СПИСОК КНИГ ДЛЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ 24 страница
Это была трогательная дань уважения, которую через сто лет отдал народ, чей король рекомендовал своим подданным не интересоваться научно-просветительской миссией Кука; разумеется, эта церемония нашла отклик и в Англии, что только укрепило дружеские связи, соединяющие теперь Францию и Соединенное Королевство.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
ФРАНЦУЗСКИЕ МОРЕПЛАВАТЕЛИ
I
Открытия Буве де Лозье в южных морях . — Сюрвиль . — Земля Аршакидов ( Нью - Джорджия ). — События во время стоянки в бухте Прален . — Прибытие к берегам Новой Зеландии . — Смерть Сюрвиля . — Открытия Мариона в морях Антарктики . — Убийство его в Новой Зеландии . — Кергелен в Исландии и на южных землях . — Плавания для проверки хронометров : Флёрьё и Верден де ла Крен .
В первой половине XVIII столетия было совершено открытие, которому предстояло оказать благотворное влияние на развитие географической науки. Жан-Батист-Шарль Буве де Лозье, капитан судна Французской Ост-Индской компании, заинтересовавшись огромным «белым пятном» вокруг Южного полюса, которое получило среди географов название Terra australis incognita (Неизвестная южная земля), стал добиваться разрешения отправиться на поиски этих неведомых земель. Его настойчивые просьбы долго оставались безрезультатными; но в конце концов в 1738 году правление компании согласилось снарядить экспедицию, надеясь найти новые рынки для торговли.
|
|
|
Девятнадцатого июля 1738 года два небольших фрегата, «Эгль» («Орел») и «Мари», соответствующим образом оснащенные, вышли из Бреста под командованием Буве де Лозье. Простояв больше месяца у острова Санта-Катарина, близ берегов Бразилии, 13 ноября они пустились в дальнейший путь и взяли курс на юго-восток.
Начиная с 26-го фрегаты шли среди густого тумана; чтобы не потерять друг друга, им пришлось подавать пушечные сигналы. Полное отсутствие видимости заставляло их несколько раз менять курс и каждую секунду опасаться столкновения. 5 декабря туман стал еще более густым, хотя это казалось уже невозможным; на «Эгле» слышали шум движения «Мари», но не могли различить даже ее очертаний. Поверхность моря была покрыта морскими водорослями; вскоре увидели розовую кайру — птицу, никогда не улетающую далеко от земли.
«Пятнадцатого декабря, — рассказывает Фабр в своем очерке о Буве, — находясь на 48°50' южной широты (в Северном полушарии широта Парижа) и на 17° западной долготы (меридиан острова Тенерифе), между пятью и шестью часами утра французские мореплаватели увидали огромное ледяное поле; за ним показалось еще несколько других, окруженных множеством плавающих льдин разной величины. Фрегат „Мари" поднял сигнал опасности и повернул на другой галс. Буве, чрезвычайно недовольный этим маневром, который мог внушить команде неуверенность, распорядился поднять на „Эгле" все паруса и, пройдя мимо „Мари", сообщил о своем намерении продолжать двигаться к югу. Для успокоения матросов он сказал, что встретившиеся льды следует считать благоприятным предзнаменованием, так как они являются верным признаком близости земли».
|
|
|
Корабли по-прежнему держали курс на юг, и вскоре настойчивость Буве оказалась вознагражденной открытием земли, которой он дал название мыса Сирконсизьон (Обрезания Христа). Земля была довольно высокая, покрыта снегом и окружена со всех сторон толстым ледяным припаем, не дававшим возможности подойти к ней ближе чем на семь-восемь лье. Она, по-видимому, имела в длину четыре или пять лье и тянулась с севера на юг.
«Буве, — сообщает Фабр, — определил по имевшимся у него картам, что земля находится на 54° южной широты и 26 — 27° долготы к востоку от меридиана Тенерифе или же между 5°30' и 6°30' к востоку от Парижского меридиана».
