СЕРБСКАЯ И ЧЕРНОГОРСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ 4 страница
Первый сборник Ашкерца «Баллады и романсы» (1890) проникнут идеей патриотизма и борьбы за национальную независимость. В нем особенно выделяется цикл баллад «Старая правда», воспевающий восстание крестьян под руководством «крестьянского короля» Матии Губца. В книге «Лирические и эпические стихотворения» (1896) Ашкерц обращается к острым социальным проблемам, вводит в поэзию образ рабочего, выражает его протест против эксплуатации (цикл «Из песенника неизвестного бедняка»). Такие стихотворения этого цикла, как «Песня рабочего о каменном угле», «Весенняя песня бедняка», «Дочь рабочего», сыграли важную роль в развитии демократической и социалистической литературы в Словении. Реализмом, пластичностью и глубиной отличается и описание труда и быта крестьян («Камень на меже», «Свадьба в Логах»). «Вечерняя молитва бедняка» гневно и страстно разоблачала лживую клерикальную мораль. В Словении, по словам Цанкара, эти стихи «звучали как боевые фанфары». Все это делало Ашкерца трибуном прогрессивной молодежи, определило его влияние на формирование поэтов последующих поколений.
Словенская драматургия 60—90-х годов заметно отставала в своем развитии от прозы и поэзии. Значительная ее часть предназначалась для репертуара любительских театральных обществ. С резкой критикой этих дилетантских, малохудожественных пьес выступил Стритар, ориентировавший национальное театральное искусство на классическую европейскую драму. В целях «европеизации» словенской драматургии Стритар написал несколько драм в духе европейского романтизма («Орест», 1869; «Медея», 1870; «Косана», 1878; «Клара», 1880, и др.).
|
|
|
516
Большим успехом пользовались у зрителей того времени комедия из сельской жизни Мирослава Вильхара «Жупан» (1871), резко критикующая германофилов, и комедия Йосипа Огринца «Где межа», рассказывающая о тяжбе двух крестьян из-за клочка земли. В этих незамысловатых пьесах с их грубоватым юмором проскальзывают элементы реализма. Однако почва для развития реалистической драмы еще не была подготовлена.
Вершинными достижениями словенской драматургии рассматриваемого периода остаются романтические трагедии Юрчича и Левстика. Одна из них, историческая трагедия «Тугомер», написанная Юрчичем и Левстиком, повествует о трагической участи словенского князя Тугомера, обманутого захватчиками-франками и невольно ставшего причиной национальной катастрофы своего народа. Национально-освободительный пафос этой трагедии был направлен против онемечивания словенского народа австрийским правительством. Поэтому постановка трагедии была запрещена австрийской цензурой вплоть до 1914 г.
|
|
|
Постановкой трагедии Юрчича «Вероника Десеницкая» (1886) начал свой первый сезон Словенский Национальный театр, открытый в Любляне в 1892 г. Деятельность Драматического общества в 1867—1892 гг. и создание центра театральной культуры подготовили почву для подъема словенской драматургии на следующем этапе ее развития, в начале XX в.
516
СЕРБОЛУЖИЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Литература лужицких сербов во второй половине XIX в. продолжала развиваться на основе собственного накопленного опыта и во взаимодействии с немецкой и соседними славянскими литературами. Деятели серболужицкой культуры в условиях усиливающегося национального и социального гнета стремились к преодолению территориальных, языковых и религиозных различий для сохранения и упрочения национально-этнического самосознания своего небольшого народа (около 150 тыс. человек в середине XIX в.). Территориальные изменения в Германии последовавшие за разгромом Наполеона, оказались для серболужичан не особенно благоприятными. Лишь пятая часть из них сохранила саксонское подданство (а именно с с Саксонией исторические культурные связи были наиболее долговременными и прочными), остальные же вместе с территорией были переданы во владение Пруссии. Учитывая, что прусскими подданными оказались серболужицкие католики и протестанты, которые к тому же говорили на двух языках (верхнелужицком и нижнелужицком), можно не удивляться, что развитие национального самосознания проходило здесь в особенно трудных условиях.
