Coco Джугашвили и царская политическая полиция 30 страница
Обоснованы ли обвинения в адрес Ф.И. Голикова в том, что он считал невозможным нападение Германии на СССР до окончания войны с Англией, а значит, и невозможным нападение в ближайшее время? Он был кадровым военным, до назначения в разведку командовал армией, привык приказывать и подчиняться. Уверенность Сталина в невозможности войны в 1941 году довлела над ним. Бывший и. о. начальника информационного отдела Разведуправления В.А. Новобранец (январь—апрель 1941 года) вспоминает: «Голиков часто ходил на доклад к Сталину, после чего вызывал меня и ориентировал в том, что думает «хозяин»; очень боялся, чтобы наша информация не расходилась с мнением Сталина».
Правду ли пишет Новобранец, сказать трудно. Свидетелей его разговора с Голиковым, как и Голикова со Сталиным, нет. Так или иначе, можно утверждать, что споров между этими собеседниками не было.
Кроме военной разведки существовала и разведка Военно-Морского Флота. 6 мая 1941 года нарком Военно-Морского Флота адмирал Н.Г. Кузнецов направил записку И.В. Сталину:
«Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в пограничных центрах...»
«Данные, изложенные в этом документе, также имели исключительную ценность. Историки (да и сам Кузнецов) отмечают этот доклад как заслугу адмирала. Однако выводы, предлагавшиеся руководству адмиралом Н.Г. Кузнецовым, не соответствовали приведенным им же фактам: «Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР». (Выводы эти в мемуарах не публикуются). А Сталин, выслушивая подобные «качели», должен был им верить». (Карпов В.В. «Генералиссимус». Кн.1.)
|
|
|
256
* * *
Информация о замыслах немцев доходила до руководства страны не только от разведок, она шла и из Коминтерна, и из посольств, и от сотрудников других советских учреждений за рубежом.
Вот что записано в дневнике главы Коминтерна Георгия Димитрова:
21 июня 1941 года, получив от китайских коммунистов сведения, что Гитлер нападет на СССР 22 июня, Димитров позвонил Молотову и попросил сообщить об этом Сталину. Молотов ответил (запись Димитрова): «Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас. Я переговорю с Иосифом Виссарионовичем». Ответа на свой сигнал от Сталина Димитров так и не дождался. Ответ поступил от Гитлера.
Предупреждения поступали от Деканозова из Берлина, от послов из Англии, США, Румынии, Болгарии, Японии.
|
|
|
Начиная с конца 1940 года и до 21 июня 1941 года Деканозов (человек Сталина) буквально «обстреливал» Москву своими тревожными сообщениями. Он так надоел Берии, что за день до войны Берия написал Сталину: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщал мне, что нападение начнется завтра. То же радировал и генерал-майор В.И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру» (Цитата приведена из документальной повести Овидия Горчакова «Накануне, или Трагедия Кассандры».)
О каком же предупреждении Деканозова может идти речь? Скорее всего, это то самое сообщение агента военной разведки Брайтенбаха, в котором говорилось, что нападение состоится 22 июня в 3 часа ночи, и которое «для надежности и скорости» Берлинская резидентура решила отправить не по своим каналам, а через возможности Деканозова. Разведчики надеялись, что шифр-телеграмма из службы грузина Кобулова через грузина Деканозова на имя грузина Берии в первую очередь будет доложена грузину Сталину и возымеет свое действие. Мы видим, как Берия отреагировал на «крик души» своих земляков и «подыграл» Сталину, уверенному, что войны не будет.
|
|
|
257
* * *
Мнение Сталина о том, что войны в ближайшее время не будет, разделяли люди из его ближайшего окружения и руководства страны. Мы уже знаем отзыв Берии на тревожные телеграммы Деканозова. А вот суждение Молотова, которое он высказал в беседе с писателем Феликсом Чуевым почти 60 лет спустя, в 1990-е годы. Когда Чуев спросил его, как могло случиться, что мудрый Сталин так просчитался в определении сроков войны, Молотов ответил:
«В какой-то мере так можно говорить только в том смысле, если добавить: а непросчета не могло быть. Как можно узнать, когда нападет противник... Нас упрекают, что мы не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали бы малейший повод, он бы раньше напал...»
Молотов повторил: «Другого начала войны и быть не могло!» И добавил: «Не могло не быть просчетов ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин. Но дело в том, что нашелся человек, который сумел выбраться из такого положения и не просто выбраться — победить! Ошибка была допущена, но, я сказал бы, второстепенного характера, потому что мы боялись сами навязать себе войну, дать повод».
|
|
|
Взгляды Сталина полностью разделял и Маленков, бывший в то время секретарем ЦК партии. За 18 дней до начала войны на заседании Главного военного совета он выступил с резкой критикой начальника Главного политического управления Красной армии Запорожца, представившего руководству страны доклад о состоянии военной пропаганды, в котором констатировалось: «Во всей пропаганде, ведущейся в стране, преобладает мирный тон, она не проникнута военным духом, слабо напоминает советскому народу о капиталистическом окружении, о неизбежности войны».
