ВНУТРЕННИЕ РАСПРИ. УНИЧТОЖЕНИЕ ФЛОТА 8 страница

Все касики были убеждены, что пленников сле­дует принести в жертву, но Кортес энергично вос­противился и даже приставил к ним нашу стражу, дав ей тайный приказ, чтоб ночью они освободили и привели к нему двух наиболее дюжих. Когда это бы­ло сделано, Кортес прикинулся, что ничего не знает об их пленении, а когда они ему все рассказали, за­явил, что он очень огорчен случившимся, обласкал и накормил их, а затем велел отправиться к их сеньору Мотекусоме с заверением, что он, Кортес, верный его друг и неизменный благожелатель. Так как они боялись отправиться обычным путем, он велел не­скольким матросам отвезти их по морю и высадить в безопасном месте.

Исчезновение двух пленников, конечно, немало изумило касика этого поселения и толстого касика, И они вновь требовали жертвоприношения оставшихся, но Кортес прикинулся разгневанным на плохой присмотр, велел с кораблей принести цепи и объявил, что пленников он отныне будет охранять сам, для чего их и увели на корабли. Там, впрочем, их сейчас же освободили от цепей, и обхождение с ними было самое деликатное. Успокоил Кортес и местных касиков, опасавшихся с часа на час мести великого Мотекусомы. Он объявил, что готов защищать их до последней капли крови, но им нужно примкнуть к нам теснее. В конце концов эскривано Диего де Годой составил формальный акт их подчинения Его Величес­тву, и так как ни о какой дани пока не было речи, то ликование их было велико. Все тридцать поселений страны тотонаков подчинились дружно и охотно.

Столь благоприятный оборот дела мы решили использовать, чтобы обстроить, наконец, наш новый го­род Вилья Рика де ла Вера Крус, что был в пол-легуа от того укрепленного поселения Киауистлан, и снаб­дить его крепостью. Дело продвигалось с величайшим успехом и быстротой. Сам Кортес показал пример, таская землю и камни и копая рвы под фундамент. Столь же рьяно принялись за работу и все остальные, не исключая касиков. Задымились кузни, изготовлялись кирпичи и черепицы, стучали топоры, вереницей шли носильщики с древесным и иным материалами. Индейцы так великолепно помогали, что вскоре за­кончилась постройка [христианского] храма и нескольких домов, а укрепления росли неимоверно быстро.

Великий Мотекусома между тем собирал войска, так как сразу узнал о захвате своих чиновников и мятеже поселений тотонаков. Когда же двое из них прибыли в Мешико и сообщили о поклонах и завере­ниях Кортеса, а также о том, что именно он их освободил, то Наш Сеньор Бог еще раз склонил сердце Мотекусомы на милость, и он послал двух своих племянников[184] в сопровождении четырех пожилых важ­ных сановников к нам, чтобы досконально выяснить положение дел.

Принесли они, конечно, и подарки, материи и золото, всего на две тысячи песо. Наказ им был: побла­годарить Кортеса за освобождение мешиков, а насчет местных индейцев сообщить, что великий Мотекусо­ма не уничтожит их только потому, что в своей стране они приютили Кортеса. Послов приняли отменно, причем сейчас же передали им оставшихся трех пленных. Что же касается местных жителей, то Кортес просил их извинить, и что касается их дани, то она, дескать, уже не может быть отправлена в Мешико, так как двум сеньорам и дважды платить одновременно нельзя: тотонаки же только что стали подданными нашего короля и сеньоpa. Впрочем, сам Кортес со своими товарищами вскоре прибудет в Мешико, чтобы лично представиться Мотекусоме, и тогда все вопросы будут разрешены легко и без остатка. Одарив послов обычными мелочами из стекла и показав им очень красивое зрелище конских состязаний, Кортес весьма расположил их к себе, и они спокойно отправились в Мешико.

И в то время Кортес, вместо своего павшего коня, купил, или ему подарили, другого, каракового, которого звали "Погонщик", того, что был у Ордаса "Музыканта" и Бартоломе Гарсии "Рудокопа"; и был он один из лучших коней в войске. Посольство это придало нам новую и великую силу в глазах тотонаков Семпоалы и даже дальних горных поселений, ибо все были уверены, что великий Мотекусома ответит на пленение своих страшным ударом и полным истреблением. А вместо этого — посольство, подарки и поклоны!

