Крестовый поход продолжительностью в восемьсот лет 17 страница
Положение, однако, оставалось тревожным. Донья Марина неоднократно предупреждала Кортеса о неизбежности нападения. Тлашкаланские ополченцы, которых Кортес привел с собой в Мехико, были полностью с ней согласны, как и паж Ортегилья, который теперь был «всегда в слезах». Люди спали в доспехах. Лошади весь день стояли оседланные и взнузданные. Будучи прежде «силой за троном», делателем и свергателем королей, капитан‑генералом, приведшим целую страну в вассальную зависимость своему императору, Кортес теперь оказался в положении осажденного. И тем не менее он знал, что, оставив индейцам их богов, он не сможет удержать местное население в повиновении, ибо, как в любой стране, особенно в то время, религия составляла силу народа, давала ему моральные основания для сопротивления.
Затем разразилась катастрофа. Первым признаком стало изменившееся поведение Моктесумы, когда Кортес нанес ему свой ежедневный визит. Здоровье короля, постепенно ухудшавшееся под воздействием владевшего им напряжения, внезапно резко улучшилось. Его поведение казалось почти легкомысленным. Он не пытался скрыть причину такой перемены; напротив, он с нескрываемым удовольствием рассказал Кортесу, что на побережье прибыл целый караван судов. Он показал принесенную гонцами пиктограмму. На ткани было нарисовано девятнадцать судов и было изображено, как множество людей и лошадей высаживается с кораблей в окрестностях ВераКруса. «Теперь тебе не нужно строить корабли», – сказал Моктесума. Он умолчал, однако, о том, что уже связался с командиром этой экспедиции, отослал ему подарки и узнал, что тот прибыл, чтобы арестовать Кортеса.
|
|
|
Вернувшись к себе, Кортес обнаружил, что новости успели уже просочиться в его казармы. Царило всеобщее возбуждение, скакали на лошадях всадники, раздавались выстрелы. Все решили, что прибытие флотилии означает столь необходимое подкрепление. Кортес сразу же созвал совещание своих капитанов и развеял их иллюзии. Флотилия такой численности пришла определенно не из Испании. Она могла прибыть с Ямайки или с Кубы, а это означало, что свои же испанцы готовы были ограбить участников экспедиции Кортеса и лишить их всего, ради чего они трудились и сражались весь последний год. Он не стал тратить время на сетования по поводу причиняемой несправедливости. Он слишком хорошо был знаком с силовой политикой Испании.
Его решение, как всегда, оказалось конкретным и прагматичным. Он построил своих людей и без предисловий изложил им все как есть. У вас, сказал он, есть только одно преимущество: все вы закаленные воины, знающие страну и индейцев. Новоприбывшие же, напротив, неопытные и необученные люди. Кроме того, там, на судах флотилии, есть все необходимое – оружие и лошади. Как всегда, его речь оказала нужное воздействие. Все до единого человека готовы были идти с ним.
|
|
|
В действительности флотилия оказалась экспедицией, снаряженной Диего Веласкесом на Кубе. Дело было так. Корабль, отправленный из Вера‑Круса в Испанию с эмиссарами Кортеса почти год назад, вопреки всем инструкциям, зашел‑таки в кубинский порт. В результате кто– то, вероятно Монтехо, отправил губернатору Кубы подробный доклад обо всем, что происходило в экспедиции Кортеса: основание Вера‑Круса, избрание Кортеса капитан‑генералом нового поселения, его прямое обращение к императору и его намерение идти маршем на Мехико и завоевать всю страну. Веласкес немедленно выслал две каравеллы на перехват этого судна, однако, вместо того чтобы идти, как предполагалось, на Гавану, корабль Кортеса сразу взял курс на Багамский пролив. Каравеллы так и не настигли его. Тогда Веласкес направил письма с жалобами на Кортеса в вице‑королевский суд в Санто– Доминго. Суд этот, однако, состоял из трех священников– херономитов, давших в свое время Кортесу его должность. Не получив от этого суда никакого удовлетворения, Веласкес вложил все свои скрупулезно собираемые средства в снаряжение новой флотилии. Численность флотилии ясно говорит о том, что теперь он хорошо осознавал масштаб ускользающей из его рук власти. Во главе флотилии он поставил Панфило де Нарваэса. Веласкес был в некоторой степени обязан ему, поскольку занимал деньги, получаемые с его владений во время пребывания хозяина в Испании. Без сомнения, он чувствовал, что возникшая между ними общность интересов послужит гарантией надежности Нарваэса.