Маленков заявил по поводу пункта директивы о задачах партполитработы в армии, что этот пункт составлен с учетом близкой возможности войны и поэтому якобы совершенно непригоден в качестве руководящего указания войскам. «Документ, — говорил он, — примитивно изложен, как будто мы завтра будем воевать».
Беседуя с тем же Феликсом Чуевым, другой соратник Сталина — Л.М. Каганович сказал: «Сталин работал... Конечно, это было неожиданно. Он думал, что англо-американские противоречия с Германией станут глубже, и ему удастся еще на некоторый срок оттянуть войну. Так что я не считаю, что это был просчет. Нам нельзя было поддаваться на провокации. Можно сказать, что он
258
переосторожничал. Но иначе и нельзя было в то время. А сейчас (беседа была 13 декабря 1989 года. — И.Д.) если начнется?
Я сначала думал, что Сталин считал, когда только началась война, что может ему удастся договориться дипломатическим путем. Молотов сказал: «Нет». Это была война, и тут уже сделать было ничего нельзя...»
Кстати, в этой же беседе Каганович опроверг версию о растерянности Сталина 22 июня: «Ложь! Мы-то у него были... Нас принимал. Ночью мы собрались у него, когда Молотов принимал Шуленбурга. Сталин каждому из нас сразу же дал задание: мне — по транспорту, Микояну— по снабжению...»
* * *
Итак, можно подвести некоторые итоги.
Если учитывать только донесения, доклады и спецсообщения, которые достигали ушей и глаз Сталина, то получается следующее:
1940 год: июнь— 1, июль— 19, август— 13, сентябрь— 9, октябрь — 4, ноябрь — 5, декабрь — 7.
1941 год: январь — 12, февраль — 13, март — 28, апрель — 51, май — 43, 1—22 июня — 60.
Даже если отбросить сведения, поступившие от агентуры, которой можно верить или не верить, то технические средства перехвата и дешифровки японских, турецких и итальянских источников подтверждали неминуемость и близость войны.
Предупреждение Черчилля выходит за рамки нашей работы, но и его нельзя сбрасывать со счетов. (В трофейном документе «Телеграмма военно-морского атташе Германии в Москве», адресованной своему командованию от 24 апреля 1941 года, сказано: «1. Циркулирующие здесь слухи говорят о якобы существующей опасности германо-советской войны. 2. По сведениям советника итальянского посольства, британский посол называет 22 июня (! — И.Д.) как дату начала войны. 3. Другие называют 20 мая. 4. Я пытаюсь противодействовать этим слухам, явно нелепым».
Два момента удивительны в этой шифртелеграмме: поразительная информированность английского посла, назвавшего дату, которой и Гитлер еще никому не сообщал, и неинформированность военно-морского атташе Норберта Вильгельма Баумбаха об указании штаба ОКБ Германии о проведении дезинформации, которое было дано 15 февраля 1941 года.
Но вот что сказал сам Черчилль об отношении Сталина ко всем
259
сигналам о войне. В своих мемуарах он писал, что в августе 1942 года Сталин в беседе с ним заметил: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того».
Какие же сроки и даты предстоящего нападения немцев докладывались Сталину и кому из докладывающих ему лиц он должен был верить? Вот эти сроки и даты: начало 1941 года, в марте 1941 года, 15 апреля. Конец апреля или начало мая. Весной 1941 года, когда русские еще не смогут поджечь зеленый хлеб, 14 мая, 20 мая. К концу мая. В начале или к концу мая. 8 июня. 14 июня. 15 или 20 июня. Между 20 и 25 июня. В любое время (после 16 июня). Во второй половине июня. После победы над Англией или заключения с ней почетного мира.
Ну, как тут не вспомнить притчу о пастушке, волках и старосте! Но как бы то ни было, принципиальный ответ на вопрос — нападут ли немцы? — был дан, и был он утвердительным. Разница исчислялась лишь неделями и днями.
И Сталин должен был отдать соответствующие распоряжения военным руководителям страны. А те, в свою очередь, должны бы быть менее покладистыми и отдавать нужные команды подчиненным им войскам, может быть даже в обход Сталина. Ведь не побоялся поступить так нарком Военно-Морского Флота Н.Г. Кузнецов, благодаря чему на флоте 21 июня 1941 года была объявлена готовность № 1. Военные корабли во всеоружии встретили атаки немецких самолетов и не понесли существенных потерь.
