Использование метода символдрамы для диагностики, коррекции и профилактики сексуальной дисгармонии супружеской пары

Шесть этапов развития ребенка в зеркале символдрамы

(Выступление на Международном симпозиуме по проблемам психотерапии

и профилактики психических нарушений у подростков,г. Калуга, октябрь 1997 г.)

Гюнтер Хорн

Г.Карлсруе, Германия

ЭТАП ПЕРВЫЙ
ФАЗА ШИЗОИДНОСТИ

Психика ребенка развивается ритмически. Стремление к единению с матерью сменяется стремлением к разъединению (рис. 1). С ростом физических свобод, обусловленных развитием ребенка, увеличиваются возможности направлять вовне психическую активность.

Как это ни звучит парадоксально, но во время внутриутробного развития человек субъективно переживает максимальное единение с окружающим миром. Весь мир кажется ему продолжением его самого.

После рождения новорожденный получает больше физических свобод по сравнению с внутриутробным периодом жизни. Это дает возможность и определенные предпосылки для возникновения нормальной и закономерной шизоидности – расщепления и разъединения. Младенец переживает множество противоречивых ощущений, то есть он ощущает тепло, холод, твердость, слышит различные звуки. Все это в значительной степени отличается от тех ощущений, с которыми он был знаком во внутриутробном периоде. Необходимость дифференциации широкой гаммы новых чувств усиливает разъединительные тенденции в психике ребенка, что обычно приводит к шизоидному расщеплению.

Многие ученые считают, что в эмбриологическом развитии у человека отделение ребенка от матери происходит слишком рано, хотя это и обусловлено биологически (рост головного мозга и трудность прохождения по родовым путям; способность к прямохождению). После рождения ребенок находится вне матери, далеко от нее, но именно дистанцирование и отстраненность характерны для шизоидности.

Существует определенная связь между шизоидностью и травмой рождения. Ребенок, выталкиваемый из лона матери, испытывает сильнейший страх, который в последующие годы жизни переживается как экзистенциальный. Рождение, приход ребенка в мир переживаются как смерть для внутриутробной жизни. Угроза существованию ребенка актуальна в случае попытки абортов (или, говоря строго, даже в случае острого желания не иметь ребенка). Угроза существованию ребенка становится актуальной в случае мертворождения или смерти матери во время родов. Поэтому можно говорить об определенной связи переживания процесса рождения и характерного для шизоидности страха смерти. При угрозе жизни взрослого человека (изнасилование, нападение) эти страхи реактивируются.

Шизоидная структура личности особенно характерна для лиц, которые недополучили в первые месяцы жизни эмоционального тепла во взаимоотношениях с матерью, и которым недоставало контакта «глаза в глаза», «кожа к коже». Блокировка тактильного и эмоционального контакта приводит к тому, что ребенку нужно подолгу находиться одному в кроватке и играть с неживыми предметами (погремушками, куклами), которые справедливо рассматриваются как заменители матери. Но, с другой стороны, благодаря детским переживаниям, связанным с дистанцированностью от матери и общением с неживыми предметами, у человека в дальнейшем развивается возможность для интеллектуального развития как своеобразная компенсация.

Взрослые здоровые люди с сильной долей шизоидного радикала в структуре личности – это, как правило, люди творческие, потому что ранняя дистанцированность, закрепленная в первые месяцы жизни, позволяет им создавать, творить, быть работоспособными. Можно даже сказать, что наличие шизоидного радикала в структуре личности – обязательное условие для инженерного искусства и развития научно-технического прогресса, так как люди такого склада привыкли эмоционально абстрагироваться от объекта и манипулировать с абстрактными формулами и отношениями. Для шизоидов обычно характерен интеллектуальный подход к жизни. Они любят уединение, в котором можно спокойно конструировать свои идеи. Диапазон приложения их интеллекта огромен. Они могут в равной степени быть заинтересованы как в создании атомной бомбы, так и предметов домашнего обихода. Часто у них наблюдается особый взгляд: печальный или отчужденный, отсутствующий, критикующий-проверяющий. В особых случаях в этом взгляде можно увидеть фанатичность, охваченность какой-либо идеей).

Для людей шизоидного склада с тенденцией к отстраненности, дистанцированности, расщеплению «эмоционального» от «интеллектуального» характерна способность к произвольному реагированию. Современный человек в отличие от своих далеких животных предков может произвольно выбирать способ действия, а не действовать инстинктивно. Благодаря интеллекту человек может развиваться как в продуктивную сторону, так и доходить до извращений.

Переход от инстинктивного поведения к интеллектуальному регулированию своих действий не бывает одномоментным. Для современного общества характерна большая свобода, чем для более ранних общественных форм. В развитии человечества огромную роль играли традиции. Так, многие столетия существовала культура вступления в брак, ведения войны, обрабатывания земли. Эти традиции передавались из поколения в поколение. Уйти от традиционного стереотипа было нельзя, так как он давал ощущение защищенности. Ему приписывались мистические свойства. Нарушение ритуала рассматривалось как потеря стабильности.

Современное общество предоставляет больше свобод, но не всегда дает ощущение защищенности и надежности. Свобода дается дорого – она часто сопровождается страхом одиночества, незащищенности. Страхи усиливаются в том числе и из-за потери традиций. Ритуалы общения с ребенком – надежный инструмент для преодоления этих страхов.

В структуре личности людей, склонных к аутизму (погружение в мир внутренних переживаний), большую долю составляет шизоидность. Чтобы выжить, шизоиду надо находиться «сверху». Позиция «сверху» символизирует успешность и силу. У шизоидных личностей есть склонность повсюду добиваться максимальных достижений и успеха. Шизоиды строят огромные башни, которые часто заваливаются, но они их снова строят, подобно мифу о Сизифе. В общественной жизни они развивают такие идеологии, при помощи которых хотят господствовать над другими людьми подобно тому, как когда-то они хотели господствовать над матерью. Более того, по механизму сверхкомпенсации фрустрированной потребности властвовать над сверхконтролирующей матерью возникает потребность быть властелином мира. Некоторым шизоидам это удается, тогда они становятся тиранами человечества. Когда шизоиды достигают руководящих должностей, они практически не испытывают сострадания, они могут руководить и принимать решения на безличном уровне, не принимая во внимание «человеческий» фактор. С большой долей уверенности можно сказать, что сможет ли шизоид достичь в своей карьере руководящей должности, зависит от того, как проходило его развитие на анальной и латентной стадиях. На анальной стадии он должен был научиться добиваться своего, проникать, пробиваться. На латентной стадии шизоид должен был получить необходимые знания, то есть различать «правильное» и «неправильное».

Чем тяжелее шизоидные нарушения, тем сложнее человеку любить самого себя. Такие люди обычно не испытывают гнет страдания, у них нет внутренней потребности выговориться, рассказывая другому человеку о своих проблемах. Замкнутый в себе шизоид воспринимает мир отчужденно.

Шизоидность имеет не только негативные проявления. Есть и так называемая «здоровая шизоидность». Решая экзистенциальные вопросы жизни и смерти, мы неизбежно сталкиваемся с проблемами шизоидности. Можно предположить, что ассоциативная память бессознательно возвращает нас к моменту нашего появления на свет, то есть экзистенциальное знание существует в глубинах нашей психики. При этом позитивная сторона шизоидности – способность сознательного расщепления внутри себя, что позволяет посмотреть на себя как бы со стороны.

Различают первичную и вторичную шизоидность. Первичную шизоидность обуславливают эмоциональные фрустрации первых месяцев жизни. Например, если ребенка окружают комфортные условия, но в какой-то момент мать его покидает. И если эта разлука продлится не более нескольких часов, то после возвращения матери комфорт в ее отношениях с ребенком восстанавливается. Если же мать возвращается лишь через много дней, то это станет сильным фрустрационным опытом для ребенка. Ребенок замыкается, ведет себя отстраненно. Можно сказать, что в этом проявляется первичная шизоидность.

Вторичная шизоидность наступает после психической тяжелой травмы в более позднем возрасте. В этом состоянии развитие ребенка находится под угрозой. Происходит скачкообразная регрессия на уровень первичной шизоидности. У взрослого человека в экстремальных ситуациях (изнасилование, похищение и пр.) реактивируется экзистенциальный страх за жизнь, который ребенок уже переживал при рождении.

Исследования младенческого возраста показали, что первичная шизоидность преодолевается в ходе нормального развития, если перестают действовать те причины, которые ее вызвали. При вторичной шизоидности показано проведение длительной психотерапии, но, к сожалению, даже и в этом случае достаточно трудно достичь положительного результата.

Связаны ли между собой психосоматические заболевания и шизоидность? Своими корнями психосоматические нарушения часто уходят в самые ранние этапы детства. Примером может служить бронхиальная астма, этимология которой до сих пор не ясна. Существует гипотеза, согласно которой причина бронхиальной астмы – гиперопекающая, сверхвнимательная мать, делающая ребенка объектом своих желаний. Проблемы своего ребенка она принимает настолько близко, что как бы «не оставляет воздуха» своему ребенку, не оставляет ему пространство для самостоятельной жизни. Агрессивные чувства такой матери до такой степени заблокированы, что ее любовь к ребенку становится удушающей. Дыхание рассматривается как первый и наиболее жизненно важный «орган», ответственный за выживание человека. Таким образом закладывается предпосылка для последующего развития бронхиальной астмы.

Дифференциацию между психосоматическими заболеваниями и шизоидностью можно провести по критерию произвольности. В симптомах шизоидных проявлений большая доля в выборе формы страдания произвольна (крик до судорог; битье головой о стену; навязчивая идея похудеть; саморазрушение, которое может проявляться в нанесении татуировок, ношении колец в теле; суицидальные наклонности; аутизм и т. д.). При психосоматических заболеваниях активность принадлежит родителям, т. е. ребенок с психосоматическими симптомами, прежде всего, вызывает эмоциональные переживания у самой матери и активную реакцию для оказания помощи. И в случае шизоидности, и в случае психосоматического заболевания нарушена коммуникация матери и ребенка, но шизоидность вызывается отстраненностью матери, а психосоматические нарушения обусловлены, чаще всего, настойчивым желанием матери помочь ребенку.

 

В ходе психотерапии по методу символдрамы шизоидные установки у пациентов могут проявляться в следующих пятнадцати основных формах:

1.    Способность к представлению образов у шизоидов в разной степени затруднена или даже может вообще практически отсутствовать.

2.    Предложение лечь на кушетку для представления образов рассматривается шизоидами как угроза, т.к. недополучившие материнскую заботу шизоиды воспринимают такое предложение как попытку близости, которой они боятся. Известно, что шизоиды боятся как физической, так и эмоциональной близости. Тело во время представления образов напряжено, проявляется беспокойство.

3.    Шизоидам трудно закрыть глаза для представления образов, а психотерапевту трудно «вести» их по образу. Движение по образу может быть хаотичным. Ребенок-шизоид часто сам автономно движется в образе, он «смотрит» на образы как бы со стороны, извне.

4.    Человек с шизоидной структурой личности «видит» себя в образе отстраненно, эмоционально не вовлекаясь или воспринимает себя парящим, расплывшимся.

5.    Часто бывает скачкообразная смена образов.

6.    У пациентов-шизоидов возникает много самопроизвольных и труднопреодолимых страхов. Шизоид может переживать возбужденное состояние, вызванное страхами, как ответную реакцию на неуправляемые приступы тревоги.

7.    В образах шизоидов доминирует появление органов дистантного восприятия, таких как глаза, уши (или шизоид представляет лица, «рожи»), т. к. шизоид получал мало информации через контакт «кожа к коже», и информация преимущественно ранее поступала с помощью зрения и слуха.

8.    Для рисунков шизоидов также характерны большие глаза и уши. Часто присутствует расщепление на черное и белое, что свидетельствует об экзистенциальной проблематике страха смерти.

9.    Образы шизоидов часто абстрактны, формы нечеткие.

10. У пациентов-шизоидов могут быть растекающиеся образы без границ с нечеткими формами.

11. Иногда вместо представления образов перед внутренним взором пациента-шизоида возникает пустота либо все черное.

12. В образах шизоидов часто появляются признаки смерти, например, скелеты. Переживаются экстремальные состояния, близкие к смерти (например, падение в пропасть).

13. На рисунках шизоидов часто бывает изображена только одна часть тела, т. к. шизоиды обычно могут концентрироваться только на чем-то одном.

14. В образах шизоидов часто появляются сексуальные и садомазохистские темы (часто фрагментированно направленные только на какую-то одну часть тела, например, на ногу или руку).

15. Рисуя, шизоиды часто избегают использования цвета, т.к. он символизирует эмоциональность.

 

Шизоидность никогда не встречается в чистом виде. Ее проявления сочетаются с проявлением других радикалов личности.

ЭТАП ВТОРОЙ
ФАЗА ДЕПРЕССИВНОСТИ

Шизоидная фаза в развитии младенца в норме сменяется депрессивной. Для благополучного развития этой стадии необходимы три условия:

¨   эмоциональная теплота;

¨   константность;

¨   ритм.

Если ребенок получает достаточно внимания к себе на всех трех уровнях, то он достигает наибольшей эмоциональной близости с матерью, наступающей после эмоциональной отстраненности и дистанцированности на шизоидной стадии. Исследования младенческого возраста показывают, что младенцу приятно ощущать границу между собой и матерью. В то же время на депрессивной фазе развития младенец стремится возвратиться к особой близости с матерью, становясь опять «большим и великим» вместе с нею.

Под эмоциональной теплотой понимается принимающее, радостное, приветливое чувство матери по отношению к ребенку. Нет ничего хуже для развития личности ребенка, чем разрыв эмоциональных отношений с матерью на первом году жизни.

Константность означает, что ребенка окружают одни и те же взрослые, его родители, поведение которых мало изменяется. Константность – это постоянное окружение, отсутствие переездов. Очень важно, чтобы близкие, в особенности мать не меняли свое поведение по отношению к ребенку вне зависимости от своего эмоционального состояния. Константность формирует базовое доверие к миру.

Значение ритма для развития ребенка часто недооценивается. Многие последующие проблемы связаны с нарушением ритма на первом году жизни ребенка. Ритм, в частности, проявляется в режиме, когда в определенное время младенца кормят, пеленают, укладывают спать. Тогда ощущение времени ритмизируется. К сожалению, нередко ребенка кормят насильно, когда он кричит или когда у мамы для этого есть время. Считается, что особенно благоприятно для психического развития младенца осуществлять кормление с определенным ритмом. Тогда ребенок знает, что мама обязательно придет и покормит его. Это создает ощущение спокойствия и надежности, что развивает чувство времени. Раньше ритм поддерживали и религиозные ритуалы, совместные молитвы, праздники, традиции. В современном мире большинство традиционных ритуалов в основном утрачено. В результате современные дети не получают необходимого ритма в жизни. Сейчас становится все больше гиперактивных детей. Для того, чтобы сформировать у детей чувство ритма, необходимо возвращение части ритуалов. Например, совместная домашняя молитва вместе с детьми могла бы стать упражнением на спокойствие. Рассказ или чтение религиозных историй и преданий может стать направленной имагинацией. Но нельзя допускать, чтобы религия превратилась в дрессировку, она должна быть частью культуры.

Депрессивная фаза переживается ребенком на оральной стадии развития, ведущая эрогенная зона которой – это слизистая оболочка рта. Но не только рот играет ведущую роль на депрессивной фазе оральной стадии. Важнейшее значение на этом этапе отводится возможности воспринимать мир глазами. Окружающие предметы воспринимаются как уникальные, единственные, подобно тому, как маленький ребенок с восторгом рассматривает картинки в книжке: «Вот дом! Вот собака!» На оральной стадии дети говорят испуганно, оправдываются, мало двигаются, занимают позу ожидания, выражают готовность что-нибудь сделать.

В психотерапии по методу символдрамы у пациентов с преобладающим депрессивным радикалом личности наблюдаются характерные особенности в представлении образов. Речь обычно монотонная. Образы идеалистические, в них нет никакого зла (конфликт проецируется вовне, за пределы образа). В реальности отношения с матерью могут быть проблемными, но в образе ребенок с преобладающим депрессивным радикалом личности воспринимает ее как «хорошую». Для таких пациентов рекомендуется предлагать такие мотивы представления образов, которые символизируют состояние защищенности. Эти образы вызывают сильные чувства, в них много красок, пациент обычно в них «ест», т. к. в образе «много еды». Когда ребенок с преобладающим орально-нарциссическим радикалом личности рисует, ему зачастую нужно много места для рисунка. Поэтому на рисунке часто бывает представлен только один объект, но сильно увеличенный. Если в образе появляются два человека, то они практически не взаимодействуют. Пациенты с преобладающим депрессивным радикалом личности представляют образы легко, они обычно «послушны», такого ребенка легко вести по образу. Но в отличие от детей с другими особенностями личности дети с депрессивной структурой личности не очень спонтанны, не проявляют инициативу. Когда такие дети что-то говорят, им необходимо давать подтверждение, поддерживать их. Им нужно все время что-то предлагать: «Не хочешь ли ты сделать то-то?» Дифференцированное описание встречающихся в образе лиц обычно происходит много позже – лишь тогда, когда такие дети достигают пубертата.

ЭТАП ТРЕТИЙ
АНАЛЬНАЯ ФАЗА

Примерно с одного года до трех лет ребенок переживает анальную стадию психосексуального развития, на которой формируется анально-навязчивый радикал личности. На этом этапе проявления шизоидной расщепленности, характерные для предшествующей фазы развития отходят как бы на второй план, хотя и не уходят полностью, а лишь преобразуются: происходит разделение на «плохое» и «хорошее». На анальной стадии важно, чтобы ребенок четко стоял на ногах. Двухлетний ребенок умеет ходить, знает тяжесть своего тела, знает, где находится «верх» и «низ». Это умение ориентироваться в пространстве распространяется на социальные переживания. Так как ребенок уже научился ощущать себя в окружающем мире, у него возникает потребность разобраться в социальных ролях окружающих его людей. Возникает вопрос о «вожаке стаи», о главе семьи. «Могу ли я ему противостоять?» – как бы задает себе вопрос ребенок. Наступает «троц-фаза» – фаза протеста.

При нормальном развитии «фаза протеста» через некоторое время сама по себе проходит. Однако слишком жесткое, слишком строгое, ригидное и консервативное воспитание «ломает» ребенка в этот период, делает его сверхпослушным, сверхприспособленным, подавляет его собственную активность. Сейчас известно, что это небезопасно для развития ребенка. Безинициативность, пассивность и даже задержки в интеллектуальном развитии могут быть связаны с излишне жестким воспитанием и чрезмерными ограничениями на анальной стадии развития.

Если на анальной стадии психосексуального развития ребенок решается на проявление агрессии, а взрослые его в этом жестко ограничивают, ругают и наказывают, то потом ребенок может испытывать сильное чувство вины. В это время ребенку требуется гораздо больше любви и внимания со стороны матери и других значимых взрослых, чем обычно.

Как уже упоминалось, на анальной фазе начинается дифференциация в понятиях ребенка на «плохое» и «хорошее». «Плохое» выталкивается вовне подобно тому, как выталкивается из организма кал. При этом включаются мышцы-сфинктеры, служащие для контроля за выделительной функцией. Процесс пищеварения и даже выделения кала у ребенка происходит на неосознанном уровне. Ребенок не осознает, что все, что он заглатывает, переваривается в однообразную массу. Если происходит фиксация и застревание на анальной фазе, то у ребенка развивается тенденция делать все одинаково и много.

На этой стадии дети любят играть с водой и песком. Ребенок с преобладающим анально-навязчивым радикалом в структуре личности, впрочем, так же, как и шизоидный ребенок, играя с песком, проявляет тенденцию «все выше, все больше». В экстренных случаях подобная тенденция развивается в навязчивое стремление: получать все больше материальных благ, посредством которых можно занимать все более высокое социальное положение.

В социальном плане ребенок уже способен «отграничиться», то есть воспринимать себя как отдельную личность. Анальные тенденции включаются в дальнейшем в проблему авторитета, начинается выяснение отношений в семье. Это время приучения к опрятности и порядку, но если за какую-либо неопрятность подвергать детей чрезмерному наказанию, могут возникнуть садо-мазохистские тенденции в психике ребенка. Насилие над ребенком, жестокость наказания приводит к ранней сексуализации: развиваются анально-садистистический эротизм или анально-пассивная установка.

Именно в этот период времени ребенок учится говорить. Психоаналитики считают, что еще на первом году жизни в нашей психике образуются интроекты – внутренние образы внешних объектов. Внутренние символы появляются с 18-месячного возраста. Но в современном психоанализе существует и другая точка зрения. Последние исследования младенцев показали, что малыши многие вещи могут делать гораздо лучше, чем нам раньше представлялось. Но символической памяти у них все же еще нет.

Очень важные данные приводит известный немецкий исследователь Мартин Дорнес в своей книге «Компетентный младенец». Он пишет, что если мама во время беременности громко читала сказку, ребенок ее узнает после рождения, он интенсивнее и с большим удовольствием сосет соску. Это доказывает, что и в столь раннем возрасте уже существует память на узнавание, и ребенок в отсутствии матери удерживает ее образ. Сказка ассоциативно связана с мамой, и поэтому у ребенка увеличивается активность при сосании соски. Ребенок обращается к интроецированному материнскому образу. В глубинах нашей психики хранятся переживания, связанные с рождением. В психотерапии по методу символдрамы они часто проявляются в образах «пещера» и «дупло».

На анальных тенденциях в характере базируется развитие структуры «Сверх-Я» и способности к вытеснению. Ребенок усваивает, что можно и что нельзя, что нужно в себе контролировать, а чего нужно стесняться и прятать от окружающих. Ребенок учится вытеснять запретные желания. Анальные тенденции могут проявляться как в навязчивой структуре характера, так и, наоборот, в эмоциональной неустойчивости. Нередко наблюдается «выстреливающая» агрессия. Можно провести определенную аналогию между навязчивостью в характере и взрывом агрессии, с одной стороны, и характерным для анальной стадии психосексуального развития получением удовольствия от удержания экскрементов и от резкого освобождения от них, с другой стороны.

Для анальной фазы характерно, что ребенок осознает запрет и наказания. Это первая социализация и, в то же время, первая манипуляция взрослыми со стороны ребенка, первое сознательное контролирование своих действий.

В ходе психотерапии по методу символдрамы установки анальной стадии психосексуального развития у пациентов могут проявляться следующим образом. Во время сеанса психотерапии ребенок с анально-навязчивой структурой личности может выражать свои желания в такой форме: «Я не хочу об этом говорить». Он может спрашивать: «А это нужно?» Иногда такие дети могут отказываться закрывать глаза для представления образов. В этом проявляется действие шизоидного радикала в структуре личности. Когда дети с фиксацией на анальной стадии развития представляют образы, они, как правило, активны, показывают силу, инициативны, легко выигрывают. Наряду с этим вокруг них часто появляется грязь. Если сложилась анально-навязчивая структура личности, то все образы будут идеально правильными и чистыми. Иногда в образах могут появляться заборы, символизирующие то, что проход запрещен. Это соответствует внутренним запретам в осуществлении анальных желаний. В стандартном мотиве «луг» представляемый образ часто заболочен. В связи с тем, что на анальной стадии начинает формироваться структура «Сверх-Я», в образах, которые представляют дети с фиксацией на анальной фазе психосексуального развития, появляются символы сверхавторитетов (тучи, гроза, гром, выражающие недовольство папы или мамы). У пациентов с явно выраженным анальным характером в представляемых образах нередко появляется золото, символизирующее анальные тенденции либидо как высшую ценность – удовольствие от обладания и соприкосновения с экскрементами.

ЭТАП ЧЕТВЕРТЫЙ
ЭДИПАЛЬНАЯ ФАЗА

Классический психоанализ рассматривает эдипальную фазу психосексуального развития (от 3 до 61/2 лет) как кульминацию всего детского развития, оказывающую решающее воздействие на формирование характера. В то же время развитие на этом не заканчивается, оно продолжается и дальше.

