ГЛАВА–СПУТНИК. ЯЗЫЧНИКИ–ЭЛЕКТРОПОКЛОННИКИ и ЛЕНИН МАВЗОЛЕЙ

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. НЕОБЫЧНЫЙ ТАКСИСТ и ПРОЧИЕ УЖАСНО СТРАННЫЕ ВЕЩИ

«Что я здесь делаю? Как попал в это место?» – такими были мои первые мысли после пробуждения под кустом. В голове звенела пустота, словно кто–то оторвал ниточку, отвечающую за память и за восприятие в целом. Поэтому соображать и строить причинно–следственные связи я тоже временно разучился и был уверен, что ничего таинственного не происходит. Такое бывает после внезапного пробуждения.

Что я делаю на земле, да ещё и в лесу? Поехали с многочисленными родственниками на пикник: пиво, водка, шашлык, музыка… Вот и перебрали лишка. Картинка стоящей на поляне машины с открытым багажником, вокруг которой снуют люди и раскладывают разные кушанья на скатерти неподалёку, небрежными мазками нарисовалась в моей голове. Но что–то было не так. Не слышно музыки и весёлых голосов. Нет запаха костра. Не могли же родственники забыть меня в лесу. Я закрыл глаза и решил «проснуться» ещё раз. Попозже. А то мало ли что с недосыпа померещится… Перевернулся на другой бок и будто даже почувствовал под своей ладонью приятную ткань простыни. Рефлекторно протянул руку чуть выше, к изголовью кровати, куда обычно на ночь клал свой планшет… и уколол руку об обломанную ветку. Чёрт бы побрал этот лес! Нет, это точно не моя уютная квартира. Но что я забыл в лесу и как тут вообще оказался? Память пока отказывалась давать ответы.

С трудом продирая глаза, я с силой ударил оцарапавшие меня ветки. И тут же получил целый каскад воды на голову откуда–то сверху. Роса что ли? Эта водная процедура оказалась на удивление приятной и своевременной. Ведь голова у меня буквально раскалывалась на части. Во рту, казалось, нагадило стадо мамонтов. Да ещё и тошнило. Версия о попойке, кажись, подтверждалась…

Эх, не стоило всё–таки напиваться до потери памяти и добиваться пробуждения в таком виде, аки бомж. Даже отмечая выход своего первого игрового проекта. Другого повода для веселья у меня, вроде, не было. Ну да ладно. Человек я взрослый – имею полное право развлекаться, как хочу. Надеюсь, мелочёвку я не умудрился потерять во время своих приключений. Я привычно похлопал себя по карману… и не обнаружил ни ключей с карточкой и телефоном, ни даже самого кармана. Да и ткань, к которой я прикоснулся, была совершенно не похожа на мои излюбленные джинсы. Меня что, ещё и переодеть кто–то умудрился? Вот это у вас розыгрыши, друзья мои…

В шоке от таких открытий, я рывком сел, получил по лбу ветками куста и струю росы за шиворот, окончательно приходя в себя. Но всё это было не важно… Мой взгляд остановился на кусте напротив, листья которого были покрыты кровью. И память услужливо подсказала все недавние события. Начиная со странного сна, который мне показали этой ночью.

Его именно показали – я был твёрдо уверен, что смоделировать или вообразить такое мой мозг самостоятельно не смог бы, ибо не имеет для этого необходимой базы.

А снилось мне вот что:

Стою я, значит, на синей поверхности. «Нептун», – решил я, судя по цвету почвы. Но поверхность подо мной была совершенно твёрдой и матовой, не похожей на лёд и бесконечную газовую дрязгу. Значит, Земля, но с какими–то красителями. Это даже не почва, а нечто, скорее напоминающее пыльный асфальт. А Нептун, как известно каждому школьнику, снаружи газовый, а внутри ледяной. Значит, по его поверхности нельзя не только ходить, но даже приближаться к ней, ведь сила притяжения там огромная, и затянет в жидкую ледяную массу, и погибнешь страшной смертью в газе и холоде, пробирающем до костей, моментально замораживая кровь, так что ни одна Виола не вылечит…

Я легко мог передвигаться, созерцая горы вокруг меня и красное небо с тремя огромными тускловатыми мерцающими рельефными синеватыми лунами, каждая из которых закрывала по меньшей мере четвёртую часть неба. Они медленно двигались по небосводу, будто грузные птеродактили. При этом их свет был очень мягким, будто от старинного ночника, и совершенно не слепил глаза, позволяя рассматривать странную форму местных лун: одна из них казалась почти квадратной, другие были уродливо побиты. Все поверхности спутников испещрены горами, кратерами да каньонами, которые прекрасно просматривались. В таком месте, наверное, приятно отдыхать за чаем в садовой беседке, рассматривая вместо облаков проплывающие по небу спутники и обсуждая с приятным собеседником их причудливые формы. Вот только садов тут нет – лишь ущелья да горы. Да и я что–то замечтался и отвлёкся. Устал, наверное, от постоянного напряжения. Вот и захотелось чего–то размеренного и спокойного.

Самое любопытное, что я полностью понимал нереальность происходящего. Если кто–то из вас слышал об осознанных сновидениях или так называемой фазе, то поймёт, о чём я говорю. Ещё это явление называют Астралом, но то эзотерическое понятие, а не научный термин.

Впереди виднелся кроваво–красный столб, берущий начало из подножья высоченной, заостряющейся к вершине, горы, и возносящийся далеко в небо. Он как будто просвечивал гору насквозь, бил из неё бесшумным вулканом. Когда я присмотрелся получше, то увидел, что столба на самом деле два, и они расположены по обеим сторонам горы. Просто тот, что справа, был более тусклым, и я его сразу не разглядел. Конец левого определить не удавалось. Рядом с подножием горы копошились какие–то мелкие существа. Скрываться на чужой планете среди не гуманоидного населения – занятие столь же трусливое, сколько бессмысленное, тем более если ты понимаешь, что всё вокруг – сон. И я, ничуть не раздумывая, бодрым шагом направился к тем возвышениям и помахал рукой неизведанным обитателям иного мира.

В оценке размеров существ я жестоко ошибся: чем ближе я подходил, тем крупнее они виделись моему взору и в конце концов сравнялись по высоте с двухэтажным домом. Конечно, рядом не было никаких домов, чтобы провести сравнение, но у каждого адекватного человека есть ощущение пространства, и оно редко меня подводило. Теперь я понимал, что иллюзия их маленького размера создалась благодаря горе: вначале казалось, что ей не уступят даже холмы в моём родном селе, с которых я катался зимой на санках. На деле же и Эверест проиграл бы такой громадине. Я видел Эверест лишь на картинках, но уже на половине пути не мог разобрать, где вершина, звеняще уходящая в бездонное лунное небо с непонятными созвездиями и блестящая красной, почти отвесной, стеной. Что, кстати, ещё раз подтверждало, что это не Нептун, ибо огромная гравитация не позволила бы горам вырасти столь высокими… Ведь чем планета больше, тем ниже там должны быть обитатели и рельеф.

Отвлекаться, каждый шаг задирая голову кверху, было глупо, ведь не горы измерять я сюда попал. «Попал» – конечно, не совсем подходящее понятие, ведь я всё ещё чётко осознавал, что нахожусь во сне. Но при этом сон казался мне чужим, будто не моим собственным. Но в любом случае познакомиться с приснившимися мне зачем–то инопланетянами куда интереснее, чем изучать горы.

Внешне существа были незамысловатые. Они напоминали передвигающийся по земле длинный тоненький серый электрический столб, заканчивающийся крохотной головкой, от которой отходил пучок то ли синих проводов, то ли щупалец. У некоторых существ было по несколько ножек, которые работали синхронно. Провода на их головах беспорядочно колыхались по воздуху, издавая свистящие звуки. Вероятно, таким способом существа переговаривались.

– Шш–щщ… – издало ближайшее ко мне создание и появилось совсем рядом. Щупальца двинулись прямо на меня, и отбежать я не успел. Существо обхватило меня за пояс сразу тремя щупальцами и подтянуло к своей идеально треугольной голове. В середине «лба» открылся большущий жёлтый глаз и осветил меня с ног до головы, как будто сканируя причудливо мерцающим фонарём. Я впервые за весь сон немного испугался, но не почувствовал боли и расслабился, поймав себя на мысли, что во сне обычно, когда боишься, сразу просыпаешься. А вот сейчас этого не произошло – видно, сновидение уж очень глубокое, граничащее с реальностью.

Кажется, осмотр вполне удовлетворил инопланетянина. Сперва он опять зашуршал своими проводами, а потом, так и не отпустив меня, деловито куда–то направился, волоча меня перед собой на своей паутине. К сожалению, я оказался спиной к цели нашего путешествия. И сколько я ни пытался повернуть голову и рассмотреть, куда же меня всё–таки тащит этот инопланетный уродец – так ничего и не увидел. В итоге меня довольно аккуратно внесли в продолговатое вертикальное ущелье чуть повыше подножья горы и погрузили в полную тьму. Я чувствовал лишь тёплый сухой провод, заботливо обнимающий меня за талию, ноги и плечи, как будто я на юге катаюсь под парашютом с опытным инструктором. Мы с существом дошли до комнаты с высокими потолками, на стене которой висел экран типа проектор, освещаемый синим лучом с противной стены. То, что это экран, я догадался лишь тогда, когда он начал показывать видеоролик. Видеоролик обо мне и моей жизни… Всё это время вокруг раздавались шорохи, напоминающие копошение шершней в гнезде–кувшине.

– Вот я с мамой катаюсь на санках, вот меня кусает соседская собака, отчего я потом их очень долго боялся (до самого универа), вот я учу уроки в старшей школе, вот гуляю со своей первой любовью в парке, вот несу документы поступать в университет… Меня что, всю жизнь снимали? И откуда, позвольте спросить – неужто с ветвей деревьев или прямо с Солнца? Ракурс чаще всего был выбран откуда–то сверху. Это намёк такой, что высшие силы за нами присматривают наш каждый день и час?

– Нет, зачем снимать? – спросил я вслух, и, не дождавшись ответа, ответил сам себе. – Это же сон, и всё происходит у меня в голове. А человек, как известно, запоминает всё, что было в его жизни, и подсознательно может это воспроизвести. Я даже сам себе намекал на это в начале сна, когда мне приснилось, что инопланетянин меня сканировал. Ну а теперь этот пришелец якобы воспроизводит, что вычитал в моих мозгах. Вот научиться бы всё вспоминать сознательно, а не во время кошмаров! Очень полезный был бы навык. Сразу гением станешь, решишь глобальные загадки человечества да Нобелевскую Премию получишь!

