ЧЕТЫРЕ ОСНОВНЫХ ЭТАПА В ИГРЕ С ОБРАЗОМ, 24 страница
Говорю просто: на сцене жизни мы играем Повелителя Игры, на сцене театра мы играем мастера, играющего некую суперпрофесиональную Сверхмарионетку, прозрачной, плазменной природы, которая в процессе творческого воодушевления разворачивает из своего сердца все многообразие ролей. И здесь, немогу удержаться от того, чтобы предложить ещё одну, довольно спорную, идею, касающуюся соотношения жизни и смерти, жизни и театрального творчества, реальности и иллюзии. Вот она:
В системе Самоосвобождающейся Игры, «зритель», «актёр» и «роль», соотносятся друг с другом в пропорциях Золотого сечения. Известно, например, что Лука Пачолли (автор концепции Золотого сечения), будучи монахом, среди многих достоинств золотой пропорции, акцентировал её «божественную суть», т.е. выражение божественного триединства: Бог-Сын, Бог-Отец и Бог-Дух святой. Он указывал на то, что малый отрезок есть олицетворение Бога-Сына, большой отрезок – Бога-Отца, а весь отрезок – Бога-Духа святого. Таким образом, представление о сути Золотого Сечения можно получить посредством следующей формулы: меньшая часть целого (роль) так относится к большей (актёр), как большая к целому (зритель). Следовательно, хорошим образом единства зрителя, актёра и роли будет знаменитый «Витрувианский человек» Марка Витрувия и Леонардо да Винчи.[1019] Согласен, что все это довольно сложно понять! ещё сложнее принять! Согласен, что все это звучит крайне экстравагантно, и из естественной реакции противопоставить что-то лавине скепсиса попробую ещё раз: на территории жизни, мы изначально играем совершенство Повелителя Игры, т. е. отождествляемся с его тремя измерениями. Сворачивая же на территорию профессии, мы играем мастера, который освобождает силу своей Сверхмарионетки, направляя её на игру в необходимые роли.[1020]
|
|
|
Еще раз, в максимально простом и в жестком стиле:
1) На уровне Зрителя мы пусты, т.е. мы – смотрящее пространство, Пучина Многоглазая;
2) на уровне Актёра мы творческая потенция, или бесстрашная Сверхмарионетка;
3) на уровне Роли мы все многообразие ролей, которыми Сверхмарионетка виртуозно жонглирует.
В положении триединства, мы – ПОВЕЛИТЕЛЬ ИГРЫ, (Витрувианская пропорция)!В любом случае это довольно эксцентричное заявление нуждается в подробных комментариях и примерах, которые непременно последуют ниже. Но прежде ответим на вопрос: ЗАЧЕМ И КОМУ НУЖНЫ ВСЕ ЭТИ СЛОЖНОСТИ? Конечно же, каждый художник вправе иметь свою точку зрения на процесс взаимоотношений с играемой им ролью. Это глубоко индивидуальный и даже сакральный вопрос. Но лично для меня это разделение принципиально важно, так как связано с глубоко личными переживаниями и реальным опытом. Их суть в следующем: Когда артист (не защищенный ЯСНОСТЬЮ ВЗГЛЯДА, знанием пустотной природы всего явленного и ненатренированный в работе с Энергией Глаз), гонимый тщеславием демона в себе, проникает в сердце «предлагаемых обстоятельств роли» (и старается делать это со 100%-ным качеством), он неминуемо оказывается в невротичной, мятущейся стихии роли! И это означает, что виртуальная иллюзия играемой артистом роли, расширяясь, становится со временем более реальной, чем виртуальная иллюзия его жизни. Нарушается пропорция. И в этой искаженной позиции роль постепенно съедает своего создателя, и в итоге возникает досадный, влекущий тяжелейшие следствия перекос. И это действительно, действительно очень опасный трюк! В артистической психологии, он носит название «вторжение роли» (character invasion). В качестве примера можно привести фильм «Двойная жизнь», главный герой которого – актёр, на протяжении долгого времени играющий роль Отелло. Постепенно, черты характёра этого героя переходят к актёру, он становится подозрительным, ревнивым и чрезмерно вспыльчивым, и в конце концов, убивает любимую женщину. Аналогичный сюжет можно встретить в канадском фильме «Иисус из Монреаля», в котором актёр, играющий роль Христа, сам постепенно приобретает его черты, в фильме «Метод» с Элизабет Херли, Акира Куросава блистательно обыгрывает эту тему в своем фильме «Тень воина» и т.д. и т.п., примеров можно привести массу, но суть в следующем – никто не запрещает нам играть в эти «пограничные» игры, тем более что «артистический невротизм» испытывает особое сладострастное тяготение к процессам саморазрушения, как говориться – «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…»[1021], но! Если хотите забавляться подобными играми, задумайтесь о МЕТОДАХ ЗАЩИТЫ! Когда прыгаете с парашютом, не забывайте дернуть за кольцо! Помните, РОЛЕВОЙ ДЕМОНИЗМ работает как РАДИАЦИЯ!