* * *
Если опросить широкий круг читателей о том, почему война оказалась для Сталина неожиданностью, то можно ожидать: большинство объяснит это тем, что Сталин верил Гитлеру, верил в то, что тот не посмеет нарушить пакт о ненападении между СССР и Германией, подписанный 23 августа 1939 года.
Но можно ли предположить, что Сталин, не веривший никому, даже своим ближайшим друзьям, точнее сотрудникам, так как друзей у него не было, вдруг поверил Гитлеру? Что он посчитал его джентльменом, благородно выполняющим свои обязательства? Вряд ли. Сталин не знал подлую сущность Гитлера, не знал о его программе завоевания «жизненного пространства» на Востоке, изложенной в «Майн кампф». Да и сам Сталин вряд ли был джентльменом вообще, а по отношению к Гитлеру в особенности. Можно предположить, что если бы сложились благоприятные ус-
260
ловия, он, не задумываясь, разорвал бы советско-германский пакт, как он поступил весной 1945 года с советско-японским пактом о ненападении.
При всем неуважении к Резуну («Суворову»), как к предателю и недобросовестному исследователю, можно в какой-то степени принять его версию о том, что Сталин готовился к наступательной войне против Гитлера. Правда, не в 1941 году, как утверждал Геббельс — и вторящий ему Резун, — и не в 1942-м, и даже не в 1943 году, а тогда, когда страна и ее армия будут готовы к этому и сложится благоприятная международная обстановка. Гипотетически можно предположить, что не англичане с американцами, а мы бы открыли в 1944 году Второй фронт. Но это уже тема для других исследований. Мы же отметим, что Сталин не верил Гитлеру так же, как и никому другому.
И все же, не будучи благоглупеньким джентльменом, он верил. Не Гитлеру, а в Гитлера. Он понимал, что собой представляет этот человек, и по-своему уважал его. Он видел в нем государственного деятеля крупного масштаба и талантливого военного руководителя, войска которого в считанные недели расправились с армиями почти всех европейских государств и водрузили свои знамена над их столицами.
Хорошо зная историю, Сталин, вероятно, верил в то, что Гитлер тоже хорошо знает, по меньшей мере, историю своей страны. А в ней присутствовал великий Железный канцлер— Отто Эдуард Леопольд фон Шёнхаузен Бисмарк. Тот самый, который в 1859—1862 годах был прусским посланником в России, а все остальные годы своей долгой жизни (1815—1898) посвятил объединению Германии и укреплению ее военной мощи. Так вот, Бисмарк знал Россию и опасался ее. Поэтому он категорически выступал против намерения германских военных кругов начать превентивную войну с Россией, считая, что война с Россией была бы чрезвычайно опасной для Германии. Однако еще больше он опасался войны на два фронта. Вследствие этого он явился инициатором русско-австро-германского соглашения («Союз трех императоров»), а когда оно устарело, заключил в 1887 году с Россией «договор перестраховки», согласно которому каждая сторона обязалась сохранять благожелательный нейтралитет в случае войны другой стороны с любой третьей великой державой. Договор принципиально исключал войну Германии на два фронта.
Да и недавний пример Первой мировой войны, когда русские армии, перейдя в наступление в Восточной Пруссии, своей кровью спасли Париж, помогли французам выиграть битву на Марне
261
и практически изменили ход войны, не мог не стоять перед глазами немцев.
Об этом не мог не знать Гитлер или, во всяком случае, его высокопоставленные и высокообразованные генералы. Поэтому Сталин верил в то, что если не сам Гитлер, то его генералы не допустят развязывания войны с Россией, не завершив войну на Западе.
В свою очередь, Сталин прекрасно понимал опасность такой войны. Еще раз напомним, что договор от 23 августа 1939 года был заключен как раз в те дни, когда генерал Жуков вел ожесточенные бои с японцами на Дальнем Востоке — в Монголии у реки Халхин-гол, а впоследствии СССР подписал договор о ненападении с Японией, оградив себя от опасной войны на два фронта.
Таким образом, вера Сталина в то, что Гитлер не начнет войну на Востоке, основывалась не на вере в порядочность Гитлера, а на вере в его здравый смысл, логика которого должна была подсказать, что войну с Россией может быть и возможно начать, но победоносно закончить ее невозможно.
Но, к сожалению, логика жизни не всегда соответствует логике рассуждений, и такой прагматик, как Сталин, не мог не знать этого, во всяком случае, не должен был не знать.
Сказанное выше подтверждается словами маршала Жукова, который, готовя мемуары, так излагал суть споров между ним и Сталиным:
«Я хорошо помню слова Сталина, когда мы ему докладывали о подозрительных действиях германских войск: «Гитлер и его генералитет не такие дураки, чтобы воевать одновременно на два фронта, на чем немцы сломали себе шею в Первую мировую войну...» И далее: «У Гитлера не хватит сил, чтобы воевать на два фронта, а на авантюру Гитлер не пойдет».
