ГЛАВА VII1. Предупреждение об опасности
Открытие века: если собакам при кормлении зажигать свет. то у них потом начинает выделяться слюна и желудочный сок, даже если только освещать, но не кормить. Иллюминация была и осталась независимым от кормежки событием но из-за повторений собачий ум усмотрел здесь связь.
…И нельзя сказать, чтобы открытие осталось незамеченным: был страшный шум, автору дали Нобелевскую премию. Но вывода о себе люди не сделали и до сих пор ищут причинные связи между явлениями.
К. Прутков-инженер. Мысль No II.
1
Здырррравствуйте! Это звучит, как треск переламываемого дерева.
Ой, мамочки! Алла силой одних ягодиц подскакивает на высоком табурете.
Техник Убыйбатько, настроившийся сладко зевнуть, судорожно захлопывает челюсти. Даже Ник-Ник, сидящий спиной к двери, резко распрямляется на стуле, чертыхается: отвык за неделю.
В дверях, щедро улыбаясь, стоит мужчина. Он в кожаном пальто, полы обернуты вокруг серых от грязи сапог; мотоциклектные очки сдвинуты на синий берет, в руках перчатки с раструбами. Бурый шарф обнимает мускулистую шею с великолепно развитым кадыком. Выше худощавое лицо с прямым носом и широко поставленными синими глазами: оно усеяно точками засохшей грязи и кажется конопатым, только около глаз светлые круги.
Явление следующее: те же и старший инженер Стрижевич.
В комнате легкий переполох.
О. Александр Иванович! Боже. а заляпанный какой!.. Смирнова, полуотвернувшись, приоткрывает ящик и, судя по движениям, придирчиво осматривает себя в зеркальце, поправляет все свои прически.
|
|
|
Ночью ехали, Александр Иванович, или как? На какой скорости? По асфальту или как? Это Убыйбатько, он тоже мотоциклист.
И не охрип, чертыка! Это я.
Куда грязь притащил, гусар! Умойся и почисться, Это Толстобров.
Да, верно. Стриж стягивает с плеч мотоциклетные доспехи. От Светлогорска по мокрой дороге ехал.
Он находит в углу свои тапочки, переобувается, закатывает рукава синей футболки (на левой руке обнажается татуировка: кинжал, обвитый змеей клеймо давнего пижонства), начинает отфыркиваться под краном.
…В данном варианте эта татуировка единственная. Но я знаю и такие, где он разрисован, как папуас, с головы до ног. На бедрах. например: «Они» (на левом) «устали» (на правом). На руках и "Вот что нас губит" (карты, нож, бутылка и голая дама), и "Спи, мама!" (могильный холм с крестом), и "Нет в жизни счастья"… весь. как говорят психиатры. алкогольно-криминальный набор. А на широкой груди фиолетовый, шедевр: линейный корабль в полной оснастке на волнах, под ним надпись: "Ей скажут, она зарыдает". Чтобы такой выколоть, долго сидеть надо.
|
|
|
И его склонность к эффектным появлениям, к блатным песенкам, исполняемым над приборами через раскатистое «р» ("Здыр-рравствуй, моя Мурка, здырравствуй. дорррогая…") и Алла томно стонет: "Кино-о!" только я знаю, как далеко заводят Сашку эти наклонности. И меня с ним.
…На полутрущобной окраине, где прошло наше детство: серые дощатые домики, немощеные улицы-канавы с редкими фонарями, мишенями для наших рогаток, блатные песни были куда больше в ходу, чгм пионерские. "Зануда Манька, чего ты задаесси, распевали мы двенадцатилетними подростками, в гробу б тебя такую я видал. Я знаю, ты другому отдаесси, мне Ванька-хмырь про это рассказал". Это еще была из приличных, и нравы соответствовали: мы сами были не прочь проявить себя в духе подобных песен. Как-то Стриж предложил мне: Давай пьяных чистить, а? Скоро праздники Пасха и Первомай. Четвертинку раздавим для маскировки, чтоб изо рта пахло: мол, мы и сами такие, мы его друзья… и пошли. А?
Их немало было не только в праздничные дни, и в будни возлежащих в кустах или у заборов в немом блаженстве. Я подумал. поколебался; песенки песенками, но самому "идти на дело"… и отказался.
Тогда и я не буду, сказал Сашка.
…А в варианте, где я, поколебавшись, согласился и мы пошли "на дело", все обернулось так скверно, что тошно и вспоминать. Три раза сработали удачно, на четвертый попались. И нас били пьяные взрослые двух мальчишек. Стриж, защищаясь, пырнул одного самодельным ножом.
|
|
|
Потом колония, блатные «короли» и «наставники» парни шестнадцати семнадцати лет с солидными сроками. И стремление самим возвыситься в блатной иерархии, помыкать другими а не чтобы они тобой.
Сашка натура страстная, артистическая. Тяга к самовыражению всюду понукает его делать дело, за которое взялся, с блеском. шиком, лучше других. И там он «лучше» вор в законе с полдюжиной судимостей и большим числом нераскрытых дел. Я против него мелкий фрайер… Впрочем, в вариантах, где мы с ним "по хавирам работаем", у людей и украсть-то особенно нечего.
Та-ак, тянет Стриж; он умылся и стоит, вытирая раскрасневшееся лицо, над душой и телом техника Убыйбатько, рассматривает схему; физиономия у Андруши сделалась сонной. Та-ак. понятно!.. Ну, а сейчас как здоровье, ничего?
В… в порядке, ошеломленно отвечает техник.
А чем хворал?
Да… ничем не хворал.
Так, понятно, ага! Значит, в военкомат вызывали на переподготовку?
Не вызывали.
|
|
|
Та-ак… а, конечно, как я сразу не догадался: женился и брал положенный трехдневный отпуск. Поздравляю. Андруша. давно пора!
Да не женился я! Техник беспомощно озирается.
Кино-о! тихо произносит Алла.