|
|
|
|
|
|
РОЛЕВОЙ ДЕМОНИЗМ
Он проникает в кости человека-играющего бесшумно, беспрепятственно и совершенно незаметно!
Суть с том, что в позиции отождествления со своей ролью артист ставит свою психику в ситуацию сложнейшего для нее выбора. Она вынуждена или «катапультировать» себя в «предлагаемые обстоятельства» ролевой иллюзии, что предполагает мощный стресс для неподготовленного Ума, или выставить защиту, блокирующую прямое отождествление с ней, что и является основной причиной артистических блоков и зажимов. В первом случае артист поражает зрителей сильнейшим переживанием психоэмоциональной правды, но остается у «разбитого корыта» шизофренических отклонений; во втором – он раздражает зрителя отсутствием психоэмоциональной правды, наклеивая на себя унизительный ярлык фигляра.
|
|
|
Но допустим, актёр силен в своем настойчивом стремлении к тотальному «перевоплощению». Все повсюду говорят, как он хорош, как самоотвержен, как жесток по отношению к себе… и т.д. и т.п. Но что происходит на самом деле? Путая две территории (сцену жизни и сцену театра), артист неминуемо перетаскивает впечатления от обстоятельств играемых им ролей в жизнь, переживая мощное отождествление с реальностями, которые не имеют никакого отношения к сфере социального мира, т.е. мира за пределами игры в театральную иллюзию!
Подведем черту: СЦЕНА ЖИЗНИ это не то же самое, что СЦЕНА ТЕАТРА. И несмотря на то, что театральное творчество питаемо соками жизненного опыта, тем не менее, «Соединяя – не смешивай, разделяя – не разрушай»[1022]. Театральные персонажи должны жить в своем, и только своем мире! Выходя за пределы своей территории, они превращаются в демонов, злобных и кровожадных, разрушающих золотое соотношение и, следовательно, психику артиста, в несколько лет, вызывая болезнь, которая называется в ИГРЕ – РОЛЕВЫМ ИМПРИНТИРОВАНИЕМ. Тьма горьких примеров этому! Вот, например, интересный отрывок из беседы Вл. Немировича-Данченко с актёрами: «Была такая знаменитая актриса Дузе, которая казалась одним из самых утонченно-нервных сценических созданий. (…) Она до такой степени изумительно владела своими нервами, так их технически возбуждала и иногда не трогая их, так воздействовала на зрителя, что было трудно поверить, что это одна только техника. А рядом с этим – другая знаменитая актриса, Стрепетова[1023], которая постоянно была тождественна с образом, который создавала. Она была самой знаменитой Катериной в «Грозе», потрясающе играла четвертое действие, о пятом уж и говорить нечего. Но на другой день после спектакля она лежала в постели. Кончилось тем, что в сорок два года она была препротивной, невозможной актрисой, потому что все это у нее стало истеричным, не заразительным и как будто никакой техники»[1024]. Так, игру первой можно расценить как образец творческой правды, игру второй – как образец настоящей правды, т.н. «игры нутром», «…уничтожающей в конце концов искусство». Откроем роман Сомерсета Моэма «Театр», здесь находим подобный сюжет – популярную актрису Джулию Ламберт бросает молодой любовник. Опыт этих сильных чувств она переносит на сцену, в пьесу с аналогичной ситуацией. Она считает, что так наполнено и правдиво никогда не играла, но с точки зрения всех остальных – она никогда небыла такой отталкивающе-бездарной как в этой пьесе. То же самое можно услышать и сегодня: «Копание в собственных чувствах, в воспоминаниях, в собственном детстве – не дают для игры ровно ничего»[1025], или чуть иначе: «Глубочайшие разработки психологического театра приносят болезнь и участникам и зрителям»[1026].
