Перевели с английского Элла Черепахова и Валентин Василец

Мел Эдисон.

Эдна Эдисон.

Гарри Эдисон.

Перл.

Джесси.

Полин.

Вряд ли можно назвать другого драматур­га, столь же популярного в Америке 60—70-х годов, как Нил Саймон. Редкий сезон на Бродвее обходился и обходится без его пьес, необыкновенно сценичных, полных искряще­гося остроумия. В Соединенных Штатах и во многих европейских странах зрители тепло встречают комедии Н. Саймона. Многие из них («Босиком в парке», «Странная пара», «Блестящие ребята», «Девушка, осыпанная звездами» и другие) были успешно перенесены на экран с участием самых знаменитых кино­звезд Америки.

Пьеса «Заключенный Второй авеню» — одна из последних работ пятидесятидвухлетнего драматурга. В ней с наибольшей силой и пол­нотой проявился талант Саймона — юмориста и сатирика. Она дает острую социальную ха­рактеристику современной Америки, хотя речь идет о судьбе всего лишь одной типичной аме­риканской семьи. Смех в этой комедии смешан с горечью и слезами.

Действие первое

Квартира на четырнадцатом этаже в Нью-Йорке, в одном из тех новых стандартных жилых домов, которые вырастают, как грибы, и так дорого стоят.

Квартира расположена на Второй авеню Ист-Сайда. Управляющие называют такие квартиры «пять с половиной комнат». Мы видим столовую-гостиную, маленькую душную кухню без окна, застекленную дверь на крошечный балкон и маленький коридор, который ведет к спальням и в ванную комнату.

Здесь последние шесть лет живут Мел и Эдна Эдисон. Они думали, что у них бу­дет современная, не лишенная роскоши квартира и все преимущества, которые лю­ди надеются найти в шикарном Ист-Сай­де. На самом деле они получили тонкие, как картон, стены и вид на пять еще более высоких зданий. Когда поднимается зана­вес. на сцене—темно. Тишина... Мел Эдисон в пижаме, халате и шлепанцах сидит один на маленькой софе, курит си­гарету. Сильно трет лицо, потом кашляет...

Мел. О господи!

В спальне зажигается свет. Появляется Эдна в ночной рубашке.

Эдна. Что случилось?

Мел. Ничего. Иди спать.

Эдна. У тебя действительно все в порядке?

Мел. Да, да. Иди спать.

Эдна поворачивается и направляется в спальню.

О господи,господи,господи!

Эдна возвращается, накинув на себя ха­лат. Она поворачивает выключатель, комната освещается.

Эдна. Не можешь уснуть?

Мел. Если бы мог, стал бы я тут сидеть, при­зывая господа-бога в полтретьего утра?

Эдна. Так что все-таки случилось?

Мел. А ты знаешь, что здесь всего двенадцать градусов? Двадцать третьего июля, в са­мую что ни на есть жару!

Эдна. Я же тебе говорила: выключи конди­ционер.

Мел. А чем тогда дышать? (Показывает на окно.) Там, на улице, жуткая духота. Не так так эдак, но они, видно, собираются довести меня!

Эдна. Можно оставить кондиционер и открыть окно. (Направляется в кухню.)

Мел. Ну нет... Тут откроешь только щелоч­ку — и нечем будет дышать.

Эдна. Выключим кондиционер на час. А ког­да станет жарко, опять включим. (Входит с банкой яблочного компота, что-то жует на ходу.)

Мел. И так — каждый час? Семь раз за ночь? Хорошенькая идея. И еще останется минут восемь, чтобы поспать...

Эдна. Я это сделаю. Я буду вставать.

Мел. Миллион раз я просил тебя позвонить в мастерскую. Кондиционер работает черт знает как вот уже два года.

Эдна. Звонила. Оттуда пришли и сказали, что не находят ничего такого.

Мел. Как это «ничего такого»? Я поставил его на самый минимум, и вот вам — эти черто­вы двенадцать градусов.

Эдна (садится, вздыхает). Ну, не двенадцать градусов, Мел. Холодно, но все же не две­надцать.

Мел. Ладно, пусть семнадцать, двадцать девять, тридцать шесть... Это что — для нормального человека?

Эдна (сидит на софе). Завтра позвоню опять.

Мел. К чему эта комедия? К чему писать на щитке «максимум-холод», «минимум-хо­лод», «средняя температура», если срабаты­вает только максимум? Когда-нибудь ночью я поставлю на «максимум», и утром им при­дется вырезать нас автогеном из сугроба.

Эдна. Что ты хочешь, Мел? Ты хочешь, чтобы я выключила его? Оставила включенным? Ну скажи, что ты хочешь, чтобы я, сде­лала?

Мел. Иди ложись.

Эдна. Не могу я спать, когда ты так нервни­чаешь.

Мел. Я не нервничаю. Я просто закоченел. И это — двадцать третьего июля!

Эдна. Нервничаешь. Ты уже нервничал, когда вернулся вечером с работы. Ты всю неде­лю нервничал. Может быть, тебе лучше поспать здесь? Я тебе постелю.

Мел. Здесь даже сидеть нельзя, не то чтобы... (Достает маленькую подушечку из-за спины.) И к чему здесь эти дурацкие по­душки? Платишь восемьсот долларов за мебель и потом даже не можешь сидеть по-человечески из-за этих маленьких уродцев. (Бросает одну из подушек на пол.)

Эдна. Давай я уберу подушки.

Мел. Иди, пожалуйста, спать, я потом приду.

Эдна. Не кондиционер виноват и не подушки, Другое тебя гложет. Что случилось, Мел?

Мел (трет лицо руками). Ничего. Просто устал. (Встает, идет к двери на балкон.)

Эдна. Раз уж я все равно встала, мог бы мне и рассказать.

Мел. Да ничего, говорю тебе... Я не знаю... Все не так! Эта квартира, этот дом, этот город. Слушай! Вот — прислушайся! (От­крывает дверь на балкон.)

Шум улицы, звуки автомобильных сигна­лов, рев моторов.

Полтретьего утра, какая-то машина проез­жает где-то по Джексон-Хайтс, а нам слышно. Четырнадцатый этаж, я надеялся, что у нас всегда будет тихо. Подземку я здесь слышу лучше, чем в самой подзем­ке. Мы тут вроде какой-то треклятой ан­тенны. Все звуки сначала попадают имен­но в нашу квартиру, а уже отсюда ползут в город.

Эдна. Мы живем здесь шесть лет, и никогда прежде тебя это не беспокоило.

Мел. Теперь тут стало хуже, не знаю, почему. Наверное, я старею, поэтому так плохо переношу звуки, шум... Все! (Закрывает дверь. Оглядывает себя.) Видишь? Я держал дверь открытой десять секунд, а тебе уже прядется стирать мою пижаму.

Эдна (старается сделать все, чтобы успокоить его) Дай ее сюда, я принесу чистую.

Мел (расхаживает по комнате). Полтретьего утра, а у соседей всё еще в разгаре! (По­казывает на стену.)

Эдна. Что в разгаре?

Мел. Ты что, смеешься? Хочешь сказать, что ничего не слышишь?

Эдна (с недоумением). Не слышу... чего?

Мел (подходит к стене очень близко). Ты что, глухая? Не слышишь?

Эдна. Наверное, я глухая. Ничего не слышу.

Мел. Прислушайся, ради бога. Неужели не слышишь? «Дождь ласкает его лицо...» (Поет.) «Да-дум-де-дум да-дум-де-да... Земля вращается у его ног». И теперь не слышишь?

Эдна. Когда ты поешь, ничего нельзя услы­шать.

Мел (смотрит на стену). Эти распроклятые не­мецкие стюардессы... Каждую ночь кого-то приводят. То у них два баскетболиста, то два хоккеиста. Какая бы команда ни появлялась в городе, выигрывает ли она или проигрывает, но всегда оказывается в кон­це концов здесь. Каждую распроклятую ночь! Где-то там Боинг-747 летит с людьми, которые уже перешли на самообслужива­ние, потому что эти две девки никогда не вылезают из своей берлоги. (Резко под­талкивает Эдну.) Иди ближе! Ты и теперь не слышишь?

Эдна (прислоняет голову к стене). Да, теперь я слышу.

Мел. Видишь? И ты еще удивляешься, почему я не сплю ночами.

Эдна (отходит). Так не спи, прислонившись головой к этой стенке. Спи в спальне.

Мел. Эй вы, кончайте там! Уже полтретьего, черт побери, этого вшивого утра. (Бара­банит в стену. Останавливается.) Смотри, я пробил стенку! Едва дотронулся, и эта проклятая штука треснула.

Эдна. Она уже раньше начала трескаться. Когда какая-то труба наверху лопнула.

Мел. Дом стоит два миллиона долларов — и даже нельзя прикоснуться к стене. Еще хорошо, что я не вздумал повесить карти­ну на эту стенку. Нас бы уже в живых не было.

Эдна. Успокойся. В понедельник придут чи­нить.

Мел (садится). Не в понедельник. Завтра же! Я хочу, чтобы стенку исправили завтра же, мы рискуем жизнью. И пусть красят всю стену! А если она будет хоть чуть отли­чаться от других, они перекрасят мне всю комнату, и если после этого комната будет отличаться от остальных, то пусть пере­крашивают всю квартиру. И я ничего не собираюсь платить за это, понятно?

Эдна. Я им скажу.

Мел. И скажи им насчет кондиционера... И об окне в спальне, которое открывается поче­му-то только когда дождь, а уж тогда не удается захлопнуть его, пока весь пол не зальет. И скажи им про уборную, там вода льет.

Эдна. Она перестает, если хорошенько дер­нуть ручку.

Мел. Почему это я должен как сумасшедший дергать ручку? За такие деньги я еще дол­жен всю ночь стоять над унитазом и дер­гать ручку?

Эдна. Скажешь мне, я подергаю.

Мел (поворачивается, смотрит на нее). Иди спать, Эдна. Не хочется разговаривать с тобой сейчас. Будь добра, иди поспи.

Эдна. Я не могу спать, когда знаю, что ты хо­дишь здесь кругами сам не свой. Муча­ешься.

Мел. Да нет... Просто немного нервничаю.

Эдна. Дать тебе велиум?

Мел. Я уже принял таблетку.

Эдна. Прими вторую.

Мел. И вторую уже принял. Они на меня не действуют. (Садится на стул.)

Эдна. Два велиума? Должны подействовать!

Мел. Никакого толку, говорят тебе. Предпо­лагается, что они успокаивают. Но ведь я не успокоился? Значит, не действуют. На­верное, в них чего-то не доложили. Пла­тишь четырнадцать долларов только за слово «велиум». (Стучит в стену.) Да уле­тите вы когда-нибудь? Пора бы уж мешать спать кому-нибудь в Европе! (Стучит по стене кулаком.)

Эдна. Прекрати, Мел. Ты меня пугаешь. Ну что произошло? Что тебя так тревожит?

Мел. Почему мы должны так жить? Мы пла­тим сотни долларов в месяц и живем в ящике из-под яиц, который к тому же и протекает.

Эдна. Мне кажется, ты нездоров, Мел. По­бледнел. Осунулся.

Мел. Я же не собирался сидеть здесь всю ночь. (Трет живот.)

Эдна. Почему ты трешь живот?

Мел. Не тру я, просто держусь за него.

Эдна. Почему ты держишься за живот?

Мел. Да так... Легкое несварение. Видно из-за дряни, которую я съел за обедом.

Эдна. Где ты обедал?

Мел. В ресторане «Здоровая пища». Если уж нельзя нормально поесть в ресторане «Здо­ровая пища», то где же тогда, черт подери?

Эдна. Ты, наверно, просто проголодался. Сде­лать тебе что-нибудь?

Мел. Я прочитал в газете, что в Колумбий­ском университете у белых мышей начал­ся рак, потому что они ели крекеры «Грэхем». Об этом было в «Нью-Йорк таймс».

Эдна. Так это тебя беспокоит? Ты ел сегодня, крекеры «Грехэм»?

Мел. Раньше еда была как еда. И я, бывало, любил поесть. Но я не пробовал того, что можно назвать настоящей пищей, лет с тринадцати...

Эдна. Хочешь поесть? Сейчас приготовлю хо­роший завтрак.

Мел. Я не съел и куска настоящего хлеба за тридцать лет... Если бы знать, к чему мы придем, я бы припрятал с детства парочку булочек на сегодня. Здесь нечем дышать! (Выходит на балкон.) Боже, какая вонь! Четырнадцатый этаж, а помойка — как будто здесь. Зачем они выносят мусор во двор, когда такая жара? Эдна! Иди сюда. Я хочу, чтобы ты понюхала.

Эдна. Я и здесь чувствую запах.

Мел. Нет, ты иди сюда!

Эдна (подходит к двери на балкон и втягива­ет воздух носом). Ты прав. Если действи­тельно хочешь почувствовать, надо стоять именно тут.

Мел. Страна начинает тонуть в своих собст­венных отбросах. Как горы, они поднима­ются все выше и выше. Года через три это будет второй этаж.

Эдна. Что делать, Мел? Хранить все это в до­ме и выносить во двор только зимой? При­ходится выбрасывать время от времени. На то они и отбросы.

Мел. Не могу с тобой говорить. Не в состоя­нии больше...

Эдна. Мел, я такой же человек, как и ты. Мне бывает холодно, бывает жарко, я чув­ствую запах помойки, я слышу уличный шум. Приходится с этим мириться, никуда не денешься.

Внезапно начинает лаять и выть собака.

Мел. Если ты человек, то имеешь право жало­ваться и протестовать. Если ты откажешь­ся от этого права, ты перестанешь сущест­вовать. Я протестую против вонючей по­мойки, против рева воды в уборной... про­тив собачьего воя. (Вопит в дверь балко­на.) Заткнись, черт тебя побери!

Эдна. Ты что, собираешься сидеть здесь и орать на собаку? Тогда я пошла спать.

Снова воет собака.

Мел. И ты можешь спать, когда собака так воет! (Выходит на балкон и кричит вниз.) Пусть ваша собака заткнется! Не даете никому спать. Господи боже мой!

Голос (сверху). Потише вы! Здесь дети!

Мел (кричит наверх). Какого черта вы на ме­ня орете? Хочется полаяться? Спускайтесь вниз и полайте вместе!

Эдна. Мел, перестань. Ради бога, перестань!

Мел (входит, кричит на Эдну). Не говори мне «перестань»! Не говори мне «перестань»!

Эдна. Ну что на тебя нашло? Что ты срыва­ешь на мне зло? Я ухожу. Если ты такой любитель тишины, сиди весь день в чи­тальне. Но не срывай зло на мне. Я иду спать. Спокойной ночи! (Сердито повора­чивается и направляется в спальню. Поч­ти подходит к двери.)

Мел (зовет ее). Эдна!

Она останавливается, поворачивается.

Не уходи!.. Поговори со мной минуту. Мне кажется, я схожу с ума.

Она останавливается, смотрит на него, воз­вращается.

Эдна. Что случилось?

Мел. Мне что-то не по себе... Я теряю" почву под ногами.

Эдна. Последнее время ты плохо спишь...

Мел. Временами я даже не понимаю, где я. Иду по Мэдисон-авеню, а мне кажется, что я в какой-то чужой стране.

Эдна. Мне знакомо это чувство, Мел...

Мел. Что-то происходит со мной... Я теряюсь. Я ничего не могу больше делать. Телефон на моем столе звонит семь, восемь раз, прежде чем я отвечу... Вдруг я забыл, как обращаться с автоматом для воды: стоял с пустой чашкой в руке, а вода текла на ботинки.

Эдна. Это не только с тобой, Мел, это случа­ется с каждым. У кого сейчас в порядке нервы...

Мел. Нервы? Если бы я мог почувствовать, что у меня есть нервы, я бы отдал на благо­творительность тысячу долларов... Когда ты в напряжении и за что-то держишься... А я не знаю, за что ухватиться, будто на льду. Мне страшно!

Эдна. Не говори так... Не пойти ли тебе сно­ва к врачу?

Мел. К кому? К доктору Пайку? Которому я заплатил когда-то двадцать три тысячи дол­ларов?.. Но он ведь умер. Сам получил ин­фаркт на нервной почве.

Эдна. Есть другие хорошие врачи. Можно пойти к кому-нибудь еще.