Понятно… ничего не понятно! Сашка вешает полотенце, начинает расчесываться. Почему же ты так мало сделал? Мы договорились, что за время командировки ты закончишь схему от и до, как ты изволил выразиться. А?
Так двухваттных сопротивле…
Материально-ответственный не должен мне говорить о сопротивлениях! гремит Стрижевич. Это я должен ему напоминать о сопротивлениях, конденсаторах, проволоке монтажной, пергидроли тридцатипроцентной и прочем!
Зато ж монтаж какой, Александр Иванович! льстиво и нахально заявляет техник. Куколка, не будем спорить. Ажур!
Куколка. Ажур… Стриж склоняет голову к плечу. Не монтаж, а позднее итальянское барокко. Кубизм. Голубой Пикассо! А на какой предмет мне это искусство! Схема проживет неделю, может быть, день а виртуоз паяльника Андруша Убыйбатько тратит месяцы, чтобы выгнуть в ней проводники под прямыми углами. Сколько тебе внушать, что экспериментальные схемы делают быстро; если идея пришла в голову утром, то к вечеру ее надо проверить, пока не завонялась. Темпы, темпы и еще раз темпы, как говорит всеми нами любимый шеф. Все понял?
Техник трясет головой, как паралитик, берется за паяльник. Дня на три ему этого заряда хватит.
Та-ак… осматривается теперь Стриж. Капитан все еще брился. Аллочка, как всегда, неотразима. Какая прическа! Как называется?
"Пусть меня полюбят за характер!" И щеки Смирновой слегка розовеют.
Эй, ты чего пристаешь к чужим лаборанткам? ревниво осаживаю я Стрижевича-ординарного, видящего только один вариант прически, щетины и прочего.
А, ты здесь? замечает он меня. Тебя еще не выгнали? Ну, пошли покурим.
Выходим в коридор, располагаемся друг напротив друга на подоконнике торцевого арочного окна. Закуриваем. Глаза Сашки — красны от дорожного ветра.
Чего тебя раньше принесло? Мы тебя ждали завтра.
Так… Он пускает дым вверх. Конференция унылая, никакой пищи для ума. Чем коротать последнюю ночь в гостинице, сел на мотоцикл и… Стриж мечтательно щурится. Ночью на дороге просторно. Кошки прибегают на обочину светить глазами. Вверху звезды, впереди фары встречных. Непереключение света ведет к аварии, на кромку не съезжал. Пятьсот двадцать кэмэ прибавил на спидометре, ничего? А ты здесь как?
Средне. Чтоб да, так нет, а чтоб нет. так да. И я рассказываю все: поругался с Ураловым из-за списания «мигалки», подпирают сроки с матрицами, пробовал новую идею. но неудачно ушибло током.
Стриж выслушивает внимательно.
Погоди, начинает он, кидая окурок у урны, а как же все-таки…
Но в этот момент, как всегда кстати, из двери выглядывает Кепкин, видит Сашку, направляется к нам: Прливет, с прлиездом. Ну, как конферленция?
Ничего, спасибо. Тот с удовольствием трясет Геркину руку. Вот только доцент Пырля из Кишинева очень обижал электронно-лучевую технологию. Доказывал, что она ненадежна, ничего микроэлектронного ею создать не удастся. Вот… Стрижевич достает блокнот, листает, цитирует: "По перспективам промышленного выхода этот способ в сравнении со всеми другими подобен способу надевания штанов, прыгая в них с крыши, или не попадешь, или штаны порвешь". А?
Ну, знаешь!.. И без того длинное лицо Кепкина, который строит машину для лучевой технологии и большой ее энтузиаст, вытягивается так, что его можно рассматривать в перспективе. Между нами говорля, Пырля не голова. Светило, которлое еще не светило.
А Данди, оживляется Сашка. Данди голова?
Данди горлод… а, ну тебя к фазанам! С вами, химиками-алхимиками, чем меньше общаешься, тем дольше прложивешь.
Он поворачивается к своей комнате, но тотчас передумывает. остается; без общения с нами Геркина жизнь была бы хоть и дольше, но скучней.
А что еще было интерлесное?
Расскажу на семинаре, потерпи. Стриж прячет блокнот. Я пока не на работе.
Из коридорной тьмы, вяло переставляя ноги, приближается Тюрин. В руке у него тот же "Джорнел оф апплайд физик".
Чувствуется в твоей походке какой-то декаданс, Кадмич, замечает Сашка, здороваясь за руку и с ним. Напился бы ты, что ли, да побил окна врагам своим!
А это мысль! подхватывает тот, стремясь попасть в тон. Но замечает мое отчужденное молчание, киснет. Я, наверное, помешал?
(Мы собрались вместе, думаю я, четыре основоположника хоть Нуль-вариант разворачивай. Только не выйдем отсюда к Нулю, к надвариантности, не то настроение, не тем заняты мысли не повернуть их к такой проблеме. Лишь от одной ординарной к другой подобной, в пределах специальности.)
Нет, ничуть. Я беру у Кадмича журнал. Попотчуй и их "сандвичами Тиндаля", как меня давеча. Вот читайте.
Стриж и Кепкин склоняются над журналом. Оба помнят тюринский способ ступенчатой диффузии, быстро ухватывают суть заметки. Радий стоит, как в воду опущенный.
Да-а… тянет Кепкин, глядя на него.
На конференции демонстрировали микросхемы фирмы «Белл», сделанные способом Тиндаля, говорит Сашка. Хороши. Наши теперь будут перенимать. Ничего, он возвращает журнал Тюрину, главное, ты это сделал первый. Смог. И еще сможем. сделаем, возьмем свое!
…Вот этого я и боюсь.
Между прочим, говорю (хоть это не между прочим и совсем некстати), этот тетрабромид бора которым Тиндаль обрабатывал пластины кремния, коварная штука. При соединении с водой образует детонирующую смесь. Бац и взрыв!