Буве очень хотелось рассмотреть открытую землю вблизи и высадиться на нее, но из-за туманов и встречных ветров он не смог подойти к ней и вынужден был ограничиться наблюдениями с большого расстояния.
|
|
|
«Третьего января 1739 года, — сообщает Буве в своем отчете компании, — нам удалось наверстать потерянное в предыдущие дни, и около четырех часов дня, когда видимость несколько улучшилась, мы ясно различили землю; берег, скалистый на всем протяжении, образовывал несколько изгибов; вершины гор были покрыты снегом; склоны казались поросшими лесом».
После нескольких безуспешных попыток приблизиться к земле Буве пришлось отступить. Обескураженные, изнуренные цингой матросы падали с ног от усталости. Отправив «Мари» на Иль-де-Франс (остров Маврикий), он на «Эгле» взял курс к мысу Доброй Надежды, куда и прибыл 28 февраля.
«Мы прошли, — пишет Буве в упомянутом выше отчете, — оттысячи двухсот до тысячи пятисот лье по неведомым морям. В течение семидесяти дней мы почти все время двигались в тумане. Сорок суток мы находились среди льдов; почти ежедневно шел град или снег, покрывая палубы и снасти. Ванты и снасти обледенели. 10 января мы не смогли поставить фор-марсель[130]. Наши люди, привыкшие к теплому климату и плохо одетые, сильно страдали от холода. Некоторые отморозили себе руки и ноги. А между тем все время приходилось работать, ложиться в дрейф, поднимать и опускать паруса, не меньше одного раза в день производить промеры глубин. Один матрос с „Эгля", спускаясь с фор-марса-рея[131], замерзнув, упал на фор-марс. С большим трудом удалось его оттуда снять и отогреть. Мне приходилось видеть слезы, катившиеся из глаз матросов, когда они тянули лотлинь[132]. А ведь время года было благоприятное, и я принимал все зависевшие от меня меры для облегчения страданий команды».
|
|
|
Достигнутые результаты оказались так ничтожны, что, само собой разумеется, Ост-Индская компания не стала снаряжать новых экспедиций. Да и вряд ли следовало ожидать от них какой-нибудь выгоды; дальнейшие поиски «Южного материка» могли бы дорого обойтись. Все же открытие Буве поколебало веру в существование «Южного материка». Пример был подан, и несколько мореплавателей, в том числе два французских, желая установить истину, вскоре направились по следам Буве. Сообщив некоторые сведения об этой малоизвестной экспедиции, мы хотели воздать должное французскому мореплавателю, пионеру изучения южных широт; ему принадлежит честь указания пути великому английскому исследователю — Джемсу Куку.
Другому капитану Французской Ост-Индской компании, прославившемуся во многих сражениях с англичанами, Жану-Франсуа-Мари де Сюрвилю, выпало на долю тридцать лет спустя после экспедиции Буве совершить важные открытия в Океании и вновь обнаружить, почти одновременно с Куком, землю, открытую некогда Тасманом и названную последним Землей Штатов. Вот как это произошло.
Лоу и Шевалье, управлявшие Французской Индией, решили снарядить на свои средства судно для торговли в южных морях. Они посвятили в свои планы Сюрвиля и отправили его во Францию. Получив необходимое разрешение от Ост-Индской компании, он взял на себя руководство оснащением судна. В Нанте был снаряжен корабль «Сен-Жан-Батист», который снабдили трехлетним запасом продовольствия и всем необходимым для дальней экспедиции. Затем Сюрвиль направился в Индию, где Лоу предоставил в его распоряжение двадцать четыре туземных солдата. 3 марта 1769 года «Сен-Жан-Батист», выйдя из бухты Анжели (восточное побережье Индостана), направился в гавань Пондишери, где принял добавочный груз.
Второго июня Сюрвиль покинул Пондишери и взял курс на Филиппинские острова. 20 августа он бросил якорь у островов Бабуян (в проливе Баши). Слово «баши» означает на местном языке возбуждающий напиток, изготовляемый островитянами из сока сахарного тростника, который настаивается в течение нескольких дней на каких-то черных зернах.