|
|
|
Побережье Мексиканского залива встретило Нарваэса единственной удачей. Одну из экспедиций, которые Кортес посылал из Мехико для сбора сведений о золотых шахтах в провинциях, возглавлял его родственник, двадцатипятилетний капитан по фамилии Писарро. Он был послан на север, в земли чинантеков, с командой из пяти солдат. Вернулся он только с одним солдатом. Остальных капитан оставил для организации плантаций какао, маиса и хлопка, поскольку земля в провинции оказалась чрезвычайно плодородной. Кортес сделал Писарро выговор за неразумное распоряжение людьми, разбрасываться которыми он просто не мог себе позволить, и послал им распоряжение вернуться. Они этого не сделали, а теперь трое из них присоединились к новоприбывшей флотилии. Таким образом, у Нарваэса появилась информация из первых рук о политической ситуации в Мехико и о положении Кортеса и его людей.
|
|
|
Почему Нарваэс сразу же не атаковал Вера‑Крус, понять невозможно. Он только направил туда троих посланников с требованием сдаться. Задержка дала Сандовалю, назначенному коннетаблем после смерти Эскаланте, время укрепиться. Молодой, закаленный и верный Кортесу, он не только подготовился к осаде, но и арестовал троих посланников и под охраной отправил их в Мехико. Этот его шаг оказался чрезвычайно полезным. От этих троих Кортес узнал все о силах флотилии. Нарваэс привез восемьдесят всадников и столько же аркебузиров, сто тридцать арбалетчиков и шестьсот пехотинцев, всего более восьмисот человек. Эта внушительная сила почти вдвое превосходила силы Кортеса. Однако он не стал отыгрываться на посланниках, а отправил их назад, нагруженных подарками и ослепленных великолепием и богатствами Мехико. Результат вполне совпал с его ожиданиями. В Вера‑Крус начали пробираться дезертиры, и встревоженный Нарваэс передвинулся дальше от побережья в Семпоалу. Последовал обмен письмами; это ничего не дало Нарваэсу, называвшему в письмах людей Кортеса предателями и бандитами и угрожавшему конфискацией захваченных ими сокровищ; все это Кортес зачитывал вслух своим людям.
Пришло время действовать. Кортес направился к побережью с двумя с половиной сотнями отборных солдат, оставив Педро де Альварадо начальником над оставшимися с указанием быть настороже и внимательно наблюдать за Моктесумой. Он пошел через Чолулу и Тлашкалу, однако нет никаких свидетельств того, что он набирал индейские вспомогательные силы. Кортес вовсе не хотел убивать прибывших испанцев; он слишком сильно нуждался в подкреплении. Где‑то между Тлашкалой и Семпоалой Кортес встретил Диего, друга еще со времен Кубы, одолжившего ему в свое время деньги на снаряжение флотилии. Диего попытался убедить Кортеса признать власть Нарваэса и сдаться вместе со своим отрядом. Если он этого не сделает, он будет считаться бунтовщиком. Присутствовавший тут же нотариус попытался вручить Кортесу предписание суда. Единственным результатом всего этого стало заявление Кортеса, что он будет сражаться, если только Нарваэс не сможет доказать, что его приказы исходят непосредственно от императора. Кортес отлично знал, что дело обстоит не так, поэтому он отправил Диего назад в сопровождении фрея Бартоломе и Хуана Веласкеса де Леона и других посланников с еще одним письмом Нарваэсу, призывая того не вызывать лишних осложнений в стране, и без того не до конца замиренной. На самом деле письмо имело целью прощупать силы противника, выяснить его диспозицию и прежде всего подстрекнуть его людей к неповиновению.
