ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ ДЖЕРЕМИ ПИТТА 10 страница
Капитан Блад находил, что положение с каждой минутой становится всё более комичным. Он усмехнулся.
— Мой долг с полной очевидностью требует от меня, чтобы я вас арестовал, — продолжал губернатор.
— Но вы, я надеюсь, не собираетесь этого сделать?
— Нет, если вы поспешите воспользоваться моей снисходительностью и уберётесь отсюда без промедления.
— Я уберусь отсюда, как только получу сто шестьдесят тысяч реалов сумму, за которую вы меня наняли.
— Вы предпочли получить вознаграждение в другой форме, сэр. И нарушили при этом закон. Наш разговор окончен, капитан Блад!
Блад посмотрел на него прищурившись. Неужели этот человек такой непроходимый дурак? Или он просто бесчестен?
— О, да вам пальца в рот не клади! — Блад рассмеялся. — По-видимому, я должен теперь провести остаток дней, вызволяя из беды английские колонии! Но тем не менее я не сойду с этого места, пока не получу свои сто шестьдесят тысяч. — Он бросил шляпу на стол, пододвинул себе стул, сел и вытянул ноги. — Жаркая сегодня погодка, полковник, не правда ли?
Глаза полковника гневно сверкнули.
— Капитан Макартни, стража ждёт в галерее. Будьте добры позвать её.
— Вы что же, хотите меня арестовать?
— Само собой разумеется, сэр, — угрюмо отвечал полковник. — Это мой священный долг. Я должен был это сделать в ту самую минуту, когда вы ступили на берег. Ваши поступки доказали мне, что я должен был это сделать, невзирая ни на что! — Он махнул рукой солдату, остановившемуся в дверях. — Капитан Макартни, будьте добры заняться этим.
|
|
|
— О, одну секунду, капитан Макартни! Не спешите так, полковник! Блад поднял руку. — Это равносильно объявлению войны.
Полковник презрительно пожал плечами.
— Можете называть это как угодно. Сие несущественно.
У капитана Блада полностью развеялись всякие сомнения насчёт честности губернатора. Полковник Коуртни был просто круглый дурак и не видел дальше своего носа.
— Наоборот, это весьма существенно. Раз вы объявляете мне войну, значит, будем воевать. И предупреждаю: став вашим противником, я буду к вам столь же беспощаден, как, защищая вчера вас, был беспощаден к испанцам.
— Чёрт побери! — воскликнул Макартни. — Мы его держим за глотку, а он, слыхали, как разговаривает!
— Другие тоже пробовали держать меня за глотку, капитан Макартни. Пусть это не слишком вас окрыляет. — Блад улыбнулся, потом добавил: — Большое счастье для вашего острова, что война, которую вы мне объявили, может завершиться без кровопролития. В сущности, и сейчас вам должно быть ясно, что она уже ведётся, и притом с большим стратегическим перевесом в мою пользу, так что вам не остаётся ничего другого, как капитулировать.
|
|
|
— Мне это ни в коей мере не ясно, сэр.
— Это лишь потому, что очевидное не сразу бросается вам в глаза. Я прихожу к заключению, что такое свойство, по-видимому, считается у нас на родине совершенно не обязательным для губернатора колонии. Минуту терпения, полковник. Я прошу вас отметить, что мой корабль находится вне вашей гавани. На его борту — две сотни крепких, закалённых в боях матросов, которые с одного маха уничтожат весь ваш жалкий гарнизон, а сорока моих пушек, которые за какой-нибудь час могут быть переправлены на берег, за глаза хватит, чтобы ещё через час от Сент-Джона осталась лишь груда обломков. Мысль о том, что это английская колония, никого не остановит, не надейтесь. Я позволю себе напомнить вам, что примерно одна треть моих людей — французы, а остальные — такие же изгои, как я. Они с превеликим удовольствием разграбят этот город, во-первых, потому, что он назван в честь короля, а имя короля всем им ненавистно, и во-вторых, потому, что на Антигуа стоит похозяйничать хотя бы ради золота, которое вы тут нашли.
