ЖИЛ-БЫЛ У БАБУШКИ СЕРЕНЬКИЙ КОЗЛИК
Синяя стена валится на меня, море валится на меня…
Открываю глаза — синие круги ходят, зеленые…
Под шелковицей спят синими курдюками вверх шоссейные турки, раскинув медные кулаки
Синие вуалетки вьются из фаэтонов, летит бутылка на камни, брызжет…
И виноделы, одуревшие от паров, в синих передниках, помахивают ковшами… Пора, пора на коней сажаться, жара свалила…
КОНЕЦ ПАВЛИНА
–
КРУГ АДСКИЙ
Бывало, в синих очках ходил — ерзал, брюки старенькие, последние, дрожащей щеточкой чистил на порожке… Три месяца выдержали в подвале… за что?! А зачем на море после «октября» приехал? Бежать вздумал?! Отмолили старика — выпустили: на ладан дышит! Привезли вчера к вечеру, а в одиннадцать — сподобил Господь — помер в своей квартирке, чайку попил. Хоть чайку удалось попить!
НА ТИХОЙ ПРИСТАНИ
ЧАТЫРДАГ ДЫШИТ
ПРАВЕДНИЦА-ПОДВИЖНИЦА
Востроносенькая, синеглазая, приветливая, она недавно была красива. Теперь — скелет большеглазый, большеглазы и девочки.
ПОД ВЕТРОМ
Покалывает и прячет синее море — играют на нем барашки.
ТАМ, ВНИЗУ
КОНЕЦ БУБИКА
ЖИВА ДУША!
ЗЕМЛЯ СТОНЕТ
КОНЕЦ ДОКТОРА
ТЫСЯЧИ ЛЕТ ТОМУ
А сумерки все густеют. Кастель синеет. У, какая пустыня там! Снеговая пустыня в падающей ночи.
Снега синеют, чернеет даль. Нигде огонька не видно. Не было и тогда.
|
|
|
Синей Кастели нет: черная ночь — пустыня.
КОНЕЦ КОНЦОВ
Солнце за Бабуган зашло. Синеют горы. Звезды забелели. Дрозда уже не
видно, но он поет.
РОЗОВЫЙ
глинистый скат напротив уже розово-красный, как свежая медь, и верхушки молодок-груш, понизу виноградника, залиты алым глянцем.
В розовой шапке она теперь, понизу темная, вся - лесная.
плакат горный. Утром - розовый, к ночи - синий.
Я выбиваю его камнями, он все понимает, зелено-голубой молнией юркает-вьется между лозами, змеится по розовой осыпи и пропадает за своей виллой.
Шире и шире щель, всовывается розовы шагрень носа, фыркает влажно-жадно, слюну пускает...
Фиолетовый пляж розовым подержался, теперь бледнеет. Накалится - засветится. К ночи с холоду посинеет. А вот и она - синь-бель
Все равно перед ними: розовое ли живое тело или труп посинелый, с выпитыми глазами - вино ли, кровь ли...
А когда сад вошел в силу, когда зацвел... сон!, розовато-молочный сон!..
Приветно глядело все: розовые кусты шиповника по ограде, белые стены домика с зелеными ставеньками-ушами; павлин, пробирающийся под кедром - к ночи, синий дымок над кухней - первого ужина... уже ночные, синею мглою охваченные горы, намекающие душе
|
|
|
А ливнем лившаяся в железное чрево их золотая и розовая пшеница свое пела, тихую песню тихо родивших ее полей... И звоны ветра, и шелест трав, и неслышная музыка на горах, начинающаяся розовым лучом солнца...
за зимними непогодами снова придет весна, опять розово-белой дымкой окутаешься, как облачком, опять народишь, счастливая, потомство!
Пустырь был на этом месте - колючка, камень. Приехал старик чудак, отставной исправник, любитель роз и покоя, сказал - да будет! - и выбил-таки из камня чудесное "розовое царство".
И хорошо сделал, вовремя: выволочили бы его, старика, из розового сада - а собака-исправник! - и прикончили бы в подвале или овраге.
Погибает "розовое царство". Задичали, заглохли, посохли розы. Полезли из-под корней дикие побеги.
Меркнет вечерний свет, фиолетовая коза стоит, глядит розоватыми глазками, и молоко розовеет в огнистых гранях, радужной пеной пенится.
Я вижу в руке мальчишки и серебристое - из крыла, и розовато-палевое, чудесней!
На ее глазах умирает "розовое царство", валится черепица, тащут из плетня колья, рубят в саду деревья.
|
|
|
Я бегу за ворота, на маленькую площадку, где кустики. Под моими ногами - даль. Ближние дома городка светятся розовым, и розовая свеча-минарет над ними, с ними...