З. Фрейд описывал эдипальную проблематику как универсальную, определяющую практически все человеческие конфликты и болезненные симптомы. В современном мире эдипальная симптоматика в том виде, в каком о ней говорит классический психоанализ, встречается не так часто. Современный психоанализ несколько иначе рассматривает особенности развития на эдипальной стадии. Нет ненависти к родителю противоположного пола, как это утверждал основатель психоанализа. В то же время в возрасте от 3 до 5 лет действительно резко возрастает интерес к гениталиям; появляются фантазии о женитьбе на маме или, соответственно полу ребенка, на папе; эмоциональная жизнь ребенка становится более оживленной. Будущая истероидная структура личности закладывается именно в этот период психосексуального развития. Для истероида важно, какое впечатление он производит на партнера, на противоположный пол, что соответствует основным переживаниям ребенка на эдипальной стадии развития.

Во время психотерапии по методу символдрамы истероидная структура личности проявляется в том, что образы оживленно представляются и оживленно описываются.

Фиксация на эдипальной стадии психосексуального развития может иметь некоторые негативные проявления, выраженные в характерной задержке психического развития ребенка или в переживаниях по поводу неосуществленных эдипальных желаний. В этих случаях в процессе работы по методу символдрамы заметно расхождение между переживаемыми образами и сопровождающими их неадекватными эмоциями. Например, пациент представляет, что сидит на скамейке и говорит при этом: «Как здесь здорово. Это просто фантастика – быть здесь». Взрослый человек может вообще «потерять дар речи», охваченный эмоциями. Чем старше человек, тем больше опасность внутренних нарушений. Это может быть компенсировано либо навязчивостью, либо через истерическую надстройку – эдипальную проблематику. Эдипальный пациент будет испытывать чувство соперничества, нежелания, чтобы у этого психотерапевта был другой пациент.

ЭТАП ПЯТЫЙ
ЛАТЕНТНАЯ ФАЗА

Эта фаза длится с 7 до 12 лет. Ребенок вступает в латентную фазу изменившимся, повзрослевшим. Он становится самостоятельным, развиваются интеллектуальные функции и память, появляется интерес к спорту.

На эдипальной стадии дети верят в Деда Мороза, в волшебство, в различные фантасмагории. На латентной фазе психосексуального развития утверждается «проверка реальности». Ребенок часто задает себе вопрос: «Так ли это?» И вообще, формула латентной фазы: «Человеку свойственно сомневаться!».

Человеку с латентной структурой личности тяжело фантазировать, зато легко играть на компьютере. Обычно на данной фазе развития дети уже знают все марки машин, начинают проявлять большую техническую эрудицию. Одновременно у ребенка на латентной стадии появляется потребность в доверии к авторитету или «главарю» со стороны. Нередко это бывает несколько «главарей». Основная тенденция ребенка при этом – идентифицировать себя с авторитетом.

Нередко дети сами стремятся проверить себя, стремятся испытать сильные ощущения. Например, ребенок катается в снегу, чтобы выяснить, выдержит ли он холод.

В ходе психотерапии по методу символдрамы у детей и подростков с преобладанием латентных радикалов в личности резко возрастает количество иррациональных образов. Таким детям трудно предаваться свободным образам, они представляют конкретные вещи. Всплывает все, что раньше было пережито ребенком. Психотерапевт должен дать пациенту возможность пережить эти образы полностью, чтобы потом наступили прогрессивные изменения. На латентной стадии характерным образом вновь повторяются шизоидные проблемы. На латентном уровне шизоидность проявляется в попытке понять, что «правильно», а что «неправильно». Устанавливается определенная система ценностей.

В этот период на первый план выходит настоятельное желание ребенка принадлежать группе сверстников.

ЭТАП ШЕСТОЙ
ПУБЕРТАТ

Наблюдения показывают, что в целом для мужчин более характерны фиксации на шизоидной, анальной или латентной фазах психосексуального развития. Для женщин же более характерны фиксации на оральной и эдипальной фазах психосексуального развития. Однако, начиная с подросткового возраста эти различия проявляются не так явно. Тем не менее, в целом можно говорить о том, что у мальчиков все-таки больше проявляются шизоидные тенденции в развитии личности, а у девочек – депрессивные.

В период пубертата ребенок становится для родителей как бы «чужим», во всяком случае, каким-то другим. Вызвано это значительной гормональной перестройкой. Подросток быстрее устает, чаще появляется смена настроения, большое внимание подросток начинает уделять своей внешности. Часто страдает успеваемость в школе, происходят эмоциональные срывы.

Пубертат – это время отсоединения, освобождения, сепарации от родителей.

Важно, чтобы в период пубертата девочка не спала с мальчиком в одной комнате. И вообще, у подростка в это время появляется потребность побыть одному.

Принципиальное отличие работы с подростками в ходе психотерапии по методу символдрамы от работы с детьми более младшего возраста заключается в том, что уже на первом сеансе необходимо спросить ребенка, с какой целью он пришел к психотерапевту. Основная заповедь в этот период – сформировать доверие подростка. Ребенок должен быть уверен, что родители не узнают ничего из того, что он рассказывает психотерапевту или представляет в образах. Родителей терапевт просит не обсуждать с ребенком психотерапевтические сеансы. В символдраме у подростков появляется больше иррациональных образов. Ребенок уже может лучше описать выражение лица, легче описывает чувства и может их квалифицировать. Все, что всплывает в образах, должно быть проработано в ходе аналитического обсуждения, прежде чем появляется возможность работать со следующими мотивами представления образов.

 

Литература:

1. Dornes M.: Der kompetente Säugling – Die präverbale Entwicklung des Menschen. Fischer Taschenbuch Verlag, Frankfurt am Main 1993.

2. Leuner H., Horn G., Klessmann E.: Katathymes Bilderleben mit Kindern und Jugendlichen, 3. Aufl. Reinhardt, München 1990.

 

Триангуляция

Ева Фридрих
г. Мюнхен, Германия

Развитие теории триангуляции (концепции отношения «трех личностей») связано с исследованием роли отца как «третьего объекта», о котором у маленького ребенка уже довольно рано складывается особое внутреннее представление, необходимое ему для формирования структуры личности. До этого психоаналитическая психология развития рассматривала роль отца в первые два года жизни младенца скорее как незначительную. Отец не видел своего малыша ни по утрам, когда ребенок еще спал, ни по вечерам, когда ребенок уже спал. По выходным же ребенок вообще мешал отцу.

В современном психоанализе закономерности роли отца в раннем детстве прослеживает Ernst Abelin, сотрудник Маргарет Малер, проводивший в Masters Children’s Center в Нью-Йорке непосредственное наблюдение детей, начиная с первых месяцев жизни вплоть до третьего года жизни [1]. Он выделяет пять стадий или позиций в значении роли отца на ранних этапах развития ребенка:

1. Отец приобретает существенное значение в психическом развитии ребенка уже на самых ранних этапах развития. Первая реакция младенца на отца – обращенная к нему улыбка. Она появляется хотя и несколько позже, чем улыбка, обращенная к матери, но тоже на первом году жизни, а именно – на симбиотической фазе между 5 и, самое позднее, 9 месяцем жизни.

2. На фазе дифференциации4  связь с отцом увеличивается. Растет интерес ребенка к миру, который отличается от мира матери. С этого момента можно говорить о начале ранней триангуляции.

3. Ранняя триангуляция означает способность ребенка к одновременным отношениям с двумя людьми. Принятие и интериоризация третьего объекта является предпосылкой переживаемого представления о разделенности за пределами симбиотического единства.

4. «В отношениях ребенка к отцу и к матери, а также к их отношениям друг с другом стабилизируется структура Я-САМ (Self) в качестве разделенного единства» [2]. Тем самым ранняя триангуляция создает предпосылки для внутреннего освобождения от матери и для последующего вступления в эдипальную триангуляцию.

5. Если первые шаги триангуляции, по мнению E. Abelin [1; 2], начинаются на фазе дифференциации, то своей кульминации ранняя триангуляция достигает на фазе нового сближения (rapprochement)5 , когда происходит консолидация репрезентативного мира. При условии, что интрапсихическая триангуляция будет способна выдерживать определенную нагрузку, ребенку удастся добиться легирования (связывания, сплавления) «плохих» и «хороших» частичных (парциальных) объектов в один целостный объект с преобладающей либидонозной валентностью. В противном случае в результате будет только расщепление на «любовь» и «ненависть», раскол на «плохое» и «хорошее».

Неминуемые разочарования подрастающего ребенка в матери обуславливают ненависть, которую ребенок не может проявить непосредственно (кризис нового сближения (rapprochement) по М. Малер).

«Здоровый» ребенок обращается в таких случаях к отцу, который 1) удовлетворяет потребность ребенка в контакте; 2) демонстрирует через свое отношение с матерью модель того, что отношения с ней возможны даже при разочаровании в ней; 3) делает возможным ситуацию, когда мать тоже иногда может стать исключенным третьим, что соответствует чувству мести по отношению к отказывающей матери. Если мать может вынести такое исключение, то она переживается ребенком одновременно и как мать, которая справляется с ненавистью, а не уничтожается ею.

Отношения с отцом позволяют развиться новому отношению к матери на более высоком, интегрирующем ненависть уровне. Обращение к отцу из-за разочарования матерью является особо критическим моментом.. Здесь, в случае соответствующей травматизации, может произойти фиксация в триангуляции [3]. Развитие может застрять на примитивном расщеплении между миром себя самого (миром Self) и миром объекта. Такое развитие знает только двух протагонистов: Я и ОТЕЦ или Я и МАТЬ, но не Я в ОТНОШЕНИИ К ОТЦУ И МАТЕРИ. Может произойти также интрапсихическая триангуляция определенных объектных отношений.

В случае неудачи триангуляции эдипальное развитие каких-либо отношений с кем-то третьим переживается как уничтожающее предательство. При пограничных личностных нарушениях по типу Borderline и в случае нарциссического развития личности это соответствует конфликту лояльности. В случае предательства возникает угроза уничтожения третьего объекта. Если развиваются трехсторонние межличностные отношения на почве ревности, то третий объект на время исключается.

Отсутствие полноценной ранней триангуляции грозит опасностью фиксации объектных отношений на уровне паразитарных диадических отношений в симбиозе «ребенок‑мать». В последующей жизни таким людям, например, трудно жениться или выйти замуж, т. к. для них совершенно немыслимо, что их «половина» даже обмолвится словом или перекинется взглядом с кем-то «другим». Отсутствие опыта триангуляторных отношений может стать причиной супружеских измен мужа. Если жена в ситуации беременности распределяет свою любовь и эмоциональное внимание между мужем и будущим ребенком, то это может стать невыносимым для привыкшего к диадическим отношениям мужа, и он будет искать отношений «на стороне», которые будут посвящены только ему. Этим же можно объяснить снижение полового влечения у женщины после наступления беременности – она не научилась делить свою любовь с кем-то «третьим» на стадии ранней триангуляции.

 

Если интрапсихическая триангуляция будет достигнута, ребенок будет способен к перекрестной идентификации (cross-identification), т. е. к взаимной идентификации с эмоциональным миром объекта, которой уже не могут помешать инстинктивные процессы. При этом ребенок одновременно уверен, что и объект делает то же самое в ответной идентификации и прочувствовании с чувствами, желаниями и потребностями субъекта. Способность поставить себя на место другого человека, «почувствовать себя в его шкуре» образно отражает суть перекрестной идентификации (cross-identification). Ядро ее закладывается в преэдипальный период, а своей кульминации перекрестная идентификация (cross-identification) достигает на эдипальной фазе, расширяясь до перекрестной идентификации (cross-identification) с первосценой.

Д.В. Винникотт так описывает удачную эдипальную триангуляцию, в результате которой для ребенка становится возможной перекрестная идентификация (cross-identification): «Можно сказать, что способность человека быть одному зависит от его способности справляться с чувствами, вызванными первосценой. В первосцене наблюдаются или воображаются сексуальные отношения между родителями. Здоровым ребенком эти отношения принимаются, так что с ненавистью удается справиться и поставить ее на службу мастурбации. При мастурбации ребенок берет на себя всю ответственность за сознательные и бессознательные фантазии, как если бы третий человек был включен в тройственные или треугольные отношения. Способность быть в таких условиях одному предполагает определенную зрелость в эротическом развитии, генитальную потенцию и соответствующую женскую готовность принять. Способность быть одному предполагает легирование (связывание, сплавление) агрессивных и эротических импульсов и представлений, а также способность вынести амбивалентность чувств. Одновременно со всем этим индивид, конечно же, должен быть способен идентифицировать себя с обоими родителями» [13, с. 39].

 

Как же происходит становление триангуляции, и что изменяется в эдипальной ситуации, если триангуляция развилась в недостаточной мере?

Триангуляция начинается со становления автономии, которая, в свою очередь, по Д.В. Винникотту, соответствует креативности. Автономия может развиться, если ребенок способен двигаться маленькими шагами от максимальной зависимости (омнипотенции) в сторону креативной самостоятельности (реальности). Ребенок начинает приобретать самостоятельность через переходные феномены и переходные объекты, т. е. благодаря появлению отношения к объекту [12]. Состояние, когда ребенка разделяют с родителем и оставляют одного, сменяется активным пребыванием в одиночестве. Следующий шаг – это перекрестная идентификация (cross-identification), т. е. способность проникнуться в переживания другого человека и знать, что другой делает то же самое, причем ребенок при этом уже больше не ориентирован на переходные объекты [13]. Субъект и объект теперь разделяются. Д.В. Винникотт, который прямо не говорил об отце как о третьем объекте, включал его все же в понятие использования объекта (object-usage).

Разрушение объекта, считает Д.В. Винникотт, ведет к его восприятию. При этом разрушение это только потенциальное, оно не сопровождается гневом и яростью. Это агрессия в любви, без чувства вины, потому что субъект знает, что объект переживет нападение. Ребенку доставляет удовольствие, что объект всякий раз «остается жив» после «нападок» на него. В этой связи Д.В. Винникотт приводит пример, как младенец радовался, когда он сбрасывал на пол шпатель терапевта, а тот каждый раз его поднимал и снова возвращал на стол [11]. Д.В. Винникотт также относит раннюю триангуляции к первому году жизни, правда, не используя этот термин.

В ходе дальнейшего развития ранняя триангуляция приводит к эдипальной триангуляции, на которой ненависть интегрируется перекрестной идентификацией (cross-identification). Отец при этом необходим для того, чтобы ребенок мог 1) освободиться от матери; 2) интегрировать фрустрационную ненависть.

Почему же столь важное значение придается развитию на фазе нового сближения (rapprochement)? Благодаря прямохождению, развитию мышления, появлению слова «нет», построению репрезентантного мира и, соответственно, концептуального внутреннего мира, становится возможным автономное развитие и тем самым внутреннее отделение от матери. Однако новоприобретенная независимость означает одновременно также болезненное сохранение и поддержание разделенности с матерью. Начинается вечная борьба человека против слияния с матерью, с одной стороны, и против изоляции (автаркии), с другой стороны. Страх расставания с матерью на фазе нового сближения (rapprochement) вбирает в себя самые ранние страхи разделения: страх потери объекта, страх потери любви объекта, страх кастрации.

Во время кризиса нового сближения (rappro­chement) ребенок колеблется между стремлением удалиться, убежать от матери (дезидентификация) и отчаивавшимся цеплянием за мать (амбитенденция). Задача развития заключается здесь в научении обращаться с освобождающейся агрессией (яростью из-за того, что мать более не является продолжением, расширением собственного Я – Self), а также со страхом разделения. Если эта задача решается оптимально, то образ (имаго) матери заполняется (катексируется) при разделении болью и печалью. При этом сохраняется надежда, что мать вернется. При неблагоприятном развитии после «разделения» создается опасный образ матери. В движении от матери и к матери («туда – сюда») ребенок испытывает при приближении к ней угрозу, возникает страх быть «вновь проглоченным» – метафора страха потери Я при регрессии, страха потери автономии Я и потери самоидентичности. В борьбе за разделение и становление самостоятельности отец теперь важен для ребенка как не столь амбивалентно заполненный (амбивалентно катексированный) объект, каким является мать. Отец теперь нужен ребенку в своем «не конаминированном»7 качестве. А мать, как отмечает в этой связи М. Ротманн, «...больше всего любят как первый и важнейший объект любви каждого человека, но одновременно и больше всего ненавидят из-за неминуемых разочарований и расставаний с ней» [10]. Расставания с отцом протекают значительно менее драматически, чем расставания с матерью.

Образ матери (имаго матери) дифференцируется из симбиотического дуализма (двуединства) ребенка и матери. Образ отца (имаго отца) надвигается на ребенка как бы из внешнего мира – словно сияющий рыцарь или спаситель от «плохой» матери, как его характеризует М. Малер. Е. Абелин также использует эту концепцию [1; 2]. По Е. Абелину, отец примером своей жизни демонстрирует безопасное отношение к первичному объекту. Он как бы проживает перед ребенком временное разделение с матерью. Отец как представитель (репрезентант) внешнего мира пробуждает в ребенке интерес к этим отношениям. С помощью исходящей от отца инициативы ребенок может найти новые возможности удовлетворения и сублимации. Идентификация с отцом означает идентификацию с его отношением к матери!

Как отмечает H. Loewald [8], у ребенка по отношению к матери существует: 1) позитивное либидонозное отношение, которое вырастает из первичного нарциссизма; 2) негативное, отвергающее отношение, возникающее из страха и боязни перед материнским лоном (the womb), т. е. перед погружением обратно в изначальное неструктурированное состояние первичной идентичности с матерью. С преэдипальным отцом ребенок вступает в крайнюю, утонченную (эквизитную) мужскую идентификацию, дающую ему мощную защиту от матки, материнского лона (1); с отцом устанавливаются отношения защиты против отцовской угрозы кастрации (2).

Phyllis Greenacre [5] также считает, что та роль, которую отец играет в первые два года жизни ребенка, недооценивается. Она подчеркивает его значение для развития моторики, освоения пространства, а тем самым и самого тела («грубые» кинестетические игры: подбрасывание вверх, вращения вокруг себя, катание на плечах). Ребенок получает возможность идентифицировать свои собственные движения с движениями отца. Он может переживать и наслаждаться иллюзией, что он такой же большой и активный. Это состояние может еще более усиливаться благодаря одновременному знанию, что на самом деле он маленький, но скоро будет такой же большой, как отец. Тем самым ребенок способен вынести, пережить свою реальную, актуальную слабость.

Здесь P Greenacre проводит параллель с «достаточно хорошей (good enough) матерью» (Д.В. Винникотт), которая благодаря своему активному приспособлению к потребностям ребенка создает у него омнипотентную иллюзию, что грудь (т. е. мать в ее питающей и ухаживающей функции) является частью ребенка [12]. Парадокс происходящего заключается в том, что ребенок только тогда сможет пережить и вынести разрушение иллюзии своего омнипотентого всесилия и всемогущества (дезиллюзинирование), когда он сможет пережить иллюзию, что он сам «создал» внешнюю реальность, в данном случае – грудь. На более поздней фазе развития отец также опосредует иллюзию омнипотентного овладения пространством – важнейшую предпосылку последующего адекватного отношения к реальности.

Если же отец, напротив, играет с ребенком без обоюдной радости и удовольствия (неэмпатически), то, считает P. Greenacre, возникает опасность сверхстимуляции с разрушением взаимопонимания между отцом и ребенком. Следствием этого может стать преждевременная генитальная стимуляция, которая будет ассоциироваться с ощущением своей слабости, подчиненности, незначительности, что, в свою очередь, может привести к нарушению последующей сексуальной жизни [5].

Многие французские психоаналитики – J. Lacan, P. Ricoeur, S. Lebovici, R. Cremieux, A. Le Gall – приписывают отцу важную роль при переходе от превербального зеркального отражения к структурному уровню символического функционирования [7]. Такая структурная перестройка достигается благодаря механизму интрапсихической триангуляции, который предшествует последующему эдипальному конфликту. В случае психозов и пограничных нарушений по типу Borderline нормальная триангуляция отсутствует, отец неинтегрирован в отношения триангуляции в качестве третьего объекта.

Gerard Mendel в своем социо-психоаналитическом подходе представляет матриархат как инфантильную стадию развития со всемогущим образом матери [9]. Патриархальное развитие стало возможным только тогда, когда преобладающее господство матери было сломлено образом отца. Когда устанавливается равновесие между усиливающими Я образами отца и доминирующими до этого образами матери, может развиться новое отношение к внешнему миру и к природе. До этого отношение к силам природы определялось фаталистическим послушанием и подчинением. Отношение к миру, земле, природе, жизни и смерти определялось проекцией архаических образов матери. Природа была всеохватывающей и всемогущей матерью, которая переживалась по образцу кормящей и отказывающей в удовольствии матери из раннего детства («хорошая» и «плохая» мать). Неизменный порядок вещей и вечное повторение одного и того же считались продолжением непререкаемого материнского авторитета, который магически распространялся на все живые творения, а также на их детей.

Из этой инфантильной стадии полной психоаффективной зависимости человечество смогло вырасти только тогда, когда преобладанию и господству матери был противопоставлен образ (имаго) отца. G. Mendel считает, что для этого необходимы, по меньшей мере, две предпосылки. Во первых, нужно, чтобы образ (имаго) отца приобрел еще до наступления Эдипова комплекса определенные специфические патернальные признаки, на основании которых ребенок мог бы различать образы отца и матери. Вторым условием является полное любви преэдипальное отношение к отцу, которое даст возможность выносить эдипальную агрессивность. Ребенок сможет в достаточной мере интроецировать отцовские элементы и частично идентифицироваться с отцом, в результате чего он уже больше не будет столь беззащитен перед всемогущей матерью, с одной стороны, и перед страхом кастрации, с другой стороны8 .

Обобщая, можно сказать что проблему триангуляции следует рассматривать в широком философском контексте. Появление контрастной по сравнению с матерью фигуры отца – как третьего объекта – позволяет выработать оптимальную дистанцию к матери и выйти из симбиотического слияния, из системы проективных отношений, которые приводят к параноидальному искажению реальности. Получить представление об объекте можно только, посмотрев на него «со стороны». Отношения с отцом делают возможным становление объективного восприятия действительности.

Литература:

1.    Abelin, E. The role of the father in separation-individuation process. In: McDevitt JB, Settlage CF (Hrsg) Separation-Individuation. Int Univ Press, New York 1971.

2.    Abelin, E. Esquisse d’une théorie tiopathogénique unifiée des schizophrénies. Huber, Bern, 1971.

3.    Ermann, M. Die Fixierung der frühen Triangulierung. Forum Psychoanal. 1:93-110, 1985.

4.    Greenacre, P. The childhood of the artist: libidinal phase development and giftedness. Psa. Study Child, 12, 27-72, 1957.

5.    Greenacre, P. (1966) Probleme der-beridealisierung des Analytikers und der Analyse. Psyche, 23, 611-628, 1969.

6.    Kutter, P. Moderne Psychoanalyse. Stuttgart. Klett, 1989.

7.    Lacan, J. Ecrits. Paris. Edition du Seuil, 1966.

8.    Loewald, H. Ego and reality. Int. J. Psycho-Anal., 32, 10-18, 1951.

9.    Mendel, G. Die Revolte gegen den Vater. Eine Einführung in die Soziopsychoanalyse. Frankfurt. Fischer, 1972.

10.  Rotmann, M. Über die Beteutung des Vaters in der «Wiederannäherungs-Phase». Psyche, 32: 1105-1147, 1978.

11.  Winnicott, D.W. (1941) Die Beobachtung von Säugling in einer vorgegebenen Situation. In: Von Kinderheilkunde zur Psychoanalyse. München. Kindler, 1976.

12. Winnicott, D.W. (1951) Übergangsobjekte und Übergangsphänomene. In: Winnicott, D.W. Von Kinderheilkunde zur Psychoanalyse. München. Kindler, 1976.

13. Winnicott, D.W. (1958) Die Fähigkeit zum Alleinsein. In: Winnicott, D.W. Reifungsprozeß und fördernde Umwelt. München. Kindler, 1974.

14. Winnicott, D.W. (1971) Vom Spiel zur Kreativität. Stuttgart. Klett, 1973.

 

Использование метода символдрамы для диагностики, коррекции и профилактики сексуальной дисгармонии супружеской пары

С.А. Мартыненко,
г. Харьков

 

В отечественной литературе, посвященной сексуальным нарушениям практически отсутствуют исследования, посвященные такому важному аспекту как сексуальный сценарий пациента.

