Герои-практики: Андрей Бабичев и Володя Макаров
Глава 3.
Герои-фантазеры: Николай Кавалеров и Иван Бабичев
В «Зависти» центральное место тоже принадлежит сугубо романтическому конфликту — конфликту между идеалом и действительностью. Здесь тоже происходит четкая поляризация образов по двум полюсам. Есть мир носителей идеала: Андрей Бабичев, Валя, Володя Макаров. И есть мир тех, кто противоположен этому идеалу: Николай Кавалеров, Иван Бабичев».(Лейдерман)
Таким образом типологизирует главных героев романа Наум Лейдерман, один из основных исследователей творчества Юрия Олеши, в своей книге «Драма самоотречения».
Если говорить от типологии главных героев романа, то не только Наум Лейдерман, но и другие исследователи разводят главных героев по двум полюсам. На одном полюсе – Андрей Бабичев, на другом – Иван Бабичев и Николай Кавалеров. Наиболее верно Наум Лейдерман в своей критической статье «Драма самоотречения» разделил героев романа Юрия Олеши «Зависть» на «фантазёров» и «колбасника» или «фантазёров» и «реалистов». К первому типу он отнёс Николая Кавалерова, ко второму, соответственно, - Андрея Бабичева.
Очевидно, что, дифференцируя главных героев подобным образом и идеализируя Андрея Бабичева и Володю Макарова, исследователь соотносит героев с тем временным периодом, в рамках которого происходит действие романа, с теми «путями осуществления идеалов, которые были провозглашены Октябрем». (Лейдерман)
|
|
|
Идеалом того времени заявлен «культ пользы, практицизма и рационализма», духовные же ценности отодвинуты на задний план. Культура и искусство перестали быть значимыми для жизни человека.
В оппозициях музыкант, художник, поэт – рабочий, дворник, буфетчик пальма первенства отдавалась последним. Потому носители «старых» культурных ценностей превратились в обычных обывателей, влачивших бесполезное существование.
Человек, наделенный творческими способностями, носитель культурных и духовных ценностей, стал пятым колесом в телеге Революции.
Юрий Олеша, как и любой другой талантливый писатель, чутко реагировавший на подобного рода изменения в общественной жизни страны, отразил эти изменения в своём произведении, воплотив в образах Николая Кавалерова и Ивана Бабичева лишних, не нужных своему времени людей.
Например, уже упомянутый нами Наум Лейдерман, говоря об авторском замысле романа, отмечает: «авторский замысел романа «Зависть» прозрачен: обличить людей, оторванных от реальной действительности, бесполезных пошляков — обывателей, людей, живущих в мире вымысла, грез, фантазий, в мире слова, но не дела. Противопоставить им писатель решил людей совершенно противоположного склада: практиков, прагматиков, людей не слова, а действия». (Наум Лейдерман, Драма самоотречения)
|
|
|
Итак, Николай Кавалеров и Иван Бабичев названы Наумом Лейдерманом «фантазёрами», «людьми, живущими в мире вымысла, грез, фантазий, в мире слова, но не дела». (Лейдерман)
Действительно, данное утверждение можно считать вполне объективным. Но несмотря на то, что некоторые исследователи, в частности - Аркадий Белинков – называет Ивана Бабичева «двойником» Николая Кавалерова, а Вячеслав Полонский – «обезьяной Кавалерова» (Полонский), фантазийность у этих героев проявляется на разных уровнях.
Ивана Бабичева по праву можно назвать фантазером. Он выдумывает истории, в которые, кажется, верит и сам, но и которые просто не могут быть правдой. В его ретроспективных рассказах о детстве столько вымысла, что они просто не могут быть сопоставимы с действительностью. Чего стоит один его рассказ о «тетке», у которой из «бородавки вырос цветок, скромный полевой колокольчик. Он нежно подрагивал от теткиного дыхания». (Олеша)
Однако некоторые фантазии Ивана Бабичева начинают настолько тесно переплетаться с реальностью, что невольно возникает основание уверовать в их правдивость.
|
|
|
Так, рассказ Ивана Бабичева о том уверял, что при помощи своего прибора может вызвать у любого – по заказу – любой сон, практически воплощается в действительность: битву при Фарсале, которую «заказал» отец Ивана, он так и не увидел, но зато их горничная констатировала следующее: «Всю ночь я лошадей видела. Все скачут, все страшные лошади, вроде как в масках. А лошадь видеть – ложь».
