Что вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться? 44 страница
В самом легком положении оказались участники обязательных в те недели собраний — в ВТО, Малом театре, МХАТе. Выступавшим на них артистам Яблочкиной, Озерову, Цареву, Анненкову, режиссерам Кедрову и Зубову, театроведу Морозову требовалось лишь выразить полное одобрение содержания статьи «Правды», единодушно поддержать осуждение тех людей, которые были причислены к «антипатриотической группе». А сделать это можно было с чистой совестью, ибо эти самые критики доставили немало неприятностей московским театрам, публикуя отрицательные рецензии на большинство новых постановок.
Иначе складывалась ситуация в ССП. Там на двух собраниях партийной организации активно продолжилось именно то, что и послужило истинной причиной конфликта, — неприкрытая борьба за различные, но обязательно высокие, номенклатурные посты. Софронов, еще на пленуме избранный секретарем правления Союза, теперь отмалчивался, зато неистовствовал Суров. Он использовал письмо на его имя Варшавского, одного из театральных критиков, в котором тот «подтвердил» существование некоего «заговора» своих коллег, даже якобы начавших «конспиративно» встречаться в… ресторане «Арагви». Молодой драматург не только во всеуслышание заявил, что уже передал министру госбезопасности Абакумову полученную информацию, наигромогласно обвинил в причастности к «группе» Симонова — секретаря правления, главного редактора журнала «Новый мир», и Горбатова — секретаря партийной организации ССП. Явно для всех он стремился «свалить» кого-либо из двоих лишь для того, чтобы самому занять освободившийся пост.
|
|
|
Не менее бурно прошло собрание и в Академии художеств СССР. Ее президент Герасимов, действительные члены Иогансон, Касиян, Ряжский и другие потребовали «до конца разоблачить» собственных, в прямом смысле слова, критиков, не один год досаждавших им, — искусствоведов Эфроса, Лунина, Бескина, Маца, Бассахеса. Мимоходом помянули в этой связи и Эренбурга, припомнив ему восхваление работ Пикассо и неприятие творчества Репина, и сочли, что такая позиция, бесспорно, свидетельствует об «антипатриотизме» известнейшего советского публициста. Поддержали, конечно, статью «Правды» и на собрании в ССК. Однако выступления композиторов Захарова, Штогаренко, дирижера Небольсина, хореографа Мессерера, музыковедов Шавердяна и Келдыша оказались на редкость вялыми. Видимо, накопившиеся за год страсти уже были без остатка излиты ими по адресу «формалистов», то есть все тех же «космополитов»[551].
Шумная идеологическая кампания, поначалу стремительно разраставшаяся, в начале апреля стала сходить на нет, превращаться в фарс — переименование папирос «Норд» в «Север», «французских» булок в «городские» да всеобщее стремление во что бы то ни стало во всем без исключения утвердить отечественный приоритет. Одновременно, но уже для подавляющего большинства населения, которое совсем не интересовалось страстями, бушевавшими в среде «интеллигентов», власть дала невиданное долгие годы зрелище. В полном противоречии со словами, произносившимися с трибун на собраниях, со статьями, которые заполонили газеты и журналы, на экранах кинотеатров и клубов внезапно появились, почти вытеснив отечественные, давно забытые западные кинофильмы: две серии «Индийской гробницы», «Трансвааль в огне» («Ом Крюгер»), «Охотники за каучуком» («Каучук»), «Граф Монте-Кристо», «Я — беглый каторжник» («Капитан Ярость»), «Собор Парижской богоматери», «Генерал армии свободы» («Вива, Вилья»), «Порт-Артур» («Спасенные знамена») и многие, многие другие. Всего — в самый разгар борьбы с космополитизмом, на конец марта 1949 г. — 37 американских, немецких, итальянских художественных фильмов[552]. И произошло это отнюдь не случайно, не по неведению, а по требованию министра финансов, по чисто экономической причине, оказавшейся более значимой, нежели идеология.