Когда-то несколько матросов Дампира сбежали на острова Бабуян; каждый из них получил от туземцев жену, поле и земледельческие орудия. Воспоминание об этом событии побудило трех матросов с «Сен-Жан-Батист» последовать их примеру. Но Сюрвиль был не такой человек, чтобы допустить убыль в своем экипаже. Поэтому он приказал захватить двадцать шесть туземцев и собирался их держать в качестве заложников, пока ему не вернут его людей.
«Среди туземцев, которых держали связанными, — рассказывает Крозе в опубликованном им отчете о путешествии Сюрвиля, — нашлось несколько смельчаков, бросившихся в море; к величайшему удивлению французских моряков, у них хватило мужества и ловкости доплыть до одной из пирог, державшихся, чтобы не возбуждать подозрений, на довольно почтительном расстоянии».
Туземцы объяснили, что с ними поступили подобным образом лишь для того, чтобы заставить их товарищей выдать трех дезертиров. Островитяне показали знаками, что поняли, и тогда их всех отпустили, за исключением шести человек, захваченных на берегу. Та поспешность, с какой пленники покидали судно и прыгали в свои пироги, делала их возвращение маловероятным. Поэтому французы очень удивились, когда через короткое время увидели, как недавние заложники с радостными криками подплывали к судну. Не оставалось никаких сомнений в том, что они везут командиру сбежавших матросов. И действительно, они поднялись на палубу и свалили на нее опутанных веревками… трех великолепных свиней!
Сюрвиль нашел шутку, если только то была шутка, совершенно неуместной; он оттолкнул туземцев с таким разъяренным видом, что они бросились в пироги и поспешили скрыться. На другой день «Сен-Жан-Батист» покинул острова Бабуян, увозя трех туземцев, захваченных для замены дезертиров.
Седьмого октября после довольно длительного плавания на юго-восток, на 6°56' южной широты и на 151°30' долготы к востоку от Парижского меридиана французы увидели землю, которую назвали островом Премьер-Вю (Первый Увиденный).
«Вдоль его берегов шли до 13 октября, когда была обнаружена прекрасная, защищенная от всех ветров гавань, образованная множеством островков. Сюрвиль, бросивший там якорь, назвал ее в честь морского министра Франции бухтой Прален; она расположена на 7°25' южной широты и на 151°55' долготы к востоку от Парижского меридиана».
Войдя в бухту, французы заметили на берегу нескольких туземцев, вооруженных копьями и носивших на спине что-то вроде щита. Вскоре пироги окружили «Сен-Жан-Батист»; сидевшие в них островитяне не скупились на проявления враждебности. Их удалось, однако, умиротворить. Человек тридцать самых смелых вскарабкались на палубу и с большим вниманием осмотрели все, представшее их взору. Вскоре дело дошло до того, что пришлось сдерживать любопытных, стремившихся подняться на палубу; так как среди экипажа имелось много больных, не следовало допускать на корабль такое множество туземцев.
Несмотря на дружелюбный прием, они, по-видимому, не успокоились, и их поведение говорило о чрезмерной подозрительности. При малейшем движении на судне островитяне прыгали в свои пироги или кидались в море. Один из них все же казался более доверчивым. Сюрвиль подарил ему несколько мелочей. В ответ на эту любезность туземец сообщил, что в глубине бухты имеется место, где можно запастись водой.
Капитан распорядился спустить шлюпки и поручил командование ими своему помощнику Лаббе.
«Дикари как будто с нетерпением ждали, чтобы шлюпки отвалили от судна, — рассказывает Флёрьё в своей книге „Открытия французов", — и лишь только те отошли, как все пироги последовали за ними. Одна из пирог — та, в которой сидел туземец, предложивший Сюрвилю свои услуги, по-видимому, указывала путь остальным. На корме стоял какой-то островитянин с пучками травы в руках; держа руки на уровне головы, он производил ими разнообразные ритмичные движения. Посреди той же пироги стоял, опираясь на длинное копье, юноша, сохранявший все время очень серьезный вид. Пучки красных цветов были продеты в его уши и в носовую перегородку, а волосы сплошь выбелены известью».