Мел. И опять все сначала? «Здравствуйте. Са­дитесь. Что вас беспокоит?» Это будет сто­ить еще двадцать три тысячи долларов. И все для того, чтобы напичкать нового врача информацией о самом себе, той же самой, что я уже дал прежнему своему врачу, умершему от нервов.

Эдна. Ну а психотерапия? Походить некото­рое время на сеансы, побеседовать с док­тором...

Мел. Я больше не знаю, где я и кто я. Я по­терялся, Эдна. Мне не поможет медицина. Мне нужно такое бюро находок, где бы я мог найти самого себя.

Эдна. Послушай, подожди... А если мы уедем недельки на две? Две недели отдыха... где-нибудь на солнце, подальше от города. Ты мог бы получить эти две недели по боль­ничному листу, правда, Мел?

Мел. (молчит. Подходит к окну, смотрит на кактус). Даже кактус умирает. Самое вы­носливое растение на земле. Его можно поливать всего два раза в год. Даже он не может выжить на Восемьдесят восьмой стрит я Второй авеню.

Эдна. Мел, ответь мне, ты согласен уехать? Можешь попросить, чтобы тебе дали две недели отпуска?

Мел. (наливает себе виски). Да, я могу попро­сить две недели отпуска. Боюсь только, что мне предложат также и остальные пятьдесят недель. (Пьет.)

Эдна. Что ты говоришь? Ты работал на них двадцать два года, Мел... Так в этом все дело? Это тебя беспокоит? Ты боишься по­терять работу?

Мел. Я беспокоюсь не о том, что потеряю... Я беспокоюсь, смогу ли удержать ее. Поте­рять — это легко.

Эдна. Что-нибудь случилось? Они что-нибудь тебе сказали?

Мел. Разве им нужно что-то говорить? В этом году компания потеряла три миллиона долларов. И вдруг они начали экономить центы. Вице-президент фирмы вот уже три недели пользуется одной и той же скреп­кой. Солидный человек... шестьдесят два года, двухэтажная квартира на Парк-аве­ню, дом на морском побережье — бегает по офису и кричит: «Где моя скрепка»?

Эдна. Но тебе же они ничего не сказали?..

Мел. Закрыли столовую для старших служа­щих. Никто не ходит больше обедать, все приносят сэндвичи из дому. Старшие уп­равляющие с зарплатой по восемьдесят тысяч долларов в год едят сэндвичи с са­латом над корзинками для мусора...

Эдна. Но ничего еще не случилось. Нет смыс­ла беспокоиться уже сейчас.

Мел. Никто больше не опаздывает. Каждый боится, что если не придет вовремя, то они мигом продадут его стол.

Эдна. Ну если и продадут... Мы же не пропа­дем. Ты найдешь где-нибудь другую ра­боту.

Мел. Где я ее найду? В январе мне будет со­рок семь. Сорок семь! Они могли бы за­получить двух мальчишек по двадцать три с половиной года за половину моей зарплаты.

Эдна. Хорошо. Предположим, уже что-то слу­чилось. Предположим, ты потерял работу. Но это еще не конец света! Нам не обя­зательно жить в городе. Мы могли бы пе­реехать куда-нибудь в деревню или вооб­ще уехать на Запад.

Мел. И чем я буду зарабатывать на жизнь? В мои годы стать ковбоем? Может быть, мне и доверят пасти какую-нибудь дожи­вающую свой век скотину... Ты это пред­лагаешь?

Эдна. Девочки теперь в колледже. Чтобы платить за них, денег у нас хватит. А нам с тобой много ли нужно?

Мел. Нужна крыша над головой, нужна одеж­да, нужна еда. Банка консервированного тунца из загрязненного океана стоит во­семьдесят пять центов.

Эдна. Мы могли бы переехать в Европу. В Испанию. На тысячу пятьсот долларов в год вдвоем в Испании можно прожить.

Мел (кивает). Тоже мне испанцы! Мне сорок семь лет, артрит в плече и повышенное давление. И ты надеешься, что я буду раз­водить коз и жить в пещере?

Эдна. Ты мог бы там работать. Нашлось бы что-нибудь.

Мел. Место в каком-нибудь рекламном отде­ле? В Барселоне? Они, наверно, так и сто­ят в порту и ждут, чтоб кто-нибудь подвер­нулся вроде меня.

Эдна (сердито). А что у нас здесь, от чего, черт возьми, так трудно отказаться? Назо­ви мне, ради бога, без чего ты не мог бы обойтись?

Мел. Жизнь еще не прожита. Чего-то еще и я стою, что-то да значу...

Эдна. Живешь, как какой-нибудь зверь в клет­ке зоопарка под названием «Вторая аве­ню». Слишком жарко в одной комнате и слишком холодно в другой. Да еще дерут дополнительно за выступ, который они на­зывают балконом, где не может выжить даже кактус, не то что два человеческих существа. И ты называешь это жизнью? Барабанить в стенку и дергать всю ночь ручку в туалете?

Мел (кричит). Ты воображаешь, что в твоей солнечной Испании лучше? Поплаваешь в море, а потом тратишь остаток лета, что­бы соскрести с себя нефть...

Эдна. Бог с ней, с Испанией. Есть и другие места.

Мел. Штат Мэн, например? Или Вермонт? Ты думаешь, там лишь холмы, как на кар­тинке, да кленовый сироп с оладьями? Да у них людей, живущих на пособие для без­работных, больше, чем оладьев во всем штате. Вашингтон-Орегон, может быть? У лесорубов там давно уже нет другой ра­боты, кроме как подпиливать ножки у стульев, на которых они сидят.

Эдна. Я поеду в любое место, куда ты ска­жешь, Мел. Я буду жить в пещере, в ша­лаше или на дереве. На плоту, в дебрях Амазонки, если ты так захочешь.

Мел. Очень хорошо. Звони в агентство, бери два билета туркласса в Боливию. И завтра же загляни в магазин Аберкромби — купи пару пробковых шлемов и ружье для охоты.

Эдна. Зачем ты говоришь со мной, как с су­масшедшей?

Мел. А что? Я уже на полпути к тому... И у тебя есть шансы догнать.

Эдна. Я пытаюсь предложить что-то разумное. Не я же виновата, что все так получается.

Мел. А я не говорю, что это ты.

Эдна. Тогда чего ты от меня хочешь? Чего ты вообще хочешь?

Мел (прячет лицо в ладони). Немногого... Хо­тя бы крошечного пространства, где мож­но дышать...

Звонит телефон.

(Смотрит на Эдну.) Кто бы это мог быть?

Эдна пожимает плечами.

Может, из офиса?

Эдна. Без четверти три утра?

Мел. Может, у них есть теперь ночной дежур­ный для увольнений, и он звонит? Они бы тогда сэкономили на мне деньги за целый рабочий день.

Телефон продолжает звонить.

Эдна. Возьми трубку, Мел, мне не по себе.

Мел (взял трубку. В телефон). Алло? Да? Да, квартира четырнадцать-а, ну и что? Я не даю вам спать? А кто, черт побери, мне не дал и глаз сомкнуть? Да, представьте, меня не интересует, что утром у вас рейс на Штутгарт. Да, и я буду говорить так громко, как мне вздумается, — на это име­ет право каждый американец в своем соб­ственном доме. Ах, вы будете барабанить в стену? Давайте, давайте, в ответ получи­те то же самое. (Прикрывает ладонью трубку. Эдне.) Если она будет барабанить, я хочу, чтобы и ты ей ответила.

Эдна. Мел, ну что ты заводишься?

Слышны удары в стену.

Мел. О'кей. Лупи в ответ.

Эдна. Мел, без четверти три. Оставь их в по­кое, пусть поспят.

Мел. Ты будешь стучать?!

Эдна. Если я стукну в ответ, они ведь тоже стукнут в ответ.

Мел. Будешь ты стучать или нет?!..

Эдна. Ладно, буду, буду. (Два раза ударяет по стене.)

Мел (берет трубку, в телефон). Ну что, полу­чили?

Стучат опять.

(Эдне.) Давай!

Эдна стучит, с другой стороны тоже сту­чат.

(Эдне.) Давай! Давай!

Эдна стучит снова — и слышен ответный стук.

Давай. Еще давай! Давай!

Сцена погружается в темноту. Затем — занавес...

В темноте начинается передача последних новостей.

Голос диктора (приятный, оживленный и доверительный). Добрый вечер. Вас при­ветствует Роджер Киттинг. Начинаем ше­стичасовой выпуск «Последних известий». Третья забастовка в Нью-Йорке за послед­нюю неделю. На этот раз сотрудники трид­цать седьмой нью-йоркской больницы поки­нули ее в три часа пополудни. В приемную мэра города не переставая звонят пациен­ты, особенно престарелые, жалуясь на не­достаток еды, лекарств и чистых просты­ней. Семидесятидевятилетний пациент в госпитале Ленокс-Пилл упал в коридоре, сломал ногу, и ему вынуждена была ока­зать помощь семидесятитрехлетняя паци­ентка, которая только что поднялась после операции желчного пузыря. Два наиболее хладнокровных грабителя в истории горо­да сбежали сегодня с четырьмя тысячами долларов, украденных в нью-йоркском Доме для слепых... Полиция предполага­ет, что это те же самые преступники, кото­рые скрылись с тридцатью шестью тысяча­ми долларов во вторник, очистив кассу нью-йоркской больницы для кошек и со­бак... Вода может быть перекрыта завтра, предупреждает глава нью-йоркского отде­ла здравоохранения, в связи с телефонным звонком неизвестного, угрожающего вы­лить пятьдесят фунтов химических загряз­нителей в городские резервуары. Неизвест­ный завершил угрозу словами: «А завтра-то будет суховато, бэби». Глава полиции Морфи сообщает, что число квартирных грабителей в августе увеличилось на семь и две десятых процента.

2

Несколькими днями позже. Предвечерние часы. В комнате беспорядок. Стулья пере­вернуты, ящики выдвинуты и их содержи­мое раскидано по полу, полки книжного шкафа наполовину очищены, по всей ком­нате раскидана какая-то одежда. Эдна стоит у телефона, она вся дрожит.

Эдна (рыдая). Эдисон... Миссис Эдна Эдисон... Меня только что ограбили... Я только-толь­ко вошла... Они все унесли... Эдисон. Я только что вошла, дверь была настежь, они, видно, только что ушли... Триста во­семьдесят пять Ист — Восемьдесят вось­мая стрит. Если бы я вошла на две мину­ты раньше, меня, может, уже и в живых не было бы... Квартира .четырнадцать-а... Я пока не знаю... Телевизор, проигрыватель, книги, одежду... Почти всю одежду... Мои платья, пальто, все костюмы моего мужа... В шкафу и нитки не осталось... Ящики я еще не проверяла... Пришлите, пожалуй­ста, немедленно сюда кого-нибудь. Я сов­сем одна... Муж еще не пришел с работы. Миссис Эдна Эдисон... Меня вообще могли убить... Спасибо. (Вешает трубку, оборачи­вается и осматривает комнату. Поднима­ет стул и ставит, его на место. Идет к бю­ро, начинает проверять ящики. По мере того как она обнаруживает все новые про­пажи, рыдает громче.) Нет... Надо успо­коиться... Выпить чего-нибудь... Мне надо выпить... (Торопливо идет в кухню, берет стакан, несколько кубиков льда из холо­дильника, потом так же быстро возвращается в комнату и заглядывает в бар.) Бутылок нет! Они забрали все напитки. (Ставит стакан. Рыдает.) Велиум. Я дол­жна принять велиум. (Пробегает через ма­ленький коридор в спальню.)

Мы слышим шум, когда она, должно быть, роется в разграбленном шкафчике для ле­карств. Несколько минут молчания. Оче­видно, Эдна упала на кровать и рыдает из-за всего, что мы уже знаем. Дверь в квартиру открывается, и входит Мел. Он несет пиджак и газету. Рукава его рубаш­ки закатаны, ему очень жарко. Он закры­вает дверь и вешает пиджак в шкаф. Ка­жется, он даже ничего не замечает, погру­женный в собственные мысли. Подходит к стулу, падает на него в изнеможении, от­кидывает голову назад и вздыхает. Откры­вает глаза, как бы впервые увидев комна­ту. Осматривается, удивленный.

(Из глубины квартиры.) Мел? Это ты, Мел? (Медленно появляется из спальни, держа вазу за тонкую ножку. Смотрит на Мела.)

Мел. Разве Милдред не приходила сегодня убирать?

Эдна (ставит вазу). Она приходит по поне­дельникам и четвергам.

Мел. Что случилось? Почему такой кавардак?

Эдна. Нас ограбили.

Мел смотрит на нее как бы в состоянии шока. Он медленно встает и оглядывает комнату уже новым взглядом.

Мел. Как это — «ограбили»?

Эдна (начинает кричать). Нас ограбили, ограбили! Они пришли и унесли вещи. Они ограбили нас!

Мел (продолжает поворачиваться во все сто­роны, изучая комнату, не веря своим гла­зам). Я не понимаю... Что ты имеешь в ви­ду... Кто-то вот так просто вошел и ограбил нас?

Эдна. А ты как думал? Что они звонят и до­говариваются заранее?

Мел. Ладно, успокойся. Не нервничай, Эдна. Я же только спросил. Что они взяли?

Эдна. Я еще не знаю. Я выскочила в магазин. Всего на пять минут. Прихожу и вижу...

Мел. Ты не могла уйти на пять минут. Взгля­ни на эту комнату.

Эдна. Всего пять минут — и я вернулась...

Мел. За пять минут?! Тогда лучше звони в ФБР, потому что здесь, наверное, побыва­ли сразу все мошенники, какие только су­ществуют в Нью-Йорке.

Эдна. Так скорей всего и было, я же ушла всего на пять минут.

Мел. Когда ты входила в дом, ты никого по­дозрительного не заметила?

Эдна. Каждый в этом доме выглядит подо­зрительно.

Мел. Не заметила людей с узлами или паке­тами?

Эдна. Не заметила.

Мел. Что значит — «не заметила»?

Эдна. Не заметила — и все тут. Ты думаешь, я стояла в подъезде и любовалась, как уносят наш телевизор?

Мел. Они взяли телевизор? (Направляется в спальню, потом останавливается.) Новый цветной телевизор последней модели?

Эдна. Они не искали телевизор образца тыся­ча девятьсот сорок восьмого года модели «Филко». Здесь был новый, его они и взя­ли. Никак в себя не приду...

Мел. Присядь. Я принесу тебе выпить.

Эдна. Не надо.

Мел. Немного скотча. Это тебя успокоит.

Эдна. Он не успокоит меня... тем более что его нет. Нет никакого виски. Они забрали его.

Мел. Все виски?

Эдна. Все виски.

Мел. И чивес ригел?

Эдна. Нет, они обычно уносят дешевый скотч, а чивес ригел не трогают. Они все взяли... до капли.

Мел (стиснув зубы). Сукины дети! (Бежит к балкону, открывает дверь, высовывается и орет.) Сукины дети! (Закрывает дверь, возвращается.) За пять минут, а? Они должны быть гориллами, чтобы унести все за пять минут.

Эдна. Перестань ругаться, через минуту здесь будет полиция. Я вызвала.

Мел. Ты вызвала полицию?

Эдна. Разве я тебе не сказала?

Мел. И ты сообщила им, что нас ограбили?

Эдна. А зачем бы еще я их пригласила? У меня нет друзей в полиции. Что за во­просы ты задаешь? Что с тобой?

Мел. Хорошо, успокойся. У тебя истерика.

Эдна. Никакой у меня нет истерики.

Мел. Успокойся, успокойся. ^/

Эдна. Это ты доводишь меня до истерики! Не­ужели тебе не ясно: мой дом только что ограбили?

Мел. А я кто здесь, квартирант? Мой дом тоже ограбили. Мой телевизор и мой чивес ригел исчезли так же, как и твой телевизор и твой чивес ригел.

Эдна. Но ведь не ты вошел и обнаружил. Это я обнаружила!

Мел. Какая разница, кто первый вошел? Все равно пить нечего и смотреть нечего.

Эдна. Не кричи на меня. Я так же расстроена, как и ты.

Мел. Извини. Я тоже разволновался. Я не хо­тел на тебя кричать. (Направляется в спальню.) Принесу тебе велиум. Он тебя успокоит.

Эдна. Я не хочу велиума.

Мел. Прими таблетку. Тебе будет легче.

Эдна. Я не хочу велиума.

Мел. Чего ты так упрямишься?