Есть и еще одна причина тому, почему Сталин считал, что войны в 1941 году не будет. Он слишком верил в себя. Перефразируя известное изречение, можно сказать: Сталин верил в то, что в 1941 году войны не будет, потому что ее не может быть... ибо так считал он.
Сталин надеялся не только выиграть время, но и создать более выгодные стратегические позиции для предстоящей войны с Германией, и это ему в значительной степени удалось. Но он не всегда при этом учитывал то, что противник стремится усыпить его бдительность ради решения главной стратегической задачи — разгрома СССР.
262
Широким потоком Сталину докладывались сведения, содержащие дезинформацию. Это не были дезинформационные сообщения отдельных агентов, желающих выслужиться или подзаработать.
Немецкий Генштаб развернул целую систему мер для обмана Сталина и его окружения. Она проводилась в жизнь с немецкой обстоятельностью.
12 февраля 1941 года Кейтель издал специальную «Директиву по дезинформации противника». Предусматривалось создать представление о том, что немцы якобы готовятся к осуществлению операции «Морской лев» (вторжение в Англию), одновременно намереваясь провести операции в Югославии («Марита») и Северной Африке («Зонненблюме»). Чтобы иллюзия вторжения в Англию была полной, немецкое командование распространило ложные сведения о несуществующем сильном «авиадесантном корпусе». К войскам были прикомандированы переводчики английского языка, в массовом количестве отпечатаны и разосланы в войска топографические карты районов «предполагаемой высадки». Определенные районы побережья Ла-Манша, Па-де-Кале и Норвегии были «оцеплены» и объявлены «запретными зонами». Там размещались ложные батареи. А перемещение войск из Франции на восток выдавалось за маневр для ввода в заблуждение англичан.
12 мая 1941 года Кейтель издал очередное распоряжение по проведению второй фазы дезинформации в целях сохранения скрытного сосредоточения сил против Советского Союза. В нем, в частности, говорилось: 1. Вторая фаза дезинформации противника начинается с введением максимально уплотненного графика движения эшелонов 22 мая. В этот момент действия высших штабов и прочих, участвующих в дезинформации органов, должны быть в повышенной мере направлены на то, чтобы представить сосредоточение сил к операции «Барбаросса» как широко задуманный маневр с целью ввести в заблуждение западного противника... Продолжать подготовку к нападению на Англию. Принцип таков: чем ближе день начала операции, тем грубее могут быть средства, используемые для маскировки наших намерений...
...5. Политические меры дезинформации противника уже проведены и планируются новые».
Политические и иные меры дали свои результаты. На удочку попались и Сталин, и разведчики, и дипломаты.
В конце мая первый заместитель Госсекретаря США С. Уэлс сообщил на приеме послу СССР в США Уманскому о готовящемся
263
нападении Германии на Россию. В тот же день Уманский сделал заявление для печати: «Представляемая Советскому Союзу информация в Лондоне и Вашингтоне преследует цель спровоцировать конфликт между Германией и СССР».
В Берлине только ухмыльнулись, читая это заявление.
И все же была ли хоть в одном из многочисленных предупреждений, ложившихся на стол Сталина, названа точная дата нападения Германии на СССР? Предоставим слово авторитетным экспертам.
Перед проведением Токийского международного симпозиума, посвященного Рихарду Зорге, задан вопрос сотруднику отдела информации Министерства обороны Никанорову. Японца интересовало, сообщил ли Зорге точную дату нападения немцев на Советский Союз, как об этом писали раньше некоторые авторы книг о Зорге. Категорический ответ прозвучал так: «Среди хранящихся материалов об отношениях между Советским Союзом и Германией нет документов, в которых бы сообщалась точная дата нападения. Таких телеграмм нет. В сообщениях Зорге указывалось довольно точное время начала военных действий — вторая половина июня. Что касается указания Зорге на 22 июня 1941 года, то, я думаю, что его придумали авторы книг о Зорге. После того как имя Зорге стало знаменитым, некоторые авторы, для придания большего интереса к своим произведениям, скорее всего, подправили сообщение Зорге».
В «Красной Звезде» 16 июня 2001 года были опубликованы материалы круглого стола, посвященного 60-й годовщине начала войны. Одному из участников, сотруднику пресс-бюро Службы внешней разведки РФ, Владимиру Карпову, задали вопрос: «Еще в 1960-е годы опубликовали телеграмму «Рамзая» с предупреждением: война начнется 22 июня. После этого и говорилось, что Зорге точно назвал дату». Ответ полковника Карпова был четким: «К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущевские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказала однозначно, что война начнется 22 июня».
Дата добавления: 2021-03-18; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!