Алеша, Тиндаль не применял тетрабромид бора, мягко поправляет Кадмич. Он применял соединения фосфора, алюминия и сурьмы, вот же написано.
Ну, мог применять, у бора коэффициент диффузии ведь больше, настаиваю я. У меня сейчас почти телесное ощущение, что я пру против потока материи, преодолеваю какую-то вязкую инерцию мира. И ты мог, и вот он… указываю на Сашку.
А какой дурак станет поливать бромид бора водой, Стриж поднимает плечи, его же в вакууме напаривают.
Кепкин тоже пожимает плечами, удаляется в свою комнату: ему любая химия скучна.
Мало ли что в жизни бывает, гну я свое. Его ведь в запаянных ампулах продают, этот бромид, сизо-коричневый порошок. Вздумалось, например, кому-то смыть с ампул наклейки… или, бывает, не те наклеят, нужно вместо них другие а под стругй воды ампула ударится о раковину. Разобьется вот тебе и взрыв. Нужно быть осторожным. Вот.
Тюрин слушает вежливо, Сашка со все возрастающим веселым изумлением, которое явно относится ко мне, а не к той информации.
Ну и пусть, чем больше это похоже на спонтанную чепуху, тем крепче запомнится.
Да что это с ним?! Стриж трогает мой лоб, обращается к Тюрину. Он здесь без меня не того… головой не падал?
Кадмич мягко улыбается, качает отрицательно головой и тоже уходит: ситуация не для него.
Слушай, ты кидаться не будешь? спрашивает Сашка. А то и я уйду от греха.
Да катись ты к……..! расстроенно говорю я.
Я чувствую себя усталым, в депрессии. Слабенький я все-таки вариаисследователь, мелкач. Все норовлю какую ни есть выгоду извлечь из этого дела, пользу. Если и не самую пошлую: проснуться с пуком ассигнаций в руке то хоть Сашку подстраховать. Прилежную Машеньку ради этого обидел, сам вот сейчас претерпел а на поверку вполне и без того могло бы все обойтись с этими ампулами; случай, как и наши колебания, многовариантен.
И главное, ведь чувствую, что не для мелких здесь-сейчас-ных выгадываний дано мне это знание, не в том его сила, а подняться на уровень его, быть исследователем без страха и упрека, побеждающим или погибающим, все равно, не могу. Я и со страхом, и с упреком…
2
Тебя точно через руки током ударило, не успокаивается Стриж. Иные места не захватило? Я оскорбленно молчу.
Ладно, переходит он на другой тон, вернемся к этому факту: что дальше-то было?
После чего?
После того, как сварочный импульс прошел через тебя.
Ничего не было!
Как ничего?.. Ты не понял, я не о последствиях: идея-то твоя правильная или нет? Что, не проверил до конца?.. Нет, вы посмотрите на него: обижать безответного Кадмича это ты можешь, перебивать содержательный разговор горячечным эссе о бромиде бора тоже, а вот довести опыт… Есть же резиновые перчатки!
Стрижевич склоняет голову к плечу и смотрит на меня с таким любованием, что я чувствую себя даже не просто дураком, а экспонатом с выставки дураков. Ценным экспонатом.
…А ведь и вправду дурак: как это я о перчатках забыл. (Не забыл, отшатнулся от опасности, за надвариантность свою испугался.) "В резиновых перчатках с микроматрицами не очень-то поработаешь", хочу возразить для спасения лица. Но останавливаю себя: и это тоже сперва надо проверить.
Уйди с глаз… эспериментатор! завершает Стриж рассматривание.
Я сутуло направляюсь в свою комнату.
Эге! Комната та, да не та. Мой стол и стол Ник-Ника сдвинуты в стороны от окна, на их месте кульман с наколотым чертежом. Над ним склонился брюнет-крепыш с прекрасным цветом округлого лица и челкой надо лбом Мишуня Полугоршков, ведущий конструктор проекта. Никакого проекта он не ведет, просто добыл ему Паша такую штатную должность на 170 рублей в месяц, на десятку больше, чем у исчезнувшего Толстоброва.
…Строго говоря, не Ник-Ник исчез, а я-надвариантный перешел еще ближе к Нулю. Но все-таки грустно: был симпатичный мне человек и не стало; увижусь ли я с ним? И его стол теперь Сашкин.
Мишуня человек из Нуля, к Нулю не принадлежащий. Точнее, принадлежащий к нему не более, чем его кульман. Он классный конструктор, выходящие из-под его карандаша и рейсфедера чертежи оснастки предельно четки, строго соответствуют всем ГОСТам, без зацепок проходят нормоконтроль на пути в мастерские. Но сам он по отношению к научным проблемам занимает такую же позицию, как тот, ныне анекдотический, начальник КБ, который заявил Курчатову: "Ну, что вы там возитесь с вашими экспериментаторами! Давайте чертежи атомной бомбы, я вам ее сделаю". Мы, подсовывая Полугоршкову эскизы кресла, электродных тележек, панелей пульта и всего прочего, даже и не посвящали его в идеи вариаисследования бесполезно.
Варианты отличаются друг от друга на необходимый минимум и здесь Мишуня, естественно, занимается теми же фотоматрицами. Только в отличие от Ник-Ника не умствует, а копирует их с иностранных патентов и статей так вернее и больше простора для того, в чем он тверд: в конструировании оснастки.
Вот он распрямился, подошел к химстолу, следит за работой Смирновой. Говорит укоризненно: Алла, вы опять криво наложили трафарет! Ну что это за рисунок!
Ах, Михаил Афанасьевич, я же не разметочный манипулятор! Если сдвинулось… И какое это имеет значение, важен принцип!
Смирнова во всех вариантах незыблема, как скала. Непоколебима.
…Но постой, надо разобраться. Сведения о бромиде я выдавал без колебаний, не раздваиваясь, и тем не менее перескочил из «лунки» в «лунку».