Эдна. Я не упрямлюсь. У нас нет велиума. Они и его прихватили.

Мел (останавливается). Они взяли велиум?

Эдна. Все лекарства. Велиум, секонал, аспи­рин, крем для бритья, зубную пасту, лез­вия. Они оставили только твою зубную щетку. Можешь пойти и почистить зубы.

Мел (улыбается, недоверчиво). Не верю. Я не верю! (Смотрит на нее, потом бросается в спальню.)

Эдна поднимается и подбирает с пола ~ книгу.

(Из спальни, кричит.) Грязные ублюдки!..

Эдна держит книгу вверх ногами и встряхи­вает ее, надеясь, что из нее что-нибудь вы­падет. Но ничего не выпадает.

(Врывается в комнату.) Бог даст, они сдохнут. Бог даст, машина, которую они украли, чтобы скрыться, налетит на дерево, перевернется, загорится, и они все подох­нут!

Эдна. Читаешь о таких случаях каждый день, а когда случается с тобой, не можешь по­верить.

Мел. Телевизор — я могу понять. Напитки — тоже можно понять. Но крем для бритья? Лак для волос? Сколько же они собира­ются выручить за тюбик зубной пасты?

Эдна. Видно, ничем не брезгуют. Взяли все, что смогли унести. (Встряхивает книгу в последний раз.) Они нашли даже мою за­начку.

Мел. Какую «заначку»?

Эдна. Я спрятала тут деньги на мелкие расхо­ды, восемьдесят пять долларов.

Мел. Деньги? Почему ты спрятала деньги в книгу?

Эдна. Чтоб никто не нашел! Где еще могла я их спрятать?

Мел. В кувшине. В сахаре. В таком месте, куда бы им не пришло в голову заглядывать.

Эдна. Они перерыли даже аптечку. И ты ду­маешь, они не поискали бы в сахарнице?

Мел. Никто не ищет в сахарнице!

Эдна. Никто не крадет зубную пасту и эликсир для зубов. Только помешанные, только те, кто живет в нашем сумасшедшем мире. Больные, больные, больные люди! (Садит­ся, обессиленная.)

Мел (подходит, кладет руку на плечо, успокаи­вает ее). Ладно... Ладно... Эдна... Самое главное, что ты цела... (Перебирает бумаги на столе.)

Эдна. Представь себе, если бы я вошла и за­стала их здесь? Что бы я тогда делала, Мел?

Мел. Тебе повезло, Эдна, очень повезло.

Эдна. Ну, что бы я тогда делала?

Мел. Какая разница. Ты не вошла и не увиде­ла их.

Эдна. Но представь себе, что я бы увидела? Что бы я сделала?

Мел. Ты бы сказала: «Извините», закрыла дверь и пришла позже. Что бы ты дела­ла — сидела и смотрела? Почему ты за­даешь мне такие вопросы? Ведь этого не случилось.

Эдна. Это почти случилось. Если бы я вошла на пять минут раньше.

Мел (отходя от нее). Не может быть, чтобы ты ушла только на пять минут... Погрузочной фирме понадобилось два дня, чтобы пере­везти все сюда, значит, три ублюдка не могли вынести вещи за пять минут.

Эдна. Семь минут, восемь — какая разница?

Мел (открывает дверь, осматривает замок). Замок не сломан, и отмычкой тоже явно не орудовали. Даже представить не могу, как они пробрались сюда.

Эдна. Может, они нашли мои ключи на улице?

Мел (закрывает дверь, смотрит на нее). Как это — нашли твои ключи? Твои ключи у тебя.

Эдна. Нет, я их потеряла. Я думала, может, они здесь, в доме, но, наверное, потеряла их на улице.

Мел. Если у тебя нет ключей, как же ты соби­ралась попасть в дом?

Эдна. Я оставила дверь открытой.

Мел. Ты оставила дверь открытой?!..

Эдна. Ну, если у меня не было ключей, как бы я попала назад, в дом?

Мел. Словом, ты оставила дверь незапертой? В городе с самым высоким во всемирной истории уровнем преступности ты остав­ляешь дверь открытой?

Эдна. А что мне было делать? Брать мебель с собой? Я выскочила всего лишь на пять минут. И как они узнали, что дверь неза­перта?

Мел. Они-то все знают! Где-то дверь оставле­на незапертой, без присмотра, — и сразу весь воровской мир в курсе. Дверь откры­та, четырнадцатый этаж, Восемьдесят вось­мая стрит и Вторая авеню! Все они знают.

Эдна. Ничего они не знают. Им приходится ходить везде и пробовать, заперта ли дверь.

Мел. Ну и как же, по-твоему? Они будут ходить и пробовать все двери в доме, кроме твоей? «Давайте-ка ребята, не станем трогать дверь четырнадцать-а, она так мило выглядит!»

Эдна. Если они ходят повсюду и проверяют все двери подряд, у них двадцать три часа и пятьдесят пять минут в сутки, чтобы зани­маться этим. И я не думала, что они толк­нутся именно в нашу дверь и как раз в те самые пять минут, когда я выбежала в ма­газин. Я сделала ставку! Я проиграла!

Мел. Что это еще за игры, что за ставки? Ес­ли Ты проигрываешь, они получают все! А что может означать твой выигрыш? Толь­ко то, что они ограбят кого-то другого?

Эдна. Я должна была выйти в магазин. В до­ме нечего было есть!

Мел. Прекрасно! Теперь у тебя есть еда, зато есть не из чего, да и нечем... Почему ты не позвонила, чтобы тебе прислали продукты на дом?

Эдна. Потому что я покупаю в дешевых мага­зинчиках, а там нет доставки на дом. Я пы­таюсь экономить, ты меня так напугал той ночью. Я только пыталась сэкономить что-то... Посмотри, сколько я сэкономила... (Начинает собирать .разбросанные вещи.)

Мел. Что ты делаешь?

Эдна. Мы не можем оставить все в таком ви­де, Я хочу немного прибрать.

Мел. Именно сейчас?

Эдна. В квартире тарарам. Через несколько минут придут люди.

Мел. Полиция? Ты хочешь прибрать и создать уют для полиции? Беспокоишься, что они запишут тебя в книгу «плохих домохозя­ек»? Оставь все так, как есть. Может быть, это наведет их на какие-нибудь догадки.

Эдна. Но я не могу точно узнать, что именно пропало, пока не поставлю все вещи на место.

Мел. Что ты имеешь в виду? Ты ведь знаешь, что пропало. Телевизор, ликер, заначка, аптечка, проигрыватель. Это все, так? Так?

Эдна смотрит в сторону.

О'кей, что же еще они могли здесь взять?

Эдна. Что я, детектив? Посмотри и сам уви­дишь.

Он пристально смотрит на нее, оглядывает комнату, не зная, с чего начать. Решает проверить спальню. Проносится через холл и исчезает. Эдна, зная, чего ожидать, си­дит на стуле в той части комнаты, которая служит столовой, и смотрит в окно. Потом берет платок и стирает с подоконника пыль. Мел возвращается, он спокоен, по край­ней мере — внешне. Делает глубокий вздох.

Мел. Где мои костюмы?

Эдна. Еще утром были здесь. Теперь их нет. Должно быть, их забрали тоже.

Мел (все еще пытаясь быть спокойным). Семь костюмов? Три спортивных пиджака? Во­семь пар брюк?

Эдна. Если у тебя их было столько, значит, столько же они и забрали.

Мел. Хорошо еще, что смокинг в чистке.

Эдна (все еще глядит в окно). Из чистки его прислали утром.

Мел. Да, они неплохо поработали. Ободрали как липку. Оставили с парой спортивных брюк и шапочкой для гольфа... Если кто-нибудь пригласит нас в гости на этой не­деле, будь добра, спроси, можно ли явить­ся в спортивных штанах цвета хаки и в ша­почке для -гольфа. Грязные ублюдки!.. (В крайнем гневе хватает пепельницу с буфета и швыряет на пол... Силы покидают его, он стоит тяжело дыша.)

Эдна. Это всего лишь тряпки, Мел. Какие-то старые костюмы и пальто, которые можно заменить. Мы купим новые. Правда, Мел?

Мел. На что купим? Они уволили меня. {Са­дится, приваливается к стене.)

Эдна. О господи! Что ты говоришь!

Мел. То, что слышишь: они уволили меня! Ме­ня, Хэла Честермэна, Майка Амбрози, Дейва Поличека, Арнольда Штрауса... Еще двоих, я даже не могу вспомнить их имена. Семеро одним махом... уволены!

Эдна (настолько поражена, что не может дви­нуться). О, Мел... какой ужас...

Мел. Нас вызывали в офис по одному. Им и сообщать нам не надо было — мы уже зна­ли. Мы чувствовали, что конец близок. Да­же секретаршам было уже известно. Когда утром мы входили и говорили «доброе ут­ро», они не могли на нас глаз поднять. Дев­чонки — восемьдесят пять долларов в не­делю — принесли мне кофе с пирожком и не хотели брать денег. Все уже было ясно.

Эдна. О, Мел, Мел, Мел...

Мел. Они сказали: другого выхода нет. Они должны сокращать, где только можно. Две­надцать коммивояжеров и двадцать четыре человека в нашем офисе... Почти сорок че­ловек в один день... Три лифта дважды спускались и поднимались, чтобы «вывез­ти» всех неудачников... А завтра, как обыч­но, явится разносчик кофе и пирожков, и ему придется просто выброситься из окна.

Эдна. А потом ты пришел домой и застал еще и это... Быть уволенным, вернуться домой и обнаружить, что дом ограблен...

Мел. Это произошло не сегодня. Это случилось в понедельник.

Эдна. В понедельник? Значит, прошло уже четыре дня, а ты не сказал мне ни слова?

Мел. Я не знал, как тебе сказать, храбрости не хватало... Все думал, может, другая рабо­та подвернется, чудо какое-нибудь совер­шится... Но чудес не бывает. Когда тебе сорок семь... Святому Моисею было чудесное явление в двадцать три, ну, в двадцать четыре от силы. И уж во всяком случае не в сорок семь... (Идет в кухню, берет бутылку пива.)

Эдна. Что же ты делал с понедельника? Все эти дни?

Мел (входит, садится, пьет пиво). По утрам звонил по телефону, пытаясь повидаться кое с кем... Но когда тебе нужна помощь, просто поразительно, сколько людей ухо­дит из офиса на деловые ленчи в десять тридцать утра... А после обеда... (Пожи­мает плечами.) Ходил в музеи, на аукцио­ны, на выставку мебели для офисов в Колизеуме... Я видел итальянский фильм, ви­дел польский... Мне попались два непри­личных фильма... Встретил Дейва Поличе­ка как раз на неприличном фильме. Стали друг другу врать... Говорили, что убиваем время до условленной встречи. Очень важ­ной встречи. Потом я пошел в Сентрал-парк, а он — в музей восковых фигур Риплея.

Эдна. Тебе нужно было идти домой, Мел.

Мел. Зачем? У меня была такая симпатичная скамеечка в парке рядом с катком Уолмана. На обед я съедал свое яблоко в желе и запивал апельсиновой водой.

Эдна. О, Мел, я не могу этого слышать.

Мел. Я почти завел интрижку с семидесятипя­тилетней нянькой-англичанкой. Наш роман развивался довольно бойко, но я не понра­вился младенцу.

Эдна встает и быстро подходит к Мелу, который все еще сидит.

(Привстает и обнимает ее за талию, при­жимаясь к ней изо всех сил.) Все будет хорошо, Эдна, Я не хочу, чтобы ты трево­жилась обо мне. Я буду в норме.

Эдна. Я знаю, что будешь, Мел. Знаю.

Мел. Найду другую работу, вот увидишь.

Эдна. Конечно, найдешь.

Мел. Ты снимешь шторы в гостиной, сошьешь мне костюм, и я пойду в нем искать рабо­ту.

Эдна (обнимает его). О, Мел, все еще будет хорошо! Все! (Отходит.)

Мел. А я сыграл на подаче сегодня два раза.

Эдна. Да? (Сидит на софе и снова пытается подобрать вещи с пола.)

Мел (кивает). Мм-м... Это был однодневный лагерь для подростков... Харви, правый подающий, должен был уйти на виолон­чельный урок, и последние две подачи сыг­рал я.

Эдна. И удачно?

Мел. Сначала ничего, потом пошло хуже... Они чуть не убили меня.

Эдна. Хотелось бы мне там быть...

Мел. Я уверен, что мог бы сколотить команду, будь у меня возможность. Если я не найду работу, может, мне стоило бы заняться этим летом спортивным лагерем, как, пом­нишь, раньше?

Эдна. Мне понадобится не больше двух минут, чтоб нашить на майку твое имя. Может, ты подумаешь как следует обо всем этом, пока я сварю кофе? (Идет в кухню.)

Мел. А разве они не забрали кофе? Оставили нам? Ну как?

Эдна. Грабители никогда не идут на кухню.

Мел. Тогда почему же ты не хранила свои день­ги в банке с сахаром?

Эдна. Ладно, Мел, мы же застрахованы. Нам вернут все наши деньги.

Мел. Будет хорошо, если мы получим хоть по­ловину. Неужели ты думаешь, что полу­чишь двести долларов за двестидолларовое пальто? Они его уценят. Ты его надевала разок, застегнулась, то да се, и оно уже стоит сорок долларов.

Эдна. Верно. Ну, половину-то мы получим.

Мел. Теперь взносы увеличатся... Тебя ограби­ли — и отныне страховка половины того, что ты имела, будет обходиться тебе вдвое дороже.

Эдна (выходит из кухни). Мел, пожалуйста, не беспокойся о деньгах. У нас было кое-что отложено. Ничего особенного нам с то­бой не нужно. Мы можем продержаться какое-то время.

Мел. С. двумя девочками, которые в колледже? С нашей квартирной платой? С нашими тратами на еду? Без всяких заработков? (Ходит по комнате.) Мы должны вырвать­ся из этого круга, Эдна...

Эдна. Я готова идти, куда бы ты ни сказал, Мел.

Мел. Я не это имел в виду... Я имею в виду ве­щи, которые нам не нужны и которые душат нас. Не пойду больше в спортзал. Не ну­жен мне этот спортзал за двести пятьдесят долларов в год. Буду бегать по спальне — все равно это единственный способ как следует согреться... И не нужен нам Музей современного искусства. Мы можем обой­тись рекламами по телевизору. (Подбира­ет с пола журналы.) А эти проклятые жур­налы? И вовсе мне не нужны. «Тайм», «Лайф» и «Ньюсуик». Я не собираюсь тра­тить свои последние доллары, чтобы про­честь о том, что безработица в этом году снова увеличилась. (Бросает журналы в корзину для мусора.)

Эдна. Нам ни один не нужен, Мел. Ни один и не был нужен.

Мел (оглядывает комнату, бросает еще какой-то мусор в корзину). Хлам! Хлам, кото­рый мы покупали каждый год. Бесполез­ный, никому не нужный хлам наполняет наш дом, пока его не выкинешь отсюда, и тогда он опять становится хламом, и вонь поднимается до самого верхнего этажа. Зачем? Зачем, Эдна?

Эдна. Не знаю, Мел.

Мел. Еду стоимостью в два доллара тебе кла­дут в пакет и коробки, которые стоят три доллара. Ты звонишь по телефону — а это центы и центы, — чтобы узнать время, по­тому что ты слишком ленив, чтоб взглянуть на часы... Пища, которую мы не съедали, книги, которых никогда не читали, пла­стинки, которые никогда не слушали. (Бе­рет маленькую вещицу с бара.) Взгляни сюда! Восемь с половиной долларов за му­зыкальный краник для бутылки. Восемь с половиной долларов! Господь простит, ес­ли мы поскучаем немного пока разливаем виски по стаканам. Игрушки. Игрушки, новинки, мишура, мелочи, мусор, дрянь, дерьмо собачье!.. (Толкает корзинку с му­сором так, что она катится по полу.)

Эдна. Мы никогда больше не купим ни одной бессмысленной вещи, Мел. Обещаю тебе, обещаю.

Мел (он все еще в порыве гнева). Двадцать два года моей жизни отданы всему этому. И за что я отдал их? За музыкальный кра­ник для бутылок? Это не виски, это моя жизнь вылилась в сточную канаву. Где же музыка? Этот милый мотивчик? Если они могут вышибить человека после двадцати двух лет работы, им бы нужно иметь на этот случай целый духовой оркестр.

