Штирнер и Достоевский и полемика с философами
Лекция о Максе Штирнере
План
Макс Штирнер
Цель всего сущего, по мнению Штирнера
3.Кьеркегор и Штирнер
Штирнер и Достоевский и полемика с философами
Выводы
Макс Штирнер
ШТИРНЕР (Stirner) Макс (псевд.; наст. имя и фам. – Каспар Шмидт, Schmidt) (25 октября 1806, Байрейт, – 26 июня 1856, Берлин) – немецкий философ-младогегельянец, теоретик анархизма. В кн. «Единственный и его собственность» (1844, рус. пер. 1918) пытался последовательно отстаивать солипсизм в антропологии, этике и праве. Основная мысль Штирнера состоит в том, что идеалы и социальные атрибуты человека представляют собой нечто всеобщее, тогда как всякая эмпирическая личность единична. Поэтому все, что относится к «человеку» вообще, не относится к данному («единственному») «Я». Понятия «человек», «право», «мораль» и т.п. трактовались им как «призраки», отчужденные формы индивидуального сознания. Отрицая всякие нормы поведения, он утверждал, что первоисточники права и морали – сила и могущество личности. Произвол индивида устанавливает истинность того или иного положения («Я – критерий истины»). Индивид должен искать не социальную, а свою собственную свободу, поскольку за каждым социальным образованием скрываются эгоистические интересы отдельных лиц. Индивидуализм, нигилизм и анархизм оказываются общим итогом воззрений Штирнера, которые были подвергнуты резкой критике К.Марксом и Ф.Энгельсом в «Немецкой идеологии» (см. Соч., т. 3, с. 103–452).
|
|
|
2. Цель всего сущего, по мнению Штирнера
Целью всего сущего, по мнению Штирнера, является „борьба за самоутверждение", в этом оно полагает свою наивысшую ценность, заключающуюся в себе cамом, и в этом стремлении оно постоянно сталкивается с остальным миром· Так поступает и бог, который „печется только о том, что касается его самого; он занят только собой, думает только о себе, имеет в виду только себя... Над ним нет господина и он удовлетворяет только свои потребности. Он поступает исключительно, как эгоист". Но так же поступает и человек: „И бог и человечество обосновали свое дело ни на чем, ни на чем кроме самих себя". Что же остается делать отдельному человеку? Очевидно идти по тому же пути. „Почему бы и Мне не обосновать свое дело также на себе подобно богу! Как в боге нет ничего кроме бога, так и во Мне нет ничего кроме Меня·; Я — Единственный... Итак, прочь всякое дело, которое не есть Мое дело, Мое вполне, безусловно! Вы, может быть, думаете, что Моим делом по крайней мере должно быть „доброе дело"? Что такое доброIЧто такое зло! Ведь Мое дело, Моя цель — это Я сам; Я же — вне добра и зла. Ни то, ни другое не имеет для меня никакого смысла. Божеское есть дело „Бога", человеческое— дело „Человека". Мое же дело—не божеское и не человеческое, не истина, не добро, не справедливость, не свобода, а исключительно—Мое; и оно не всеобщее, а частное; оно есть единственное, ибо Я сам — Единственный. Для Меня нет ничего выше Меня )
|
|
|
Личность конкретна, поскольку бесконечно сложна в своих свойствах и притом неделима. Нужно или брать ее целиком, или утратить ее конкретность, поставив на место последней абстрактную разложенность. Личность с этой точки зрения есть живая неповторяемая бесконечность. Никто не может быть тем, чем другой, каждый несравним, единствен.Своеобразие — это вся моя сущность, мое существование, это — Я сам. Оно порождает неравенство, раздельность, особливость, но этого совсем не нужно уступать и отказываться от самого себя.68 Отсюда-то Штирнер и приходит к признанию того, что всякий сам по себе вполне оторван, одинок и отрешен. Каждый имеет нечто перед другим: себя самого или свою единственность; в этом он останется исключителен и эксклюзивен.Мы противоположны другим; и наша слабость не в том, что эта противоположность существует, а в том, что она не полна и не цельна, т. е. в том, что мы не всецело от них оторваны.Противоположность исчезает в полной и совершенной оторванности и единственности. Здесь перед Штирнером и раскрывается необходимость признать, что каждый имеет только одну-единственную, доступную ему сферу творчества, любви, искания и наслаждения: иррациональное бесконечное богатство своей эмпирической личности.