Логика событий, которая складывалась в том варианте, примерно такова: Паша отменяет акт на списание «Эвы» и, поскольку формально она считается действующей, на предстоящем учсовете присягается довести ее тем временно спасает себя; далее он дает свободу творческим дерзаниям Тюрина и Стрижа (кои к ней рвутся) с известным фатальным концом. Все это было, можно сказать, записано в книге судеб.
А я эту реальность хоть и с натугой, с эффектом отдачи изменил. Не напрасно у меня было чувство, что пру против потока. Потому что никакой книги судеб все-таки нет. Будущее не задано, есть только н. в. линии его, пути наиболее вероятного развития. И всегда можно что-то сделать.
Молиться на меня должен этот придурок с татуировкой а он!.. Кстати, здесь-то Сашка знает об ампулах? Не знает еще скажу.
3
Взгляд мой снова обращается к сварочному станку: надо с этой идеей закруглиться как-то. Сейчас мне почти все равно как: мысли мои не здесь.
Брак Мишуня держит в той самой коробке, только матрицы его покрупнее, шины пошире и сверх никеля на них тонкий налет меди для красы? Неважно. Выбираю с согласия Полугоршкова пару ему ненужных, отрезаю от одной полоску. Алла, где у нас резиновые перчатки?
Неторопливо прекращает работу, медленно-медленно подходит к настенному шкафчику, достает перчатки, медленно-медленно приносит, очень выразительно кладет передо мной. Удаляется. (Ага: стало быть, здесь тоже произошел прискорбный обмен репликами "Про любовь читаешь?" и насчет семечек; и она, золотце, теперь на меня сердита. Переживу.)
Несу все к станку. Усаживаюсь, устраиваю полоску на нижнем электроде. Натягиваю на левую руку желтую медицинскую перчатку. Ну… за битого двух небитых дают. (За битого электрическим током лично я давал бы трех небитых.) Подвожу верхний штырь до касания с шинкой. Жму педаль. Тело хранит память об ударе, хочется отдернуть руку. Дожимаю контакт! Неудачно: хлопнула искра, разворотила пленку металла.
Второй столбик. Контакт! Гуднул трансформатор станка значит, импульс прошел. Следующий столбик… хруп! Следующий импульс прошел! Следующий искра. Следующий… хруп! Соседний импульс. Сле… больше нет, полоска вся. А я только почувствовал азарт.
Ну-с, посмотрим на осциллографе, что получилось. Если идея верна, то в пяти столбиках линия-характеристика на экране должна изломиться прямым углом стать диодной. Ну, может, не во всех пяти, в двух-трех… хоть в одном. Что-то же должно быть, раз проходил импульс!
Трогаю щупами концы шин: зеленая горизонталь на экране осциллографа почти не меняется, только в середине возникает едва заметная ступенька. Так и должно быть, когда оба встречных барьера проводимостей в столбике полупроводника целы. Значит, они целы?.. Касаюсь щупом соседней шинки… третьей… четвертой… пятой картина та же.
Вот и все. А жаль, красивая была идея. Но почему ничего не изменилось, ведь импульс тока проходил через столбики? А. не все ли равно, зачем эти академические вопросы! Не получилось. Пусто. у меня сейчас на душе.
…Я был целиком поглощен опытом а теперь спохватываюсь: нашел чему огорчаться, надвариантник, радоваться должен, что легко отделался, а то идейка еще долго бы манила-томила-морочила то получится, то нет. Завяз бы по уши в такой малости. А теперь я перед этим вариантом чист.
Выключаю станок, поднимаюсь, иду в коридор, а оттуда в соседнюю комнату. Сейчас здесь в основном хозяйство Кепкина: вся середина (где в Нуле помост, кресло и электродные тележки) занята громоздким сооружением вздыбленные панели со схемами, многими лампами и электронно-лучевыми трубками, каре-белых электролитических конденсаторов; все переплетено, связано пучками разноцветных проводов. Живописное зрелище. Гера с помощником Ваней Голышевым хлопочут около своего детища, макета электронно-лучевой установки для управления микротехнологией.
В дальнем углу (где в Нуле тумбы "мигалки"-эмоциотрона) за своим столом в окружении приборов сидит, пригорюнясь, Тюрин.
Кепкин выглядывает из-за панели, говорит неприветливо: Ну, чего прлиперлся?
Он опутан проводами настолько, что кажется частью схемы. Гера озабочен и опасается, что я его подначу насчет жены. Но мне не до того.
…Ну же?! Здесь и сейчас находится не это, а лаборатория вариаисследования. И вот он я оттуда, отрешен и не связан, мне надо вернуться. Ну!!!
Дудки. Все есть, все здесь и дальше, чем в тысячах километров. Мало стремления, мало пространственного совпадения надо, чтобы пришла Полоса. Чтобы великий принцип наименьшего действия (наибольшего сходства) взял за ручку или за шиворот когда как \- и провел по ней.
Удаляюсь не солоно хлебавши.
Ты чего прлиходил-то? спрашивает в спину Кепкин.
А!.. закрываю дверь (над которой здесь нет надписи "Не входить! Идет эксперимент" при этих опытах входить можно), возвращаюсь в свою комнату, научно-исследовательский вариант «М-00».
Все на местах: Мишуня, Алла, Убыйбатько и даже Сашка за своим столом склонился над розовым бланком командировочного отчета. Но звенит звонок в коридоре перерыв. Мы со Стрижом направляемся на соседний базарчик пить молоко.
ГЛАВА IX. Втык по пятому
Сограждане! Представьте себе, что это ваш череп обнаружили далекие потомки при раскопках нашего города. Что они подумают, поглядев на вашу верхнюю челюсть? Что они подумают, взглянув на нижнюю?
Пользуйтесь нашими услугами!
Реклама хозрасчетной стоматологической клиники.
1
Когда я возвращаюсь, за моим столиком сидит русоволосая женщина в светлом летнем пальто. Около нее Алла. Обе негромко и серьезно судачат о дамских делах.
Приве-ет! протяжно и с каким-то свойским удивлением восклицает женщина при виде меня.