Итак, помните: чем более обострен, эмоционально наполнен драматургический конфликт, и чем яростнее вы погружаетесь в переживание этой иллюзии, тем большая опасность преследует ваш мозг! Я понимаю, что это очень трудно себе представить, до тех пор, пока непосредственно не столкнешься с этим опытом. Но остановимся на том, что просто укажем это «гиблое место» на карте артистического потенциала Ума.
ИГРА В ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ,
или, ИСКУССТВО МЕНЯТЬ КОЖУ!
Из старых учебников по актёрскому мастерству извлекаем следующую формулировку: «перевоплощение – это процесс оживления идеальных моделей персонажей, благодаря которому последние становятся способными к самостоятельной жизни в воображении художника. Перевоплощаясь, художник ощущает себя тем человеком, которого он изображает, живет и мыслит в его образе, волнуется его жизненными обстоятельствами. Вживаясь, он как бы входит в образ, рожденный своей фантазией»[1027] То есть, «…личность актёра в процессе сценической игры перестраивается таким образом, что на театральных подмостках возникает человек, живущий одновременно по законам и жизненной, и театральной правды, похожий и не похожий на своего создателя»[1028]
Говоря так же словами Константина Станиславского – «Благодаря обязательному процессу раздвоения актёрской личности актёр при самом искреннем переживании сознает реальность своей «выдумки» и, отдаваясь, например, самому сильному чувству гнева, возмущения, скорби, непременно при этом любуется в эти же моменты этими чувствами и испытывает огромную радость от ощущения в себе (именно ощущения, а не искусного представления) правды и искренности этих созданных воображением чувств».
Еще один документ, теперь уже из под пера великого Хмелева, – «Вначале, после первой читки, образ стоит около меня, но он ещё не во мне, я смотрю на него, и он на меня смотрит, а потом я его забываю как бы на некоторое время, пока он не переходит в меня, и я уже становлюсь им; я вижу этот образ тогда в самом себе, и, несмотря на то, что он во мне, рождается внутри, он продолжает быть и рядом со мной»[1029]. В этом состоянии, уточняет Росси – «…собственная реальная жизнь, начинает казаться какой-то далекой и похожей на грезу. Я с содроганием замечаю, что на стремительный поток сменяющихся во мне чувств я гляжу чуждыми глазами. Я чувствую себя инструментом, на котором играет другое существо»[1030]. Эдуарде де Филиппо: «…я могу видеть свой образ со стороны и контролировать его, как я этого хочу, каждый момент. Иначе я был бы медиумом, одержимым, сумасшедшим, но не актёром, профессиональным серьезным артистом…»[1031] Сальвини, – «Актёр плачет и смеется на сцене, но плача и смеясь, он наблюдает свои смех и слезы»… Коклен-старший: «Перевоплощение – это и есть аттестация высшего достижения в искусстве актёра»… И, наконец, потрясающее своей масштабностью высказываение Соломона Михоэлса: «В чистое перевоплощение я совершенно не верю. Но я утверждаю, что у человека не один голос, а сто голосов. У нас с вами по сто голосов, минимум. Можно выбрать любой голос и любую пластику. Я все буру у себя. Но это не означает, что образ – это я. А кто такой – я? Если постоянно помнить о себе, я не буду знать, как мне двигаться. Я буду сам себя наблюдать, чтобы знать, как себя изобразить. У каждого из нас неверное представление о собственной внешности, о собственном голосе и вообще – о себе!»[1032] Одним словом, как говорит Ли Страсберг[1033], – это очень и очень не простая, и даже, опасная игра!, требующая высочайшего уровня мастерства!, поддерживаемого ясностью взгляда и тщательно отработанными методами защиты! Это важно, прежде всего потому, что «…процесс перевоплощения, это – непрерывное воссоздание душевных движений, внутреннего мира персонажей. Последние обретают возможность самостоятельной жизни в воображении художника, мыслят, переживают и действуют согласно логике их характёра, опыту прежнего бытия и обстоятельств и тяготеют к материализации, т.е. воплощению в материале искусства»[1034] Кроме того, легендарный феномен перевоплощения является жертвой фантастического списка неверных толкований, эксцентричных заблуждений и чудовищной запутанности, и не будет преувеличением сказать, что это одно из самых «кровавых мест» на территории Ума!