|
|
|
И, уйдя в эту бесконечность, Штирнер чувствовал моментами, что перед ним открывается некоторая, уже мистическая глубина в недрах человеческого существа. Он не только теоретически, отвлеченно сознавая, но и в действительности, интуитивно, ощущал в себе тогда некоторую углубленную сферу молчания, в которой умирают слова и исчезают мысли и из которой родится впервые настоящий и цельный порыв. Тогда сфера мысли и догматизированной веры представлялась ему долгой ночью, и он начинал говорить о ликовании безмыслия, о творческом безмыслии и о дающемся в нем освобождении.
3. Кьеркегор и Штирнер
Особое место занимает датский мыслитель Сёрен Кьеркегор (1813 - 1855), которого еще при жизни называли «Анти-Гегелем». Гегелевское обоснование системы он объявляет «смехотворным», потому что, притязая взирать на все мирское глазами Творца, немецкий философ забыл самую малость - конкретного человека и его неповторимую индивидуальность.
|
|
|
Для Кьеркегора, напротив, единичный человек важнее рода и «гегелевского человечества». Поэтому он оспаривает учение Гегеля, в котором универсальное полностью поглощает индивидуальное. Кроме того датский философ заявляет, что Единичный - это исток трансцендентности и оплот христианства.
По мнению Кьеркегора, обычно человек ведет неистинное существование, он занят повседневными делами, погружен в свои заботы и интересы. В это время он не отдает себе отчета в том, что представляет собой его подлинная сущность и слепо следует рутине жизни. Однако в момент страха и трепета завеса как бы спадает с его глаз, и он предстает перед самим собой в истинном свете как конечное существо (экзистенция), стоящая перед ничто.
Таким образом, страх пробуждает в человеке новые возможности. Он заставляет его осуществлять решающий (судьбоносный) выбор, полагаясь при этом не на разум, а на веру. Лишь совершив «прыжок в ничто», индивид обретает себя, и тогда божественная благодать нисходит на его грешную душу.
Штирнерже в работе «Единственный и его собственность», которую он начинает словами: «Бог и человечество поставили свое дело не на чем ином, как на себе. Поставлю же и я мое дело только на себе, ибо я также, как Бог ... единственный. И для Меня нет ничего выше Меня». Теоретической основой для этих высказываний философа становится утверждение, что родовые понятия суть фикции. И в этом смысле «человечество» как некая абстракция тоже не что иное, как фикция. Истинно же конкретное, т.е. единичная самодержавная личность, которая не признает ничего выше себя, не ведает другого блага, кроме своего собственного, ибо для нее в действительности нет ничего, помимо нее самой. Поэтому о том, что не касается ее непосредственно, она говорит: «По мне хоть трын-трава!» Таким образом, Штирнер, вывернув наизнанку фихтеанское учение о всеобщем «Я», пришел к крайнему эгоцентризму в теоретическом и практическом смысле этого слова.