В конечном итоге фантазии Ивана Бабичева воплотились в одном «гигантском», созданном им образе – образе машины «Офелии», которая якобы может уничтожить все, что пожелает её создатель:
«Я пришел тебе сообщить новость. Я изобрел машину. Машина называется «Офелия». (Олеша, Зависть)
Аркадий Белинков усмотрел в этой гибели особый смысл. Он говорит о том, что «Офелия» была «изобретена и построена для того, чтобы доказать, что обреченного человека губит творение его же собственных рук». (А.Белинков)
Таким образом, «мир грез и фантазий» Ивана Бабичева, о котором говорит Наум Лейдерман, - это мир выдуманных им историй.
Совершенно в ином аспекте проявляется фантазийность у Николая Кавалерова.
Прежде, чем ответить вопрос, в чём проявляется фантазийность Кавалерова, отметим тот факт, что многие исследователи творчества и современники Юрия Олеши заявляли о сходстве автора с главным героем романа «Зависть» Николаем Кавалеровым. Да и сам Олеша не отрицал сходства со своим главным героем.
|
|
|
Например, Игорь Сухих, рассуждая о Николае Кавалерове и Юрии Олеше, обращается к речи Юрия Олеши на Первом съезде советских писателей (1934): «Мне говорили, что в Кавалерове есть много моего, что этот тип является автобиографическим, что Кавалеров - это я сам. Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами. Краски, цвета, образы, сравнения, метафоры и умозаключения Кавалерова принадлежат мне. И это были наиболее свежие, наиболее яркие краски, которые я видел. Многие из них пришли из детства, из самого заветного уголка, из ящика неповторимых наблюдений. Как художник проявил я в Кавалерове наиболее чистую силу, силу первой вещи, силу пересказа первых впечатлений. И тут мне сказали, что Кавалеров - пошляк и ничтожество. Зная, что много в Кавалерове есть моего личного, я принял на себя это обвинение в ничтожестве и пошлости, и оно меня потрясло". (Игорь Сухих, Остаётся только метафора)[Manager1]
Не все видели в этом положительные моменты. Наум Лейдерман откровенно заявлял, что Олеша дискредитирует себя, проводя параллель между собой и главным героем своего романа.
В свою очередь, Аркадий Белинков отмечает, что Кавалеров был «главным, лучшим и любимым героем» Юрия Олеши. (А.Белинков)
Сам Юрий Олеша выступает в подтверждение этих слов:
«Мне говорили, что в Кавалерове есть много моего, что этот тип является автобиографическим, что Кавалеров - это я сам». (Олеша, Ни дня без строчки)
Таким образом, Николай Кавалеров, является в некоторой степени выражением «alter ego» самого писателя. И Олеша наделяет своего героя той способностью, которой мастерски обладал сам – богатой фантазией и способностью к образному мышлению.
«Своими «оптическими фокусами» Кавалеров не просто по-детски расцвечивает мир, он преображает окружающую серую реальность, открывает новые грани мира» (Лейдерман).
«Оптические фокусы» Кавалерова – в его способности посредством слова преображать окружающую его действительность. Его речь – это речь поэта, наполненная метафорами, эпитетами и другими средствами выразительности.
И «главный инструмент в руках Кавалерова — слово, оно и краска, и музыкальная нота, и фехтовальная рапира. Через слово он оформляет свое особенное, поэтическое видение мира, а в этом неординарном, порой экстравагантном видении выражает себя как личность. Для Кавалерова его слово — это и главное орудие самозащиты, борьбы за собственное достоинство, за возможность сохранить свое неповторимое “я” в мире, где человеческая индивидуальность отвергается». (Лейдерман)
Слово действительно служит для Кавалерова инструментом, позволяющим передать своё мировосприятие – поэтическое, образное.
В обычных цветочных ящиках Кавалеров видит не просто цветы, сквозь их щели «просачивается киноварь очередного цветения»: (Олеша, Зависть)
«Розовейшее, тишайшее утро. Весна в разгаре. На всех подоконниках стоят цветочные ящики. Сквозь щели их просачивается киноварь очередного цветения» (Олеша, «Зависть»)
Птица на дереве превращается у Кавалерова в машинку для стрижки волос: «Птица на ветке сверкнула, дернулась и щелкнула, чем-то напомнив машину для стрижки волос», а перила ломаются «с утиным криком». (Олеша, «Зависть»)
Метафорична речь Николая Кавалерова, метафоричны все объекты, которые мы видим под углом зрения Николая Кавалерова. Но порой это зрение рисует ложные образы. Николай Кавалеров является субъектом речи в романе. От его лица ведется повествование и на многие вещи читатель смотрит его глазами. Так, Андрей Бабичев, которого мы видим в романе только глазами Кавалерова, - самый большой созданный им ложный образ. Потому он представляется нам столь отталкивающим – ведь изображение Андрея Бабичева – лишь субъективная оценка Николая Кавалерова:
"Он обжора".
"У него нет воображения".
"...барин..."
"...тупой сановник".
"...липа".
"...сановник, невежественный и тупой, как все сановники, которые были до... и будут после... И, как все сановники... самодур".