Но, увы, методику извлечения нужных воспоминаний из собственной головы мне никто так и не предложил, как и вообще что–либо полезное. К примеру, тайную калитку, скрытую пышными кустарниками, через которую можно наконец–то выбраться из «Совёнка»… Моего пребывания в лагере тоже почему–то не показали. Заканчивался биографический фильм моей посадкой в автобус. После чего ролики продолжились, но касались они не меня, а других людей. Но какое мне дело до жизни каких–то незнакомцев? Поэтому вскоре я несколько заскучал. Даже, кажется, зевать начал. Странно это как–то – зевать во сне. Интересно, а если я во сне засну, то проснусь в том же сне или уже в следующем, более глубоком? Я задумался и почти задремал, как вдруг начал узнавать в героях очередного роликов обитателей «Совёнка». Вот Женя, вот Славя, вот Электроник, вот Лена… Каждая короткометражка ожидаемо заканчивалась плавно качающимся автобусом или сном на кровати или диване. Как и положено при вводе в транс.

Всё было ясно. Лагерь – ловушка, и я только лишь одна из жертв. Один из конвейера. Но почему они ведут себя так естественно для пионеров и никак не демонстрируют своего «потустороннего» происхождения? Этот вопрос оставался открытым.

Экран плавно потух, а следом на нём проявились странные буквы, напоминающие руны. «Такие же, как на номере автобуса…» – прошептали мои губы. Это же их язык! Язык этих инопланетян! Через пару секунд руны метаморфически превратились в кириллицу, будто поддавшись влиянию волшебного переводчика. И по чёрному экрану, будто титры, поплыла раз за разом одна и так же белая надпись: НЕ СМЕЙ! НЕ ВМЕШИВАЙСЯ, И ПОЛУЧИШЬ СВОБОДУ!

Я вскочил с места, ощущая, как путы меня отпускают…

Во что мне не надо вмешиваться, осознание придёт позже…

***

А вот и пробуждение! Но по сравнению с реальностью сон был очень даже ничего. А я его ещё кошмаром называл. Очень зря… настоящий кошмар поджидал меня наяву. Наконец, сфокусировав взгляд, я уткнулся в тело Лены. Оказалось, я отключился практически рядом с ней, под соседним кустом. Всё ещё не желая верить в произошедшее, я ещё раз посмотрел на пионерку: девушка полулежала с запрокинутой головой; её губы побелели, как и лицо. Рот оказался приоткрытым, и оттуда высовывался кончик посиневшего язычка. Почти такой же синий, как её волосы причудливой тёмной голубизны. «Скоро начнёт разлагаться», – подумал я и отвернулся. Не хотелось лишний раз «наслаждаться» подобным зрелищем. Но одну вещь, пожалуй, стоило сделать. Я заботливо подобрал с листа папоротника нож – Лене он уже не пригодится, а мне может, учитывая, какие тут ужасы случаются. И заткнул его за пояс лезвием кверху, нарушая все правила техники безопасности. Стоило мне упасть, и я мог получить страшную рану с большой кровопотерей, но тогда я об этом совершенно не подумал.

В первую очередь стоит вернуться в лагерь и сообщить всем печальное известие. Несмотря на произошедшее несчастье, меня терзало некое изуверское любопытство. Куда они денут свою жертву? Неужели захоронят прямо здесь, в лесу? Или ещё «лучше» – в лагере. Или снова будут рассказывать свои излюбленные байки про родителей, сломанный телефон, райцентр да милицию. Но узнаю я это только позже, а пока ноги нащупывали привычную тропинку… Никакого страха не оставалось, только отчаяние и вместе с тем решимость. О таких вещах по любому надо рассказывать, где бы ты ни находился. Будем говорить серьёзно!

Путь назад я нашёл довольно быстро. Казалось, самоубийство произошло буквально в двух шагах от «Совёнка». Оно и понятно: решил покончить с жизнью – зачем тратить силы на дорогу? Тем более в таких–то дебрях, где можно час блуждать в трёх соснах… Потом руки будут дрожать, и в вену не попадёшь, только изрежешь себя.

А ещё я теперь чётко понял, что они не роботы. Это бы было очевидно каждому, кто верит своим глазам, и кто видел самоубившуюся Лену. Роботы ведь не уничтожают сами себя, да ещё и проливая кровь из вен. Тем лучше для них. Интересно, как отреагирует Оля и другие местные обитатели? Теперь–то я перестану быть «гвоздём» местной программы развлечений? И как теперь пройдёт новая смена без Лены? Или она воскреснет, аки Феникс из пепла?

Мысли путались, и, кажется, я даже немного заплутал в лесу. Но, наконец, вышел к лагерю.

В голове лишь пустота. Хорошо хоть боль и тошнота отступили. Я обвёл пробуждающийся «Совёнок» взглядом и направился на площадь. Пожалуй, стоит сходить на линейку и там всё рассказать, чтобы разом. Но когда я проходил мимо клубов, мои планы резко поменялись. С силой я затопал, переступая по ступеням перед входом, стараясь выглядеть как можно увереннее.

Довольно грубо распахнув двери, я подошёл вплотную к Шурику и Серёге. Ребята мастерили очередную хрень, напоминающую кальян. Увидев меня, они не поздоровались, как делали это обычно, а попятились назад и отходили до тех пор, пока не вписались спинами в стенку, подшатываясь на ногах.

– Здравствуйте, товарищи! Как вы думаете, существуют ли параллельные миры? – бодро начал я.

– Н…не знаю, – робко пролепетал Электроник, а Шурик кивнул.

– Это человечеству не–не…известно, – подтвердил Александр.

– Да существуют, существуют! И сейчас мы находимся в таком удивительном разломе, что нам бы позавидовал любой нобелевский лауреат! Ещё никому не выпадало такого шанса – попасть в настолько аномальное место, в его эпицентр! А вы, вместо того, чтобы исследовать непознанное, лепите какую–то муть, никому не нужную! Инженерного навыка у вас, как у козла молока, зато амбиций выше крыши! Только называетесь кибернетиками, придурки.

– М…мы… Не надо… Не трогай нас! – воскликнул Шурик с квадратными от ужаса глазами. Я не «догонял», чего они так боятся. Я вот даже палочников уже не страшился. Да и Шурик, вроде, по лесу бодро ходил. А теперь–то что? Ну что во мне такого страшного?!

– Я и не собираюсь. Я к вам с предложением научно–исследовательским пришёл, – мой голос стал таинственным, и даже глаза, наверное, засияли потусторонним светом. Я вкрадчиво приближался. – Может, попытаемся проникнуть… в иную реальность? – я старался придавать своим словам более серьёзный оттенок, но получалось, если честно, зловеще. – Может, отправимся в иной мир? – моя рука непроизвольно легла на ручку ножа, и я её слегка потеребил под ремнём.

За окном взвизгнула какая–то девочка, наверное, наблюдавшая за нами… Надо бы выйти и успокоить, но недосуг.

Ребята плавно отходили в сторону распахнутого окна. Когда, наконец, они добрались до него, залезли одновременно на подоконник и резво выпрыгнули задом, даже не глядя, куда. Хорошо хоть ничего себе не повредили: вот, что значит экстремальная ситуация! Вот, что значит натуралисты! Какой азарт исследователя! Благо, окно было открыто. Я выпрыгнул следом за ними и погнался, потому что ещё не всё понял, а просто так людей без объяснений отпускать не привык. Почему они себя так ведут? Они что, меня боятся? Почему вдруг?

Мы добежали до самой площади, где «наш» отряд уже собрался на линейку, а Ольга ждала «кибернетиков».

– Ну где они там ходят? Опять мастерят и всё позабыли? – строго донеслось до меня…

Все разом обернулись ко мне. Лица парней и девушек вначале выразили удивление, а потом их охватил животный страх, и ребята кинулись врассыпную. Ульяна и некоторые младшие пионеры при этом взвизгивали, будто их на убой вели, как поросят, и старались попасть туда, где больше кустов, чтобы затеряться.

И только в этот миг я наконец понял причину столь неадекватного поведения: находясь рядом с трупом Лены, я конкретно измазался кровью, а из–за пояса у меня торчал окровавленный внушительных размеров ножик для разделки мяса.

– Срочно ведите его к Виолетте Церновне! Он сошёл с ума! У него буйное помешательство! – истошно завопила Ульянка, скрываясь за площадью.

– Он хотел нас убить! Обещал на тот свет отправить! – крикнул товарищам Александр, и визги усилились, а оставшаяся толпа быстро–быстро рассосалась.

Предложение электроникам «отправиться в иной мир» стало последней каплей на пути признания меня законченным маньяком. Оно и к лучшему – вот и показал свою истинную личину, вот больше и не надо притворяться нормальным человеком – свели меня с ума, и слава Богу.

Значит, пионеры подумали, что я собираюсь их убивать. В таком положении нецелесообразно и даже опасно рассказывать о смерти Тихоновой, ведь вину точно повесят на меня и могут среагировать агрессивно. Хотя, судя по крови на моей одежде, мне и так уже убийств понаприписывали и были готовы отправить в психушку… Да и Лена не являлась… Конечно, ни один уважающий себя маньяк не станет вспарывать жертве вены на руках, но кто знает… Криминалистов у них тут точно нет, разбираться никто не будет. Неадекватный пионер (то есть я) – на лицо. Труп тоже будет в наличии. У меня за поясом окровавленный нож, да и одежда вся заляпана. Вывод сам собой напрашивается – меня и слушать никто не станет. Запрут где–нибудь в подвале, и съест меня в ночи громадный плотоядный крот. Или палочник. Ну или кто тут ещё водится?

Ольги не было, а я решил сходить к умывальникам и помыться с ног до головы. Местная водопроводная система явно непригодна для купания, но ходить в крови – самое ужасное, что только можно вообразить. Это мерзко. Особенно для меня, ведь я с детства не выносил даже вида крови, когда сдавал её в больнице на анализы из пальца, не говоря о том, чтобы вымазаться ей с ног до головы.

Кровь – самая главная жидкость любого теплокровного существа. Во мне её более пяти литров, но она сокрыта где–то там, далеко внутри… А когда вдруг выливается наружу – это неправильно, неестественно. Нарушает гармонию природы, Божественный закон, мировую логику. Короче, так быть не должно. И это порой естественное содержимое тела вызывает в нас совершенное неприятие. Пока кровь находится в своём сосуде, мы чувствуем себя прекрасно, но стоит лишь увидеть то, чем наполнен сосуд, своими глазами, как сердце начинает усиленно биться, и появляется устойчивое чувство отвращения и тошноты вплоть до рвоты. К слову, часто это касается не только органов и жидкостей, но и человеческих отношений… стоит лишь вскрыть «гнойник», как они сыплются, и уже никто не склеит… Ух, прямо философия пошла!