И что мы можем противопоставить всем этим опасениям?
Технологии обхождения этих «черных дыр» опять и опять сводятся к технологиям Золотого сечения, к механизмам идентификации себя с БОЖЕСТВОМ ИГРЫ, способным легко и радостно пребывать в самом эпицентре бурлящего вращения «своей собственной многоликости», всего многообразия своих ролей. То есть: ПЬЕСА ЖИЗНИ – ЭТО ПЬЕСА ПУТИ К ПОЗНАНИЮ ВСЕОБЩЕГО ЕДИНСТВА, ГАРМОНИИ И ЛЮБВИ! Главная роль, которую мы играем в этой пьесе, – это РОЛЬ БОЖЕСТВА, ПОЗНАЮЩЕГО СВОЕ ИЗНАЧАЛЬНОЕ СОВЕРШЕНСТВО! И это не просто слова! Это то единственное, что обеспечивает нашу творческую защищенность, нашу профессиональную чистоту и жизнеспособность! Ни больше, ни меньше! И с точки зрения ИГРЫ подобную ЗАЩИТУ обязан выработать каждый, кто рискует опускаться в обстоятельства театрального перевоплощения, реализуя тем самым, саму основу того, что называется искусством лицедейства! И невозможно преувеличить важность этого!Поэтому ещё и ещё раз: ЭТО КРАЙНЕ ВАЖНО! в силу охранной ответственности профессии, своего психического здоровья, призвания, миссии, если хотите, или просто качества своей работы!
Итак: искусный «феномен полиморфности»[1035], или говоря словами киатайского актеа Пань Чжи-хэна «Искусство соединения с шэнь»[1036], известное в театральном мире как ФЕНОМЕН ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ, возможен только в триединой, виртуальной позиции Повелителя Игры! Спросите любого мастера, кто когда-либо имел счастье воздействовать на смотрящее пространство этим невероятной силы переживанием, и он, подобно великому Гилгуду[1037], будет утверждать, что одновременно присутствовал в трех ипостасях: во-первых – он был тем, кто смотрел; во-вторых – был тем, кто играл; и в-третьих – был тем, кого он играл, т.е. в состоянии перевоплощения он транслировал единство зрителя, актёра и роли![1038]
Еще раз: ВЫХОД В ФЕНОМЕН ПОДЛИННОГО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ ВОЗМОЖЕН ТОЛЬКО ИЗ ЦЕЛОСТНОЙ, ВИРТУАЛЬНОЙ ПОЗИЦИИ УМА, как бы её ни называли! Все остальное профанация или различные формы подмены! И опять заявление режет слух! И тем не менее, мне представляется крайне важным максимально ясно указать местоположение этого уникального феномена на карте творческих возможностей Ума. Поэтому ещё раз, для избытка ясности: МЫ СПОСОБНЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫТЬ ТЕМ, ВО ЧТО МЫ ИГРАЕМ, ТО ЕСТЬ РОЛЬЮ, ТОЛЬКО ПРИ УСЛОВИИ, ЕСЛИ МЫ ОДНОВРЕМЕННО С ЭТИМ СМОТРИМ НА СВОЮ РОЛЬ ИЗ ПОЗИЦИИ ЗРИТЕЛЯ И ТВОРИМ её ИЗ ПОЗИЦИИ АКТЁРА! И тогда, рано или поздно, придет мгновение, когда наблюдаемая нами форма, например цветок, войдет в нас, а мы войдем в него. «Пропорция всегда одна и та же. Рано или поздно, приходит мгновение, когда мы становимся цветком, а цветок становится нами. Когда наблюдатель есть наблюдаемое, когда вся двойственность исчезает. И в это мгновение мы узнаем реальность, таковость цветка»[1039]. Или словами другого мастера: «Познать предмет не слившись с ним, – нельзя. Каждый отдельный предмет ценен сам по себе, ибо содержит свойства единого целого»[1040]
РАБОТА АРТИСТА НАД РОЛЬЮ
Вот она, прямо перед нами… Какая хорошенькая… И с чего мы будем начинать?
