизнь представлялась ей сложной до невозможности. Как прожить каникулы? Это еще ничего. Как потом не учиться? Обратят внимание. Учиться — это значит быть у всех на виду. И зачем учиться? Лиза и Рита были начитанные старушки. Но химия, физика и особенно математика вызывали у них даже в детстве глубокую зевоту.
Сестры пришли в библиотеку днем, когда совсем проголодались и в их животах урчало. Библиотекарша книги приняла и даже разрешила выбрать новые — якобы для опекаемых и больных старушек. Операция прошла удачно. Но вместо обычных Диккенса и Бальзака сестры вдруг взяли: Лиза — сказки Гауфа, а Рита — итальянский роман «Влюбленные». На обратном пути Лиза выпросила у Риты пачку самого дешевого мороженого. А потом они, не сговариваясь, свернули в парк и вдвоем слизали это мороженое, глазея на пруд с лодками.
|
|
|
— Лодки, — сказала Лиза.
— Послезавтра моя пенсия, — ответила Рита.
Вздыхая и вспоминая вкус мороженого, сестры смотрели на пруд, а вечер неумолимо приближался. Рита опомнилась первой:
— Надо бежать домой, скоро шесть, в семь они все выползают во двор. (Имелись в виду дети.)
И сестры помчались что есть духу и успели. Во дворе пока что гуляла самая мелкота, приведенная из садика и яслей, на свежем воздухе дети носились, орали, плакали, а на скамейках плотно сидели родители, и полные сумки стояли у их ног.
Время подростков уже наступало, когда Рита и Лиза вбежали к себе в квартиру и заперлись на ключ, засов и на цепочку.
У Риты на вечер был большой план: связать из найденных лоскутков новый половик под дверь, Лиза же умоляла сшить ей из этих лоскутков юбку. В драке победила Рита.
|
|
|
На ужин был кефир, который Лиза пила ревмя ревя, а Рита — прижимая к себе старую наволочку, полную лоскутков.
— Мне нечего носить, — всхлипывала Лиза. — У меня ни часов, ничего. Ни велосипеда. Ты посмотри, кто на улице?! Они все с часами и все катаются. Я не видела детства, у меня не было его. У всех девочек подруги и знакомые. У меня же только ты.
— Интересное детство в восемьдесят пять, — сказала Рита.
Лиза подавилась кефиром и замолчала.
— У тебя была прекрасная старость, — сказала Рита. — И довольно с тебя.
— У меня прекрасная? Вся моя старость прошла под твою дудку! — завопила Лиза. — Я сбегу от тебя. Я больше не хочу еще раз стариться у тебя в подручных.
Рита ответила:
— Если ты сбежишь, то обязательно попадешь в детский дом. А ты знаешь, что там хорошего для девочки твоего возраста?
— Там по крайней мере много ребят, — отвечала Лиза, — там по крайней мере кормят, и там школа. Да, я поняла, куда мне надо!
— Но ты же читала в журнале, помнишь, рассказ о детдоме?
— Да, они там все ждут маму и папу. Но мне-то ждать некого! …Мамуля, папуля! — закричала бедная Лиза. — Где вы?! — И разревелась с новой силой.
|
|
|
Рита не могла этого выдержать и отдала наволочку с лоскутами Лизе. Лиза все плакала.
— Бери свои лоскутки, — закричала Рита. — И перестань орать!
— Да, а что ж ты мне не шьешь?! Ты же не шьешь! Мне юбку нужно!
— Если ты сейчас почистишь зубы и ляжешь спать, я завтра начну шить тебе юбку.
Разумеется, Лиза сказала:
— Если ты сейчас начнешь шить мне юбку, я почищу зубы и лягу спать.
Рита схватилась за голову и стала вспоминать, как в таких случаях поступала мама. Вспомнив, Рита, ни слова не говоря, повернулась и ушла в ванную. И долго стояла под душем, приходя в себя. Разумеется, когда она вышла из ванной, Лиза сидела и раскладывала лоскутки на полу.
— Завтра, все завтра, — спокойно сказала Рита. — Помоги мне собрать лоскутки. Запомни, какой лоскуток с каким.
Утром они опять вышли из дому рано и, не сговариваясь, пошли в парк. Там возились садовые рабочие, было пусто. В буфете разгружали грузовик с бутылками, и толстая буфетчица караулила товар с бумажками в руках. На пруду стояли в воде лодки и плавали черные лебеди, иногда погружая голову в перья и шаря под крыльями, как рукой под мышкой. У пруда уже торчала ранняя мамаша с ребеночком и зевала. А ребеночек, лет двух с половиной, звал: «Голубеди, голубеди!» Но ни голуби, ни лебеди к нему не шли, понимая, что это несерьезно.