«Хорошо, что Виолы на горизонте не виднеется… Вот только её тут не хватает! Тогда ко мне моментально будут применены меры, и я не знаю, смогу ли сопротивляться…»

Я снял рубашку и принялся за умывание, но чётко расслышал голос, доносившийся из кустов на окраине леса, чуть поодаль от опушки. Голос принадлежал Неизвестному. По крайней мере до данного момента я его точно не слышал. У того безглазого парня голос был тоже взрослый, но совсем другой, а этот более плавный и нежный, певческий, хотя мужской.

– Ну что, Алексей? Ты всё понял и осознал? – я вздрогнул, но своё мытьё продолжил – к аномальному у меня уже успел выработаться некоторый иммунитет. Готов слушать призраков хоть целыми днями, занимаясь своими делами. И бровью не поведу. Тут я, конечно, несколько утрировал. Но показывать свою слабость или страх тем, кто вздумал со мной играть, точно не стану.

– А что я должен был понять? – равнодушно спросил я и подставил рубашку под струю воды, пытаясь её застирать, стремясь смотреть в сторону голоса, а не созерцать вплотную Ленину кровь. Но рядом никого не было, и лишь листья деревьев колыхались под утренним свежим ветерком. Голос исходил откуда–то с верхушек деревьев.

– Как отсюда выбраться, конечно. Раз уж не понял, подскажу: следуй за Еленой Тихоновой, и у тебя всё получится. Можно любым способом. Мы верим в твою силу воли! Ты сможешь расстаться со сказкой, пафосно именуемой «жизнь» и войти в новый лучший мир.

– Нет, я не суицидник, – твёрдо ответил я. – Иди сам себе горло режь. Или вон, с берёзы прыгай, коли высоты хватит.

Голос умолк, а я всё ещё безуспешно полоскал рубашку. Кровь въелась и отмываться не хотела, тем более холодной водой и без мыла и порошка. Но упорства мне было не занимать. Пальцы закоченели, ну и пусть. «Они» не заставят меня ходить в окровавленной одежде. Пытаются свести меня с ума, толкают к самоубийству, к маньячеству – не выйдет! Я не потеряю свою гражданственность!

Я так увлекся стиркой, что не заметил, как подошла Ольга. Она бесцеремонно схватила меня за плечо своими цепкими пальчиками. Благо, плечи я уже успел отмыть.

– Алексей, ты что это устроил? Кто ж в умывальнике вещи стирает? Приедешь домой, и там всё сделаешь – не можешь какой–то жалкий день подождать? И вообще, твоя мама с этим справится лучше. Зачем же хозяйствовать в неподходящих для этого условиях?

Кровавые пятна на моих штанах и окровавленный нож за поясом Ольга, кажется, в упор не замечала. Или не хотела замечать…

– Ты ничего странного во мне не замечаешь? Правда? Ты что, слепая?! – я поднёс рубашку с багряными разводами прямо к глазам вожатой. Ещё капля, и я бы измазал стекающей, разведённой с водой кровью, её лицо. Я уже приготовился, что сейчас будет визг и истошные крики, но всё закончилось куда как скромнее. Девушка просто нахмурилась и отстранилась.

– Конечно, да! – Ольга на секунду задумалась. – Ты опять шатался по лесу и умудрился изгваздаться в каком–то мусоре! Теперь так и поедешь в Райцентр грязный, потому что времени на стирку уже не остаётся. Позорище! Весь автобус будет смотреть, какая ты чушка! – вожатая быстро убежала. Впервые эта девушка спасалась от разговора со мной бегом. Обыкновенно она соблюдала деловой быстрый шаг, чтобы казаться хозяйкой положения.

«Я сошёл с ума. Они все сошли с ума… Это просто коррекционный лагерь для безумцев» – с этими словами я вышел за территорию лагеря и направился к ближайшему высоковольтному столбу. Поле подо мной податливо проминалось, ноги тонули в каких–то белых цветах, а кустарник между опорами столба ласково шелестел от ветра, словно зовя за собой в Сказку. Или на Тот Свет. – «Что ж, Алекс. Помнишь, ты ещё в первые дни заинтересовался этими столбами? Вот и лезь, хоть до самых изоляторов лезь, а потом пусть тебя током ударит – мгновенная смерть лучше бесконечного мучения! И да, объект надо исследовать в любом случае!»

Будто под гипнозом, я всерьёз задумался над тем, как лучше забраться вверх (может, меня там и убьёт, но это будет только к лучшему – ведь голос говорил, что мне надо последовать за Леной. Может, и послушаться его?). Однако мои мысли прервал гул проезжающего мимо… автомобиля. Будто специально, чтобы отвратить меня от губительного порыва расстаться с жизнью, раздался пронзительный сигнал упреждающей сирены!

Передо мной была самая настоящая легковая машина – да не какая–нибудь плохонькая отечественного производства, а новенькая белая Тойота.

Я рванул к ней, бешено размахивая руками. Вот он – мой шанс! Наконец–то!

Белая Тойота лениво моргнула фарами, пронзительно просигналила ещё раз прямо над моим ухом и плавно остановилась, потому что я перегородил ей дорогу, чтобы уехать вместе с водителем. Меня даже не удивило, что машина покатила прямо по цветочному одуванчиковому полю. «Путь срезать хочет до посёлка, наверное», – решил я.

Я почти вцепился руками в капот, чтобы точно не упустить внезапно свалившееся спасение. В ответ машина яростно просигналила трижды, видимо, прося, чтобы я сошёл с её маршрута куда–нибудь в кусты. Но я вспомнил позу Ольги Дмитриевны и встал ровно перед Тойотой, решительно уперев руки в боки, и не желая никуда сходить. Лучше уж пусть давит! Чем оставаться тут ещё хоть на миг, поддамся катастрофе.

Дверь решительно открылась, и я наконец–то смог увидеть водителя, который бодро выскочил из своей кабины и с вызовом посмотрел мне в глаза. Раньше это не представлялось возможным, потому что все стёкла Тойоты были напрочь затонированы. Мне кажется, за такую глухую тонировку полагается штраф. Тем более я рассмотрел, что номера машины белорусские, а там вообще с этим строго. Ну, с правилами дорожного движения.

Водитель встал во весь рост и выпрямил спину, положив руку на зеркало заднего вида. Им оказался невысокий мужчина лет пятидесяти со средней длины бородой и такими же неаккуратными усами. В строгом пиджаке и классических брюках. А на голове – домотканая шляпа. Щёки тоже знатно поросли щетиной: чувствовалось, что с бритвой данный персонаж дружит не особенно сильно, и последний раз лезвие касалось его лица как минимум год назад.

– Здравия, – поздоровался он, но ладонь мне не пожал, хоть я её и протянул. Его же руки были в белых перчатках, и снимать их он не стал. Вместо рукопожатия мужчина презрительно оглядел меня сверху вниз и выдал перл:

– Аа, сволочь бритая, – я нахмурился. Отвечать оскорблением на оскорбление не привык – тем более сегодня, когда от его машины, возможно, зависела вся моя дальнейшая жизнь. У него, в отличие от вожатки, средства доставить меня домой, наверное, имеются…

– Бритая, конечно, но не сволочь. Просто ещё очень молод. Мне не больше семнадцати, – я на секунду задумался и подтвердил. – Да, что–то около семнадцати–восемнадцати.

По–моему, я даже случайно пожал плечами, демонстрируя, что не имею точного понятия о своём возрасте. Любой нормальный человек после такого бы должен признать меня законченным сумасшедшим и укатить прочь (либо вызвать скорую помощь), но мой собеседник, наоборот, улыбнулся, и его глаза засияли каким–то прямо мистическим дружелюбием.

– Молодец! Настоящий мужик не должен свои года считать – гораздо полезнее считать своих сыновей. Дочери не в счёт. Вот сколько у тебя наследников? – мой собеседник опёрся спиной о закрытую дверь машины и загадочно пошевелил усами.

– Мм... пока ещё нисколько. Мне рановато, – я не очень любил детей и не горел острым желанием заводить этих спиногрызов. Не то, чтобы чайлд–фри, но просто хотелось пока пожить для себя. Да и постоянной партнёрши на горизонте не просматривалось.

– Да ты что?! Вон какой хряк здоровый – тебе срочно надо найти себе бабу! Желательно, верующую, православную. Только по–настоящему Православную, – мужчина сложил два пальца и размашисто перекрестился. – Чтобы без этих ваших никонианских выдумок и иностранных извращений истинной веры. А проверяется оное легко: если совершает крестное знамение правильно, как я, – собеседник повторил свой жест, – то можно брать. А если дулю Богу показывает – то гони её взашей. И одеваться должна прилично, а не как блудница. А то, понимаешь, развели привычки – баб в мужские штаны обряжать да срамом на весь белый свет светить, – мужчина с отвращением сплюнул в сторону, – А дева должна расти в чистоте и целомудрии, а жена, как сказано в Писании, должна убояться мужа своего. И быть по сему.

Я почувствовал, как моя голова начинает снова болеть... его речь была настолько неожиданной и бредовой, что я совершенно не понимал, ЧТО он пытается мне втолковать. А самое главное, с какой, мать его, целью!

– Может, сначала представимся, а потом поедем? – попросил его я, на что получил воистину эпический ответ.

– Канэшшна, можно представиться. Меня зовут Аристотель Иванович Фунтов, Я, – слово «я» он продекламировал особенно рьяно, – бывший долларовый миллиардер, Предводитель Российского Крестьянского Собрания, Председатель Российского Дворянского Собрания, товарищ Главврача Института Натуральной Медицины Галена, друг Комитета по Спасению Пчёл от Вымирания, Председатель Общества Любителей Древней Письменности, сын Доктора Философских Наук, Отец Семерых Сыновей и дочерей без счёта, простой Русский Крестьянин, медийная личность, происхожу из рода шотландских графов Фунтов.

Свои звания (или что это у него такое, я так и не понял) «Аристотель» называл быстро и уверенно, словно по книжке читал. Складывалось впечатление, что он выучил всю речь заранее и регулярно представлялся исключительно таким образом.

– Хорошо, товарищ Аристотель, я всё понял, не могли бы Вы подвезти меня до ближайшего города? Или что у вас тут ближайшее? – бородач философски посмотрел прямо в мои честные глаза и презрительно фыркнул, поправляя толстые очки в тоненькой оправе – судя по преломлению, у мужчины была большая близорукость.

– Я что, таксист что ли, каждую лысоротую дебильную морду возить?! Между прочим, я тут с особо важным заданием напрямую от Генерала Комитета Крестьянской Безопасности и по совместительству моего сына Акакия, – Аристотель взволнованно достал из кармана «айфон» с большущим экраном (такие у нас называют «лопатники») и принялся судорожно тыкать по экрану своим толстым неповоротливым пальцем, не снимая белоснежной перчатки. Палец постоянно попадал не туда, и мужчина чертыхался. – Вот догадайся, кто у нас главный враг для крестьянина?