Эдна. Ладно, не нервничай. Ты совсем изве­дешь себя.

Мел. Ты знаешь, где моя музыка? (Подходит к стене, показывает.) Там! Она там! Она играет по ту сторону стены. (Кричит.) Вот где моя музыка после двадцати двух лет! (Хватается за грудь с болезненной грима­сой.) О-ох!

Эдна. Что с тобой, Мел? Что случилось?

Мел. Больно вот тут, в груди. Но это так, не беспокойся. Это не сердечный приступ...

Эдна (нервно). Что ты имеешь в виду? Поче­му ты говоришь, что это не сердечный при­ступ?

Мел. Это правда — не приступ. Просто болит в груди.

Эдна. А почему у тебя бывают боли в груди?

Мел. Потому что у меня нет работы. Потому что мне нечего надеть! Потому что у меня нервный срыв, а они унесли даже успока­ивающие таблетки. (Выбегает на балкон и кричит.) Ублюдки! Вы, грязные ублюд­ки!

Голос (неожиданно, сверху). Замолчите вы там! Здесь дети.

Мел (высовывается с балкона и кричит). Не орите на меня! Они забрали все! Все! Они оставили меня с этой чертовой парой спор­тивных штанов и шапочкой для гольфа!

Голос. Здесь дети! Напился, что ли?

Мел. Напился? Мне нечего пить! Они унесли все спиртное. Если хотите, чтоб детки спа­ли, закройте двери. И не приставайте ко мне со своими детьми!

Эдна. Мел, пожалуйста, не изводи себя.

Голос. Есть у вас хоть к чему-нибудь уваже­ние?

Мел (кричит). Уважение? Задницу свою я ува­жаю, вот что...

И вдруг на Мела обрушивается поток во­ды, очевидно, из большого ведра. Наск­возь промокший и униженный, он возвра­щается в комнату. Он настолько ошелом­лен и подавлен, что не может вымолвить ни слова.

Эдна. О боже мой, Мел!

Мел (очень спокойно и тихо, почти как ребе­нок, которого обидели). Они сделали ужас­ную вещь... Ужасную, злую вещь. (Садится в кресло и начинает рыдать. Сидит непод­вижно и рыдает.)

Эдна (выбегает на балкон и кричит). Бог на­кажет вас за это!.. Я прошу прощения за то, что сказал мой муж, но вас бог нака­жет... (Плача, вбегает назад, подбирает какое-то полотенце с пола и начинает вы­тирать Мелу лицо и голову.) Ну, ничего, Мел, ничего, мой маленький...

Мел. Поступить так ужасно с человеком. Я бы такого не сделал никогда никому...

Эдна (вытирая его). Никогда... Ты слишком хороший, Мел, слишком порядочный... "Ты никогда не сделал бы такого... Все будет хорошо, Мел, я обещаю. Ты найдешь работу, вот увидишь... Мы уедем отсюда... И ты знаешь, что мы могли бы делать? Ты так здорово ладишь с детьми и так лю­бишь быть с ними. Ты мог бы создать ка­кой-нибудь летний лагерь, управлять этим лагерем. Я бы готовила, а наши девочки могли бы учить ребят плаванию и верховой езде. Тебе это по душе пришлось бы, да, Мел? Нам нужно только немного денег. Вот и все. И если тебе не удастся найти работу сразу же, я всегда могу снова стать секретаршей. Пойду работать, я очень крепкая, Мел. Но только ты не смей бо­леть. Тебе нельзя болеть и умирать, пото­му что жить в этом мире без тебя я не хо­чу... Не хочу, чтобы ты оставил меня здесь одну... Мы им покажем, Мел... Мы им всем, покажем.

Эдна продолжает вытирать Мелу лицо, когда занавес медленно опускается.

 

Действие второе

3

Через шесть недель. Середина сентября. Час пополудни. Доносится музыка по ра­дио. Из спальни слышатся глухие, ритмичные удары, которые повторяются через каж­дые несколько секунд. Появляется из спаль­ни Meл. Он в широких брюках цвета хаки, пижамной куртке, купальном халате с по­лузавязанным поясом и в шлепанцах. На левой руке бейсбольная перчатка, в правой — бейсбольный мяч. Он продолжает бросать мяч в перчатку — стук, стук, стук... Шесть недель без работы сильно изменили Мела: у него вид человека, страдающего от затянувшейся депрессии, глаза глубоко запали, под глазами круги. По-видимому, теперь он бреется нерегулярно. Что-то мрачное, враждебное, озлобленное в его лице. Мел заходит в гостиную без всякой цели. Ему некуда идти и нет желания ку­да-либо идти. Он ходит по всему свобод­ному пространству гостиной и спальни, по­добно заключенному, ежедневно шагаю­щему по камере для физической размин­ки. Продолжает бить мячом в перчатку с возрастающей интенсивностью: стук, стук, стук... Бросает мяч в стену, отделяющую его от квартиры стюардесс. Потом направ­ляется в кухню в поисках какой-нибудь еды.

Поворачивается ключ в двери. Стреми­тельно входит Эдна. Она в аккуратном костюме, в руках — журнал и маленький коричневый бумажный пакет с продуктами.

Эдна (бросает журнал, зовет). Мел?.. Мел, я пришла. (Закрывает дверь, направляется в гостиную, выключает радио, идет в кух­ню.) Ты, наверное, голоден. Через секунду все будет готово... (Вынимает продукты из пакета.) Не могла уйти с работы раньше, чем без четверти час, а потом пришлось ждать пятнадцать минут автобуса... Ну и движение по Третьей авеню в часы пик... Я купила творожное суфле, хорошо? У ме­ня просто нет сегодня времени приготовить что-нибудь еще. Мистер Куперман хочет, чтобы я в два часа была уже на месте, нас неожиданно на этой неделе буквально за­валили работой... Он спрашивал, смогу ли я приходить до рождества еще и по субботам, но я сказала, что, наверно, не смогут (Идет в кухню, достает сковородки.) Лиш­ние деньги нам пригодились бы, но я не хочу проводить в офисе еще и субботы. Мы и так сейчас мало друг друга видим... Иди сюда, Мел, и поговори со мною, пока я го­товлю. У меня сегодня только тридцать пять минут. (Ставит еду в духовку, на­крывает на двоих.) Ноги у меня просто от­нимаются. Не знаю, зачем они дали мне стол, в этом месяце мне не удалось ни разу присесть за него. Послушай, родной. Я те­бе купила «Спорт иллюстрейтед». Мистер Куперман сказал, что там есть потрясаю­щая статья. Он думает, тебе будет инте­ресно почитать...

Мел пренебрежительно отбрасывает жур­нал.

...По Третьей авеню просто невозможно проехать. Опять какой-то марш протеста. Из тех, что идут то на Пятую авеню, то с Пятой авеню — в зависимости от того, про­тив чего протестуют... Пятнадцать тысяч женщин идут и кричат: «Защитите окружающую среду!» — и все при этом в лео­пардовых манто. Господи, какое лицемерие... Иди, садись. Давай сначала выпьем томатного сока... (Наливает томатный сок в два стакана.)

Мел безучастно подходит к столу и садится.

Разве это не ужас... Я говорю про комис­сара полиции. Похитить комиссара поли­ции Нью-Йорка... Разве это не сумасшест­вие?... Если полицейские не смогут его найти, тогда они вообще не в со­стоянии что-либо найти... (Садится, берет стакан, пьет.) О господи, как хорошо... Первый раз с восьми утра я ем. Мы так за­няты, что нет времени даже на чашку кофе. Он собирается попросить меня пора­ботать еще и вечерами, но я просто ума не приложу, что мне ему ответить... Он так хорошо ко мне относится, покупает для меня сэндвичи два или три раза в неделю. Не то, чтобы я не заслужила своей рабо­той за прошлый месяц, но просто не хочет­ся проводить там еще и вечера, у меня нет сил даже разговаривать, когда я возвра­щаюсь домой... Не знаю, откуда у меня берется энергия, наверное, я накопила ее за последние двадцать два года... (Снова пьет.) Мне надо помолчать, а я уже завелась и не могу остановиться... Как у тебя дела, родной? Хорошо себя чувствуешь?

Мел сидит, уставившись в стакан с томат­ным соком.

Мел, что с тобой?

Мел (утвердительно). Ммм.

Эдна (смотрит на него). Нет настроения раз­говаривать?

Мел. Ммм.

Эдна. О, перестань, Мел. Мне надо бежать че­рез полчаса, и, наверно, я не вернусь до семи. Поговори со мной... Что ты сегодня делал?

Мел (смотрит на нее. Проходит время, прежде чем он отвечает). Я гулял.

Эдна. О, это хорошо. Где?

Мел. Из спальни в гостиную...

Эдна (обеспокоенная его состоянием). Это все?

Мел. Нет. Я гулял и в обратном направлении — в спальню... Один раз зашел в кухню взять стакан воды. Что ты еще хочешь узнать?

Эдна. Ничего. У тебя нет настроения разгова­ривать. Так бывает.

Мел. Нет. Я хочу разговаривать. Тебе интерес­но, что я делал остальное время?

Эдна (чувствуя его взвинченность). Я сказала, что это ничего, Мел.

Мел. Три раза я смотрел в окно. Слушал Мар­ту Дин. Потом пошел в туалет. Там все еще течет вода: я не дернул ручку как сле­дует. Я знаю, тебе захочется дернуть, ког­да ты придешь домой.

Эдна (вздыхает, ставит стакан). Ну, хорошо. В чем дело, Мел?

Мел. Ни в чем. Я тебе рассказываю, какое по­трясающее утро у меня было. Хочешь ус­лышать действительно волнующие ново­сти? Завтра гостем в радиопрограмме Мар­ты Дин будет знаменитый гастроном. Раз­ве это не увлекательно? Он собирается рассказать о секретных рецептах пяти зна­менитостей, и мы должны будем догадать­ся, в чьей сковородке чей рецепт... Жаль, что ты пропустишь.

Эдна. Ты опять прошлую ночь плохо спал?

Мел. Прошлая ночь? Прошлая ночь — это та ночь, которая была перед этим утром? Я их спутал. Я так занят!

Эдна. Я думала, ты погуляешь утром в парке.

Мел. Не могу я там больше гулять. Я гулял по каждой тропинке, по каждому мостику и, каждому камню. Знаю там каждую белку, знаю, где они прячут свои орехи.

Эдна. Я понимаю, ты задыхаешься взаперти, сидя дома. Может быть, завтра пойдем в зоопарк и пообедаем где-нибудь?

Мел. Не пойду я в зоопарк. Целый месяц я хо­дил туда каждый день. Когда я появляюсь там, обезьяны подталкивают друг друга и говорят: «Опять он здесь».

Эдна. Я подумала сейчас, что тебе нужна фи­зическая нагрузка. Поиграл бы в мяч или во что-нибудь еще.

Мел. Никто сейчас не играет в мяч. Уже сен­тябрь, и вся моя команда — в школе.

Эдна. Но они кончают в три часа. Ты мог бы подождать их.

Мел. Мне на семь лет больше, чем отцу маль­ца, подающего мяч во время игры! Я не собираюсь ждать у школы детей, чтобы хоть с кем-нибудь поиграть!

Эдна (сдерживая себя). Зачем же кричать, Мел?

Мел. Извини. Я сижу один и забыл, как гово­рят нормальным голосом. Вот так лучше?

Эдна. Не важно, Мел... Кто-нибудь звонил?

Мел. Твоя мать. И мы обменялись кулинарны­ми рецептами.

Эдна (барабанит пальцем, по столу, стараясь сдержать себя). А еще кто?

Мел. Я не служба телефонных ответов. Хо­чешь, чтоб я отвечал на звонки, найми ме­ня. Мне как раз нужна работа.

Эдна. Насколько я понимаю, в газете сегодня ничего нет.

Мел. О чем?

Эдна. Ты знаешь, о чем, Мел. О работе.

Мел. Нет, было. «Госпиталю «Гора Синая» тре­буются помощники хирурга». Загвоздка только в том, что мои брюки цвета хаки, а им нужен человек в белом.

Эдна. Я только спрашиваю, Мел.

Мел. А я только отвечаю. В восточном Гарлеме есть пуэрториканская закусочная, они ищут буфетчика, говорящего на двух язы­ках. Потом еще авиакомпании «Дельта» требуется стюардесса, но я не хотел бы надолго отлучаться из дому. Ты меня в этом поддержишь?

Эдна. Мел, пожалуйста, прекрати.

Мел. Ты знаешь, где мой самый большой шанс? Морис Ле Ге в салоне «Куинс» ищет мастера по прическам. Я подумал, что се­годня вечером я попрактикуюсь на тебе, и если ты не облысеешь, я ему завтра по­звоню.

Эдна (сердито бросает салфетку). Что с то­бой? Что с тобой сегодня?

Мел (со злостью швыряет свою салфетку). Се­годня? Сегодня!.. А семь недель? А почти два месяца ходьбы по квартире, как какой-нибудь проклятый заключенный? Я обычно ходил просто из комнаты в комнату. Сей­час я хожу вдоль стен, чтобы маршрут стал подлиннее. Я прочитал каждую страницу в каждой книге, которая осталась в этой квартире. Я прочитал все этикетки на кон­сервных банках в кухне. Завтра я присту­паю к чтению номеров на белье. Когда за­кончу, мне вообще не для чего будет жить.

Эдна (поднимается). Извини, Мел. Я знаю, тебе тоскливо, ты несчастлив. Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

Мел. Мне сорок семь лет. Нужно ли приходить тебе домой, чтобы готовить обед?

Эдна. Я хочу готовить тебе обед. Весь день я на работе. Никогда не вижу тебя. А если я прихожу, то, по крайней мере, мы быва­ем вместе хоть час в день.

Мел. Неужели ты не видишь, что это унизитель­но. Каждый в доме знает, что ты прихо­дишь готовить мне ленч. Единственные кому здесь каждый день готовят ленч это я и шестилетняя девочка на четвертом эта­же.

Эдна. Мне безразлично, что думают люди в доме.

Мел. А мне — не безразлично! Они, наверно, думают, что ты и меня укладываешь подре­мать после ленча... Я сам могу приготовить себе поесть. Или выйти в закусочную.

Эдна. Я только старалась экономить.

Мел. Что ты собираешься делать зимой, когда пойдет снег: приходить домой и обувать меня в галоши?                        

Эдна. Вот, значит, чем ты занят все утро? Хо­дишь из угла в угол и думаешь об этом? Мучаешь себя?

Мел. Мне самому не нужно мучать себя. На­верху есть собаки, здесь — туалеты, где все время хлещет вода, а за стенкой две сестрицы-стюардессы.

Эдна. Хорошо. Что они делали сегодня. Мел? Скажи мне.

Мел. А ничего. Я не хочу тебе портить настро­ение. У тебя хватает своих забот в офисе. Ты должна зарабатывать на жизнь. А о доме не беспокойся. Это уж моя печаль.

Эдна. Я думала, мы с тобой договорились на­счет моей работы. Я думала, ты согласен, что я буду зарабатывать, пока тебе не подвернется что-нибудь.

Мел. Я не жалуюсь. Ты очень добра ко мне. Платишь за квартиру, приносишь продук­ты, купила мне чудесный спортивный пид­жак... Может быть, в следующем году ты возьмешь меня на Гавайи.

Эдна. Хочешь, чтоб я ушла с работы, Мел? Я уйду тотчас, как только ты мне скажешь.

Мел. Не на этой неделе. В пятницу Маргарет Трумэн включила в свою радиопрограмму Бесс Майерсен. Я не хотел бы ее пропу­стить...

Эдна встает и бежит в кухню. Там она склоняется над плитой и в отчаянии коло­тит ее кулаками.

(После долгого молчания.) Ты думаешь, я не искал? Думаешь, не старался?

Эдна (из кухни). Нет, Мел. Клянусь, я так не думаю. Я знаю, что ты пытался...

Мел. Для сорокасемилетнего никакой работы нет... Ничего!.. (Берет газету.) Вот здесь! Читай! Все это в «Нью-Йорк таймс». Я украл ее у соседей в коридоре... Я краду га­зеты, Эдна!

Эдна (приносит из кухни сковороду с горячей едой). Пожалуйста, не будем больше гово­рить на эту тему.

Мел. А может, тебе хочется молока? Могу каж­дое утро притаскивать две бутылки. Если надеть шлепанцы, никто ничего и не услы­шит.