Нас и прежде считали за teules, а теперь это мнение еще более укрепилось, и сам Кортес со своей стороны старался его подкрепить. Так, например, явился к нам толстый касик со многими знатными — наши друзья — с великой опаской сообщил, что в двух днях пути от Семпоалы, это в 8 или 9 легуа, в поселении Тисапансинго[185], собралось великое множество мешикских воинов, которые грабят и жгут окрестности. Кортес велел ему тотчас отправиться туда, а для изгнания мешиков дал ему... одного человека, нашего старика Эредию, из Бискайи. Лицом Эредия был ужасен, изранен, и покрыт оспой, со страшной бородой, косящими глазами, телом сутул и прихрамывал — совсем вроде одного из их божеств. Да и хитер был Эредия, недаром он долгое время служил солдатом в Италии, — и сразу вошел в роль, так что изумленный толстый касик и вся его свита по-настоящему уверовали в его нечеловеческую мощь.

Впрочем, Кортес скоро послал, как и было уговорено, гонца, чтобы вернуть и Эредию, и касиков, заявив, что он передумал и вместо Эредия пойдет он сам, чтобы посмотреть местность и тамошних людей. И снаряжен был отряд в 400 человек, с четырнадцатью конными и почти всеми наличными аркебузниками и арбалетчиками. Но случилась небольшая за­минка. Кое-кто из приверженцев Диего Веласкеса, видя серьезность приго­товлений, заявили, что они не для этого прибыли; что завоевывать страну столь великую и людную — безумие и что они хотят назад, на Кубу, к сво­им домам и поместьям, тем более что они устали и больны, а Кортес не раз заявлял, что никого не удерживает силком.

Больше всего волновались семеро, и Кортес, после краткого увещания, как бы согласился, велел им приготовить небольшое судно и снабдить их припасами для плавания к Кубе, а один из них — Морон, житель Байямо, имевший искусно выдрессированного чалого коня, продал его Хуану Руано. Но тут собралась войсковая сходка и, во главе с алькальдами и рехидорами нашего нового города Вера Крус, потребовала от Кортеса приказа, что ввиду опасности положения никто бы не смел покидать страны и что каж­дый, помышляющий о подобной измене службе Богу Нашему Сеньору и Его Величеству, подлежит смертной казни. Так и случилось, Кортес как бы усту­пил. А сеньорам "уезжающим" прохода не было от насмешек, да один из них — Морон, тот, что продал своего коня, — потребовал его назад, и Хуану Руано, купившему коня, пришлось его вернуть и вновь стать пешим.

Поход на поселение Тисапансинго начался. По дороге мы завернули в Семпоалу, откуда взяли 2000 местных воинов, разделенных нами на четыре отряда, а также нужное количество носильщиков. На третий день мы уже приближались к поселению Тисапансинго, лежащему на большой высоте. О нашем приближении уже знали, и вместо войска к нам вышла депутация знатных людей и papas [(жрецов)], ко­торые с плачем стали умолять Кортеса не губить поселение, так как никакого мешикского гарнизона у них теперь нет, а касики из Семпоалы обманули его, ибо давно между нами и здешними жителями идет борьба за землю и границы. Слышали они, что Кортес всюду хочет установить справед­ливость; зачем же именно здесь, у них, он поддерживает клевету и неправду.

Узнав это с помощью наших переводчиков доньи Марины и Агиляра, Кортес немедленно послал ка­питана Педро де Альварадо и маэстре де кампо Кристобаля де Олида, чтобы они остановили отряды из Семпоалы. Но как те ни спешили, все же они опоздали: уже начался грабеж и избиение. С великим тру­дом удалось восстановить покой, а Кортес под страхом смерти велел касикам и военачальникам Семпоа­лы вернуть все, до последней курицы; прежде же всего освободить пленных.

Видя столь великую справедливость, жители Тисапансинго охотно подчинились, обещали отстать от своих идолов и жертв, и вскоре и само Тисапансинго, и окрестные поселения формально были присоеди­нены к державе нашего государя. При этом было не мало жалоб на Мотекусому и его чиновников, со­всем как в Семпоале и Киауистлане.