– Не знаю даже... может быть, слабая поддержка сельского хозяйства государством? – попытался предположить я. – Никогда крестьянами не интересовался, знаете. Хотя нет, есть более глобальный вариант: жиды с масонами.

Аристотель сделал ещё более важный вид.

– Дурак. То есть, да, жидомасоны, конечно, большие враги русского, – слово «русского» мужчина интонационно подчеркнул, – хлебороба, но есть враг и главнейший. Имя ему: электричество, мировая энергетика! И, конечно же, трижды проклятые колдуны–учёные, которые это самое электричество везде проводят и изобретают свои дьявольские машины да приборы, – Аристотель провёл пальцем по экрану смартфона и что–то написал, а потом яростно подбросил устройство вверх и тут же поймал, отправляя в карман пиджака. – Вот не будет поганого научного прогресса, и мы заживём, как раааньше, – последнее слово он сказал с особой чувственной любовью, растягивая букву «а», и поднял вверх указательный палец, – как жили наши прадеды. Чуешь, сыне?

– И как же жили наши прадеды? В хижинах, в нищете? Да даже хоть и в княжеских палатах – всё одно скука смертная, – оспорил я. – Ни компьютеров, ни фильмов. Лучше удавиться, – не удержавшись, моя скромность пропадала.

– Нееет…

Мужчина снова достал смартфон, смачно щёлкнул какой–то кнопкой на боку, будто затвором автомата, спрятал свой «девайс» во внутренний карман пиджака и показал на высоковольтный столб за моей спиной.

– Вот без этих сатанинских творений, губящих наши жизни, они жили. И нам советовали. А мудрость предков – это корни, нас питающие. Как древу без корней? Иссохнет и рухнет оно. Мы же, глупцы, в суетность погружённые, не вняли их заповедям, и всячески нахваливаем прислужников адова воинства. А должны казнить – это Истина Священного Писания, – собеседник снова перекрестился, зашёл за мою спину и показал шиш столбу. Я сразу развернулся – к такому стоять спиной опасно: мало ли, что могло прийти в его буйную головушку. Да и спорить с ним, пожалуй, не стоило. Сделаю лучше вид, что согласен. Может, тогда смилостивится и согласится подвезти.

– Ладно, не буду спорить. Так, может, всё–таки отвезёте? Я денег заплачу: десять тысяч, – сейчас я был готов отдать и сто за своё спасение. – У меня дома много – я хорошо зарабатываю.

– Да что ты заладил – отвезёшь, отвезёшь! Лучше бы продуктов натуральных у меня попросил – у меня с собой в багажнике всегда запас для таких вот случайных покупателей–дебилов, которых мне милостиво подкидывает Господь–Бог, – Фунтов вернулся к Тойоте, ловким движением открыл багажник и извлёк оттуда большой серый бумажный пакет. – Вот здесь всё, что нужно, чтобы жить в сытости целый месяц: две буханки настоящего бездрожжевого хлеба, которым убить нафиг можно. Кирпич настоящий, – мужчина самодовольно усмехнулся, – целая бутылка молока от необколотых коров и две палки чистейшей кровяной колбасы безо всяких колдунячьих примесей. Оно ведь как: возьмут святую землю русскую да испоганят её всякими заграничными нитритами да нитратами: осквернят её, бедную. Ну и какой хлеб на такой почве вырастет? Поешь его, и сразу рога расти начнут иль копыта. А то и похуже бывает..., – Аристотель выдержал зловещую паузу. – Только отведаешь хлеба такого, так и станешь сразу содомитом или жидом. А вот у меня – всё с любовью выращено, в труде и молитве, с чистыми помыслами и в целомудрии. И цена этому счастью – сущие копейки: одиннадцать тысяч деревянных рублей, которые скоро будут стоить столько, что ими впору жопу подтирать!

– Да не хочу я есть. Только что в столовой отобедал, – соврал я, лишь бы он от меня отвязался со своими дикими непонятными лохотронскими предложениями.

– Тебя там в столовой говном из параши накормили, а ты и радуешься. Вас травят, как собак! – мужчина положил пакет обратно и яростно захлопнул багажник. Затем он открыл одну из пассажирских дверей и предложил:

– Ну садись, раз тебе так хочется в эту помойку – в этот современный мегаполис, где сплошные раки и диабеты; где травят детей, как подопытных крыс; где за золото мать родную продадут; юные не слушают стариков; и все вместе в своих борделях танцуют сатанинские развратные танцы.

– Раки в речке живут, – сострил я, присаживаясь на комфортное пассажирское кресло. Автомобиль был явно не из дешёвых. Такие стоят миллиона три.

– Поговори мне ещё тут! Их кормишь, поишь, благодетельствуешь для них, опекаешь, заботишься, хоть немного ума–разума втолковать пытаешься, а они, свиньи неблагодарные одебиленные, понахватались острот у своих сатанистов–писателей, у всяких Пушкиных да Достоевских, и теперь над русскими крестьянами насмехаются, – с этими словами мы тронулись. Во всех смыслах этого слова…

Я впервые за неделю всем своим существом ощутил подлинное Счастье. Счастье с Большой Буквы, несмотря на то, что мой водитель – поехавший по фазе псих, предположительно агрессивный. Куда–то он меня же всё равно довезёт… а там и Родина не за горами, а в кармане у меня, если что, нож… Коли ему придёт в голову в бой праведный на меня пойти.

Вскоре я окажусь в Сочи: искупаюсь в своей ванной и обязательно пообедаю в любимом кафе. Для этого я был готов слушать хоть сотню идиотов ещё сотню часов. И молиться, чтобы идиоты были безопасными.

Потому что был здесь и другой вариант: меня могли отвезти куда–нибудь в ближайший лес, зарезать и бросить подыхать в канаву. Примерно так, как Лену, только Тихонова убилась сама, а мне вот возьмут и сострадательно помогут. От такого неординарного «крестьянина» можно ожидать всего, чего угодно.

– Да не волнуйся: приедем мы, приедем, – будто прочитал мои мысли Аристотель. – Усядешься сейчас за свой сатанинский телевизор, будешь смотреть свой сатанинский Первый Канал, и никаким калачом тебя оттуда не оттащишь – разве что натуральным... Ты, кстати, где живёшь?

– В Сочи, – машинально ответил я, хотя и стоило бы соврать…

– Ну вот! Скоро в Сочи лавку крестьянских товаров откроем. Освободилось место после того, как меня из Питера эти тупые блокадники выгнали. А я всего–то им пайку хлеба, натурального хлеба, беЗплатно предлагал, ведь они в блокадном Ленинграде питались лучше, чем сейчас в «Магнитах» своих химических! Разумеется, я раздавал бесплатно хлеб только, если они Христом–Богом просили, как и полагается по Писанию. Насытить пытался, а они меня оттуда метлой, как будто я котёнок нашкодивший! Обиделись, значит, что я им правду говорю да окормляю пищею насущной.

– Мда уж… – только и мог ответить я на эту дикость. Такому самое место в дурке. Мало того, что, наверное, втридорога продавал, так ещё и на военных воспоминаниях и героизме спекулировал… жулик.

«Вот бы его самого в Ленинград тех времён отправить – посмотрим, как этот поехавший бородач там выживет, и будет ли после этого смеяться над чужим горем». Как–никак, я тоже уроженец Питера, и его сравнения мне приятны не очень. Другой бы на моём месте за оскорбление предков трахнул бы это чудо как следует в морду, но я реально беспокоился за свою жизнь, и мне было не до его глупых слов. А рот гражданина тем временем не затыкался, и слова из него лились настоящим золотым дождём.

– Ведь вы все, мои разлюбезнейшие, на самом деле – обездоленные блокадники, и будете подыхать в своих бетонных коробках, и будете травиться всяческими химикатами из маркета, – он с горя сплюнул, метко целясь в открытое окно. – Слово–то какое ненашенское, сатанинское! Маркет! Так и веет мракобесьем! Вслушайся! Вот иное дело – лавка! – Фунтов надавил на газ, и мы вылетели на дорогу. Но вместо того, чтобы поехать вперёд, в сторону предположительного города, Тойота свернула прямо в ворота «Совёнка», несмотря на то, что они были закрыты.

Как вы и сами знаете, эта марка машин не отличается миниатюрными размерами, и подтвердил сие громкий треск срывающихся петель, не успел я закричать. Одна из створок массивных ворот с надписью «Пионер…» упала на землю, а другая со словом «… лагерь» отделалась глубокой вмятиной и загнулась только с одного конца.

Ольга снова проводила линейку, как будто моего кровавого пришествия и не бывало. Восстанавливала порядки. Память, как у рыбок. Но успешно завершиться этому, несомненно важному, мероприятию было не суждено, потому что первой своей жертвой водитель Тойоты выбрал именно площадь и с криками «разрушь языческое капище!» направил свой автомобиль прямиком на Генду. Когда перед моими глазами промелькнул памятник, Аристотель Иванович (что за дурацкое имя!) зловеще объявил, уворачиваясь в сторону:

– Все эти пионерлагеря на самом деле – бордели обычные, и все пионеры заслуживают смерти за содомию, – мужчина «заржал» и открыл окно, рядом с которым я сидел, чтобы и я мог услыхать дикие крики разбегающихся врассыпную обитателей лагеря. Но это их не спасало, потому что мощная японская машина двигалась в разы быстрее и давила, кого не попадя. Водить, судя по всему, Аристотель мог неплохо. Ольгу среди пионеров я больше не увидел.

– Что ты творишь?! – закричал я, вытягиваясь вперёд. Я понял, что должен выхватить руль, чтобы этот безумец не успел натворить страшных дел.

– Вам, тупым баранам, Дорогу Жизни пробиваю! – снова завёл Аристотель свою похабную пластинку и двинул меня кулаком в грудь, чтобы я не успел отнять у него управление. – Потому что вы узники, и рвать свои узы сами вы не хотите! Жрёте, срёте и нихрена не делаете для своего Спасения! Для Спасения души! А Бог любит смелых! Бог любит меня! За вас, бездарей, искушению поддавшихся, грех на душу беру. Землю Русскую от ереси очищаю!

Я зажмурился… все силы сопротивляться куда–то исчезли. Так делают дети: они просто закрывают руками глазки и ждут, пока проблема сама рассосётся.

Я чувствовал задницей, как Тойота высоко подскакивала; слышал, как под колёсами обезумевшего железного монстра хрустят... то ли деревяшки, то ли кости. Слышал громогласный хохот Фунтова. Я ощутил себя в центре событий самого настоящего фильма ужасов про зомби и борьбу с ними. Как актёр, только поневоле. Никогда не хотел бы играть в таких ужасных постановках – разве что за большие деньги! За очень большие деньги!