…А у меня так даже все холодеет внутри. Это Лида, беременная Лидия Вячеславовна Стадник, в замужестве… кто? Вот то-то кто? Она уже месяц в, декрете, сегодня разговор о ней и не зашел, я сам не догадался уточнить. А теперь вспоминаю, что этой ночью в одном из переходных вариантов она меня разбудила, потому что ее беспокоили толчки в животе. Гм?
Привет, самоотверженно подхожу, жму теплую, чуть влажную руку. Ты чего пыльник не скинешь? У нас не холодно. Она переглядывается со Смирновой.
Любишь ты задавать неделикатные вопросы, Алеша. Ах да, стесняется своего живота. Мне неловко…Если она ныне Самойленко, зачем я подал руку? Надо было чмокнуть в щечку. Чмокнуть сейчас? Нет, момент упущен. Может, мы с ней поругались и живем врозь? Мы часто ругаемся… А может, она все-таки Музыка? Из-за этих больших скачков по вариантам у меня скоро шарики за ролики зайдут.
Самое интимное самое всеобщее. Один из примеров человеческого заблуждения.
Ну… как жизнь? задаю глупый вопрос.
Ничего, получаю такой же ответ. А у тебя? Алка отходит. Почему? Не хочет мешать примирению?
Бьет ключом.
По голове?
И по иным местам, куда придется.
Все значит, по-прежнему? (Нет, наверное, все-таки жена.)
Ага.
И воротник у тебя, как всегда, не в порядке. Она заботливым домашним движением поправляет мне воротник. (Ой, кажется, жена! Нелюбимая, которая связывает заботами, детьми имеет на меня права. Тогда я завяз.)
…Жена с вероятностью одна вторая. Все у нас было, что называется, на мази. Лида смотрела на меня домашними глазами, заботливо журила за рассеянный образ жизни, обещала: "Вот я за тебя возьмусь!" И мне было приятно от мысли, что скоро за меня возьмутся. Она терпеливо, но уверенно ждала, когда я предложу ей записаться на очередь во дворец бракосочетания, а затем она предложит перебраться из времянки к ней, в хорошую квартиру с интеллигентной мамой, достойной в общем-то женщиной.
Мы с ней пара, это было ясно всем. Я не слишком красивый и она так себе, середнячка. Я образованный, негнутый и она тоже. Фигурка у нее изящная (была), есть чувство юмора (когда не ревнует), вкус к красивому. И во многих вариантах состоялась у нас нормальная инженерная семья. В них я не бегаю по столовкам или базарчикам в перерывах, а мы здесь разворачиваем сверток с пищей, завариваем крепкий чай в колбе, едим бутерброды и домашние котлеты; Лида мне подкладывает что получше и следит за отражающимися на моем лице вкусовыми переживаниями.
(Да, но сейчас она в декрете… Все равно могла бы дать бутерброд с котлетой, если я ей муж, или вот сейчас принесла бы. Или поссорились? Ночью что-то такое назревало а уж коли в ссоре, то думать о пище просто не принципиально.)
…А в других вариантах я привыкал-привыкал к мысли, что женюсь на Лиде, потом что-то во мне щелкнуло, и я начал быстро к ней охладевать. Какое-то чувство сопротивления заговорило: вот-де беру, что близко лежит, и лишь потому, что близко лежит. И Лида, поскучав, вышла за Толика Музыку, который тоже увивался за ней.
Привет, Лидочка! Привет, Стадничек! шумно появляется в дверях Стриж.
Приве-ет! Музыки мы.
(Уф-ф… гора с плеч. Значит, в ней проявились лишь следы давней привязанности. И сразу несколько жаль, что давней: опять я одинок.)
Да, верно, забыл. Сашка подходит и без колебаний чмокнул Лиду сначала в левую щеку, потом в правую. Когда тебе готовить подарок?
Когда родина прикажет, тогда и приготовите! Она мягко смеется. Ну, как вы здесь без меня?
Так ты что соскучилась по нам, поэтому и пришла? спрашиваю я.
Да-а… а тебя это удивляет?
Нашла о чем скучать! Здесь у нас химия, миазмы, вредно. Сидела бы лучше в сквере, читала книжку. Вон как тебе хорошо-то четыре месяца оплачиваемого отпуска.
Мне хорошо вот сказал! Лида смотрит на меня с упреком. Уж куда лучше…
Я вспоминаю, что подобные слова с такими же интонациями она говорила мне сегодня ночью, снова мне не по себе.
Не обращайте внимания, Лидочка, говорит Сашка. Его тут сегодня током ударило. Через две руки с захватом головы. Звенит телефон. Стриж берет трубку.
Да?.. Здесь. Хорошо… Кладет, смотрит на меня. Пал Федорыч. Требует тебя. Перед светлы очи. Ступай и будь мужчиной, в том смысле, хоть там не распускай язык.
Ага. Ясно! Поднимаюсь, делаю книксен Лиде. Покидаю. Ни пуха ни пера тебе.
Тебе тоже, желает она.
Слушай! говорю, не могу не сказать я-надвариантный, нездешний. Если родишь сына, назови его Валеркой. Хорошее имя!
М-м… Лида, подумав, качает головой. Нет, Валерий Анатольевич тяжеловато.
Вот Валерий Александрович было бы в самый раз, поддает Смирнова.
Хоть вызывают меня на явный втык, я удаляюсь скользящей походкой с облегчением в душе. О, эти женщины интим, недосказанность, неоднозначность чувств, стремление связать или хоть сделать виноватым… и в мире о двадцати измерениях от них не скроешься. Как они меня, а!
2
Кабинет Уралова третья дверь по нашей стороне коридора. О, Паша не один: за столом спиной к окну сидит Ипполит Иларионович Выносов, профессор, доктор наук, заслуженный деятель республиканской науки и техники, замдиректора института по научной части, грузный, несколько обрюзглый мужчина в сером двубортном костюме; круглые очки и крючковатый нос делают его похожим на филина. Уралов в порядке подчиненности примостился сбоку.