Но этого мало, Кортес сумел также помирить жителей Тисапансинго с людьми из Семпоалы, уладить их земельные раздоры, и от прежней вражды ничего не осталось. А когда мы отдыхали, вооруженные, в тени — поскольку было очень жаркое солнце и были очень утомлены, — один солдат, которого звали де Мора, уроженец города Сьюдад Родригес [в Испании], взял двух кур в одном индейском доме этого по­селения Тисапансинго, и Кортес, узнав это, так разгневался, что приказал пред тем поселением, где он взял кур, накинуть ему на шею веревку и повесить, но Педро де Альварадо, который был там с Корте­сом, перерезал веревку мечом, и полумертвый этот несчастный солдат уцелел. Я привел здесь этот любо­пытный рассказ по моим записям еще и потому, что мы, свято служа, несли Святые Таинства и [христи­анское] учение жителям этих мест, а этот солдат, взяв двух кур в мирном поселении, немедленно должен был заплатить за это жизнью, и индейцы теперь знали, что мы не будем расхищать их имущество; солдат же тот потом погиб в бою в провинции Гватемала, у скалы.

Вернемся к нашему рассказу. Когда поэтому мы находились уже на обратном пути, толстый касик и его свита, ушедшие вперед, чтобы приготовить нам место для ночевки, выразили восхищение и величай­шую преданность. Ведь вот, индейцы они были, не более, а все же поня­ли, что справедливость — великое и святое дело и что недаром Кортес при­шел из-за моря. Тем теснее они обещали примкнуть к нам и стать нам "братьями". Конечно, боялись они и Мотекусомы, который мог обру­шиться на них с войском. Во всяком случае, они сделали все, чтобы слить­ся с нами, а именно: они привели восемь своих девушек, все дочери касиков, в богатых уборах и с множеством украшений, и передали их нам в жены. Одна из них, племянница толстого касика, богатая наследница, бы­ла предназначена самому Кортесу, который принял ее с радостью, но зая­вил, что прежде всего и девушки, и весь народ должны отказаться от идо­лов и стать христианами. Все их мерзости, сказал Кортес, должны быть немедленно прекращены; тогда только мы с ними породнимся и впослед­ствии наградим их многими новыми землями. Но касики, papas и знатные с ужасом возопили, что им невозможно остаться без своих идолов и жерт­воприношений, ибо то их божества, которые по сие время давали им и урожаи, и мир, и все необходимое.

Столь неподходящий ответ произвел на всех нас тяжелое впечатление, ибо мы знали и даже видели, как изо дня в день резали людей перед алтарями. Кортес немедленно стал с ними совещаться, и мы решили во славу Бога уничтожить жертвоприношения и идолов, хотя бы это стоило нам жизни, так как туземцы несомненно будут сопротивляться. Мы выстроились в боевой порядок, с нашим вооружением, и Кортес объявил касикам, что поход наш направлен против их идолов. Затем толстый касик и другие их предводители стали призывать множество воинов для защиты своих идолов, а мы стали подниматься по бесконечным ступенькам самого большого их с ues [(пирамиды храма)]. И еще раз толстый касик с другими знатными стали умолять Кортеса и угрожать: не губить их божеств, не позорить Семпоалы, иначе погибнем и мы, и они. Но тут не выдер­жал и Кортес; громовым голосом стал он поносить их за ложь, варварство и глупое упрямство. А донья Марина умело ввернула речь об угрозе со стороны Мотекусомы, и они одумались, отказались от сопро­тивления, но согласия все же не решались дать. Мы же, человек 50, наконец, забрались наверх, где стоя­ли их идолы. Свалили мы их, разбили и осколки бросили вниз, по ступеням. И были те идолы страшны лицом и уродливы телом, не то люди, не то драконы, величиной то с годовалого быка, то с человека, то не более собаки. Вой и плач наполнили воздух; papas по-своему молились, чтобы повергнутые идолы не мстили им за поношение; кое-где засвистели стрелы. Тогда мы схватили толстого касика, 6 papas и мно­жество знатных, и Кортес объявил им, что их казнят, если они не заставят своих прекратить нападение. Это удалось. Вышла процессия papas в черных накидках, с нечесаными волосами, которые, как и лицо, измазаны были кровью, так что от них шел отвратительный смрад. Вышли они медленным шествием, шатаясь, стали собирать осколки своих демонов и убрали их.