Внезапно мы остановились. Я открыл глаза. Дверь была открыта, щелчка я не слышал – на улице стояла... Юля с пушистыми кошачьими ушками. Лёгкий ветерок весело играл её волосами, а хвостик перекидывался из стороны в сторону. А вот безумный Аристотель куда–то пропал, и руль был свободен. Можно угонять и выбираться! Отсутствие прав и умения водить меня не смущали.

– Уфф, ну и прогулочка у тебя вышла, братец, – задыхаясь, пробормотала сестрица. – Как это у тебя получается так умело цеплять на свою головушку сумасшедших?

– Как будто я знаю: они сами ко мне цепляются, не спрашивая, – не успел я кое–как вылезти из машины, как она с тихим шипением растворилась в воздухе, оставив за собой маленький серый клубок дыма, остро пахнущий бензином. Следом исчезла Юля, добавив к бензину аромат своих любимых итальянских духов.

Я почему–то снова стоял возле высоковольтного столба. А прямо перед ним из ниоткуда в клубах дыма снова возник Фунтов. Но на этот раз не с голыми руками, а с длинным двуствольным оружием: то ли винтовкой, то ли дробовиком. В типах огнестрельного оружия я не разбираюсь.

Мужчина посмотрел прямо на меня, а я инстинктивно поднял руки.

– Не стреляй, Аристотель Иванович, прошу, – умоляющим тоном попросил я психа, твёрдо решив, когда выберусь, сдать его в дурдом на принудительное лечение.

– Да я не в тебя, идиот. Я хочу подстрелить парочку... – мой знакомый направил ствол вверх, – изоляторов... и тогда мы заживём долго и счастливо... по 800 лет, как Адам... Как и хотел Исус Христос, слава Ему во веки веков! Аминь.

Это меня успокоило. Против этого я ничего не имел. Ведь лагерь – моя тюрьма, и пусть делает с ней, что хочет. Пусть палит – главное, чтобы не по людям. А изоляторы я бы и сам здесь повышибал при возможности.

Но выстрелить у Аристотеля не вышло: ружьё внезапно перегнулось в стволе, словно расплавленная пластмассовая китайская игрушка, и уткнулось «носиком» с мушкой вниз. Мужчина схватился посередине, желая выпрямить своё оружие, но не получилось – железо снова затвердело, и винтовка навсегда осталась кривой, как будто через доменную печь прошла, успев накалиться и моментально остыть.

– Осторожно – может быть горячо, – предупредил его я, но Фунтов отмахнулся от совета, как от надоедливой мухи.

Мне показалось, или сверху раздался смех? Местная электроника явно не желала сдаваться какому–то поехавшему. «Неужели этот столб умеет шутить?»

Поехавший в свою очередь обернулся на меня, зыркнул своим пронзительным взглядом, залихватски отбросил оружие под куст, обречённо пожал плечами, выдавил из себя одно–единственное слово «лезь» и исчез.

Ну что же… не получилось у него – быть может, получится у меня!

Я обхватил руками ближайшую к дороге подпору и с усилием подтянулся. Одна железная ступень, вторая, третья… В детстве я любил всякие большие агрегаты, но залезать на самый верх мне никогда не приходилось. Максимум, что было доступно – кабина здорового комбайна на старом гараже в селе. А столбы я только созерцал в мечтаниях… Да и какая мать пустила бы своего маленького сына к смертельной дозе тока? Но теперь–то у меня нет выбора.

Вот уже метра три, кажется, подо мной, и в коленках едва заметная дрожь от высоты. Столб сужался, а я всё лез и лез, рискованно переставляя ноги с узенькой стальной планки на такую же узенькую. Ах, только бы не ударило, только бы не сорваться! Я впервые посмотрел вверх и от неожиданного поворота событий разжал руки в разочаровании. Дело в том, что я увидел самое основание столба. Да, я всё ещё стоял на земле и почему–то потирал руки, готовясь к «восхождению», а ноги находились чуть поодаль, словно я и не наступал на первую планочку.

«Неужели у меня такая богатая фантазия, что я сумел настолько реально представить, будто поднимаюсь на самом деле, что смог спутать свой подъём с реальностью? Это ж только от наркоты такое возможно! Либо под волшебным воздействием…»

– Ты чего творишь, Арсеньев? Хочешь, чтобы тебя током грохнуло? – на дороге стояла Ольга и, дёрнув меня за плечо, заглянула прямо в глаза. Она смотрела так пронзительно, будто хотела увидеть каждый потаённый уголок мой души. Я даже немного смутился и опустил взгляд. И чуть не подскочил на месте от удивления. Мои штаны и ботинки были абсолютно чистыми. И рубашка – тоже, безо всяких следов крови и лесной грязи. Я в этом убедился, поглядев на рукав. Мне даже показалось, что вещи аккуратно разглажены утюжком.

– Что ты здесь бродишь? Собирайся! Автобус уже подъехал! – шатенка зашагала от меня прочь, оставив в полном недоумении. С одной стороны, вот оно – спасение. Сделай несколько шагов, и ты сможешь отсюда уехать. С другой – безглазый пионер говорил, что автобус вновь привезёт меня на то же место, и начнётся второй круг. А в транспорте я разочаровывался всё больше и больше – не помогает он…

С другой стороны, я ничего не теряю, если попробую уехать вместе со сменой – окажусь ведь всё равно здесь, какая разница? Чем больше приключений – тем быстрей пролетит время – даже в тюрьме заключённые ценят возможность работать! А Ольгу надо догнать хотя бы для того, чтобы попытаться рассказать о случившемся с Леной. Доложить о самоубийстве прямым текстом, раз она в упор не видела кровавые намёки.

– Оль, Оль! – я нагнал вожатую уже на площади. – Ты знаешь, Лена… Лена погибла. Покончила жизнь самоубийством. Порезала себя кухонным ножиком из столовой в лесу…

Ольга обернулась и без тени сожаления заявила:

– А мы знаем. Не выдержала девочка. Бывает – очень уж эмоциональная была, – Ольга пусть и не улыбалась, как делала это часто во время разговора, но и не было похоже, чтобы особо огорчалась. А всю смену только и орала, как за нас всех отвечает и беспокоится. Вот, значит, какое у неё представление о роли вожатой и об ответственности! Тут на смене девочка погибла, а руководству хоть бы что!

– Для неё это обычное будничное событие. К смертям здесь привыкли, – пропел голос у меня в ухе. В его обладателе я без труда узнал Безглазого и принялся оборачиваться. – Появляться не буду, чтобы не смущать.

– То есть… вот так просто… М–да, а вы ещё меня в маньяки записывали! – я вздохнул и побрёл к автобусной остановке. Следовало бы позаботиться о том, чтобы захватить с собой вещи, которыми я владел по приезду в «Совёнок», но эти сутки настолько выбили меня из колеи, что способность логически мыслить попросту пропала; кроме того, что надо убираться подальше, я ничего не знал и знать не желал – всё остальное выпало из моей головы, словно какая–нибудь драгоценная безделушка из руки казнённого. После смерти она ему всё равно без надобности – на тот свет не унесёшь. С этой мыслью я просто брёл следом за Ольгой с опущенной книзу головой.

– Ты хочешь спастись? – донёсся до меня голос из ближайших кустов, когда я проходил мимо клубов. Кусты зашелестели.

Слово «спастись» живым угольком вспыхнуло в моём сердце, и я остановился, отступая от Ольки назад.

– Погоди, Оль, я должен сходить по одному делу. – «мда, звучит двусмысленно…» – Подожди здесь. Надеюсь, автобус без меня не уедет?

– Нет, конечно! Я отвечаю за каждого пионера моей смены! – твёрдо заявила она. Хотя только что отнеслась с полным равнодушием к смерти (!) одной из своих подопечных. Нет, я никогда не смогу понять их систему до конца. Она за пределами человеческого воображения!

– Вот и замечательно, – «отрезал» я и неуверенно, но быстро направился в сторону кустов. Голос тихонечко запел какую–то незнакомую мне песню, показывая таким образом, куда мне следует идти. Мы дошли до леса и углубились в него шагов на десять. Солнце сквозь кроны деревьев окутывало своими ласковыми лучами окружающий мир, чуть шелестела листва, свежий аромат леса наполнял лёгкие. Казалось, во всём мире, во всей Вселенной не существует более прекрасного места, чем здесь – настоящий Рай.

«Я скажу: не надо Рая – дайте Родину мою».

– Вот мы и пришли, – констатировал голос, закончив свою то ли песню, то ли мелодию. Какой–то гибрид звуков, издаваемых человеческим ртом, напоминающий мотивы народных славянских песен и одновременно переливы из горла жаворонка…

– Куда пришли? И как отсюда выбраться?

– Никуда. Для того, чтобы обрести Спасение, не надо ничего. Только пожелать. Скажи: «я согласен», и мы всё устроим в лучшем виде. У нас обслуживание первой категории. Класс люкс, – голос посмеялся. Смех был абсолютно дружественным.

– Я… согласен, – вяло пробормотал я, ибо какая разница, что говорить – от слов всё равно ничего не изменится! Контракт ведь не подписываю, а врать можно, что угодно!

– Вот и хорошо. Наша услуга будет заключаться в том, что ты отправляешься на второй цикл, минуя нудную поездку в автобусе. Доволен? Это у тебя привилегия такая за чрезмерную уверенность, самоуверенность и наглость!

– Каак?.. – беззвучно, одними губами возмутился я. Но согласие уже было дано – уже слишком поздно что–либо менять: я почувствовал увесистый удар тяжёлым предметом по голове, и не успел обернуться, как наступила Тьма. И лишь бешеные блёстки в глазах напоминали о том, что жизнь не прекращается ни на мгновение, а продолжает меня пытать.

 

ГЛАВА–СПУТНИК. ЯЗЫЧНИКИ–ЭЛЕКТРОПОКЛОННИКИ и ЛЕНИН МАВЗОЛЕЙ

Потеряв сознание, что бы, вы думали, я увидел? Ну, естественно, сон. И он опять был настолько реальным, что я ни на секунду не терял памяти о том, кем я на самом деле являюсь, и где на самом деле нахожусь. Нахожусь я, к величайшему сожалению, всё ещё в «Совёнке», и сейчас мне просто показывают видения какого–то больного на голову Высшего Разума, которому доставляет удовольствие проводить надо мной эксперименты. Осознанный сон, фаза в чистом виде. А они порой выглядят реальней реальности.

Если первый раз, когда я очутился на синей планете, страх всё–таки присутствовал, то теперь он совсем исчез, растворился глубоко в сердце. Может быть, это было связано с тем, что никакой синей планеты сейчас не было, а вместо неё перед глазами торчал самый обычный (теперь уже для меня) «Совёнок». Я чувствовал себя исследователем собственного мозга в довольно безопасных условиях.