Цветет миндаль. Голые деревья - в розовато-белой дымке.
ФИОЛЕТОВЫЙ
Сияя голубым фиолетом в солнце, вдумчиво ходит он по балкону, шелковым хвостом возит - приглядывается к утру... И - молнией падает в виноградник.
Фиолетовый пляж розовым подержался, теперь бледнеет. Накалится - засветится. К ночи с холоду посинеет. А вот и она - синь-бель
Так доходим до домика. Нас встречает павлин тоскливым криком - стоит на воротах, зелено-фиолетово-синий, играет солнцем.
Меркнет вечерний свет, фиолетовая коза стоит, глядит розоватыми глазками, и молоко розовеет в огнистых гранях, радужной пеной пенится.
ЗЕЛЁНЫЙ
В тоске, в тревоге я выглядываю в огромные окна: за ними сады, с лужайками, с зеленеющими долинками, как на старинных картинах
На огородике
помидоры - правда, еще зеленые, но они скоро покраснеют...
Я сорвал зеленый "кальвиль" - и вспомнил: Преображение!
Не надо глядеть на дали: дали обманчивы, как и сны. Они манят и - не дают. В них голубого много, зеленого, золотого. Не надо сказок. Вот она, правда, - под ногами.
|
|
|
И слетит на пустую дорогу, блеснет зеленозолотистым хвостом.
Я выбиваю его камнями, он все понимает,
зелено-голубой молнией юркает-вьется между лозами, змеится по розовой осыпи
и пропадает за своей виллой.
Вижу я острый рог: просунула-таки в щель калитки, ломится в огород.
Манит ее сочная, зеленая кукуруза.
Жив ли ты, молодой красавец? Так же ли ты стоишь в пустом винограднике,
радуешь по весне зеленью сочных листьев, прозрачной тенью? Нет и тебя на
свете? Убили, как все живое...
- Глядите, автомобиль на Ялту! Вчера целых три прикатило! Это зеленых
ловят...
- Все-то знаешь! А кто такие эти - зеленые?
- А которые не сдаются... в лесах по горам хоронятся... я знаю.
Сичас из лесу выходют с ружьями... отчанные, не
боятся! Ну, конечно, зеленые. Рангелевцы, не признают которые... Стой! Ершов
фамилия? Все им известно! Долой слазь!
Я опираюсь на кулаки, вглядываюсь к горам сквозь слабость. Зеленое в
меня смотрит, в шумах - дремучее... Погасает солнце, в глазах темнеет...
ведь в ее-то платьях... шелковое зеленое ее помню... Настюшка
Баранчик с базара, из "татарской ямки", потом выщегаливала!..
А в темных лавках, за зелеными шторками с бахромой, все антиквары,
антиквары в норах своих, как пауки, в пыли, в паутине, серые,
таинственные...
Я знаю, что те семеро, недавно спустившихся с гор, непокорных
"зеленых" слышат в своем подвале, что пришел "истребитель"... пришел за
ними.
Хозяин... - как сейчас его вижу. Коренастая
обезьяна, зеленоглазая, красно-рыжая, на кистях шишки синие выперло, и они в
рыжих волосьях, косицами даже.
Уж
очень зеленоглазость его и хрящи эти мне претили, а по разговору и по тому,
что он "ирландец", так сказать, угнетаемый, большую симпатию вызывал. И
хорошо знал, что мошенник, а вот... "фебрис"-то эта самая! И что же сказал!
"Возьмите, за полвека ручаюсь!"
Приветно глядело все: розовые кусты шиповника по ограде, белые
стены домика с зелеными ставеньками-ушами;
Вон шафранного "Линдена"
корпуса, когда-то в розовых олеандрах, в зеленых кадочках, на усыпанной
гравием площадке. Прощай, олеандровая роща!
Там, в городке, подвал... свалены люди там с позеленевшими лицами, с
остановившимися глазами, в которых - тоска и смерть.
Нет ответа и никогда не будет. Они мерцают-горят, зеленые, голубые, -
неслышная музыка холодеющего огня над тленьем. Лопаются миры, сгорают и
огнях, как сор...
Вот - канделябр стоит, пятисвечник, зеленой бронзы, - кто его сбросил в
балку? А вот, если прищуришь глаз, - забытая кем-то арфа, затиснутая в
кусты, - заросшее прошлое...
Я непременно увижу позеленевшую солдатскую гильзу, измятую манерку или
лоскут защитного цвета, - и все, залившее кровью жизнь, ударяет меня
наотмашь.
Ну, сошлют... И вот как-то узнали, что в Симферополе расстреляли
спустившихся с гор "зеленых", как и они, и главного кого-то, черкеса,
кажется...
Так доходим до домика. Нас встречает павлин тоскливым криком - стоит на
воротах, зелено-фиолетово-синий, играет солнцем.