Эдна. Перестань, Мел, это не смешно.

Мел. Я просто стараюсь внести свой вклад, Эд­на... Так сказать, свою долю.

Эдна (раскладывает пищу по тарелкам). Ешь свой ленч. Это последний раз. Обещаю не приходить больше днем готовить.

Мел. Конечно. Зачем тебе это? Гораздо прият­нее посидеть, сняв туфли, в каком-нибудь уютном японском ресторане, поесть сукияки с мистером Куперманом.

Эдна. Я никогда не ела сукияки с мистером Куперманом.

Мел. А как насчет феттуччини с мистером Вил-кинсоном? Слушай, я знаю, что делается в офисах. Сам был одним из тех мальчиков.

Эдна. А я не «одна из тех девочек».

Мел. Почему же ты возвращаешься домой в семь часов, хотя всем известно, что никто не работает после пяти?

Эдна. А я работаю после пяти часов.

Мел. Где? В ресторане «Чарли»? Слушай, это можно понять: глоток вина перед тем, как идти домой, где ждет тебя маленький че­ловек.

Эдна. Прямо не верится, что это говоришь ты...

Мел. Обычно ты рассуждала именно так, когда я приходил домой в семь... Ты считаешь, большое развлечение сидеть весь день до­ма и размышлять о том, что происходит у тебя в офисе? Попробуй как-нибудь.

Эдна. У меня такое ощущение, будто я вижу всю свою жизнь, которую показывают на экране в обратном порядке.

Мел. Я, кажется, понял, почему мне не удается найти работу. Наверное, надо надеть па­рик, встать на высокие каблуки, натянуть брюки в обтяжку — тогда они немедленно дадут мне работу!

Эдна (ставит тарелки). Суфле будет стоять здесь. Ешь или не ешь, делай что хочешь. Я ухожу. Нет сил разговаривать, когда ты такой.

Мел (шутовски). Хорошо, моя дорогая! Не пе­ренапрягайся на работе. Оставь мне не­сколько монет для автомата в прачечной.

Эдна (направляется к двери, останавливает­ся). Знаешь, что я тебе предложила бы, Мел?

Мел. Что? Что бы ты предложила, Эдна?

Эдна. Я предложила бы тебе или взять себя в руки... или найти кого-нибудь, кто помог бы тебе это сделать.

Мел. Помощь мне не нужна. Я ничего не де­лаю... Я в отставке.

Эдна. Ты знаешь, о чем я говорю. Медицинская помощь. Врач. Какой-нибудь врач, который мог бы поговорить с тобой и вытащить те­бя из всего этого, потому что у меня на исходе и силы и терпение!

Meл (смотрит на нее, улыбаясь). Ты думаешь, у меня с головой не все ладно? Господи, да ты понятия не имеешь, что произошло. Твоя наивность просто смешна.

Эдна. О чем ты, Мел? Что произошло?

Мел (таинственно улыбаясь, как будто у него есть секрет). Думаешь, это у меня полоса невезения?

Эдна. Такое время. Мел. Трудное сейчас время.

Мел. И ты не подозреваешь, в чем дело? Даже не подозреваешь?

Эдна. О чем ты говоришь, Мел?

Мел. Я говорю о заговоре, Эдна. О заговоре.

Эдна (долго и внимательно смотрит на него). Какой заговор, Мел?

Мел (с недоверием смотрит на нее. Смеется). «Какой заговор, Мел?» Я сообщаю тебе о своем открытии — и все, что тебе приходит в голову, так это сказать: «Какой заговор, Мел?»

Эдна. Ты заявляешь, что существует какой-то заговор, и, естественно, мне приходит в голову спросить: «Какой заговор, Мел?»

Мел. Какой заговор? Господи! (Отворачивает­ся.)

Эдна (с раздражением). Какой заговор? Ка­кой, наконец, заговор?

Мел (поворачивается к ней). Социально-эко­номический и политический заговор — с целью подорвать трудящиеся классы страны.

Эдна. А, этот заговор...

Meл. Да, этот заговор. Вместо того чтобы каж­дое утро сломя голову нестись на работу, останься дома и хоть раз послушай радио. Послушай, что они говорят. Ты поймешь, что происходит в стране. Десять минут ра­дио, и тебе захочется убежать в Швейца­рию.

Эдна. Если это тебя угнетает, Мел, не слушай политических передач. Слушай какую-ни­будь приятную музыку.

Мел. Приятная музыка... (Смеется.) Невероят­но. Ты ребенок. Неинформированный, не­вежественный маленький ребенок... Они всех захватили, Эдна. Наша музыка, наша культура уже больше не наши. Они при­надлежат теперь... им.

Эдна. У них наша музыка?

Мел. Все. Искусство, печать, все средства мас­совой информации. Все у них, бэби!

Эдна. Не сходи с ума, Мел... Кто захватил?

Мел. «Кто, кто!» Иисус Христос на небе! Кто...

Эдна. Мел, я должна быть в офисе через двад­цать минут. Пожалуйста, скажи мне, кто захватил, а то я опоздаю.

Mел. Хорошо, садись.

Эдна. Мел, я не смогу найти такси. Нельзя выяс­нить все стоя? Кто захватил?

Мел. Ты сядешь?

Эдна. Это так необходимо, Мел? Длинное имя?

Мел. Да садись же, ради бога.

Эдна садится.

(Расхаживает.) Итак... Если отбросить сред­ний класс — что тогда остается?

Эдна (смотрит на него. У нее тяжело на душе). Что остается? Если отбросить средний класс?

Мел кивает.

Низший класс и высший класс?

Мел (смотрит на нее с недоверием). Невозмож­но говорить с тобой. Ты ничегошеньки не по­нимаешь. Ну что ж, иди! Иди на свою работу.

Эдна. Ты имеешь в виду, что есть еще один класс, помимо низшего, среднего и высшего?

Мел (выходит на середину комнаты. Подозри­тельно оглядывается). Иди сюда.

Эдна (смотрит на него). Я думала, ты хотел, чтобы я слушала тебя сидя.

Мел. Сюда, сюда. Подальше от стен.

Эдна (поднимается и идет к нему на середину комнаты). Если это такой секрет. Мел, то я не думаю, что мне надо его знать.

Мел (хватает ее за руку, дергает к себе. Тихо). Существует заговор, Эдна. Страшно хитрый, страшно изощренный, почти невидимый... Может, только полдесятка людей во всей стране и знают о нем.

Эдна. И они сказали об этом по радио?

Мел. Да...

Эдна. Тогда, значит, услышали все?

Мел. Ты слышала?

Эдна. Нет.

Мел. Значит, никто не слышал. Много ли, ты ду­маешь, людей слушает радио в десять часов утра? Все на работе. Но я слышал... В этой стране действует заговор, и это так же вер­но, как то, что мы стоим на середине комна­ты.

Эдна. Заговор против кого?

Мел. Против меня.

Эдна. Вся страна против тебя?

Мел. Не против меня лично. Хотя я тоже жертва. Заговор с целью изменить систему. Подор­вать статус-кво. Они нацелились не только на меня, Эдна. Они нацелились и на тебя. И на наших детей, и на моих сестер, на всех наших друзей. Они нацелились на полицей­ских, хиппи, на правительство, на анархи­стов, на участников движения за освобож­дение женщин, на гомосексуалистов, на чер­ных, на весь военно-промышленный ком­плекс. Вот, Эдна, за кем они охотятся.

Эдна. Кто же охотится? Ты перечислил всех. Никого больше не осталось.

Мел. Кое-кто остался. Ох, бэби, кое-кто все же остался...

Эдна. Ну, я согласна, кое-кто остался... если ты так говоришь, Мел.

Мел (кричит). Не будь такой снисходительной! Я-то знаю, о чем говорю. Я получаю инфор­мацию в течение всех двадцати четырех ча­сов, круглые сутки.

Эдну все больше тревожит странное поведе­ние Мела, но она не совсем уверена в том, как надо с ним обращаться.

Эдна. Мел, Мел... Подойди сюда на минутку... Просто посиди рядом со мной немножко.

Он садится.

Мел... Ты знаешь, как я люблю тебя и как в тебя верю. Я всегда любила тебя... Но я хочу тебе сказать... кое-что, и ты должен понять...

Мел. Ты думаешь, я сумасшедший! Ты думаешь, у меня нервный срыв из-за того, что я поте­рял работу... Из-за напряжения, в котором приходится жить. Из-за личных неприятно­стей, из-за ада, через который мне пришлось пройти за эти семь недель. Ты это хо­тела мне сказать?

Эдна (кивает). Это. Именно это, Мел... Может быть, слишком сильно сказано, но в какой то степени это так.

Мел. Хочешь, Эдна, я докажу тебе, хочешь, дам тебе бесспорные факты?

Эдна (стараясь теперь быть как можно добрее к нему). Для чего, Мел?

Мел. Факты, подтверждающие, что я, Дейв Поличек, Майк Амбрози, Хел Честерман, двад­цать три секретарши, шесть и семь десятых процента всей рабочей силы в стране сейчас без работы не из-за того, что спад, что ин­фляция, а потому, что существует хорошо организованный, точно рассчитанный и бле­стяще осуществленный заговор! Хочешь, чтоб я дал тебе доказательства прямо сей­час, в этой комнате?

Эдна (колеблется). Ну, хорошо... Если хочешь, Мел.

Мел. Не могу я дать тебе никаких доказательств! Какие у меня доказательства? Я без рабо­ты — вот мое доказательство... Они не дают мне работы!

Эдна. Кто, Мел? Скажи мне, кто в этом загово­ре? Дети? Наркоманы? Армия? Морской флот? Книга регистрации в клубе? Кто же это, черт возьми?

Мел. Это — человеческая раса!.. Это — внезап­ное, необратимое падение человеческого ду­ха. Это — человек, подрывающий самого себя, совершающий преднамеренное, добро­вольное саморазрушение... Вот кто это.

Эдна (смотрит на него). Человеческая раса? Человеческая раса виновата в безработице?

Мел (с легким самодовольством). Ты удивлена?

Эдна (кивает, потрясенная). Никогда бы не догадалась. Я думала, что это что-то совсем Другое.

Мел (уставился на нее). Не издевайся. Не будь такой снисходительной и не издевайся.

Эдна. Я не издеваюсь, Мел.

Мел. Нет, ты издеваешься!.. Я-то знаю, о чем я говорю. Ты занята, у тебя есть работа и на тебя все это не распространяется.

Эдна. На меня это очень даже распространяет­ся, Мел. Ты даже не можешь себе предста­вить...

Мел. Ты не в силах понять главного, Эдна... Представь себе, что это такое — оказаться на моем месте... Ты никогда не стояла по два часа в очереди за работой. В рубашке и гал­стуке, стараясь выглядеть так, как будто ты не нуждаешься в деньгах... А какая-нибудь старая, жирная баба орет из-за барьера так, чтобы все слышали: «Искали вы работу на этой неделе?» — «Да, искал». — «Отказыва­лись ли вы от какого-либо места на этой неде­ле?» — «Какого же черта мне здесь окола­чиваться, если я отказался от работы на этой неделе?» Ты никогда не входила в дом и не встречала девяностолетнего беззубого привратника, с астматической одышкой, с каплями пива на бороде, который хихи­кает над тобой, потому что он-то — работает... Я тебе на твоем собственном балконе не выливали на голову ведро ледяной воды... Я не забыл этого сукиного сына! (Идет к балкону и, не выходя наружу, кричит.) Я тебя не забыл, сукин сын!

Эдна. Мел, не начинай снова. Пожалуйста, не начинай.

Мел. Я поджидаю его. Я все еще его поджидаю. Он сейчас там, наверху, но пусть только спу­стится — и мы увидим тогда, как однажды, в зимний, холодный день, этот сукин сын из нашего дома будет погребен под тремя фу­тами снега. Они не найдут его до весны. (Снова кричит.) Они не найдут тебя до вес­ны, сукин ты сын!

Эдна. Мел, выслушай меня. Выслушай меня внимательно. Надо, чтобы ты пошел к вра­чу. Нельзя больше откладывать, Мел. Я хо­чу, чтобы ты пошел к врачу как можно бы­стрее. Сегодня, Мел. Сейчас.

Мел (не обращая на нее внимания, говорит одно­временно с нею). Он думает, что я не знаю, как он выглядит... Я хорошо знаю, как ты выглядишь... Я знаю, как все они выглядят. Их лица отпечатались у меня в мозгу.

Эдна (глядя в записную книжку). Мел, мне по­советовали одного врача. Говорят, он очень знающий и понимает людей, которые прош­ли через то же, что и ты... Я думаю позво­нить ему, Мел. И попросить чтобы он принял тебя сейчас.

Мел (он не слышит ее). Они могут забрать твою одежду, Эдна. Они могут забрать твою одежду, твой велиум, твой телевизор, твое виски, твою работу, они могут забрать все... Но они не могут забрать твои мозги... Это и есть мое секретное оружие... Это и еще снег... Молю бога, чтобы завтра пошел снег. Я дождусь. Сегодня я уже купил лопату. И тогда — раз!

Эдна (находит номер телефона). Я звоню ему, Мел... Звоню ему сейчас же... (Идет к теле­фону.)

Мел (идет к шкафу). Не какая-нибудь малень­кая лопатка, а огромная. Какими пользуют­ся в аэропортах... Скорей я выйду без боти­нок этой зимой, но не без лопаты. Я зарою его так глубоко, что им придется растопить весь сугроб, чтоб вытащить его... (Достает коробку.)

Эдна (у телефона). Я сегодня не пойду на ра­боту, Мел. Если он принимает, я сама тебя отведу... Не стой так близко к окну, Мел. (Начинает набирать номер.)

Мел (распаковывает коробку, вытаскивает бле­стящую новую лопату. С диковато-веселым выражением лица). Я живу для этого. Я жи­ву для первого снега этой зимы... Он прихо­дит домой в пять пятнадцать, я проверял у привратника... Я дал привратнику пять долларов на чай, но это стоило того... (Кри­чит вверх.). Я знаю, в какое время ты при­ходишь домой, ублюдок!.. Попытайся вос­пользоваться черным ходом — я его уже загородил, как следует...

Эдна (по телефону). Алло? Нельзя ли доктора Фрэнка?.. Миссис Эдна Эдисон.

Мел (Эдне, не сознавая, что она говорит по те­лефону). Они найдут его в гараже... (Кри­чит вверх.) Они найдут тебя в гараже, ты, ублюдок!.. Я тебя в лицо знаю...

Эдна. Алло? Доктор Фрэнк?.. Извините, что беспокою вас. Но это очень срочно... Нет, мой муж... Мы хотели бы увидеть вас воз­можно быстрее... Как можно быстрее... док­тор Фрэнк...

Мел (идет к балкону). А если этой зимой не бу­дет снега, я подожду до следующей... Я не спешу, задница ты этакая! (Кричит вверх.) У меня нет ничего, кроме времени... но вре­мя у меня есть, бэби!.. (Смеется.)

Комната погружается в темноту, занавес па­дает. В темноте звучат «Последние изве­стия».

Голос диктора. Это Роджер Киттинг с ше­стичасовым выпуском «Последних изве­стий». Никаких сообщений не было еще по поводу ограбления губернатора штата Нью-Йорк Нельсона Рокфеллера, совершенного прошлой ночью на углу Шестой авеню и Со­рок восьмой стрит. Губернатор выступит в специальном выпуске одиннадцатичасовых новостей, интервью взято прямо в палате больницы, где он восстанавливает силы по­сле всего перенесенного. Кстати, больница вступила в пятьдесят седьмой день своей за­бастовки... «Мы не вернемся к работе» — хо­ром заявили сорок семь муниципальных, государственных и федеральных судей, вы­ступая против судебного приговора феде­рального судьи Майрона Экермана. От име­ни бастующих судей, эту новость сообщил Бэтси Уэйн — репортеру Си-Би-Эс — судья Марио Пекона.

Голос судьи (с итальянским акцентом). Мы не вернемся к работе.

Голос девушки. Судья Пекона, не является ли эта забастовка нарушением конституции?

Голос судьи. Да. Но мы не вернемся к ра­боте.

Голос девушки. А что вы думаете о двухстах семидесяти трех заключенных, которые ждут суда и решения?

Голос судьи. Нам мало платят. Мы не вер­немся к работе.

Голос девушки. Вы продолжаете стоять на своем, невзирая даже на угрозу президента ввести национальную гвардию, чтобы уста­новить порядок в судах?