|
|
|
Основоположником серболужицкой национальной литературы является Гандрий Зейлер (1804—1872), первый подлинно народный поэт, гуманист-патриот, ученый. В 1845 г. Г. Зейлер стал председателем инициативной группы по созданию научно-издательского и просветительско-педагогического общества лужицкой интеллигенции «Матица сербска» (1847—1933). Г. Зейлер — крупнейший выразитель национально-романтических настроений в верхнелужицкой литературе. Многие стихотворения Зейлера, положенные на музыку композитором К.-А. Коцором, стали лужицкими народными песнями. Зейлер написал также большую поэму «Времена года» (1845—1860), дающую реалистическую картину лужицкой народной жизни и до сих пор исполняемую как оратория на народных праздниках (музыка К.-А. Коцора). Сборник «Сербские песни» (1855) сделал Зейлера популярнейшим лужицким баснописцем; он широко использовал фольклорные сюжеты и обычные житейские ситуации, воссоздавая и в басенном жанре широкую панораму народной жизни.
|
|
|
Несколько десятилетий стоял Г. Зейлер во главе молодой лужицкой литературы, воспитав целую плеяду продолжателей, из которых наиболее известны Ян Веля-Радысерб (1822—1907), первая лужицкая поэтесса Герта Вичазец (1819—1885), Ян Богувер Мучинк (1821—1904), Михал Горник (1833—1894), Кжесцан Богувер Пфуль (1825—1889), Михал Домашка (1820—1897) и др. Некоторые из них стояли на левых демократических позициях и участвовали в революционных волнениях 1848—1849 гг. Деятели национального возрождения подготовили почву для творчества крупнейшего лужицкого поэта XIX в. Якуба Барт-Чишинского (1856—1909), выступившего со своими стихотворениями через три года после смерти Г. Зейлера.
Наряду с Г. Зейлером крупнейшим деятелем лужицкого национального возрождения был Ян Арношт Смолер (1816—1884), всю жизнь активно собиравший и изучавший лужицкий фольклор.
517
Смолер был редактором многих научных изданий, в том числе в 1847—1852 гг. — первым редактором журнала «Часопис Матицы сербской», в 1848—1868 гг. — редактором «Ежегодников славянской литературы, культуры и науки», с 1861 г. возглавлял литературный журнал «Лужичанин» (с 1882 г. после слияния с журналом «младосербов» «Липа сербска» — «Лужица»), с 1872 г. являлся председателем «Матицы сербской». Чтобы обеспечить средствами свои обширнейшие предприятия, Смолер пытался привлечь к ним внимание широкой славянской общественности, в том числе он совершил несколько поездок в Россию (1859—1860, 1867, 1873, 1881—1883) и получил некоторую помощь от русских славянофилов на строительство лужицкого Дома культуры («Матичны дом», открыт в 1904 г.), чем навлек на себя злобные упреки немецких шовинистов в русском панславизме. По словам известного современного серболужицкого поэта К. Лоренца, Смолер «представлял в редкой завершенности сущность лужицкого национального возрождения; он в значительной степени способствовал формированию буржуазной серболужицкой национальности от ее духовной, культурной, политической и организационной консолидации перед революцией 1848 г. до укрепления и защиты достигнутых позиций в условиях бисмарковской Германии». Ближайшими соратниками Смолера в деле лужицкого национального возрождения были Ян Петр Иордан (1818—1891), проводивший демократически-просветительскую линию до поражения революции 1848 г. (активно сотрудничал в чешских и австрийских журналах, с 1860 г. жил в Вене), и Михал Горник, ставший с 1882 г. председателем «Матицы сербской» и много способствовавший взаимному сближению славянских культур и народов.