Он стучит себя веснушчатым жилистым кулачком в грудь и так впивается в
мои глаза своими, вострыми, зелеными глазами, дышит такою злостью, что я
отодвигаюсь.
Он вглядывается в мои глаза, и в его зеленоватом взгляде я чувствую
такое, что задыхаюсь, но не могу уйти: я должен все выпить.
Миндаль поспел: полопался, приоткрыл зеленовато-замшевые кожурки,
словно речные ракушки, и лупится через щелки розовато-рябенькая костяшка.
Никто и не приметил. Хозяева-татары носом только учуяли... А уж он в
отделке! Лежит третий день, весь-то в мухах!.. Зеленые такие... панихидку
над ним поют...
Серые жабы ржаво кряхтят ночами в зеленой тине
былого водоема.
Открываю глаза - синие круги ходят, зеленые... Ушла учительница. Горка
миндаля рядом. И Ляля убежала... Я собираю в мешочек. Горы - в дымке...
Смотрю на них...
показали
мне там одного, главного чекиста... Михельсон, по фамилии... рыжеватый,
тощий, глаза зеленые, злые, как у змеи...
Там - зеленые, красные, кто еще?.. Там висят над
железным мостом, на сучьях, - семеро. Кто они - неизвестно. Кто ихсиний повесил -
никто не знает. Там прочитывают бумаги, выпрастывают карманы... Коммунист? -
в лес уводят. Зеленый? - укладывают на месте. Гражданин? - пошлину заплати,
ступай. Там волчья грызня и свалка. Незатихающий бой людей железного века -
в камнях.
рамы там заросли, в зеленой тишине дремлют.
И Будда, огромный, в зеленом сумраке. Жуки лесные ползают по нем, райские
птицы порхают...
крытые
добротными черкесскими коврами, персидские шелковые занавески, вышитые
серебряной арабеской и золотыми желудями, - зелено-золотое;
А здесь, под горами,
солнечно по сквозным садам, по пустым виноградникам, буро-зелено по холмам.
Гони ребят за город на бойни: там
толстомордый матрос-резака швырнет зеленую отопку или дозволит напиться
крови, а подобреет - может налить и в кружку.
С винтовкой на плече, с наганом в кулаке, подходит широкоскулый
крепыш-матрос Санька. За ним девчонка Гашка, в белых открытых туфлях,
измазанных грязью, в зеленой шелковой юбке и в плюшевой голубой кофте -
саке.
Финальная глава «Конец концов» охватывает период с декабря по февраль-апрель, если учитывать, что начинает цвести миндаль (ранний миндаль цветёт в конце февраля, поздний – в середине апреля).
Миндаль – древо жизни в раю Божием?
Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти – финальная песня чёрного дрозда. «Дрозд поёт, НО мы знаем, что всё будет хорошо».
Сюда же: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто его получает. – к вопросу о белых одеяниях, белых подснежниках, белом миндале.
Он и зарю утреннюю даст, и в белые одежды облачит.
синеют горы… посмотреть по Благовещению пресвятой Богородицы (март)
Подснежник в Крыму начинает цвести в феврале. (Сретение Господне?) Там всё в белом
пробеление одедл – про очистительную силу
А миру нужна ли мука?! У мира свои забавы... Весна... Золотыми ключами, дождями теплыми, в грозах, не отомкнет ли она земные недра, не воскресит ли Мертвых? Чаю Воскресения Мертвых! Я верю в чудо! Великое Воскресение - да будет.
второе пришествие
7 золотых светильников, фигура Его, облачённого в подир, держит он 7 звёзд. Это суть 7 церквей и 7 ангелов соответственно.
Обязательно посмотреть «Сады миндальные»: возможен образ Царства Божия.
Засело семь человек матросов в наблюдательный пункт, на докторскую дачу
- смотреть за морем: не едет ли корабль контрреволюционный! Выгнали доктора
в пять минут, пчел из улья швырнули-подавили, мед поели. Сад весь
запакостили в отделку. Семеро молодцов - бугай бугаем.
(7 трубивших ангелов).
Вот, кстати, цвет моря можно отнести, наверное, опять же к Апокалипсису: после того, как трубит второй Ангел, цвет моря сделался кровавым. В романе же цвет моря сравнивается с металлами, цвет которых напоминает цвет крови.
Гора, пылающая огнём!
Не знаю, можно ли это Солнце мёртвых сравнивать с большой звездой, горящей подобно светильнику, которая упала на землю и водоёмы; имя сей звезде полынь. Либо (!) это солнце должно связываться с пятой трубой, когда «и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя». Тогда уж советские солдаты, или те, что убивать ходят, суть саранча, что мучает только людей.
Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 63; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!