Васильченко определяет сексуальный сценарий как совокупность условий, при соблюдении которых становится возможно полноценная реализация сексуального либидо. Формирование сексуального сценария происходит под влиянием значимых других и опыта ранних сексуально-эротических впечатлений. Реализация сексуального сценария, чуждого личности, порождает у нее чувство фрустрации, неудовлетворенности, несмотря на формальные признаки сексуальной разрядки (семяизвержение, оргазм). У патологических личностей особенности сексуального сценария могут быть затруднительно-вычурного или извращенного характера, что крайне затрудняет или делает невозможным его полноценную реализацию. Однако не только у психопатических личностей, но и у личностей, имеющих расстройства невротического уровня, невыполнение экспектаций, рожденных определенным сценарием ритуалов близости, рождает неудовлетворенность сексуальными отношениями и может приводить к сексуальным нарушениям.

Важность сексуального сценария диктует необходимость его изучения и коррекции, что сталкивается с определенными трудностями.

Осознанные компоненты сексуального сценария неохотно сообщаются больными, избегающими освещения этого предельно интимного проявления сексуальности. Из односложных ответов пациентов, изобилующих обобщениями, понятными только ему («красиво», «соблазнительно») невозможно составить представление о характерных особенностях сексуального сценария пациента, что определило необходимость поиска методики в неявной для пациента форме исследующей этот аспект сексуальности.

Для проработки темы сексуального сценария нами использован мотив Символдрамы «лицо противоположного пола». Мотив в том виде, в котором он использовался до последнего времени, опирался на юнгианские понятия анима и анимус и имел своей задачей ассимиляцию начала противоположного пола в процессе индивидуации. Суть мотива заключалась в представлении себя лицом противоположного пола и совершением ряда действий в этом образе (стрельба из пистолета и лука, рассечение плода мечом и другое).

В работе с данным мотивом автор неоднократно сталкивался с тем, что у пациентов при работе с образом спонтанно возникал образ мужчины у мужчин и женщины у женщин. Имели место определенные формы ухаживания во взаимодействии с этим образом и, наконец, сексуальная близость. При этом пациенты проецировали в этой сцене желаемые ритуалы сексуальной близости и демонстрировали характерные нарушения, свойственные им. При интерпретации полученного материала прежде всего представлялась возможность оценить данный сценарий по степени его реалистичности. Имелась также возможность проследить сохранность определенных стадий либидо (по Васильченко), к примеру редукция платонической стадии, либо ее гипертрофия, смещение или инверсию половой роли, наличие социокультурных мифов и др.

Технически, мотив использовался следующим образом: пациент представляет себя лицом противоположного пола, терапевт выясняет имя возраст, представляемого образа, его одежду, обувь, аксессуары. После проведения детализации пациенту сообщается, что рядом находится лицо, противоположное по полу, представляемому образу и просят его описать. После описания терапевт используя режиссерские приемы Символдрамы создает условия для знакомства и последующей близости с образом. Материал, продуцируемый пациентом во время имагинации становится основой интерпретации для лечащего врача. Последующий рисунок, отражающий наиболее важную, с точки зрения пациента, сцену имагинации, также может быть использован с диагностической целью.

В качестве иллюстрации проводимой интерпретации можно привести в качестве примера оценку реалистичности сексуального сценария. Недостаточная реалистичность проявляется в чрезмерной идеализации воображаемого партнера, которая простирается от его внешнего вида до его материальных возможностей. Показателем недостаточной реалистичности является также смещение ролевых позиций в процессе ухаживания, когда стереотипы маскулинности и феминности искажаются вплоть до полной инверсии (что отражает нарушение стереотипа полоролевого поведения). Недостаток реалистичности сексуального сценария проявляется в появлении стереотипов так называемых социокультурных мифов. Как пример подобных нарушений может служить представление двух или нескольких партнеров, призванных удовлетворить взаимоисключающие тенденции («чистоту платонических отношений» и «грязь сексуальных» – комплекс Мадонны и Блудницы).

Данный мотив может использоваться как диагностический критерий сохранности и центрированности платонического, эротического и сексуального либидо. В процессе имагинации можно отчетливо отдеференцировать как регресс и фиксацию на определенной стадии так и ее чрезмерную гипертрофированную выраженность. Одним из аспектов интерпретации является анализ межличностного взаимодействия партнеров в процессе ухаживания. В данном случае процесс интерпретации опирается на правила «психотерапевтической правильности». Примером нарушения психотерапевтической правильности могут служить следующие высказывания пациентов – «и он уже знает, чего я хочу», «потом он, естественно, делает...» и им подобные. Полученные формы нарушения психотерапевтической правильности затем используются в коррекционной работе.

Использование мотива позволяет выявить нарушение, носящее скрытый, латентный характер. В данном случае вполне возможно использовать мотив для профилактики сексуальной дисгармонии супружеской пары, проводя данный мотив у супруга, не предъявляющего активных жалоб. В этой ситуации врач может провести ряд упреждающих воздействий, что повышает вероятность терапевтического успеха.

В качестве иллюстрации использования мотива «стадион» для лечебной и диагностической цели можно представить клинический случай пациентки М., страдающей аноргазмией. После сбора анамнеза пациентке было предложено занять удобное положение, расслабиться и поработать с образом. Пациентка представила стадион и футболистов играющих в мяч. В отличие от пациентов представляющих себя в роли зрителей М. представила себя среди игроков. В образе М. была сильным, здоровым мужчиной, который активно участвовал в игре. Пациентке была дана возможность выполнить свое желание продолжать матч, а затем, когда игра завершилась, психотерапевт предложил ей найти в образе женщину, с которой пациентке хотелось бы повзаимодействовать. Однако пациентка отказалась от подобного взаимодействия, ссылаясь на усталость. Для М. было необычно, что эта усталость была неприятной, хотя чувство «мышечной радости» после физических упражнений было ей знакомо. Используя прием троекратного отвлечения удалось помочь пациентке в представлении женской фигуры. Женщина в образе была скромно одета, не имела практически никаких украшений. Однако пациентка испытывала к ней приятное чувство доверия и надежности. После знакомства пациентка вступила в разговор с образом, делясь впечатлениями от законченной игры. Одним из важных моментов в игре было то, что команда, к сожалению, вела себя пассивно, и это помешало команде выиграть.

Интерпретация данного образа может включать несколько аспектов. Прежде всего, возможно, применения психодинамической интерпретации. С точки зрения психодинамического подхода представляется важным чрезмерное развитие инстанции «Сверх Я» у данной пациентки. Стремление «работать», когда другие отдыхают указывают на повышенные требования к себе, невозможность расслабиться и полноценно отдохнуть. Чрезмерное развитие инстанции «Сверх Я» не позволяет женщине быть в достаточной мере расслабленной в ситуации близости, что мешает достижению оргазма. Инстанция «Сверх Я» ограничивает диапазон преемственности в ситуации близости, что в свою очередь негативно сказывается на способности достижения оргазма.

Проведение мотива позволяет выявить присущее ей сопротивление, проявляющееся в невозможности найти в образе женщину. Мотивировка пациентки указывает на то, что ее сверхвовлеченность в работу и чувство усталости после этой работы является защитным образованием, позволяющее ей избегать пугающей ее близости.

В том, каким образом М. описывает образ женщины проявляется ее склонность рассматривать женщину исключительно как мать, что проявляется в отсутствии аксессуаров подчеркивающих женскую привлекательность и чувственность, а также в тех чувствах, которые испытывает пациентка к образу.

Зависимость от фигур олицетворяющих материнский и отцовский мир проявляется в развитии образа.

После знакомства пациентка вела беседу с образом женщины, которая была посвящена проблемам семьи. «Оказалось», что и сама М. и женщина, которую она представляла были разведены. М. жаловалась в образе, а ее собеседница сочувственно и с пониманием слушала. Затем женщина, представляемая М., также поделилась своими семейными проблемами.

На вопрос: «Что бы хотелось пациентке сделать в образе» пациентка ответила, что хотела бы вдвоем погулять на природе. После разрешения пациентка и представляемый ею образ вышли на луг, окруженный массивными, высокими деревьями. Во время прогулки пациентка ощущала выраженное чувство покоя и расслабления, которое за последнее время ей редко удавалось испытывать. После прогулки М. предложила образу женщины пойти с ней в ресторан. В ресторане М. чувствовала себя уютно и спокойно, поскольку «это был маленький ресторан и в нем не было постоянных посетителей». Окончив ужин М. предложила в этом месте попрощаться с образом и вышла из погружения.

Анализируя образ можно выделить ряд характерных особенностей достаточно часто встречающихся в клинике женской аноргазмии, а именно, выраженное сверх я пациентки в сочетании с потребностью регрессировать на более ранние фазы развития либидо.

М. представляет себя игроком, активно действующим лицом даже тогда, когда другие отдыхают. М. жалуется на пассивность команды, что отражает ее актуальную ситуацию в семье, где члены семьи не разделяют ее позицию.

Символическое удовлетворение архаических потребностей пациентки позволило ей перейти к образному удовлетворению оральных мотивов (поход в ресторан), который сохранил некоторые черты материнского мира (небольшие размеры ресторана, отсутствие случайных людей).

М. прерывает имагинации на этапе удовлетворения оральных потребностей, что говорит о ее оральной фиксации.

Анализируя данный мотив необходимо обратить внимание на характер процессов привлечения в ритуале ухаживания. В данном случае, механизмом привлечения является совместное осуждение актуальных проблем с целью вызвать у собеседника сочувствие и поддержку.

Последующая работа с пациенткой подтвердила правильность интерпретационных гипотез. Последующее лечение с привлечением мотивов прорабатывающих взаимоотношения со значимыми лицами позволило устранить аноргазмию у пациентки.

Проведенная работа убедительно говорит о необходимости использования мотива «лицо противоположного пола» для диагностической, коррекционной и профилактической работы врача сексопатолога.

Литература:

1. Кришталь В.В., Гульман Б.Л.: Сексология, Т.II. Клиническая сексология. Часть 1. Общая сексопатология. Х., ЧП «Академия сексологических исследований», 1997 г. – 272с.

2. Буртянский Д.Л., Кришталь В.В., Смирнов Г.В.: Основы клинической сексологии и патогенетической психотерапии. Издательство Саратовского университета 1987 г.

3. Васильченко Г.С.: Общая сексопатология. Москва. Медицина. 1977 г.

4. Ханскарл Лёйнер: Кататимное переживание образов. Издательство «Эйдос». Москва, 1996г.

5. Обухов Я.П.: Символдрама и современный психоанализ. Харьков. «Регион-Информ». 1999г.

Список мотивов, используемых в символдраме и рекомендуемых

Х.Лейнером, Г.Хорном, Э.Вильке, Я.Л.Обуховым,
С.А.Мартыненко

 

1.    Дерево

2.    Цветок

3.    Луг

4.    Мой луг

5.    Ручей

6.    Вода, где было приятно

7.    Путешествие вдоль ручья к истоку

8.    Путешествие вдоль ручья к устью

9.    Подъем на гору

10.  Осмотр дома

11.  Существо, выходящее из леса

12.  Управление собственным наделом земли (царством)

13.  Своя хижина (изба, дом, пещера, убежище)

14.  Строительство дома

15.  Замок (дворец)

16.  Три дерева

17.  Куст розы

18.  Автостоп

19.  Райский плод

20.  Колодец (фонтан)

21.  Огонь

22.  Мяч

23.  Золотой шар

24.  Золотое кольцо

25.  Путешествие с волшебной лампой

26.  Поиски клада

27.  Коробка с игрушками

28.  Моя любимая плюшевая игрушка (плюшевый мишка)

29.  Еще раз быть совсем маленьким

30.  Лежа в гамаке

31.  На теплом пляже

32.  В теплом помещении (комнате)

33.  Досмотреть ночной сон

34.  То место, где я был очень счастлив

35.  Прийти на свадьбу

36.  В райском саду (на небесах)

37.  На вечеринке

38.  Участие в игре на театральной сцене

39.  В сказочной стране

40.  Моя любимая сказка

41.  Страна изобилия

42.  На ковре самолете

43.  Я – мальчик-с-пальчик (дюймовочка)

44.  Если бы я был королем

45.  Крупный выигрыш в лото

46.  Кто-то, кого я обожаю (люблю)

47.  Тот (та), с кем я хотел бы дружить

48.  Семья животных

49.  Любимое животное

50.  Лошадь

51.  Лев

52.  Корова

53.  Слон

54.  Три зверя

55.  На крестьянском дворе

56.  Путешествие со странствующим цирком

57.  В дремучем лесу

58.  В шапке-невидимке

59.  Осмотр пещеры

60.  Тайное оружие

61.  Выпустить пар

62.  Кидаться грязью и валяться в грязи

63.  Быть в пути

64.  Прогулка на лодке

65.  Катание на мотоцикле

66.  Катание на мопеде

67.  В порт заходит корабль

68.  Погружение на подводной лодке

69.  Полет на воздушном шаре

70.  Осмотреть далекий остров за тридевять земель

71.  Путешествие с экспедицией

72.  Осмотр вулкана

73.  В саду

74. У мудрого старца (старухи)

75. Семья за столом

76. В школе

77. Заглянуть в замочную скважину

78. На 10-20 лет старше

79. Машина времени

80. Что-то, чего я еще не знаю

81. Что-то, что мне самому представится

82. Путешествие внутрь собственного тела

83. Смотреться в зеркало

84. Представить себе свои проблемы

85. Печальное событие

86. Облако

87. Необитаемый остров

88. Пикник за городом

89. Отдых на курорте

90. Поездка на велосипедах

91. Плот

92. Группа поднимается в гору

93. Полет на другую планету

94. Представление себя животными в джунглях

95. Побег из тюрьмы

96. Ограбление банка

97. Нелегальный переход границы и провоз контрабанды

98. Пустыня

99. Рыцарский турнир

100. Представление себя мужчинами

101. Ярмарка

102. Бардель

103. Мне 80 лет

104. Дети на детской площадке

105. Оазис

106. Посадить сад

107. Животное и детёныш

108. Мост

109. Итсточник сил

110. Сосуд

111. Меч

112. Пистолет

113. Массаж

114. Гнездо

115. Вылет из гнезда

116. Цветок, который сорвут

117. Игра со шлангом

118. Русалка

119. Кентавр

120. Стадион

 

 

Ведьма

М.И. Орлова, Я.Л. Обухов[1][1]

Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой, над прудом, над дорогой летела Сеси. Невидимая, как юные весенние ветры, свежая, как дыхание клевера на сумеречных лугах… Она парила в горловинах, мягких, как белый горностай, отдыхала в деревьях и жила в цветах, улетая с лепестками от самого легкого дуновения. Она сидела в прохладной, как мята, лимонно-зеленой лягушке рядом с блестящей лужей. Она бежала в косматом псе и громко лаяла, чтобы услышать, как между амбарами вдалеке мечется эхо. Она жила в нежной апрельской травке, в чистой, как слеза, влаге, которая испарялась из пахнущей мускусом почвы.

Рей Брэдбери, Апрельское колдовство

 

Каждая женщина рождается с тайной: силой созидания, очарования и магнетизма. Эта сила естественна и столь же природна, как и сила земли. Многие женщины не чувствуют ее в себе в достаточной мере и не используют ее потенциал. Отсюда – неуверенность в своей привлекательности, неудачи в любви, навязчивое сравнение себя с мужчинами, неумение пользоваться своей интуицией, подавление сексуальности. Такие женщины недовольны собой, своей внешностью, постоянно пытаются найти образ идеальной красавицы в модных журналах.

Привлекательной женщине не обязательно быть молодой и худой, если она в контакте со своей женственностью. Наоборот, чем старше становится женщина, тем больше в ней шарма и очарования.

Издавна люди связывали секрет женского обаяния с колдовством ведьм. В сказках именно ведьма помогает русалочке обрести ноги (и, соответственно, промежность и женские гениталии), указывает девушке путь к своему любимому, помогает вернуть суженого, стать красивой и искусной. Так кто же она - ведьма? Злая колдунья, вселяющая ужас в маленьких детей, или мудрая женщина, ВЕДУЮЩАЯ (не от этого ли происходит слово «ведьма»! [2][2][3] ) тайны леса, природы, законы жизни человека, животных и растений? Австрийский психолог Трауде Эберманн утверждает, что «в современном феминистическом движении ведьма считается позитивным символом самостоятельной, автономной и потентной женщины, имеющей доступ к тайному знанию о соках и силах природы (а это значит и сексуальности), которая колдует, заколдовывает и околдовывает с удовольствием» (Ebermann T., 1999, с. 68). Сексуальную, обвораживающую женщину народная молва связывает с ведьмой, с демоническим, чертовским началом. «Эх, добрая баба! Чёрт-баба!» - характеризует привлекательную женщину Н.В. Гоголь в повести «Ночь перед рождеством» (Гоголь Н.В., 1960, т. 1, с.157).

А.Н. Афанасьев так исторически объясняет феномен ведьм: «Мало-помалу, путем чисто фактическим, начинают выделяться из народа люди, одаренные бóльшими способностями и пользующиеся потому бóльшим влиянием. Действуя более или менее под религиозным увлечением, они являются народными учителями и предвещателями: им понятен смысл древних мифов и религиозного языка, они в силах разгадывать и объяснять всякие приметы и гадания, они знают таинственную силу трав и очищений, они могут совершать все чародейною силою заговора. … К подобным вещим людям и начинает прибегать народ в нужде, для испрошения помощи и совета.» (Афанасьев А.Н., 1996, с. 91).

В Средние века сотни тысяч женщин были жестоко замучены только за то, что они владели знаниями о воздействии на человека того, чем сегодня занимается психология, медицина, фармакология, биология. Этому способствовало широко распространенное христианское представление о женщине как источнике соблазна и греха (Фрезер Дж. Дж., 1980). Психоаналитик Сузан Бордо объясняет это тем, что мужчина, мальчик, неизбежно переживая фрустрацию в наиболее ранних отношениях с матерью, боится своих желаний, направленных на мать, боится идентифицироваться с ней. Он бежит от матери, спасаясь в мире мужских ценностей. Именно поэтому мальчик заявляет: «Не буду надевать девчачьи колготки, не буду делать ничего как девчонки, не буду пользоваться женской логикой». Мужская идентификация развивается не автоматически, благодаря обусловленности мужским биологическим полом. Она проходит долгий путь становления с многочисленными кризисами и проблемами. В результате получается, что во многом мужская идентификация – это результат ранних фрустраций в отношениях с матерью. Ее можно считать реактивным образованием, созданным для защиты от угрозы слияния с матерью.

Со времен Р. Декарта и Ф. Бекона, во всяком случае, со времен И. Канта, принято делить логику на мужскую – рациональную - и на женскую - иррациональную. Было принято считать, что мужская логика отличается своей прямолинейностью, четкой связанностью причины и следствия, четкой направленностью в одну сторону, стремлением разложить пространство и время на четкие линейные категории. К так называемой женской логике существовало презрительное отношение как к чему-то бессистемному, ориентированному не на разум, а на чувства. Мужчины часто боятся, что их обвинят в отсутствии мужской логики. Однако развитие современной науки в любой области (как в области физики и точных наук, так и, безусловно, в гуманитарных науках) показывает, что сейчас фактически уже наступила эпоха женского подхода и женской мудрости, для которой в бóльшей степени характерны цикличность, сезонность, ритм, интуиция. Ведьма символизирует эмоционально глубокую женскую мудрость, согревающую и оживляющую духовность. Женская мудрость отличается от холодного мужского рационализма, режущего и острого. Это мудрость особого рода, включающая творческое начало и космическое единство.

С позиции психоаналитической теории объектных отношений, дети бояться ведьмы, прежде всего, потому, что она воплощает для них страшный образ «пожирающей матери». Эту метафору предложила Мелани Кляйн, характеризуя субъективно переживаемый ребенком страх преследования на параноидально-шизоидной позиции, когда происходит расщепление, раздвоение объекта (отсюда и название: «параноидально-шизоидная»). В первые недели после рождения младенец еще не может прочувствовать и принять, что мать, которую он во время фаз покоя столь высоко ценит, это тот же самый объект, на который он во время фаз возбуждения столь же беспощадно и безжалостно нападает. Для ребенка как бы существуют две матери – «хорошая» и «плохая», что находит отражение в детских сказках, например, в русской народной сказке «Волк и семеро козлят». Когда козлятам хорошо, мать для них – это добрая коза, которая «молочка принесла». Когда им плохо (в сказке коза уходит от козлят в лес), мать превращается в «пожирающего» волка.

Как считает В.Я. Пропп, сказки отражают реальную историческую практику ритуалов инициации в первобытно-общинном обществе. В форме сказок о ведьме и бабе-яге до нас дошел древний шаманский ритуал, который осуществлялся хранительницами перехода между миром жизни и миром мертвых, существовавший в родовом обществе (Пропп В.Я., 1998). Позднее к ведьмам относили жриц и сторонников языческих культов, жрецы и божества которых снижались в христианском мировоззрении до уровня нечистой силы. Выделялись три категории ведьм: «черные», творящие зло, «серые», которые могли совершать и злые и добрые дела, а также «белые», помогающие человеку: ведьмы владели даром целительства, занимались знахарством, знали секреты лечебных трав, помогали при родах. Считалось, что ведьмы могли предсказывать будущее, делать как лекарства, так и яды с приворотными зельями. Ведьмы лечили, выводили бородавки. В то же время они могли навредить, как говорят в народе, навести «порчу», наслать болезнь. Они наделялись способностью оборотничества, летать по воздуху, оживлять любой предмет, делаться невидимыми. Их атрибутами были летучие мыши, черный кот, помело, кочерга, волшебные травы и т. п. Но особая внутренняя связь была, как считалось, у ведьм с кошками. В народных поверьях обычная внешность ведьм, как правило, воплощалась в безобразной старухе. Но ведьма могла принимать и облик молодой привлекательной женщины. В сказках и народных преданиях ведьмы могли летать верхом на помеле, на козле или свинье, в которых они могли превратить человека (Мифы народов мира, 1997, т. 1, с. 226-227).

В германской мифологии было распространено поверье, что раз в год в Вальпургиеву ночь с 30 апреля на 1 мая ведьмы на метлах и вилах слетались на гору Броккен. Считалось, что в это время, когда травы обретали чудесную силу, устраивался шабаш ведьм (Мифы народов мира, 1997, т. 1, с. 212). В средневековой европейской мифологии было широко распространено поверье о духовной и плотской связи ведьм с дьяволом (Мифы народов мира, 1997, т. 1, с. 545). Мужские демоны, домогающиеся женской любви, назывались инкубами (от лат. «ложиться на»). От такой связи могла зачать спящая женщина и родить урода или полузверя. Женские демоны, соблазняющие мужчин, назывались суккубами (от лат. «ложиться под»).

В славянской мифологии ночь на Ивана Купалу считалась временем сборища ведьм. Кроме того, ведьмы собирались при солнцевороте на Коляду и при встрече весны, то есть в наиболее важные языческие праздники. На Украине было распространено поверье, что ведьмы собираются на Лысой горе, лежащей на левой стороне Днепра у древнего Киева, где некогда стояли кумиры и был центр языческого культа. Горы у славян-язычников были священными местами жертвоприношений и игрищ. Слетаясь на Лысую гору, ведьмы, как считалось, предаются дикому разгулу и любовным наслаждениям с чертями, объедаются, опиваются, поют песни и пляшут под звуки нестройной музыки (Энциклопедия русской магии, 1999). Активность ведьм приходится именно на ночь, когда светит луна, а не на день, когда светит солнце. Считается, что на луна символизирует глубину и тайну бессознательного; солнце – свет сознания. Таким образом, наше бессознательное имеет базовую женскую природу, которая в народном сознании связывается с ведьмами и нечистой силой.

На архетипическом уровне образ ведьмы связан в нашем коллективном бессознательном с архетипом Великой Матери (см. схему 1), имеющим четыре основных проявления: «хорошая мать» - «ужасная мать» (старая ведьма М-), положительная анима («добрая юная фея») - отрицательная анима («роковая женщина», молодая ведьма А-). Образ ведьмы воплощает в себе демоническое начало в нашей душе, естественно и закономерно присутствующее в каждом из нас на уровне коллективного бессознательного. Прикасаясь к образу ведьмы в сказках и идентифицируясь с ней, мы проживаем эту важнейшую архетипическую составляющую нашей личности.