"Самоупоение..."
"...самодовольство..."
"Высокопоставленный чиновник..."
"..заурядная личность..."
"...обыкновенный обыватель..."
"...обыкновенный барин, эгоист, сластолюбец, тупица, уверенный в том, что все сойдет ему благополучно".
"...тупица..."
"...тупица, смеявшийся над ветвью, полной цветов и листьев..."
Итак, автор наделил Николая Кавалерова, «любимого» героя автора, по мнению исследователей, своим собственным талантом – способностью к метафорическому мышлению.
"Кавалеров смотрел на мир моими глазами" – говорит Юрий Олеша. И данная способность – основной способ реализации фантазии Кавалеровым.
Герои-практики: Андрей Бабичев и Володя Макаров
«Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно “та-ра-ра”, выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:
«Как мне приятно жить... та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг... ра-та-та-та-ра-ри... Правильно движутся во мне соки... ра-та-та-ду-та-та... Сокращайся, кишка, сокращайся... трам-ба-ба-бум!» (Олеша, Зависть)
Именно так – с описания главного героя Андрея Бабичева – начинается роман Юрия Олеши «Зависть».
Не слишком поэтический сюжет – клозет, песни без мелодии и слов, в которых только одно «та-ра-ра». Однако именно этот сюжет - отражение главного героя романа «Зависть» Андрея Бабичева.
Андрей Бабичев представлен нам автором «не просто красным директором, а рационалистом, прагматиком, человеком дела и Системы, противопоставленным фантазеру, анархисту и диссиденту» (Игорь Сухих, остается только метафора[Home2] )
Образ Андрея Бабичева, по сути, стал моделью человека своего времени. Человека, мыслящего категориями практицизма и рационализма, человека-дельца, человека-практика.
«Один нарком в речи отозвался о нем с высокой похвалой:
– Андрей Бабичев – один из замечательных людей государства». (Ю.Олеша, «Зависть»)
Он – деятель, и результатом его деятельности является «полезный продукт». Тем он и замечателен.
Практицизм у Андрея Бабичева проявляется во всем – в его поступках, в его речи.
«Речь Андрея Бабичева, - отмечает Наум Лейдерман, — это сплошной канцелярит: «Так собираемая при убое кровь может быть перерабатываема или в пищу для изготовления колбас, или на выработку светлого или черного альбумина, клея, пуговиц, красок, землеудобрительных туков и корма для скота, птицы и рыбы». (Наум Лейдерман)
На пустую болтовню Бабичев не хочет тратить драгоценное время. И даже заговаривая о чем-то, не касающемся его практической деятельности, он просто отдает дань общечеловеческим обыкновениям:
«Ему известно, что люди, отдыхая, болтают. Он решает отдать какую-то дань общечеловеческим обыкновениям».
Действительно, мы не встретим в речи Андрея Бабичева описательных конструкций и средств выразительности, придающих речи эмоциональную окраску. Метафорическое сравнение Кавалеровым Вали с ветвью, полною цветов и листьев, кажется ему смешным:
«Он разразился хохотом.
- Ветвь? Как? Какая ветвь? Полная цветов? Цветов и листьев? Что? Это, наверное, какой-нибудь алкоголик из его компании». (Олеша, «Зависть»)
Труд колбасника - непоэтический труд. Это то, что называется службой быта.
Но Андрею Бабичеву и не нужна поэзия. Он живет в реальном мире и действительность воспринимает такою, какая она есть. Поэзия, образность – это всё не для него только лишь потому, что он считает всё это просто бесполезным: «Слух его реагирует на рифму. Рифма – это смешно для серьезного человека». (Ю.Олеша, «Зависть»)
«Андрей Петрович Бабичев, - пишет А.Белинков, - обладающий колбасой, трубами и громадной бесконтрольной властью, плюет на ветвь, полную цветов и листьев, равно как и на голубую рогатку весны. Андрей Петрович так не по-хозяйски разбазаривает явления природы не потому, что он администратор или техник, не любящий поэзию, но потому, что он не любит такую поэзию. Эти люди любят совсем другую: хрустальные люстры и сливочные торты. Они любят деликатное обращение и вообще ценные вещи. Они требуют колонн, памятников, фонтанов, красивых (лучше полных) женщин, станций метро из сплошного мрамора, победителей на коне, сытной еды и глубокого уважения. Им нужно, чтобы все было, как в лучших домах, чтобы было солидно, прочно, богато и хорошо поставлено на великое историческое прошлое». (А.Белинков, Сдача и гибель советского интеллигента)
Андрей Бабичев не способен образно воспринимать окружающую действительность, «расцвечивать» мир красками, видеть его в осколках метафор, как это делает Николай Кавалеров. Но его нельзя обвинить в отсутствии фантазии.