|
|
|
В июле 1948 г. министр кинематографии И.Г. Большаков вынужден был признать весьма неприятные для себя факты: из-за неуклонно снижавшегося выпуска советских фильмов только за семь месяцев кинофикация не додала государству 179,4 млн. рублей, а кинопрокат — 21,8 млн.[553] Большаков полагал, что положение можно исправить, проведя очередное казенное мероприятие — всесоюзное совещание, оно, мол, и позволит резко увеличить производительность отечественных киностудий. Предлагая такой чисто бюрократический вариант решения, министр не учитывал самого главного: даже в случае успеха, плодотворности совещания число новых фильмов, которые привлекут зрителей, возрастет не раньше, чем через год-два. Деньги же Минфину — для финансирования среди прочего и зарплаты — требовались незамедлительно для реального обеспечения доходной части бюджета следующего года.
|
|
|
Узкое руководство, сочтя мнение Большакова необоснованным, постановило от имени ПБ 31 августа 1948 г. выпустить на «открытые» экраны страны 24 немецких, действительно трофейных фильма, а на «закрытые», то есть клубов, — 26 американских, французских, итальянских[554]. С тех пор иностранные кинокартины уже не сходили с советских экранов, а кампания борьбы с космополитизмом столь же внезапно, как и началась, прекратилась в начале апреля 1949 г. Нужда в ней полностью отпала, все, что требовалось сделать «под шумок», свершилось — действительно важные, значимые события, информация о которых была крайне выборочной и предельно скупой, прошли незамеченными, не породили, как это должно было произойти, брожения в умах.
|
|
|
В роковой для театральных критиков день А.А. Кузнецов, член узкого руководства — «девятки», внезапно лишился не только всех своих прав по надзору за работой отделов ЦК, административного и машиностроения, но и вообще оказался выведенным из Секретариата. Правда, первое решение ПБ по его вопросу от 28 января 1949 г. было весьма мягким. В нем говорилось о создании «в целях улучшения связи между ЦК ВКП(б) и парторганизациями отдаленных областей, краев и республик» Закавказского, Среднеазиатского и Дальневосточного бюро ЦК и об утверждении «секретарем Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., освободив его от обязанностей секретаря ЦК ВКП(б)»[555]. Нет сомнений в том, что вышел проект этого решения из Отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов не просто с ведома, но по прямому указанию его куратора Маленкова.
Даже две недели спустя, казалось, ничто не предвещало полного и окончательного краха политической карьеры Кузнецова. 10 февраля ПБ утвердило положение о новых региональных органах ЦК, их состав — Кузнецов продолжал фигурировать как секретарь Дальневосточного бюро — и штаты приданных им сотрудников[556]. Но всего через пять дней, 15 февраля, появилось еще одно постановление ПБ — «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М.И. и Попкова П.С»:
«На основании проведенной проверки установлено, что председатель Совета Министров РСФСР вместе с ленинградскими руководящими товарищами при содействии члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А. самовольно и незаконно организовали Всесоюзную оптовую ярмарку с приглашением к участию в ней торговых организаций краев и областей РСФСР, включая и самые отдаленные, вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик. На ярмарке были предъявлены к продаже товары на сумму около 9 млрд. рублей, включая товары, которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану, что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и к ущемлению интересов ряда краев, областей и республик. Кроме того, проведение ярмарки нанесло ущерб государству в связи с большими и неоправданными затратами государственных фондов на организацию ярмарки и на переезд участников ее из отдаленных местностей в Ленинград и обратно.
Политбюро ЦК ВКП(б) считает главными виновниками указанного антигосударственного действия кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова и Попкова и члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., которые нарушили элементарные основы государственной и партийной дисциплины, поскольку ни Совет Министров РСФСР, ни Ленинградский обком ВКП(б) не испросили разрешения ЦК ВКП(б) и Совмина СССР на проведение Всесоюзной оптовой ярмарки и, в обход ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР, самовольно организовали ее в Ленинграде.