Некоторые маневры пирог возбудили подозрения французов, направлявшихся вслед за ними в какой-то тупик, где, по утверждениям туземцев, находился источник пресной воды. Несмотря на настойчивые предложения туземцев, Лаббе не решился подойти на шлюпках к берегу, где глубина не превышала двух-трех футов, а дно было илистое. Чтобы не попасть впросак, он сначала высадил на землю капрала и четырех солдат. Те вскоре вернулись, заявив, что со всех сторон видны только болота, в которых они увязали по пояс. Очевидно, дикари замышляли предательство. Лаббе, однако, постарался скрыть, что понял их намерения, и попросил указать источник.
Тогда туземцы направили шлюпки в другое место, отстоявшее на три лье, откуда нельзя было видеть судно. Снова высадили капрала с несколькими людьми; но он обнаружил лишь очень маленький ручей, из которого с трудом смогли напиться он сам и его товарищи. Пока он отсутствовал, туземцы пустили в ход все средства, чтобы убедить Лаббе сойти на берег, указывая ему на обилие кокосовых орехов и других плодов и пытаясь даже завладеть фалинем[133] и шлюпочным багром.
«Больше двухсот пятидесяти островитян, — говорится в отчете, — вооруженных копьями длиной в семь-восемь футов, деревянными мечами или палицами, стрелами и камнями, собрались на пляже и наблюдали за всеми движениями французов. Когда пять солдат, находившихся на берегу, собирались занять свои места в шлюпке, дикари напали на них, ранили одного солдата ударом палицы, капрала — копьем, а затем набросились на остальных. Пострадал и сам Лаббе, получивший две стрелы в бедро и удар камнем в икру. По предателям открыли огонь. Первый залп ошеломил их до такой степени, что они как бы окаменели; жертв оказалось очень много, ибо туземцы сгрудились толпой на расстоянии всего двух-трех саженей от шлюпок, и ни одна пуля не пропала даром. Оцепенение островитян позволило французам дать второй залп, обративший врагов в бегство. Лаббе, увидев, как вождь, отделившись от толпы, вздымал руки к небу, бил себя в грудь и ободрял воинов криками, прицелился в него и убил наповал. Смерть предводителя послужила, вероятно, немаловажной причиной, усилившей среди туземцев панику. Они унесли своих раненых, оставив на поле битвы тридцать — сорок трупов. Тогда французы высадились, подобрали валявшееся оружие островитян, уничтожили их пироги, а одну увели на буксире».
Сюрвиль после этого побоища решил захватить и использовать в качестве проводника какого-нибудь туземца, который, поняв превосходство европейского оружия, убедил бы соплеменников ничего не предпринимать против французов. С этой целью он придумал такую уловку. По его распоряжению в уведенную пирогу посадили двух матросов-негров, предварительно напудрив им голову и переодев так, чтобы ввести туземцев в заблуждение.
Действительно, вскоре к «Сен-Жан-Батист» подплыла пирога, и сидевшие в ней островитяне, увидев, что двое, как показалось им, соплеменников заняты обменом с чужестранцами, подгребли поближе. Когда пирога подошла на достаточное, по мнению французов, расстояние, они направили две шлюпки, чтобы ее захватить. Островитянам удалось оторваться от преследователей. Тогда, чтобы их остановить, французы решили дать залп. В результате один из туземцев, убитый наповал, упал в море, опрокинув при этом пирогу, а второй, мальчик лет четырнадцати — пятнадцати, попытался достигнуть берега вплавь.
«Он защищался с величайшим мужеством, делая иногда вид, что кусает себя, а на самом деле кусая тех, кто его держал. Его связали по рукам и по ногам и привезли на судно. В течение часа мальчик притворялся мертвым: однако, когда его сажали, он, валясь на палубу, не забывал следить за тем, чтобы плечо касалось настила раньше, чем голова. Затем пленнику надоело изображать мертвого, и он раскрыл глаза; увидев, что матросы едят, он попросил сухарь и с аппетитом сгрыз его, делая при этом весьма выразительные знаки. Мальчика тщательно связали и сторожили, чтобы не дать ему возможности броситься в море».