Младшим современником Г. Зейлера и наиболее значительным представителем революционно-демократического течения в серболужицкой литературе XIX в. был учитель по профессии, поэт, прозаик и ученый Ян Веля, взявший себе псевдоним Радысерб (т. е. «рад быть сербом»). В период революционного подъема 1848—1849 гг. он был одним из немногих лужицких интеллигентов, перешедших с позиций конституционной монархии на позиции поборника демократической республики. Вместе с Яном Бартко (1821—1900) он основал в 1848 г. еженедельник «Сербские новости», который через полгода был закрыт за пропаганду радикально-демократических взглядов. Веля-Радысерб был талантливым народным писателем, опубликовал с 1847 г. девять сборников прозы, книги стихотворений, басен. В историю лужицкой культуры он вошел как непревзойденный знаток и неутомимый собиратель народной мудрости: в 1902 г. он издал собрание «Сербские пословицы» (десять тысяч пословиц), в 1909 г. вышла книга «Народные метафоры» (5600 метафорических выражений), в 1907 г. — сборник «Загадки» (девятьсот загадок). Все это богатство писатель постоянно использовал в своих рассказах, песнях, балладах, поэмах. Он писал рассказы на исторические и современные сюжеты. Особенно популярной стала новелла «Ян Манья» (1886), где отражена сложная судьба эмигрировавшего в Калифорнию лужичанина, тоскующего по родине и в конце концов возвращающегося назад (в конце XIX в. эмигрировали многие сотни лужичан, в том числе и талантливый нижнелужицкий поэт Мато Косык, 1853—1940).
Усилия деятелей национального лужицкого возрождения способствовали постепенному формированию с середины XIX в. и позднее серболужицкого литературного языка, для чего необходимо было проломить барьеры политических, религиозных и диалектных различий. Однако процесс слияния письменных языков и диалектов в единый письменный литературный серболужицкий язык в XIX в. еще не мог завершиться.
Крупнейшим классиком серболужицкой литературы XIX в. стал Якуб Барт-Чишинский (1856—1909), воплотивший в своем творчестве многие лучшие устремления национального лужицкого возрождения и поднявший художественный уровень лужицкой литературы до общеевропейского. Владея многими европейскими языками, Барт-Чишинский переводил на родной язык гекзаметры Гомера, Фосса и Гёте, сонеты Шекспира, Мицкевича и Врхлицкого, стихотворения Лермонтова, Шиллера, Я. Неруды, Я. Коллара и др. Свою главную культурно-политическую задачу Барт-Чишинский видел в максимальном приближении духовной культуры к народу, в ее демократизации, превращении в подлинный «глас народа». Эти мысли он ясно выразил в полемических очерках «Голоса из Лужицы к лужичанам», опубликованных в журнале «Липа сербска», в 1877—1878 гг., чем вызвал восторги «младосербов» и протесты «старосербов» — деятелей группировавшихся вокруг К. Б. Пфуля и составлявших в эти годы большинство в «Матице сербской». «Младосербы» развивали оппозиционную программу сохранения этнической цельности лужицкого народа и его культуры в эпоху развития капиталистических отношений на лужицких землях, особенно заметно усилившегося после объединения Германии под эгидой Пруссии в 1871 г. Помимо усиления национального и социального
518
гнета капитализм нес с собой и разрушение традиционной патриархальной общности — индустриализация и разрушение деревенских общин могли в условиях национальной дискриминации привести сначала к уничтожению лужицкого народа как этнической целостности, а затем и к полному его вымиранию. В этих условиях «младосербы» отстаивали идею единства народа и интеллигенции перед лицом надвигавшейся опасности и укрепление национального этнического самосознания, которое должно было противостоять любым попыткам разрушить его. Литературная программа Барт-Чишинского включала в себя создание «для крестьян произведений с национальным содержанием», для чего он пишет крестьянский эпос «Жених» (1877) и исторические стихотворные драмы «Старый серб» (1878) и «В крепости» (1880) — о борьбе легендарного сербского короля Милидуха (погиб в 805 или 806 г.) за свободу и независимость своего народа. Эта драма осталась первой частью незавершенной трилогии о попытках полабских и сербских славянских родов объединиться в борьбе против франков. Еще раньше была написана историческая новелла «Юнкер» (1873—1874) об