Архетипы открываются для анализа через их проекцию на надличностном уровне в религиозных представлениях, в образах богов, героев легенд и мифов (Neumann E., 1988). В славянской мифологии это, например, богиня жизни, прародительница Жива - иначе называемая Сива (отсюда, возможно, волшебная сила Сивки-Бурки) - и богиня судьбы и плодородия, охранительница богатства Мокошь, а в германской мифологии это богиня Фрейя - женская составляющая, госпожа, в паре богов вегетации брата и сестры Фрейра и Фрейи. В скандинавской мифологии Фрейр - это бог, олицетворяющий растительность, урожай, богатство и мир. Его сестра Фрейя - богиня плодородия, любви и красоты. В семито-сирийской мифологии им соответствует пара Бааль - Баалат.

Древние германцы посвящали Фрейе (а славяне - Мокоше) один день недели - пятницу (нем. Freitag, англ. friday). Он считался счастливым днем. Так как Фрейя считалась богиней любви, пятница была наиболее благоприятным днем для заключения мира, для всех дел любви и брака. Позднее под влиянием римской мифологии, этот день связывался с Венерой, к символике пятницы и к Фрейе прибавился любовно-эротический аспект. Так как Фрейю часто отождествляли с супругой верховного бога германцев Вотана (Одина), она считалась также богиней облаков и погоды. К ее компетенции относили также рост и созревание посевов, и, прежде всего, льна. Считалось, что ей подчиняется и вода, а также водяные существа, эльфы, гномы, сильфы.

Схема 1: Архетип Великой матери (Neumann E., 1988).

 

С утверждением христианства девственные и материнские черты богинь Фрейи и Мокоши перешли, с одной стороны, к Марии, а, с другой, к ведьмам. В результате многое из того, что в языческие времена считалось святым и целебным, после свержения Фрейи с престола в христианские времена стало считаться демоническим и приписывалось ведьмам. Например, пятница, которая до этого была счастливым и благословенным днем, стала днем несчастий, днем шабаша ведьм. Правда, в народе все еще считают, что в пятницу можно освободиться от болезней, а также, что в этот день лучше всего свататься и заключать браки.

Многое связывает ведьм с целебными растениями, которые, как считалось, использовались для приготовления колдовского зелья. Различные травы (папоротник, белоголовник, шалфей, плакун, дурман, адамова голова, иван-да-марья, чертополох, подорожник, полынь и др.) ведьмы собирали в ночь на Ивана Купалу. Считалось, что эти травы приобретали в руках ведьм особую силу. Из них ведьмы приготовляли различные мази, натирали ими свое тело и могли принимать таким образом облик различных животных. Чаще всего, как считалось, ведьмы принимали облик желтых кошек (Энциклопедия русской магии, 1999). У древних германцев богине Фрейе посвящались подмаренник, а также желтая хризантема. Как богиню погоды Фрейю связывали с коровяком. Если кто-нибудь осмеливался его сорвать, то в него могла ударить молния. Полагали, что именно в результате грома, посылаемого богиней погоды Фрейей или позднее ведьмой, на высокогорных лугах преобладали огромные пространства желтых цветов. Архетипический аспект красоты, который приписывали Фрейе и Венере, связывался на практике с настоем красоты из цветов первоцвета (примулы), окропленных вином. Негативный аспект владычицы плодовитости перешел от Фрейи к ведьмам, готовящим из цветущей полыни зелье, вызывающее импотенцию (Обухов Я.Л., 1997).

ª©¨§

Архетипический, культурологический и исторический потенциал образа «ведьмы» позволяет использовать его в психотерапии и, прежде всего в работе с наиболее часто встречающимися психосоматическими нарушениями и сексуальными расстройствами у женщин, например, в случае аноргазмии.

Как известно, одна из главных психогенных причин общей аноргазмии – это страх женщины потерять во время сексуальной близости контроль над собой и предаться наслаждениям, связанным с чем-то запретным, с детства кажущимся плохим, греховным, «грязным» или опасным. Часто причина аноргазмии заключается также в недостаточной способности женщины довериться, отдаться своему сексуальному партнеру, что, в свою очередь, обусловлено кризисом идентификации. Например, в случае, если женщина отвергает диктуемую ей патриархально-доминирующим обществом роль пассивного следования за мужчиной. Открытые и скрытые агрессивные тенденции и переживания, направленные против мужчины, могут затем подрывать тот базис доверия, который необходим для способности позволить себе «провалиться» в наслаждение. В этой связи могут возникать другие конфликты, связанные со стремлением к эмансипации. Современная женщина часто испытывает противоположные, амбивалентные желания. С одной стороны, ей хочется быть самостоятельной и независимой, а с другой стороны, ей не дает покоя тоска по чувству, что «тебя берет сильный мужчина». Психотерапевтическое обращение к образу «ведьмы» дает возможность эффективно работать с перечисленными проблемами.

Проводя психотерапию по методу символдрамы (Лёйнер Х., 1996; Маркова М.В., 2000; Мартыненко С.А., 2000; Мартыненко С.А., Обухов Я.Л., 2000; Обухов Я.Л., 1999; Leuner H., 1994), нами были разработаны специальные имагинативные упражнения, в ходе которых пациентка представляет себя ведьмой, совершает различные превращения, отправляется в воображаемые путешествия.

В начале сеанса, который в общей сложности длится около 50 минут, психотерапевт в течение 10-30 минут проводит с пациенткой предварительную беседу, в ходе которой он спрашивает о ее актуальном состоянии, самочувствии, волнующих ее проблемах. В качестве примера приведем сокращенный протокол одного из протагонистских сеансов.[4][3]

Психотерапевт:      Как Вы себя чувствуете?

Клиентка: Хорошо, расслабленно.

Психотерапевт:      С чем бы Вам хотелось сейчас поработать?

Клиентка: Хотелось бы прояснить некоторые отношения с мужчинами.

Психотерапевт может спросить пациентку о том, как она представляет себе ведьму, как ведьма могла бы выглядеть, сколько ей примерно лет и т. п.

 

Психотерапевт:      Вам приходилось сталкиваться с такими женщинами, которых можно было бы назвать ведьмами?

Клиентка: Были такие женщины, но больше внешне, чем по сути. Или я этого воздействия не ощущаю.

Психотерапевт:      Какие ведьмы из сказок Вам сейчас представляются, вспоминаются?

Клиентка: Мачеха-ведьма из сказки «Волшебное зеркальце». Внешне она высокая, статная. У нее черные длинные волосы, белая кожа. Это красивая женщина с особой зимней холодной красотой.

 

Далее психотерапевт предлагает пациентке поработать с образом «ведьмы». Для этого ей нужно поудобнее сесть в кресло или лечь на диван, почувствовать опору под собой, закрыть глаза и расслабиться под сопровождающую инструкцию психотерапевта по технике, близкой к аутотренингу по Й. Шульцу (релаксация занимает обычно от 1 до 5 минут, в среднем около 3 минут). Затем психотерапевт предлагает пациентке представить образ: «Попробуйте представить себе сейчас какую-нибудь ведьму, волшебницу или колдунью. Все, что Вы представите, это хорошо. Мы можем работать с любым образом. И если Вы что-нибудь представите, то расскажите, что Вам представляется.»

Пациентка с закрытыми глазами рассказывает сидящему рядом психотерапевту о том, что он представляет. Психотерапевт же сопровождает пациентку в ее образе при помощи слов «да» и «угмм», уточняющих вопросов.

 

Клиентка: Представляю лиственный лес с густым подлеском. Солнце почти не пробивается… За спиной избушка, деревянный сруб…

Психотерапевт:      Угмм.

Клиентка: Я вижу ведьму. На руке у нее серебряное кольцо с большим прозрачным камнем.

Психотерапевт:      Попробуйте представить себя этой женщиной.

Клиентка: Я ощущаю себя этой ведьмой. Я много знаю и умею...

Психотерапевт:      Что на Вас надето?

Клиентка: Одета белая рубашка с широкими рукавами и широкий крестьянский сарафан.

Психотерапевт:      Подышите животом, как вы ощущаете свою одежду в области талии?

Клиентка: Хорошо и свободно.

 

Вопрос об одежде задается пациенту на каждом сеансе представления образов по технике символдрамы. Он помогает пациенту более ярко представить себя в образе, ощутить свое непосредственное присутствие в имагинативном пространстве. Психотерапевт расспрашивает о деталях одежды. Например, он просит подышать животом, чтобы почувствовать, как ощущается одежда в талии; он просит пошевелить плечами и почувствовать, как ощущается одежда в области плеч и груди; психотерапевт спрашивает, какая на пациенте обувь, и просит его пошевелить пальцами ног.

При этом переживания пациента имеют также диагностическое значение. Например, если пациенту кажется, что в образе на нем неудобная обувь (тесная или, наоборот, болтающаяся), то это может означать, что человек ощущает внутреннюю несвободу, невозможность двигаться туда, куда ему вздумается.

Если воображаемая одежда жмет в талии, там, где, по представлениям древних японцев, находится центр жизни «ХАРА» (четыре пальца ниже пупка), это может означать, что сдерживается, ограничивается жизнь пациента. Живот – это символ жизни. Не случайно говорят: «Не жалея живота своего», т. е. не жалея своей жизни.

Если воображаемая одежда неудобна в плечах, это может означать, что человек взвалил на себя слишком много ответственности, работы, обязательств и его спина, его позвоночник не выдерживают.

Если в образе пациентка испытывает неприятные ощущения в области груди, это может означать, что субъективно она воспринимает себя как плохую мать, потому что грудь – это символ материнства. Причем сдавливание бюстгальтера в образе может ощущать и нерожавшая женщина. В этом случае неприятные ощущения в области груди могут символизировать страх, что «я буду плохой матерью».

Психотерапевт может задать и другие уточняющие вопросы. Например, какие у ведьмы волосы, какая прическа.

 

Психотерапевт:      Вы ведьма. Какие у Вас волосы?

Клиентка: Хорошие, светлые и лохматые…

Психотерапевт:      Как Вам кажется, сколько Вам лет?

Клиентка: На вид мне лет двадцать семь... Но мой настоящий возраст 350-400 лет.

 

На каждом сеансе символдрамы психотерапевт обязательно задает вопрос о погоде, времени года и времени суток. В культурно-лингвистическом контексте эти характеристики образа символизируют общий фон актуального настроения, эмоциональные отношения с матерью (и, прежде всего, на первом году жизни), а также возможное сопротивление пациента на прохождение психотерапии. В норме в образе обычно бывает хорошая солнечная погода, весеннее или летнее время года, утреннее или вечернее время суток. Если же на первом году жизни ребенок сталкивался с определенными проблемами (болезнь, физическое или психологическое отсутствие матери и пр.), а также в случае общего депрессивного или тревожного фона настроения, небо может быть серым и пасмурным, все вокруг может быть мрачным и угрюмым, может идти дождь или даже начаться буря. Осеннее или зимнее время года указывает на, возможно, еще более глубокую, прочнее укорененную базовую фрустрацию оральной потребности (потребности в любви, эмоциональном тепле, внимании со стороны матери, которую ребенок испытывает на первом году жизни). Осеннее время года часто связано с печальным, плохим настроением, весеннее - с оптимистическим ожиданием, а летнее - с удовлетворяющим чувством исполнения чего-то (Лёйнер Х., 1996).

 

Психотерапевт:      Какая сейчас погода?

Клиентка: Тепло и душно.

Психотерапевт:      Какое время года, какой это месяц?

Клиентка: Начало июня.

Психотерапевт:      Сколько примерно времени?

Клиентка: Полдень.

 

Психотерапевт спрашивает пациентку, как она себя чувствует и что ей хотелось бы сделать. Желания могут быть самые разные: в кого-нибудь превратиться, поколдовать, погадать, полетать на метле или в ступе. Психотерапевт предлагает пациентке сделать все, что ей хочется. Иногда желания пациентки несут в себе элементы агрессивного поведения, ведьме хочется пошкодить, попакостить. В этом отношении символдрама дает возможность социально приемлемым способом в безопасной для окружающих и для самого человека форме выразить, вылить вовне естественные агрессивные тенденции. Выходит наружу то, что уже давно накопилось, но сдерживалось в глубине души женщины. Иначе блокада агрессии, «ущемление аффекта», как это явление в своих ранних работах называл З. Фрейд (Freud S., 1895), может стать причиной невротических депрессивных и психосоматических расстройств.

 

Психотерапевт:      Вы ведьма. Вам 350 лет. Вы можете сделать все, что вам хочется, стать тем, кем вам хочется. Что бы Вам сейчас хотелось?

Клиентка: Хочу стать лисой.

Психотерапевт:      Сделайте это. Почувствуйте себя лисой.

Клиентка: Я рыжая, с пушистым хвостом… Приятно чувствовать его движения…

Психотерапевт:      Что Вам сейчас хочется?

Клиентка: Прогуляться в сторону человеческого жилья. Я бегу по лесу. Под лапами хвоя, чувствуются уколы иголок.

Психотерапевт:      Как выглядит человеческое жилье?

Клиентка: Это замок феодала из грубого камня. Ворота открыты. Ездят телеги.

Психотерапевт:      Что сейчас происходит в замке?

Клиентка: Мне очень любопытно, но я не могу туда проникнуть в виде лисы. Я превращусь в мышку.

Психотерапевт:      Какая Вы?

Клиентка: Я маленькая, серая, с розовыми ушками и розовым хвостиком. Глазки–бусинки и черный подвижный носик.

Психотерапевт:      Как Вы проникаете в замок?

Клиентка: Я нашла небольшое отверстие между воротами и стеной.

Психотерапевт:      Что Вам хочется сделать?

Клиентка: Я маленькая, а во дворе много домашнего скота. Они меня могут затоптать. Я хочу превратиться в лошадь, чтобы не привлекать к себе внимания и все рассмотреть.

Психотерапевт:      Какая Вы лошадь?

Клиентка: Кирпично-красного цвета, с белой звездой во лбу.

Психотерапевт:      Где Вы сейчас находитесь?

Клиентка: Я стою около перил первого этажа и, чтобы не привлекать внимания, привязалась к этим перилам.

Психотерапевт:      Что происходит в замке?

Клиентка: Обычная жизнь, все заняты своими делами. Ездят телеги туда и обратно.

Психотерапевт:      Как выглядит хозяин замка?

Клиентка: Высокий, крупный мужчина 40-45 лет. Черные волосы до плеч с проседью. Одет как богатый человек.

Психотерапевт:      На каком расстоянии от Вас он находится?

Клиентка: Он стоит на втором этаже и внимательно на меня смотрит. Я боюсь, что он меня обнаружит, догадается, кто я есть на самом деле.

Психотерапевт:      Вы ведьма и можете превратить его в кого захотите.

Клиентка: Я превращу его в коня.

Психотерапевт:      Где он сейчас находится?

Клиентка: Он стоит на втором этаже замка и с недоумением себя оглядывает.

Психотерапевт:      Как он выглядит?

Клиентка: Он черный, с белой грудью и белыми боками.

Психотерапевт:      Что Вам хочется сделать?

Клиентка: Мне хочется поскакать вместе с ним по лугу. Мы скачем, трава высокая, сочная, приятное ощущение от движения. От коня исходит сильный, резкий запах пота.

Психотерапевт:      Что Вам хочется сделать? Вы ведьма и можете наслаждаться властью и силой.

Клиентка: Я отвела его далеко от замка. Мне приятно его недоумение по поводу происходящего.

Психотерапевт:      Теперь я хочу попросить Вас, чтобы Вы поискали место, где можно было бы сегодня попрощаться с образом и, может быть, что-нибудь сделать на прощание.

Клиентка: Я превращаю нас в людей, наслаждаюсь его недоумением, предвкушаю, как далеко ему добираться до замка и убегаю в лес.

Психотерапевт:      Ну а теперь запомните все, что Вам представлялось, и попрощайтесь с образом. Когда будете готовы, сожмите руки в кулаках, сильно-сильно потянитесь как после сна и, если будете готовы, то медленно открывайте глаза……

 

Как свидетельствует опыт психотерапевтической работы с мотивом «ведьма», в образах пациенток часто появляется замок, куда ведьма нередко прилетает в ступе или на метле. На последующем после представления образа обсуждении женщины часто говорят о полете над лесом в ступе или на метле как о самом приятном переживании. Воображаемый полет на метле – это, безусловно, мощная ресурсная подпитка. С психоаналитической точки зрения, метла между ногами ведьмы – это фаллический символ, осуществление зависти к пенису. Но метла не обязательно находится между ног ведьмы. В финских сказаниях Калевалы ведьма Лоухи вместо крыльев подвязывает к рукам свои метлы. В русском языке слова метла и метель происходят от одного глагола мести, а в народной песне поется: «Как по улице метелица метет» (Афанасьев А.Н., 1996, с. 190). Не от этого ли корня происходит также слово месть, неизменно присутствующая в переживаниях пациенток, как это будет показано далее? Народные сказки говорят, что Баба-Яга во время своего полета след помелом заметает (там же). Метла символизирует силу природной страсти – порывы ветра, вьюгу, метель, вихрь чувств. Имагинативный полет на метле на сеансе психотерапии может способствовать повышению самооценки, удовлетворению нарциссических потребностей, а также потребности в самоутверждении. М.А. Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» описывает ощущения полета Маргариты и переживаемые ею при этом чувства: насладившись свободой парения над ночным городом, она устраивает погром в доме Драмлита, отомстив тем самым погубившему мастера критику Латунскому, а затем успокаивает расплакавшегося в другой квартире ребенка. «Невидима и свободна!» - вот главное переживание Маргариты (Булгаков М.А., 1988, с. 502).

Другой символ фаллоса – это хвост. Когда женщины на сеансе психотерапии представляют себя ведьмами, они часто в образе превращаются в животных, обладающих хвостом. Считается, что у ведьмы тоже есть хвост.[5][4] С позиции психоанализа, это символ фаллической женщины, т. е. женщины, одновременно выполняющей и женские, и мужские функции, которую окружающие воспринимают как вселяющую страх мужеподобную и агрессивную силу. Частый спутник ведьмы – черный или желтый кот. Это тоже фаллический символ, а также воплощение дополняющего ведьму мужского колдовского начала. В повести-сказке Э.Т.А. Гофмана «Золотой горшок» дается такая характеристика сопровождающего ведьму существа: «…Черный кот вовсе не злобная тварь, а образованный молодой человек самого тонкого обращения и ее cousin germain (франц. - двоюродный брат)» (Гофман Э.Т.А., 1976, с. 114).

Иногда ведьма проникает в замок в образе мышки или какого-то другого существа. Оказавшись в замке, ведьма, как правило, хочет принять образ красивой молодой девушки. После этого она обычно встречает в замке его владельца – интересного, сексуального мужчину – и заставляет его влюбиться в себя. Затем происходит взаимодействие с хозяином замка. Нередко ведьма превращает его в какое-нибудь животное или существо. Иногда ей хочется его помучить. Например, одна пациентка, представив себя в образе ведьмой, превратила прекрасного хозяина замка в мышь, привязала к хвосту мыши ленту и стала опускать и поднимать мышь, стоя на балконе (рис. 2). Мышиный хвост символизирует при этом половой член мужчины, за который как на привязи его держит пациентка, а само действие «опускания» символизирует унижение мужчины, возможное торжество и месть за прежние обиды, нанесенные другими мужчинами в ее жизни.

Представление образа ведьмы всегда несет в себе сексуальный потенциал. В народных поверьях ведьма, превращая мужчину в какое-то животное или существо, часто садится на него затем верхом и катается, пока его не оставят силы, в чем явно прослеживается символика полового акта и сексуальных оргий.[6][5] В имагинативном сценарии проигрывается желанный реванш за прежние поражения и унижения. В то же время демонический потенциал ведьмы помогает высвободить вовне накопившуюся и сдерживаемую агрессию. Кроме того, представляя себя ведьмой, женщина чувствует свою силу, свои возможности, повышается ее самооценка. Это наглядно показывает тот факт, что практически все пациентки, когда психотерапевт просит их посмотреть в образе ведьмы на свою ладонь, описывают глубокую и длинную, доходящую иногда до самого локтя линию жизни и глубокую, рельефную линию ума. Когда ведьма меняет свой облик, превращаясь, например, из старухи в молодую женщину или девушку, то линии на ладони неизменно остаются те же.

Особенно эффективно использование мотива «ведьма» в работе с женщинами, тяжело переживающими свое старение или свою полноту. Представление себя ведьмой помогает им обрести уверенность в себе и получить ресурсную подпитку.

Ведьма из сказок и народных поверий обретает новую жизнь в психотерапии, оказывая эффективную помощь современному человеку.

 

Литература

1. Афанасьев А.Н. Происхождение мифа. Статьи по фольклору, этнографии и мифологии / Сост., подготовка текста, статья, коммент. А.Л. Топоркова. – М.: Издательство «Индрик», 1996. – 640 с.

2. Брэдбери Р. Апрельское колдовство. / Пер. с англ. Л. Жданова. – Спб.: Азбука, 2000

3. Булгаков М.А. Белая гвардия; Мастер и Маргарита: Романы/Предисл. В.И. Сахарова. – Мн.: Юнацтва, 1988. – 670 с.

4. Гоголь Н.В. Собрание художественных произведений в пяти томах. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1960

5. Гофман Э.Т.А. Золотой горшок и другие истории. – М.: «Детская литература», 1976

6. Кришталь В.В., Гульман Б.Л. Сексология. Том 2. Клиническая сексология. Часть 1. – Харьков: Академия сексисследований, 1997. – 272 с.

7. Лёйнер Х. Кататимное переживание образов / Пер. с нем. Я.Л. Обухова. М.: “Эйдос” 1996

8. Лёйнер Х. Основы глубинно-психологической символики, Журнал практического психолога, 1996, № 3, 4

9. Маркова М.В. Использование метода символдрамы в лечении сексуальных расстройств у женщин, Експериментальна і клінічна медицина (Экспериментальная и клиническая медицина), Харківський державний медичний університет. – 2000. - № 3. - С. 74-78

10. Мартыненко С.А. Использование метода «символдрама» для диагностики, коррекции и профилактики сексуальной дисгармонии супружеской пары. В: Символ и Драма. Сборник статей. – Харьков: Регион-информ, 2000, № 1 (1). – С. 49-54

11. Мартыненко С..А.; Обухов Я.Л.: Метод символдрамы как способ диагностики динамики становления полового самосознания у мужчин и коррекции сексуальных нарушений, Семейная психология и семейная терапия, 2000, № 1, с. 45-59

12. Мифы народов мира, тт. 1, 2, М, “Большая Российская энциклопедия”, 1997

13. Обухов Я.Л.: Желтый цвет, Журнал практического психолога, 1997, № 2, с. 65-79

14. Обухов Я.Л. Символдрама и современный психоанализ. Харьков: «Регион-информ», 1999. - 251 с.

15. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. (Собрание трудов В.Я. Проппа.) Комментарии Е.М. Мелетинского, А.В. Рафаевой. Составление, научная редакция, текстологический комментарий И.В. Пешкова. – М.: Издательство «Лабиринт», 1998. – 512 с.

16. Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. Пер. с англ. – М.: Политиздат, 1980. – 831 с.

17. Энциклопедия русской магии. Волшебство и чародейство. - СПб.: «Респекс», 1999

18. Ebermann T. AUTOSTOP – Fahren Sie mit? Fahren Sie mit! Imagination, 21. Jahrgang, Nr. 1/1999. – S. 61 – 72

19. Freud S. Studien über Hysterie (1895). GW I, Imago London 1942

20. Kohut H.: Narzißmus, Suhrkamp, Frankfurt/M 1981

21. Leuner H. Lehrbuch des Katathymen Bilderleben, Huber, Bern 3. Aufl. 1994

22. Neumann E. Die Grosse Mutter. Eine Phänomenologie der weiblichen Gestaltungen des Unbewussten. 8. Aufl. Walter-Verlag Olten und Freiburg im Breisgau. 1988

23. Roth J.W. Das Katathymen Bilderleben bei psychosomatischen Frauenkrankheiten und bei Sexualstörungen beiderlei Geshechts // In Buch Leuner H. Katathymes Bilderleben. Ergebnisse in Theorie und Praxis. 2 Aufl. Huber. Bern. 1983. – S. 209 – 215

[7][2]         Слово «ведьма» происходит от древне-русского слова «ведь» – «знание», «колдовство», «ведовство».