Голос судьи. Он может делать все, что хочет, мы не вернемся к работе.

Голос диктора. После шестичасовых ново­стей вы услышите рассказ о том, как двад­цать миллионов крыс умудряются выжить в подземельях нашего города. Но вначале сообщение от фирмы «Зубная паста «Ультра-брайт»...

Новости звучат все приглушенней, когда за­навес опускается.

 

4

 

Двумя неделями позже. Вечереет. Когда поднимается занавес — на сцене три хоро­шо одетых женщины, каждой из них пять­десят с хвостиком. Это сестры Мела — Полин, Джесси и Перл. Две сидят на ди­ване, одна в кресле. Полин вышивает что-то. Здесь и старший брат Мела — Гарри в дорогом деловом костюме. Он стоит и смот­рит в окно. На столе перед женщинами — кофейник и чашки. Все пребывают в молча­нии.

Джесси. Он всегда был нервным.

Перл. Всегда.

Джесси. Сколько я его помню, он всегда был беспокойным. Никогда не мог минуты поси­деть на месте. Всегда носился тюда-сюда. Правда, Перл?

Перл. Мы его родные сестры, кому же, как не нам, это знать? Так и носился — туда-сюда... Гарри, кофе хочешь? Выпей кофейку.

Гарри. Я не пью кофе.

Джесси. И всегда он торопился. Сыпал по сто слов в минуту. Он даже жевал быстро. (Перл.) Помнишь, как он быстро жевал?

Перл. Что я, не жила вместе с вами? Не видела, как он жевал? Конечно, помню... Гарри, по­чему бы тебе не выпить немного кофе?

Гарри. Ты видела, чтоб я хоть когда-нибудь пил кофе? Ты моя сестра уже пятьдесят три го­да, и за это время ты не видела ни разу, чтобы я пил кофе. С чего бы это я вдруг на­чал его пить сейчас?

Перл. Часто ли я тебя вижу? Два раза в год. Вот и подумала, а может, ты начал пить кофе.

Полин. Он был не нервный, а скорей взвинчен­ный. Мелвин всегда был немного взвинчен­ный.

Перл. Я называю это — «нервный». Он был нервным малышом, нервным мальчиком, он был нервным, даже когда служил в армии. Кстати, сколько он пробыл в армии?

Джесси. Две недели.

Перл. Вот видишь... Он был нервный!

Полин. А откуда, ты думаешь, берется нервоз­ность? Она от взвинченности.

Перл. Тогда почему ни у кого из нас нет этой взвинченности? Родители у нас одни и те же. Он был нервным, непоседливым и быст­ро жевал. Я никогда не видела, как он глотает.

Джесси. Никто не мог с ним разговаривать. Папа никогда не мог с ним разговаривать. Я помню.

Полин. Как мог папа с ним говорить? Мелу бы­ло всего лишь три годика, когда папа умер.

Перл. Если бы он не был таким нервным, папа мог бы с ним говорить.

Гарри. Никогда в жизни я не пил кофе. Это от­рава. Действует сразу на весь организм. (Смотрит на дверь спальни). С кем она там, в конце концов, по телефону?

Перл. То же самое у него было в школе. Нерв­ный срыв. (Брату.) Помнишь, у него был нервный срыв в школе?

Гарри (поворачивается к ней). О ком это ты?

Перл. О Меле! У него был нервный срыв в шко­ле, ты разве не помнишь?

Гарри. Что ты говоришь? Никакого у него тог­да нервного срыва не было. А в школе он сорвался во время гимнастики и сломал руку.

Перл. Я говорю не об этом случае.

Гарри. А в другой раз упал с велосипеда и вы­бил себе зуб.

Перл. Я говорю не об этом случае.

Гарри. Тогда о каком же случае ты говоришь?

Перл. Я говорю о том случае, когда у него в школе был нервный срыв. Я помню, как будто это вчера было, и можешь мне не воз­ражать. Полин, подтверди.

Полин. Никогда у Мела не было нервного срыва.

Перл. Ну не странно ли? А я думала, у него был нервный срыв. Может быть, я спутала с кем-то...

Гарри. Ты не в состоянии даже запомнить, что я не пью кофе.

Полин. У него, должно быть, была трудная жизнь в армии.

Гарри. Это две-то недели? Он там даже форму не успел получить. Вы сами не знаете, о чем говорите. Никогда ничего дурного с Мелом не случалось. Никогда. Его несчастье в том, что с ним всегда слишком нянчились. Все вы с ним нянчились.

Джесси. А что мы, не должны были его нян­чить? Он же был маленький!

Гарри. Вы занянчили его, вот в чем беда. Когда он был ребенком, он не нес никакой от­ветственности, не то, что я. Потому-то он и не может справиться со своими проблема­ми. Потому-то и ослабел. Он — ребенок, младенец.

Перл. А что если я подолью тебе молока в кофе?

Гарри. Я не хочу никакого кофе!

Джесси. Не желает он кофе. Оставь ты его в покое.

Полин. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но когда Мел был совсем крошкой, не казалось ли вам, что голова его была слишком большой для его тельца?

Перл. Мел? У Мела была прекрасная го­лова.

Полин. Я же не сказала, что у него была некра­сивая голова. Я сказала, что она была слиш­ком велика для его тела. Всегда как-то кло­нилась на сторону. (Показывает, как клони­лась.)

Перл. У всех младенцев головы клонятся на сто­рону. (Показывает.)

Полин. Я знаю, но он с трудом, а все же старал­ся держаться прямо. (Показывает.)

Гарри. Меня вот никогда не нянчили. Папа не допустил бы... Никто не целовал меня с тех пор, как мне исполнилось семь.

Джесси. Ну что ты, тебя целовали.

Гарри. Никогда не целовали... И не нужно мне было поцелуев. Весь мир целовал Мела, и посмотрите, что с ним сегодня... С кем она все время разговаривает?

Перл. Помнишь то лето, когда он убежал из дому?

Полин. Он не убегал на все лето. Он убежал на одну ночь.

Перл. А кто говорит, что на все лето?

Полин. Кто говорит? Да ты говоришь. Только что сказала: «Помнишь то лето, когда он убежал из дому?»

Перл. Ну и что? Он убежал летом на одну ночь.

Полин. Ты бы так и сказала. Сказала бы: «Помнишь то лето, когда он убежал из дому на одну ночь?» А у тебя получается, будто он убежал на все лето. Уж настолько су­масшедшим он никогда не был.

Перл. Разве я говорила, что Мел был сумасшед­шим? Кто слышал, чтобы я произносила сло­во «сумасшедший»? Джесси, ты слышала от меня слово «сумасшедший»?

Джесси. Я слышала слово «сумасшедший», но не заметила, кто его произнес.

Перл (к Полин). Если это то, чему ты веришь тогда ты и есть сумасшедшая.

Полин. Хорошо. Если тебе нравится, я сумас­шедшая. Пусть я буду сумасшедшей.

Перл. Прекрасно. Тогда с этим покончено. Ты — сумасшедшая.

Гарри. Послушайте, мне надо возвращаться в офис. Джесси должна сегодня вечером быть в Лейквуде. Давайте постараемся сейчас решить все. Что мы будем делать?

Полин. С чем?

Гарри (смотрит на нее как на помешанную) С чем? С Суэцким каналом! Что ты имеешь в виду? Для чего мы здесь? Для чего Джес­си притащилась сюда из самого Лейквуда? Что мы делаем в доме этой женщины (ука­зывает на спальню), которая никого из нас не приглашала вот уже девять лет? Причина нашей тревоги — наш брат. Наш заболев­ший брат, у которого был нервный срыв.

Джесси (всхлипывает, вытирает платком гла­за.). Каждый раз, когда я это слышу...

Гарри. Почему ты плачешь? Как будто услыша­ла о его болезни только что. Ты знаешь об этом уже неделю.

Джесси. Разве я не плакала всю эту неделю? Он мой брат, мне больно.

Гарри. Всем нам больно. Поэтому мы здесь. Чтобы попытаться что-то сделать.

Полин. Гарри, пусть она поплачет, если хочет. Все-таки она приехала сюда из самого Лейк­вуда... Ну, дальше, Гарри.

Гарри. Факт номер один — у Мела был нервный срыв. Факт номер два — у Мела нет работы. Человек абсолютно ничем не занят.

Джесси (снова всхлипывает). Ты думаешь, мне от этого тоже не больно?

Полин. Джесси, дай ему закончить. Можешь плакать по дороге домой.

Гарри. Факт...

Полин. Говори же, Гарри, что еще?

Гарри. Факт номер три: у Мела практически нет ни гроша... Я не хочу останавливаться на том, как странно муж и жена на протяже­нии двадцати семи лет обращались со свои­ми деньгами. Не мое дело вмешиваться в то, как человек растранжирил сбережения на плохие инвестиции, о которых он никогда не спрашивал моего совета. Совета у меня, которому инвестиции принесли, слава богу, платежеспособность, обеспеченность и уют­ный летний домик за городом. У меня-то уж никогда не будет нервного срыва... Все это не мое дело. Мое дело — чем мы можем по­мочь Мелу? Сколько мы ему дадим? Есть какие-нибудь предложения?

Гнетущее молчание. Никто не говорит. Ни­кто не смотрит друг на друга. Все сосредо­точенно пьют кофе, но никто не делает ника­ких предложений насчет того, сколько он может дать.

(После длительной паузы.) Ну?

Перл. Ты бизнесмен, Гарри. Ты и предлагай. Скажи сам, сколько нам следует дать.

Гарри (размышляет минуту). Перл, налей мне немного кофе... Итак, давайте смотреть в ли­цо фактам. Человеку нужна помощь. К кому еще, кроме нас, он может обратиться? Мое предложение такое... Мы даем Мелу взаймы. Мы все даем... икс долларов в неделю, и по­том, когда он снова встанет на ноги, когда он поправится, получит работу, тогда он сможет- выплатить нам все. Вот какое мое предложение. Что вы об этом думаете?

Пронзительное молчание. Полин что-то шеп­чет Перл. Перл кивает.

Перл. У Полин есть вопрос.

Гарри. Какой вопрос?

Полин. А сколько это — икс долларов?

Гарри. Икс — это икс. Мы должны определить, что такое икс. Мы поговорим и решим.

Полин. Я имею в виду, будет ли это большой икс или маленький.

Гарри. Это даже не икс. Это — пустое место до той, поры, пока мы не заменим икс опреде­ленной цифрой.

Полин. Я не против. Мы должны поступать ра­зумно. Но когда ты так говоришь — икс дол­ларов, это выглядит, как куча денег... У меня капитал ограниченный, ты знаешь.

Джесси. У каждого капитал ограниченный. Ни у кого нет неограниченного капитала. Перл, у тебя капитал неограниченный?

Перл. Хотелось, чтоб это было так. Тогда я бы сию минуту дала Мелу икс долларов.

Полин. Я лишь спрашиваю, что означает этот икс. Я не могу рассуждать при помощи букв. Я должна знать цифры.

Джесси. Гарри, не говори больше «икс». Мы не бизнесмены. Мы ничего не понимаем в ик­сах. Назови цифру, тогда мы сможем по­нять.

Гарри. Я не могу назвать цифру, пока не опре­делю: а) сколько нужно Мелу в неделю, и б) сколько мы готовы дать. Я не могу да­же предположить, что такое икс, пока мы не выясним, сколько это будет — а и б.

Перл. Хорошо, предположим, мы выясним, что такое а и что такое б. И если мы это знаем, то мы определим, что такое икс, правильно?

Гарри. Правильно.

Перл. А теперь предположим, что все присутст­вующие соглашаются, за исключением... од­ной. Она думает, что это слишком много. Она не хочет давать икс. Она готова дать эм или какое-нибудь дабл ю, что мы тогда будем делать?

Гарри. Забудьте об иксе. Забудьте, что я когда-либо о нем упоминал. (Потирая голову, пьет кофе.) Давайте установим, сколько нужно Мелу, чтобы справиться с нервным срывом... Больше всего у него уходит на врача, пра­вильно? Эдна говорит, что это самый лучший врач, и Мел должен ходить к нему пять раз в неделю.

Полин. Пять раз в неделю к лучшему врачу? Я начинаю понимать, во что выльется этот икс.

Джесси. Возможно, это даже и не нервный срыв. Доктора тоже могут ошибаться. Пом­нишь, Перл, твои боли в прошлом году?

Перл. Правда. Они выдернули у меня все верх­ние зубы, а потом выяснили, что это были камни в почке.

Гарри. Не могу поверить своим ушам... Вам всем трем, вместе взятым — сто шестьдесят лет, и ни у одной нет здравого смысла. Ес­ли вы помолчите минуту, я все улажу.

Перл. Хорошо, мы молчим. Улаживай, Гарри.

Гарри. Самое главное — чтобы Мел поправил­ся. Согласны?

Все трое. Согласны.

Гарри. И единственное, что ему может помочь, это визиты к доктору. Согласны?

Все трое. Согласны.

Гарри. И это наш долг как его единственных оставшихся в живых родственников, не счи­тая его жены, — я не хочу никого обидеть — взять на себя финансовое бремя. Согласны?

Все трое. Согласны.

Гарри. И мы все будем участвовать в этом деле до конца, будет ли это продолжаться неде­лю, месяц, год или даже пять лет. Согласны?

Ледяное молчание.

Ладно. Наше первое расхождение.

Полин. Никто ни с кем не расходится. Мы все согласны. Но когда ты произносишь такие слова, как «пять лет»... Не вижу никакого смысла в том, чтобы вылечить Мела, а самим в конце концов попасть в приют для ни­щих. Если, упаси бог, такое случится, ока­жется ли он в состоянии помочь нам? Начать с того, будут ли у него такие возможности?

Джесси. Как же нам поступить, Гарри? Ты знаешь, как делаются такие дела. Как нам следует поступить?

Гарри. Итак, очевидно, что мы не можем позво­лить Мелу болеть, сколько ему вздумается. Мы должны поставить предел этому. Со­гласны?

Все трое. Согласны.

Гарри. Сколько мы дадим ему, чтобы он мог поправиться? Шесть месяцев?

Полин. На это не должно уйти шесть месяцев. Если этот врач действительно так хорош, как о нем говорит Эдна, то зачем же тогда шесть месяцев?

Слышно, как закрывается дверь в спальню.

Перл. Тише... Она идет.

Полин. Пусть Гарри говорит.

Перл. И тогда мы все уладим. Слава богу, поч­ти все уже улажено.

Все принимают невинный и спокойный вид. Эдна выходит из спальни.

Эдна. Извините, я задержалась. Я только что говорила с доктором Фрэнком. Мел уже уехал домой. Через минуту он будет здесь.

Гарри. Как Мел? Что говорит доктор?

Эдна. Трудно сказать. У Мела очень тяжелый период. Он в подавленном состоянии, сам не свой. Как будто живет в каком-то другом мире. Иногда часами он сидит в кресле и не говорит ни слова. Вот он вернется, вы сами увидите. Он стал неузнаваем.

Джесси (вытирает глаза платком, всхлипывает). Каждый раз, когда я слышу это, мне становится больно...

Полин. Так что же это, нервный срыв? Ты можешь нам открыть правду. Мы — его се­мья. Это нервный срыв, да?

Эдна. Да, в каком-то смысле, я думаю, можно .считать, что это — нервный срыв.

Перл. Я знала, я знала. То же самое у него бы­ло в школе.

Гарри. Так какой же все-таки диагноз? Что го­ворит доктор?

Эдна (пожимает плечами). Мел нуждается в заботе и лечении. У него очень хороший доктор. Он считает, что с Мелом будет все хорошо, но понадобится время.

Полин. Какое время? Месяц? Два месяца? Больше, двух месяцев?

Эдна. Пока еще он не может определить.

Полин. Но что он предполагает? Он же может предположить — три месяца? Четыре месяца? Больше четырех месяцев?

Эдна. Пока что ничего нельзя сказать, Полин. Может быть — месяц, может быть — два месяца, может быть — два года.

Полин. Нет, о двух годах и речи быть не может. Я отказываюсь, если понадобится два года.

Эдна. Я ничего не утверждаю. Я только говорю, что пока еще ничего не ясно.

Гарри. Можно мне сказать? Могу я сказать слово?

Полин (отворачивается). Я бы хотела, чтобы ты что-нибудь сказал, Гарри.

Гарри. Большое спасибо.