эпохе наполеоновских войн и «роман из нашего времени» «Патриот и ренегат» (1878—1879), где возникает образ подлинно народного интеллигента. Свои идеи консервативно-антикапиталистической народности Барт-Чишинский защищал в публицистике и практической деятельности. Сложная гражданская и художественная позиция Барт-Чишинского совмещала в себе черты демократизма и консерватизма, реализма и эстетизма. Защищая лужицкое крестьянство от юнкеров и капиталистов, он писал острые и злободневные сатиры, свидетельствовавшие о сильной реалистической струе в его творчестве. Но, спасая традиционное народное единство, писатель склонен был порой резко отвергать все новые течения в философии и литературе (например, натурализм). В высоком уровне национальной художественной культуры Барт-Чишинский видел возможность вырваться из духовной и культурной изоляции к признанию за своим народом права на национальную независимость. Эта утопическая в социально-экономическом плане программа оказалась весьма плодотворной для собственного творчества Барт-Чишинского, заставляла его постоянно искать новые выразительные возможности в родном языке. Наибольшую славу Барт-Чишинскому принесли его поэтические сборники «Книга сонетов» (1884), «Формы» (1888), «Сербские голоса» (1897) и др. Лужицкая поэтическая культура достигает здесь высокого совершенства в философской, пейзажной, любовной лирике, в строгом внимании к классическим формам, к точной рифме. Подлинную поэтичность лучшим его стихотворениям придает выражение трагического разрыва между духовным идеалом и действительностью, боли за свою родину и за свой народ. Творчество Я. Барт-Чишинского, являя собой высший взлет национального лужицкого возрождения, одновременно и завершает этот важный период в истории серболужицкой литературы.
518
ВЕНГЕРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Вторая половина XIX в. в Венгрии — это дальнейшая история романтизма, который продолжал играть существенную роль в общественном и художественном сознании. Одновременно начинал складываться критический реализм, который в венгерской литературе вполне утверждается в начале нашего столетия.
Основным идеалом венгерского романтизма была национальная свобода, вне которой не мыслилась и свобода личная. Но чем народнее понималась свобода, тем историчней становился романтизм; от этого историзма прямо зависел переход романтического мироощущения в нечто иное: нарождение реализма. Этот процесс наполнения национальных чувств социальным содержанием оказался сильно стесненным, замедленным после поражения революции 1848 г. вследствие кризиса и либерального перерождения самого дворянского свободомыслия. Вдобавок происходило это перерождение в оболочке старых, успокоительно патриотических фраз. И многие подчас даже не замечали, как от идеалов их оставались пустые иллюзии. Это приводило к неожиданным и далеко идущим, порой неосознанным, а порой трагически переживаемым противоречиям и парадоксам.
Кто в литературе, в общественно-литературной мысли отстаивал вечный, «естественный» мадьярский народный характер, закрывая глаза на урбанизацию, расслоение нации, крестьянства и самого дворянства, тот застревал на почве обветшалого, в дурном смысле романтического — патриархально-националистического — мировоззрения, даже если в поэтике стоял за бытовую подлинность, «эпичность», реалистические
519
изобразительные приемы. Такова была историческая судьба господствующей «народно-национальной» школы во главе с критиком и писателем Палом Дюлаи (1826—1909), хотя она и внесла известный первоначальный вклад в реалистическую эстетику. И сам Дюлаи в литературе остался прежде всего как автор повести («Последний хозяин старой усадьбы», 1857), в основе которой — реалистически наглядный конфликт между изменившейся исторической обстановкой и устарелыми, упрямо-маниакальными взглядами героя-помещика, делающими его архаичной, трагикомической фигурой. Те же, в ком социальный протест горел сильнее национального «долга», в который возводилась умеренность, кто ощущал неблагополучие, провал между патриархальными иллюзиями и жизнью, оказывались подчас в ее оценке трезвее и аналитичней писателей «народно-национального» направления и объективно прокладывали более широкие пути реализму, даже в поэтике своей оставаясь романтиками.