Политбюро ЦК ВКП(б) считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следствием того, что у тт. Кузнецова А.А., Родионова, Попкова имеется нездоровый, небольшевистский уклон, выражающийся в демагогическом заигрывании с ленинградской организацией, в охаивании ЦК ВКП(б), который якобы не помогает ленинградской организации, в попытках представить себя в качестве особых защитников интересов Ленинграда, в попытках создать средостение между ЦК ВКП(б) и ленинградской организацией и отдалить таким образом ленинградскую организацию от ЦК ВКП(б)».
Вслед за такими обвинениями последовало еще более важное — попытка связать имя еще одного молодого соратника Сталина, его протеже Вознесенского, с очередной «группой»: «В этом же свете следует рассматривать ставшее только теперь известным ЦК ВКП(б) от т. Вознесенского предложение "шефствовать" над Ленинградом, с которым обратился в 1948 году т. Попков к т. Вознесенскому Н.А». Но самым страшным по своим уже несомненно суровым последствиям оказался последний абзац констатирующей части: «ЦК ВКП(б) напоминает, что Зиновьев, когда он пытался превратить ленинградскую организацию в опору своей антиленинской фракции, прибегал к таким же антипартийным методам…»
После всего изложенного вполне логично шли пункты о снятии Родионова с поста председателя СМ РСФСР, Попкова — с поста первого секретаря ЛК и ЛГК партии, но выглядело непонятным повторное снятие Кузнецова с поста секретаря ЦК, правда, на этот раз — с объявлением ему выговора[557].
Тем потрясения в узком руководстве не ограничились. 4 марта, незадолго до начала работы четвертой сессии ВС СССР, последовало решение ПБ об освобождении с постов министров: иностранных дел — Молотова, внешней торговли — Микояна и утверждение вместо них А.Я. Вышинского и М.А. Меньшикова[558]. А через три дня ПБ утвердило сразу три решения по одному вопросу: «Освободить т. Вознесенского НА. от обязанностей заместителя председателя Совета Министров СССР и от обязанностей председателя Бюро по металлургии и химии при Совете Министров СССР»; «Предоставить месячный отпуск для лечения в Барвихе»; «Внести на утверждение пленума ЦК ВКП(б) следующее постановление Политбюро: В связи с постановлением Совета Министров СССР от 5 марта с.г. о Госплане СССР, вывести т. Вознесенского Н.А. из состава Политбюро ЦК ВКП(б)»[559].
Как председателю Госплана, Вознесенскому были предъявлены следующие обвинения: «В результате проверки, проведенной Бюро Совета Министров СССР в связи с запиской Госснаба СССР (т. Помазнева) о плане промышленного производства на I квартал 1949 года, вскрыты факты обмана Госпланом СССР правительства, установлено, что Госплан СССР допускает необъективный и нечестный подход к вопросам планирования и оценки выполнения планов, что выражается прежде всего в подготовке цифр с целью замазать действительное положение вещей, вскрыто также, что имеет место смыкание Госплана СССР с отдельными министерствами и ведомствами и занижение производственных мощностей и хозяйственных планов министерств…
Т. Вознесенский не доложил правительству, что группа руководящих работников Госплана СССР тт. Сухаревский, Иванов и Галицкий еще 15 декабря 1948 г. представила председателю Госплана СССР т. Вознесенскому докладную записку, в которой сообщалось, что государственный план на IV квартал 1948 г. по промышленному производству значительно перевыполняется и выполнение его ожидается в сумме 45,7 млрд. рублей… Председатель Госплана СССР т. Вознесенский при рассмотрении указанной докладной записки и предложений занял фальшивую позицию. С одной стороны, наложил резолюцию с указанием, что он согласен с предложениями (увеличить валовый объем на 1,7 млрд. рублей. — Ю. Ж. ), с другой же стороны, дал устно начальнику Сводного отдела народнохозяйственного плана т. Сухаревскому противоположные указания. В действительности, в связи с запиской тт. Сухаревского, Иванова и Галицкого в проект плана I квартала 1949 г. никаких поправок не было внесено…»[560]
На основании столь серьезного обвинения СМ СССР счел необходимым принять постановления об освобождении Вознесенского от занимаемой должности, о назначении председателем Госплана СССР М.З. Сабурова.