Лиза и Рита сели, по своему обыкновению, на любимую еще в старушках скамейку и горестно замолчали. Они часто посещали эту скамейку в предвечерние часы. У них была даже одна как будто подруга, у которой они расслышали, правда, только отчество, Генриховна. И были две нелюбимые собеседницы. Про себя Лиза и Рита называли их Чумка и Холера. Они были очень разные, но в прошлом руководящие работницы. Стриглись коротко, под императора Нерона, и обе были на него похожи. Только у Чумки юбка была покороче. Генриховна, милая, интеллигентная женщина, бывший детский врач, осталась совершенно одна по невыясненным обстоятельствам, она никогда ничего не рассказывала.
Чумка с Холерой состояли постоянно в гражданской войне, Чумка — со своими соседями, а Холеpa — со своими родственниками. Из-за этой опасной обстановки Чумка и Холера находились почти круглые сутки на воздухе, сидели в парке на скамейке, питаясь хлебом и кормя голубей. Рита и Лиза, обе деликатные старушки, вынуждены были слушать рассказы Чумки и Холеры почти ежедневно. Но что делать? Это у них был единственный сквер в округе. И все скамейки тут принадлежали уже сложившимся группировкам. Старушки сидели на скамейках, а старички находились на другом конце сквера и предавались там азартным играм, толпясь вокруг доминошников и редких шахматистов. Проходы случайных старичков через круг, по сторонам которого стояли скамейки старушек, сопровождались значительным молчанием одних скамеек и щебетанием и смехом других, где сидели отщепенки, надеявшиеся выйти замуж, как видно. Молчащие скамейки мужиков ненавидели, всех до единого, все возрасты и уже давно.
Таким образом, Рита и Лиза сидели утром на своей скамейке. В этот ранний час Чумки и Холеры еще не было. Рита и Лиза подавленно молчали. Пора было идти в магазин, а потом бегом бежать по помойкам в поисках швейной машины и мчаться домой шить Лизе юбку. Но они сидели, как бы окаменев.
Внезапно на скамейку села старушка. Девочки оцепенели еще больше. Это была Генриховна. Генриховна ласково поглядела на Лизу и Риту и сказала: «Здравствуйте, дети!» Рита и Лиза переглянулись и молча кивнули. Вся их воспитанность улетучилась. Они вели себя как настоящие подростки, т. е. не поздоровались и ощетинились: с какой стати чужая старуха к ним пристает?!
— Девочки, — сказала Генриховна, — можно к вам обратиться?
— Ну, — ответила настороженно Рита. А Лиза встала со скамейки со словами:
— Пошли отсюда, блин!
Генриховна как-то жалко улыбнулась и закрыла глаза.
— Больная, что ли? — сказала Рита.
Генриховна не открывала глаз.
— Лиза, — сказала Рита, — я сбегаю в аптеку, а ты сиди.
— Прям, — сказала Лиза, — я боюсь мертвецов.
— Дура, — сказала Рита, — она дышит. Пощупай пульс.
— Ага, завтра, — сказала Лиза. — Я их боюсь.
Они разговаривали точно так же, как их знакомые дети, опуская только бранные слова. Рита пощупала пульс у Генриховны.
— Нужно это, ну, от сердца, я забыла, нитро… что-то… глицерин, да.
— У меня в сумочке был, — заикнулась было Лиза, но прикусила язык. Те времена прошли, когда она ходила с большой заплатанной сумкой и с нитроглицерином. Генриховна, надо было надеяться, ничего не слышала.
— Бабка, во бабка! Зажмурилась совсем, — продолжала Лиза. — Сейчас отбросит копыта. Пошли.
— Ага, шурши пакет под лавку, — угрожающе сказала Рита. — Сиди, я сбегаю в аптеку, а то стукну, позвонки в трусы посыпятся, сиди сейчас же. У меня еще остались деревянные.
Лиза сидела с Генриховной, которая еле дышала. «Зачем, бабка, врача не вызвала? Во, блин», — говорила вслух Лиза. А сама полезла к ней в сумочку. Наверняка там, как у всех запасливых старушек, у Генриховны находилось любимое лекарство, и действительно, оно там лежало. Лиза вынула таблетку и сунула ее Генриховне в замкнутый рот. Генриховна инстинктивно зачмокала, как младенец, проглотила и через несколько минут открыла глаза. Лиза на всякий случай отодвинулась.
— Что со мной, где я? — сказала Генриховна.
Лиза молчала. Генриховна спросила:
— Девочка, это ты мне дала лекарство?
Лиза сказала:
— А че? Я в сумке у вас ничего не брала. Нельзя, что ли? Жмуриться начали. Вы проверьте.
— Девочка, ты спасла мне жизнь. Ты не проводишь меня до дома?
— Нет, — сказала Лиза. — Я тут сестру жду.