К Ипполиту Иларионовичу у меня почтительное отношение в физтехе он нам читал курс ТОЭ (теоретических основ электротехники). Помню, как он принимал у нас экзамены, сопел от переживаний, дав каверзную задачу: решит студент или нет?.. Правда, в институте поговаривают, что исследователь из Выносова получился куда худший, чем преподаватель; даже эпиграмма появилась: "В науке много плюсов и минусов к последним относится доктор Выносов". В какой-то мере оно и понятно: здесь физика твердого тела, полупроводниковая электроника, теория информации, кибернетика новые науки, которым надо учиться. Это нелегко, когда привык учить других. Но как бы там ни было, благословив работы по эмоциотрону (понял он или нет, что там к чему, это уже другой вопрос), Ипполит Иларионович тем тоже примкнул к вариаисследованию. То есть сошлись трое, относящихся к Нулю, это важно. На столе лежит акт о списании «мигалки».
Здравствуйте, товарищ Самойленков, начинает Выносов сочным, чуть дребезжащим баритоном. Павел Федорович признался мне, что не может совладать с вашей… м-мэ! недисциплинированностью, просил ему помочь. Я и ранее был наслышан о вашем… м-мэ! поведении, в последнее время имею неоднократные тому подтверждения, в том числе и это вот, он указывает полной рукой на акт, и эту вашу, если говорить прямо, попытку свести счеты с Павлом Федоровичем. А заодно и… м-мэ! поставить в затруднительное положение дирекцию. Я не намерен требовать от вас неуместных в данном случае объяснений и так ясно! (Уралов согласно кивнул). Но хотел бы искренне и доброжелательно да-да, вполне доброжелательно! предупредить вас, что это добром не кончится. Вы не в школе и не в вузе, где мы с вами… м-мэ! панькались. Вы работаете в научном учреждении…
Ипполит Иларионович замолчал, неторопливо разминая папиросу, Уралов чиркает зажигалкой, ждет. Выносов прикуривает.
Благодарю… И ваша обязанность, товарищ Самойленков, ваши нормы поведения вполне… м-мэ! однозначны. В них входит как соблюдение дисциплины, выполнение заданий вышестоящих товарищей, так и согласование своих самостоятельных действий с ними, с непосредственным начальником, это не придирки, товарищ Самойленков, не индивидуальные… м-мэ! притеснения: это… Профессор разводит руками. А вы пока именно такой, как это ни… м-мэ! огорчительно для вас. Вот поработаете, проявив себя, приобретете положение, тогда сможете… м-мэ! претендовать на крупные самостоятельные действия. А пока рано.
Я слушаю и постепенно впадаю в отрешенность. Вводит меня в нее более всего это "м-мэ!", которое происходит оттого, что Ипполит Иларионович, подыскивает слово, сначала сжимая губы, а потом резко раскрывая их. В свое время мы в порядке добровольного студенческого исследования подсчитали, что за академчас у него выскакивает от девяноста до ста двадцати "м-мэ!", мне и сейчас кажется, будто я на лекции по ТОЭ. Выносов говорит голосом опытного лектора, для которого не может быть ничего непонятного. Все действительно ясно. "Я больше не могу с ним, Ипполит Иларионович, жалостно сказал Паша, густо на меня накапав, воздействуйте хоть вы!" "Хорошо, я поговорю". Вот и говорит, воздействует. Ставит меня на место. Кто знает, может, он в самом деле убежден, что выволочка пойдет мне на пользу.
…Пойдет, пойдет, больше жару! Существует такой "собачий переброс". Энергичней, Ларионыч!
Я понимаю, что ситуация в лаборатории несколько… м-мэ' шаткая вследствие происшедшего с автоматом ЭВМ. Дирекция изучает вопрос и в скором времени примет меры для… м-мэ! оздоровления обстановки.
Скорей бы, Ипполит Иларионович! вставляет Уралов.
Да. Но, товарищ Самойленков, Павел Федорович еще ваш начальник, и велика вероятность, что он им и останется. Так что мой добрый совет вам: не строить свои планы в расчете на то, что произойдут благоприятные для вас перемены. Возможны и иные… м-мэ! варианты. Те именно, в частности, в которых конфликт между начальником и подчиненным, если он дезорганизует работу, решается… м-мэ! не в пользу подчиненного. Вот я был прошлой осенью в Штатах, поворачивается он к Паше. Знакомился с организацией научных работ. Знаете, у американцев в фирмах очень демократичные отношения: все на «ты», зовут друг друга по имени: не сразу поймешь, кто старший, кто младший. Но вот подобных… м-мэ! проблем взаимоотношений у них просто нет. Не согласен, не нравится получай выходное пособие и ступай на все четыре стороны!
Поэтому и работают результативно, кивает Паша, не допускают анархии.
Вы хотите что-то сказать? обращается Выносов ко мне. "Мы же не в Штатах", хочу сказать я. Но молчу, слишком уж это банально. К отрешенности прибавляется отвращение. Душа просится на просторы бытия, прочь от мелкой однозначности.
Что ему сказать, нечего ему сказать. Ипполит Иларионович! Уралов смотрит на меня весело и беспощадно: вот теперь я тебя прижал! Я хочу добавить. Не только со мной он так, с ним никто работать не может. Даже лаборантка его, Кондратенко Маша, старательная такая, и та не выдержала, ушла. Так ведь было, Алексей… э-э… Евгеньевич?
Я молчу. В ушах неслышимый звон. Комната будто раздвигается туннелем в перспективу и там что-то совсем иное. Неужели полоса? Кажется, она долгожданная.
Видите: даже разговаривать не желает! явился где-то на периферии сознания Пал Федорович. Как прикажете с ним это… сотрудничать?
Выносов тоже уменьшающийся, расплывающийся, меняющийся в чертах смотрит неодобрительно, жуя губами.