Начнем с простейшего упражнения: успокоим Ум и, прогулявшись по улицам нашей Квантовой Страны, войдем в здание Театра. Выйдем на сцену. Мы знаем, что это фантастическое место, здесь можно летать, проходить сквозь стены, глотать слонов, разбивать огромные скалы ударом кулака, и делать массу невероятных вещей… легко менять свои формы, растягиваясь и сжимаясь… можно превратиться в животного, в любого сказочного персонажа, в химеру, в стихию… такова потенция театральной иллюзии. Теперь, настроившись на точу зрения «credo quia incredible est» – «Верю, потому что невероятно» (лат.) и повторив несколько раз знаменитую фразу Ф.М. Достоевского: «…настоящая правда всегда неправдоподобна», – решимся наконец на свой знаменитый salto mortale[1041], т.е. разбежимся и прыгнем! Куда? В будущее! И это означает, что прямо здесь и сейчас, ведомые гормоном, выделяемым мозговым слоем надпочечников[1042], мы бесстрашно представляем себя уже сыгравшими нашу невероятно сложную роль! То есть мысленно мы переносимся во времени в тот момент, когда роль уже достигла своего триумфа. Мы ещё не видим саму роль, но видим радость партнеров по сцене и слезы восхищенных зрителей, которые стоя аплодируют нам. Вместе со всеми мы очень радуемся этому успеху, а наше сердце готово выпрыгнуть наружу от счастья. Затем из этой мощной позиции богатства мы оглядываемся назад и видим, какой путь прошли, каким образом оказались здесь, на этом «гребне успеха» и любви.[1043] Если картина интегрирована с мощной эмоциональной включенностью, к нам немедленно начнут приходить идеи, то есть «скелет» роли начнет обрастать мясом. «Во время этой кибернетической процедуры в голову будут приходить идеи, словно являясь из ниоткуда, но на самом деле они порождаются общей установкой на достижение определенной цели»[1044].
И почему будет так, а не иначе?Потому что энергия зрителя уже поймана тем раскрывающим, позитивным переживанием, которое мы смоделировали; эта энергия уже пробудилась, уже завелась! Он, зритель, уже увлечен и ищет выхода вовне. Теперь нам важно быть начеку и держать его, как говорится, «в узде». Зритель сам вынесет роль на поверхность. Сам выкристаллизует её в пространстве своих глаз! На эту тему у меня есть история: Примерно через год после окончания театральной академии[1045] я работал над ролью, которая преподнесла мне мощный и очень болезненный урок[1046]. Я помню, что ясно отдавал себе отчет и даже записывал это в своем дневнике: «…для того чтобы поднять этот вес, я должен умереть или свихнуться». Звучит довольно помпезно, но могу сказать, что это одно из самых сильных воспоминаний в моем «эмоциональном багажнике». Этот так и не сыгранный персонаж перетряхнул все мое отношение к профессии, да и к жизни в целом. Дело в том, что масштаб содержания и интенсивность переживания этого существа были настолько велики, и в процессе работы «развернулись» перед моим внутренним взором с таким обнаженным вызовом, что в рамках отождествления со своей культурной средой, физическим телом и скромным психическим арсеналом я ничего не мог с ним поделать. Я столкнулся с чем-то неведомым, неподъемным. Это явление казалось мне гигантских размеров чудовищем, ревущим как огромный водопад, злобно требуя воплотить себя, раз уж я на это посягнул… но любая попытка удовлетворить этот запрос оборачивалась фиглярской пародией, болезненным оскорблением чувства правды, унижением внутренней честности и т.д. и т.п. В итоге меня накрыла огромная волна страха, реального ровно настолько, чтобы прийти к твердому решению распрощаться с театром. НА ДЕСЯТЬ ЛЕТ!
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 71; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!