Генриховна кивнула и продолжала сидеть. Наконец прибежала Рита. И на ходу затрещала:
— Поразительно неквалифицированные работники здравоохранения, — но потом она осеклась и произнесла: — Во, блин! Без рецепта не дают, а детям вообще… Вызывайте, говорят, «скорую»… — А телефон у администратора. Говорит: «Звони из автомата, тут нечего шляться». А автомат сломанный.
— Девочки, мне не добраться до дома, — сказала Генриховна. — Меня зовут Майя Генриховна. Помогите мне, я вам что-то дам. У меня есть неношеная блузочка, крепдешиновая. Может, вам подойдет.
— Ну, — сказала Лиза утвердительно, в том смысле, что подойдет. И они повели Генриховну к ней домой.
Генриховна ни о чем не догадалась. Они вскипятили ей чай, сбегали в булочную ей и себе за хлебом. Получили чудесную кремовую блузку с оборками и воланами. И что еще лучше, увидели у Генриховны старую швейную машинку. Генриховна обещала им еще дать много чего и сказала, что позвонит родителям, чтобы они не удивлялись насчет блузки.
— А у нас нет телефона, — сказала на это Рита.
— И родителей, — ляпнула Лиза и прикусила губу.
— Они не удивятся, — подтвердила Рита.
Девочки успели домой как раз перед началом вечерней прогулки детей, которых, можно сказать, вышибала из дома сама жизнь: возвращались с работы усталые и взвинченные после долгой дороги и магазинов их мамаши. Дети мгновенно, от греха подальше, не слушая вопросов об отметках и домашних заданиях, выскакивали на улицу.
И еще один вечер прошел в шитье юбки. На ужин были хлеб и кипяток с мятой.
— Как мы так жили, я не понимаю, — бормотала Лиза, сшивая лоскутки в три часа ночи.
А Рита уже спала глубоким сном. И в результате Лиза утром плакала, что это не юбка, а это лоскутное одеяло, и что она такое не наденет, пусть Ритка сама носит. Рита, тоже расстроенная, пришила к юбке два ряда ленточек, подумала еще и сделала подкладку из старой простыни.
— Все, можешь надевать, — сказала Рита.
Лиза, рыдая, надела юбку и посмотрелась в зеркало. Потом, всхлипывая, она надела еще и блузку Генриховны и стала вертеться то одним боком, то другим. А потом упала на кровать лицом в подушку и сказала, что в таких сандалиях больше ходить не может. Это детский сад и кошмар.
После этого они проспали до вечера, имея в шкафчике хлеб, а в мешочке четыре картофелины, одну луковицу и одну свеклу. Рита проснулась раньше и, жалея заплаканную Лизу, сварила борщ и посушила хлеб в виде сухарей.
За дверью на лестнице до двенадцати ночи раздавался буйный хохот большой компании и звенело стекло. В семь утра, осторожно отворив дверь, чтобы вынести мусор, Рита наделала шуму. К ручке ее двери были привязаны за горлышко две пустые бутылки, которые громко брякнули о стенку. Это была совершенно обычная вещь. Это был привет от гуляющей молодежи. И Рита, поискав вокруг, отвязала еще три пустых бутылки на своем этаже, а четыре лежали в лифте. Бутылки эти были частично из-под лимонада, а две были водочные. Рита все собрала и унесла домой. Бутылки можно было сдать и получить деньги. Небольшие, но на один день жизни хватило бы.
Это-то как раз и был день, когда приносили пенсию. Рита легла, Лиза замотала ей голову и шею платком и шарфом. На руку Рита надела перчатку (на другую она надела варежку, так как перчатка у них была одна). Почтальонша позвонила, Лиза открыла со скорбным видом и сказала, что прапрабабушке плохо, у нее экзема, и все лицо и руки болят. Но расписаться она распишется. Почтальонша дала Лизе карточку. Рита расписалась в комнате. Почтальонша отсчитала деньги, крикнула в комнату: «Выздоравливайте!» — и, ничуть не удивившись, ушла. А Рита, молодец, расписалась как обычно.
Но жить на эти деньги могли только слабые, нищие, нетребовательные старухи, у которых ничего уже не растет: ни вес, ни рост, ни нога, а растут только редкие усики и ногти. И для стрижки их нужны только одни ножницы на всех. Старухам достаточно было подкопить за свою жизнь тряпья и носить его без стеснения.
Рита напряженно думала, что делать. Летом можно было еще прожить. Она знала несколько магазинов, около которых выставлялись ящики со сгнившими овощами и фруктами. И многие старушки выбирали себе на компот и на суп слишком дорогие для них в неиспорченном виде продукты. Также можно было иногда посетить рынок. И богатые ленивые продавцы, преимущественно бабы, порой тешили себя тем, что дарили остатки нищим старушкам, которые, шатаясь от слабости, ходили по рядам и якобы пробовали, хороши ли сливы, кислая капуста или творог. Правда, почти всегда их гоняли от товара, как мух, крича: «Нечего тут, нечего!» Но детям этого не простили бы. Дети не могли, не имели права попрошайничать, пробовать капусту и даже продавать вязаные варежки. Таких детей немедленно бы выгнали или сдали в милицию.