Да. Трудно вам будет жить в науке с вашим… м-мэ! характером, товарищ Самойленков.
…Какой простор, какие дали! Я будто лечу. Облики сидящих в комнате, их одежды, контуры предметов расплываются в множественность, в туман. Поворот, заминка конкретизация. Ну-ка?..
Мебель с вычурными завитушками, темного цвета. Окно арочное, с портьерами. На стене портрет в тяжелой раме какого-то усатого, в лентах через плечо, шнурах, усеянных драгоценными камнями орденах.
Па-апрашу не возражать, когда вы со мной… м-мэ! разговариваете! гневно дребезжит начальственный голос. На каторгу упеку мерзавца!
Багровое лицо над столом с бакенбардами и подусниками, загнутым вниз носом; яростные глаза за круглыми очками; щеки свисают на шитый золотом воротник. Рядом плешивый блондин с выпученными голубыми глазами, в синем мундире с серебряными аксельбантами… Паша!
Я стою навытяжку. По правой стороне лица разливается жар от только что полученной затрещины…
Ой нет: не то. Дальше! Лечу по пятому, по туннелю из сходных контуров и красочного тумана.
Окно уменьшается до блеклого серого квадратика, темнеет и опускается потолок; стены тоже становятся темными, ребристыми какими-то… бревенчатыми? Из пазов торчит черный мох, пол из тесаных топором плах. Кислый запах.
И двое бородатых один крючконосый шатен, другой блондин со светлыми глазами в армяках и лаптях уже не через «м-мэ», а через простую «мать» и увесистые тумаки внушают мне, смерду Лехе, неизбежность уплаты подушной подати и недоимки за два года.
Давай-давай! А то разорим весь двор, тудыть твою в три господа и святого причастия!
У меня только голова мотается. Кровь течет из разбитого носа на разорванную рубаху.
…Нет, и это не то. Куда меня несет? Ну, дальше первым, говорят, был век золотой…
Исчезают и бревна. Дышат сыростью, выгибаются по-пещерному глиняные своды. Вместо окна дыра выхода вдали. Два кряжистых самца, клыкастых, обросших шерстью, дубасят, пинают вразумляют на свой лад третьего, меня. Не разберешь, где у них руки, где ноги.
А безымянный я только прикрываю голову шерстистыми лапами и горестно завываю.
…Нет, долой такие переходы, эта ПСВ ведет совсем не туда! Назад! Напрягаю сознание и возвращаюсь по Пятому сквозь мордобой в бревенчатой хижине, мимо распекающего превосходительства в другой конец вереницы сходств.
Лакированный стол с белым телефоном, стены в серой масляной краске, прямоугольник окна. Выносов в центре, Уралов сбоку уф-ф… как мне здесь хорошо, уютно, безопасно! Я даже улыбаюсь Ипполиту Иларионовичу с невольной симпатией а сам смотрю во все глаза: вот, оказывается, какими можем быть мы, трое из Нуля.
Ну, я вижу, вы кое-что поняли, смягчается профессор. Вы когда-то неплохо успевали по теоретической электронике, я помню. Но вам следует научиться так же преуспевать… м-мэ! и в жизни. Подумайте над тем, что вам сказали, сделайте выводы. Вы свободны.
Поворачиваюсь, выхожу, направляюсь к торцевому окну, месту перекуров.
У меня горит лицо, и вообще я чувствую себя, как после сауны: легкость тела и просветление духа.
…Вот это попал в полосу! Пятое измерение ортогонально ко времени, я был не в прошлом в вариантах настоящего. Вплоть до таких, где и эти, обнаруженные питекантропами, не неандертальцами (там ведь и признака не было ни орудий, ни утвари) человекообразными обезьянами. И стоит здесь, на нераскопанном холме, хибара, подворье Лехи-смерда. И присутствует какое-то там ведь вроде оплывшие свечи в канделябрах-то были, то есть до электричества еще не дошло.
И, главное дело, все бьют. Лупят по физиономии, как по боксерской груше. Дался я им! А в пещере той вообще еще пара тумаков и померкло бы мое сознание, погибла бы драгоценная надвариантность не хуже, чем от сварочного импульса. Уф-ф… Меня все тянет отдуваться, переводить дух.
…Теперь становится понятно то, что я раньше считал несообразительностью: почему в Нуль-вариант попали не наилучшие (по обычным меркам) исследователи и работники. Мера оптимальности здесь своя: наибольшая повторяемость по Пятому. То есть настолько наибольшая, что и вспомнить совестно. Ну ладно Уралов очевидный троглодит, пусть Выносов… но от себя я такого не ждал. Ай-яй-яй. (Кстати, за что они меня там, в пещере? В избе за оброк и недоимку, в присутствии за строптивость, как и здесь… а там? Не успел выяснить.)
…Интересное получается дополнение к тем "Очеркам истории" в другую сторону от Нуля.
Иные выборы из тех же колебаний, иные решения… и длится поныне каменный век.
Мы так привыкли к факту прогрессивного развития мира, что у меня сейчас неоспоримое ощущение, будто я побывал в прошлом;
так же, как и наилучшие варианты овевали меня дыханием будущего. А почему, собственно?
Время физический процесс, выражающийся в движении стрелок часов, смене времен года, числе оборотов планеты вокруг оси и Солнца. А для нас получается, что без прогресса планета будто вращается вхолостую.
3
За спиной слышны приближающиеся шаги: грузные Выносова и печатные Уралова.
Хочу показать вам, Ипполит Иларионович, установку для ионно-лучевой микротехнологии, которую мы разрабатываем. Оч-чень перспективное направление!
Ну что ж, пожалуйста, это интересно.
Оба входят в кепкинскую комнату. Мысли мои меняют направление. Работает Паша, на ходу подметки рвет. Умеет же человек использовать все! Сейчас он делает пассы перед Геркиным макетом. А Выносов, хоть и доктор, и заслуженный деятельно, но специалист по линейным схемам ему что покажи из новинок электроники, все интересно. И на учсовете будет доказывать, что в лаборатории ЭПУ сейчас исследовательская работа поставлена на должном уровне, сам проверял. От его мнения не отмахнутся.