Нарваэс, очевидно, предпринял какую‑то попытку вырвать у Кортеса инициативу, однако, пройдя несколько миль по тлашкаланской дороге и никого не встретив, вернулся в Семпоалу. Гомара пишет: «Этот человек был столь же нерешителен и беспечен в своих действиях, сколь другой был осторожен и хитер». У Нарваэса не было реального шанса на победу в борьбе с таким лидером, как Кортес, с его опытом и способностями.
Когда ночью внезапно началась атака, то многие из людей Нарваэса, ослепленные разговорами о золоте мешиков, сражались вполсилы. Воздух был влажным; запальные отверстия пушек (их было от тринадцати до девятнадцати) были залиты воском для защиты от дождя; всюду мерцали светляки, сбивая с толку своей похожестью на фитили аркебузиров. Отряд, разместившийся в теокали, которое вполне можно было успешно защитить, быстро сдался, а сам Нарваэс был ранен пикой в глаз. Все кончилось в течение часа и очень малой кровью.
Нарваэс был отправлен в оковах в Вера‑Крус, где несколько лет после этого содержался пленником. Его люди, «с большим или меньшим желанием», перешли к Кортесу. Он и прежде был знаком с большинством из них, а красочные описания блестящих перспектив в Мехико, которыми их усердно потчевали, должны были придать им готовность служить под началом столь удачливого командира. Тем не менее включение в состав его сил такого большого количества неподготовленных солдат стоило Кортесу некоторых хлопот. Часть новичков он оставил в гарнизоне Вера‑Круса, других включил в отряд из двух сотен человек, который должен был отправиться на реку Пануко под командованием Хуана Веласкеса де Леона, чтобы занять провинцию, которую в свое время взбунтовал Куальпопока. Остальные должны были идти с ним обратно в Мехико.
Новости о победе быстро дошли до Мехико и Альварадо, и все же они пришли слишком поздно. Непосредственно перед сражением Нарваэс направил к Монтесуме другое посольство. Альварадо знал об этом: знал он и о том, что военные вожди мешиков собирают людей – одно из описаний насчитывает сто тысяч человек, ожидающих команды к штурму. Горячий, нетерпеливый Альварадо, веривший скорее в сталь, нежели в слова, позволил себе устроить неспровоцированное побоище. В результате он ускорил тот кризис, которого Кортес всеми силами пытался избежать. Через двенадцать дней после поражения Нарваэса в лагерь Кортеса явились двое тлашкаланцев с посланием от Альварадо, в котором тот настоятельно просил о помощи. Он уже потерял семь человек убитыми и много ранеными, дворец Ашайакатля был подожжен в двух местах и осажден мешиками.
Кортес выступил немедленно и шел ускоренным маршем, оставив в Вера‑Крусе только раненых и в который уже раз отказавшись от попытки разыскать поселения на реке Пануко. Моктесума был уже в курсе победы Кортеса и поражения Нарваэса, поэтому к Кортесу прибыли четверо его вождей для объяснения происшедшего в городе. Несколько мешиков получили разрешение Альварадо на исполнение ритуального танца масеуалиштли, который исполнялся в честь праздника жатвы, в большом храме. Затем Альварадо с солдатами напали на них. Много мешиков, включая некоторых касиков, лишились жизни, при этом, защищаясь, они убили шестерых испанцев.
В Тлашкале их ждали новые вести. Люди Альварадо страдали от недостатка пищи и воды и были уже на грани истощения. Мешики, однако, прекратили атаки. Кортес заторопился в Тешкоко. Приветствовать его никто не вышел, даже юнец, которого он сделал королем. Город был покинут, дома пусты. Но в Мехико его приветствовал Моктесума и поздравил с победой. Поведение Кортеса с большой натяжкой можно было назвать вежливым. Он немедленно проследовал в свой лагерь, где встретился с Альварадо.
Педро де Альварадо, командир испанских сил в Теночтитлане. Портрет начала XVII в.
Почему Кортес назначил именно Альварадо командовать силами испанцев в его отсутствие, не вполне понятно. Он знал, что это человек горячий и импульсивный. Однако следует помнить, что положение Кортеса в тот момент было отчаянным – с одной стороны Нарваэс и его флотилия в Вера‑Крусе, с другой – около сотни тысяч готовых к атаке мешиков. Альварадо был одним из храбрейших его капитанов, это был прирожденный лидер, люди ему доверяли. Под его командой все они готовы были сражаться до последнего. Он способен был спровоцировать атаку, однако Кортес вынужден был пойти на этот риск.