Тут нужно выделить двух крупнейших: Имре Мадача и Яноша Вайду. Но раньше надо отметить трагическую окраску творчества обоих. Общая в той или иной степени для всей литературы, стоявшей вне господствующего направления, она помогает понять атмосферу эпохи. Трагичность эта не была просто пессимизмом в узком, расхожем смысле слова. В ней отразилось сознание безвременья: с одной стороны, разочарование в дворянстве с его своекорыстным соглашательством, с другой — безнадежность, невозможность отыскать противовес, иную положительную, подлинно прогрессивную историческую и идейную силу.
То и другое остро пережил участник еще предреволюционного движения за реформы, выходец из старой дворянской семьи Имре Мадач (1823—1864). Глубокой горечью проникнуто его главное, всемирно известное произведение, живо заинтересовавшая в свое время молодого Горького философско-романтическая драма в стихах «Трагедия человека» (1861). В цепи аллегорических картин воспроизведена в ней история человечества от далекого прошлого (Древний Египет) до столь же далекого, воображаемого будущего (замерзающая Земля). Картины эти — иносказательные рамки для скептических раздумий над доктринами своего времени от эгоистического буржуазного утилитаризма, социальной демагогии до утопическо-социалистических панацей (в плоском мелкобуржуазном понимании); для размышлений над несчастливой европейской и венгерской историей, в которой желаемое, ожидаемое разошлось с действительно восторжествовавшим.
Люцифер, одно из трех главных действующих лиц «Трагедии человека», проводит Адама с Евой через деспотическую древность, распущенную античность, темное средневековье, по революционно-террористической Франции и торгашеской Англии, показывает Адаму уравнительное царство фаланстера и грядущих наших потомков в звериных шкурах, впавших опять в полупещерное варварство. На каждом шагу подчеркивает он безысходную циклическую замкнутость истории в кругу жестоко стихийной эмпирии, злорадно-неумолимо пытаясь внушить мысль о несовместимости с ней, с голой реальностью, всякой розовой и радужной мечты. Он, этот хладнокровный резонер и мрачновато-настойчивый гипнотизер, представляет словно бы приземленно механический детерминизм, в то время как филантропический созерцатель, фантазер Адам — витающую в облаках мечтательно-отвлеченную свободную волю. Но оба равно односторонни. Один полемически сгущает краски, другой словно бы «разжижает», разводит их водой бесплодно идеального созерцания. Однако Мадач не останавливается на универсальном сомнении. Есть в драме и третья, деятельно созидательная, хотя не вполне проявившаяся, не осознавшая себя сила: Ева. Она останавливает готового уже отчаяться Адама и посрамляет холодные умствования Люцифера одним простым заявлением, что ждет ребенка. Этот наивный голос жизни и оказывается высшей правдой, подкрепляющей, казалось бы, нелогичную, никак не вытекающую из всего показанного, даже идущую вразрез с ним концовку — заключительную реплику всевышнего: «Человек, борись и верь!» Именно в сопоставлении с образом Евы вполне раскрывается высокая этическая позиция автора, вера в необходимость, конечный смысл исторических изменений.
Мадач был также автором лирико-философских стихотворений, предварявших пролематику «Трагедии человека», и драмы «Мозеш» (1862). В фигуре Мозеша (Моисея), который выводит свой народ из египетского (т. е. как бы австрийского) полона, не без оснований угадывали идеализированный образ Кошута. При всем том в своих литературно-эстетических взглядах Мадач отчасти сходился с «народно-национальным» направлением.
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!