Макартни побагровел и схватился за эфес шпаги, однако тут не выдержал полковник. Бледный от гнева, он взмахнул костлявой веснушчатой рукой и заорал:
|
|
|
— Бесчестный негодяй! Пират! Беглый каторжник! Ты забыл, что ничего этого не будет, потому что мы не выпустим тебя обратно к твоим проклятым разбойникам!
— Может быть, нам следует поблагодарить его за предупреждение, сэр? — съязвил капитан Макартни.
— О боже, вы совершенно лишены воображения, как я заметил ещё вчера! А увидав ваших мулов, я понял, чего можно от вас ожидать, и соответственно с этим принял меры. О да! Я приказал моему адъютанту, когда пробьёт полдень, считать, что мы находимся в состоянии войны, переправить пушки на берег и расположить их в форте, наведя жерла на город. Я предоставил ему для этой цели ваших мулов. — Бросив быстрый взгляд на часы над камином, он продолжал: — Сейчас почти тридцать минут первого. Из ваших окон виден форт. — Он встал и протянул губернатору свою подзорную трубу. — Взгляните и убедитесь, что всё, о чём я говорил, уже приводится в исполнение.
Наступило молчание. Губернатор с лютой ненавистью смотрел на Блада. Затем, всё так же молча, схватил подзорную трубу и шагнул к окну. Когда он отвернулся от окна, лицо его было искажено бешенством.
— Но вы тоже кое-чего не учли. Вы-то ещё в наших руках! Я сейчас сообщу вашей разбойничьей шайке, что при первом их выстреле вы будете повешены. Зовите стражу, Макартни. Хватит болтать языком!
|
|
|
— Ещё минуту, — сказал Блад. — Как вы досадно поспешны в своих умозаключениях! Волверстон получил от меня приказ, и ничто, никакие ваши угрозы не заставят его уклониться от этого приказа хотя бы на йоту. Можете меня повесить, воля ваша. — Он пожал плечами. — Если бы я дорожил жизнью, разве бы я избрал ремесло пирата? Однако учтите: после того как вы меня повесите, мои матросы не оставят от города камня на камне. Мстя за меня, они не пощадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Подумайте хорошенько и вспомните ваш долг перед королём и вверенной вам колонией долг, который вы по справедливости считаете первостепенным.
Бесцветные глаза губернатора сверлили Блада, словно стремясь проникнуть в самую его душу. Блад стоял перед губернатором неустрашимый, спокойный, и его спокойствие было пугающим.
Полковник поглядел на Макартни, словно ища у него поддержки, но не получил её. Наконец, поборов себя, он произнёс сквозь зубы:
— О будь я проклят! Поделом мне — нечего было связываться с пиратом! Я выплачу вам ваши сто шестьдесят тысяч, чтобы отделаться от вас, и убирайтесь отсюда ко всем чертям! Прощайте!
— Сто шестьдесят тысяч? — Капитан Блад изумлённо поднял брови. — Это вы должны были заплатить мне как своему союзнику. Такое соглашение было заключено нами до объявления войны.
— Какого же дьявола вам ещё нужно?
— Поскольку вы сложили оружие и признали себя побеждённым, мы можем теперь перейти к обсуждению условий мирного договора.
— Каких таких условий? — Раздражение губернатора всё возрастало.
— Сейчас я вам скажу. Прежде всего за оказанную вам помощь вы должны уплатить моим людям сто шестьдесят тысяч. Затем ещё двести сорок тысяч выкуп за город, чтобы избавить его от разрушения.
— Что? Ну, клянусь богом, сэр!..
— Затем, — безжалостно продолжал капитан Блад, — восемьдесят тысяч выкуп за вас лично, восемьдесят тысяч — за вашу семью и сорок тысяч — за всех прочих почтенных граждан этого города, включая и капитана Макартни. Всё это вместе составит шестьсот тысяч, а сумма эта должна быть выплачена в течение часа, иначе будет поздно.
На губернатора страшно было смотреть. Он попытался что-то сказать, но не смог и тяжело упал на стул. Когда дар речи наконец вернулся к нему, голос его дрожал и звучал хрипло:
— Вы… вы напрасно испытываете моё терпение. Вы, может быть, думаете, что я не в своём уме?
— Повесить его надо, полковник, и всё тут, — не выдержал Макартни.
— И сровнять с землёй этот город, спасти который любой ценой — заметьте, любой ценой! — ваш долг, — присовокупил капитан Блад.