Штирнер и Достоевский и полемика с философами
Общим для Достоевского и Штирнера мотивом неизменно выступает субъективация морально-этических норм и, как следствие, этический релятивизм, сопряженный с нигилистическим пафосом. «Вы полагаете, что моим делом должно быть исключительно „благое дело"? Но что мне до добра и зла! Я сам — собственное дело, Я не добрый и не злой. И то и другое не имеют для меня значения», — не без сарказма замечал Штирнер [8, с. 29]. «Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным.», — казалось бы, вторил «Единственному..» парадоксалист в «Записках из подполья» [6, т. 2, с. 402]. Другая мысль, близкая
Достоевскому, согласно некоторым исследователям, — обостренное внимание к разрушению самотождественности человека, подлинности самосознания в процессе отчуждения и объективации. Тот же подпольный парадоксалист задумывается над вопросом: «.не существует ли и в самом деле нечто такое, что почти каждому человеку дороже самых лучших его выгод», для которых «человек, если понадобится, готов против всяких законов пойти, то есть против рассудка, чести, покоя, благоденствия?» [Там же. С. 416]. Штирнер задавался схожим вопросом, и ответ его был аналогичен подпольному парадоксалисту, подытожившему: «Самое главное и самое дорогое. — наша личность и наша индивидуальность», т. е. «своеобразие», «самоё себя» конкретизировал бы автор «Единственного.». «Свое собственное, вольное и свободное хотенье» — вот это и «есть та самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории разлетаются к черту», — заключает герой Достоевского. Так же как и в глазах немецкого философа, «разлетались к черту» все системы, теории и классификации, все доводы рассудка при соприкосновении со «своеобразием» конкретного, эмпирически данного человека, осознавшего свою «самую выгодную выгоду». Ассоциации с подпольным человеком встречаются значительно реже, что тем более странно, так как он, возможно, наиболее близкий «Единственному..» персонаж Достоевского. Близкий по идейным основаниям своим, иррациональным основаниям крайнего субъективизма, а не конечным выводам, например характеру этического релятивизма, преломляемым российской действительностью, с которой эти выводы сопряжены. В подпольном парадоксалисте Достоевский анализировал психологию и мировоззрение очередного «лишнего человека», очередного именно в российской действительности, и его этический релятивизм выступал следствием и оправданием собственного подпольного положения, следствием и оправданием своей социальной инерции — «.инерция задавила». Хотя если уж утверждать, что Штирнер влиял на Достоевского, то ассоциации с подпольным парадоксалистом неминуемы в силу хотя бы того, что «Записки из подполья» справедливо считаются своеобразной философско-художественной прелюдией к «идеологическим» романам писателя. В «Записках.» заложен и тот «идейный» фундамент, на котором будут выстраиваться «идеи» многих героев Достоевского, связываемых с «Единственным.».
Штирнер постоянно полемизирует с Б.Бауэром, Л. Фейербахом, упрекая их в том, что они род ставят выше индивида. Фейербах "не любит в тебе Ганса, которого не знает и не хочет знать, он любит в тебе человека".
Штирнер считает, что принадлежать к человеческому роду не является в индивиде главным. "Скажем коротко: то, что мы люди, является самым незначительным в нас, это имеет значение лишь постольку, поскольку оно составляет одно из наших свойств, т.е. нашу собственность". Штирнер считает главным в индивиде его индивидуальность, неповторимость, единственность. "Быть человеком не значит достичь идеала Человека, наоборот, это значит проявить СЕБЯ, отдельного человека. Моя задача не должна быть реализацией общечеловеческого, а удовлетворением самого себя. Я сам - мой род, я без норм, без законов, без образцов".
Философия Штирнера представляет собой апологетику индивида, принципа индивидуализма. Полностью отрицая значения рода, Штирнер отвергает и его атрибуты - нравственность, государство и т.п. Отрицание диктата нравственности приводит автора "Единственного" к признанию неизбежности диктата безнравственности. "Нравственность не совместима с эгоизмом", - говорит он и ратует за "союз эгоистов", в котором отсутствовала бы нравственность. Торжество своего учения Штирнер подобно Фейербаху объявляет пришествием Мессии, началом новой эры в истории человечества. "Человек, - конец и логический вывод христианства, в качестве Я, стал началом и созидательным материалом новой истории, истории наслаждения, заменившей историю самопожертвования; не истории Человека или человечества, а Моей". Культ наслаждения сочетается с отрицанием культуры. "Человек ни к чему не призван, он не имеет никакой задачи, никакого предназначения - не имеет, как не имеет их растение или животное".
"Ни одна овца, ни одна собака не старается стать "истинной" овцой или собакой. (…) У животного нет потребности быть чем-либо другим, как не тем, что оно есть". Философ приходит к полному отрицанию идеалов. Даже веру в истину он склонен рассматривать как проявление религиозности. "До той поры, пока ты веришь в истину, ты не веришь в себя, ты - слуга, религиозный человек". Лозунг "Мышление - моя собственность" приводит философа к отказу от мышления, возвращению к растительно-животному существованию. Отбросив понятие рода, поставив в центр своей философской системы индивида, Штирнер пришел к проповеди крайнего индивидуализма. Он сам себя называет "эгоистом", "преступником" в глазах государства.