Полин. Потому что два года — это смешно.

Перл. Продолжай, Гарри.

Гарри. Мы, Эдна, очень все обеспокоены. Очень обеспокоены. В конце концов он наш брат.

Джесси. С тех пор, как он еще был ребенком...

Гарри. Может быть, все же вы дадите мне воз­можность говорить?

Перл. Дай ему сказать, Джесси... Говори, Гарри.

Гарри. Мы все очень обеспокоены. Мы понима­ем, что ты его жена, что ты сделаешь все воз­можное, но мы знаем, что этого недостаточ­но. Мы хотим помочь. Мы обговорили все между собой и... мы готовы взять на себя бремя финансовых расходов на врача. Ты заботишься о квартире, питании, обо всех мелочах. Мы оплачиваем докторские счета. Какими бы они ни оказались.

Эдна. Я... я тронута... Буду с вами очень откро­венна. Никогда не ожидала, что... я так тро­нута. Не знаю, что сказать...

Гарри. Ты не должна ничего говорить.

Полин. Только скажи нам, какими, ты думаешь, будут счета.

Эдна. С вашей стороны это очень щедро, но я не могу позволить вам сделать это. Мел не поз­волил бы мне.

Гарри. Не будь смешной. Откуда ты собираешься брать деньги — из банка? Нервный срыв — это же не пустяк!

Эдна. Я ведь представления не имею, как долго придется Мелу лечиться. Это может стоить больших денег.

Гарри. Предоставь нам беспокоиться об этом. Мы позаботимся о деньгах.

Эдна. Но может понадобиться двадцать, двад­цать пять тысяч долларов.

Наступает долгая пауза. Сестры смотрят на Гарри.

Полин. Гарри, можно сказать тебе кое-что нае­дине?

Гарри. Не нужны нам разговоры наедине...

Полин. Мы только что выяснили, что такое икс... Не думаешь ли ты, что нам следовало обсу­дить этот «икс» еще немножко?

Гарри. Нет никакой надобности. Меня не забо­тит, сколько это будет стоить. Вы втроем дадите, сколько считаете для себя посильным. Все остальное заплачу я... Будет ли это пят­надцать, двадцать или двадцать пять тысяч, я позабочусь, чтобы Мел получил самую лучшую медицинскую помощь... Вот все, что я хотел сказать. (Кивает головой,как бы отвешивая небольшой поклон.)

Эдна (тронута). Я... У меня нет слов. Что мне сказать на это?

Гарри. Ничего не говори.

Перл. Мы просто хотим сделать все, что нужно-

Эдна. Я знаю, никто из нас не был очень близок друг к другу последние несколько лет.

Полин. Девять. Девять лет назад нас приглашали в гости последний раз.

Эдна. Разве это было так давно? Наверное, я была виновата. Не старалась понять вас. Может быть, и вы не старались понять меня. Во всяком случае, я благодарна больше, чем вы можете себе это представить, но нам действительно ничего не нужно.

Гарри. Что ты говоришь? Конечно же, нужно!

Эдна. За эти годы мы отложили кое-какие день­ги. У меня есть драгоценности, которые я мо­гу продать...

Гарри. Тебе нет надобности продавать драго­ценности.

Полин. Может быть, она их больше не носит. Дай ей сказать...

Эдна. Мел может взять свою страховку, и у ме­ня есть работа. Я справлюсь, какими бы ни были затраты на лечение... Но если вы дей­ствительно хотите помочь... Меня беспокоит будущее Мела.

Джесси. Нас всех это беспокоит, дорогая.

Эдна. Нелегко сейчас человеку в возрасте Мела найти работу, начать все сначала...

Гарри. Если бы он хоть что-то понимал в уста­новке осветительных приборов, я бы немед­ленно взял его.

Перл. Господи, конечно.

Эдна. Если бы он смог уехать из Нью-Йopкa куда-нибудь за город, ему было бы на сто процентов лучше.

Гарри. Думаю — даже на тысячу процентов.

Эдна. Я думала о летнем лагере. Мел чудесно ладит с детьми, любит спорт, я мог­ла бы готовить еду. Девочки будут помогать, мы сможем нанять и помощников... В Вермонте продается прекрасный участок. Мы могли бы подготовить его к следующему лету. Не думаете ли вы, что Мелу было бы там много лучше?

Гарри. Снова согласен — на тысячу процентов.

Эдна. Они просят двадцать пять тысяч долларов наличными... Так вот, вместо того чтобы давать их нам на врача, не могли бы вы одолжить их на лагерь?

Выразительное молчание.

Гарри (смотрит на Эдну, сражен ее словами). Летний лагерь? Двадцать пять тысяч долла­ров за летний лагерь?

Эдна. Цена — сто тысяч долларов. Но они хотят получить сразу двадцать пять тысяч.

Гарри. Сто тысяч долларов за летний лагерь, который будет содержать человек с нервным срывом?

Эдна. С ним будет все в порядке к следующему лету...

Гарри. Ты понимаешь, что значит для нормаль­ного человека отвечать за целую кучу детей? А ты подумала о судебных исках, если что-нибудь случится?

Эдна. Я не понимаю. Вы хотели дать Мелу денег на доктора. Так почему бы вам не одолжить их ему на лагерь?

Гарри. Потому что вы можете разориться с этим лагерем. С врачом вы тоже можете разориться. Но Мел хоть выздоровеет.

Эдна. Ладно. Вы платите за доктора. Я вложу деньги в лагерь.

Гарри. Ты хочешь сказать, что мы должны по­мочь Мелу выздороветь, чтобы он потерял все свои деньги на этом самом лагере и сно­ва заболел? Тогда ты опять придешь к нам за деньгами для другого доктора?

Эдна. Я думала, вы хотите что-то сделать, по­мочь ему.

Гарри. А мы и хотим ему помочь.

Эдна. Тогда — помогите.

Гарри. Не тогда, когда он болен. Когда он по­правится, тогда и поможем.

Эдна (оборачивается к сестрам). Вы все так ду­маете? Вы все согласны с Гарри?

Все с неловкостью смотрят друг на друга.

Полин (глядя в свою чашку). Я этот Вермонт вообще даже и не знаю.

Джесси. Я бы тут же сказала «да», но ведь Гарри говорит от имени всех.

Перл. Я бы поднялась и поехала сначала посмотреть, что там такое, но где уж мне путе­шествовать с моей ногой.

Эдна. Хорошо... Забудьте это. Забудьте о день­гах, они нам не нужны... Мы и без них обой­демся прекрасно, благодарю вас всех… Я вообще удивлена, что вы их предложили. Приятно сознавать, что когда Мел выздоровеет и снова будет твердо стоять на своих собственных ногах, я смогу рассчитывать на вашу помощь. Именно тогда она нам и будет нужна. (Направляется к спальне) Вы извините меня? Я должна сделать несколько телефонных звонков, прежде чем вернусь в офис... Просто на случай, если я не увижу никого из вас в последующие девять лет. (Указывает на поднос.) Угощайтесь, вот печенье. (Вбегает в спальню, захлопывая с грохотом за собой дверь.)

Ошеломленные, все смотрят друг на друга.

Гарри. Что такого я сказал? Вы — свидетели, что я такого сказал?

Перл. Ничего такого особенного, я свидетель.

Полин. Главное, что она просто не хочет, чтобы мы помогли ему. Она ревнует. А уж я-то бы­ла готова дать ему все, что только можно!

Джесси (к. Перл). Это что, мы, значит, ничего ей не дадим и на доктора?

Перл. Почему ты такая невнимательная! Ты всегда невнимательная.

Гарри. Человеку в его состоянии связываться с лагерем... Я с ним говорил по телефону в четверг. Он едва мог промолвить: «Хеллоу».

Полин. За что она ненавидит нас? Что мы ей сделали? Это ревность, вот что это такое.

Перл. Да, это только ревность.

Полин. Ревность... Я бы хотела, чтоб он уехал отсюда. Он мог бы переехать ко мне, я бы с радостью ухаживала за ним.

Гарри. Человек в его состоянии связывается с лагерем! Да он бы потратил все лето, что­бы додуматься, как надуть волейбольный мяч.

Джесси. Если еще ничего пока не решено, могу я поручить говорить за себя Полин? Я еще должна сделать кое-какие покупки.

Гарри. Садись на место! Ничего пока не реше­но. Мы должны все это уладить с Мелом.

Перл. С Мелом? Как может Мел принять реше­ние в его состоянии?

Гарри. С ним я могу поладить. У него только нервный срыв. А женщина эта — явно су­масшедшая! Дайте же мне еще немного кофе.

Перл начинает наливать Гарри кофе, когда внезапно мы слышим поворот ключа в за­мочной скважине, и дверь открывается. Входит Мел. Он выглядит постаревшим. Может быть, «постаревший» не то слово. «Отчужденный» — более точное определе­ние. Глаза обведены кругами, волосы слег­ка растрепаны, на лице застывшее непод­вижное выражение. Войдя, он запирает дверь, кладет ключ в карман, пересекает комнату и направляется в кухню, не огля­дываясь по сторонам и не замечая сидящих. Все смотрят на него удивленно, даже с не­которым ужасом. В кухне Мел наливает себе стакан воды и достает маленький паке­тик с таблетками. Кладет таблетку в рот и запивает водой. Возвращается в гостиную. Он не кажется ни пораженным, ни удивлен­ным. Будто бы ему снова шестнадцать лет, и он вернулся к себе в семью. Когда он го­ворит, его голосу недостает эмоций.

Мел. Я сейчас неплохо прогулялся.

Гарри (идет к нему). Хэлло, Мел.

Мел (смотрит на него). С Восемьдесят второй до самого парка. (Шепчет.) Не говорите Эдне. Она не любит, чтобы я уходил слишком да­леко.

Гарри. Мел? (Указывает на себя). Ты знаешь, кто это?

Мел. Что ты имеешь в виду, Гарри?

Гарри. Ничего, ничего... (Показывает на се­стер.) Смотри, кто пришел проведать тебя, Мел.

Мел. (оборачивается, смотрит на сестер, улыбается). Почему бы им не прийти повидать ме­ня? Они же мои родные сестры, верно? У ко­го еще такие сестры, как у меня? (Поднима­ет вверх руки в приветственном жесте и идет к Полин). Полин! Как дела? (Целует ее.)

Полин (обнимает его). Мел, дорогой.

Мел (оборачивается к Джесси). И Джесси. Ми­лая Джесси... (Целует ее.)

Джесси. Ты выглядишь замечательно, Мел. (Всхлипывает, стараясь побороть слезы.)

Мел (спиной к Перл). Все здесь, кроме Перл.

Перл (задетая тем, что он не заметил ее). Я здесь, Мел.

Мел (оборачивается). Вот она где, спряталась... Всегда пряталась от своего маленького бра­та.

Перл. Я не пряталась, Мел. Я просто сидела.

Гарри (берет Мела за руку). Мел, садись, Мы хотим поговорить с тобой.

Мел (смотрит на него с подозрением). Что-то случилось? Кто-то в семье заболел?

Гарри. Нет, никто не болен, Мел... У всех все просто замечательно. Садись. (Подталкива­ет Мела к стулу.)

Мел (садясь). Я так славно прошелся.

Джесси. Это чудесно, Мел. Ты всегда любил прогулки.

Перл встает и подходит к окну позади Ме­ла. Она вынимает платок и вытирает слезы.

Мел. Помнишь, как я любил прогулки, Джесси?

Джесси. Помню, Мел, я же только что сказала об этом.

Полин. Ты очень хорошо выглядишь, дорогой.

Мел. Спасибо, Полин.

Полин. Чувствуешь себя... нормально? (Про­глатывает последнее слово.)

Мел. Что такое, дорогая?

Полин. Я говорю: чувствуешь себя нормально?

Мел. Чувствую ли я себя нормально? Да. Толь­ко что я так славно прошелся.

Полин. О, это действительно славно, дорогой.

Мел (оглядывается). А где Перл? Что Перл, ушла домой?

Перл (от окна, стоя позади него). Я здесь, Мел. Я не ушла домой.

Мел (оборачивается). Она здесь. Опять прячет­ся... И всегда-то она пряталась от меня.

Гарри (расхаживая). Мел...

Мел. Да, Гарри?

Гарри (останавливается). Мел...

Перл. Гарри хочет кое-что сказать тебе, Мел.

Мел Что такое, Гарри?

Гарри. Ничего, Мел... Ничего...

Мел. Ты, по-моему, выглядишь нездоровым, Гар­ри. Слишком много работаешь... Не надо так много работать, Гарри...

Гарри. Не буду, Мел.

Мел. Ты должен почаще делать передышки. Три вещи я усвоил от докторов. Нужно делать передышки почаще, не следует принимать мир слишком серьезно... И надо быть очень осторожным, когда говоришь что-либо на балконе.

Занавес. Начались «Последние известия» — шестичасовой выпуск.

Голос диктора. Сегодня шестичасовой вы­пуск ведет Стэн Дженнингс вместо Род­жера Киттинга, который был ограблен и избит прошлой ночью, когда покинул на­шу студию после очередного шестичасово­го выпуска «Последних известий». Итак, шестичасовой выпуск «Последних изве­стий». Польское торговое судно «Майорска» водоизмещением в шесть тысяч тонн вошло в Нью-Йоркскую гавань в. густом тумане в семь часов утра и потерпело кру­шение, ударившись о Статую Свободы. Два матроса были ранены, и неполадки с электросистемой вызвали, мигание факела на Статуе Свободы. Это было первое в морской истории крушение с участием знаменитой статуи, хотя упомянутое поль­ское судно уже до этого побывало в шести морских столкновениях. Сегодня же в оте­ле «Мидтаун» семнадцать ведущих пси­хиатров Соединенных Штатов, прибыв­ших на семинар Национального психиат­рического общества, застряли в лифте между этажами и пробыли в клетке в те­чение сорока пяти минут. Разразилась па­ника, и двенадцать психиатров находятся сейчас на излечении от истерии.

5

Шестью неделями позже. Середина декаб­ря. Вечереет. Когда поднимается занавес, Эдна говорит по телефону. На ней зим­нее пальто поверх костюма. Пакет с про­дуктами в руке. Она только что вошла и выглядит расстроенной.

Эдна (по телефону). Алло?.. Будьте добры, смотрителя, пожалуйста... Миссис Эди­сон. Из четырнадцатой-а. У нас нет воды. Воды нет в доме... Что значит — «он вы­шел». Куда вышел? У нас нет воды: я только что вошла... Хорошо, если они чи­нят трубы, значит, он должен быть в до­ме? Ему же за то и платят, чтобы он был при доме, не так ли?.. Я не видела ника­ких объявлений в лифте. У меня голова и без того забита, буду я еще читать какие-то объявления в лифтах... У нас нет элек­тричества в кухне... Нет, только в кухне... Только в кухне!... Не знаю, почему, я же не электрик... Я не могу ждать до семи ча­сов... У меня все продукты портятся, а вы мне говорите, что ваш муж вышел... Я его не виню. Я бы тоже держалась подальше от этого дома, если бы могла.

Мел вошел в квартиру, когда она говори­ла по телефону.

(Вешает трубку, стоит.) Нет воды... вода отключена... Они чинят трубы, поэтому во­ды не будет до пяти, шести, семи. Они са­ми не знают, до какого часа. И нет элек­тричества в кухне... Холодильник выклю­чился... Я вызывала электрика, а его нет... (Садится.)

Мел идет к столу. Кладет краски в ящик. Видны, мольберт и холст.

Мел. Я больше не пойду. Я больше не пойду к доктору. Это жулик. Сидит там, чистит свою трубку, поигрывает часами на цепоч­ке и говорит черт знает что. Этот чело­век — жулик. Если я и поправлюсь, то не­зависимо от доктора. Я сам управлюсь со своими собственными проблемами. А этот человек сидит там и получает сорок долларов в час за то, что чистит трубку и наблюдает, как я поправляюсь. У меня дома есть зеркала, и я сам могу наблю­дать за тем, как я поправляюсь. Если бы я пролежал так пятьдесят минут и не ска­зал ни слова, он бы тоже все время мол­чал. Он что, помер бы (направляется к шкафу, отставляя в сторону ящик с крас­ками, мольберт и холст), если бы задал мне вопрос: «Что произошло, мистер Эдисоя? О чем вы думаете?» Но нет, если я не за­трону этой темы, он даже и не спросит. Го­ворю тебе, я сам себя лечу. Я вижу, на что ты похожа, когда вечером приходишь до­мой. Изводишь себя, гнешь горб и — для чего? Чтобы отдавать по сорок долларов в час любителю трубок. С меня хватит, Эдна. Я не могу больше смотреть на то, как ты из-за меня на глазах превращаешься в ста­руху. Какой в этом смысл? Когда я понрав­люсь, я окажусь для тебя слишком моло­дым.