Как он мне предрекал варианты "не в пользу подчиненного", как со мной разговаривал! Им нет дела до моих идей, замыслов лишь бы не мешал им спокойно "жить в науке". А я не смог ответить. Мне становится тошно.
Вдруг в комнате, куда вошли Ипполит Иларионович и Паша, раздаются гулкие, как из дробовика, выстрелы: бах-бах!!! Звуки эти мне чем-то знакомы. Какие-то предметы там стукают в дверь. Что такое?
Подхожу, заглядываю. В комнате коричневый дым, со сладковатым (тоже знакомым) запахом. В воздухе плавают рыжие клочья. Бах! Вз-з-з… ба-бах! В дверь возле меня ударяется алюминиевый цилиндрик. Все ясно: рвутся «электролиты», электролитические конденсаторы.
Ба-бах!.. Едва не сбив меня с ног, из комнаты вылетает Выносов. Его "Прошу извинить!" доносится уже из глубины коридора. Бах! К моим ногам падает еще один цилиндр.
Выскакивает Тюрин со сложным выражением лица; он перепуган, рад, ошеломлен и весел. Доносится вопль невидимого за дымом Уралова: "Да выключите же это… питание!". Кто-то смутный силуэт бросается к электрощиту, поворачивает пакетный выключатель.
Пальба прекращается.
Из дыма прямо в мои объятия вываливается содрогающийся от хохота Сашка. Везет же человеку, всегда он оказывается в центре событий.
Что там за война?
Ой, не могу-у! стонет Стриж. Ну, умирать буду вспомню.
Наконец отдышался, успокоился, рассказывает. Дело было так Павел Федорович велел Кепкину включить макет, чтобы продемонстрировать доктору, как набираемые клавишами числовые команды перемещают в вакуумной камере электронные и ионные лучи. Гера включил.
Ну, ты ж знаешь кепкинский макет: постоянные переделки и сплошные сопли. Естественно, произошел визит-эффект: не перемещается луч. Гера погрузился по пояс в схему и начал потеть. Паша… ты же знаешь Пашу! отстранил его "А ну, дай я!" И, ковыряясь в схеме, Павел Федорович задел своим могутным плечиком один сопливый проводничок как теперь можно догадаться, от конденсаторного фильтра. Проводника как теперь можно догадаться, от сетевого питания…
Дальше ясно. Электролитический конденсатор он переменного тока не выносит. Как нервная женщина щекотки. В нем закипает паста и пиф-паф.
Вот батарея великолепных электролитов, на тысячу микрофарад и пятьсот вольт каждый, краса и гордость Геркиной схемы, и открыли шквальный огонь.
Первый электролит легко ударил доктора в грудь. Он сказал "Ох!" Пал Федорыч от звуков распрямился. И его нос… ты же знаешь Пашин нос! оказался на одном уровне с электролитами. Следующий залп свернул этот великолепный мужественный нос под прямым углом в сторону двери. Нос… нет, это же просто поэма! несколько секунд держался в таком положении, потом медленно-медленно распрямился. И тут его, вдруг, подбил новый электролит.
Я слушаю с увлечением. Тюрин, хоть и был свидетель происшедшего, тоже. Сашка умеет живописать. Не может быть, чтобы нос держался так несколько секунд и чтоб распрямлялся медленно-медленно. Это Стриж корректирует несовершенную действительность в более выразительную сторону но так, что хочется верить. У меня веселеет на душе. Так им и надо. Это вам не бедного инженера школить техника. Ее нахрапом не возьмешь.
…Постой, постой! Но ведь происшествие имеет несомненное сходство с тем переходом по ПСВ, который волево совершил Пал Федорович… и вынырнул обратно под "ба-бах!" с фонарем и свернутым носом. А затем снова исчез. Это не может быть тем случаем, тот произошел месяцы назад но из того же пучка вариантов, развивающихся пусть со сдвигами во времени по одной глубинной логике. В основе ее лежит склонность Уралова демонстрировать достижения и творческая неудовлетворенность Геры делами рук своих.
Значит, вот оно как там было.
А вот и герой наш, Уралов, выходит из комнаты. Костюм не в порядке, галстук съехал на сторону. А лицо ну, прямо просится на открытку: закопченная пятнами щека, лиловый фонарь, распухший до сверхъестественных размеров, сделавшийся ассиметричным нос.
Пал Федорович тяжело глядит на нас. Поворачивается и твердым, неколебимым шагом идет в свой кабинет. Сильная он личность у нас.
Тюрин негромко произносит: Нет, все-таки жизнь хороша.
Мое наслаждение наслаждение человека, которому от Паши только что досталось в четырех, по крайней мере, вариантах, невозможно выразить словами.
Я и не пытаюсь.
…Тогда Уралов спрашивал, где Кепкин. А сейчас не поинтересовался различие вариантов.
Что же спрашивать вот и Гера. Выходит, направляется к 'hum. На закопченном лице дикие, как у кота глаза; Озабоченно массирует правую скулу. Сашка при виде его снова заливается счастливым смехом.
Ну, чего рлжешь?
Гер, ты дал, молодец! поздравляю я. Это ты нарочно?
Да ну… лезет, сам не знает куда, дурлак!
Но теперь у тебя точно будет синяк под глазом. В форме конденсатора на тысячу микрофарад.
А, иди ты!.. Где я теперь достану такие конденсаторлы? Он не на шутку расстроен.
А Стрижевич все не нарадуется.
Нет, не напрасно я мчал ночью на мотоцикле! Чуяло мое сердце, что мне сегодня надо быть здесь. И чуяло оно, что надо зайти к Кепкину, полистать справочник по лампам.
Я смотрю на них: снова мы вместе, четверо из Нуля.
И Паша пятый?!
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 43; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!