Парадоксальность книги Штирнера в том, что в ней помимо проповеди индивидуализма, переплетаясь с ним, проскальзывает идея защиты личности, ее неповторимости. Призвав перенести "центр тяжести" с рода на индивида, Штирнер считает главным в нем его неповторимость, утверждает, что главная задача человека - реализовать эту неповторимость, осуществить себя как личность. Штирнер вспоминает утверждение Фейербаха, что любовь к Богу проходит мимо людей, и обращает этот упрек к самому философу: "А разве с нравственной любовью дело обстоит иначе? Разве она любит данного человека ради его самого, а не во имя нравственности, во имя Человека, во имя homohominiDeus - во имя Бога". Штирнер показывает, что фанатизм любви к людям может обернуться ненавистью к отдельному человеку. "Но всякий, исполненный священной (религиозной, нравственной, гуманной) любви любит только призрак "истинного Человека"; с тупой бессердечностью преследует он отдельного - действительного человека… Ибо любовь к призраку или общему приказывает ему ненавидеть все непризрачное…". Мысль о любви к "дальнему" и "ближнему" не раз встречается у Достоевского и, поскольку он в молодости читал и даже написал доклад о книге Штирнера, можно с уверенностью предположить, что философ мог повлиять на писателя.
Еще одна мысль, близкая Достоевскому, получает у Штирнера подробную разработку. Штирнер выступает против отчуждения человека от своей сущности, от главного в себе. "Что называют "навязчивой идеей"? Идея, подчинившая себе человека". У многих мысль может достичь своего "максимума", так что человек попадает в ее власть; и следовательно не он владеет максимумом мысли, а наоборот. Штирнер говорит об одержимости страстью (любовь, стяжательство), одержимостью идеей. Робеспьера и Сен-Жюста он называет жрецами идеи, "идейными людьми". Штирнер видит в подчинении человека идее, страсти отчуждение и призывает к освобождению от "призраков". Он хочет сделать Я "началом, серединой и концом", освободить его, сделать самим собой. "Самим собой я бываю только тогда, когда меня не держат в своей власти ни чувственность, никто-либо другой (Бог, люди, закон, государство, церковь и т.д.)". Пафос личности переходит у Штирнера в пафос индивидуализма
Выводы
Только возврат к нашей «самости» выведет нас из призрачного мира идеологических сил в реальную жизнь. Перед мощью и интересами телесного индивидуума рассеиваются сразу всякие привидения, даже если бы он сначала открыл во всех их явлениях только себя. Как только за всеми «священными» представлениями о праве и морали будут открыты голые интересы силы и снята личина с эгоистических людей, облачившихся в пышные одежды духа, для того чтобы иметь вид высших людей,— тогда будет свергнута власть духа. Тогда только станут друг против друга собственные интересы, одинаково «мирские», но и одинаково значительные. Старая вера в то, что нравственные и Правовые понятия имеют якобы не зависимое от подобных интересов и ценное в себе существование, познается как «призрак», «привидение», которое довольно уже дурачило людей, как «одержимость», от которой наконец выздоравливаешь. Право, которому так долго дозволяли предписывать нормы собственного бытия, обнаруживается теперь как сила, могущая утверждать себя. Сколько я имею силы, столько же и права. Кто просит, тот, значит, не имеет силы, а потому не имеет и права. Право не может быть даровано, оно должно быть взято. «Чернь», привыкшая подчиняться, должна наконец сама раздобыть себе то, что ей надо. Только тогда перестанет она быть «чернью», когда начнет дело захвата. Следовательно, не мечтания под обессиливающим влиянием идеологических представлений ведут к цели, а единственно борьба. Пусть каждый употребит силу против того, кто ее хочет у него ограничить; кому это не нравится — пусть защищается. Я уступаю только более сильной мощи, которая может меня подчинить себе, не подчиняя духовно. Таким образом, благодаря энергичному повороту сознания внезапно выступает полный сил индивидуум, до сих пор блуждавший в абстрактности идей. Этим добыто первое определение для понимания «Единственного». Его нельзя понимать ни как уединенного, изолированного, ни как единственного в своем роде, в смысле сверхчеловека. Его единственность есть единственность центра по отношению к точкам периферии; воля, чувствование и мышление, обременявшие в идее «я» как еще нечто чуждое, принимаются в его индивидуальную единственность, чтобы быть признанными как часть ее. «Единственный», следовательно, даже не является необходимым противником всеобщности — он только не хочет более быть ее жертвой. Как господин и собственник своих идей, он хочет распоряжаться ими так, чтобы они не искажали более его жизнь.
Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 143; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!