Губернатор потёр рукой потный бледный лоб и застонал.
Так продолжалось ещё некоторое время, и всякий раз они возвращались к тому же и повторяли то, что уже было не раз сказано, пока полковник Коуртни неожиданно не рассмеялся довольно истерично.
— Будь я проклят! Остаётся только поражаться вашей скромности. Вы могли потребовать и девятьсот тысяч и даже девять миллионов…
— Разумеется, — сказал капитан Блад. — Но я вообще очень скромен по натуре, а кроме того, имею некоторое представление о размерах вашей казны!
— Но вы же не даёте мне времени! — в отчаянии воскликнул губернатор, показывая тем самым, что он сдался. — Как могу я собрать такую сумму за час?
— Я не стану требовать невозможного. Пришлите мне деньги до захода солнца, и я уведу свой корабль. А сейчас я позволю себе откланяться, чтобы задержать открытие боевых действий. Счастливо оставаться!
Они позволили ему уйти — им ничего больше не оставалось. А на вечерней заре капитан Макартни подъехал верхом к пиратскому форту. За ним следовал слуга-негр, ведя в поводу мула, навьюченного мешками с золотом.
Капитан Блад один вышел из форта им навстречу.
— От меня бы вам этого не дождаться, — проворчал сквозь зубы желчный капитан.
— Я постараюсь запомнить это на случай, если вас когда-нибудь поставят управлять колониями. А теперь, сэр, к делу. Что в этих мешках?
— По сорок тысяч золотом в каждом.
— В таком случае сгрузите мне четыре мешка — сто шестьдесят тысяч, которые я должен был получить за оборону острова. Остальное можете отвезти обратно губернатору вместе с поклоном от меня. Пусть это послужит уроком ему, а также и вам, дорогой капитан, чтобы вы поняли: первый, основной долг каждого человека — это долг перед самим собой, перед собственной совестью и честью, а не перед должностью, и остаться верным этому долгу, одновременно нарушая данное вами слово, нельзя!
Капитан Макартни засопел от изумления.
— Чтоб мне сдохнуть! — хрипло пробормотал он. — Но вы же пират!
— Я — капитан Блад, — холодно прозвучал в ответ суровый голос флибустьера.
ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Капитан Блад был доволен жизнью, другими словами, он был доволен собой.
Стоя на молу в скалистой Кайонской бухте, он смотрел на свои суда. Не без чувства гордости оглядывал он пять больших кораблей, составлявших его флотилию, — ведь когда-то все они, от киля до верхушек мачт, принадлежали Испании. Вон стоит его флагманский корабль «Арабелла» с сорока пушками на борту; красный его корпус и золочёные порты сверкают в лучах заходящего солнца. А рядом — бело-голубая «Элизабет», не уступающая флагману по мощности огня, и позади неё — три корабля поменьше, на каждом — по двадцать пушек, все три захваченные в жаркой схватке, у Маракайбо, откуда он их на днях привёл. Этим кораблям, именовавшимся прежде «Инфанта», «Сан-Филипе» и «Санто-Нинно», Питер Блад присвоил имена трёх парок[3] — «Клото», «Лахезис» и «Атропос», как бы давая этим понять, что отныне они станут вершителями судеб всех испанских кораблей, какие могут им повстречаться в океане.
Проявив в этом случае юмор пополам с учёностью, капитан Блад, как я уже сказал, испытывал довольство собой. Его команда насчитывала около тысячи человек, и при желании он мог в любую минуту удвоить это число, ибо его удача уже вошла в поговорку, а что может быть драгоценней удачи в глазах тех, кто в поисках рискованных авантюр очертя голову следует за вожаком? Даже великий Генри Морган в зените своей славы не обладал такой властью и авторитетом. Нет, даже Монтбар, получивший от испанцев прозвище «Истребитель», не нагонял на них в своё время такого страха, как теперь дон Педро Сангре — так звучало по-испански имя Питера Блада.