Небывалые радикальные кадровые перемещения одновременно в государственных и партийных властных структурах все не прекращались. 12 марта под предлогом реорганизации Отдела внешней политики ЦК во внешнеполитическую комиссию на посту заведующего этого особого, весьма специфического органа партаппарата М.А. Суслова заменили В.Г. Григорьяном, шеф-редактором органа Информбюро газеты «За прочный мир, за народную демократию»[561]. 24 марта очередным решением ПБ министром Вооруженных Сил назначили маршала A.M. Василевского, всего четыре месяца назад перемещенного с должности начальника Генштаба на пост первого замминистра. Н.А. Булганину, теперь экс-министру, поручили наблюдение за работой Второго и Третьего комитетов при СМ СССР, министерств авиапромышленности и вооружения — иными словами, за исключением Первого комитета, оставшегося в безраздельной власти Берия, всего военно-промышленного комплекса. Куратором Министерства Вооруженных Сил стал Сталин. Однако месяц спустя, 25 апреля, и это министерство передали в ведение все того же Булганина[562]. А несколько ранее, 6 апреля, Молотову, три десятилетия занимавшемуся проблемами внешней политики, как бы в насмешку поручили возглавить Бюро по металлургии и геологии при СМ СССР[563].
Всего за три месяца узкое руководство претерпело серьезные изменения: из него вывели Вознесенского и Кузнецова; двоим — Молотову и Микояну — понизили статус, лишив привычных, до деталей знакомых обязанностей, даже должностей. Устояли только пятеро: Сталин, Маленков, Берия, Булганин, Косыгин. При этом Булганина резко повысили, поручив действительно весьма ответственную роль. И если вспомнить, что Вознесенский и Кузнецов, Молотов и Микоян принадлежали к группировкам, издавна противостоявшим друг другу, конкурировавшим между собой, время от времени вступавшим в скрытную борьбу, то следует признать: произошел своеобразный размен фигур, однако не равноценный.
Сталин вынужден был, в чем не приходится сомневаться, уступить жесткому и сильному давлению и отказаться от какой бы то ни было дальнейшей поддержки, любой формы защиты своих верных союзников Вознесенского и Кузнецова. Более того, на этот раз ему пришлось согласиться с самым неприятным — их окончательным устранением с политической арены. В свою очередь, в виде компенсации он получил немного — всего лишь снятие Молотова и Микояна с министерских постов, которые остались, несмотря на это, в узком руководстве. Правда, Сталину все же удалось полностью нейтрализовать Молотова, угрожать полной отставкой, шантажируя созданным незадолго перед тем, скорее всего, по его же поручению, «делом» П.С. Жемчужиной, жены Вячеслава Михайловича.
В канун нового, 1949 г., 29 декабря, на рассмотрение ПБ была вынесена справка, подписанная председателем КПК при ЦК ВКП(б) Шкирятовым и министром госбезопасности Абакумовым. В ней сообщалось: «1. Проверкой Комиссии партийного контроля установлено, что Жемчужина П.С. в течение длительного времени поддерживала связь и близкие отношения с еврейскими националистами, не заслуживающими политического доверия и подозреваемыми в шпионаже; участвовала в похоронах руководителя еврейских националистов Михоэлса и своим разговором об обстоятельствах его смерти с еврейским националистом Зускиным дала повод враждебным лицам к распространению антисоветских провокационных слухов о смерти Михоэлса; участвовала 14 марта 1945 г. в религиозном обряде в московской синагоге.
2. Несмотря на сделанные П.С. Жемчужиной в 1939 году Центральным Комитетом ВКП(б) предупреждения по поводу проявления ею неразборчивости в своих отношениях с лицами, не заслуживающими политического доверия, она нарушила это решение партии и в дальнейшем продолжала вести себя политически недостойно.