Кто–то хочет, чтобы я разгадал некую головоломку. Всё это мне здорово напоминало сказочку про Ивана–дурака: «Пойди туда, не знаю куда – принеси то, не знаю, что». Эта сказка меня ещё с детства безумно раздражала, теребила мой инженерный ум. Неужели нельзя дать нормальные указания, что тебе нужно, и где это взять, раз это что–то тебе (или тому, кто тебя послал) так не терпится получить. Я и в игры типа «поиск предметов» поэтому никогда не любил играть. Какое удовольствие можно получить, тупо тыкая по всем частям экрана в поисках какого–то заветного нужного пикселя, чтобы головоломка наконец сложилась? Какая уж тут логика или наблюдательность? Просто тупая удача. Это как в казино дёргать за рычаг однорукого бандита в надежде выиграть миллион. А в итоге остаться без порток.

Вспомнился известный анекдот: Вероятность крупного выигрыша в лотерею всегда одинакова и не зависит от того, купили вы лотерейный билет или нет. Я никогда лотерейных билетов не покупал и заниматься подобными вещами не собирался. А тут мне будто насильно его всучили, да ещё сделали так, что от него зависит моё спасение.

Нет уж, я не согласен! Я хочу жить по правилам, причём, по своим правилам! Только вот даже сон моим желаниям подчиняться не рвался. Нет, всё–таки это не фаза. Фаза управлению поддаётся.

Передо мной высился тот самый столб, возле которого я стоял перед встречей с Аристотелем, и который так здорово поставил этого сумасшедшего с экологически чистыми продуктами на место, а в добавок ко всему этот столб явно обладал какой–то необъяснимой мне аурой.

Только на этот раз был я здесь не один и не вдвоём с Аристотелем: столб окружила небольшая толпа народа. Среди них я заметил своих старых знакомых. Вот Алиса, вот Славяна, вот остальные. Все, кроме Ольги и Виолетты. Взрослым, как я понял, здесь не место, или они отдыхают от своих организаторских обязанностей. А, может, заняты привычными делами. Олька валяется на любимом шезлонге с книгой. А Виола сидит в своём медпункте да разглядывает модные журналы… Ну да ладно. Нет их, и нет. Не больно и нужны. Что мы имеем в итоге? Какой–то сугубо «детский» клуб. Если, конечно, 17–летних парней и девушек ещё можно назвать детьми…

Внезапно ребята встали на колени, сложили руки на груди, потом вытянули их вперёд в сложенном состоянии и принялись старательно совершать странные жесты в воздухе: если бы я не знал, что подавляющее большинство советских пионеров – атеисты, то подумал бы, что они проводят религиозный ритуал. Их пассы представляли собой чёткие движения из стороны в сторону, сопровождаемые невнятным бурчанием. Двигались все очень чётко, в унисон. Пассы были явно давно заучены и выверены.

Но чем это ещё может быть, если не религиозным ритуалом? Ничем, вот именно. Может, здесь идёт съёмка какого–то кинофильма? Я огляделся и посмотрел, нет ли где оператора с камерой. Нет, никого не было. Значит, версия о съёмке отметается. Делают это ребята от чистого сердца, и не стоит плодить лишние сущности… А столб потрескивает, что свидетельствует о том, что там циркулирует большое напряжение. Чего я, кстати, не замечал, когда был рядом с ним наяву. Мне всегда казалось, что ЛЭПы здесь какие–то бесшумные, нерабочие, или совсем новые, где слишком хорошо работает звукоизоляция.

Дальнейшие слова ребят убедили меня в том, что они принадлежат к какой–то непонятной секте: возможно, даже тоталитарной, потому что в лагере вообще любят строгость. И если здесь есть секта, то только такая.

– О, Колосс, дарующий нам свет! Даруй же нам и путь истинный! – декламировала Славяна, словно рассказывала белое стихотворение на уроке литературы. – Ты можешь всё…

Голос девушки звонко разносился в закат, и мелкие оранжевые облачка, казалось, покачивались в такт её громкой распевной молитве.

– А если Ты можешь всё, даруй нам Свободу! Мы хотим, чтобы Ты даровал нам свободу! – в своей нагловатой манере продолжила речь подруги Алиса. Она и божеству умудрялась условия ставить! Славяна в ответ прекратила разводить руками по воздуху и грубо толкнула локтем рыжую соседку по молитвенному кругу за чрезмерную грубость речи.

– Не смей с Ним так разговаривать! Ничего не даст, а только свет и тепло заберёт! И будем до конца смены без дискотек и песен куковать! А настанет зима – кто нам отопление даст, кроме Электричества, а? У нас здесь газ не проведён! – Двачевская, что бывает с ней крайне редко, признала ошибку и в знак извинения бухнулась лбом о землю. Благо, асфальт здесь не положили, ведь действо происходило в чистом поле, где и стояла опора столба, возвышаясь над лесами…

– Да, признаю свою вину, – покорно сказала Алиса, и удивился я этому едва ли не больше, чем общей ситуации. Потому что к изменению декораций я привык, а вот характеры персонажей до сих пор так кардинально не менялись. Надо будет потом поэкспериментировать с их психикой, если доведётся ещё здесь пожить…

Подростки встали с колен и взялись за руки, разом выпрямляя спины. Их лица устремились вверх, на изоляторы, посверкивающие в закатном Солнце.

– Что у вас за игры такие?! – я всё–таки не выдержал и дал знать о своём присутствии. Правда, без толку. Стоящим в круге до меня не было никакого дела – они продолжали молчаливо бдеть, сцепившись, словно каменные изваяния, как те статуи на входе в «Совёнок». Словно, кроме этого высоковольтного столба, в их жизнях не было ничего – ни родных, ни друзей, ни увлечений. Словно он был гипнотическим шариком на верёвочке, что раскачивает в руке очередной психолог, воображая себя гипнотизёром покруче Кашпировского.

Я уж подумал, что мне хотят наглядно продемонстрировать сумасшествие пионеров, но оказалось, что их поклонение не такое и бессмысленное, ведь… столб начал им отвечать. Он точно обладает своей волей! Все изоляторы одномоментно вспыхнули красным, будто Красное Знамя, цветом, а вслед за изоляторами осветились и провода метров на десять в радиусе от столба, захватывая кусочек неба и лаская своим мощным прожектором верхушки берёз.

Мало того, провода ещё и зашевелились: они стали похожи на инопланетное существо из моего предыдущего сна (а может, это оно и было – слегка трансформированное). Вслед за этим и сам столб приподнялся со своего места и сделал пару шагов туда–назад. Я убедился, что те инопланетяне и этот столб принадлежат к одному виду существ – только этот разительно больше и ветвистее, как если сравнивать рабочего шершня и шершневую матку… А может, и не больше – возможно, я просто не оценил истинных размеров той горы, растущей на непонятной планете. Кто знает – может, она тридцать миль в высоту, да и вообще во сне все размеры иллюзорны, и слон может казаться величиной с мышку.

На улице уже начинались сумерки, но в свете ярких изоляторов всё было видно, как днём. И даже лучше, будто кто–то подкрутил яркость и чёткость у меня в глазах. Таких насыщенных и контрастных цветов я не видел никогда в жизни. Да и будто мог различить каждую травинку даже на дальнем конце поля. Словно я смотрел в бинокль. Только этим биноклем стал я сам.

Столб плавно покачнулся всем своим металлическим телом, изогнувшись змеёй. Он было захотел пригнуться так, чтобы вершиной достать до пионеров, но испугался, что порвёт провода, связанные с городом… и вернулся в своё привычное положение: никогда бы не подумал, что обычная сталь может быть настолько гибкой. Но мы же говорим не о стандартном столбе, а о сказочном – а в сказке, как известно, возможно всё, чего захочет её автор.

«Стоп! А если его провода связаны с городом, то, может, мне следует пойти по ним, и я попаду куда–нибудь поближе к дому?» Стоит запомнить эту мысль, раз уж мне здесь ещё одну смену куковать в поисках выхода из головоломки. Ну почему же я не пришёл к такому простому решению раньше?

Интересно, а кто автор этой моей головоломки? Кому мне по возвращении надавать подзатыльников за свои злоключения? Кому по мордасам выписать?

– Эй, вы чего творите?! Вам разве не говорили, что стоять рядом с электрическими линиями опасно для жизни?! – послышался грозный окрик. Кто бы вы думали это был? Ну, конечно же, Ольга Дмитриевна, неизменно заботящаяся о нас. Вернее, считающая, что заботится…

Рядом, как верный страж, стояла Виолетта.

– Нахождение вблизи высоковольтных линий опасно для жизни, – ледяным тоном добавила вечно весёлая и игривая медсестра.

Я уж собрался рассмеяться в полный голос, потому что на окрики со стороны местная секта не реагирует. Меня ведь они до сих пор не заметили. Но, как оказалось, я ошибся! На Ольгу, а потом и Виолу они обратили внимание сразу же и задрожали от страха так, как будто им вот–вот готовились провести болезненную экзекуцию. Хотя я что–то не заметил у Оли в руках топора или бензопилы, а у медички – скальпеля… Да и выглядели они не особо угрожающе. Ну вожатка брови насупила и руки в боки уткнула по своей привычке. Ну и что? До сих пор не понимаю, почему просто разговор с «Оленем» для многих из здешних сродни пытке. А с разъярённым Оленем – тем паче. Но что она им сделать может? В угол поставить? Позвонить родителям из райцентра и нажаловаться? Пальцем на линейке погрозить? Слава Богу, на меня весь этот бред не действует. Но как же бесит то, что не все рассуждают, как я!

– Эмм... – первой начала извиняться Алиса. Да в этом сне всё набекрень! Всё не так, как положено. – Извините, мы тут просто в одну игру играли, пионерскую... Обещаю, это последний раз, – «Ничего себе пионерские игры у них!» Двачевская опустила лицо в землю, разрывая цепь рук со своими товарищами, становясь на колени, упирая в них руки. Ещё чуть–чуть, и она бы плакать начала. Захотелось как следует вломить местному начальству… и Алиске (за то, что поддаётся).

– И в какую же такую игру можно играть под высоковольтной линией?! Неужто в «Кого первым пришибёт током?!» Или «Кто убежит от разряда – бонусные вольты в подарок?!» – иронизировала Виолетта. Ольга была в ярости и не могла вымолвить ни слова, задыхаясь и краснея. Я не видел её такой, даже когда отказывался посещать дурацкие линейки. – Немедленно по домикам и спать! – только и вырвалось из её уст.

– Вообще это моя вина! – вступился за Алису Электроник, которого я сразу и не заметил. Парень сделал шаг вперёд и тоже в свою очередь скорчил виноватую мину. – Дваче...вская ведь просто глупая девочка, которая не всегда может осознавать последствия своих поступков. А я парень – я и должен был проследить за этой недалёкой пионеркой!