Международного общества Кататимного переживания образов и имагинативных методов в психотерапии и психологии (МОКПО), экс-президента Шведского общества символдрамы ( SFS ) Евы Йорт, прошедший в Киеве.

       

   Шведское общество символдрамы, насчитывающее около 500 членов, было учреждено Ханскарлом Лёйнером 25 лет назад. Шведское общество является одним из старейших символдраматических обществ. Когда профессор Лёйнер только начинал проводить обучающие семинары, он, параллельно, работал и в Швеции, в Стокгольме. Ассоциация в Швеции была основана в 1977 году. Два года назад у нас был двадцатилетний юбилей. У Лёйнера всегда были особенные чувства к Швеции, как к первой стране кроме Германии, воспринявшей его идеи. После знакомства с символдрамой, мы стали использовать немецкую программу для обучения. У нас было два курса и, по началу, любой психотерапевт мог к нам присоединиться. Дальнейший курс обучения строился так, что каждый участник мог, включиться в работу только в какой-то определенной группе.

   Мы пришли к выводу, что очень трудно найти совершенный путь при обучении психотерапии, и нам пришлось менять состав каждой из групп. Когда внутри группы, участники проходили обучение, то они менялись ролями, работая, то как терапевт, то как пациент. И такая ситуация делает положение обучающегося психотерапевта весьма некомфортным и незащищённым.

   В восьмидесятых годах в Швеции был взрыв популярности символдрамы, что на практике означало, что большое количество людей присоединилось к символдраматическим курсам, но многие, пройдя 3-4 семинара, выходили из общества символдрамы вообще. Контроля над обучением не было, и часто участники даже не имели супервизии. Многими из них, приобреталась несколько преждевременная уверенность и мнение, что символдраме можно обучиться очень быстро, поэтому репутация символдрамы немного пошатнулась, пациенты относились к этому методу не очень серьёзно, а метод, как мы с вами знаем, на самом деле очень глубокий. С целью защитить метод, и его репутацию в Швеции, в 1990 году мы установили порядок, который позволял держать под контролем обучение символдраме от начала и до конца.

   Вот основные правила в кратком изложении. Каждый психотерапевт, желающий пройти обучение, приглашался на интервью. Интервью обычно провожу я, или другие доценты. Во время интервью, я могу спросить у кандидата, что он думает о программе обучения в целом, имеет ли он время, деньги, терпение и поддержку всей своей социальной ситуации, для того чтобы завершить обучение. Мы всё это изучаем, потому что это очень важно, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь прерывал обучение. Мы стремимся не порождать недостаточно подготовленных терапевтов. Также важно обратить внимание на естественные возможности кандидата мыслить образно, символично. Обычно к нам на обучение попадает в три раза меньше людей, чем здесь вас (в аудитории присутствует около двадцати участников).

   Какова цель, почему мы так придирчивы? Потому, что это очень не просто, обучиться психотерапии, и мы вынуждены всё взвешивать. В Швеции существует семь этапов обучения символдраме, и за один семинар можно пройти один этап. Порой от кандидатов можно услышать, что три с половиной года это очень долго. Но это только поверхностное впечатление. Люди, которых мы включаем в программу, это психологи, социологи и врачи. И все они, даже уже на начальном этапе, должны иметь базовые психотерапевтические знания. Потому что специальные техники, это верхняя часть, надстройка, и они эффективны только на основе общих психотерапевтических знаний и опыта. Гипотетически, на сегодня можно выделить две разные группы обучающихся. Первая, это люди, которые имеют очень высокий образовательный уровень и большой опыт работы. Само собой разумеется, что они хотят что-то сверхсложное, и мы должны им это предоставить. Вторая группа это люди, гораздо менее опытные, которые надеются, что этот метод будет их первым методом, который введет их в мир психотерапии. И они ожидают, что, заплатив за этот курс, они получат всё и сразу, и в первую очередь, большое количество клиентов. Это очень противоречивая ситуация, потому что такие надежды чаще всего обречены на провал.

   Итак, наша программа позволяет организовать этот, очень не простой процесс обучения, который подкрепляется, осуществляемой параллельно, индивидуальной терапией. Первые три семинара позволяют вывести кандидатов на уровень основной ступени. На первом семинаре основной ступени мы знакомим с мотивом «Луг» и «Цветок». Как и другие семинары этого уровня, он занимает 30 часов. Мы считаем, что хорошо, если семинар организуется на выезде, чтобы участники не возвращались, каждый раз домой. Таким образом, у них есть возможность подумать, побыть наедине с собой. Кроме этого мы используем также групповую символдраму. Участники очень любят эту форму работы, например, мотивы «Вечеринка» или «Необитаемый остров», это, с одной стороны, весело и интересно, с другой, является важной частью обучения.  Кроме того, формируются и малые группы, где участники меняются ролями терапевта, протагониста и наблюдателя. Один преподаватель работает с 7-10 кандидатами. Когда я провожу эти программы, то я предпочитаю проводить первый и второй семинар основной ступени. Затем другие преподаватели продолжают работать с этими группами, и я возвращаюсь к ним уже в конце курса для того, чтобы проверить ход обучения.

   На этом этапе становится актуальным вопрос индивидуальной терапии. В Швеции приняты те же нормы что и в Германии, то есть, минимум, 50 часов персональной терапии. Также, на этом этапе мы уже начинаем практику супервизий. Как ведущая курс, я беру на себя обязанность обеспечить возможностью супервизии всех, вовлеченных в обучение. Со второго уровня супервизии становятся обязательными. Это не так просто, найти супервизора всем кандидатам. Раньше людям самим приходилось искать себе супервизоров, теперь эту заботу мы берём на себя. У нас есть коллегия преподавателей и супервизоров. Если вы хотите проходить индивидуальную супервизию, то необходимый минимум, это 60 часов, если групповую, то 120 часов.

   На втором уровне мы разбираем мотивы «Путешествие вдоль ручья вверх к истоку и вниз к устью реки» и «Осмотр дома». Соответственно, тема третьего семинара, мотивы «Встреча с воображаемым существом на опушке леса» и «Восхождение на гору». В ходе первых трех семинаров много времени посвящается тому, чтобы участники могли глубоко проникнуться основными принципами символдрамы. На четвертом семинаре мы говорим о работе с агрессией и авторитетными внутренними фигурами, фокусируемся на тех мотивах и стратегиях, с помощью которых можно работать на этом, продвинутом уровне. Пятый уровень это мотив «Идеальное «Я»» и мотивы для исследования сексуальных установок, тема шестого семинара - сказки и символы, и на седьмом мы обучаем работе со свободными мотивами, обращаемся к темам сепарации, интеграции и сеттинга.

   В ходе обучения, участники программы имеют возможность наблюдать друг за другом, и уже под конец имеют представление о своих проблемах и о проблемах коллег. Мы обычно рисуем после каждого символдраматического занятия. В этой обучающей ситуации мы делаем так, чтобы рисовал не только пациент, но и терапевт. В финале, у нас, собирается очень много рисунков. Итак, мы акцентируем внимание не только на чувствах в переносе, но и на чувствах в контрпереносе, а именно что делать терапевту, и как обращаться с тем материалом, который наработан в процессе обучения на образном и символическом уровне. Стоит помнить, что с одной стороны мы занимаемся обучением, и фокус нашего внимания должен быть сосредоточен на развитии терапевтических умений, но, при этом, не следует забывать, что люди, это люди, у каждого есть свои проблемы, и нужно внимательно относиться к процессу их собственного развития, и побуждать их к самонаблюдению.

Вопрос: С какими мотивами работают, когда прорабатывают агрессию и сексуальность, авторитет?

Ева Йорт : Работа с агрессией, это мотивы «Лев», и другие дикие животные, «Вулкан». Но вообще, в Швеции, дикая кошка не очень опасное животное. Вы также можете использовать мотивы «Джунгли», «Дикая собака», образ должен быть обязательно связан с дикостью, для того чтобы поддержать агрессивное отреагирование на символическом уровне. Мотивы, связанные с сексуальностью, это «Имя противоположного пола», «Зеркало», конечно же, «Плодовое дерево» для работы с обоими полами, «Куст розы» для мужчин, «Автостоп» для женщин. Но я персонально не люблю этот мотив, хотя и даю его в учебном курсе. Вообще это очень хороший мотив, терапевты его любят, но вот мне он, в работе, как-то не помогает. Я, к сожалению, никогда не использую его в своей практике.

   На четвертом семинаре для проработки проблемы авторитета также используется мотив «Лев». У нас, в нашем обучающем курсе, есть традиционные мотивы, которые мы используем. Кандидаты должны прояснить для себя, какие мотивы им наиболее импонируют. У меня, например, есть мой личный мотив – «Туфли», он относится к продвинутому уровню. Это то, в чем вы можете куда то пойти, в чем вы стоите, можете уточнить, подходит ли размер, насколько они удобны, и так далее. Если вы хотите хорошо проработать мотив, можно его повторить. На шестом уровне мы говорим о символах. Очень важно, чтобы обучающиеся терапевты проявляли и развивали творческий подход, а не только доверялись преподавателю, старались стоять на собственных ногах. На седьмом уровне, когда вы завершаете курс, вы можете наверстать то, что вы упустили, с мотивами и с рисунками.

Вопрос: Просите ли вы пациента кроме рисования после сеанса, еще и описывать образ в виде протокола?

Ева Йорт : Я с этим не работаю, и я предполагаю, что шведские терапевты также это редко делают. Иногда случается, что у пациента спонтанно возникает желание описать образ в виде текста.

Вопрос : Обсуждает ли терапевт с пациентом эти рисунки?

Ева Йорт: Конечно, когда пациент приходит после сеанса на следующую сессию, мы посвящаем определенное время обсуждению. Символдрама отличается тем, что в ней не даётся прямых интерпретаций, хотя у меня, как и у вас, их возникает предостаточно. Но я, конечно же, стимулирую обсуждение, всегда спрашиваю: «Как вы рисовали этот рисунок? Менялось ли как-то ваше состояние при этом?» Откуда появились здесь эти детали?». Вот чему действительно посвящено много времени во время курса, так это тому, чтобы научить терапевта понимать рисунок, и связывать это с символикой. И дальше, в зависимости от того, что говорит пациент, я могу спросить у него: «Вы себя узнаёте в этом рисунке, похоже ли это на вас?». Возможно, что ответы появляются на рисунке, может быть на обороте, на «зашифрованном языке». (Имеются в виду неосознанные проявления внутренних реакций пациента в способе рисования и обращения своим рисунком - продавленности, разрывы, стереотипные детали и т.д.. Примечание редактора).

   Мы пытаемся помочь пациенту начать мыслить на символическом уровне, понять его внутреннее устройство и помочь выразить это словами, сложить из этого общую картину и, как результат, перейти на более высокий коммуникативный уровень. Когда мы будем говорить о психосоматике, вы увидите разницу между способностью к символизации и чувствами. Возможен структурный разрыв между чувством, и способностью передать его, и иногда пациент неспособен передать свои чувства на адекватном уровне.

Вопрос: Вы работаете с мотивами «Фолиант» и «Имя противоположного пола?

Ева Йорт: С «именем противоположного пола» нет, а с мотивом «фолиант» - да. Вы можете использовать «фолиант» в работе с идентичностью. В обучающей ситуации работа строится поэтапно. Целью обучения является умение терапевта определять, в чем глубинные нужды пациента и соответственно этому подбирать мотивы, это также верно и в случае с «Фолиантом». Я часто использую такие мотивы как «Семья животных», «Три дерева» и «Комод», особенно последний. Три отделения комода могут символизировать нечто, связанное с отцом, матерью и самим пациентом, а также эти три ящичка могут быть связаны с прошлым, настоящим и будущим. Мотив используется как прогностический при окончании обучения или терапии. 

Вопрос: Даёте ли вы пациенту, какую либо информацию о методе, прежде чем применять символдраму?

Ева Йорт: Всякий раз по-разному. Это самая простая ситуация, когда звонит пациент и говорит: «Я знаю, что такое символдрама, и я хочу, чтобы вы со мной поработали в символдраме». Иная ситуация, когда есть пациент, которому, как я считаю, символдрама очень подходит, и я, для себя, могу объяснить почему.

   Например, у меня сейчас есть новая группа, они только начали, месяц тому назад. У одних уже есть пациенты, а другим необходимы пациенты для учебного курса. Это настоящая проблема для психотерапевта. Могу ли я иметь пациентов для себя, собственно для целей обучения? Приемлемо ли это для меня, как для терапевта? Соответствует ли это интересам пациента? Какие мои истинные, внутренние мотивы? Это вопросы неоднозначные.

   Символдраму я использую в большинстве своих случаев. Если я предполагаю, что это будет хорошо для данного пациента, я говорю ему, что если вы заинтересованы, то мы можем поработать в этой технике сейчас, если же вы сомневаетесь, то можете подумать еще, и мы начнём позже. Наше Шведское общество символдрамы издало популярную брошюру "Символдрама, как способ заглянуть в свой внутренний мир", которую, пациент может почитать. Допустим, пациент соглашается, и я могу тогда сказать следующее: "Устраивайтесь в кресле поудобнее, я предлагаю вам расслабиться, вы можете закрыть глаза. Я задаю вам, какую либо тему, и вы мне описываете то, что вы представляете в своем воображении". То есть, по сути, какой либо особой информации не даётся. Я даю возможность пациенту попробовать всё самому, и принимать решение в отношении символдрамы, руководствуясь уже своим собственным опытом. Сложно оценить метод без непосредственного опыта. А как работать со страхом неизвестности у пациента? Я могу сказать, исходя из моего собственного опыта, что очень важно быть честным с самим собой. Насколько я сама убеждена, что именно этот метод может помочь пациенту? Ведь я не могу ему обещать того, в чем я не уверена. Вы сами должны определиться со своей профессиональной идентификацией, и решить, во что вы верите, а во что нет. Для этого очень важно работать с супервизором.

Вопрос: Каким пациентам, на ваш взгляд, наиболее показана символдрама и каким противопоказана?

Ева Йорт: Противопоказанием является психотический уровень. Я не рекомендовала бы работать с пациентами в психозе, и с тяжелой депрессией, особенно, если у них нет хорошего окружения. Сложно работать с тяжелыми формами истерии, и у меня была такая пациентка. В этом случае ситуацию тяжело контролировать, она могла, в любое время уйти, или неожиданно появиться. Основное, это определить, хорошо это для пациента или плохо, и сразу же начать супервизию, чтобы вы могли доверять себе, и тому, что происходит.

Вопрос: Встречается ли в практике применения символдрамы ее сочетание с другими психотерапевтическими методиками?

Ева Йорт: Обычно нет, и я никого не знаю, кто так делает.

Вопрос: Чем отличается символдрама на средней ступени?

Ева Йорт: Я завтра хочу специально поговорить о средней ступени, о том, чем она будет отличаться в педагогическом подходе, в структуре и в стратегии от основной ступени. Часто, при не различении этих уровней, возникает много недоразумений. Например, краткосрочная терапия была проведена с женщиной сорока лет. Она находилась в состоянии переживания кризиса и была убеждена, что у неё рак. Но результаты анализов показали, что это не так, что это была ложная тревога. Она пережила шок и внутренний конфликт по поводу того, что она тяжело больна. Поэтому, тактика терапевта была ориентирована на то, чтобы по возможности, помочь пациенту почувствовать комфорт, спокойствие и безопасность. Терапевт предлагает мотив «Луга», и пациентка переживает образ луга, очень теплый и солнечный. Терапевт повторяет, что вы находитесь в месте, в котором вам тепло и хорошо. Затем происходят изменения в образе. Пациентка описывает большие камни и говорит, что там, рядом, какое-то болото. Возникает проблема для терапевта, какой план действий выбрать: то ли попробовать вернуть ее обратно на луг, то ли двигаться к новому образу, который вызывает тревожность.

   Сложность ещё в том, что иногда в символдраме образы меняются очень быстро, вы даже не успеваете ничего сказать пациенту, а образ уже другой. И тогда я решаюсь продолжить: "Вы смотрите на эти камни". Дальше, после некоторой паузы, пациентка прикасается к камням, видит вокруг цветы, и говорит, что у неё возникает такое ощущение, что листья на деревьях поют, и что её переполняет чувство внутреннего богатства. Что для неё это чувство является очень важным, просто быть здесь, и переживать это единство с природой. И я опять перед выбором, что ей предложить дальше, куда приведут её бессознательные импульсы, и какие у неё возможности для преодоления проблем, которые могут возникнуть.

   И я решаюсь поддержать, скорее, стиль конфронтации, и спрашиваю: "Куда вы хотите пойти дальше?" У меня был и другой путь, например, я могла бы ей сказать: "Вам хорошо, почувствуйте, еще раз это единство с природой, почувствуйте глубину этого ощущения", а выбранный мною вариант, ставит её, в большей мере, в стрессовую ситуацию. Ее реакция на это такая: "У меня всегда было так, что у меня с собой какая-то книжка, которую я буду читать, и всегда было ощущение, что мне нужно вернуться". И это, как вы видите, её прямой ответ на моё давящее воздействие. Она говорит, что у неё всегда есть, что делать. И это прямой результат моего вмешательства, она говорит, на сознательном уровне, что ей всегда нужно что-то делать, быть чем то занятой, у неё всегда какие-то дела, а на уровне латентном, она даёт мне сигнал, что я поступаю так же, как и все другие, окружающие её люди, то есть, заставляю её всегда что то делать.

   Тогда я говорю: "Может быть, сегодня, на вас не давят никакие дела, и ничего не нужно делать". И это означает, что я, одновременно, помогла ей вербально выразить тот пресс тревожности, который она постоянно испытывает, и то, что это давление совсем не обязательно должно присутствовать всегда, что можно жить и без этого. Таким образом, тонкая конфронтация состояла в том, что я поставила под вопрос её привычку всегда находиться под давлением обязательств. Она очень быстро это восприняла: " Нет, сегодня я могу просто лежать в траве!" При этом она созерцает там каких-то маленьких насекомых, и говорит: "И всегда здесь кто-то есть. Но это не обязательно, это просто хорошо". И тут мы опять сталкиваемся с явлением переноса. Он выражается в том, что в своей фантазии о "ком-то еще, кто здесь есть", она, возможно, воспроизводит отношение ко мне, как к хорошему объекту в символдраме. И тогда я уточняю: "Кто это, кто здесь есть?", и она называет имя своего сына. Поскольку я демонстрирую озабоченность, это может влиять и на пациентку, для которой обычна тревожность, и она опять обращается к достаточно сложной проблеме отношений с сыном. Тогда я поддерживаю, что он, может быть, вместе с ней на лугу, и она это удовлетворенно принимает.

   Дальше я применяю одну из техник символдрамы: "Может быть, вы хотите что-то ему предложить?" "Да", - соглашается она, - "пожалуй. Кофе, бутерброды и может немного сока". Она говорит: "Это малиновый сок, он красный. Это то, что я никогда не покупаю, но когда он меня просит, то я покупаю для него". И тогда я задаю вопрос: "Что происходит сейчас?" Поскольку образ приближается к концу, я хочу этот процесс завершить. Таким образом, она делает в символдраме то, что обычно она в жизни не делает, и это значит, что внутри неё есть что-то, что она может предложить кому-то другому, и для неё это очень важно. Она говорит: "Я сейчас отдыхаю, а мальчик бегает вокруг и смотрит по сторонам. Я очень расслаблена, мне очень хорошо. У меня очень сильное чувство, что жизнь пробуждается". И я позволяю ей погрузиться глубже в это утешающее чувство, потом спрашиваю: "Как вы себя чувствуете?" Она отвечает: "Хорошо, но сейчас обеденное время и нужно сделать перерыв, тут всегда обеденное время". И тут опять возникает депрессивное чувство, в том смысле, что что-то хорошее, не может продолжаться долго и не может быть продолжительным. И тогда, последнее что я говорю: " Да, нужно сделать перерыв, а позже, вы сможете снова вернуться". Здесь я предаю ей уверенность, что перерыв, это нормально, это то, что всегда происходит в нашей жизни. И так же я пытаюсь передать ей оптимистическую идею, что позже, она всегда сможет вернуться. И она принимает эту помощь, она говорит о том, что это так замечательно, - вернуться.

   В данном случае мы использовали мотив основной ступени, но при этом мы отходим от техник основной ступени, особенно в случае, когда я продолжаю и продолжаю спрашивать, после достижения пациенткой более чем комфортного состояния. Мы можем пользоваться широким набором разных техник, и наша основная забота, это понять, что мы можем сделать для нашего, конкретного пациента, учитывая, при этом, что время ограничено. Моя цель, показать ей конфликт, существующий в её душе, и помочь ей увидеть, разные способы решения актуализированных проблем. Это пример мотива основной ступени, но с использованием целого спектра терапевтических инструментов, которые доступны терапевту, имеющему опыт использования символдрамы в течение многих лет.

   Надо сказать, что этот сеанс помог пациентке в достаточной степени. Это была интенсивная терапия, два раза в неделю. Когда она пришла в следующий раз, она была агрессивна, говорила, что не хочет продолжать терапию, просила чтобы я её оставила, и что она не хочет чтобы с ней так обращались. Символдрама пробудила в ней много гнева. Мне удалось спокойно выслушать всё, что она говорит, и в следующий раз она пришла на сеанс уже в более уравновешенном состоянии.

Вопрос: Если я встречаюсь с пациентом три раза в неделю, как часто я могу представлять с ним мотивы?

Ева Йорт: "Я бы не рекомендовала слишком часто. Обычно, если на сеансе мы работаем с образом, на следующий сеанс пациент приходит с рисунком, и с тем, что у него происходит в жизни. Следующий же образ мы делаем только через 2 -3 недели, но конечно, это зависит от ситуации и от пациента. У меня есть пациент с алекситимией, и у него очень большие проблемы с символизацией. Именно для него, единственным мостом, который ведёт его во внутренний мир, является символдрама. С ним мы работаем в предельно интенсивном режиме, один сеанс с представлением образа, следующий - работа с рисунком, затем опять образ. Я знаю этого пациента четыре года, и он всё ещё не может работать в свободном ассоциативном режиме, он ничего не рассказывает мне о своей жизни и, когда я спрашиваю его, от чего он страдает, его ответ краток: "Всё то же самое". Он был психиатрическим пациентом в течение 20 лет. Последние 15 лет он просил, чтобы с ним проводили терапию. Он получил терапевта, но после 20 сессий терапевт сказал, что терапия просто не работает, так как она не может работать, если не происходит никакого общения между пациентом и терапевтом. И после этого, пациент, естественно, отказывался получать какую-либо терапию. Но потом, спустя какое то время, он опять изменил своё мнение, и тогда уже я стала работать с ним. Это был один из самых сложных моих случаев. Обычно, на все мои вопросы, он отвечал односложно: "Да", "Нет" или "Что вы имеете в виду?" Я попросила его представить цветок, и он нарисовал розу, у которой есть зелёные листочки, но очень и очень маленькие, есть где-то стебель, но его невозможно отличить от других стеблей. Он был настолько напряжён, он испытывал страх окружающих. У него были параноидальные идеи, что все на него смотрят, все являются его врагами и хотят ему навредить. А самое худшее для его внутреннего мира, это девушки. Тогда я его спросила: "Что же вы ко мне пришли, я же женщина?", а он сказал: "Ну, вы что-то другое".