В связи с изложенным — исключить Жемчужину П.С. из членов ВКП(б)».[564]
Можно предположить и другое. Сталин, не довольствуясь «делом» Жемчужиной, попытался переложить на Молотова всю ответственность за провалы советской дипломатии в послевоенный период, и особенно — за результаты жесткого внешнеполитического курса, за весьма дорогостоящие, но завершившиеся провалом поддержку Израиля, введение блокады Западного Берлина.
Но в чем бы ни заключались закулисные интриги, в апреле 1949 г. их результаты выглядели следующим образом: «девятка» превратилась в «семерку»; узкое руководство состояло из Сталина, Маленкова, Берия, Булганина, Косыгина, Молотова и Микояна. При этом баланс сил сложился на редкость необычным. Сталин мог рассчитывать теперь на безусловную поддержку только Булганина и Косыгина да лишь уповать на голоса Молотова и Микояна. Еще два сильных человека, Маленков и Берия, избавившись от опасных соперников, вряд ли теперь нуждались в союзе, в сближении ради достижения близкой общей цели. Потому-то и возникла ситуация полной неопределенности, чреватая в силу того любыми неожиданностями, которая должна была рано или поздно завершиться какой-либо консолидацией: Маленкова с Берия, а может быть, и с Молотовым, Микояном, либо Сталина с Берия, Молотовым и Микояном. Самым невероятным могло стать лишь восстановление прежних отношений Сталина и Молотова.
Разумеется, за всеми происшедшими изменениями стояло неизбежное, порожденное присущим всем властолюбием личное соперничество, ничем не прикрытая борьба за власть, небезосновательный страх оказаться проигравшим. Но свидетельствовали перемены в узком руководстве прежде всего об ином, более фундаментальном. Они отражали все возраставшую неуверенность в избранном курсе, так и не приведшем к успеху, выражали опасение перед будущим, в котором отчетливо вырисовывалась главная, в понимании Сталина, угроза для страны — перевооруженная Германия, несомненно, стремящаяся к прочному союзу с Западом, в том числе и с США.
Подобные опасения нельзя было назвать фантастическими, придуманными ради оправдания избранного узким руководством жесткого курса во внутренней и внешней политике. Еще в конце 1948 г. в Вашингтоне и Лондоне появилась идея значительно расширить Западный союз и превратить его в чисто военную организацию. 14 января 1949 г. госдепартамент, а 20 января и президент Трумэн заявили о готовности США присоединиться к новому блоку.
Пытаясь предотвратить неизбежное, Сталин 27 января, отвечая на вопросы главы европейского отделения американского агентства «Интернэшнл ньюс сервис» Кингсбери Смита, попытался довести до сведения Вашингтона миролюбивую позицию Москвы.
«Советское правительство, — подчеркнул Иосиф Виссарионович, — готово было бы рассмотреть вопрос об опубликовании совместной с правительством США декларации, Пакта мира, подтверждающей, что ни то, ни другое правительство не имеют намерений прибегнуть к войне друг против друга… Правительство СССР могло бы, — продолжал Сталин, — сотрудничать с правительством Соединенных Штатов Америки в проведении мероприятий, которые направлены на осуществление Пакта мира и ведут к постепенному разоружению». Сталин подтвердил готовность встретиться с Трумэном ради подписания такой декларации и даже снять блокаду с Западного Берлина, если США, Великобритания и Франция хотя бы отложат создание сепаратного западногерманского государства[565].
Ответа из Вашингтона не последовало.
Единственной контрмерой, которую Кремль смог себе позволить при сложившихся крайне неблагоприятных обстоятельствах, стало проведение в Москве 5—8 января 1949 г. совещания. На нем представители СССР, Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии создали Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Прочность только начавшего оформляться организационно Восточного блока подкреплялась как присутствием советских войск в Польше, Венгрии и Румынии, так и политическими репрессиями, которые должны были обеспечить и закрепить верность Кремлю правительств стран «новой демократии», теперь именовавшихся «странами народной демократии».
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 41; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!