В оправдание своих действий Альварадо заявил, что обладал точной информацией о том, что после окончания танца масеуалиштли и принесения жертв богам начнется атака. Дело происходило ночью, и шум, который производили индейцы – рокот барабанов, гудение раковин, звуки труб и флейт, – убедил его в том, что это неистовая прелюдия к атаке. Когда он прибыл в храм примерно с пятью десятками своих людей, он увидел там не менее тысячи обнаженных танцующих индейцев. Их тела были покрыты лишь украшениями, жемчугом и драгоценными камнями, на головах подпрыгивали плюмажи из сверкающих перьев. Он перекрыл выходы и перебил почти всех участников танца. Индейские летописцы так описывают эту бойню:
«Они ворвались между танцорами, прокладывая себе путь к тому месту, где играли барабаны. Они напали на барабанившего человека и отрубили ему руки. Потом они отрубили ему голову, и она покатилась по полу. Они набрасывались на всех участников праздника, закалывая их, поражая их копьями, нанося им удары своими мечами. На некоторых они нападали сзади, и эти люди тут же падали на землю с вывалившимися внутренностями. Других они поражали в голову; они отрубали им головы или разрубали их на куски, наносили удары по плечам, и руки отрывались от тел. Они ранили некоторых в бедро, а некоторых в икру ноги. Другим они наносили удары по животу, и все их внутренности вываливались на землю. Некоторые пытались убежать, но их кишки волочились за ними; они, казалось, путались ногами в собственных внутренностях. Как ни пытались они спастись, спасения не было».
Можно ли оправдать этот опрометчивый поступок намерениями привести мешиков к покорности с помощью жестокой демонстрации силы? Или Альварадо просто запаниковал, оказавшись свидетелем этой мрачной сцены и испытывая давление своих возбужденных и встревоженных солдат? Или его охватила жадность при виде всего этого богатства – драгоценностей, мерцающих на обнаженных телах в дымном свете смолистых сосновых факелов?
Кортес, хотя и сурово отчитал Альварадо за глупую провокацию, принял тем не менее его объяснение происшедшего как попытки предотвратить нападение. У него не было выбора, ибо в этот момент он нуждался в Альварадо, нуждался в каждом из своих закаленных воинов. Обстановка в Мехико была так же опасна, как и в Тешкоко. Никто из касиков не вышел приветствовать Кортеса; рынки не работали. Город казался вымершим, его молчание – давящим и угрожающим. В воздухе носился запах восстания. Кортес пришел с побережья почти с одиннадцатью сотнями людей, причем более восьмисот из них составляли вновь прибывшие, успевшие уже скиснуть от разочарования после всех обещаний и посулов. Он им не доверял.
Впервые, кажется, Кортеса покинуло его неизменное хладнокровие. Прибытие двоих вождей с требованием посетить Моктесуму привело его в неистовую ярость. «Посетить его? Этот пес даже не держит для нас открытого рынка… Почему я должен быть вежлив с псом, который вел тайные переговоры с Нарваэсом, а теперь не дает нам никакой еды?»
Этот взрыв, не упомянутый, впрочем, в его посланиях императору, настолько не похож на его обычно дипломатичное поведение, что, по всей вероятности, описан точно. Кортес пережил период сильнейшего напряжения. В течение более чем шести месяцев он поддерживал себя и своих людей силой своей воли, только для того, чтобы прибывшая с Кубы флотилия принесла с собой угрозу его власти и положению. Он прошел маршем почти двести пятьдесят миль по тяжелым горным дорогам, перевалил через леденящий холодом гребень Сьерра‑Мадре‑Оксиденталь, нанес поражение превосходившим его вчетверо силам и затем вынужден был торопиться назад, снова ускоренным маршем. И все это в течение одного месяца. Теперь же, оказавшись снова в Мехико, он убедился, что все достигнутое в течение года пошло прахом. Как физически, так и душевно он, должно быть, находился на грани срыва.