   Очень часто, в корне проблемы, может лежать семейная ситуация, произошедшая в раннем детстве. Пациент может спонтанно представить своего отца, и тогда терапевту нужно знать историю жизни и с какими обстоятельствами, возможно угрожающими, связан этот сложный образ. Может быть, с этим устрашающим образом, нужно будет работать при помощи техники символической конфронтации, и вам нужно будет знать, как с этим разобраться. На высшей ступени, есть еще одна техника конфронтации, это "истощение". Эту технику мы применяем, когда в образе возникает что-то опасное, например, страшное животное. Тогда ваши действия состоят в том, что вы можете позволить его отпустить, и пусть он побегает, ещё и ещё. Поскольку этот образ является определенной проекцией внутренней энергии человека, её не хватает надолго, постепенно она заканчивается. Тактика изматывания очень часто используется в технике символической конфронтации.

Вопрос: Что такое символическая конфронтация?

Ева Йорт: Вот простой пример. Вы работаете с мотивом луга и встречаете какое то препятствие, например, камни. И вы, терапевт, предполагаете, что в этом символическом образе воплощен какой либо конфликт. Пациент, при этом, не склонен углубляться, он может сказать, что это не имеет значения, подумаешь камни. И тогда я говорю приблизительно следующее: "Посмотрите на эти камни. Можете ли вы подойти ближе? Или просто стойте и смотрите на эти камни, какие у вас при этом ассоциации, какие чувства?" Я конфронтирую пациента, подталкиваю его к определенным шагам: "Может быть, вы коснетесь этого камня, можете ли вы подвинуть его?" Иногда, если у вас правильные предположения, и вы удачно направляете пациента, препятствия могут вдруг уменьшиться, или каким то образом трансформироваться, и это уже не камень, а какой то человек, может его мать, с которой не удаётся наладить отношения. После, ассоциативно, мы обнаруживаем, что в детстве мать казалась ему "как будто каменной". И на лугу, камень трансформируется в образ матери, и тогда вы уже можете с этим работать. Это один из примеров символической конфронтации. Ну, конечно же, до того как применять эту технику, вам должно быть приблизительно понятно, какой возможный смысл этого препятствия. Когда вы работаете на средней ступени, вы не забываете те методы, которые были на основной ступени, это все тесно переплетено.

Вопрос: Можно ли считать в примере с камнем, что тут тоже применяется техника "измотать", плюс конфронтация?

Ева Йорт : Очень интересная мысль, но, все же, далеко не всегда эти техники вместе. Есть еще один пример, который касается идеи "измотать". Пациент, мужчина, достаточно напряженный, у которого большие сложности с ассоциированием. В работе с ним, мне приходилось доверять самому процессу, тому, что происходит в образе и в символдраме в целом, как своеобразному обучению пациента лучшему чувствованию. У этого пациента был некоторый отрицательный, агрессивный перенос, имеющий корни в раннем детстве, когда его мать умерла. Мать "исчезла" и он остался с отцом, который был печален, и был не в состоянии помочь ребенку. Поэтому ему было сложно доверять мне. На следующий день после нашей встречи, он должен был сдавать экзамен. Этот мужчина работал в правительстве, и это были какие-то курсы повышения квалификации. В отделе, где он работал, на него смотрели как на неудачника, и для него, было очень важно, успешно сдать этот экзамен. Какой мотив я предлагаю? Конечно "Гора", хотя, впрочем, могли бы быть и другие мотивы. Это была достаточно высокая гора, и я попросила его подняться. Наш диалог звучал приблизительно так:

- Ну, вы еще можете пройти?

- Да.

- Ещё немного?

- Да.

- Ну, ещё?

- Да.

- Что вы видите?

- Деревья.

- Что-то ещё?

- Дорогу.

- А что это за дорога?

- Ну, такая, маленькая, асфальтированная.

- Вы можете пройти дальше?

-  Да.

Мы шли пять минут, мы прошли вот столько, а гора вот такая.

- А вы, может быть, могли еще пройти?

- Да.

- Вы не устали?

- Нет, что вы.

- Может быть, вы проголодались, хотите покушать?

Он съел шоколад, апельсин и мы пошли дальше. Когда осталось пять минут до завершения сеанса, он оказался на вершине, я была полностью истощена, а он себя чувствовал прекрасно! Вот вам и "измотать"!

   В символдраме нам нужно проявлять терапевтическую активность определенным образом, и эти действия отличаются от тех, которые применяют при обычной психодинамической психотерапии. Мы даем инструкции, обычные при этой технике, например, закрыть глаза, расслабиться. Также мы пользуемся инструментом, которым являются мотивы. Затем мы применяем технику основной ступени, а это означает, что мы проявляем свою активность, задавая определенные вопросы, мы структурируем пространство терапии определенным образом. Мы также выполняем функцию поддержки пациента, мы контейнируем производимое содержание, и мы, своим присутствием, подтверждаем то, что делает пациент. Мы действуем на символическом уровне, и терапевт является, одновременно, и наблюдателем и участником событий внутреннего мира другого человека. Терапевт должен работать на уровне вторичных процессов, присутствуя в обычной реальности, в то же время, быть с пациентом на уровне первичных процессов, находясь в образе. Сложность работы терапевта состоит в том, что он должен быть расщеплен между двумя мирами, он должен сидеть с открытыми глазами и, одновременно, быть в образе, понимать и руководить процессом, который происходит на первичном уровне. Поскольку пациент испытывает перенос, то терапевту следует работать также над осознанием своих контрпереносных чувств. Это означает, что мы должны очень четко осознавать наше собственное любопытство, наши импульсы и побуждения. Нужно учиться осознавать, каким образом, наши собственные побуждения, управляют процессом символдрамы. И последнее. Нужно все время помнить, что символдрама, это очень глубокий и мощный процесс, который происходит с внутренним миром человека.

 Вопрос: Почему помогает символдрама, каков механизм символдраматического действия?

Ева Йорт: Это очень хороший вопрос. Я думаю, один из факторов, который, возможно, недооценивается, состоит в том, что в процессе символдрамы, вы делитесь частью своего внутреннего мира с кем-то другим, и при этом, вам не нужно слишком много говорить. Вы, просто, позволяете проявляться образам, и можете через них выразить себя другому человеку, и рядом с вами есть этот человек, который хочет вам помочь, хочет узнать больше о вашем внутреннем мире. Именно поэтому, так важны отношения базового доверия между пациентом и терапевтом, так важно, чтобы пациент был уверен, что терапевт поможет ему идти дальше, глубже, в его внутренний мир.

   У меня было несколько пациентов, которые уже после терапии, говорили, что само по себе, понимание того, что у них есть что-то внутри, что может быть названо, было для них целительным опытом. Порой, этот опыт, заставлял их почувствовать, что они живы. Я вижу в этом примере связь с тем, что Винникотт называет "полем игры". В процессе общения младенца с матерью, создаётся промежуточное поле "перехода", пространство, где и происходит символообразование. Вот краткий ответ на ваш вопрос.

Вопрос: Не могла ли госпожа Ева провести сравнение механизмов действия в классическом психоанализе и символдраме? В первом случае происходит вербализация аффективно заряженных содержаний, а в символдраме представление и переживание образов, и это, как бы, две разные плоскости, две ипостаси, а эффект, как я понимаю, сходный?

Ева Йорт: Есть отличие, и, прежде всего, на уровне средней и высшей ступеней. Используя конфликтные мотивы, вы можете более активно участвовать в терапевтическом процессе, по сравнению с психоанализом. Впрочем, степень активности терапевта в образе может быть разной, при применении ассоциативного метода, терапевт может говорить крайне мало.

Вопрос: Получается, что пациент "слышит", то чего не "говорит", и уже нет необходимости говорить терапевту?

Ева Йорт: Да, но все равно очень важно использование слов. Преимущество символдрамы в том, что она создает связь между чувством, образом и словами, происходит то, что можно определить как "символизация смысла". Вопрос затрагивает важное понятие – активности. Психоанализ существует в рамках вербализации, и здесь требуются очень большие усилия по вербализации аффектов, в том числе и самых глубоких. Эти усилия, определяются и направляются с помощью аналитического сеттинга. В этой связи, психоанализ представляется мне более "эдипальным" занятием, но не с точки зрения идеологической базы, а с точки зрения роли терапевта. Психоаналитик, не смотря на свой сеттинговый нейтралитет, всё же берет на себя роль отца, поддерживая ситуацию, при которой клиент говорит о своих переживаниях. В символдраме, роль терапевта скорее материнская, он даёт возможность получить символическое удовлетворение, заботясь о том, что полученное, было бы осознанно и высказано. Я думаю, что существует меньшее количество пациентов, которым подходит психоанализ, потому, что он, в большей степени, провоцирует чувство тревоги. Предполагаю, что большинство моих пациентов, никогда бы не пошли к психоаналитику. Отцовская роль терапевта, стимулирующая структуры "Я" к активности, начинает проявляться, в большей мере, на средней и высшей ступенях. На этих этапах, терапевт может быть более интервентным, в том числе рискуя вызвать тревожные чувства, в отличие от основной ступени, когда реализуется поддерживающая тактика. Обратите внимание, что основная ступень, это одновременно и этап терапии, с соответствующей ей ролью терапевта, и этап обучения самого терапевта. На этом этапе, он учиться совмещать свое присутствие, одновременно, на уровне первичных и вторичных процессов, учится поддерживающей, протективной технике. При этом набор инструментов, которые он использует, более ограниченный, по сравнению с продвинутыми ступенями. Более очевидными, отличия от психоанализа становятся при работе с пациентами с феноменом алекситимии, когда мы используем образы, как элемент символического связывания мыслей и телесных ощущений.

   Обращение к продвинутым ступеням – средней и высшей, происходит тогда, когда у вас уже есть достаточно знаний и опыта, приобретенных на основной ступени. Вы знакомитесь с продвинутыми техниками тогда, когда уже научились осознавать степень своей эмпатии, когда вы уже умеете отслеживать реакции сопротивления, и когда вы в состоянии надёжно, точно и конструктивно разрешать сложные ситуации, ведь в образе, перемены иногда происходят очень быстро, как щелчок пальцем. Поэтому нужен опыт, чтобы вы не боялись неожиданностей. На средней ступени, появляется большая степень свободы, как для терапевта, так и для пациента, это происходит вследствие введения ассоциативного метода. Скажем, вы можете выбрать какую-то тему, а затем предложить пациенту развить ассоциации в процессе символдрамы. На основной ступени, поведение терапевта более осторожное и более протективное. На продвинутом уровне роль терапевта, более отцовская, вы «подталкиваете пациента», как бы вызываете у него стресс.

   Кроме того, на средней ступени, мы используем мотивы, связанные с конфронтацией образов. В таких мотивах, роль терапевта выражается в том, что он направляет свои вмешательства, и поэтому здесь очень важно, чтобы терапевт был достаточно эмпатичен, чтобы он мог интуитивно чувствовать, насколько сильным должно быть вмешательство, чтобы не нарушить внутренние границы пациента. Терапевту нужно уметь дозировать это вмешательство. Вам важно, хорошо знать пациента, какая у него ситуация в семье, нужно учитывать диагноз, и очень осторожно действовать. И также терапевт должен уметь оценить, каков потенциал пациента, насколько он способен справиться с проблемой. Сосредотачивая внимание на мотиве, пациент концентрируется на проблеме, и также как на основной ступени, более глубокая проработка материала происходит за счет того, что образ связывается, с нарисованным потом рисунком. Проработка конфликта может состояться и непосредственно в образе.

   Также существуют неструктурные методы, когда совсем исключается какая либо последовательная структура того, как представляет пациент образы, вы просто позволяете ему исследовать свой внутренний мир. Функцию управления пациент берет на себя, в некоторых случаях вы вообще не вмешиваетесь в процесс, если не возникают тревожные чувства. При этом активно развивается творческая составляющая. Но может сложиться и ситуация, что наоборот, активизируются защитные механизмы, и тогда получается, что терапевт просто «оставляет» пациента, фактически не зная, что с ним происходит. Могут актуализироваться защиты, при которых пациент будет заинтересовывать терапевта очень ярким, интересным материалом, на самом деле выполняющим функцию подавления каких-то сильных аффектов, тогда конфликт остается недоступен. Также существует риск, что пациент будет чувствовать себя покинутым, и следствием этого, может быть застой в терапии, или возникновение неконтролируемого, отрицательного переноса, а то и контрпереноса. В результате пациент может прервать терапию и потом уже сложно будет восстановить эффективные терапевтические отношения.

   Положительным моментом ассоциативного метода является то, что «Я» пациента укрепляется, и начинает само заботиться о себе, а фиксированные связи ослабляются. При использовании ассоциативного метода, очень часто, возникает регрессия к более юному возрасту, и это бывает хорошим стимулом для творческих людей. Смягчаемые на основной ступени, агрессивные импульсы, могут найти свое выражение на ступенях продвинутых. Очень важно учитывать, что при ассоциативном методе, возникает больше проекций в переносе, и когда получают выражение агрессивные, отрицательные импульсы, отношения с терапевтом становятся более сложными. Терапевту нужно знать, какова стратегия работы с этими импульсами, какими техниками нужно пользоваться. Если вы определили в терапевтическом контракте вашу терапию как краткосрочную, то это нужно учитывать при выборе техник, и, конечно же, совсем другое дело, когда у вас договор на годы. Поэтому вам стоит взвесить, как использовать отведенное время.

 

Представление мотива "Дерево" в группе. Рисование.

Ева Йорт: Сейчас я хотела бы предложить поработать с интерпретацией образа "Дерева". Кто хотел бы обсудить свой образ?

А: Дерево, которое мне представилось – платан. Образ получился прозрачным для интерпретации. Платан, который в одном из детских мультфильмов, заставляли плодоносить… Он превратился в грушевое дерево, и при этом, должен был, куда-то нести свои плоды. Волшебник вырвал корни (точнее - корни стали как ноги) и заставил куда-то идти и нести эти плоды. Т. е. бесполезное дерево платан превратилось в грушу, и было вынуждено куда-то тащить, то, что нужно…, эти плоды. Несколько деревьев куда-то пошли, но мне это очень не понравилось, и я решила посмотреть на всё со стороны.

Ева Йорт : И где вы закончили? Какое было ощущение?

А: Ощущение реальности, реалистичности. То, что нужно делать, делается, но при этом прагматичность не исчерпывает всей полноты. Я могу существовать отдельно от прагматичности. Там, где нет мира необходимости.

Ева Йорт : И как вы думаете, какое это имеет отношение к вам самим?

А: Однозначное. Функциональные роли иногда давят и стесняют мои собственные порывы. Но, тем не менее, этот образ… Я не знаю…

Ева Йорт : А как группа? (Обращается к группе).

Б: (Комментирует рисунок А) Мне платан, который уже - груша, напоминает шута.

В: А мне напоминает лицедействующее дерево. Может показаться, что корни растут вверх и вниз.

А: Там было много разных деревьев. Все это в саванне. А то жёлтое, это пустыня.

Г: Вот тут, что-то синее, размытое? Ночь уже? У меня такая метафора появилась, – четыре объекта, четвёрка появляются ночью, как привидение. В начале есть три корня, три ветки, а тут появляется четвертый объект. У меня ощущение, что и человек и дерево, куда то все время бегут, все время куда-то опаздывают и снова бегут. Зная А, я узнаю своё ощущение, ну зачем же такое классное "дерево" и куда-то бежит?

Ева Йорт:Какая ваша ассоциация в связи с этой сменой дня и ночи?

 А: Здесь я смогла побыть одна…

Д:У меня верхний рисунок вызывает ощущение затопленности, как будто это вода, а не ночь. Я бы, не согласилась, что этот рисунок праздничный. Он напряженный. Хотя цвета яркие, появляется какая-то жёсткость. А там - призрачность. Может быть это возможность подумать?

Ева Йорт: Я хотела бы спросить, дают ли проекции, высказанные в группе, какое то новое понимание этого образа?

А: Новые оттенки.

Ева Йорт: Давайте отступим от этого конкретного случая и посмотрим на него теоретически. Мы встречаемся с ситуацией, которая всегда возникает в терапии, когда у пациента есть какая то очень сильная проекция, и мы её сопоставляем с проекциями, возникающими у других людей. Когда у терапевта возникает соответствующая проекция, он может попробовать поделиться ею с пациентом. Появляется возможность оценить, насколько тот способен её принять, взять из неё, что-то для себя. Если же пациент не принимает проекцию терапевта, стоит обратиться к себе, и внимательно присмотреться. Что же не так? Может, не был установлен контакт? Какова причина? Нужно помнить и о своих проекциях, и одновременно учитывать, есть ли сопротивление у пациента, чем оно образовано, какова его структура. То, о чём мы сейчас говорим, имеет прямое отношение к ассоциативному процессу, поскольку, когда пациент свободно ассоциирует, терапевту необходимо осознавать свои собственные проекции. Он всё время должен делать выбор, как вести дальше пациента, и в какой момент "надавить", чтобы вызвать развитие конфликта. При этом терапевт всё время находиться в "расщепленном" состоянии, одновременно стремясь к осознанию своих собственных проекций, стараясь отходить от них на шаг в сторону, и остерегаться их, поскольку они могут сильно влиять на фокус конфликта. Возникают ли какие-нибудь мысли по этому поводу?

Вопрос: Ева, что вы имели ввиду, говоря о структуре сопротивления?

Ева Йорт: Нужно понимать, какой является структура защиты именно этого пациента. Какой защитный механизм актуален, расщепление или вытеснение? Если это появляется в рисунке, вы должны над этим задуматься. Высказывая свою проекцию, вы делаете про себя какое-то суждение о пациенте и решаете, что именно в этот момент в нём проявляется. Таким образом, если пациент отвергает высказанное вами, то это, может быть:

1. Проявлением сопротивления.

2. Навязыванием терапевтом своих собственных проекций.

3. Отсутствием эмпатического чувствования терапевтом клиента.

Далее, это можно рассматривать более конкретно. Например: защита может возникать, потому что действия терапевта преждевременны, интерпретация дана слишком рано, или же она плохо дозирована, слишком сильна. Это напрямую связано с ассоциативным методом, потому что вам в каждый момент нужно знать, действительно ли у пациента существует определенный конфликт, с которым нужно работать, или это ваши собственные проекции, которые не соответствуют тому, что чувствует пациент.

Вопрос:Как, и в каких случаях, проводится структурный анализ самого сопротивления и различение его от проекций?

Ева Йорт: Конечно, это сложно, потому что получается, что мы работаем сами с собой. Просто, нужно набирать опыт в процессе работы, и в процессе супервизии. Каждый пациент, это новая история, это новый опыт, и вы, читая различную литературу, можете фрагменты этой информации узнавать в пациенте, помня при этом о его уникальности в целом. Может быть, кто-то ещё хотел бы обсудить свой образ?

В: Мой образ все время трансформировался. Я назвал эту картинку "Носы". В какой то момент, я увидел персонажа с носом, - петрушку. В конце концов, он трансформировался в Буратино, который поливает горшочек с кактусом, надеясь, что на нем вырастут монеты. Существенный момент, это дырка, которая обозначает двухмерность, То есть, эта луна, она же дырка. Но есть и третье измерение, которое недостижимо, может это символ. В образе была дырка, а в процессе рисования нечто нарисовалось. Внизу, какие то кочки, в какой то момент дерево трансформировалось вот в такую грудь. На ветке появились качели, и на них раскачивается поросёнок. Потом я видел мишени со стрелами. Цветочек в горшочке, имеет отношение к кактусу, который я приобрел, это относится к идее о том, что они иногда цветут, но для этого надо ухаживать. Очень ценная вещь.

Ева Йорт: Какое у вас было ощущение на протяжении образа и в завершение его?

В: Сначала я был как компьютер, это очень спутанное ощущение.

Ева Йорт:То есть первое, это смущение?

 В: А, в конце, я подумал, что есть момент самоидентификации с куклой, с носом. Идея с деревом подсказывает мне, что то, что оно символизирует, побуждает меня много на себя навешивать. Образ Пинокио связан с социальными играми, то, что может принести плоды для меня, причём плоды реальные, в виде золотых монет.

Ева Йорт:Как вы думаете, это как-то связано с вашим знакомством с символдрамой?

В:Да, я думаю, так я пытаюсь подойти к этому. Делаю какие то попытки, но мне всё кажется, что чего-то не хватает, что бы позволило обрести уверенность и способность не навешивать на себя лишнее, но это относится не только к символдраме, но и вообще к психологической практике.

Ева Йорт:  Какие у вас ассоциации? (Обращаясь к группе).

Д: Это могло бы быть одной из иллюстраций к музыке Pink Floyd. Мне кажется, что я, как терапевт, часто могу чувствовать себя как мишень для стрел, которые пускает пациент, или мишень для его обид, ожиданий или других чувств. Это моя ассоциация.

Л: А у меня была ассоциация со святым Себастьяном, который стоит весь в стрелах. Это похоже на то, что я представляла. У меня была такая картинка из "Веселых картинок", и там было изображено дерево, в кроне которых живут очень много персонажей. Они занимаются разными интересными делами, - читают книги, качаются на качелях, ходят в гости друг к другу, и это всё очень увлекательно и похоже на жизнь, на обучение. Как иллюстрацию многих жизненных процессов, я вспоминаю эту картинку. И то, что на картинке дырка, это всё тоже очень загадочно и очень интересно, она привлекает внимание. Когда я посмотрела на неё, мне показалось что это рисунок человека, который действительно видит интересные стороны жизни и наслаждается жизнью.

Ж: С одной стороны цветок, а с другой кактус и выход из этого -- дырка.

Г: А мне, кажется, что эта дырка, это как какая то ненасыщаемость. И недаром она в нижней части рисунка, эта основа, как потребность в очень сильной опеке, потому что эта дырка как черная дыра, сколько не поливаешь, всё это куда-то уходит.

К: Мое внимание привлек Буратино, как промежуточная стадия развития. Он поливает растение, а сам деревянный. Он уже не растение, но ещё и не человек.

Л: А мне кажется, что Пинокио похож на утку. В картинке много эротизма, но какого то очень странного.

Ева Йорт: (Обращаясь к В) Дало ли вам это что-то? Позволило ли углубить ваше понимание рисунка?

В: Я согласен с вашими словами что терапевт, это мишень для проекций.

М: Странно непопадание стрел, вернее даже рисование мишени вне дерева. Причём, слушая протагониста, кажется, что этот момент не случаен, и в данном случае мишень - это сам рисунок, который атакуется различными способами, интерпретациями. В дыре, в мишени - атакуется и, как мне представляется, это атака на рамки, на форму чего-либо в себе.

Н: Мне в этом рисунке видится много сексуального и агрессивного. Стрелы, это стрелы амура. Кактус похож на агрессивный фаллос. Подпитка эротической агрессии.

О: У меня много дома таких горшочков, и я именно вот в такой позе годами их поливаю, и именно с таким носом. Иногда они не только цветут, а раскрываются целыми соцветиями. Цветущий кактус, это нечто особенное, и непонятное, как черная дыра. Мы не знаем, куда уходит эта энергия, и как возникает солнце, что взрывается, чтобы возникло это солнце. У меня фантазия, что нужно поливать этот кактус, чтобы получить собственное солнце.

В: Я рад предоставить себя в качестве мишени для ваших проекций.

Ева Йорт: Я бы тоже хотела высказать проекцию. Часто нам приходится работать со смущением пациента. У пациента много проблем оттого, что всё запутано, он смущен, всё в хаосе. Функция символдрамы состоит в том, что она позволяет структурировать этот хаос, отделить одно от другого, разложить по полочкам. И когда я смотрела на этот рисунок, в начале, было ничего не понятно, но чем больше я вглядывалась, я постепенно начала понимать связи, что откуда, и всё больше понимать внутренний смысл этого рисунка. И это как раз связано с процессом символизации, о котором я говорила вчера. Сначала у нас есть смутное, непонятное ощущение, потом мы создаем образ, выражаем его каким то символом. Затем, уже рассматривая рисунок, мы задумываемся, почему же я нарисовал именно так? И тогда мы можем возвратиться назад и понять, что это может значить для нас. Таким образом, при помощи создания этих символов и благодаря тому, что мы показываем это внешнему миру, мы показываем их себе.

Терапевт по методу символдрамы концептуирует перевод первичного процесса во вторичный. Это происходит тогда, когда пациент чувствует, воспринимает и кодирует эту информацию в своих образах.

В: Как символдрама "раскручивает" эти чувства? Например, был такой эпизод. Когда некоторые участники говорили мне об этом дереве хорошо, я чувствовал себя комфортно и уютно. Есть некоторое противоречие между тем, что мы видим, и внутренним ощущением человека. Что всё же ближе к первичному процессу, - чувства?