Если фантазия антагонистов Андрея Бабичева – Николая Кавалерова и Ивана Бабичева – не имеет никакого практического характера, то фантазия Андрея Бабичева достаточно результативна. Фантазия Андрея Бабичева – это тоже своего рода творческий процесс, но процесс, нацеленный на результат. Венцом этого процесса должен стать реально ощущаемый итог – «колбаса». И он получает удовлетворение от этого итога.
«Предмет восхищения и умиления Андрея Бабичева — колбаса, - отмечает Наум Лейдерман. - Когда приносят впервые произведенную на советской фабрике «обыкновенную вареную чайную колбасу”, он воспринимает это «как нечто живое»: (Лейдерман)
«Совершенно превосходнейшая! – говорит Андрей Бабичев о колбасе. – Красавица!» (Олеша, Зависть).
Итак, суждение об отсутствии у Андрея Бабичева фантазии будет ошибочным. Этот герой тоже способен конструировать образы. Но образы, создаваемые им, не несут функцию преображения действительности, не создаются для того лишь, чтобы придать речи эмоционально-эмпирическую окраску. Образ Андрея Бабичева – это скорее проект. Футуристический проект действительности.
Так образ «Четвертака» - «детища» Андрея Бабичева, «величайшая столовая, где здоровый, вкусный обед из двух блюд будет стоить четвертак» (Олеша, «Зависть») - это, по сути, не образ, это попытка модернизации, усовершенствования действительности, ведь «Четвертак» – это проект, который по праву может воплотиться в жизнь.
В этом отличие «Четвертака» от «главного» образа Ивана Бабичева – машины «Офелии». «Четвертак» отличается от «Офелии» уже тем, что он уже реален (его строительство уже даже ведется) и имеет право на существование. «Офелия» же – полный вымысел, она принадлежит миру грёз и фантазии.
Поэтому симулятивность «Четвертака», которую отмечает Игорь Сухих в своей статье «Остается только метафора» лишь в том, что он пока ещё не построен
«Символическим контрастом рационально-безличному "Четвертаку", - отмечает Игорь Сухих, - "машине для питания", оказывается придуманная Иваном (Бабичевым) другая машина, "лгунья, пошлячка, сентиментальная негодяйка", названная именем Офелии, девушки, сошедшей с ума от любви и отчаяния. Любопытно, что обе машины оказываются проектами, фикциями, симулякрами: «Четвертак» еще будет построен, Офелия возникает в снах героев как бесплотная греза, фантазия». (И.Сухих)
Таким образом, «Четвертак» не является лишь социалистической утопией. Это не предмет условного наклонения или будущего времени. Отнюдь. «Четвертак» уже реален.
Ещё одним героем-практиком в романе становится Володя Макаров. Этот «Эдисон нового времени» (Олеша, Зависть) назван Аркадием Белинковым «двойником» Андрея Бабичева. Однако данное определение не слишком точно. Если Андрей Бабичев – образ человека-дельца, человека-практика, то Володя Макаров пошел гораздо дальше в своем практицизме.
«Несравненно более высокую ступень представляет собой молодое поколение, высовывающееся из-за спины Андрея Бабичева в лице Володи Макарова, футболиста», - говорит о нем Аркадий Белинков. (Белинков)
Володя не просто предается деятельности, как Андрей Бабичев, он готов напрочь убить в себе все человеческое: "Я - человек-машина... Я превратился в машину. Если не превратился, то хочу превратиться... Я хочу быть машиной... Хочу стать гордым от работы, гордым - потому что работаю. Чтоб быть равнодушным ко всему, что не работа!» (Олеша, Зависть)
Володя Макаров становится проекцией человека «нового времени». У него тоже есть мечты, но все его фантазии проективны. Он умудряется распланировать даже то, что в принципе, планированию не поддается – человеческие чувства:
«Что Валька? Конечно, поженимся! Через четыре года. Ты смеешься, говоришь – не выдержим. А я вот заявляю тебе: через четыре года. Да. Я буду Эдисоном нового века. Первый раз мы поцелуемся с ней, когда откроется твой „Четвертак“. Да. Ты не веришь? У нас с ней союз. Ты ничего не знаешь. В день открытия „Четвертака“ мы на трибуне под музыку поцелуемся». (Олеша, Зависть)
Таким образом, фантазийность героев-практиков – Андрея Бабичева и Володи Макарова – нацелена на конечный результат. Фантазии этих героев направлены на то, чтобы в конечном итоге быть претворенными в жизнь, а, стало быть, их основная отличительная особенность – проективность.
[Manager1]http://magazines.russ.ru/zvezda/2002/10/suh.html
[Home2]http://magazines.russ.ru/zvezda/2002/10/suh.html
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!