Ночью пришлось ружейным огнем отогнать пироги, приблизившиеся с намерением захватить судно. Назавтра туземца посадили в шлюпку и отвезли на островок, с тех пор получивший название Эгад[134]. Как только мальчика высадили на берег, французы увидели, что ему удалось перерезать острой раковиной почти все связывавшие его веревки.
Тогда юного дикаря опять притащили к берегу моря; поняв, что его снова хотят посадить в шлюпку, он стал кататься по берегу, испуская дикие вопли и в ярости хватая зубами песок.
В конце концов матросы нашли достаточно полноводный источник; они смогли заняться и заготовкой дров. Одно из срубленных деревьев показалось подходящим для добывания краски, так как морская вода становилась от него красной. Кору дерева подержали в кипящей воде, и куски хлопчатобумажной ткани, опущенные в этот отвар, приобрели пурпурно-красный цвет.
Пальмовая капуста[135], прекрасные устрицы и различные моллюски явились ценным подспорьем для команды. На «Сен-Жан-Батист» имелось уже много больных цингой. Сюрвиль надеялся, что на стоянке они поправятся; но из-за дождя, лившего без перерыва шесть дней, их состояние резко ухудшилось, и три человека погибли еще до того, как судно снялось с якоря.
Большой остров, на котором находилась бухта Прален, назвали из-за вероломства жителей землей Аршакидов[136] (ныне — архипелаг Нью-Джорджия, часть Соломоновых островов). «Бухта Прален, — пишет Флёрьё, — была бы одной из прекраснейших гаваней в мире, если бы не илистое дно. Со всеми островами, различимыми с того места, где „Сен-Жан-Батист" стоял на якоре, она имеет почти круглую форму… Дикий нрав жителей, населявших берега бухты Прален, не дал возможности французам проникнуть внутрь страны, и они смогли ознакомиться лишь с побережьем. Ни в глубине бухты, куда заходили шлюпки, ни на острове Эгад, исследованном на всем протяжении, не удалось обнаружить ни клочка возделанной земли».
Таковы тс довольно поверхностные сведения, какие Сюрвиль смог собрать сам или с помощью своих людей. К счастью, много дополнительных данных было получено от пленного туземца, по имени Лова-Салега, обнаружившего изумительные способности к усвоению языков.
По словам Лова-Салега, на острове росли капустные и кокосовые пальмы, некоторые другие плодовые деревья, дикое кофейное дерево, эбеновое дерево, камедные деревья разных видов, бананы, сахарный тростник, ямс, анис и, наконец, какое-то растение, называвшееся туземцами «бинао» и служившее им в качестве хлеба. В лесах порхали попугаи-какаду и лори[137], витютени[138], черные дрозды, несколько более крупные, чем европейские. На болотах попадались кроншнепы, ржавки, разновидность бекасов и утки. Из четвероногих в стране водились лишь козы и полуодичавшие свиньи.
«Жители берегов бухты Прален, — сообщает Флёрьё на основании неизданных судовых журналов, имевшихся в его распоряжении, — среднего роста, но сильные и энергичные. По-видимому, они разного происхождения (очень ценное замечание): у одних — кожа совершенно черная, у других — медно-красная. У первых волосы курчавые и на ощупь довольно мягкие. У них узкий лоб, глаза сидят не очень глубоко, подбородок заостренный и слегка заросший бородой; лицо производит впечатление свирепости. У некоторых из островитян с медно-красной кожей волосы гладкие. Обычно они подрезают их на уровне ушей. Кое-кто оставляет волосы только на макушке в виде ермолки; остальную часть головы они бреют острым камнем, сохраняя лишь внизу венчик шириною в дюйм. Волосы и брови они пудрят известкой, что придает им такой вид, словно их покрасили желтой краской».
Мужчины и женщины ходят совершенно голые. Надо сказать, что нагота аборигенов не столь шокирует, как нагота европейца, так как лицо, руки, а обычно и все остальные части тела туземцев густо покрыты татуировкой, причем некоторые узоры свидетельствуют о незаурядном вкусе. К этому надо добавить, что местные жители прокалывают уши и носовые перегородки; носовой хрящ под тяжестью подвешенных к нему предметов часто вытягивается до верхней губы.
Дата добавления: 2021-04-15; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!