Ева Йорт: Не уверена, что я вполне поняла, но я начну говорить, и вы остановите меня, если я поняла вопрос не точно. Мне кажется, что вы говорите о двух отдельных вещах. Моя личная точка зрения состоит в том что позитивные чувства пациента (чувство комфорта, и что он чувствует себя хорошо), мне нужно принять как основу для дальнейшей работы. И вам всегда нужно сначала обращать внимание на что-то хорошее, использовать эти хорошие моменты в пациенте. Также существует положительный перенос, и хорошо, чтобы это было всегда так, потому что, к сожалению, бывает и иначе. И это никак не связано с первичными или вторичными процессами, это просто чувства. А есть материал, который нам даёт пациент. Этот материал может быть словесным, или в виде образов, которые возникают в символдраме. Конечно вы можете сказать, что это противоречие, но мне кажется, что важно защищать, и очень осторожно, с вниманием относиться к хорошим вещам, которые появляются в процессе терапии. Если таких хороших вещей появляется мало, то вы не можете начать работу с конфликтами. Должно быть что-то хорошее, какая то основа, что бы начать работать на уровне средней ступени. И нужно чтобы сначала пациент чувствовал, что его понимают и поддерживают, прежде чем провоцировать конфронтацию.

Я всегда стремлюсь относиться очень бережно к хорошим чувствам пациента, и уж после задумываться какой это процесс, первичный или вторичный.  

   Например, возьмем рисунки, которые мы обсуждали. Многие из них содержат гораздо больше материала, связанного с первичным процессом, чем мы затронули в обсуждении. Если В не против, я обращусь за примером к его рисунку. Стрелы могут быть атакующими, они могут быть проинтерпретированы очень отрицательно. В то же время, они могут быть связаны с нападением иного рода, это могут быть, например, стрелы амура, и тогда они не являются знаками лишь разрушения. Это уже не агрессия в чистом виде, и эти стрелы могут интерпретироваться по-разному, они могут одновременно совмещать противоречивые аспекты. На уровне первичного процесса изменения происходят очень быстро, иногда внезапно. И когда происходит, какая либо перемена, я всегда спрашиваю себя, можно ли активно использовать рисунок, потому что это может быть очень интимный материал, например как в случае внезапного появления кактуса в этом образе. И пока всё происходит лишь на уровне первичного процесса, я задаю себе вопрос, что может быть конденсированной ассоциацией этого образа, и в каком контексте она состоялась. В нашем случае вы работали со своим образом самостоятельно, это было коллективное представление образа. В отличие от этой ситуации, в терапевтическом процессе всегда стоит вопрос, была ли перемена в образе, вызвана вмешательством терапевта? Позавчера была ситуация, когда реакция пациента на слова терапевта, была какая - то агрессивная, связанная с обидой, и это может выразиться в виде образов. Но это происходит не на уровне обычного, вторичного процесса, когда мы говорим, используем слова, вместо этого, мы работаем с конденсацией чувств в образе. Таким образом, на уровне первичного процесса, если, например, речь идет о вашем отце, вы не говорите прямо "отец", а вы берёте какой то, замещающий его, образ, который прямо на него указывает. Перенос значения. Это является моим ответом на ваш вопрос.

Вопрос: Может существовать, с точки зрения терапевта, противоречие между теми чувствами, которые пациент испытывает и тем образным материалом, который что-то конденсирует в его переживаниях, то есть противоречие между чувствами и образным материалом. Что является для интерпретации наиболее важным?

 Ева Йорт: Я бы не говорила, то, либо другое, я бы сказала, и то, и другое. Я бы дала такое прояснение: "Для меня странно, что всё это вам кажется таким хорошим и приятным, а для меня это всё выглядит плохим и угрожающим. Что бы сказали по этому поводу?" Перед тем, как что-то с этим делать, я бы указала на сам факт. Я бы показала, что я замечаю, и очень внимательно исследую эту проекцию. Есть ли там какая-то защита? Насколько она сильна? Тогда я решаю, можно ли работать с этим. Иногда пациент говорит: "Да вы правы, я даже об этом и не подумал, наверно это связано с тем то и с тем то". И тогда я рада этому, потому что это то, что я хочу, - помочь пациенту в его рефлексии самого себя. Наша работа состоит в том, чтобы помочь человеку рефлексировать, а не вызывать появление всё больших защит и сопротивления. Я пытаюсь поддержать интерес пациента к самому себе, не критикуя его и стараясь его не обидеть. Очень часто пациенты, уязвимы в отношении каких-то замечаний, и поэтому нужно знать, насколько критическим является тот, или иной вопрос для пациента. Что есть благо для пациента? Вопрос принципиальный. Моё мнение, чем больше пациент может взять на себя ответственности, тем лучше. И чем больше снижается тревога вокруг всех этих связей и конфликтов, тем больше может получать пациент для себя. Чтобы помочь этому процессу, нужно ослаблять систему защит. Другой важный момент, это развитие возможности любить себя и повышение самооценки.

Вопрос: Назовите методы, какими вы пользуетесь? Иными словами, дайте имена, какие действия выполняет терапевт при использовании этого метода?

Ева Йорт: Первая техника, "вводная", она служит тому, чтобы пациент чувствовал себя уверенно и в безопасности. Следующий аспект это "активность", терапевт должен быть активен в постановке определенных задач пациенту. Вы даете инструкцию о том, как закрыть глаза, где сесть, как расслабиться. Затем "активность" проявляется в использовании мотивов основной ступени как базы, для обеспечения ощущения безопасности, создания прочной основы для своей деятельности. Конечно же, количество мотивов потом значительно увеличивается, но всё же терапевт предлагает мотивы пациенту, даже если это мотивы свободные, которые следуют чувствам пациента. На основной ступени, базовой техникой является собственно задавание вопросов, по вам уже знакомым правилам, и успокаивающая, защищающая стратегия. Терапевту нужно научиться работать с символическим уровнем. Это обозначает, что вы способны наблюдать и, одновременно, участвовать в процессе, который происходит с пациентом. А это как раз то, о чём я говорила, вы сидите в кресле, и вокруг вас течёт обычная жизнь, и вы находитесь на уровне вторичных процессов. Одновременно, вы используете весь свой терапевтический опыт, с тем, чтобы понимать, что происходит у пациента на уровне первичных процессов. Мы стремимся, чтобы та часть процесса, в котором присутствует терапевт, участвуя во внутреннем мире пациента, происходила, по большей части, на уровне первичных процессов. Чтобы это было на уровне, где образы являются символами определенных чувств, конфликтов и так далее. И терапевту нужно уметь схватывать то что происходит, и одновременно не быть полностью погружённым в этот процесс, и это ситуация не простая. Конечно же, вы работаете с материалом, который вы получаете от пациента, но на самом деле, это ваше представление, о том, что воображает пациент. Поэтому здесь должно быть очень осторожное расщепление вашего сознания, на то, что есть ваше воображение, и то, что является материалом пациента. На основной ступени терапевтические отношения можно определить как анаклитические. И это является защитой, как для вас, так и для пациента. Это отношения, имеющие место в очень раннем возрасте, около шести месяцев. Этот термин, используется для обозначения отношений, крайне оберегающих, избегающих любой конфронтации. Симбиотические отношения предполагают взаимную подпитку, в том числе и матери. В случае же терапевтической ситуации, вы не должны "подпитываться" от пациента, вам нужно только заботиться о нём, так как он для вас, как бы, ребенок. Терапевту нужно понимать степень присоединения к пациенту в его образе, и не начинать делать образ пациента своим, просто удерживать эту дистанцию. Все эти вещи важны, к ним надо привыкнуть и научиться быть в этой области уверенными. Фактически, это означает, знание собственных ограничений. Поэтому наиболее безопасно, сначала проходить основную ступень. Для реализации этих целей, кроме того, существуют принципы примирения и кормления, техники взаимодействия с водой. Затем на продвинутых ступенях присоединяются и другие техники.

   А теперь, магические слова "свободное ассоциирование". Можно сказать, что ассоциативный метод является противоположностью техники ведения на основной ступени, когда вы просто спрашиваете, что вы видите? Что чувствуете? Какая сейчас погода и т. д. Вот пример. У меня была сессия с пациенткой, с которой я уже достаточно давно работала. Я предложила ей мотив "Обувь". Я просила её описать ту обувь, которую она увидела, а затем я замолчала и продолжала молчать какое то время. Пациентка стала говорить, что она видит пару гимнастических туфель. Несколько секунд я хранила молчание, и она продолжала говорить, что это необычные туфли, потому что в них есть, что-то коричневое. Я молчала, но при этом, я была очень "близко", поддерживала ее на невербальном уровне просто своим присутствием. И тогда она продолжала рассказывать об этих туфлях, и поняла, что они уже у нее на ногах. И время от времени я произносила этот "магический" в психотерапии звук "угу". 

   Это восклицание, выражающее поддержку, как бы подталкивает действовать дальше, и в своей работе у меня образовался собственный стиль этих звуков. Потом пациентка начала осматриваться, где она находится, какой пейзаж вокруг неё, и всё это она делала самостоятельно. И тогда она оказалась в месте, где она выросла. Она шла по пляжу, и испытывала трогательное чувство, что она прикоснулась к каким то важным частям себя, которые, как она сказала мне позже, и не осознавала. Как я уже сказала, не было никаких вмешательств с моей стороны. Затем она продолжала идти и пришла к дому, в другом районе Швеции. На следующую сессию она принесла рисунки. Она нарисовала весь свой путь, и оказалось, в процессе путешествия она была в разном возрасте и побывала в четырёх разных местах.

   Это пример работы ассоциативным методом. Для этого необходимо, чтобы пациент занимал активную, творческую позицию и был мотивирован. Конечно, нужно чтобы терапевт понимал, что он делает в том или ином случае. В этом случае, я это хорошо знаю, знаю метод, которым пользуюсь, знаю пациентку, и могу доверять своей эмпатии. И я всё время стараюсь осознавать то, что происходит на разных уровнях, чувства, которые возникают, и работу, которая осуществляется в образе. Тогда, этот метод сработал очень хорошо, и я часто его применяю. Метод можно применять в течение всего образа, или же время от времени, когда вы считаете это необходимым.

   Если наблюдается некоторая пассивность, когда пациент не может мобилизоваться и начать что- то делать, и эта бездеятельность не конструктивна или же если очевидно, что просто срабатывают защитные механизмы, и это уход от проблемы, то терапевту стоит вмешаться. Например, пациентка говорит о чем-то, что мне кажется поверхностным, когда я вижу, что гораздо больше материала воспроизводится на уровне вторичного процесса, если пациентка, описывает вещи, которые принадлежат реальному миру буквально, это тоже может быть поводом для вмешательства. Это, конечно, приходит с опытом, и я приведу несколько примеров того, когда мне нужно было вмешаться. Также я вмешиваюсь, если чувствую, что возникло нечто важное для пациента, и хотелось бы, чтобы он не пропустил этот материал. 

   Очень большую роль играет эмпатия и доверие пациента и терапевта друг к другу. Когда вы предоставляете много свободы пациенту, риск состоит в том, что он может чувствовать себя брошенным. Поэтому терапевт должен как-то сообщать пациенту, что он рядом, что он ему доверяет, и он его слушает. И тут, терапевту сложно определить, когда нужно вмешаться, а когда сохранять нейтральность и не вмешиваться. Я всегда записываю то, что происходит на сессии, и особенно свои собственные вмешательства. Для меня это отчёт, я могу супервизировать сама себя.

   Я не предупреждаю пациента каждый раз о том, что будет вестись запись. В начале терапии, я оговариваю, что я буду записывать всё, что происходит, и это обязательный элемент метода. Я объясняю это стремлением лучше запомнить динамику терапии, и не было ни одного случая отказа. Если в вашей работе возникают трудности с согласием пациента по этому поводу, то скорее это связано с самим терапевтом. Если вы не уверенны в себе, то пациент это почувствует. Поэтому нужно спросить себя, почему вам не хочется писать, исследовать себя. Когда я использую свободные ассоциации, я использую значки, когда я говорю, и когда пациент. Тогда легко увидеть, как осуществляется процесс. Ассоциативный метод означает то, что нужно уметь молчать, а это не просто. Когда я молчу и сдерживаю себя, я использую ещё один значок. Если пациент тоже ничего не говорит, я делаю ещё один значок, потому что я продолжаю молчать. И затем, когда я вижу долгие периоды молчания, я могу предположить проблемы моего контрпереноса. Для меня это один из методов, ставить значки, чтобы немного снизить напряжение, устранить желание "подтолкнуть" пациента. Но это мой личный опыт, а вам, конечно, нужно искать свой собственный подход, чтобы использовать его в символдраме. Итак, пациент в образе, я записываю, длинная пауза. Иногда, когда такая длинная пауза, а я, как терапевт должна выполнять оберегающую функцию, я обращаюсь к своим записям, о том, что произошло перед этим. Это позволяет мне лучше понять то, что происходит сейчас, и сохранять спокойствие. Записи мне помогают, и они мой супервизор. Просматривая записи о своих вмешательствах, я могу понять, почему я получила такой ответ, такую реакцию, пациента, которые показались мне неожиданными.

Вопрос: А с каких мотивов вы ещё начинаете?

Ева Йорт: Любой мотив подходит для ассоциативного метода, - «Луг», «Ручей» и так далее. Также можно спросить, что вы чувствуете сейчас, и можете ли вы представить какой-нибудь образ, соответствующий этому чувству.

Б: А что значат, в образах, трансформации в животных и обратно?

Ева Йорт: Это хороший вопрос, но на него нет общего ответа, это нужно спросить пациента. Вы можете лучше понять это, если прямо в образе спросите об этом животном, что он чувствует по поводу этого существа и так далее. Тогда, вы сможете рассчитывать на понимание, что именно, в психической реальности пациента фокусирует это животное.

Б: Орлица фокусировала чувство свободы парения. И эта пациентка сама осознавала, что она хочет использовать орлицу как метафору свободы.

Ева Йорт: Тогда что удивительного в том, что она превращалась в образе в орлицу?

Б: У неё была депрессия и сложные отношения с родителями, они её пытались контролировать. В образе, она сразу превратилась в орлицу, потом она прилетела к одному каменному дому в горах, восточного типа с очагом и наблюдала, что там происходит. Там была женщина, мужчина, дети. Потом она испытывала там ряд чувств, и. в конце она нашла скалу, где приземлилась и решила что это её место. Она испытывала чувство свободы, открытого пространства. Она себя лучше чувствует, когда надевает какую-то маску. Ценным было то, что она смогла испытать эти чувства.

Ева Йорт: То есть вы хотите сказать, что это было для неё чем-то полезным?

Б: Да, она испытывала восторг оттого, что она может лететь и чувство уверенности.

Вопрос: Можно ли было бы сказать что, ассоциативный метод применим в тех случаях, когда пациенту необходимо внутреннее преодоление, как в случае мотива "гора". Если пациенту нужно совершить "внутреннее восхождение", то этот метод, по силе равен мотиву "Гора" без ассоциаций, или сочетание мотива «Горы» и свободного ассоциирования углубило бы работу, сделало бы её более качественной?

Ева Йорт:Я думаю, что терапевт, должен использовать все техники, которыми он владеет, поэтому не стоит вопрос предпочтительности той или иной техники, или того или иного мотива, вы можете сочетать их в зависимости от терапевтической ситуации. Ассоциативный метод может применяться короткими пассажами внутри образа или, например, вначале образа, когда я выдерживаю паузу, и стараюсь дать пациенту немного времени, чтобы он почувствовал то, где он находится. Всегда остается вопрос длительности паузы. У некоторых пациентов может возникать тревога, они не могут выдерживать долгую паузу. В образе они как бы заблокированы, не двигаются и, могут чувствовать себя покинутыми. Это, в свою очередь, вызывает тревогу и негативный перенос. В другом случае, если пациент более зрелый, который может с этим разобраться, пауза может восприниматься как поддержка "Я". Пациент чувствует, что терапевт уверен в нем, и дает ему самому исследовать свой внутренний мир.

   Параллель между ассоциативным методом и мотивом "Гора", закономерна, потому что действительно мотив «Горы» связан с преодолением, с авторитетом отца, с какой то работой, которая должна быть выполнена. Другие подобные мотивы – «Лев», «Вулкан» - все они заставляют что-то преодолевать, и там присутствует конфронтация.

Вопрос: Скажите, к пациентам уровня Borderline, часто применяется ассоциативный метод или там лучше активный, направляющий контроль?

Ева Йорт: Это зависит от пациента, от того какая у него проблема, как он ведёт себя в образе, и на каком этапе терапии мы находимся.

Вопрос: Вы вчера говорили о препятствии - недопущении в виде демонстративного затягивания образа или нежелании образа…

Ева Йорт: Конечно, если пациент выказывает нежелание продолжать образ, и имеется достаточно материала на поверхности, то тогда нужно работать с осознанием и возможно требуется более активное вмешательство. Но я не думаю, что ассоциативный метод должен использоваться непрерывно, на протяжении всего курса терапии. Дело в том, что пациент, вынужден переживать порой чувства, которые ему неприятны, нечто, вызывающее страдания, и он естественно стремится это избежать. Но, в то же время ему нужно встретиться с этими чувствами. Это необходимо, если вы хотите чтобы изменились более глубокие части его личности.

Вопрос: Когда актуальны проблемы идентичности, то становиться более целесообразным использование ассоциативного метода? Вы обещали нам об этом рассказать.

Ева Йорт: Самоидентичность всегда связана с самоуважением и с самооценкой. Насколько пациент что-то может решить самостоятельно, что-то сделать от своего имени.

 Вопрос: Работает ли здесь принцип архаического удовлетворения?

Ева Йорт: Да, этот феномен присутствует постоянно.

   Хотелось бы еще раз вернуться к обсуждению образа, который мы с вами представляли. Конечно, существует большая разница между представлением образа коллективно и индивидуально. В первом случае вы не находитесь в постоянном общении с терапевтом, но затем, уже после образа вы могли бы рассказать, что происходило в образе, как если бы это общение было. Во время работы с образом я также спрашивала, пытаясь помочь понять, почему появился именно этот образ, и как с ним работать. Теперь, я думаю, надо каждому посидеть и подумать, получил ли он более глубокое понимание того образа, который у него был. Может быть, кто-то хочет поделиться? Можете подумать о том, как вы реагировали на проекции других людей, и что вас побудило почувствовать что- то новое. Может быть, у кого-то появились мысли, которыми можно было бы поделиться с другими, и мы могли бы их обсудить?

Т: Я могу сказать, что представление этого образа и затем его рисование, помогло мне понять или даже поставить вопрос, что происходит с моей русской идентичностью, почему она не столь выпукла? Почему я боюсь украинской ассимиляции, если у меня достаточно сильная русская идентичность? И два замечания, которые меня больше всего взволновали. Лиза сказала, что человек рисует главное в центре. У меня это не главное, вот это сине-желтое, а главное это берёза. А Ева мне сказала, что тебя же нет на этом дереве. И это усилило вопрос о моей идентичности. Что же происходит с моей идентичностью? Почему она не достаточно сильна? Почему я не нахожусь среди листвы этой культуры?

Ева Йорт: Вам нужно теперь поработать над тем, о чём заставил вас задуматься этот образ. Это действительно тот вопрос, который поставил перед вами образ.

Т: Вопрос: «Почему моя идентичность не столь сильна, почему я боюсь тех социальных процессов, которые происходят в нашей стране (вытеснение всего русского)?»

 Ева Йорт: Для меня удивительно, что все эти политические коннотации относятся к реальности. Это очень важный момент, когда терапевт может думать, что это не значимо, почти шутка, а на самом деле это может быть ранимым местом пациента. Очень часто, группа или терапевт может не понимать того индивидуального значения, которое несёт символ, которое понятно только для пациента, и может не понимать того чувства, которое связано с этим символом. Поэтому терапевту всегда нужно быть осторожным и осознавать, что очень многого он не знает. В этом странность положения терапевта, вам кажется, что вы, что-то знаете, а на самом деле вы знаете не всё, или не знаете точно, но у вас есть чувство, что вы делаете правильно. И единственный способ работать с этим, это спрашивать пациента, какие чувства он при этом испытывает, и потом, пытаться понять какие чувства глубокие и искренние, а какие поверхностные.

З: Для меня был притягателен образ Бабы Яги, и я весь вечер думала, почему для меня он притягателен.

Ева Йорт: Сейчас какие то новые мысли у вас есть?

З: Да, это унесло меня к корням, дало возможность как-то подумать о моих переживаниях.

Ева Йорт: То есть вы получили какую-то отправную точку?

З: И еще один гарант своей личности. В образе я уделила большое внимание лесу, который я видела, а рябину я обрисовала лишь слегка. А когда я вышла из образа, мне захотелось усилить рябину, сделать массивнее ствол, добавить голубого неба. И я ждала, когда нам дадут краски.

Ева Йорт: Осознавали ли вы это?

 З: Я сказала, и никакого смысла не вложила.

Ева Йорт: И это опять пример, когда мы что-то говорим и не знаем, как это может затронуть пациента.

З: Дело в том, что у меня в оценке моего образа и в тех мыслях, которые возникали, в который раз задело то, что в группах я не могу проявляться так, как мне хочется, по человечески. Я, как-то всегда в статусной нише, которая меня обязывает проявляться правильно, в соответствии со статусом, лидерской ролью, и я думаю что Галя, тоже это почувствовала, статусный момент играл какую-то роль. Для меня необходимость быть правильной, сдерживать человеческие чувства, облекать образы которые возникают, следуя необходимости их оформлять правильно, так чтобы всё было без сучка, без задоринки.

   Но это фиговый листочек, это роль социальная.

Ева Йорт: Мне кажется, что фантазия, что вы настолько обнажены, что это выглядит как фиговый листочек, никого не смущает кроме вас. Я вас воспринимаю очень искренне и никакие социальные роли мне не помеха. Вы же сказали прямым текстом, вы же лидер, и вы не имеете права на терапию.

З: Я задумалась над этим очередной раз. Может быть, я так воспринимаю это болезненно, но мне показалось и Галю это задело.

Ева Йорт: Это очень хорошо, что вы сказали о своих мыслях по поводу рисунка. Я думаю, что вы хотите, чтобы вы и ваш образ были отделены от того положения, которое существует.

З: Да.

Ева Йорт:Что происходит, когда ваш образ вмешивается в то положение, которое существует. Вам нужно чувствовать себя в безопасности, чтобы образ был такой, какой он есть, и чтобы вы имели шанс принять его. Я была тронута, когда слушала ваше описание образа. И вы показали нам, что кое-что является сложным для всех нас, и что об этом надо заботиться. Остановимся на этом чувстве стыда. Когда я ехала в Киев я думала о том, что вас интересует проблема стыда, об этом мне писал Дмитрий. Я думаю, это чувство, с которым очень мало работают, и его плохо понимают, потому что это чувство стыда есть у всех нас, и это что-то, что мы не хотим испытывать. Это сама суть чувства стыда, и это то, о чём я сама много думаю как терапевт. Чувство стыда связано с понятием идентичности, и между ними существует очень глубокая связь.

А: Я думала о том, что я не нарисовала. Кто же тот волшебник, который заставляет меня вынимать корни из земли и куда то топать? И при всем желании, не нашла на кого бы этот образ навесить. Кандидаты были, но ни к кому этот образ не подходит, наверное, это часть меня.

Ева Йорт: У вас особенная улыбка, когда вы это говорите. Вы выглядите просто восхищенной…

Л: Мой образ получился довольно прозрачный, при обсуждении я не услышала для себя нового. Это произошло и в образе, и когда я рисовала, не- смотря на то, что образ был радостный, и я получила много эмоций. И после всего этого я подумала о том, что вот жалко такой мотив спокойный попался. А вот что-нибудь бы такое, чтобы какой-нибудь конфликт актуализировался, что бы мне стало больно или обидно и чтобы все его пообсуждали. И потом дальше я думала об этой жадности, которая вылезла. Хотя образ и сейчас приятный. Я сейчас в своей терапии и может быть, поэтому такая жадность.