А потом Кортес выступил с нашими переводчиками доньей Мариной и Херонимо де Агиляром со многими поучительными речами о братстве, про­тив Мотекусомы и его мешиков, истинной вере и Великой Сеньоре — Матери Нашего Сеньора Иисуса Христа. Индейцы слушали с большим вниманием и охотно принялись за очистку и переделку одного из cues, что и было за­кончено к следующему дню. Тогда Кортес велел четырем papas постричься, одеться в чистые белые одежды и заботиться о чистоте и красоте нового хра­ма, ежедневно украшая его свежими зелеными ветвями, и служить святому изображению Нашей Сеньоры [Девы Санта Марии]. А дабы над ними был надзор, он поселил при храме старого хромого инвалида, Хуана де Торреса, из Кордовы. Велено было нашим плотникам сделать крест, решено было так­же вместо ладана употреблять местные курения, а свечи выделывать из туземного воска, употребления которого индейцы не знали.

На следующий день была торжественная месса, при которой присутствовали все индейцы во главе с касиками и восемью девушками, которые тут же были окрещены, а затем и распределены между нами. Племянница касика, ныне донья Каталина, была очень некрасива, но Кортес принял ее, не морщась; за­то другая, донья Франсиска, была очень хороша, и ее получил Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро; имена остальных теперь уже не упомню.

Мир был, таким образом, торжественно скреплен, и мы с великой радостью вернулись в Вера Крус.

 

ВНУТРЕННИЕ РАСПРИ. УНИЧТОЖЕНИЕ ФЛОТА

 

В Вера Крусе ожидал нас корабль, прибывший с Кубы. Командовал им Франсиско де Сауседо, ко­торого мы прозвали "Щеголем" [( Pulido)], и с ним вместе прибыли Луис Марин, который был потом капитаном при взятии Мешико, персона очень известная, и десять человек солдат. Главнейшей их но­востью было, что Диего Веласкес получил назначение аделантадо Кубы, разрешение торговать где и как угодно, а также по своему усмотрению основывать новые города. Все это, конечно, немало подня­ло дух его сторонников.

Между тем постройка крепости кончалась, и нам стало тягостно длительное бездействие. Почти едино­гласно поэтому заявили мы Кортесу, что пора пощупать великого Мотекусому и убедиться, так ли велика его мощь, как говорят. А перед походом следовало бы направить к Его Величеству точную реляцию о всех событиях, послав также в подарок Его Величеству все золото — не только от Мотекусомы, но и то, какое мы выручили от обмена. Кортес вполне согласился с нами, так как и сам давно имел те же мысли. Одно лишь только казалось ему неподходящим: если каждый из нас возьмет приходящуюся ему долю добычи, то для государя не так уж много останется. А посему он предложил Диего де Ордасу и Франсиско де Монтехо, как ловким и оборотистым дельцам, в отдельности переговорить с каждым из солдат, не пожелает ли он отказаться пока от своей доли. Всем, конечно, было ясно, что первый подарок Его Величеству должен был быть значительным, а посему всем и пришлось согласиться на отказ, что они и закрепили своей под­писью. Никто не увильнул. Тогда мы выбрали и двух уполномоченных для поездки в Испанию. Выбор пал на Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро и на Франсиско де Монтехо. Им дали лучший наш корабль, двух пи­лотов между прочим, и Аламиноса, пятнадцать матросов и достаточное количество припасов. Сам Кортес написал весьма пространное донесение Его Величеству, которое подписали власти нового города и десять солдат, среди них и я, а капитаны и солдаты составили еще и от себя большую, тщательную бумагу, разде­ленную на множество глав. Все там было описано по порядку, начиная с открытий Франсиско Эрнандеса де Кордовы и Хуана де Грихальвы, а затем о Диего Веласкесе, Кортесе и так далее. Не забыли мы изобразить и громадную величину новых стран, а также здешние нравы и обычаи, верования, одежды и, конечно, и самих жителей, четырех из которых (мы их освободили в Семпоале из клеток, при откармливали для жертвоприношения) мы и послали для образца. Сказали мы и о себе, о четырехстах пятидесяти солдатах, которые, окруженные целыми враждебными мирами, готовы сложить свои кости во славу Бога и королевской короны, лишь бы во главе их был Кортес, самый лучший из генералов. Вышло так складно, что происки Веласкеса и его креатур тоже были выставлены в должном свете. Все мы расписались, притом в двух экземплярах, так как нам это казалось надежнее.