Капитан Блад знал, что он объявлен вне закона. И не только король испанский, могуществу которого он не раз бросал вызов, но и английский король, не без основания им презираемый, — оба искали способа его уничтожить. А недавно до Тортуги долетела весть, что последняя жертва капитана Блада — испанский адмирал дон Мигель де Эспиноса, особенно жестоко пострадавший от его руки, — объявил награду в восемьдесят тысяч испанских реалов тому, кто сумеет взять капитана Блада живым и передать ему с рук на руки. Обуреваемый жаждой мщения, дон Мигель не мог удовлетвориться простым умерщвлением капитана Блада.
Однако всё это отнюдь не запугало капитана Блада, не заставило его утратить веру в свою звезду, а посему он вовсе не собирался похоронить себя заживо в надёжной бухте Тортуги. За все страдания, которые он претерпел от людей — а претерпел он немало, — ему должна была заплатить Испания. При этом он преследовал двойную цель: вознаградить себя и в то же время сослужить службу если не презираемому им Стюарту, то Англии, а следовательно, и всему остальному цивилизованному миру, которого алчная, жестокая и фанатичная Испания с присущим ей коварством пыталась лишить всяких связей с Новым Светом.
Питер Блад спускался с мола, где уже улеглась шумная и пёстрая вседневная сутолока, когда из шлюпки, доставившей его к пристани, раздался оклик боцмана с «Арабеллы»:
— Ждать тебя к восьми склянкам, капитан?
— Да, к восьми склянкам! — не оборачиваясь, крикнул Блад и зашагал дальше, помахивая длинной чёрной тростью, как всегда изысканно-элегантный, в тёмно-сером, расшитом серебром костюме.
Он направился к центру города. Большинство прохожих кланялись, приветствуя его, остальные просто глазели. Он шёл по широкой немощёной Рю дю Руа де Франс, которую заботливые горожане обсадили пальмами, стремясь придать ей более нарядный вид. Когда он поравнялся с таверной «У французского короля», кучка корсаров, торчавших у входа, вытянулась в струнку. Из окон доносился приглушённый гул голосов, обрывки нестройного пения, визгливый женский смех и грубая брань, а на фоне этих разнообразных звуков равномерно и глухо стучали игральные кости и звенели стаканы.
Питеру Бладу стало ясно, что его корсары весело спускают золото, привезённое из Маракайбо. Ватага каких-то головорезов, вывалившись наружу из дверей этого дома бесчестия, встретила его приветственными криками. Разве не был он некоронованным королём всех отщепенцев, объединившихся в великое «береговое братство»?
Он помахал тростью, отвечая на их приветствия, и прошёл мимо. У него было дело к господину д'Ожерону, губернатору Тортуги, и это дело привело его в красивый белый дом, стоявший на возвышенности в восточном предместье города.
Капитан Блад, человек осторожный и предусмотрительный, деятельно готовился к тому дню, когда смерть или падение короля Якова II откроют ему путь обратно на родину. С некоторого времени у него вошло в обычай передавать часть своих трофеев губернатору в обмен на векселя французских банков, которые тот переправлял для хранения в Париж. Питер Блад был всегда желанным гостем в доме губернатора, и не только потому, что сделки эти были выгодны д'Ожерону; у губернатора были на это и более глубокие причины: однажды капитан Блад оказал ему неоценимую услугу, вырвав его дочь Мадлен из рук похитившего её пирата. С того дня и сам д'Ожерон, и его сын, и двое дочерей считали капитана Блада самым близким другом своей семьи.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что, как только было покончено с делами, мадемуазель д'Ожерон-старшая пожелала прогуляться с гостем по душистой аллее отцовского сада и проводить его до ворот.
Мадемуазель д'Ожерон, жгучая брюнетка, с матово-бледным лицом, высокая и стройная, одетая богато, по последней парижской моде, славилась не только своей романтической красотой, но и романтическим складом характера. И когда в сгущающихся вечерних сумерках она грациозно скользнула в сад за капитаном, её намерения, как выяснилось, носили к тому же несколько романтический оттенок.
— Мосье, я умоляю вас быть начеку, — с лёгкой запинкой произнесла она по-французски. — Вы приобрели себе слишком много врагов.
Питер Блад остановился и, сняв шляпу, так низко склонился перед мадемуазель д'Ожерон, что длинные чёрные локоны почти закрыли его точёное, бронзовое, как у цыгана, лицо.