Он отправил посланников Моктесумы назад с приказом вернуть людей в дома и открыть рынки, в противном случае он не несет ответственности за действия своих людей. Этот ультиматум потерпел полный провал. Его передали Моктесуме, который ответил, что поскольку он является пленником, то не может ничего сделать, но если Кортес освободит его брата Куитлауака, все будет исполнено в соответствии с желаниями испанцев. Кортес сделал это, хотя Куитлауак, властитель Истапалапы, был одним из тех, кто поддерживал восстание Какамы.
Кортес, очевидно, не смог догадаться, что было в тот момент на уме у Моктесумы. Хотя у него не было необходимости подробно знакомиться с системой государственной власти в Мехико, он тем не менее отлично знал, что за человек Куитлауак и какое высокое положение он занимает в иерархии мешиков как родственник Моктесумы. Вместо того чтобы заниматься организацией работы рынков, Куитлауак тут же собрал выборный совет индейского государства – тлатлокан, состоявший в основном из военных вождей, которые с самого начала мечтали сбросить пришельцев обратно в море. Они немедленно сместили Моктесуму и выбрали на его место Куитлауака.
Кортес ничего об этом не знал. Однако, несмотря на усталость, он провел ночь за реорганизацией лагерных укреплений. Утром из Такубы прибыл тяжело раненный солдат с известием о том, что дамба забита вооруженными воинами, а один из подъемных мостов уже разрушен. Кортес утверждает, что это был гонец, посланный им в Вера‑Крус, но Берналь Диас описывает его иначе – как «сопровождающего неких индианок, принадлежавших Кортесу, среди них и дочери Моктесумы», остававшихся на время его отсутствия на попечении короля Такубы.
Кортес немедленно приказал Ордасу с четырьмя сотнями людей провести разведку дамбы на Такубу; однако этому отряду пришлось вступить в тяжелый бой, не успев даже выйти из города. Мешики бросались в лобовую атаку прямо на улицах при поддержке большого количества лучников на крышах по обеим сторонам. При первом же нападении Ордас потерял восемь человек убитыми и еще нескольких при отступлении на храмовую площадь. К этому моменту орды мешикских воинов уже атаковали и сам дворец Ашайакатля. Стрелы, дротики и камни из пращей дождем сыпались на испанцев. Всего было ранено сорок шесть человек. Шум стоял такой, что услышать приказы было невозможно; атакующие напирали с такой силой, что фехтовальное искусство испанских солдат, казалось, не давало им никакого преимущества.
В конце концов с помощью пушек все же удалось расчистить путь для отряда Ордаса, но отряд к этому моменту был уже сильно потрепан, почти все солдаты получили ранения; четырнадцать человек были мертвы, сам Ордас трижды ранен. Их осаждала с ужасающими воплями огромная толпа индейских воинов. Атака продолжалась с новой силой, стены дворца были проломлены, и только огонь из фальконетов – легких пушек, арбалетов и аркебуз уберег испанцев от поражения. Но мешикам удалось проникнуть во дворец и поджечь его. Без воды единственным способом побороть пламя было обрушить на него стены дворца. Сражение продолжалось весь день, да и ночью испанцам не удалось как следует отдохнуть, ведь надо было восстанавливать укрепления и тушить пожар. Пищи оставалось мало, а единственным источником воды служили вырытые в земле ямы. Более восьмидесяти испанцев получили серьезные ранения, и сам Кортес сильно страдал от раны на левой руке.
Лишь тот, кто видел каналы Амстердама, оценит вставшие перед испанцами тактические сложности. Кортес, описывая Мехико своему императору, пишет: «Его улицы очень широкие и прямые и представляют собой наполовину землю, наполовину воду, по которой они передвигаются в каноэ. Все улицы через равные интервалы имеют открытые участки, чтобы вода могла перетекать от одной к другой, и на всех этих открытых участках, некоторые из которых очень широки, имеются мосты, очень большие, крепкие и хорошо построенные, так что по многим из них десять всадников могут проехать в ряд… Они могли бы, – добавляет он, – поднятием мостов на входах и выходах уморить нас голодом, и мы не смогли бы добраться до земли».
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!