Но Рита была уже девочка с большим жизненным опытом. Она сама росла, росли ее дети, внуки. И она предвидела множество расходов. А Лиза как будто и не была матерью и бабкой. Она все забыла и видела только себя в зеркале, красивую, по ее собственному мнению, девочку, которую надо баловать и все ей дарить. Лиза всю жизнь была такая. И всю жизнь ее баловали. И баловал ее муж, который относился к ней как к ребенку. Но уже дети сами выросли балованные. И затем баловали своих детей, но только не старую, одинокую Лизу.
Когда наступило утро, Лиза не соизволила встать. Эту девчонку пришлось долго будить. Надо было быстро завтракать и живо уходить из дому. Рита не открыла перед ней своих горьких дум. Рита предпочла действовать, как покойная мама. Ни на что не жаловаться, ни у кого не просить помощи, но и требовать от ребенка неукоснительно хорошего поведения. И Рита собиралась купить две щетки и зубной порошок, которого у старушек не бывает по причине отсутствия настоящих зубов. И она собиралась заставить Лизу дважды в день чистить зубы.
В дверь позвонили.
Лиза побежала открывать. И Рита ничего не успела сказать, как в квартире появился рыжеватый крепкий мужчина.
— Это я, — сказал он. — А где хозяюшки?
Рита ответила, сильно испугавшись:
— Бабушек нет дома.
— Гм, в такую рань я думал, что застану. А можно их подождать?
— Их не будет сегодня.
— А где они?
— Они на даче.
— А вы что тут делаете?
— А мы, — ответила Рита, — тоже собираемся уезжать.
— А что вы не в школе?
— А у нас скарлатина, — быстро соврала Рита. — Карантин в школе.
— Гм, — сказал мужчина. — Так.
Он пошел по квартире, осматривая потолки, трубы, краны, трогая оконные рамы с облупившейся краской.
— Гм, квартиру придется ремонтировать. Гм!
Он пошел теперь смотреть балкон. Вид с балкона ему понравился.
— А зачем столько ящиков? Гм! Ну хорошо. И от метро близко. А телефона, я помню, нет?
— Нет.
Девочки раздраженно следили за ним. Наконец Рита сказала:
— Дяденька, мы уходим.
— Уходите, уходите.
— А вы как же?
— А я пока побуду. Скарлатиной я болел. Я не боюсь. Мне надо дождаться ваших бабушек. Мне они срочно нужны.
— А они же уехали на лето! — воскликнула Рита.
— Они же не приедут сюда, — пискнула глупенькая Лиза.
— Ну и ничего. Я поживу. У меня есть время.
— А что вам надо-то?
— А что? Я хочу к ним прописаться опекуном.
— Зачем? — спросила глупая Лиза.
— Как зачем? Я пропишусь, и квартира не пропадет.
— Что значит не пропадет? — сказала Рита.
— То и значит. Одна уже при смерти. Мне сказала на почте почтальонша. Вторая тоже на ладан дышит.
— Глупости. Как это на ладан?! — воскликнула Лиза. — Что вы бормочете, молодой человек! При чем вы здесь?
— Я первый пришел.
— Откуда у вас такие сведения? — спросила Рита. Щеки ее горели.
— Откуда, откуда… Я же знаю. Я пришел по адресу. Дали добрые люди.
— Ну что, — сказала Рита. — Придется вызывать Светиного мужа и ее брата.
— А вы-то сами здесь никто, — сказал человек. — И не прописаны. Это не ваша квартира. А последнее слово за той, которая еще жива.
— Да не пропишет она вас. Она прописывает как раз нас, своих внучек, правнучек.
Мужчина сказал:
— Вы несовершеннолетние. И это незаконно.
— А сейчас уходите, — сказала Рита, — уходите.
— Нет, — ответил мужчина. И лег, лег прямо на Лизин диванчик. Потом подумал и снял туфли. Потом повернулся лицом к стене и заснул, как засыпают давно не спавшие люди. Сестры сели в другой комнате.
— Сумасшедший и аферист, — сказала Лиза.
— Лиза, сколько раз тебе говорили, не открывай дверь. И мама тебя просила, и я. Все из-за твоего глупого поступка.
— Я же маленькая, — возразила Лиза и заплакала горько-горько.
В соседней комнате храпели.
— Слушай, — сказала Лиза, — а давай найдем ту мазь и помажем ему рот.
— Ага, — ответила на это Рита. — И потом возись с малолетним хулиганом.
— А мы ему побольше помажем.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 77; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!