– Я Дваче! Меня зовут Дваче… Так проще и короче, – сделала очередное сенсационное признание Алиса, пока я молчаливо открывал рот от «перемены слагаемых».

– Да зачем? – замялся Электроник. – Я всё равно буду называть тебя просто Алисой, а то как–то странно получается… Как будто собачьи клички…

Не успела Ольга ответить, как Алиса бешеной рысью бросилась на Сергея, завалила его на спину, уселась сверху и принялась нещадно лупить по ушам, иногда неаккуратно задевая нос.

– Алиса! Прекрати! – увещевала «бешеную рысь» Ольга. Виолетта в свою очередь вздыхала, но Двачевская успокоилась лишь тогда, когда убедилась, что уши её жертвы раскраснелись до нужной ей цветовой гаммы. Ну или Электроник сумел отбиться – я не особо следил за их разборками. Зато понял самое главное – в столбе явно сокрыта какая–то загадка, и когда я проснусь, то обязательно должен буду её расследовать. Хотя бы попытаться. Недаром высшие силы так тщательно охраняют этот объект. Просто так стволы у ружей не сгибаются, как и стволы столбов. Ежели, конечно, их не бросить в доменную печь. И то, подержав там довольно долго. Да и где взять доменную печь такого объёма?

Столб, как и любое животное или человек, защищается от узников «Совёнка», пребывающих здесь в настоящей Блокаде. Наверное, от слова «Блок(Ада)». Для него (столба) такое поведение вполне логично.

Пионеры разомкнули круг и послушно начали расходиться. Я ещё раз попробовал привлечь их внимание ехидными громкими возгласами, но ребята проходили мимо меня так, как будто я был пустым местом. Моё тело каждый раз пронзал лёгкий холод, когда очередная тушка проскальзывала сквозь моё несчастное тело в призрачном облике…

Подбежав к Ольке, я хотел её резко дёрнуть за рукав, но мои пальцы прошли сквозь девушку. Виола исчезла. При этом всё тело ощутило ужасную слабость, и захотелось спать. Такого я даже от призрака Юли не чувствовал. Желание спать во сне – тот ещё нонсенс, но, видимо, это – очередная милая местная традиция. Как я ни пытался отогнать сон, глаза вовсю слипались, а ноги подкашивались. С трудом подавив очередной зевок, я перестал бороться. Деваться–то всё равно некуда, и я упал в траву, которая сейчас показалась мне особенно высокой и мягкой, словно желанная постель...

И открыл глаза...

– Доктор, – что со мной? – тихо прошептал я.

Я лежал на уютном диване в полутёмном кабинете, заставленном шкафами с толстыми книгами. Слева от меня виднелся навесной шкафчик, забитый всякими банками и склянками с наклеенными непонятными надписями на латыни. А прямо напротив меня сидел очень благообразный старик, с густой седой бородой и умными, хотя и печальными, глазами. Он что–то активно писал на листах альбомного формата, почти ежесекундно окуная своё металлическое перо в чернильницу, на откинутой крышке которой было изображение совы.

– Фаш случай, герр Арзеньефф, – очень интересен с клинической точки зрения, – произнес, дописав, доктор. Говорил врач на прекрасном немецком языке с легким венским произношением. Но я почему–то всё понимал.

– И чем же? – ответил я на том же языке, но уже с баварским говором.

– О, фаши сны... Они так... Странны и в то же самое время весьма информативны. Сигару?

Я поднялся с дивана и сел напротив старика. Он дал мне прикурить (и это была хорошая сигара!), закурил сам и продолжил, помахивая сигарой в воздухе в такт своим словам. Я никогда не курил, но сейчас мне нравилось вдыхать богатые клубы элитного дыма.

– Вы должны знать, что сны – это самая прямая дорога к нашему бессознательному, к страхам и надеждам, влечениям и табу. Да, да. И при этом сны – это всегда наши тайные неосуществлённые желания. Всегда, всегда.

– Что вы такое говорите, доктор! – возмутился я. – По–вашему, я хотел смерти Лены? Своего нелепого и утомительного заточения в месте, которого даже не существует на карте мира?

– Я лишь хочу сказать, что вы должны тщательнее анализировать свои сны. В них – ключ к понимаю ваших проблем. Ведь вы не знаете даже – спите вы сейчас или нет, верно?

Я задумчиво затянулся, вздохнул и жестом руки подтвердил догадку доктора, развеивая клуб дыма.

 – Но сейчас вы не спите, поверьте мне, – настойчиво произнес старик. – Я – настоящий. Этот кабинет – тоже. Вам понятно?

– Но, будь вы моим сном, вы говорили бы то же самое, – заметил я.

– Да, да, – старик энергично закивал, – верно. Я рад, что ваши когнитивные способности не пострадали. Итак, вы спите, или нет? Я помогу: какое сегодня число?

– Сегодня, – с готовностью ответил я, – пятнадцатое марта 1923–его года...

Я запнулся...

– Нет, доктор, подождите, это неправда. Я ещё не родился в те революционные времена.

Я смял сигару, выкинул в пепельницу и продолжил более решительно:

– Я не курю и не выношу запах сигар. И совершенно не знаю немецкого языка.

– Да, да, – вновь энергично закивал доктор. – Что ещё? Анализируйте! Не останавливайтесь на достигнутом. К примеру, этот электростолб. Это же типичный фаллический символ!

– У вас всё – фаллический символ. Про это уж я читал, – огрызнулся я. – И вообще, какой смысл мне беседовать со своим сном?

Старик усмехнулся:

– Может, этот сон важнее, чем кажется. Запомните, герр Арзеньефф, самое важное – анализируйте сны, записывайте их, не забывайте. И приходите ещё. А теперь: спите, вам надо отдохнуть.

Мои глаза мгновенно слиплись, и я провалился во Тьму.

***

Сон Номер 2: Мавзолей Лены

Перед глазами, кроме Тьмы, ничего не было. Я погружался всё глубже и глубже. Земля словно проминалась под моими конечностями и спиной, позволяя им проникать дальше и дальше в пучину мрака. Сначала я ощущал лёгонькую щекотку от травы, потом по рукам, ногам и шее неприятно, но свежо прошлись коготками корни какого–то местного чертополоха, а по груди пробежали зазевавшиеся крот на пару с медведкой. А я не испугался, хотя в жизни кротов не жаловал. И страшных медведок тоже. Ну и, наконец, я весь от головы до пят погрузился в вязкую сырую глину.

Наверное, именно это чувствует человек, когда его хоронят заживо. Эх, похоронить бы заживо тех, кто забрал меня из родного гнезда и кинул сюда в эти ужасные края! Проклятый «Совёнок»! Какое больное воображение могло придумать всё это да ещё и втянуть в свои игры меня! Он находит мои ощущения смешными?! Или, может, поучительными?! Или эти дурацкие сны должны натолкнуть меня на некую идею? А способ поприятнее никак нельзя было выбрать?!

Я негодовал. Хотелось найти автора и придушить. Или подвергнуть изощрённым пыткам. А потом долгой и мучительной казни. Но при этом я не пытался вырываться сразу по двум причинам: во–первых, потому что я понимал, что сплю; во–вторых, и это самое главное, я не мог ничем пошевелить, даже самым кончиком маленького пальца. Сонный паралич – известный феномен, знакомый специалистам по сновидчеству.

Проснуться волевым порывом у меня тоже не удалось…

Сначала никакого страха не было: просто интересно, до какого ещё маразма могут дойти эти безумные сны.

Но всё же, когда моё дыхание перехватило, и мозг понял, что ещё чуть–чуть, и он прекратит соображать от нехватки кислорода, вся уверенность ушла прочь, и моя душа заметалась внутри неподвижной парализованной оболочки.

«А потом напишут, что умер во сне, да. Так ведь часто бывает…»

Слава Богу, это закончилось довольно быстро, и вот я стою целый и невредимый прямо перед одним из пионерских домиков (не перед тем, который сжигал). Всё моё тело, правда, облеплено клейкой грязью со свежим земляным запахом. Будто свежевыкопавшийся из могилы зомби. Сейчас как зайду внутрь и начну жрать мозги местных обитателей, чтобы вместе с мозгами уничтожить их нелепые фантазии, окружающие меня повсюду!

По какой–то неведомой причине я интуитивно догадался, что здесь живёт Лена. Во всяком случае, жила... До тех пор, пока не решилась на последний и самый глупый поступок в своей безрадостной тоскливой жизни.

Внутри домика слышалась какая–то возня, словно там активно прибирались. Ну, конечно, после такого–то прибраться надо, чтобы пионеров новых заселить. А приготовления к суициду в виде разных приспособлений просто убрать куда подальше, и всё. И быт продолжается, как ни в чём не бывало.

Мне захотелось войти, но тело всё ещё не желало слушаться. Я подумал, что меня хотят оставить безмолвным и недвижимым наблюдателем: их цель (Хотя кого «их»? Говорящей морской свинки? Призрака девушки из старого дома? Сестрицы Юли с ушками?) – «накачать» определёнными знаниями мой мозг, чтобы я что–то понимал. И на основании того, что пойму, предпринимал какие–то действия. Или наоборот, бездействовал. А если я начну участвовать в происходящем, то могу случайно отменить событие, которое по задумке этих непонятных сущностей я должен был увидеть. Или не увижу его в том виде, в котором оно будет содержать подсказку.

– Ну что, всё, как обычно? – раздался спокойный вопрос из дома. Я был настолько измотан, что перестал узнавать голоса своих знакомых. Единственное, что я понял – голос женский.

– Да–да. Домики у нас просторные, ей будет здесь неплохо, – отвечал второй собеседник более уверенно и чутка грубовато.

Дверь перед моим носом открылась, и оттуда выглянула Ульяна. У меня хватило сил заглянуть внутрь, с трудом водя глазами из стороны в сторону, но больше никого я там не заметил. Вот уж не подозревал, что у «девочки–ракеты» может быть раздвоение личности (раз она сама с собой говорит, да ещё и на разные голоса – ей бы в пародисты пойти. Возможно, конечно, собеседник реально был, но скрывался за стеной у двери, или он мог сбежать через заднее круглое окно. Правда, оно такое маленькое, что через него разве что собака пролезет. Значит, за стеной или в шкафу).

– Скоро здесь будет труп! Самый настоящий! – радостно восклицала девочка, как будто ей собирались новую классную игрушку покупать, а не подругу мёртвую показывать. Точно, все в этом лагере сумасшедшие. Может, изначально они и были нормальными… Но смена за сменой «Совёнок» промывал своим обитателям мозги. Вот и результат на лицо.