Эдна (сдерживая слезы). Не волнуйся... Об этом уже нечего беспокоиться, Мел... Мы сгорели.

Мел. Кто сгорел?

Эдна. Мы. Фирма, где я работаю, сгорела. Осталось пустое место.

Мел. Они... отпускают тебя?

Эдна. Если они погорели, то зачем я им нужна?

Мел. Ты хочешь сказать, они полностью про­горели?                                  

Эдна. Обанкротились. Не рассчитали своих возможностей. Одного из партнеров, может быть, даже посадят.

Мел. Нельзя обанкротиться за ночь. Должно быть, какие-то признаки были и раньше.

Эдна (плачет). Не замечала я никаких приз­наков... То есть были кое-какие, но я боя­лась думать об этом... Что случилось, Мел? Похоже, весь мир прогорает?

Мел (направляется к ней). Ну, ладно, Эдна. Ну, ладно.

Эдна (всхлипывая). Я думала, что у нас такая сильная страна, Мел. Если нельзя надеяться на Америку, то на кого же мож­но надеяться?

Мел. На самих себя, Эдна. Мы должны наде­яться друг на друга.

Эдна. Я не понимаю, как такое большое дело, как наше, могло сгореть? Это же не какая-то маленькая лавка. Это большое здание. Камень, мрамор, украшения на крыше. Такие красивые горгульи ручной работы — эти фантастические фигуры на водосточ­ных трубах. Им, наверно, по сто лет. Завт­ра придут люди с молотками и снесут... гoргульи...

Мел. Это всего лишь работа, Эдна. Это же не вся твоя жизнь, всего лишь работа.

Эдна. Ты знаешь, о чем я думала по пути до­мой? У меня в голове была только одна мысль: ванна... принять хорошую горячую ванну... (Всхлипывает снова.) И тут все прогорело.

Мел. Будет вода. Будет, Эдна. Это не навсег­да. Все снова будет.

Эдна (кричит). Я хочу ванну! Я хочу принять ванну!

Мел. Вода отключена, Эдна, Что я могу сде­лать? Я ничего не могу сделать.

Эдна (кричит). Постучи по трубам. Скажи им, что там, наверху женщина, которой нужно срочно принять ванну. Если я не посижу в воде, Мел, я сойду с ума. Постучи по трубам.

Мел. Эдна, будь благоразумной... 

Эдна (кричит). Я для тебя стучала, почему ты не можешь постучать для меня?!

Мел. Шш. Хорошо, маленькая. Хорошо.

Эдна (все еще всхлипывая). Нет, вовсе не хорошо. Зачем ты говоришь, что хорошо? Ты с ума сошел? О господи, Мел, прости меня. Я не имела в виду этого. Пожалуй­ста, прости меня, Мел.

Мел. Все хорошо, Эдна... Пожалуйста, успо­койся.

Эдна. Я не понимаю больше, что я говорю. Это уж слишком, Мел. У меня не осталось ни­каких сил, Мел. Ничего. Я не смогла в автобусе открыть свой кошелек, маленький мальчик помог мне.

Мел. У тебя есть силы.

Эдна. У меня есть злость, но нет сил... Если со мной что-нибудь случится, кто о нас по­заботится?

Мел. Я. Всегда я заботился о тебе, правда?

Эдна. Но кто позаботится о нас сейчас, Мел?

Мел. Я, Эдна, я.

Эдна. Ты, Мел?

Мел. Ты мне не доверяешь, Эдна? Ты в меня больше не веришь?

Эдна. Давай все оставим, Мел... Давай от всего откажемся и все оставим... Пусть они забирают... Пусть они забирают свой го­род... Пусть у них будет их мусор, их жули­ки, их работа и их разбитые горгульи. Я хочу прожить остаток своей жизни с тобой и видеть, что наши девочки растут здоровыми и счастливыми. И я бы хотела, чтобы иногда было немного воды, и я мог­ла бы принять ванну... Пожалуйста, Мел... Пожалуйста...

Мел. Хорошо, Эдна... Мы уйдем... Мы уйдем.

Звонят в дверь.

Эдна (кричит). Это смотритель!

Мел. Я займусь им! Эдна, ты очень разнервни­чалась. Успокойся, сядь в ванну и подож­ди, пока пойдет вода...

Эдна. Хорошо, Мел... Извини, если я тебя рас­строила. (Поворачивается и. уходит в спальню.)

Мел идет к двери, открывает ее. На поро­ге Гарри с маленьким плоским чемодан­чиком «атташе-кейс» в руках.

Гарри. Привет, Мел... Можно войти?

Мел (удивленный). Конечно, Гарри, конечно. Я не знал, что ты в Нью-Йорке.

Гарри (говорит мягко). У меня было дело, и, кроме того, я хотел поговорить с тобой. Как ты себя чувствуешь? Хорошо?

Мел. Не будь таким торжественным, Гарри. Это не больничная палата. Я себя чув­ствую хорошо.

Гарри. Я привез тебе немного яблок из-за го­рода. (Открывает «атташе-кейс».) Попро­буй-ка! (Вынимает яблоки.) Помню, ты всегда любил яблоки. Тебе сейчас их раз­решают?

Мел. Яблоки никак не повлияют на голову, Гарри. Они не сведут меня с ума. Спаси­бо. Очень мило с твоей стороны.

Гарри. Эдна дома?

Мел. Да, она в ванной. Неважно себя чувству­ет.

Гарри. Ладно. Она не хочет меня видеть. Я понимаю.

Мел. Это не так, Гарри. Она очень устала.

Гарри. Она меня не любит. Что поделаешь, нельзя, чтобы весь мир тебя любил... Ра­зумеется, мне неприятно, что меня не лю­бит жена моего брата, но именно это и пришпоривает лошадь. Я только на две минуты. Мне хотелось самому принести тебе яблок. Сейчас уйду.

Мел. Ты проехал восемь миль, чтобы принести мне шесть яблок? Гарри, очень мило с твоей стороны, но в этом не было никакой необходимости.

Гарри. Не в яблоках дело, Мел. У меня есть кое-что посущественнее, чем яблоки. (До­стает из кармана чек.) Вот. Это для тебя и Эдны... Яблоки сами по себе.

Мел (берет чек и смотрит на него). Что это?

Гарри. Это чек. Деньги. Иди и покупай себе летний лагерь (Добродушно.) Иди. Го­товься к июлю-августу принять свою соп­ливую ораву. Желаю приятно провести время. (Поднимается, чтобы уйти.)

Мел. Гарри, здесь двадцать пять тысяч долла­ров.

Гарри. Я и твои сестры скинулись поровну. Фифти-фифти. Я скажу им об этом завтра.

Мел. Ничего не понимаю.

Гарри. Я сам не понимаю. Почему это вдруг человеку захотелось содержать летний ла­герь? Но если тебе так нравится, пусть так...

Мел. Когда Эдна просила тебя об этом?

Гарри. Какая разница? С этим покончено: все мы немножко поволновались. Старались поступить как лучше. Бери деньги, поку­пай свой сумасшедший лагерь.

Мел. Гарри!

Гарри. Да?

Мел. Во-первых... спасибо. Во-вторых, я не мо­гу принять.

Гарри. Не заводи теперь уж ты меня. Мне по­надобилось шесть недель, чтобы принять решение и отдать тебе эти деньги.

Мел. Мне трудно тебе объяснить, Гарри, но я просто не могу принять деньги.

Гарри. Почему ты не хочешь позволить мне сделать это для тебя? Почему ты не хо­чешь позволить мне получить какое-то удовлетворение от того, что я сделаю тебе что-то хорошее?

Мел. Ты уже сделал, предложив их мне. Те­перь ты сделаешь мне хорошее, разорван это. Если кто-то из наших соседей увидит такую кучу денег, то тебе уже никогда не добраться до своего автомобиля.

Гарри. Всем остальным ты позволяешь помо­гать тебе? Всем остальным ты позволя­ешь заботиться о тебе, Эдне, Перл, По­лин, Джесси. Всем, кроме меня, твоего брата. Почему меня всегда исключают из семьи?

Мел. Это — три пожилые вдовы. Они только и ищут, о ком бы позаботиться. Я сделал им подарок, заболев. Что ты от меня хо­чешь, Гарри?

Гарри. Я должен был работать, едва мне стук­нуло тринадцать лет. У меня не было вре­мени ходить в любимчиках.

Мел. Гарри, давай не будем возвращаться к этому. Хочешь быть любимчиком — я тебе это устрою. Я созову сестренок сегодня же вечером и скажу им, что с этого момента ты — наш любимчик.

Гарри. Я вовсе не виню тебя! Это естественно, если в семье два брата, и один из них весь день на работе, то другой — тот, что оста­ется дома, — становится любимчиком.

Мел. Гарри, я не хочу выглядеть невежливым. Но Эдна плохо себя чувствует, в доме нет воды, и все продукты разморозились. И у меня действительно нет настроения обсуждать, почему не ты в семье любимчик.

Гарри. Я прожил в семье тридцать один год, и никто ни разу не спел мне: «С днем рождения, Гарри».

Мел (в отчаянии). Это неправда. Тебе всегда устраивали день рождения и всегда был большой торт.

Гарри. Да, день рождения устраивали и был большой торт, но никто не пел: «С днем рождения, Гарри».

Мел. Ладно. В этом году я найму хор поболь­ше, и мы споем тебе: «С днем рождения, Гарри»!

Гарри. В одиннадцать лет я уже носил длин­ные брюки. В четырнадцать у меня были маленькие усики, когда я шел в кино, то должен был показывать кассиру метрику: с меня требовали взрослый билет.

Мел. Я знаю, Гарри. Ты вырос очень быстро.

Гарри. Видел ли ты когда-нибудь у Перл наш семейный альбом? Там вообще нет моих детских снимков. Я как-то проскочил этот период. Тысячи твоих снимков — на вело­сипеде, на пони, у парикмахера... И один снимок — я в бьюике тридцать восьмого года. Выгляжу как Герберт Гувер.

Мел. Прости меня, Гарри.

Гарри. Вот что я хочу сказать тебе, Мел. Я не говорил этого никому. Не думаю, что твои мозги созданы для бизнеса. Не думаю, чтобы ты знал, как можно удержать день­ги в руках. Не думаю, чтобы ты мог справ­ляться как следует с разного рода проб­лемами. Я думаю, ты — ребенок. Бэби. Избалованное дитя. Но, суди меня бог, много ночей подряд я лежал в постели и думал, почему я завидую тебе... Ну, не странно ли? Мне, в моем положении зави­довать тебе, в твоем положении? Что это такое? То, что есть у меня, ты иметь ни­когда не будешь... Но как мне хотелось бы хоть раз в жизни иметь то, что есть у те­бя... Хотя бы в течение одного часа почув­ствовать, что это такое — быть любимчи­ком?

Мел. Хочешь, я поцелую тебя?

Гарри. Ладно, забудь, что я сказал. Я переду­мал. Не хочу быть любимчиком. Во вся­ком случае, если для этого необходимо, чтобы Джесси и Полин меня целовали.

Мел. Нет, ты попробуй, может, тебе и понра­вится.

Гарри. Я пробовал — не понравилось... Что, если я одолжу тебе двенадцать тысяч? Наймешь маленький лагерь, пять мальчи­ков, две девочки.

Мел. А как насчет поцелуйчика в щечку?

Гарри. Ты еще не поправился. Плевать, что говорят доктора — ты еще не совсем в норме... (Выходит, закрывая за собой дверь.)

Мел. Эдна! Эдна!

Эдна (входит в банном халате). Что такое, Мел?! В чем дело?

Мел (сердито прохаживается, пытаясь найти верное слово, пока она стоит в ожидании). Ты просила о чем-то Гарри? Ты просила у моей семьи двадцать пять ты­сяч долларов на летний лагерь?

Эдна. Я не просила... Они предлагали деньги на доктора... Я сказала, что нам нужны деньги, но не на доктора, а на лагерь.

Мел. Ты что, не понимаешь, как это унизитель­но для меня — просить денег у родствен­ников? Не понимаешь?

Эдна. Ты не просил их. Не тебя унизили — меня! Это я сидела здесь перед испанской инквизицией. Тебя в это время даже дома не было. Ты был на приятной успокаиваю­щей прогулке в парке.

Мел. Успокаивающей! Успокаивающей? Я был подавлен наркотиками, Эдна, а не успо­коен. Подавлен!

Эдна. Мне все равно... подавили, задавили! Меня унизили... Следующий раз пусть те­бя унижают. А меня подавляют наркотиками.

Мел (очень громко). Ты соображаешь, что го­воришь с человеком, у которого только что был нервный срыв? У тебя что, нет даже сочувствия к больному человеку?

Эдна (кричит в ответ). Ты же не выглядишь уже больным! Ты такой, как всегда!

Мел. Я говорю не про «сейчас», Эдна, а про тогда. Я был подавлен, а не успокоен, Эдна. Подавлен.

Эдна (кричит). Я бы хотела, чтобы ты снова был подавлен и перестал орать на меня!

Женский голос (сверху). Эй, внизу! Мо­жет, вы там все-таки прекратите, хули­ганье?

Эдна (выбегает на балкон, кричит). Кого это вы обзываете хулиганьем?

Женский голос (сверху). Тебя и твоего му­жа-скандалиста.

Эдна (кричит). Не смейте обзывать нас! Твой. муж не стоит и мизинца моего мужа. Мы еще не забыли холодный душ. Мы еще помним вашу воду.

Мел выходит на балкон.

Женский голос. Мой муж будет дома че­рез час. И если вы там не заткнетесь, по­лучите еще похлеще, чем тот раз.

Эдна. Ха! Чего? Где вы возьмете воду? Где твоя вода, скандалистка?

Мел (отталкивая ее). Эдна, уйди отсюда. (Об­ращается вверх.) Я прошу прощения. Моя жена не имела в виду ничего такого... Мы просто обсуждали...

В это время на него обрушивается силь­ный поток воды, видимо, из большого вед­ра.

(Входит в комнату, весь промокший.) Они сделали это опять... (Садится.)

Эдна. Где они достали воду? Ну где они до­стали воду?

Мел. У таких людей всегда есть вода... Они ее копят, чтобы в подходящий момент вы­лить ее на таких, как мы.

Оба подавлены. Несколько мгновений сто­ит тишина.

Эдна (смотрит на него). Я думаю, ты ведешь себя очень хорошо, Мел. Я думаю, что на этот раз ты воспринимаешь все прек­расно... И это — настоящий прогресс, Мел... Я думаю, ты уже прошел через это, Мел... Я в самом деле так думаю.

Позади них, в проем двери на балкон вид­но, что пошел снег.

...Может быть, ты прав. Может быть, тебе не нужно больше ходить к врачу. Я так горжусь тобой, Мел, так горжусь... пото­му, что ты лучше, чем они. Лучше всех, Мел...

Снег падает сначала медленно, но не­уклонно нарастая. Мел, чувствуя что-то, оборачивается и смотрит на улицу. Эдна смотрит на Мела, потом поворачивается и смотрит на балкон, чтобы увидеть, что взволновало Мела. Они смотрят друг на друга, потом снова на снег. Мел смотрит на часы... Еще раз — на снег, потом пово­рачивается и медленно идет к шкафу... Эдна наблюдает за ним... Он открывает его, достает лопату, еще раз смотрит на снег, на часы, пересекает комнату, садит­ся на стул, в одной руке лопата, другой обнимает Эдну за плечи. Затем мы слы­шим голос по радио.

Голос диктора. Это — Роджер Киттинг с шестичасовым выпуском «Последних изве­стий». Предупреждения о сильном снего­паде были расклеены сегодня вдоль всего Восточного побережья. Толщина снежного покрова, ожидаемого в Нью-Йорке, двад­цать три дюйма. Снегоочистители готовы к работе. Власти также обратились с просьбой к городским жителям достать свои лопаты и показать, как нью-йоркцы могут жить вместе и работать вместе ради общего дела.

Занавес падает

Перевели с английского Элла Черепахова и Валентин Василец

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!