Ева Йорт: Конечно, когда вы находитесь в своей терапии и оказываетесь в группе, то обычно получается такая гремучая смесь, и вы всегда хотите что-то защищать, а что-то, рвётся наружу. Я слышу в ваших словах разочарование, и это тоже, то чувство, которое можно интерпретировать. Но такова вся жизнь, есть положительные переносы и отрицательные, и это то, с чем мы работаем. Конечно же, я чувствую напряжение оттого, что я не могу говорить на вашем языке. Я думаю что важно отметить, что когда вся группа высказывает проекции на ваш рисунок, то среди них много есть таких, которые не вызывают у вас никакого интереса и кажутся вам неправильными. Я хотела бы обратить ваше внимание на то, как вы реагируете, если кто-то не правильно понимает. И также попробуйте представить, если бы на вашем месте был пациент, насколько уязвимо это положение. Вот и сейчас, когда я сказала, - "заканчивайте образ", некоторые из вас почувствовали что это слишком рано, и хотели бы продолжать дальше. Но это как раз и заставляет научиться учитывать те чувства, которые могут возникать у пациента, когда вы вмешиваетесь. И с некоторыми из этих аспектов я хотела поработать, поэтому мы сделали это упражнение. Какие у вас мысли или реакции?

Р: Я вспомнила свой сеанс, на котором я усиленно сопротивлялась, в ситуации, когда клиент диктует свои условия.

Ева Йорт: То есть что клиент сопротивляется, когда терапевт ему что- то указывает? Можете ли вы описать конкретно, что происходило? Если пациент демонстрировал сопротивление, то в какой форме, активной, или с помощью ухода, избегания?

Р: Получается сеанс заканчивается, а пациент говорит- "нет, я иду дальше", и за это время он проделывает больший путь чем за весь сеанс.

Ева Йорт: Наверно стоит обсудить это на следующей сессии, возможно, он сам даст объяснение, что происходило с ним. Может, это было проявлением какой либо проблемы? Вот как вы думаете, какая это может быть проблема? Может быть это трудности сепарации, пациенту трудно оставить терапевта, и клиент хочет контролировать терапевта? Несколько лет назад у меня был пациент, с очень сильным положительным переносом. И вот, уже не в образе, а когда заканчивалось время сеанса, он сказал, что не уйдет, что будет сидеть у меня всю ночь, сядет на диван, и будет смотреть телевизор. Я практикую, там же где и живу. Какое-то время он не хотел уходить, хотя ему нужно было уйти. И с этим надо работать, и вам нельзя начинать интерпретировать эту ситуацию именно в этот момент, нужно прежде, действительно заставить его уйти.

   Ещё бывают случаи, когда пациент говорит что этот образ настолько интересен, так много приносит, а внешний мир так скуден и пуст. И пациент хочет оставаться, и испытывать материнскую заботу терапевта. Также может быть, пациент, справляясь с какой то внутренней защитой, решается за минуту до конца сеанса, выдать свою проблему. Конечно же, чтобы знать с какой именно проблемой вы столкнулись, нужно знать самого пациента. Как вы бы вышли из таких ситуаций? Вот в образе лежит клиент, вы сидите, и что вы делаете?

Р: Я бы сказала: "У вас есть еще одна минута, побудьте в этом месте, у вас есть ещё немного времени и через минуту возвращайтесь".

Ева Йорт: Почему минуту? Столько, сколько вам нужно, а потом сделайте паузу и предложите, не торопясь, открывать глаза.

   Нужно быть очень внимательным к собственным чувствам, по отношению к этому пациенту, который не хочет уходить с вашего сеанса. Ведь возможны и какие-то садистические импульсы, например, сейчас я возьму и вылью на него стакан воды, чтобы он проснулся.

Р: Или включить будильник (смех в группе)J.

Ева Йорт: И второе, что может случиться: "Ах, бедный пациент, у него никого нет кроме меня, и я так хочу ему помочь!". При этом наше нарциссическое чувство растет и ширится. И это тоже зависит от пациента. Моя позиция, состоит в том, чтобы стремиться к реальному миру, и не обязательно говорить это вслух, но мы должны это чувствовать. Вы можете говорить разные вещи, в зависимости от ситуации, кроме одного, вы не должны говорить - "делайте что хотите". Потому что если вы так сформулируете то вы, по сути, приглашаете его, допуская, что он может и остаться.

Вопрос: Стоит ли в завершение добавить фразу - "запомните это место, чтобы мы могли вернуться сюда еще раз в будущем"?

Ева Йорт: Об этом можно подумать. Я не говорю, что это не правильно, но лично я была бы построже.

N: Он же пришёл за поддержкой.

Ева Йорт: Должна быть эмпатия по отношению к пациенту, нужно закончить сеанс, так чтобы он был действительно закончен. Как вариант, я бы сказала, что я понимаю, что у вас сейчас очень много нового материала, но, тем не менее, не могли бы вы закончить и попрощаться с образом. Я думаю, что если у вашего пациента существуют проблемы с лимитом, с удерживанием границ, то важно не уступать ему именно в этом. Признавая его желание продолжать, вы можете настоять на окончании вовремя. Также как вы говорите с ребенком, который хочет мороженого. Вы говорите, да я слышу тебя, ты хочешь мороженное, но, тем не менее, сейчас это не возможно. Вы желание и побуждение принимаете как чувства, но говорите все же нет. Есть ещё вопросы по окончанию работы в образе?

Вопрос: Если вы знаете, что у пациента такие проблемы, то, может быть, стоит заканчивать на 5 минут раньше? Чтобы было время у пациента завершить образ и чувствовать себя уверенно.

Ева Йорт: Мне кажется, что в моменте окончания сеанса может отразиться нечто, относящееся к терапевту. Терапевт, например, может реализовывать свои садистические черты, в форме прерывания речи пациента. Такие моменты очень сложно маскировать, эти проблемы должны прорабатываться в своём персональном анализе. Вопросы, связанные с рамкой, хочешь, не хочешь, а прорабатываются в собственном анализе. Трудности с сеттингом могут обнажать непроработанность самого терапевта.

 N: Я думаю, что в символдраме, бывают такие ситуации, когда и пациента и терапевта начинает "вести" само содержание образа. Порой возникают образы с глубоким архаическим содержанием, влияющие и на терапевта и на пациента, "захватывающие" их. Это как третья власть.

Ева Йорт: Почему и важно проходить индивидуальную терапию и супервизии, наше подсознательное тоже активно участвует в этом процессе.

 Вопрос: Есть ли специфика работы с детьми ассоциативным методом?

Ева Йорт: У меня нет опыта работы с детьми в символдраме. Я думаю, что надо смотреть, что подходит для конкретного ребенка. Я могу представить детей, с которыми можно использовать ассоциативный подход. Я думаю, если какие-то глубокие нарушения, то не следует использовать этот метод или использовать его только частично. Я думаю, что ассоциативный метод это такой же метод, как и вообще символдрама. И поэтому, иногда нужно больше использовать, иногда меньше.

 Г: Вот я столкнулась с такой проблемой, что в образе, на мотиве "Ручей", девочка не пошла, она взлетела. Потом, когда она приземлилась, она пошла купаться, нырнула и превратилась в русалку, двигаться она отказалась. Когда она вышла, она превратилась в сказочного человечка и пошла летать. Учитывая детский возраст, что делать в таком случае?

Ева Йорт: Как вы думаете, какая проблема у этого ребенка?

 Г: Проблема коммуникации. Она говорила, что у неё нет четкого представления себя как личности, потому что её мама все время нарушала это представление. Она считает, что в её личности есть темная сторона, и есть светлая, положительная. Она не находит общего языка с детьми, поскольку считает себя более умной. Она не приемлет нарушение детьми морально этических норм. И такой вот, нарциссический образ. Я была в затруднении в тот момент, и обратилась к Лёйнеру. Он пишет, что дети, склонны к фантазированию, регрессии в мир сказок, выстраиванию фантастических сюжетов, и им нужно давать пресытиться этими образами, и, затем, возвращать их в реальный мир. Что и произошло. На следующий раз она уже не летала, а достаточно реалистично вела себя в образе. То есть, в принципе, с этим ничего специально делать не нужно? Каков режим интерпретации образов с ребенком 13-ти лет?

Ева Йорт: Мне сложно что-то сказать об этом пациенте. Но эта девочка может быть хорошо адаптирована к внешнему миру, и тут возможны нарциссические чувства, касающиеся тревоги самого терапевта.

Г: Вот именно что она не адаптирована. Меня интересует, как вообще это обсуждать. Так как она берёт инициативу в свои руки и делает что угодно, а я думаю, "заземлять" её или нет.

Ева Йорт: Я и имею в виду, что её образ может быть угрожающим для вас самих, и может создавать у вас внутри такое ощущение. То она летает, то она вдруг в воде, конечно же, это тревожит вас. В жизни она, возможно, тоже немножко "играет на публику".

Ева Йорт : Излишне пытаться совсем не делать ошибок. Стоит осознавать, что вы их делаете, потому что если вы слишком мало их делаете, то это тоже ошибка. И себя надо расценивать как инструмент, который никогда не будет совершенным.

 

   Итак, далее, мы будем говорить о возможных стилях ведения в психотерапии. Поскольку есть определенный набор техник, "инструментов", вы можете выбирать, какие из них применять в терапии, и, таким образом, формировать разные стили ведения.

 В символдраме существует много вариантов стиля ведения, которые зависят от индивидуальных особенностей терапевта, и очень важно, чтобы мы использовали себя позитивно и конструктивно. Прежде всего, мы должны быть честны, иначе мы слишком влияем на процесс символдрамы. Стиль, также, зависит от личности пациента и того, какие проблемы он предъявляет. Также, на разных этапах терапии мы выбираем разные техники. Даже в рамках одного сеанса терапевт может переключаться, важно чтобы он осознавал, когда, и какие именно техники он использует. Чтобы он пользовался всем этим намеренно и сознательно. Терапевту важно увидеть, например, что он слишком захвачен или удивлен.

   Арсенал методов должен быть как можно более широким и гибким. Я перечислила несколько разных типов ведения, сейчас начнём с активного стиля и посмотрим, какие преимущества, положительные стороны он даёт.

   Активный стиль ведения.

   Этот стиль может ощущаться как поддержка пациента. Вы поощряете, помогаете, пациент чувствует, что терапевт вместе с ним, терапевт охраняет пациента, дает энергию и силу и уменьшает тревожность. Но, с другой стороны, активность терапевта может усилить сопротивление и тогда оно будет сфокусировано на терапевте, и пациент будет "сбегать" из образа. При этом, пациент может становиться пассивным и отказываться нести ответственность за то, что происходит в образе. Эта ошибка часто проявляется у начинающих терапевтов.

   Свободный стиль.

   Это значит, что вы предоставляете много свободы пациенту, и при этом центром терапии является пациент. Образы, которые возникают у пациента, будут, скорее, не структурированными и могут стимулировать творческие способности пациента. И этот метод ведения может усиливать тревожность. Отрицательным может быть то, что он может восприниматься как отсутствие интереса к пациенту. Это может быть и защитная реакция самого терапевта, если он боится и не уверен в себе. Также, таким образом, могут проявляться бессознательные садистические черты терапевта, что, обычно, усиливает тревожность. Такой стиль может маскировать бессознательное отвержение пациента самим терапевтом. Но также можно этот стиль рассматривать как применение ассоциативного метода.

   Отзеркаливающий или отражающий стиль.

   Пациент чувствует принятие со стороны терапевта. Терапевт, как бы, следует за тем, что происходит с пациентом в образе, он сопровождает пациента и позволяет происходящему случаться. Недостатки этого стиля заключаются в отсутствии вовлеченности терапевта в происходящее и недостаточной поддержке. Появляется риск остановки процесса. По сути, это замаскированная пассивность. Этот стиль может восприниматься как монотонный, а порой провоцирующий.

   Эмоционально поддерживающий стиль.

   Терапевт "принимает" пациента и как бы благодарит его за тот материал, который предоставляет пациент, старается придать уверенность и храбрость. Недостатки этого стиля в том, что результатом может быть подавление инициативы пациента и его ответственности за то, что происходит. В этом может проявляться тревожность самого терапевта. В переносе может присутствовать чрезмерная идеализация и зависимость. Тут должен быть баланс между поддержкой и степенью фрустрации, которую вызывает терапевт.

   Конфронтационный стиль.

   Этот стиль может обеспечить хорошее продвижение процесса, может приводить к прорыву, изменению. Он усиливает самооценку пациента и повышает вероятность переживания инсайта. Но при этом также усиливается тревожность. Недостаток такого стиля ведения в том, что он ставит под угрозу устоявшуюся структуру защит и усиливает сопротивление. Он может вести к отрицательному переносу и конкурентной борьбе за власть и контроль. 

   Стиль дзюдо.

   Мы, как бы, присоединяемся к сопротивлению. Тут нет борьбы за власть и престиж, и появляется возможность избежать интенсивного переноса. Недостатки этого стиля в том, что он оказывается очень провоцирующим и пассивным. Например, если возникает какая то проблема в образе, как следствие сопротивления, то вы, активно принимаете это, и осознанно уходите от её преодоления. Если пациент, не хочет предпринимать какие либо целенаправленные действия в образе, вы, осознанно, позволяете это сделать. Вы замечаете это, запоминаете и откладываете на "полочку", в банк данных. Преимущество этого стиля в том, что иногда, когда вы действуете заодно с сопротивлением, то тогда может произойти что-то позитивное, всплыть ценный материал.

   Стиль, ориентированный на действие.

   Это что-то очень близкое к активному стилю, но это стиль узко ориентирован на стимулирование пациента, все время, что-то делать в образе. Это может привести к определенному прорыву, стиль поощряет к действиям. Но отрицательные черты в том, что он может быть поверхностным, так как вы можете утратить связь с эмоциями, чувствами. Такой метод может приводить к тревожности самого терапевта. Также, он может привести к пассивности пациента и усиливать сопротивление.

   Стиль ведения, при котором используется техника "остановки картинки".

   В ситуации, когда пациент сталкивается с каким-то пугающим образом, я говорю: "Остановитесь и стойте там, где вы находитесь". Я предлагаю пациенту ничего не делать. Я поддерживаю пациента в том, чтобы он просто наблюдал, просто стоял и наблюдал то, что происходит. Возникает феномен "замораживания образа". В течение нескольких моих интервенций, моя задача просто помочь пациенту стоять, и вынести это чувство тревожности. Это такой способ конфронтации. Такая техника не уменьшает конфронтацию, тревожность при этом не снижается, пациент её всё равно испытывает. Но вместе с тем, пациент мне верит, что ничего не случится, и этим я помогаю ему. Смысл этого метода состоит в том, что я помогаю пациенту выносить тревожность. Я даю пациенту время, рассмотреть, что представляет собой этот образ. Это также может привести к смене настроения, к определенному прорыву, связанному с объектной репрезентацией. Такая техника, также, усиливает "Я". Недостаток стиля связан с определенным риском появления слишком сильного тревожного чувства.

Все перечисленные стили, задействованы в большей или меньшей степени при работе с любым кататимным образом.

Вопрос: Переживание тревожности мы рассматриваем как в качестве положительного, так и отрицательного момента. Где золотая середина, которую должны соблюдать?

Ева Йорт: Всегда нужно использовать эти чувства тревожности, потому что это энергия, которую можно преобразовать. Но если её будет слишком много, то она просто переполнит пациента. Поэтому всегда нужно в отношении каждого конкретного пациента, определить какой уровень тревожных чувств усилит его "Я", а какой, приведет к чувству отчаяния. Тут очень важна эмпатия, которая может выражаться не в словах, но может быть ощущаема как некое чувство. Нужно стремиться, чтобы эта тревожность могла быть использована положительно. Я вспомнила тот случай, который мы обсуждали на перерыве. У меня есть пример одного пациента, который проявлял богатые творческие способности, и терапевт был крайне рад этому. Он позволял ему свободно следовать за ассоциацими, оставлял пространство образов слабо структурированным. Но в результате получилось так, что нарциссическое величие пациента всё время подкреплялось. Терапевт не ставил ограничений при помощи интерпретации. Результата терапии не было. Дело было в том, что сам терапевт, настолько был увлечен процессом, что стимулировался его собственный нарциссизм. Так неразрывно были переплетены проблемы и терапевта и пациента. Это действительно очень сложно определить, где происходит работа, а где демонстрация себя. Я думаю, работая с нарциссическими пациентами нужно быть особенно осторожными со свободными ассоциациями, чтобы этот метод не приводил к усилению нарциссических черт пациента.

Вопрос: Как использовать ассоциативный метод с пациентами, которые ограничиваются только односложными ответами?

Например:

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо

Ева Йорт: Таких пациентов их терапевты хотят видеть меньше всего. Терапевты, обычно, ждут, что пациенты будут рисовать, много говорить. Но не все пациенты таковы. И если вспомнить пациента, о котором я уже упоминала, то всё что он говорил, это "Да" и "Что вы имеете ввиду?". Тактика, которую я выбрала, и которую рекомендую вам в подобных случаях, это работа с пациентом на его уровне. Он говорит мало, и вы не можете из него ничего выжать. Стоит быть очень активной, говорить какие то фразы, помогать ему, поддерживать. Он приходит с рисунками, и я спрашиваю «что вы думаете?» он говорит «ничего». У него сильная тревожность, но он не чувствует депрессии. Он не решается общаться с людьми. Я говорила, этот пациент 15 лет провел в психиатрической больнице. Он принимает симпрамин, один из новых антидепресантов. Но что существенно, так это то, что он приходит. Иногда он приходит на 15 минут позже назначенного, а иногда он объявляет, что у него только 10 минут времени. Когда это время проходит, он говорит, что у него есть еще 10 минут. Его терапию оплачивает страховка. Он был задействован в исследовательском проекте по оценке эффективности психотерапии, в том числе символдрамы. После достаточного времени, проведённого в терапии, его повторно тестировали. Использовали тест Росшаха и другие тесты.

   Исследователи были удивлены произошедшей позитивной динамикой, хотя сам он, не мог сказать, что ему лучше. Для него было очень важно различение реальностей, то, что он прикрепляет слова к рисункам. Все деревья в его рисунках чётко прорисованы, и очень стереотипны. Когда я ему сказала, что вот у вас окна, на которых нет занавесок, он ответил "Да" Некоторые цветы растут на черном фоне, и все они разные, то есть что-то пробуждается? Помещения в доме, например, кухня, выглядит довольно расщеплённой. Казалось бы, тут, я должна быть очень активной, поддерживать его, предлагать ему что-то сделать. Но единственно правильное, что я могу сделать, это быть очень внимательной. И на каждом сеансе он говорит хоть что-то, более-менее приемлемое. Вот видите этот горизонт. (Демонстрируется рисунок) И это не очень хороший признак, что он так выписан в рисунке, возможно, у него под поверхностью скрывается психоз. Хорошо то, что он может с этим работать, и это, может иметь какие-то положительные моменты.

N:Вот тут на рисунке там плоско а там объём. Есть контраст.

Ева Йорт: Я думаю, что трёхмерные изображения, они более живые. Это очень тревожная личность.

Вопрос:Что то человек выделяет на рисунке, что более значимо?

 Ева Йорт: Я могу говорить только о своих мыслях, потому что этот пациент, мне не очень помогает себя понять. Вот, на рисунке, у нас один из внутренних помощников. Вот это одеяло, а вот это термос с кофе. Я всегда прошу его, чтобы он нашёл место комфорта. У него есть фобия поездки в метро. Я предложила представить ему, что он едет в метро, и вы видите, на рисунке, он сидит один, а все люди сидят далеко от него. А вот тут деревья уже разные, есть солнце и всегда у него хорошая погода. А это вулкан … «Эта бумага не очень подходит» - сказал он. Я ответила ему, что когда вы рисуете, вы думаете, что ваши рисунки не стоят, чтобы их рисовали на хорошей бумаге? Я взывала к чувству его самоуважения и попыталась усилить его самооценку. По поводу следующих рисунков я сказала, что у меня есть другие средства рисования, и предложила ему на выбор три разных набора, и он выбрал мелки. Раньше, я несколько раз спрашивала его, не мог бы он рисовать другими фломастерами, и каждый раз он пропускал это между ушей, и никогда не менял. Я очень редко отдаю пациенту, что-то домой. Мы много с ним говорили об этом рисунке, вы видите, одни деревья здесь больше, другие меньше. Я обращала его внимание, говорила, посмотрите, что вами нарисовано. Я играла активную роль в связывании слов с рисунками.

Вопрос: А на каком мотиве он поменял фломастеры?

Ева Йорт: Вот это семья кроликов. Этот красный мяч и красный цветок имеют тоже символическое значение. Я очень много использовала эти рисунки в работе. И вот, вы видите, это начало, когда он начал пользоваться карандашами. Это поздние рисунки, более насыщенные. Работа длилась четыре года.

Вопрос: Таким образом, стратегия должна быть активной, и поощряющей пациента к тому, чтобы он, всё больше был способен к полному выражению своих чувств в рисунке?

Ева Йорт: Но я никогда не говорила, чтобы его рисунок был более полным.

Вопрос: Но когда он приносит рисунок, хвалить его?

Ева Йорт: Я говорила ему, давайте посмотрим, что произошло с вами, вот один рисунок и вот другой, подтверждая, что это непрерывный процесс. Он приходил на следующий сеанс, и совершенно не помнил о том, что происходило на предыдущем.

Вопрос: Какой стиль ведения использовался?

Ева Йорт: Активный и эмоционально поддерживающий. Я пыталась использовать отражающий. Например, я его спрашиваю: "Как вы себя чувствуете?". Он отвечает: "Хорошо". Это его стандартный ответ. Тогда я продолжаю: "Вы чувствуете себя хорошо?", и тогда молчание. Но я могу продолжать, не ставя его в стрессовую ситуацию. Я использовала внутренние помощники, например, одеяло. И образ кроликов тоже имел смысл "внутренних помощников", хотя он их больше и не рисовал. В случае с таким пациентом, единственным вознаграждением для меня было просто видеть эти рисунки, и когда я смотрю на них, я вижу, что что-то происходит. Без символдрамы с ним невозможно было бы работать, потому что он структурно не может выражать чувства словами, и поэтому я не смогла бы дать ему поддержку обычным, вербальным способом.

Вопрос: Вы не просите своих пациентов подписывать рисунки?

Ева Йорт: Нет, я подписываю сама. Я всегда пишу дату и номер сеанса.

Вопрос: А на этом рисунке уже появилось солнце?

Ева Йорт: Да, я спросила у него "О, у вас солнце?", а он ответил: "Да, солнце". И я, так для себя решила, что это солнце это я. Может это и ошибка, но это очень тяжелая терапия и мне нужна была поддержка. Он хороший музыкант, но он так боится других людей, что он может играть только сам с собой, в своей студии. У нас было 182 сеанса. Поскольку он музыкант, то он испытывает много разных чувств, но не может высказать их словами.

 

[1][1]         Орлова Мария Игоревна – психолог, обучающий психотерапевт Международного общества Кататимного переживания образов и имагинативных методов в психотерапии и психологии.

Обухов Яков Леонидович – психолог, доцент Института Кататимно-имагинативной психотерапии (Германия), президент Межрегиональной общественной организации содействия развитию символдрамы, вице-президент Общероссийской Профессиональной Психотерапевтической Лиги.

 

 

[4][3]         Семинар по символдраме, г. Киев 14 января 2000 г.

[5][4]         Пример распространенности таких народных поверий мы встречаем в повести Н.В. Гоголя «Вий», где молодой философ Тиберий Горобець так объясняет причины гибели студента-философа Хомы: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - все ведьмы.» (Гоголь Н.В., 1960, т. 2, с. 263).

[6][5]         В повести Н.В. Гоголя «Вий» сексуальный характер взаимодействия ведьмы и студента Хомы виден в том, что «старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлой по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. … Наконец с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи и вскочил в свою очередь к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагом побежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой. … Он встал на ноги и посмотрел ей в очи: рассвет загорался, и блестели золотые главы вдали киевских церквей. Перед ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез.» (там же, , т. 2, с. 222-225).

 

---

Дата добавления: 2021-04-06; просмотров: 1162; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!