Я хотел было окликнуть Ульяну. Но губы не слушались, да и разговаривать бессмысленно, ведь никто всё равно меня не услышит. Я, будто привидение. Зомби, привидения… о чём я только думаю? Эдак тоже сойду с ума и решу, что это я помер, а не Лена. Или попал в аварию на автобусе и весь этот бред – моя предсмертная, а может, и посмертная, агония.

Тем временем голос послышался снова.

– Ульяна! Ты готова к приёму новой гостьи? Ты обставила ей Мавзолей? – спрашивали из–за моей спины. Как только собеседник Ульяны там оказался? Мимо меня точно никто не проходил. Или это уже кто–то третий? Наконец, задавший вопрос прошёл мимо меня и приблизился к домику. А я сумел его, а точнее её, рассмотреть и узнать. Это оказалась наша пай девочка–одуванчик Славяна.

Ульяна в непривычной для себя деловой манере чётко подтвердила:

– Так точно, госпожа архиепископ! У неё будет прекрасное загробное жилище, – и показала рукой на дверь с большущим амбарным замком, который она только что повесила и закрепила на боковую дверь – справа от той, откуда вышла. Я не помнил, чтобы домики были с двумя входами и запирались так крепко. Да и запирались ли вообще, кроме как на щеколду…

– Не дури. Мы все в одной лодке и должны задабривать Электру как можно лучше. Иначе Она обратит наши жизни в ад! – другому бы на моём месте этот разговор показался бессмысленным и бредовым, но я почему–то всё сразу понял, вспоминая прошлый сон.

Они поклонялись тому высоковольтному столбу на поле, называя его Электрой. В своё время наши предки почитали деревья, стихии да деревянные изваяния, символизирующие силы природы, а эти чудики придумали себе религию на основе обычной линии электропередач. Такое своеобразное неоязычество: вот есть староверы, а эти кто? Нововеры? С другой стороны, столб же им отвечал. А в этом «Совёнке» постоянно творится какая–то чертовщина. Точно, к столбу надо будет присмотреться повнимательнее.

Поток моих размышлений прервало очередное видение: несли Ленин гроб. Было видно, что его наспех (и насмех) смастерили из подручных материалов. Я так понял, что из двух слепленных друг с другом деревянных корыт, в которых, судя по виду, до этого очень долго и часто стирали бельё. Посудины выглядели весьма потрёпанными, изношенными, а каждая прожилка была мытой–перемытой. При этом одна из корыт имела большую выбоину сбоку, как будто по ней прошлись хорошим крупнокалиберным зарядом. Мне вспомнился Аристотель и Гражданская война. Он–таки сумел нанести ущерб местным еретикам? Или у «Совёнка» и без него врагов хватает? Но вернёмся к «гробу». Стоит отдать должное: внешне корыта были очень чистыми. Наверное, перед этим их хорошенько надраили наждачкой. Хоть какая–то дань уважения мёртвой подруге.

В этом импровизированном «гробу» лежала Тихонова. Совсем недавно она преспокойно сидела на лавочке рядом с Гендой да почитывала себе свой роман. Точнее, не свой, а Маргарет Митчелл. Ну, «Унесённые ветром». А теперь вот аккуратно улеглась между деревянными перегородками, тихонько сложив руки на груди. При свете полной Луны (у меня во снах она всегда почему–то полная и больше, чем реальная...) я увидел, насколько же мертвенно–бледное у девочки лицо: словно его изнутри подсвечивали иссиня–матовой лампой.

Несли гроб Шурик и Женя: почему–то именно их избрали для этой почётной миссии. Или, может, они сами вызвались? Нет, такого быть не может – здесь всё решают за других, поэтому свобода воли напрочь отсутствует. У всех, кроме меня и немного Алисы. Так чем же обоснован выбор? Может быть, потому что это самые уравновешенные обитатели лагеря (Шурик – парень, а Женя сама по себе девочка практически непрошибаемая). А может, они просто больше других общались с покойницей и поэтому сейчас им выпала честь провожать её в последний путь.

А, скорей всего, это просто придумал мой мозг, следуя каким–то своим хаотическим ассоциациям.

– А ведь это ты её убил, – воздух всколыхнулся, и передо мной возник Тот Самый Безглазый Пионер, да ещё и в чёрном плаще, и капюшоне. В этот раз он вызвал во мне просто животный ужас. Оцепенение разом спало, и я, пошатываясь, отступил на шаг, но наступил ногой в непонятно откуда взявшуюся лужу и инстинктивно вернулся на прежнее место, как пришибленный. Я даже не успел толком оценить, что наконец–то могу двигаться.

С трудом шевеля непослушными после долгого оцепенения губами, я прокричал:

– Нет. Она убила сама себя!

 В большинстве случаев я не признавал такое понятие как «доведение до самоубийства», считая его тупым оправданием для малолеток, которым вдруг очень уж захотелось узнать, что же там, на Том Свете, и поэтому срочно не терпится броситься с крыши небоскрёба. Да ещё и вниз головой, чтобы наверняка! Или, вон, как Лена…

Конечно, бывают исключения, но в основном никто никого ни до чего не доводит – люди дурят сами по себе и считают ужасной депрессией обычную обиду на друга, которого считали любимым.

Даже если предположить, что Лена была в меня влюблена, хотя не особо–то она это и показывала, разве я обязан влюбляться в неё в ответ и потакать любым капризам? К тому же ещё до того, как я её оттолкнул, она странно себя вела. Не помнила, что мы уже виделись, и так далее.

– Ты бы мог спасти её от этого шага. Тебе достаточно было просто поговорить с девушкой по душам и не дать её сердцу разорваться от боли. Именно ты разжёг в её душе губительный пожар и не стал его тушить. А душа у неё сильная, но ранимая. Вот тебе и результаты, – Безглазый развёл руками и «посмотрел» на меня с укором своими невидимыми глазами. Но я явственно прочувствовал его несуществующий осуждающий взгляд. Шестым чувством, физически.

Желание продолжать спор отпало. Может, косвенно я и был виноват. Но в первую очередь в этом безумии повинен «Совёнок», который выдернул Лену из нормальной жизни. Да и этот пионер тоже. Если он следил за нами, мог бы сам успокоить Тихонову или хоть Ольге сообщить, когда фиолетовая собралась резаться. Ан, нет. Как что–то делать, так только я почему–то должен.

Гроб тем временем поднесли к домику и кое–как затащили внутрь через заботливо открытую Ульяной «парадную дверь», где замка ещё не висело. Сама Ульяна отошла за спины несущих, любопытно озираясь. Саше и Жене явно не нравилась возложенная на них обязанность и делала их движения судорожными и глупыми. Зато Ульяна подпрыгивала от радости, как сумасшедшая. Хотя, почему «как»? Но вскоре девочка всё–таки ушла, наскучившись. «В футбол пошла играть».

Дверь от налетевшего порыва ветра глухо закрылась, и все три окна загорелись каким–то странным светом, отличным от отблесков Луны. Я сразу догадался, что это свечи. Скорее всего, хозяйственные, ведь церковные где тут раздобудешь–то? Если, конечно, мой сон их для них не придумал, хехе.

Я проводил взглядом убегающую Ульяну, и мне вдруг стало до безумия обидно. За мёртвую Лену, за то, что из её смерти устраивают очередное игрище… За гроб из двух старых корыт, в конце концов.

– Мог бы... мог бы и спасти... – зло бросил я, – но не смог. Да и не могу же я за каждым суицидником бегать. К тому же я что – телепат? Откуда мне было знать, что она задумала?

– Ну да... не мог. Быть может, ты и прав, – Безглазый отвернулся в сторону и отошёл к ближайшей ели, которые именно в этом месте росли во множестве.

– Ты знаешь, если человек решил покончить с собой, то даже если его остановить, он всё равно это сделает. Пусть не сейчас, пусть не завтра, но вот, например, через год или два. Слышал что–нибудь о «гене самоубийцы»?

Парень покачал головой и задумчиво попинал ногой пень рядом с елью. Видимо, он остался от вечнозелёного праздничного дерева. Этой бедной ёлке не повезло – её срубили на дрова или на Новый Год. Впрочем, для растения разве есть разница, с какой целью его принесли в жертву. А я, выдохнув, продолжил:

– Это такая особенность психики, при наличии которой человек в любом случае убьёт себя. Тут уж к бабке не ходи, – мы снова покачали головами, на этот раз синхронно, и замолчали до тех пор, пока свет в окнах не стал как–то подозрительно колыхаться, будто подсвечники синхронно раскачивались. Или в домике открыли заднее окно, запустив внутрь ветер. Наверное, специально, чтобы приманить на огонёк меня.

Парень подошёл к боковому окошку и заглянул в домик. Удовлетворённо кивнув, он махнул рукой, приглашая меня присоединиться к, по всей видимости, любопытному зрелищу.

Самое странное, что внутри никого не оказалось: Шурик и Женя пропали, все остальные окна наглухо закрыты, а гроб с Леной лежал на полу в гордом одиночестве. Только сверху, под потолком, расположилась большущая, словно сосновая крона, хрустальная свечная люстра, и она правда покачивалась. При этом ветра здесь не чувствовалось...

– Твоя жертва не напрасна, – машинально сказал я, имея ввиду, что обязательно отомщу этому лагерю за всё, что они с нами делают...

– Не знаю, – ответил голос парня сзади. – Ты же не признаёшь чужих страданий.

Я дрогнул, обернулся, но собеседника уже не было. «Когда же он отвыкнет пугать меня своими мистическими манерами?! Я никогда к этому не привыкну!»

А гроб вдруг колыхнулся с одного бока на другой и очень медленно поднялся со своего места в воздух. Другой бы на моём месте, видя такое, сразу убежал, или как минимум заорал, но я остался и молча дождался момента, пока ящик встанет на боковую грань заднего из корыт, выравниваясь по одной из досок пола.

При этом Лена внутри никуда не свалилась: её словно пришили к основанию, и теперь ни одна сила не смогла бы «уронить» эту девушку. «Вот так вот. Пока была жива, всех боялась, а теперь стоит, несмотря ни на что... несмотря на собственную смерть. Поэтично… и символично…»

Но додумать свою мысль я не успел: раздался треск, и гроб сломался. Всё, что было внутри комнаты, включая мебель и подоконники, моментально превратилось в труху и разлетелось вокруг. Окно распахнулось внутрь, и пыль мигом засыпала мои глаза...

Больше я ничего не мог видеть и лишь чувствовал, как погружаюсь в новый тягостный сон... ноги вновь перестают держать бедного парня, он сначала встаёт на колени, а потом вовсе опрокидывается навзничь, разметав по влажной от утренней росы траве свои непослушные конечности и пряди волос. А сверху запели соловьи, и закаркали во́роны.

Спи, Арсеньев, отдыхай – тебе предстоит ещё большая работа!

---

Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!