— Мадемуазель, ваша забота чрезвычайно мне льстит. О да, чрезвычайно. — Он выпрямился, и его дерзкие глаза, казавшиеся совсем светлыми под чёрными как смоль бровями, с весёлой усмешкой встретили её взгляд. — Вы правы, у меня нет недостатка во врагах. Но это — цена известности. Лишь тот, кто ничего не стоит, не имеет врагов. Однако здесь, на Тортуге, у меня врагов нет.
— Вы вполне в этом уверены?
Тон её вопроса заставил его задуматься. Он нахмурился и сказал, пристально вглядываясь в её лицо:
— Вам что-то известно, мадемуазель, как я догадываюсь?
— Почти ничего. Не больше того, что сообщил мне сегодня один из наших слуг. Он сказал, что испанский адмирал назначил награду за вашу голову.
— У адмирала просто такая манера — делать мне комплименты, мадемуазель.
— И ещё он сказал, что Каузак грозился во всеуслышание, что заставит вас пожалеть о том, как вы обошлись с ним в деле у Маракайбо.
— Каузак?
Это имя заставило капитана Блада подумать, что он, пожалуй, поторопился, заявив, будто у него нет врагов на Тортуге. Он совсем забыл про Каузака. Но Каузак, как видно, отнюдь не склонен был забыть про капитана Блада. Он был с Бладом в деле при Маракайбо, но они не поладили, и Каузак по доброй воле откололся от него и крепко на этом просчитался. Однако, как всякий самовлюблённый тупица, он во всём винил капитана Блада, который якобы обвёл его вокруг пальца. После этого он никогда даже не пытался скрыть свою необоснованную ненависть к Бладу.
— Вот как, он грозит мне? — промолвил капитан Блад. — Ну, это несколько опрометчиво и даже нескромно с его стороны. К тому же всем известно, что его никто не обижал. Когда ему показалось, что угрожавшая нам опасность слишком, велика, пожелал отколоться от нас, и мы не стали его удерживать.
— Но он при этом лишился своей доли добычи, и с тех пор над ним и его командой смеётся вся Тортуга. Разве вы не понимаете, какие чувства должен испытывать к вам этот негодяй?
Они уже подходили к воротам.
— Вы будете его остерегаться? — с мольбой спросила девушка. — Постарайтесь держаться от него подальше.
Капитан Блад улыбнулся, тронутый её заботой.
— Я должен это сделать хотя бы для того, чтобы иметь возможность служить вам. — И он церемонно склонился в поцелуе над её рукой.
Однако он не придал особого значения её словам. Что Каузак вынашивает планы мщения — этому он легко мог поверить. Но чтобы Каузак здесь, на Тортуге, решился открыто ему угрожать — это казалось маловероятным: такой трусливый тупица едва ли мог отважиться на столь опасное бахвальство.
Питер Блад вышел за ворота и быстро зашагал в тёплом бархатистом полумраке надвигающейся ночи и вскоре вышел на залитую огнями Рю дю Руа де Франс. Он уже приближался к концу этой почти безлюдной в вечерний час улицы, когда какая-то тень скользнула ему навстречу из проулка.
Он насторожился и замедлил шаг, но тут же увидел, что перед ним женщина, и услышал её негромкий оклик:
— Капитан Блад!
Он остановился. Женщина подошла ближе и заговорила быстро, взволнованно, с трудом переводя дыхание:
— Я видела, вы проходили здесь два часа назад, да было ещё светло, ну я и побоялась заговорить с вами у всех на глазах. Решила: подожду, покуда вы вернётесь. Не ходите дальше, капитан, — вы идёте навстречу опасности, навстречу смерти!
Он был озадачен и только сейчас узнал её. Перед глазами его возникла сцена, разыгравшаяся неделю назад в таверне «У французского короля». Двое пьяных головорезов сцепились из-за женщины — жалкого обломка, вышвырнутого судьбой из Европы и прибитого к островам Нового Света. Эта несчастная, сохранившая ещё некоторую миловидность, но столь же грязная и потрёпанная, как её полуистлевшие лохмотья, пыталась вмешаться в свару, причиной которой была она сама, но один из головорезов отвесил ей хорошую затрещину, и тогда Блад в порыве рыцарского гнева сбил негодяя с ног и вывел женщину из притона.
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 97; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!