Послание наше прочитал и Кортес и нашел его правдивым и точным; обрадовался он и нашим посулам ему; одно лишь казалось ему лишним — упоминание о пятине золота, идущей прямо в его кассу, и о первых открывателях тоже, пожалуй, можно было умолчать. Действительно, мы впоследствии узнали, что сам Кортес ни слова не сказал о Франсиско Эрнандесе де Кордове или Хуане де Грихальве и честь приписал лишь себе[186].

Но, что сказано, то сказано. Послания были переданы нашим уполномоченным, и настрого им наказано не заходить в Гавану. Затем отслужил мессу падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой, и в 26-й день[187] месяца июля 1519 года они вышли в море. Еще дорогой Франсиско де Монтехо уговорил пилота Аламиноса подойти к Кубе, недалеко от Гаваны, где у него было поместье, чтобы там забрать свежий провиант. Так и сделали, несмотря на возражения Пуэрто Карреро. А ночью во время стоянки, один из матросов тайно уплыл на берег с письмами для Диего Веласкеса!

Губернатор Диего Веласкес был вне себя от полученных новостей, особенно от величины подарка, посылаемого Его Величеству. Он сейчас же снарядил два небольших судна, вооружил их наилучшим образом и дал приказ поймать наш корабль и привести уполномоченных и золотую казну прямо к нему в Гавану.

Но наше судно было уже далеко! И Диего Веласкесу осталась лишь возможность снарядить экспедицию уже прямо против нашего войска, что он и предпринял с лихорадочной энергией. Месяцев через одиннадцать набрал он флот из восемнадцати судов и до тысячи трехсот людей во главе с генерал-капитаном идальго Панфило де Нарваэсом, могучим, голосистым, надменным человеком[188]. Впрочем, об этой экспедиции скажу в свое время.

Наши же уполномоченные благополучно прибыли в Севилью, а оттуда, на почтовых, в Валъядолид. Молодой император наш сеньор опять был в отлучке во Фландрии, а президент Королевского Совета по делам Индий, дон Хуан де Фонсека, который был епископом Бургоса и назывался архиепископом де Росано, принял их не только сухо, но и оскорбительно. Письма и подарок государю он также взял.

Оказывается, Бенито Мартин, капеллан Диего Веласкеса, тоже очутился в Вальядолиде и рассказал о нас сущие небылицы, как о бунтарях и смутьянах. Монтехо как-то не умел сопротивляться, зато Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, имевший знатную родню, не стеснялся и на одно слово отвечал десятью, силь­но донимая епископа. Тогда тот вспомнил ему старую историю, как он года три тому назад увез чужую мужнюю жену, и велел его арестовать, а сам, уже не стесняясь, донес Его Величеству во Фландрию о ве­ликих заслугах Диего Веласкеса, не упомянув даже о наших реляциях и письмах.

Когда же Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро был освобожден, он, вместе с Мартином Кортесом, от­цом нашего вождя, и лиценциатом Нуньесом, тоже родственником Кортесов, послал особого курьера к королю во Фландрию, снабдив его дубликатами всех наших донесений, а также жалобой на действия и слова епископа Фонсеки, как отъявленного сторонника Диего Веласкеса. Так Его Величество узнал, на­конец, все дело в настоящем свете, и много дней при дворе только и говорили о Кортесе, нашей храбро­сти и удаче, и службе Богу Нашему Сеньору и Его Величеству, о великих новых и богатых странах. Оказалось, что Фонсека переслал Его Величеству далеко не весь наш подарок, и вскоре ему пришлось узнать, что за штука немилость и всеобщее презрение. Нашим же посланцам велено было ждать возвращения Его Величества в Испанию, чтобы он лично мог их увидеть и вознаградить. Но это случилось не скоро.

---

Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 63; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!